Annotation

Роман американской писательницы Маргарет Митчелл (1900–1949)«Унесенныеветром»(1936)—увлекательноепосюжету,остросоциальноепроизведение,основнойпроблемойкоторогоявляетсясудьбачеловеческихценностей в мире купли-продажи. Действие книги происходит в один изнаиболее сложных периодов в истории США и охватывает годыГражданскойвойны(1861–1865)ипоследующейзанейРеконструкции.

Данная книга является участником проекта «Испр@влено». ЕслиВыжелаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках даннойкниги,тоВыможетесделатьэтоздесь

МаргаретМитчеллМаргаретМитчеллиеекнигаЧасть1

ГлаваIГлаваIIГлаваIIIГлаваIVГлаваVГлаваVIГлаваVII

Часть2ГлаваVIIIГлаваIXГлаваХГлаваXIГлаваXIIГлаваXIIIГлаваXIVГлаваXVГлаваXVI

Часть3ГлаваXVIIГлаваXVIIIГлаваXIXГлаваXX

http://www.fictionbook.org/forum/viewtopic.php?p=12785#12785

ГлаваXXIГлаваXXIIГлаваXXIIIГлаваXXIVГлаваXXVГлаваXXVIГлаваXXVIIГлаваXXVIIIГлаваXXIXГлаваXXX

Часть4ГлаваXXXIГлаваXXXIIГлаваXXXIIIГлаваXXXIVГлаваXXXVГлаваXXXVIГлаваXXXVIIГлаваXXXVIIIГлаваXXXIXГлаваXLГлаваXLIГлаваXLIIГлаваXLIIIГлаваXLIVГлаваXLVГлаваXLVIГлаваXLVII

Часть5ГлаваXLVIIIГлаваXLIXГлаваLГлаваLIГлаваLIIГлаваLIIIГлаваLIVГлаваLVГлаваLVIГлаваLVII

ГлаваLVIIIГлаваLIXГлаваLXГлаваLXIГлаваLXIIГлаваLXIII

notes1234567891011121314151617181920212223242526272829303132

3334353637

МаргаретМитчеллУнесенныеветром

МаргаретМитчеллиеекнигаВзгляните на картуЮга США.Штаты Алабама, Джорджия,Южная

Каролина.Внизу—Флорида.«О,Флорида!»,тоестьцветущая,утопающаявцветах,—вскричал,попреданию,Колумб;слева—НовыйОрлеан,куда,если верить литературе, сослали Манон Леско; справа, на побережье —Саванна,гдеумерпиратФлинт—«умервСаваннеотрома»—икричал«Пиастры!Пиастры!»егожуткийпопугай.ВототсюдаипришлаСкарлеттО'Хара,героиняэтойкниги,покорительницаАмерики.

В американской литературе XX века нет более живого характера.Проблемы,неразрешенныекомплексы,имена—этопожалуйста;ночтобыбыл человек, который перешагнул за обложку книги и пошел по стране,заставляя трепетать за свою судьбу, — второго такого не отыскать. Темболее что захватывает она неизвестно чем; буквально, по словаманглийскойпесни:«еслиирландскиеглазаулыбаются,о,оникрадутвашесердце». Ретт, ее партнер, выражался, может быть, еще точнее: «то былиглаза кошки во тьме» — перед прыжком, можно было бы добавить,которыйонасовершалавсегдабезошибочно.

Книга, в которой она явилась, оказалась тоже непонятно чемпритягивающейчитателя.Толиэтоисториялюбви,которойнетподобия—любовь-война, любовь-истребление, — где она растет сквозь цинизм,несмотря на вытравливание с обеих сторон; то ли дамский роман,поднявшийсядонастоящейлитературы,потомучтотолькодама,наверное,могла подсмотреть за своей героиней, как та целует себя в зеркале,множество других более тонких внутренних подробностей; то ли этоусадебный роман, как у нас когда-то, только усадьба эта трещит, горит иисчезает в первой половине романа, будто ее и не было…По знакомымпризнакамнеугадаешь.

Даисамаписательницамалопохожанато,чтомыпривыкливидетьвАмерике. Она, например, не признавала священное паблисити, то естьблеск известности и сыплющиеся оттуда деньги. Она отказалась снять осебе фильм — фильм! — не соглашалась на интервью, на рекламныеупотребления романа—мыло «Скарлетт» или мужской несессер «Ретт»,особоогорчиводнуисполнительницустриптиза,котораятребоваланазватьсвой номер «Унесенные ветром» (подразумевая, видимо, одежды); непозволиласделатьизроманамюзикл.

Она вступила в непримиримые отношения с кланом, определявшим

литературные ранги Америки. Никому не известная домашняя хозяйканаписала книгу, о которой спорили знатоки, возможно ли ее написать, исошлись, что невозможно. Комбинат из профессоров, издателей,авторитетныхкритиков,давнопредложившийлитератораминое:создаватьимя, уступая место друг другу, но и гарантируя каждому положение вистории литературы, творимой на глазах соединенным ударом массовыхсредств, — этот комбинат, получив вдруг в бестселлеры не очередногокандидатависторию,алитературу,способнуюзажигатьумыижитьвнихнезависимо от мнений, ее не принял. Мнение его выразил критик-законодательДеВото:«Значительночислочитателейэтойкниги,нонеонасама». Напрасно урезонивал своих коллег посетивший США ГербертУэллс. «Боюсь, что эта книга написана лучше, чем иная уважаемаяклассика». — Голос большого писателя утонул в раздражениипрофессионалов.Какводится,пошлислухи.Рассказывали,чтоонасписалакнигу с дневника своей бабушки, что она заплатила Синклеру Льюису,чтобытотнаписалроман…

В самом составе литературы она поддержала то, что считалосьпримитивным и будто бы преодоленным: чистоту образа, жизнь. Еедевический дневник, полный сомнений в призвании, обнаруживаетудивительнуюзрелость:«Естьписателииписатели.Истиннымписателемрождаются, а не делаются. Писатели по рождению создают своимиобразами реальных живых людей, в то время как «сделанные» —предлагают набивные чучела, танцующие на веревочках; вот почему язнаю, что я «сделанный писатель»… Позднее в письме другу онавысказалась так: «… если история, которую хочешь рассказать, ихарактерыневыдерживаютпростоты,чтоназывается,голойпрозы,лучшеих оставить. Видит бог, я не стилист и не могла бы им быть, если бы ихотела».

Но это было как раз то, в чем у интеллектуальных кругов искатьсочувствиябылотрудно.Молодаяамериканскаякультураневыдерживаланапора модных течений и наук; в литературе начали диктовать своиусловия экспериментаторы, авторитеты психоанализа сошли за великихмыслителейит.д.Доказыватьв этойсреде,чтопростаяисториясамапосебеимеетсмысл,иболееглубокий,чемнаборпретенциозныхсуждений,было почти так же бесполезно, как когда-то объяснять на островах, чтостеклянные бусы хуже жемчужин. Здесь требовались, по выражению ДеВото, «философскиеобертоны».Ичерез сороклетна родинеМитчелл, вДжорджии,критикФлойдУоткинс,зачисляяеев«вульгарнуюлитературу»,осуждает этот «простой рассказ о событиях» без «философских

размышлений»;тотфакт,что,каксказалаМитчелл,«вмоемроманевсегочетыре ругательства и одно грязное слово», кажется емуфарисейством иотсталостью;емуненравитсяеепопулярность.«Великаялитератураможетбыть иногда популярной, а популярная — великой. Но за немногимиизвестнымиисключениями,такими,какБиблия,ане«Унесенныеветром»,величиеипопулярность скореепротивостоятдругдругу, чемнаходятся всоюзе». Остается лишь поместить в исключения Сервантеса и Данте,Рабле,Толстого,Чехова,Диккенса,МаркаТвена…когоеще?ВисключенияизамериканскойлитературыМаргаретМитчеллтакилииначепопадала.

Мы не знаем ничего об ее общении с кем-либо из писателей,знаменитых в ее время. Она не участвовала ни в каких объединениях,никого,всвоюочередь,неподдерживала,невыдвигала.Представителитакназываемой «южной школы» (Р.-П. Уоррен, Карсон Маккаллерс, ЮдораУэлти и др.), чрезвычайно предупредительные друг к другу, никогда неупоминают ееимени.ТожеиФолкнер, воспитанныйнегритянкой-няней,вероятно, похожей на ту, которую читатель встретит в романе (в семьеФолкнеров ее звали «Мамми Калли»), и скакавший на лошади черезизгородьсвоегоучасткаточнотакже,какотецСкарлеттДжералдО'Хара,могбыпомянутьеевсвоихперечнях«американскихписателей»…Могбы,если бы захотел. Небывалый читательский успех обошелся Митчелл,видно, все-таки слишком дорого. В литературной среде она осталасьнавсегдаодна.

Но американкой она была. Настоящей, в жилах которой теклаамериканская история: беглые предки из Ирландии со стороны отца, сдругой — такие же французы; традиции независимости и веры всобственную силу, готовность рисковать; любимыми стихами ее материбыли:

ИтотсудьбысвоейстрашитсяИльзадушойунегомало,Ктовсепоставитьнерешится,Когданатопоранастала!

Двадедаеесражалисьнасторонеюжан;одинполучилпулюввисок,случайнонезадевшуюмозга,другойдолгоскрывалсяотпобедителей-янки.

Современная Атланта, конечно, ничем не напоминает об этихвременах. Фантастический гриб гостиницы «Хайат-Ридженси»;полированные цоколи страховых компаний; чахлый скверик, обтекаемый

потоками машин. Но во времена юности Митчелл здесь еще стоялиособняки,похожиенанашдворянский«ампир»,сады;жилилюди,хорошознавшие друг друга. Мать показывала ей обгорелые печные трубы ипустыри — следы исчезнувших в войну семейств.Достопримечательностью города была и панорама, рассказывающая осражениизаАтлантуивзывающаятеперьофинансовойпомощи—средиболее популярных современных развлечений. Хотя, по словам братаписательницы, г-на СтивенсаМитчелла,Маргарет не любила ее и тогда,может быть, за несколько нарочитый пафос. Девочка росла в атмосферерассказов о потрясающих событиях недавней эпохи, чему помогало и то,чтоотецеебылпредседателемместногоисторическогообщества.Видимо,семейныепредания,впечатленияюностиипривелиеекстранноймысли,чтоонаживетвзавоеваннойстране.

Какимипутямибылозадуманоотвоевание,мынезнаем.Характереебыл скрытный, оставлявший снаружи только то, что считал возможнымпоказать. Однажды она рассказала, как отец, будучи мальчишкой, как-тозалез на дерево, чтобы подсмотреть, куда идет старый джентльмен, ихродственник.Онувидел, что тотпрошагал с полмилипо дороге, а потомвдругсвернулналуг,хотямогбыпройтитудапрямо:самаямысль,чтокто-то знает его намерения, была ему ненавистна. «Чем дольше я живу, тембольшеверювнаследственностьи тембольшечувствуюрасположениекстаромуджентльмену».

Биография ее выглядит вполне ординарной. Родилась в 1900 году,среднеучилась,писаладляшкольноготеатрапьесыизжизниэкзотическихстран,включаяРоссию,танцевала, ездилаверхом.В1918годунафронтевоФранции погиб ее жених— лейтенант Генри; каждый год в день егосмертионапосылалаегоматерицветы.В1925году,вторичновыйдязамужзастраховогоагентаДжонаМарша(опервомбракеизвестнолишьто,чтоМаргарет не расставалась с пистолетом, пока ее супруг не был найденубитым где-то на Среднем Западе), она оставила работу репортера вместной газете и поселилась с мужем неподалеку от прославленной еюПерсиковойулицы.Онаповелажизньтипичнойпровинциальнойледи,каксебя и называла, с тем лишь отличием, что дом ее был полон каких-тобумажек,надкоторымипотешалисьигости,ионасама.Этоибылроман,создававшийсяс1926по1936год.Итолькокогдаонвышел,можнобылопонять,начтопосягнулаэтамаленькаясмелаяженщина.

Если европейские писатели, посещавшие Америку, нередкоотносились к ней, как к переростку, воспитание которого упущено (как,например, Токвиль, Диккенс, Гамсун или Грин); если американцы

выдвинули в ответ свой идеал, Гекльберри, которому воспитание ненужно, — лицемерие старой тетушки Европы, а янки еще скажут своесловопридвореромантическогохлама,—тоМаргаретМитчеллповернулаэтот затянувшийся спор в неожиданный вопрос: да янки ли Америка?Никогдаещенеподвергалсятакомусильномусомнениючеловеческийтип,связанныйсэтимименем,иегоправопредставлятьстрану.

Сомнение это не покажется нам странным, если мы вспомним, чтопроизошловСШАврезультатеГражданскойвойны1861–1865годов.

Восстановимкраткоканвусобытий.Воктябре1859годаДжонБраунссыновьями захватил арсенал в Харперс-Ферри, требуя отмены самоговопиющего из зол, существовавших в стране, — рабства. Его гибельпокончила с надеждами на мирное урегулирование; оба лагерямобилизовались.В1860годупрезидентомсталубежденныйаболиционистАвраам Линкольн; Южные штаты отделились, образовав конфедерацию(1861), и военные действия начались. Перевес был на стороне Севера—примерно двадцать миллионов населения против десяти и сильныйпромышленный потенциал; однако у Юга были более талантливыегенералы и централизованное руководство. Вначале дело шло спеременным успехом; северяне захватили с моря Новый Орлеан идвигалисьнавстречусвоимвойскампоМиссисипи;семидневныйкровавыйбой у рекиЧикагомини (1862) кончился безрезультатно;южане выигралинесколько важных сражений в приграничных областях и вторглись вПенсильванию. Но после того как Линкольн провозгласил 1 января 1863года отмену рабства, наступил перелом. Объединенное командованиесеверными армиями принял генерал Грант — будущий президент;подчиненныйемугенералШерманбыстрымброскомвзялвсентябре1864года Атланту (пожар и паника которой красочно описаны в романе); вапреле1865годаостаткиармийконфедератовсдались.

Передовые силы праздновали победу. Но, как выяснилось, делосвободы продвинулось недалеко. На поверженные пространства пришелстрой, о котором сказал поэт: «Знаю, на место цепей крепостных людипридумалимногоиных».Финансоваяаристократиясменилаземельную.Встране, лишенной опыта истории, противоречия прогресса сказались сособой остротой: хищничество, спекуляциии циничное ограбление трударасцвели,почтиневедаяпрепятствий.«Лучшиеамериканскиеавторы,—писалК.Маркс,—открытопровозглашаюткакнеопровержимыйфакт,чтохотя война против рабства и разбила цепи, сковывавшие негров, зато, сдругой стороны, она поработила белых производителей». Явились новыехозяева, о которых недвусмысленно сказано в романе: То были «некие

Гелерты, побывавшие уже в десятке разных штатов и, судя по всему,поспешнопокидавшиекаждый,когдавыяснялось,вкакихмошенничествахони были замешаны; некие Коннингтоны, неплохо нажившиеся в Бюровольныхлюдейодногоотдаленногоштатазасчетневежественныхчерных,чьи интересы они, судя по всему, должны были защищать; Дилсы,продававшиесапогинакартоннойподошвеправительствуконфедератовивынужденные потом провести последний год войны в Европе; Караханы,заложившие основу своего состояния в игорном доме, а теперьрассчитывавшие на более крупный куш, затеяв на бумаге строительствонесуществующей железной дороги на деньги штата…» и т. д. Нравы,вводимыеими,быстросказалисьнаобразежизнистраны.

Отсюда пришло то удручающее сочетание дикости и цивилизации,минуя культуру (то есть представление о смысле), которое всегда такостанавливало друзей Америки и стало чувствоваться теперь черезсоприкосновение с нею в прессе, психологии, быту — везде. Здесьродилось то удивительное состояние, когда могучая страна, полнаяинициативы, богатств и технического совершенства, оказалась стольбедной по части обыкновенных понятий— к чему все это существует икудадвижется.

Смыслжизни?Вамответят:любойсмыслдляжизни,причемдлямоейжизни, а еслинеподходит, кчертуего.Ачтобынеразодралосьвклочьяобщество, установить правила, как на охоте, да и в любой мафии онисуществуют;впрочем,тоженеабсолютные,ихможноипереходить—нотолько уж если переломают кости и выбросят, не обижайся: знал, на чтошел.Попробуйтевозразитьэтойлогике;интересно,сразулинайдетесь?

Потомведьэтоисвобода.Малоликакиеуменямогутбытьжелания:хотите подавлять их, насиловать — увольте. Скажите такому, что этасвободапомещаетвасврабство,—тому,ктоумеетраздробленныежеланиябыстро удовлетворять, потакать им, разжигать их, по своему усмотрениюуправлятьими;чтоэто—худшееизрабств,потомучтоисключаетсамуювозможность слышать смысл и делает вас абсолютной пешкой в рукахпотакателя;скажите—неуслышит.

Всамомделе,здесьведьбылпроведенэтотопыт—житьбезвласти,безправительства—мечта!ВАмерикебылапровозглашенаэтадоктрина,и обобщил ее американский гуманист Генри Торо, сказав, что лучшееправительството,котороеменеевсегоправит.Чегобы,кажется,лучше.Носвятоместопустонебывает,инаместочеловекаявилосьправительство,никакому лицу действительно не принадлежавшее и никакому принципу(наконец!) не подчинявшееся, зато и прибравшее своих подданных как

никогдараньше:деньги…Короче,МаргаретМитчеллимеладостаточнооснованийпротестовать

против отождествления Америки с янки и повернуть свой роман кизображениютого,очемсказал,вглядываясьвНовыйСвет,неведомыйейПушкин: «Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душучеловеческую — подавленное неумолимым эгоизмом и страстию кдовольству(comfort)».

Другоедело,что задача, которуюписательницасебепоставила,быланеобычайно трудна. Решая ее одиноко, нелегко было избежать ошибок,известныхвистории.Америка—этонеянки,хорошо,ноктожетогда?Ужнетели,когоСевербеспощадноразорил?Потерянный,невозвращенныйуклад, очистившийся в памяти и готовый сойти за реальность…Искушение сильное, и ушла ли от него писательница вполне, сказатьтрудно. Так, по крайнеймере в первом впечатлении, можно было понятьзаглавие ее книги, взятое из стихотворения Горация в популярном уамериканцев переложении Эрнста Доусона: «Я забыл многое, Цинара;унесенный ветром, затерялся в толпе аромат этих роз…», и названиепоместья — Тара (древняя столица ирландских королей), также широкоизвестноепобалладеанглийскогоромантикаТомасаМура:

Молчитпросторныйтронныйзал,Идворпоростравой:ВчертогахТарыотзвучалДухмузыкиживой.Такспитгордыняпрежнихдней.Умчаласьславапрочь,Иарфызвук,чтовсехнежней,Неоглашаетночь.

(ПереводА.Голембы.)

Правда, вглядевшись, можно было понять, что писательница неслишкомжалуетобитателейэтихромантическихвремен.Веероманеониобрисованы такими, какими они, вероятно, и были: запоздалые дворяне,которые в других странах стали отмирать, давая дисциплинированныхвыходцев-ученых,писателей,иливырождатьсяврантье,аздесь,сщедройземлей и рабами, сложились в барскую вольницу; темпераментная дичь,независимая и безнаказанная. Лучшие из них, как отмечено в романе,

сознавали это сами: «Наш образ жизни так же устарел, как феодальнаясистема средних веков». Циничный Ретт высказался еще жестче: «Этопородачистоорнаментальная».

Строчка из баллады Мура «Так спит гордыня прежних дней» тожезвучала недаром. «Дети гордости»— так назвал историк РобертМэнсонМайерссвойтрехтомник,вышедшийв1972году,гдеонсобралперепискуоднойюжнойсемьизачетырнадцатьлет(с1854по1868г.),тоестьдо,вовремя и после Гражданской войны. Если наши издательствазаинтересуются когда-нибудь документальным вариантом описываемыхсобытий,лучшейкнигиненайти.ИсторияпреподобногоЧ.-К.Джонса,егожены,детей,тетки,сестер,племянницит.д.,чутьнеполностьюсовпавшаяс романом Митчелл (вплоть до ребенка, рождающегося в заброшенномдоме), открыла поразительную картину упорства, способного приниматьмир только с высоты, пусть и воображаемой. Слова из «Автобиографии»основателя нации Бенджамина Франклина: «… из наших природныхстрастейтруднеевсего,можетбыть,совладатьсгордостью»—подходиликнимкакнельзяболее.

Сложнее, что сама писательница оказалась несвободной от этихнаследственных пристрастий. Так, в ее книге, несомненно, дает о себезнать патерналистский подход к неграм — дружелюбно-покровительственноеотношение,готовностьоценитьипонятьихсколькоугодно,но—«насвоемместе».Читательбезтрудауловитеговтом,каконапротивопоставляетисториюсвоегодядюшкиПитераизвестномудядеТомуГ.Бичер-Стоу,какрисуеткормилицуМамушку,БольшогоСэмаидр.ЭтинотыуМитчеллсквозятдаженамеренновызывающе,когда,например,она начинает рассказывать, как «в области, давно знаменитой своимидобрыми отношениями между рабами и рабовладельцами, начала растиненависть и подозрительность» (не желая замечать, что если подобныеотношениягде-тоисуществовали,тоэтозначилолишь,чтоодобряемыееюневольникибылинепростопоположению,аипочувствамрабы;нежелаязнатьничегоотомдействительномсопротивлении,котороессамогоначалавсесильнееохватывалонегритянскоенаселениеипринималосамыеразныеформы, от пассивного притворства до побегов и организованныхвосстаний, — как у Габриеля и Ната Тернера); или усматривает внарождавшемся ку-клукс-клане защиту белых женщин от насилий.Подобные утверждения, разумеется, никакого сочувствия у прогрессивномыслящих американцев вызвать не могли; они противоречили основнойтрадицииамериканскойлитературыотМаркаТвенадоФолкнера.Всеэтосильно затруднило отношения Митчелл с демократической Америкой,

котораяоднамоглаподдержатьеесопротивлениечистогану.Однако судить роман по этим всплескам сословного высокомерия

было бы большим упрощением. Мы знаем и великие примеры, — какТолстойвпредисловиик«Войнеимиру»объявлял,чтоегонеинтересуютнизшиесословия,аегоНиколайРостоводниммолодецкимударомусмирялмужицкийбунт.Ноименно эпическаяправда этойкнигиподготовила егоповорот к «Воскресению», «Не могу молчать» и открытый переход насторонународа.Неизвестно,кудабыпошладальшеМитчелл,необорвиеежизньпьяныйтаксист(1949г.).Ноясно,чтокрушениерабствавытекаетизее романа с очевидностью необратимой. Что касается ее критикинеожиданного расизма освободителей — холодного, брезгливо-отчужденногоикудаболеепоследовательного,чемпрежняядикость,—тоисторическийопыт,ксожалению,ееоправдает.Когдаволнанегритянскогодвижения в стране заставила заново взглянуть на историю и реальноеположение негритянского населения, выводы специалистов ее полностьюподтвердили: «Права негров были немедленно выброшены за борт, кактолько северные политические и экономические лидеры решили, что длязащитысвоихинтересовбольшененуждаютсявихголосах».

Одно в книге Митчелл не требовало никаких подтверждений: самаСкарлетт.

Литература отличается от подделок, между прочим, и тем, чточитатель чувствует себя в чужой душе, как в собственной. В векразобщения эта черта незаменима.СоСкарлетт добавилось и то, что онапопала в положение, близкое в новой Америке многим. Человек безкультуры,ссильнымиострымумомибешенойжаждойжизни,накоторогообрушились все проблемы, — несоизмеримые с ним и, кажется,непосильные, — стал побеждать их, ничего о них заранее не зная; этотопыт,конечно,притягивалкаждого,комуонбылпо-своемузнаком.

Вопросбылвсетотже:какпронестииразвитьвнутренниеценностивмире оголенно-практического интереса. «Ах, какою леди до кончиковногтей она станет, когда у нее опять появятся деньги! Тогда она сможетбытьдобройимягкой,какойбылаЭллин,ибудетпечьсяодругихидуматьособлюденииприличий…Ионабудетдобройковсемнесчастным,будетноситькорзинкиседойбеднякам,супижеле—больным,и«прогуливать»обделенных судьбой в своей красивой коляске». А пока… пока «она неможетвестисебякакнастоящаяледи,неимеяденег»,ибросилавсесилысвоейбогатойнатурынаихдобывание.

Так сплелся клубок противоречий, неразрывно связавший в нейчистоту и перерождение, идеал и порок, где главное было не потерять

дороги,как-товыбраться.Всесоединиловсебеиееимя,удачнонайденноевпоследниймомент,прямовиздательстве,ванглийскомзвучаниикоторогоесть и алый цветок, наподобие нашего горицвета, и болезнь(сохранившеесяиврусскомназвании—скарлатина),и«блудницаназверебагряном»…

Не поддавался этот характер и мнениям, в которые его пыталисьуложить. Напряжение и сила, с какими боролась эта душа противобстоятельств, терпя поражения, падая, часто не понимая смыслапроисходящего, но не сдаваясь,— не позволяли этого сделать. Напрасноговорил ей Ретт, выдавая желаемое за правду: «Мы оба негодяи». Он—циник по убеждению и точному расчету наперед; она— под давлениемнеобходимости,которуюобычнонесознаваладопоследнейминуты,поканевынужденабылапреодолетьее,выстоять,выжить(«выживание»—такопределилатемусвоегороманаМитчелл).Еепрыжкинавстречуопасности,не предвиденной ею, метания, взлеты и временный мрак составилинезабываемую картину души, за которой стали следить затаив дыханиемиллионычитателей.

Видя,какпринялиееСкарлетт,писательницарастерялась.Апопыткирепортероврасспроситьее,несписалалионаэтуженщинуссебя,привелиее в бешенство. «Скарлетт проститутка, я— нет!» «Я старалась описатьдалеко не восхитительную женщину, о которой можно сказать малохорошего, и я старалась выдержать ее характер. Я нахожу нелепым исмешным, что мисс О'Хара стала чем-то вроде национальной героини, ядумаю,чтоэтооченьскверно—дляморальногоиумственногосостояниянации, — если нация способна аплодировать и увлекаться женщиной,котораявеласебяподобнымобразом…»

Но, видимо, было в ней что-то, чего остановить было уже нельзя.Скарлетт пошла по стране как триумфатор, повергая ниц всякого, ктосправедливоугадывалвнейнечтородное,неотделимоамериканское.Онаумела за себя постоять; она, как кошка, выброшенная из окна, всегдаподнималась; она находила выход из любых положений. И в своейнепосредственности она оказалась сильнее человека, который долго ееискушал,подталкивалксвоимцелям,дажевынудилстатьсвоейженой,нов конце концов, сломленный, бежал. В романе это поняла одна стараянегритянка:«Яговорювам,миссСкарлеттвсеможетвынести,чтогосподьпошлет, потому как ей уж много испытаний было послано, а вот мистерРетт…онведьникогданичегонетерпел,ежелиемунепонраву,никогда,ничегошеньки».

Трудно поверить, чтобы черта эта не нравилась самой Митчелл. Ее

ответ одному из «поколения разочарованных», пожаловавшемуся ей, что«их обманули», говорит о том, что кое-что она вложила в Скарлетт и отсебя:

«Кто это, с какой стати, когда это обещалВамиВашемупоколениюобеспеченность? Вернее, почему это молодежь должна желатьобеспеченности?Предоставьте это старыми усталым…Меня изумляет внекоторыхюных,какэтоони,насколькоямогупонять,непростотоскуютпо обеспеченности, но уверенно требуют ее, как свое законное право, истановятся горько раздраженными, если его не преподносят им насеребряном блюде. Есть что-то тревожное для нации, если ее молодыелюди взывают к обеспеченности. Юность в прошлом была напористой,желающейиумеющейиспробоватьсвоивозможности…Язнаюмногоеосвоей семье, а мои друзья здесь, на Юге, очень хорошо осведомлены оделахсвоихдавнопокойныхродственниковиобихотношениикжизни.Янемогувспомнитьниодногослучая, когдакто-либоиз этихстародавнихждал обеспеченности или думал, что может ее достичь. Напротив, яуверена, что они ответили бы Вам изумленным взглядом, если бы Вывзялись обсуждать с ними эту тему, а скорее всего, они бы пришли вярость,какеслибыВыобвинилиихвсамойнизкойтрусости».

Современем,видянарастающийэнтузиазм,писательницапостепеннопотеплела к своему созданию. На премьере фильма «Унесенные ветром»она уже благодарила за внимание «ко мне и к моей бедной Скарлетт», акогда один незадачливый поклонник обратился к ней за помощью послетого, как был отвергнут, нечаянно сравнив предмет своей страсти соСкарлетт, она написала: «Я рада, что вам нравится Скарлетт и что высчитаетеее«решительнойидостойнойвосхищениядевушкой»…Помне,она была далеко не восхитительным человеком, поэтому я могу понятьреакцию вашей подруги…Но кое-что говорили о мисс О'Хара и другие.Ониговорили,например,что,какбыэгоистичнаонанибыла,унеебыланесокрушимаясмелость,котораяестьчастьюжногонаследия.Ониписали,что она заботилась о своих близких, как черных, так и белых, даже еслионасамадолжнабылаприэтомголодать.Этотожеоченьдостойнаяюжнаячерта… Другие добавляли, что она к тому же обладала необыкновеннойпривлекательностьюдлямужчин.Ещедругимонанравиласьпопричине,вами упомянутой, — за решимость и способность видеть вещи в ихпоследствияхдоконца—черта,редкаявлюбуюэпоху».

И было еще одно, может быть, важнейшее. Пусть отпечатались вСкарлеттчертынаступившейэпохи,пустьнемоглаонаимпротивостоять,усваивая худшее. Но помимо эпох, есть нечто проносимое человеком

сквозь них, чего он добивается и достичь в них не может, — надежда,реальная в непрерывном усилии ее осуществить. И это усилие Митчеллвоплотила в Скарлетт с редкой для новейшей американской литературынастойчивостью. В этом смысле она была сестрой Фолкнера, хотя инепризнанной.

Ушли «унесенные ветром», но остался идеал, неисполнимый сон,которыйвидитСкарлетт,—душа,летящаявбелойтуманноймассе(почтигоголевская струна в тумане); она рвется, кличет мать (опять какгоголевскийотчаявшийсягерой)—матькакдостоинство,честьиправду,которуюнеотнять,потомучтоонабылаи, значит,может где-тобыть,ногде?как?—душанезнает.

Оттого-то многие и увидели в Скарлетт не Север и Юг, а символбездумно-прекраснойАмерики, за которую борютсяСевер иЮг, силятсяпоглотить, но не могут. Не дается им беспутное дитя, искалеченноежадностью, но не потерявшее красоты, в том числе и следов красотывнутренней.

Эту красоту удалось удержать и в фильме. Конечно, у продюсеракартины Селзника были свои представления, как должны выглядетьаристократы, но без подлинного в главной роли обойтись было нельзя; итогда была найдена красавица англичанка, воспитанница католическихмонастырей, Вивиен Ли. Достоевский, считавший, что «красота спасетмир», писал: «Во всем мире нет такого красивого типа женщин, какангличанки». Любопытно, что наблюдение это он сделал на лондонскомХай-Маркет, тоестьвобиталищесоответственныхжриц,чтоприближаетнас к оценке, которую дала своей героине Митчелл. Одна особеннопоразила его: «Черты лица ее были нежны, тонки, что-то затаенное игрустноебыловеепрекрасноминемногогордомвзгляде…Онабыла,онане могла не быть выше всей этой толпы несчастных женщин своимразвитием:иначечтожезначитлицочеловеческое?».

УВивиенЛибылоэтолицо,«котороечто-нибудьдазначит»,какбыни обманывала им ее героиня.И зрители ее приняли безоговорочно. ЭтобылаСкарлетт!Хотявфильменеостаетсяидесятойдолижизниромана,амногое вообще было заглажено красивой картинкой (провинциальныеособняки превращены в роскошные палаты), читателям (а именно онизаполнили кинозалы) довольно было намека. Премьера состоялась 14декабря 1939 года в Атланте. Когда Скарлетт застрелила ненавистногограбителя-янки, зрители чуть не сломали от восторга кинотеатр. Поцифрам успеха картина обошла другие и продолжает идти впереди всехпосле нее созданных в Америке. Когда ее дают по телевидению, страна

замирает.Людиследятзасвоейлюбимицейиееответомсудьбе:«О,fiddle-dee-dee!ду-удочки…непоймаешь!»

Азакаждойеепобедойвсеслышнеезвучитвопрос,каксберечьчестьсмолоду,накоторыйответитьонанесмоглаикоторыйпоследовалзанейповсюду, куда бы ни являлась уже неотразимая, неустрашимая СкарлеттО'Хара. Она пришла и к нам, в новом наряде, которые так любила, врусскомязыке.

Часть1

ГлаваI

СкарлеттО'Хара не была красавицей, номужчины вряд ли отдавалисебе в этом отчет, если они, подобно близнецам Тарлтонам, становилисьжертвамиеечар.Оченьужпричудливо сочетались в ее лицеутонченныечертыматери—местнойаристократкифранцузскогопроисхождения—икрупные, выразительные черты отца — пышущего здоровьем ирландца.Широкоскулое, с точеным подбородком лицо Скарлетт невольноприковывало к себе взгляд. Особенно глаза — чуть раскосые, светло-зеленые, прозрачные, в оправе темных ресниц. На белом, как лепестокмагнолии, лбу — ах, эта белая кожа, которой так гордятся женщиныамериканского Юга, бережно охраняя ее шляпками, вуалетками имитенками от жаркого солнца Джорджии!— две безукоризненно четкиелинии бровей стремительно взлетали косо вверх — от переносицы квискам.

Словом, она являла взору очаровательное зрелище, сидя в обществеСтюартаиБрентаТарлтоноввпрохладнойтенизаколоннамипросторногокрыльцаТары—обширного поместья своего отца.Шел 1861 год, ясныйапрельский день клонился к вечеру. Новое зеленое в цветочек платьеСкарлетт, на которое пошло двенадцать ярдов муслина, воздушнымиволнами лежало на обручах кринолина, находясь в полной гармонии сзелеными сафьяновыми туфельками без каблуков, только чтопривезеннымиейотцомизАтланты.Лифплатьякакнельзяболеевыгоднообтягивалбезупречнуюталию,бесспорносамуютонкуювтрехграфствахштата, и отлично сформировавшийся для шестнадцати лет бюст. Но ничинно расправленные юбки, ни скромность прически— стянутых тугимузломизапрятанныхвсеткуволос,—нистепенносложенныенаколеняхмаленькие белые ручки не могли ввести в обман: зеленые глаза —беспокойные,яркие(о,скольковнихбылосвоенравияиогня!)—вступалив спор с учтивой светской сдержанностью манер, выдавая подлиннуюсущность этой натуры. Манеры были результатом неясных наставленийматерииболеесуровыхнахлобучекМамушки.Глазадалаейприрода.

По обе стороны от нее, небрежно развалившись в креслах, вытянувскрещенныевлодыжках,длинные, в сапогахдоколен,мускулистыеногипервоклассныхнаездников,близнецысмеялисьиболтали,солнцебилоимвлицосквозьвысокие,украшенныелепныморнаментомстекла,заставляяжмуриться.Высокие,крепкотелыеиузкобедрые,загорелые,рыжеволосые,

девятнадцатилетние, в одинаковых синих куртках и горчичного цветабриджах,онибылинеотличимыдруготдруга,какдвекоробочкихлопка.

На зеленом фоне молодой листвы белоснежные кроны цветущихкизиловых деревьев мерцали в косых лучах закатного солнца. Лошадиблизнецов, крупные животные, золотисто-гнедые, под стать шевелюрамсвоиххозяев,стоялиуконовязинаподъезднойаллее,ауноглошадей—переругивалась свора поджарых нервных гончих, неизменносопровождавших Стюарта и Брента во всех их поездках. В некоторомотдалении, как оно и подобает аристократу, возлежал, опустив морду налапы, пятнистый далматский дог и терпеливождал, когда молодые людиотправятсядомойужинать.

Близнецы, лошади и гончие были не просто неразлучнымитоварищами—ихроднилиболеекрепкиеузы.Молодые,здоровые,ловкиеиграциозные,онибылиподстатьдругдругу—одинаковожизнерадостныи беззаботны, и юноши не менее горячи, чем их лошади, — горячи, аподчасиопасны,—нопривсемтомкроткиипослушныврукахтех,ктознал,какимиуправлять.

Ихотявсетрое,сидевшиенакрыльце,былирожденыдляпривольнойжизни плантаторов и с пеленок воспитывались в довольстве и холе,окруженные сонмом слуг, лица их не казались ни безвольными, ниизнеженными. В этих мальчиках чувствовались сила и решительностьсельскихжителей, привыкших проводитьжизнь под открытымнебом, неособенно обременяя свои мозги скучными книжными премудростями.ГрафствоКлэйтонвСевернойДжорджиибылоещемолодо,ижизньтам,на взгляд жителей Чарльстона, Саванны и Огасты, пока что не утратиланекоторого налета грубости. Более старые и степенные обитатели Югасмотрели сверху вниз на новопоселенцев, но здесь, на севереДжорджии,небольшой пробел по части тонкостей классического образования неставилсяникомуввину,еслиэтоискупалосьхорошейсноровкойвтом,чтоимело подлинную цену.А цену имело уменье вырастить хлопок, хорошосидетьвседле,меткострелять,неударитьвгрязьлицомвтанцах,галантноухаживатьзадамамииоставатьсяджентльменомдажевохмелю.

Всеэтикачествабыливвысшеймереприсущиблизнецам,которыектому же широко прославились своей редкой неспособностью усваиватьлюбыезнания,почерпнутыеизкниг.Ихродителямпринадлежалобольшеденег, больше лошадей, больше рабов, чем любому другому семействуграфства,нопочасти грамматикиблизнецыуступалибольшинствусвоихнебогатыхсоседей—«голодранцев»,какназывалибелыхбедняковнаЮге.

Как раз по этой причине Стюарт и Брент и бездельничали в эти

апрельские послеполуденные часы на крыльце Тары. Их только чтоисключилиизуниверситетаДжорджии—четвертогозапоследниедвагодауниверситета, указавшегоимнадверь, иих старшиебратья,ТомиБойд,возвратились домой вместе с ними, не пожелав оставаться в стенахучебного заведения, гдемладшие пришлись не ко двору.Стюарт и Брентрассматривали свое последнее исключение из университета как весьмазабавную шутку, и Скарлетт, ни разу за весь год — после окончаниясредней школы, Фейетвиллского пансиона для молодых девиц, — невзявшаяпосвоейволеврукикниги,тоженаходилаэтодовольнозабавным.

—Вам-то,язнаю,нижарконихолодно,чтовасисключили,даиТомутоже,—сказалаона.—АвоткакжеБойд?Емукакбудтоужаснохочетсястать образованным, а вы вытащили его и из Виргинского, и изАлабамского,иизЮжно-Каролинскогоуниверситетов, а теперь ещеиизуниверситетаДжорджии.Еслиидальшетакпойдет,емуникогданеудастсяничегозакончить.

—Ну,онпрекрасноможетизучитьправовконторесудьиПармаливФейетвилле,— беспечно отвечал Брент.—К тому же наше исключениеничего, в сущности,неменяет.Намвсеравнопришлосьбывозвратитьсядомойещедоконцасеместра.

—Почему?—Такведьвойна,глупышка!Войнадолжнаначатьсясоднянадень,и

не станем же мы корпеть над книгами, когда другие воюют, как тыполагаешь?

—Выобапрекраснознаете,чтоникакойвойнынебудет,—досадливоотмахнуласьСкарлетт.—Всеэтоодниразговоры.ЭшлиУилксиегоотецтолько на прошлой неделе говорили папе, что наши представители вВашингтонепридуткэтомусамому…кобоюдоприемлемомусоглашениюс мистером Линкольном по поводу Конфедерации. Да и вообще янкислишком боятся нас, чтобы решиться с нами воевать. Не будет никакойвойны,имненадоелопронееслушать.

— Как это не будет войны! — возмущенно воскликнули близнецы,словнооткрывбессовестныйобман.

— Да нет же, прелесть моя, война будет непременно, — сказалСтюарт.—Конечно,янкибоятсянас,нопослетого,какгенералБорегардвыбилихпозавчераизфортаСамтер,имничегонеостается,каксражаться,ведьиначеихославяттрусаминавесьсвет.Ну,аКонфедерация…

НоСкарлеттнетерпеливопрервалаего,сделавскучающуюгримасу:—Есликто-нибудьизвасещеразпроизнесетслово«война»,яуйдув

дом и захлопну дверь перед вашим носом. Это слово нагоняет на меня

тоску…да, и еще вот— «отделение отСоюза».Папа говорит о войне сутрадоночи,ивсе,ктобыкнемунипришел,толькоиделают,чтовопят:«форт Самтер, права Штатов, Эйби Линкольн!», и я прямо-таки готовавизжатьотскуки!Ну,имальчикитожениочембольшенеговорят,даещеосвоихдрагоценныхэскадронах.Этойвеснойнавсехвечерахцарилатакаятоска, потому что мальчики разучились говорить о чем-либо другом. Яоченьрада, чтоДжорджияне вздумалаотделятьсядо святок, иначеунасбылибыиспорченывсерождественскиебалы.Еслияещеразуслышупровойну,яуйдувдом.

Иможнобылонесомневаться,чтоонасдержитслово.ИбоСкарлеттне выносила разговоров, главной темой которых не являлась она сама.Однакоплутовкапроизнесласвоиугрозысулыбкой,—памятуяотом,чтоот этого у нее заиграют ямочки на щеках, — и, словно бабочкакрылышками, взмахнула длинными темными ресницами.Мальчики былиочарованы— а только этого она и стремилась достичь— и поспешилипринести извинения. Отсутствие интереса к военным делам ничуть неуронилоеевихглазах.Поправдеговоря,даженаоборот.Война—занятиемужское, а отнюдь не дамское, и в поведении Скарлетт они усмотрелилишьещеодносвидетельствоеебезупречнойженственности.

Уведясобеседниковвсторонуотнадоевшейтемывойны,Скарлеттсувлечениемвернуласькихличнымделам:

—Ачтосказалавашамама,узнав,чтовасобоихсноваисключилиизуниверситета?

Юноши смутились, припомнив, как встретила их мать три месяцаназад, когда они, изгнанные из Виргинского университета, возвратилисьдомой.

— Да видишь ли, — сказал Стюарт, — она пока еще не имелавозможностиничего сказать.Мывместе сТомомуехали сегодняиз домараноутром,покаонаневстала,иТомзаселуФонтейнов,амыпоскакалисюда.

— А вчера вечером, когда вы явились домой, она тоже ничего несказала?

—Вчеравечеромнамповезло.Какразпереднашимприездомпривелинового жеребца, которого ма купила в прошлом месяце на ярмарке вКентукки, и дома все было вверх дном. Ах, Скарлетт, какая этовеликолепная лошадь, ты скажи отцу, чтобы он приехал поглядеть! Этоживотноеещеподорогеедваневышиблодухизконюхаичутьненасмертьзатоптало двух маминых чернокожих, встречавших поезд на станции вДжонсборо. А как раз когда мы приехали, жеребец только что разнес в

щепы стойло, едва не убил мамину любимую лошадь Земляничку, и мастояла в конюшне с целым мешком сахара в руках — пыталась егоулестить,и,надосказать,небезуспеха.Чернокожиеповислиотстраханастропилахитаращилинамаглаза,аонаразговариваласжеребцом,прямокак с человеком, и он брал сахар у нее из рук. Никто не умеет такобращаться с лошадьми, как ма. Тут она увидела нас и говорит: «Божемилостивый, что это вас опять принесло домой? Это же не дети, а чумаегипетская!» Но в эту минуту жеребец начал фыркать и лягаться, и масказала:«Пошливонотсюда!Невидите,чтоли,—онженервничает,мойголубок! А с вами я утром потолкую!» Ну, мы легли спать и поутруускакали пораньше, пока она в нас не вцепилась, а Бойд остался ееумасливать.

—Каквыдумаете,онавздуетБойда?—Скарлетт,какивсежителиграфства, просто не могла освоиться с мыслью, что «крошка» миссисТарлтондержитвежовыхрукавицахсвоихвеликовозрастныхсыновей,апомеренадобностиипрохаживаетсяпоихспинамхлыстом.

БеатрисаТарлтонбылаженщинаделоваяинесланасвоихплечахнетолько заботу о большой хлопковой плантации, сотне негров-рабов ивосьми своих отпрысках, но вдобавок еще и управляла самым крупнымконным заводом во всем штате. Нрав у нее был горячий, и она легковпадалавяростьотбесчисленныхпроделоксвоихчетырехсыновей,иеслителесныенаказаниядлялошадейилидлянегровнаходилисьвеевладенияхпод строжайшим запретом, то мальчишкам порка время от времени немогла,поеемнению,принестивреда.

—Нет,конечно,Бойдаонанетронет.СБойдомманеособеннокрепкорасправляется,потомукаконсамыйстарший,аростомневышел,—сказалСтюарт не без тайной гордости за свои шесть футов два дюйма.—Мыпотомуиоставилиегодомаобъяснитьсясней.Да,чертпобери,порабыужма перестать задавать нам трепку! Нам же по девятнадцати, а Томудвадцатьодин,аонаобращаетсяснами,каксшестилетними.

—Вашамама поедет завтра на барбекю[1] к Уилксам на этой новойлошади?

—Онапоехала бы, да папа сказал, что это опасно, лошадь слишкомгоряча.Нуидевчонкиейнедадут.Онизаявили,чтоонадолжнахотябыразприехатьвгости,какприличествуетдаме—вэкипаже.

—Лишьбызавтранебылодождя,—сказалаСкарлетт.—Ужецелуюнеделюпочтиниодногоднябездождя.Ничегонетхуже,какиспорченноебарбекю,когдавсепереноситсявдомипревращаетсявпикниквчетырехстенах.

—Небеспокойся,завтрабудетпогожийденьижарко,каквиюне,—сказал Стюарт. — Погляди, какой закат — я никогда еще, по-моему, невидалтакогокрасногосолнца!Погодувсегдаможнопредсказатьпозакату.

Все поглядели туда, где на горизонте над только что вспаханнымибезбрежными хлопковыми полями Джералда О'Хара пламенел закат.Огненно-красное солнце опускалось за высокий холмистый берег рекиФлинт, и на смену апрельскому теплу со двора уже потянуло душистойпрохладой.

Весна рано пришла в этом году — с частыми теплыми дождями истремительно вскипающей бело-розовой пеной в кронах кизиловых иперсиковых деревьев, осыпавших темные заболоченные поймы рек исклоны далеких холмов бледными звездочками своих цветов.Пахота ужеподходилакконцу,ибагряныезакатыокрашивалисвежиебороздыкраснойджорджианской глины еще более густым багрянцем. Влажные,вывороченныепластыземли,малиновыенаподсыхающихгребняхборозд,лиловато-пунцовыеибурыевгустойтени,лежали,алкаяхлопковыхзеренпосева. Выбеленный известкой кирпичный усадебный дом казалсяостровком средипотревоженногоморя вспаханной земли, средикрасных,вздыбившихся, серповидных волн, словно бы окаменевших в моментприбоя.Здесьнельзябылоувидетьдлинныхпрямыхборозд,подобныхтем,что радуют глаз на желтых глинистых плантациях плоских пространствЦентральной Джорджии или на сочном черноземе прибрежных земель.Холмистые предгорья Северной Джорджии вспахивались зигзагообразно,образуя бесконечное количество спиралей, дабы не дать тяжелой почвесползтинаднореки.

Это была девственная красная земля — кроваво-алая после дождя,кирпично-пыльная в засуху,— лучшая в мире для выращивания хлопка.Это был приятный для глаз край белых особняков, мирных пашен инеторопливых,мутно-желтыхрек…Иэтобылкрайрезкихконтрастов—яркогосолнцаиглубокихтеней.Расчищенныеподпашнюземлиплантацийи тянувшиеся милю за милей хлопковые поля безмятежно покоились,прогретые солнцем, окаймленные нетронутым лесом, темным ипрохладнымдажев знойныйполдень,—сумрачным,таинственным,чутьзловещим, наполненным терпеливым, вековым шорохом в верхушкахсосен, похожим на вздох или на угрозу: «Берегись! Берегись! Ты ужезарасталооднажды,поле.Мыможемзавладетьтобоюснова!»

До слуха сидевших на крыльце донесся стук копыт, позвякиваниеупряжи, смех и перекличка резких негритянских голосов— работники имулывозвращалисьсполя.ИтутжеиздомадолетелнежныйголосЭллин

О'Хара,материСкарлетт,подзывавшейдевчонку-негритянку,носившуюзанейкорзиночкусключами.

— Да, мэм, — прозвучал в ответ тоненький детский голосок, и счерного хода донессяшумшагов, удалявшихся в сторону коптильни, гдеЭллин ежевечерне по окончании полевых работ раздавала пищу неграм.Затемсталслышензвонпосудыистоловогосеребра:Порк,соединявшийвсвоемлицеилакеяидворецкогоусадьбы,началнакрыватьнастолкужину.

Звукиэтинапомнилиблизнецам,чтоимпоравозвращатьсядомой.Номысльовстречесматерьюстрашилаих,ионимедлилинакрыльце,смутнонадеясь,чтоСкарлеттпригласитихпоужинать.

—Послушай, Скарлетт, а как насчет завтрашнего вечера?— сказалБрент.—Мытожехотимпотанцеватьстобой—ведьмыневиноваты,чтоничегонезналинипробарбекю,нипробал.Надеюсь,тыещеневсетанцырасписала?

— Разумеется, все! А откуда мне было знать, что вы прискачетедомой?Немоглаже я беречь танцы для вас, а потом остаться с носомиподпиратьстенку!

—Этоты-то?—Близнецыоглушительнорасхохотались.—Вот что, малютка, ты должна отдатьмне первый вальс, аСтю—

последний и за ужином сесть с нами. Мы разместимся на лестничнойплощадке,какнапрошломбалу,ипозовемДжинси,чтобыонаопятьнампогадала.

— Мне не нравится, как она гадает. Вы же слышали — онапредсказала,чтоявыйдузамужзажгучегобрюнетасчернымиусами,аянелюблюбрюнетов.

— Ты любишь рыжеволосых, верно, малютка? — ухмыльнулсяБрент.—Втакомслучаепообещайнамвсевальсыиужин.

—Еслипообещаешь,мыоткроемтебеодинсекрет,—сказалСтюарт.— Вот как? — воскликнула Скарлетт, мгновенно, как дитя,

загоревшисьлюбопытством.— Это ты про то, что мы слышали вчера в Атланте, Стю? Но ты

помнишь—мыдалисловомолчать.—Ладноуж.Вобщем,миссПиттисказаланамкое-что.—Мисс—кто?— Да эта, ты ее знаешь, кузина Эшли Уилкса, которая живет в

Атланте, — мисс Питтипэт Гамильтон, тетка Чарлза и МеланиГамильтонов.

— Конечно, знаю и могу сказать, что более глупой старухи я ещеотродясьневстречала.

—Так вот, когдамывчера вАтланте дожидались своегопоезда, онапроезжала в коляске мимо вокзала, остановилась поболтать с нами исказала,чтозавтрауУилксовнабалубудетоглашенапомолвка.

— Ну, это для меня не новость, — разочарованно протянулаСкарлетт.—Этот дурачок, Чарли Гамильтон, ее племянник, обручится сМилочкой Уилкс. Всем уже давным-давно известно, что они должныпожениться,хотяон,мнекажется,неочень-токэтомурвется.

—Тысчитаешьегодурачком?—спросилБрент.—Однаконасвяткахтыпозволялаемувовсюувиватьсязатобой,

— А как я могла ему запретить? — Скарлетт небрежно пожалаплечами.—Всеравно,по-моему,онужаснаяразмазня.

—И к томуже это вовсе не его помолвка будет завтра объявлена, аЭшлисмиссМелани,сестройЧарлза!—торжествующевыпалилСтюарт.

Скарлеттнеизмениласьвлице,итолькогубыунееслегкапобелели.Так бывает, когда удар обрушивается внезапно и человек не успеваетохватить сознанием то, что произошло. Столь неподвижно было ее лицо,когдаона,непроронивнислова,смотреланаСтюарта,чтоон,небудучиотприроды слишком прозорлив, решил: это известие, как видно, здоровоудивилоизаинтриговалоее.

—Мисс Питти сказала нам, что они собирались огласить помолвкутолько в будущем году, потому как мисс Мелани не особенно крепказдоровьем,носейчастолькоиразговорачтоовойне,ивотобасемействарешили поторопиться со свадьбой. Помолвка будет оглашена завтра заужином.Видишь,Скарлетт,мыоткрыли тебе секрет, и ты теперь должнапообещать,чтосядешьужинатьснами.

—Нуконечно,свами,—машинальнопробормоталаСкарлетт.—Иобещаешьотдатьнамвсевальсы?—Обещаю.—Ну,ты—прелесть.Воображаю,каквсемальчишкивзбесятся!—Апускайсебебесятся,—сказалБрент.—Мывдвоемлегкосними

управимся.Послушай,Скарлетт,посидиснамииутром,набарбекю.—Чтотысказал?Стюартповторилсвоюпросьбу.—Ладно.Близнецыпереглянулись—торжествующе,нонебезудивления.Для

них было непривычно столь легко добиваться знаков расположения этойдевушки, хотя они и считали, что она отдает им некоторое предпочтениеперед другими. Обычно Скарлетт все же заставляла их упрашивать ее иумолять,водилазанос,неговоряни«да»,ни«нет»,высмеивалаих,если

они начинали дуться, и напускала на себя ледянуюхолодность, если онипробовалирассердиться.Асейчасона,всущности,пообещалапровестиснимивесьзавтрашнийдень—сидетьрядомнабарбекю,танцеватьснимивсе вальсы (а уж они позаботятся, чтобы вальс вытеснил все другиетанцы!) и ужинать вместе. Ради этого стоило даже вылететь изуниверситета!

Окрыленные своим неожиданным успехом, близнецы не спешилиоткланяться и продолжали болтать о предстоящем барбекю, о бале, оМеланиГамильтониЭшлиУилксе,отпускаяшутки,хохоча,перебиваядругдруга и довольно прозрачно намекая, что приближается время ужина.МолчаниеСкарлеттнесразудошлодоихсознания,аоназавсеэтовремяне проронила ни слова. Наконец и они ощутили какую-то перемену.Сияющий вечер словно бы потускнел — только близнецы не могли бысказать,отчегоэтопроизошло.Скарлетт,казалось,совсемихнеслушала,хотя ни разу не ответила невпопад. Чувствуя, что происходит нечтонепонятное,сбитыестолку,раздосадованные,онипыталисьещенекотороевремя поддерживать разговор, потом поглядели на часы и нехотяподнялись.

Солнце стояло уже совсем низко над свежевспаханным полем, и зарекойчернойзубчатойстенойвоздвигсявысокийлес.Ласточки,выпорхнувиззастрех,стрелойпроносилисьнаддвором,акуры,уткиииндюки,одни—важно вышагивая, другие—переваливаясь с боку на бок, потянулисьдомойсполя.

Стюартгромкокрикнул:—Джимс!Ипочтитотчасвысокийнегр,примерноодногосблизнецамивозраста,

запыхавшись,выбежализ-заугладомаибросилсякконовязи.Джимсбылихличнымслугойивместессобакамисопровождалихповсюду.Онбылнеразлучным товарищем их детских игр, а когда им исполнилось десятьлет, они получили его в собственность в виде подарка ко дню рождения.ЗавидяДжимса, гончиеподнялись, отряхивая краснуюпыль, и замерли вожидании хозяев. Юноши распр�