2

Было всё это давно, кажется,

в восемьдесят пятом. Да, в восемьдесят пятом. У нас

тогда опять кто-то умер. А моего двоюродного брата

забрали в армию, защищать Родину на южных рубе-

жах. По слухам там, на юго-юго-востоке, было беспо-

койно, поговаривали о цинковых гробах и о том, что

люди исчезают просто так.

Правда, в новостях утверждали обратное, и мы

слухам не очень-то доверяли. Мать считала, что с бра-

том всё будет нормально, ничего, обойдётся. Отец

соглашался и добавлял, что всё будет нормально, что

ему это только на пользу пойдёт, что станет он там

настоящим мужиком, что сейчас не те времена и вол-

новаться не стоит, так нужно…

Не понимаю, почему мы тогда вообще это обсу-

ждали.

Брата я знала мало, виделись мы всего два раза.

В первый раз я была совсем маленькая и запомни-

ла лишь арбуз, которым он меня угощал. А во вто-

рой раз брат докатал меня на каруселях до тошноты,

и моя мать сказала, что он дурак, но брат ничуть не

обиделся. Подмигивал мне и показывал язык.

3

Ушёл и ушёл.

Когда через полгода пришло первое письмо, я уди-

вилась. Брат мне никогда не писал, он и нам-то не

писал, а тут на тебе. Отец тогда сказал, что у него

сейчас период такой, что он пишет всем, кого когда-

либо знал, ну и мне тоже, за компанию. А ещё отец

посмотрел на штемпель и как-то странно хмыкнул.

То письмо и все следующие у меня сохранились.

Я вообще все письма хранила, пока они приходили.

«Привет, сестрёнка! Как дела-делишечки? Навер-

ное, уже выросла совсем и бегаешь на танцы? А пом-

нишь, как я тебя на каруселях укатал? Я так до сих

пор вспоминаю и смеюсь! Хорошее тогда было вре-

мечко, до сих пор вспоминаю. Как вернусь, ты обя-

зательно приезжай в Москву, я тебе её всю покажу,

а не только ВДНХ, ВДНХ — это самое неинтересное!

В Москве много чего интересного, вот увидишь. Сей-

час очень хочется мороженого, потому что здесь жар-

ко. А я вот, кстати, в армии. В южной командировке,

как всё это тут называется. Тут хорошо. Нас из Моск-

вы тут трое ребят, Пашка, я и Олег, и мы держим-

ся вместе, чтобы было не так скучно. Да, устроился

я хорошо, служу тут в спортбате, это такой спортив-

ный батальон. Ну, собрали пацанов, тех, кто боксом

занимается, бегает, в волейбол играет, в баскетбол,

теперь вот тренируемся. Кстати, зря ты не занима-

ешься спортом, это очень помогает. Ты, конечно, не

парень, и в армии тебе не служить, но это всё равно

полезно. Помнишь, я ведь в спортшколу ходил почти

4

пять лет. Кстати, Олег, и Пашка в баскетбол играют,

а Пашка даже умудрился стать кэмээсом, так что нам

тут весело.

Распорядок у нас нормальный, правда, рано при-

ходится вставать, но к этому быстро привыкаешь.

Кормят тут хорошо, много фруктов. А весь день мы

тренируемся — играем, бегаем, делаем «пистолет»,

тренировки не очень тяжёлые, только вот жара. Ска-

зали, что, если удастся набрать сильную команду, как-

нибудь сыграем с местными. Вечером, правда, при-

ходится стоять в карауле. Здесь удивительно чёрные

ночи, у нас таких совершенно нет. Звёзды светятся

совершенно ярко. Ладно, писать больше ничего не

буду, потому что уже снова вечер. Пока, сестрёнка.

Пиши давай поскорее».

Я, конечно, не написала, потому что было лень.

Или дела какие-то были, точно уже и не вспомню.

Следующее письмо пришло через две недели.

«Привет, сёстренка! Чего-то ты не пишешь, хотя,

может быть, это письма не доходят. У нас почта толь-

ко авиа, сначала собирают всё, а потом сразу много

отправляют, и обратно точно так же. У нас тут в об-

щем-то скукотища и всё по расписанию: подъём, за-

втрак, пробежка, тренировки и т. д. С одной сто-

роны, в спортбате, конечно, хорошо: кормят и всё

время в зале, а с другой — конечно, скучно: на

стрельбище нас возили всего два раза. Пашка попы-

тался было возмутиться, но ему сказали, что его дело

5

мячом стучать, а не рассуждать. Вообще, нам говорят,

чтобы мы получше тренировались. Вот мы и трени-

руемся. Опять же с мячами здесь плоховато — у нас

их всего пять штук, а ребят уже семеро, можно ска-

зать, команда почти готова, осталось сыграться как

следует. Мячи все истёртые и, что самое смешное,

американские. Кстати, тут нам выдают такие чеки,

это что-то вроде валюты, если поднакопить, мож-

но купить в военторге что-нибудь хорошее — двух-

кассетник там или духи французские. Если хочешь, я

куплю тебе духи, а двухкассетник у меня и так дома

есть. А Олег как зашёл в этот военторг, так и одурел

вообще, сказал, что без двухкассетника отсюда не уе-

дет. Здешний сержант ему сказал, что двухкассетник

в гробу ему будет не нужен, Олег кинулся на него, но

сержант — дзюдоист и Олегу навешал в умывальни-

ке, теперь он прикладывает к глазу замороженные

пятаки. Сегодня весь день играли пара на пару, устал

как собака. Ладно, пиши давай. С юго-восточным

приветом, привет!»

Я и в этот раз не ответила, потому что повстреча-

ла первую любовь и было мне, ясно, не до братца.

Не ответила, но подумала, что французские духи мне

совсем бы не помешали.

«Привет, сёстренка. Ты всё ещё не пишешь, хотя,

может, это письма не доходят. У нас тут всё хорошо,

хотя бывает и тяжеловато. Вот недавно встретились

первый раз с местными, у нас была такая пробная

товарищеская встреча. Должен тебе сказать, что

6

техники у них, конечно, никакой, зато берут силой

и какой-то, что ли, злостью. Нам пришлось доволь-

но туго, выносливости у них не занимать, да и си-

лой тоже не обижены. Пришлось попотеть. Мы их,

конечно, обыграли, у нас всё-таки Пашка — кэмээс,

а у него точность попадания дай боже — девять из

десяти. После отдыхали целый день. Знаешь, начи-

наю даже как-то скучать по дому. Тут всё какого-то

оранжевого цвета, а это очень утомляет. Однажды

мы были с классом на выставке Дали, мне он не

понравился, но там была одна картина, я не знаю,

почему её запомнил, она называлась «Портрет

Вермеера, переходящий в стол». Не знаю, кто та-

кой Вермеер, но нарисовано там совсем как здесь.

Оранжево-жёлтый мир, какая-то сухота. Эта карти-

на теперь всё время у меня перед глазами. Правда,

здесь ещё много чёрного вокруг. Знаешь, мне кажет-

ся, что Дали был здесь. Как по-другому так нарису-

ешь? Сержант сказал нам, что тренироваться надо

больше, что все мы должны брать пример с Паш-

ки — у него девять из десяти, и у всех должно быть

так же. Завтра мы будем тренироваться целый день,

пока не научимся или не сотрём руки, этот тип сло-

во своё держит. Конечно, нам тут нужна дисципли-

на, но с этим пока тяжело, особенно у Пашки, он

всё время не вылезает из кухни и чистит картошку.

Иногда я думаю, что он это сам специально делает.

И Пашка, и Олег — хорошие ребята. Мы договори-

лись встречаться на гражданке. Вот сейчас сидим

все вместе, пишем письма в разные стороны. Тут это

главное занятие. Телевизор показывает только одну

7

арабскую программу, но мы всё равно её смотрим,

там интересно — все ведущие в паранджах. Ладно,

пока. Пиши давай».

У отца был гэдээровский альбом с репродукциями

Дали, его привез из Дрездена отцовский однокурс-

ник, я нашла в нём эту картину. Жуткая. Ощущение

жары и безнадёжности.

Тогда я и написала брату. Ответа не было долго,

наверное, месяца полтора.

«Привет, сестрёнка. Получил твою записку, могла

бы уж и постараться, написать побольше, а то никто

не пишет, одна матушка. И пишет об одном и том же:

как здоровье, как живёте, как животик, неинтересно

её письма читать. Вот у Пашки невеста — филолог,

учится в университете, так она ему такие письма пи-

шет, прямо повести. Обещает его ждать, а он, дури-

ла, в это верит. Но всё равно интересно. Извини, что

не писал почти месяц. Со мной тут случился смешной

случай: снова играли двое на двое, и как-то странно

мяч подскочил, попал прямо мне на руку и выбил

кисть, так что пришлось мне почти месяц трениро-

ваться левой рукой. Я на всякий случай придумал

такую штуку — буду матушке писать письма вперёд,

а если опять поврежусь, буду просто посылать, да

тут все так делают, вон Пашка написал уже целую

пачку, а теперь отдыхает. Он купил себе в воентор-

ге японский мотоциклетный шлем — совсем при-

дурок, — говорит, что в Москве за такой чуть ли не

полтысячи дадут только так. Тут опять встречались

8

с местными, — правда, без меня, я на скамейке

лежал, — опять их сделали. Пашка теперь осваива-

ет новую технику — крюк называется, это когда мяч

забрасывают в кольцо сверху. Очень сложно, но кра-

сиво, надо будет тоже научиться, только вот рука за-

живёт. А так всё по-старому. Живём. Время тянется

медленно, скучаю по дому. В отпуск нас, наверное,

отсюда не отпустят. Может быть, в конце месяца

к нам приедут на гастроли артисты, — наверное, Коб-

зон или Лещенко. Здорово будет, вышлю фотогра-

фии. Ладно, пиши. Пока. Извини ещё раз, что долго

не отвечал».

Мне до его извинений не было никакого дела.

Я подумала, что и он мои письма зачитывает. Обиде-

лась и больше не писала.

А брат написал ещё одно письмо.

«Привет, сестрёнка. Кобзон к нам не приехал, по-

тому что испортились погодные условия — тут дует

ветер с песком, какое-то название у всего этого непо-

нятное. Старики говорят, что всю зиму так будет, до

марта по крайней мере. Правда, есть один плюс —

теперь стало не жарко. Это хорошо, мы теперь тре-

нируемся без перерывов и не очень потеем. Хотя,

может быть, мы просто привыкли. Пашка сказал, что

человек привыкает ко всему, и мы тоже привыкнем.

Я тоже так думаю. На духи я тебе уже накопил, как

кто-нибудь поедет домой, передам. Пусть это будет

тебе к окончанию школы или восьмого класса, не

сердись, забыл. Знаешь, тут нет никакого снега, не-

9

привычно — зима и без снега. Мы уже очень хоро-

ши, у нас почти у всех девять из десяти — настоящие

снайперы. Теперь мы все жилистые и сильные, как

эти горцы. Я загорел почти до черноты, дома не узна-

ют. Ладно, опять тут зовут, надо идти. Пиши».

Больше писем не было, хотя я сама написала ещё

два раза. Весной позвонила тётя и сказала, что брата

убили. Их отряд попал в засаду в горах, убили почти

всех.

* * *

Через два года я закончила школу и поступила

в институт.

Однажды вечером к нам зашёл человек и предста-

вился Павлом. Сказал, что знал моего брата и должен

кое-что передать. Он долго копался в своей длинной

сумке, наконец вытащил коробочку и протянул её

мне. Отец сразу же вцепился в Павла и увёл его на

кухню, а я ушла к себе.

Внутри коробочки оказался флакон дорогих фран-

цузских духов, настоящих, к тому времени я уже нау-

чилась в них понимать. Духи не пахли, я сковырнула

пломбу и отвинтила крышечку.

Вокруг разлился незнакомый аромат, и случи-

лось непонятное — комната на мгновение поплыла,

и я увидела того самого Вермеера в пустынной пыли.

Потом всё исчезло.

Перед уходом этот Павел заглянул ко мне попро-

щаться. Он отчего-то стеснялся, мялся с ноги на ногу,

тогда мне стало неудобно, и я сказала «до свиданья».

Он тоже буркнул что-то, пожал мне руку и убежал. За-

глянул отец.

— Знаешь, — сказал он. — Это ведь страшно…

— Он же низенький совсем! — перебила я отца. —

У него совсем не баскетбольный рост! Совсем не ба-

скетбольный, совсем, совсем!

— Ну да. А при чём здесь баскетбол? — удивился

отец.

— И правда. При чём?