СИЛЬНЕЕСМЕРТИЛЮБОВЬ

САТИСЪСанкт-Петербург

2012

Хочу выразить сердечную благодарность всем тем, кто эти годы был рядом, кто не скупился на доброту и заботу, согревая меня теплом своих сердец и молитвами за сына. Хочу также побла-годарить всех единомышленников и помощников в делах по оказа-нию помощи. Низкий поклон нашим бойцам, которые до сих пор на Кавказе ценой собственных жизней сохраняют мир и целостность Российского Государства. Всем тем, кто уцелел от войны, стал ин-валидом, но остался Человеком. Особую благодарность выражаю газете «Завтра» за ее любовь к Жене и за поддержку, которую она оказала мне в самую трудную пору моей жизни. Для того чтобы де-лать добро, не обязательно создавать партии и движения, доста-точно просто остаться людьми, научиться любить и чтить па-мять героев.

ISBN 978-5-7868-0031-0

© Инок Максим (Смирнов), текст, составление, 2012© Издательство «Сатисъ», оригинал-макет, оформление, 2012

Л.В. Родионова

Эта книга увидела свет благодаря финансовой поддержкеНаучно-производственного объединения

«Санкт-Петербургская Электротехническая компания»

ГЕРОЯМ ЧЕЧЕНСКОЙ ВОЙНЫ

Четыре русские души взметнулись ввысь.Смерть промахнулась, взвыв голодной рысью:«Вон, тварь, ты не у дел сегодня, брысь!Четыре русские души взметнулись ввысь»...

Смыкал закат потухший полог прошлой жизни,Кружили ангелы, и пели небеса.Рука к руке, сердца в сердца, глаза в глаза —Четыре русские души менялись жизнью.

Убито время, в прах повержен страх.Туда, туда, где только Бог и вечность,Четыре русские души ушли навечно.Смерть промахнулась, — ей там полный крах.

Война, Чечня, беда, — апо-ста-сия!Суровый плен, мирская суета...Все выше, выше воины России —Туда, где Бог встречает навсегда.

Туда, где нет времен и расстояния,Туда, где горя нет — одна Любовь,Где всех нас ждут Отцовские объятьяТого, Кто пролил на Кресте святую Кровь.

Ушли, но нам осталось их сияние —По-русски жить, по-русски умирать,Нести свой крест до смертного дыханья,Так, чтоб любила нас Россия-мать.

Монах-святогорец Силуан

4

Перед вами единственная фотография, которую он прислал с Кавказа. Ему на ней столько же лет, сколько вам, ребятам, наде-вшим военную форму.

Ему было всего восемнадцать лет, а в девятнадцать он дол-жен был сделать выбор: либо снять свой крестик, принять ислам и встать в ряды боевиков (а это непременное условие), и тогда ты вы-нужден будешь стрелять в своих вчерашних друзей, с кем ты ходил в разведку, ел кашу из одного котелка, курил одну сигарету на весь взвод, либо ты должен принять то, что ты должен принять. Четыре русских парня: из Липецкой области, из Орла, из Нижегородской области (поселок Вача) и из Подмосковья… Никто из них не стал предателем. Но они не вернулись к своим матерям, у них никогда не будет детей и внуков, род на некоторых из них закончился.

Я много что слышала за эти десять лет. Иногда такие же моло-дые ребята как вы говорили честно и открыто (и я уважаю их от-

«СОЛДАТСКАЯСЛУЖБА —

ЖЕРТВЕННОЕСЛУЖЕНИЕ»

5

кровенность): «А что такого особенного сделал пограничник Ро-дионов? Если бы он подбил несколько танков, завалил несколько боевиков? А он-то чего достиг?» Я и сама так раньше думала. Но вот прошло десять лет...

В моих руках книга, изданная на Украине. Она называется «Слово о солдате» — не о депутате, не о политике — о солдате! Украинский батюшка о. Георгий (Ханов), — у него душа болит о молодежи, — говорит: «Война — страшное дело. На войне мож-но погибнуть, можно стать предателем, но на войне можно стать и святым». Вдумайтесь! Он говорит, что война страшная, тяжелая, но человек сильнее ее. Я с ним согласна, потому что на войне с наи-большей силой выявляется то, что есть в человеке, и если это — подлец, то на войне он проявит себя как подлец, а если в человеке есть Божья искорка, то здесь она становится настолько яркой! А в мирное время не всегда есть ситуации, в которых эти удивитель-ные качества могли бы проявиться.

Еще одна книга — «Он выбрал Крест». Это сборник статей, по-священных Жене.

Единственная фотография,которую Евгений Родионовприслал с Кавказа

6

О нем написано много песен и снято фильмов. Почему? Ни-кто не может объяснить. Самое удивительное в этом то, что это никто не культивирует, никто специально искусственно не соз-дает...

Я хочу, чтобы вы поняли: я не занимаюсь прославлением мо-его сына, мне это не надо. И я никогда не приукрашивала Женю, не говорила о том, что он был самый умный, самый красивый. Ни-когда за эти годы я не отделяла Женю от других, никогда. Я счи-таю, что флаг чести, достоинства и мужества, поднятый им, в рав-ной степени обращен ко всем.

Я знаю, что у всех на уме вопрос: почему именно Женя? Ведь в Чеченской войне погибли тысячи. Да, но и в Великую Отечествен-ную погибли миллионы, а кого мы с вами знаем? На память прихо-дят имен десять, не больше. Может быть, для примера нам Господь дает память хотя бы об этих десяти героях. Но те, которых мы зна-ем, не просто пали в бою, а трагичностью и высотой своей гибе-ли тронули нас.

Маленький Женяс книгой («Он выбралкрест») о своем небес-ном покровителе

7

Часто мне задают вопрос: «Каким был Женя?» Да простым, обычным. Неплохо играл на гитаре, неплохо пел, умел общаться с ребятами, с самых малых лет занимался спортом. Он даже не во-енным мечтал стать — поваром. Это самая мирная профессия на земле. И, вероятно, над ним шутили ребята по поводу крестика и по поводу его поварского пристрастия. Но силой духа силен наш человек — не плечами мощными, не ростом двухметровым, а си-лой духа...

Когда Жене было семь лет, мы переехали с ним в Подмосковье, где у нас не было ни друзей, ни родных. Мы шли с ним по дороге, и я чуть не со слезами сказала: «Как же мы будем выживать здесь?» И он ответил: «Мама, мы сюда жить, а не выживать приехали». Та-ким был взгляд на жизнь у семилетнего ребенка.

Признаюсь, я не помню его ребенком. Он очень рано повзрос-лел. Он был мне другом, братом, иногда отцом. Что бы о нас не го-ворили, мы — женщины, все-таки слабые, иногда слабее семилет-него мальчика. Он научился хорошо готовить. Мне завидовали все соседи по общежитию, где мы жили, проходя мимо нашей комнаты, из которой доносился аромат вкусной еды. Особенно ему удавался «хворост», разные пирожные. Вот только детства у него не было. Однажды с отцом, не подумав, мы лишили его детства. Однажды власть, не подумав, лишила наших детей детства. Вспомните девя-ностые годы, когда нужно было отстоять огромные очереди, чтобы получить по талонам продукты. Все это было на нем. Ведь, что-бы получить прописку и квартиру в Подмосковье по лимиту, нуж-но было очень постараться. Поэтому все заботы он взял на свои мальчишеские плечи: всегда поддерживал меня, никогда не уны-вал. Он говорил: «Мама, у нас же с тобой семья, и мы счастливы». Мы никогда не говорили слов «неполная семья».

Вспоминаю, как Женя ходил в Подольске в храм Знамения Бо-жьей Матери, которому более трехсот лет, как он (тогда только на-чали восстанавливать другой храм — Вознесения, возле которого теперь он похоронен) лазил по подвалам, приходил весь в паутине

8

и говорил: «Не могли люди оставить врагам иконы и церковную утварь, все это где-то спрятано... Надо искать!»

У меня часто спрашивают: «Почему Ваш сын вернулся с кре-стиком на шее из деревни?» Может быть, кто-то сказал ему такие слова, которые оказались дороже и важнее всех моих назиданий и претензий. Значит, запало ему в душу что-то очень-очень важ-ное — то, что впоследствии двигало им. Ему Бог дал возможность перейти через смертный порог подготовленным.

Герои и патриоты из пробирки не появляются. Патриотизм — это обязательная составляющая жизни, которой надо учить. Не надо говорить громких слов о патриотизме. Патриотизм должен подтверждаться делами и всей жизнью. Из нашего рода (по моей линии и по линии мужа) восемь человек не вернулось с войны. Сын знал их всех по именам, знал кто, где и как погиб. Под окнами школы, в которой он учился в поселке Курилово, находится брат-ская могила: двадцать десантников не вернулось в 1943 году с во-йны. Десантный самолет, на котором они летели, был сбит неда-леко от поселка. Здесь их похоронили. Здесь и установлен памят-ник, где написаны их имена. Женя с одноклассниками ухаживал за этой могилой с семилетнего возраста.

Но теперь к нему ходят на могилу, к простому русскому сол-дату, — не к сыну депутата или высокопоставленного чиновника. Он сделал свой выбор в девятнадцать лет. Это тот возраст, когда не задумываются, будут ли тебя награждать или канонизировать, когда помыслы и душевные порывы чисты. Кстати, именно в де-вятнадцать лет Александр Невский одержал свою первую побе-ду...

* * *Когда я получила телеграмму, что мой сын дезертир, все во

мне перевернулось. Я-то знала, что этого быть не может. И дру-зья Жени знали, и все соседи, и близкие — все понимали, что тут что-то не так.

9

26 февраля я была уже в Чечне. Чтобы попасть на ту заставу, где он служил, нужно было преодолеть еще одну нейтральную по-лосу. Еще была не окончена война между Осетией и Ингушетией. И, как сориентироваться в этом, — это вообще страшно было.

А потом начались очень долгие поиски. Оказалось, что МВД разыскивало своих, армейцы — своих, пограничники — своих. Была комиссия по розыску военнопленных. Тогда я думала, что они не хотят заниматься поисками. Сейчас я понимаю, что это было не совсем так. Как могли эти офицеры пойти по горам искать наших детей? Что это могло бы дать? Они также попали бы в плен, или их бы убили. И все. Но тогда все это было трудно понять.

Пять миллионов рублей по тем деньгам, которые я взяла с со-бой из дома быстро закончились, потому что сразу не сориенти-ровалась: за информацию, ничем не подтвержденную, проси-ли деньги — и мы отдавали... Мне тогда кто-то сказал: «23 мая у Жени день рождения, я тебе привезу от него письмо». И я все и от-дала этому человеку. Потом была вынуждена устроиться работать: кто меня стал бы кормить? И начались эти поиски.

Понимаете, мирное население, так называемое (если такое во время войны вообще бывает), не могло мне помочь. Мне могли по-мочь только боевики, не рядовые. С трудом, но я на них выходила. Это Гелаев, Шамиль и Шервани Басаевы, Ендорбиев, Масхадов (с ним я встречалась 4 раза), Хойхороев, Доку Умаров (ныне еще жи-вой). Вот с этой нелюдью и пришлось общаться. Им покровитель-ствовал Красный крест в лице Тима Гульдимана.

Два раза по две недели я жила в лагере у Хоттаба. Та фотогра-фия, которую вы видели, была мне пропуском. После этого меня уже никто нигде не бил. Но я должна сказать, что старики в Чечне всегда сажали меня рядом с собой. Может быть, они еще помнят 44-й год, я не знаю. Может быть, это уважение к матери... Они ни-чем не могли мне помочь. Но никто из них меня никогда не оскор-бил и не обидел. А молодые чеченцы — отвязанные. От них мне доставалось: и палки бросали, и все время показывали жестом —

10

ребром ладони по горлу — мол, смотри, еще раз придешь!.. Все было: и угрозы, и записки.

Я Чечню очень хорошо изучила и знаю теперь лучше, чем свой родной поселок, в котором пять пятиэтажек стоит. Семьдесят ксе-рокопий фотографий было роздано по всей Чечне. Я уже отчая-лась. В комиссии по розыску мне сказали: «Послушай, а если зав-тра твоего сына приведут на обмен, на выкуп деньги у тебя есть?» Я еще должна была где-то деньги найти, чтобы заплатить выкуп за своего сына! Но и этот удар надо было пережить. «Я, что ли, пойду искать твоего сына? — говорил мне полковник из комиссии. — У меня дома семья, а тебя никто не ждет. Прими бесплатный совет: найди какого-нибудь серьезного боевика, стань его любовницей и тогда, может быть, он поможет. Я же тебе помочь ничем не могу».

К жестокости боевиков еще можно было как-то привыкнуть (и мы — матери, искавшие своих сыновей, привыкали и терпели). К жестокости и подлости своих — никогда.

Однажды нам принесли для опознания десять отрезанных боевиками солдатских голов. Стояла августовская жара. Понятно, что война есть война, и она диктует свои, порой очень жесткие правила. Но почему нельзя было показать фотографии? Почему к материнской боли о пропавших сыновьях нужно было прибавлять еще и эту пытку?

Есть фотография: я стою с Хоттабом на скачках. Ко мне тог-да сразу подошли восемь человек из очень серьезных боевиков. Вернули ксерокопии и просто сказали: «Твой сын погиб, ищи его в Бамуте...» И я поехала в Бамут.

17 раз я приезжала на переговоры с Хойхороевым. Я должна была выполнить невыполнимые условия: разминировать Бамут, освободить трех боевиков и заплатить деньги. Трех боевиков помог освободить генерал Агапов, — дай, Бог, ему здоровья. Разминиро-вать Бамут помогали добровольцы-солдаты. Я приходила к таким же как вы мальчишкам и говорила: «Ребята, мой сын погиб. Я не могу его забрать. Помогите!» И вместо пяти вставали двадцать...

11

Это было ночью, как будто мы воровали. С нами был пред-ставитель ОБСЕ г-н Леннарт. Но не нашу сторону он держал. Он говорил мне — матери: «Посмотрите, что федералы натворили в Бамуте!» Как будто я это натворила. Почему в ответе за все мать?

23 октября много-много лет назад я вышла замуж, и счастли-вее меня и моего мужа, наверное, никого не было. Разве думали мы, что 23 октября, спустя годы, я своими руками буду выкапы-вать останки своего сына?! И не только его, а еще трех его дру-зей, заплатив за это 4 тыс. долларов — все, что было выручено за проданную квартиру. Не остановило бы меня ничто, если бы даже жизнь мою отобрали.

Уже темнело. И нервы не выдерживали. Я тогда со всей беспо-щадностью поняла, что Жени больше нет в живых. Верить в это я не хотела до последней минуты. Подошла к Хойхороеву, схватила его за автомат и сказала: «Ты — не воин, ты — подонок! Воюешь

Село Гельдыген («Новая жизнь»). Л.В. Родионова с Хоттабом на скачках.

12

с детьми!» Я не знаю, каким чудом он не нажал на курок. Леннарт встал между нами не из жалости ко мне, а машинально…

А потом... потом была эта страшная ночь...…Мы ехали по ночному Грозному на «Урале» и дальше, через

всю Чечню, и я думала: «Уже все! Чаша выпита до дна...»24 октября утром я улетела в Ростов, забрав помимо своих че-

тырех останки еще восьми солдат, которые мне передали в Хан-кале, а 5 ноября собралась еще раз в дорогу, потому что оказа-лось, что у Жени... нет головы. Не пускал меня Щербаков Влади-мир Владимирович, заведующий 124-й лабораторией, плакал и не пускал: «Ты же не вернешься! Кто похоронит твоего сына? У тебя нет никого, ни родных, никого!» На тот момент я вообще не дума-ла об этом. Сын снился мне. Он снился мне подростком в военной одежде, в солдатской шапке и кричал: «Мама, помоги! Мама, спа-си!..» Благодарю Бога, что Он оставил мне рассудок…

Я приехала еще раз в Ханкалу. И все были очень удивлены.

Ханкала. Л.В. Родионова рядом с останками четырех бамутскихмучеников: Евгения, Андрея, Игоря, Александра

13

Уже, казалось, все кончено: меня проводили, и все как бы успо-коились. Оказывается, еще не все. И снова я поехала в Бамут, уже сама. И снова пришла и сказала: «Вы обманули меня! Вы взяли деньги, и я выполнила все ваши условия. Мне сына похоронить не отдают, потому что нет головы». Думала, ждать придется долго. Через несколько минут мне принесли четыре кусочка от черепа. Чеченцы разбивают черепа прикладами, так как очень суеверны и боятся, что жертвы будут их преследовать на том свете. Положила все это в полиэтиленовый пакет, в котором продукты носим из ма-газина, и поехала поездом. Я сидела, вцепившись в пакет. Прово-дница, заметив это, спросила: «Ты почему не спишь? Что у тебя там такого драгоценного?» И я ответила: «Здесь голова моего сына». И открыла пакет. Она привела врача, думала, что я — сумасшедшая. А я сказала: «Нет, я — не сумасшедшая. Это другие сумасшедшие, а не я». А потом, 20 ноября, я привезла его на родину.

Накануне этого, уже окончательно отчаявшись, я дала теле-грамму на Лубянку. На последние деньги — 45 рублей. Я писала: «Вы не сумели сохранить моего сына живым, помогите позабо-титься о мертвом. Если не решите вопрос с захоронением — мне некуда везти сына хоронить (у меня уже на тот момент не было квартиры — прим. автора), то я приеду на Лубянку, поставлю его под вашими окнами, оболью бензином и сгорю вместе с ним».

Все эти долгие 9 месяцев пребывания в Чечне я, по ночам пла-ча, мечтала вернуться к своим. А когда вернулась... Где они свои? Я вернулась в другую страну, где у меня уже не было ни дома, ни сына, ни работы. У меня не было сил жить.

В тот же день вечером я получила телеграмму от одного круп-ного военного чина, в которой он сообщал, какие льготы я полу-чу после смерти сына. Ни слова сочувствия, ни слова соболезно-вания. И я поняла, что бессмысленно разговаривать с ними: они меня просто не слышат!

Я привезла своего сына к подъезду дома, где мы раньше жили, была уже полночь. Встречали все, кто не спал. Люди постояли и

14

разошлись. В военкомате мне предложили поставить гроб в каком-то зале, но я не могла расстаться с Женей: я так долго искала его! Мы остались с ним один на один на всю ночь… И я благодарю Бога за эту ночь. Это была ночь, которую я не забуду никогда. Мы про-говорили с ним до утра. А потом пришли люди. Вытащили его из цинкового гроба, положили в деревянный. Я попросила: «Помо-гите мне похоронить его по-православному!» Все соседи помогли. Похоронили мы его на кладбище в поселке Сатино-Русское, рядом с храмом, который тогда только начал восстанавливаться. Женю убили в день Вознесения Господня, и храм именуется в честь Воз-несения Господня. Вскоре, через пять дней, пришлось хоронить и Сашу, его отца...

А потом были годы непонимания и отчуждения, когда все гово-рили: «Если бы она запила, мы бы ее поняли. Если бы она плакала, мы бы ее пожалели. А она ходит, гордо подняв голову». Да! У меня характер такой. Я — как оловянный солдатик: у меня болит все, а я не могу пройти, опустив голову. Так шли годы, и у каждого из нас появились свои проблемы: у них свои, у меня свои...

* * *Иногда я с ужасом думаю: эти четыре парня сто дней и ночей

сидели в сыром темном подвале, вряд ли они догадывались, что их найдут. Красна смерть на людях, а в подвале, в полной неизвест-ности, наверное, очень страшно. Мне всегда кажется, что иконы Жени мироточат еще и потому, что это его слезы, выплаканные и невыплаканные. Я не знаю, о чем он думал тогда. Нам это не дано узнать...

Мне иногда говорят: «Вы знаете, его основной задачей было вернуться домой и позаботиться о матери, оставшейся совсем одинокой на этой земле». Я думаю, я пережила бы, если он, как некоторые наши парни, принял мусульманство и условия врагов. Мать всегда примет своего сына. Сколько матерей, у которых сы-новья сидят за преступления в тюрьмах. Но я знаю, что он с этим

15

не смог бы жить. Правильно ли он поступил? Каждый решает для себя сам.

Все эти годы я в глубине души хотела возмездия. Я думала, как несправедливо: четыре парня не вернулись домой, а эти вы-родки живут, у них рождаются дети. Прошло время, и желание отомстить ушло. Наверное еще и потому, что мне некому больше мстить: убийца Жени, бригадный генерал Руслан Хойхороев, был убит в бандитской разборке ровно через три года и три месяца по-сле казни Жени.

8 августа на Женину заставу был налет. Погибли восемь че-ловек, в числе которых командир отряда, не сумевший обеспе-чить безопасность блок-поста, из-за чего Женя с ребятами попал в плен. Остальные люди, связанные с этим, либо погибли, либо уе-хали.

Мне 59 лет, проведя последние десять лет в Чечне, побывав в плену у бригадного командира Шервани Басаева, получив тя-желейшие травмы, многое поняла. Я знаю, как больно они бьют, как они прикладом ломают твои позвонки, как у тебя вся голо-ва в швах. Это нестерпимая боль, поверьте мне. Но мне повезло больше, чем Саше Фурзикову из Йошкар-Олы, который тоже искал сына. Его застрелили у меня на глазах, и я сутки лежала на его мертвой руке. С тех пор я не боюсь покойников. Я вообще ничего не боюсь, за исключением лишь одного: пройдут годы, и я посте-пенно стану забывать голос Жени, его лицо. Боюсь, что перестану владеть собой и буду плакать на людях. Я не хочу этого. У меня есть для этого другое время. Тяжело и холодно жить, если рядом с тобой нет твоего самого дорогого человечка на свете. Однажды один старенький монах из Иоанно-Богословского монастыря ска-зал мне: «Не переживай, ему не было больно. Ему Бог силы дал». В какой-то степени меня это утешило.

Сколько людей говорили мне: «Мы читали, слышали, мы хотим помочь». Так много доброты. Как хорошо, что у нас есть такие свя-щенники, которые могут помочь переосмыслить свою жизнь, бук-

16

вально поставить человека с головы на ноги. Мне это было нелег-ко, ведь у меня двадцатипятилетний стаж членства в КПСС. Я была секретарем парторганизации в маленьком поселке...

Бамут — село большое (у нас города некоторые меньше), и уже десять лет в этом селе никто не живет. В прошлом году наши солдаты и офицеры установили на месте гибели Жени и его дру-зей крест, уже четвертый: ведь их там было четверо. К ним подош-ли двое мужчин из местных, которые временно живут в Ассинов-ской и ждут, что кто-нибудь вернется в Бамут.

Эти мужчины подошли и предложили свою помощь. Все были удивлены и спросили, отчего они решили помогать. И они отве-тили: «Мы хотим, чтобы Большой Бог простил нас за то, что мы пролили невинную кровь...» И теперь они ждут, простит ли их Большой Бог. Им построили хорошие общежития, мечеть, привез-ли технику, чтобы они вспахали свои огороды, но никто в Бамут не возвращается.

Не знаю, кто мне прислал кассету, из которой я узнала эту исто-рию, но она сильно меня утешила. Словно гора с плеч свалилась.

«Бамут — село большое»

17

Для меня это чудо, что люди, всю жизнь не выпускавшие из рук автоматы, отдают дань памяти нашему русскому солдату, а в лице Жени и всему русскому воинству. В такие минуты понимаешь, что самое главное чувство — не ненависть, а любовь. Для меня это чудо даже большее, чем мироточение его икон.

Можно по-разному относиться к Чечне. Мы сейчас говорим не о войне! Мы говорим о поступках. О поступках молодых лю-дей, надевших военную форму, давших присягу на верность Оте-честву своему. Перед ними всем надо склонить головы. Тысячи ре-бят, молодых мужчин — будущее России — не вернулись, но они дали нам возможность осознать, что не все так плохо в России, что остались и Честь, и Достоинство, и Мужество. Все это есть у нас, и не надо искать, как искали капелланы английской и американской армий на могиле Жени — простого русского солдата. Думаю, он искал пример подвига, пример для своих солдат.

Большой поддержкой для меня было также то, что команду-ющий Челябинским пограничным округом, Герой России, вете-ран Афганской войны, генерал-лейтенант Мулаянов Р.Ш., который первый поблагодарил меня за сына, прислал кассету, на которой все владыки этого округа — и Омский, и Саратовский, и Волгоград-ский — отслужили панихиду по Жене в день его гибели. Я поняла, что его смерть, его казнь не была бесполезной, потому что столь-ких людей всколыхнула эта страшная трагедия! Сейчас почти что все нас разъединяет, а Женя объединяет.

В Сербии и Черногории Женю чтят как святого и называют Ев-гением Русским. Посмотрите, человек совершил даже не подвиг, а поступок достойный уважения, и что происходит. За эти пятнад-цать лет, что прошли после казни Жени, он сделал гораздо больше, чем за 19 лет своей жизни. Во многих храмах есть иконы Жени. Недавно увидела по телевизору, как в Астраханском Кафедраль-ном соборе президенту Путину показывали икону Жени.

Женю любят солдаты. Он награжден Орденом Мужества, имеет девятнадцать медалей негосударственных: «Орден атамана Пла-

18

това», «За Веру и верность», другие. Недавно Оргкомитет «Слава России» учредил медаль: «Воин Евгений — мученик за Христа».

Этой медалью награждают в знак благодарности за нелегкий солдатский труд офицеров, солдат, военных врачей — тех, кому го-сударство нередко забывает даже сказать спасибо. Медалей мно-го, но главное не это. Главное: его уважают ребята в Чечне. Мы при-выкли видеть святых в особых одеяниях, и вдруг на иконе человек в солдатской одежде. Я была потрясена, увидев в Питере, с каким уважением солдаты подходят к его иконе. Раньше я высказывала свое недоумение батюшкам, а после этого случая сказала себе: «Кто ты такая? Отойди в сторону. От тебя здесь ничего уже не зависит».

Несколько лет назад Максим Вастьянов, которому исполнилось недавно 23 года, прислал свое стихотворение. Оно было положено на музыку, и получилась хорошая песня, вошедшая в репертуар Саши Маршала:

В каждой церкви российскойотслужите молебен:

Медаль «Воин Евгений — мученик за Христа»

19

Явлен новый заступникв небесах у Руси.Рядовой Родионов,как прибудешь на небо,Ты у Бога прощеньягрешным нам попроси.

С этих пор на иконахесть святой в камуфляже.С этих пор в Божьем войскепограничник есть свой.

Кто из вас, малодушных,так же ворогу скажет:«Крест с меня сможешь снять тылишь с моей головой»? Даже с мертвого тела враг креста снять не в силах. Насмерть праведной кровьюкрест у сердца пристыл.

Рядовой Родионов,помолись за Россию,Чтоб твоими молитвамивсех Господь нас простил...

Моя жизнь отныне навсегда связана с людьми в военной фор-ме. И это не потому, что я намеренно выбрала этот путь: так по-лучилось.

Когда началась вторая Чеченская война, я вдруг увидела, как такие же мальчишки, как и тогда, голыми руками берут снаряды, немного растерянные, немного напуганные. Как страшно на вой-не! Раньше я не понимала, почему ветераны Великой Отечествен-

20

ной войны говорили: «Да мы будем есть один хлеб, лишь бы не было войны»! Я их очень теперь понимаю, потому что страшнее войны ничего нет. Там, где был дом — вдруг ничего нет, а от че-ловека остаются только кусочки его одежды… И этот ужас невоз-можно передать словами, а видеть это страшно! Наши мальчики не готовы убивать, это — психологический барьер, который нуж-но перешагнуть, чтобы стать солдатом, и, может быть, не в восем-надцать лет.

За эти годы войны я с болью наблюдала, как наши ребята не-брежно обращаются с оружием. Мне не нравится это отношение к оружию. Я всегда говорила им: «Мальчики, не думайте, что я вас чему-то учу, но я вас очень прошу: научитесь любить оружие, нау-читесь понимать, что оружие — это не кусок металла в ваших ру-ках, это — жизнь или смерть».

Боевики благоговейно несут оружие в руках потому, что им прививают эту любовь с детства. Они готовятся к войне. И вою-ют они хорошо, недооценивать это нельзя. Но большинство из них — наркоманы, особенно арабы и китайцы, поэтому говорить о том, что они воюют за честь ислама, я бы не стала — воюют они за деньги. Я не политик и не люблю вмешиваться в политику. Един-ственное, чего я боюсь: не было бы третьей Чеченской войны. Дай нам Бог этого избежать!

Сколько злости, ненависти вылили недобросовестные журна-листы на наших солдат. Не понимают они, и сердце у них не болит, что это чьи-то сыновья, братья, мужья. Да разве можно так? Все эти годы в обществе действовала будто откуда-то спущенная уста-новка: армия — не есть часть нашего народа, не сыновья наши, а некие чужаки, которые пришли неизвестно откуда, «с Луны». Ко-нечно, можно критиковать армию, но лучше ее полюбить, и давно уже пора начать помогать армии. Мы все понимаем, что только на жертвенном служении, а солдатская служба — это жертвенное служение, держится любое государство.

В 2004 году в Храме Христа Спасителя Жене вручали очень

21

редкий орден — орден «Слава России». Награждали в тот день 30 человек. Первым эту награду получил артист, последним — сол-дат. И пока приоритеты в стране будут так перевернуты, мы не мо-жем ждать ничего по-настоящему благого...

Когда началась вторая Чеченская война, я уже знала, как ре-бятам там тяжело, и подумала: «Кто, если не я, которая хлебнула полной чашей всего, что выпало на их долю, поможет им?» Первую помощь для них, которую не называю гуманитарной потому, что это просто добро и людское тепло, я повезла в ноябре 1999 года. Как раз тогда праздновали День матери. Помню, какой был холод-ный ветер, когда мы с капитаном Катричевым Андреем вручали каждому солдату лично варежки, носки, одеяла. После я получила от этих ребят письмо, в котором они написали: «Мы всегда будем помнить, что ваши подарки помогли нам пережить эту зиму». Мож-но ли после этого останавливаться?

Я пятьдесят шесть раз ездила в Чечню с подарками, которые для ребят собрали прихожане московских и подмосковных хра-мов. Но ни разу за все 56 поездок, вручая пакет (а мы вручаем

«Моя жизнь отныне навсегда связана с людьми в военной форме»

22

подарки только лично в руки солдату), я не спросила: какойты, сынок, национальности, какого вероисповедания? Ребята сто-ят плечом к плечу: и буддисты, и мусульмане, и православные —все они служат России, Отечеству своему, и, по моему глубоко-му убеждению, их нельзя делить. Это — настоящее воинское брат-ство.

Но знаете, как удивительно меняется отношение к вере, к Пра-вославию. В 90-е годы, кроме Жени, в нашем поселке я не виде-ла, чтобы носили крестики. Может быть, и носили, зашивая в кар-манчики и воротники, стесняясь, боясь быть высмеянными. Но Женя своей веры не стыдился никогда. А я тогда, член партии с огромным стажем, пыталась переломить его устремления, пото-му что мне казалось тогда, что это — трагедия, мне казалось, что я не состоялась как мать, что это мое полное поражение. Так ка-залось тогда.

А сейчас, совсем недавно, я перевозила в Чечню восемь тысяч крестиков. Восемь тысяч — вдумайтесь! Это говорит о том, что ме-няются времена. Входишь в палатку, в которой живут по 8–12 сол-дат (не все они русские, есть среди них люди разных националь-

Народные подарки нашим бойцам, доставленные в Бамут Л.В. Родионовой

23

ностей), и всегда в углу — икона, по большей части — Божией Ма-тери. Живут трудно.

Кто побывал на войне, тот знает, что это такое — солдатская палатка. И ребята, не стесняясь, твердо и четко говорят, что они люди верующие.

Или еще одна примета времени: входя в кабинеты высокопо-ставленных людей, в углу теперь увидишь целый иконостас. Меня-ется ситуация.

Все проблемы армии остро мною переживаются, и я жду и же-лаю всем сердцем, чтобы общество повернулось к людям в воен-ной форме, чтобы относилось к ним без осуждения, а с братской любовью.

У нас в госпиталях после Чечни ребят огромное количество. И вокруг меня собралось уже немало людей. В госпитале с ребятами

мне легко, потому что они подранки, и я подранок. Мы очень похожи. Только их раны видны, а мои не видны. Мы знаем, что та-кое война, что такое честь и что такое предатель-ство. Я их понимаю, я их люблю и в каждом из них вижу частичку Жени.

Мы носим нашим сол-датам подарки: кто напе-чет пирожков, кто насо-лит сала. Накрываем на стол и общаемся. Ведь общение — это настолько

«Входишь в палатку, ...всегда в углу икона...»

24

важно, нет ничего дороже общения. Эти ребята, опаленные войной, и им ведь никто и спасибо-то не сказал...

Я не могу объяснить многое из того, что происходит в моей жиз-ни. Бог определил мне такой путь. Он такой, какой есть. Я летаю в Чечню, езжу в госпитали, но хочу, чтобы вы поняли: меня давно нет, меня убили в том же подвале. Это жизнь моего сына продол-жается: руки и ноги — мои, а душа — Жени. Мне часто хочется себя ущипнуть, чтобы убедиться в том, что я жива.

Сегодня нет ни Орби Бараева, семьдесят второго года рожде-ния, который мне сто раз угрожал, ни Хаттаба, который говорил мне: «Ты не приходи сюда, не вернешься». Где они? Их уже нет!!! А я еще здесь, потому что не им это решать...

Однажды я привезла подарки в Бамут для бригады спецназа ГРУ. Заместитель командира построил личный состав и сказал: «Ребята, запомните: никто никогда спасибо вам не скажет, вам не дадут наград, а когда вы вернетесь на гражданку, к вам будут относиться, как и ко всем, ничем не выделяя. Но эти подарки — народные подарки, их привезла мать солдата, представитель на-

«Я всегда низко кланяюсь ребятам …за то, что они защищают нас»

25

рода». И это правда! Я выступаю не от фонда, партии или объеди-нения. Я — православный человек, мама Жени Родионова. И это не я помощь собирала для ребят, а собирало его имя. Всегда низко кланяюсь ребятам от имени всех нас за то, что они, рискуя своим здоровьем и жизнью, защищают нас, позволяя нам растить детей, строить города и храмы и мирно жить.

Говорить можно много плохого и об армии, и о молодежи. По-верьте мне на слово, плохие люди были всегда, и даже процент иуд никто не отменял. Но гораздо больше хороших людей.

Часто слышишь, что не надо пускать детей в армию. Каждой матери самой решать, время сейчас непростое. Но когда мужчи-на рождается, приходит в этот мир, он уже воин. И есть еще та-кое слово «долг». Почему многие молодые люди сейчас не обре-меняют себя понятием долга? Мы живем в России — удивитель-ной стране, и мы должны отдавать, нельзя все время только брать.

Разве это жизнь, когда ты никому не нужен, в тебе никто не нуждается? И ты живешь — поел, поспал. Это же ужасно. Меня держит на земле то, что кому-то из ребят за эти годы стало чуть легче — в госпитале или в Чечне — оттого, что делюсь с ними ку-ском хлеба, оттого, что люблю их, дарю им свои внимание, забо-ту, нежность.

Я много езжу и хочу, чтобы все мы осознали: мы можем жить, строить храмы и города, растить детей благодаря нашим солдатам, которые сейчас сражаются на Кавказе, жертвуя своей жизнью. Не будь их, мы бы захлебнулись с вами в крови уже давно.

Есть такая песня: «Русский парень от пуль не бежит, русский парень от боли не плачет, русский парень в огне не горит»... Го-рит и в воде тонет — но физически, а духовно — смелее и искрен-нее его нет. Но пришло время и нужно положить конец бессмыс-ленным жертвам. Каждого — солдата, офицера — нужно беречь. Необходимо научиться воздавать должное нелегкому ратному тру-ду. Есть такая профессия — Родину защищать! Нередко слышишь: «А мой сын там-то учится, почему он должен?» Да! Должен, милые

26

мои, дорогие! Он должен, потому что он — мужчина. А если не хо-тим мы пускать своих сыновей, тогда давайте помогать другим, тем, которые уже служат! Только так. И никак по-другому. Не может че-ловек в таких условиях долго существовать. Им необходима и лю-бовь, и забота, и совсем другое отношение. Мы скуповаты стали на любовь. Это совсем неправильно. Старайтесь поминать в своих молитвах всегда тех, кто сейчас там. Им нелегко.

Женя изменил меня. И если раньше я никогда не молилась за тех, кто в пути, за тех, кто болен и одинок, за тех, за кого некому помолиться, то теперь я убедилась в необходимости такой молит-вы на собственном горьком опыте. Так может быть, не стоит ждать беды, чтобы понять очевидное?

* * *Давно я прочитала простые слова знаменитого хирурга святи-

теля Луки (Войно-Ясенецкого): «Не можешь делать большое дело, делай маленькое, но честно и с любовью!» Если каждый на своем

Л.В. Родионова с ранеными бойцами в Главном Клиническом Госпитале пограничных войск ФСБ России в Голицино, под Москвой

месте будет делать это маленькое дело, но честно и с любовью, все изменится, абсолютно все. И если командир будет думать о ребя-тах, относиться к ним трепетно, как к жизни своего сына, — все из-менится. А если он еще будет и кашу с ними есть из одного котел-ка, как Суворов: мы — страна, которой никто не страшен! И такое время уже недалеко. Во всяком случае, во всех воинских частях стало гораздо лучше, чем было 3 года или 5 лет назад.

Я хочу обратиться к вам — ребятам, надевшим военную форму. Хочу пожелать вам добра и мира. Прежде всего Мира! Хочу, чтобы вы все вернулись живыми и здоровыми к своим матерям. Но не любой ценой!

Запомните: за все, что с вами в жизни происходит, расплачива-ется ваша мама. Если вы совершите подлость, то жизнь вашей ма-тери превратится в пытку. На нее будут показывать пальцами сосе-ди и говорить: «Она мать-то никакая… Не сумела вырастить и вос-питать своего сына». Но если вы сделаете что-то достойное, счаст-ливей вашей матери не будет на земле. Ваши поступки — оценка ее жизни, состоялась она как мать или не состоялась. Подумайте об этом прежде, чем что-то предпринять в своей жизни. Думайте не о себе! Подумайте о самом дорогом человеке — вашей матери,

Л.В. Родионова с солдатами-ракетчиками Балабановского гарнизона

28

подумайте, как ей хочется гордиться вами. Ведь дня не проходит, чтобы она не вспомнила о вас. Она ждет от вас писем, ждет от вас простых слов: «Мама, я тебя люблю». Почему мы стыдимся гово-рить эти слова? Мой сын с самых малых лет писал стихи корявые, смешные, может быть, даже нескладные. Я их не сохранила. Дума-ла, напишет еще. Не успел. Порою мы живем, как будто на черно-вик пишем свою жизнь. А чистовика-то не будет… Жизнь одна, ее не перепишешь. И, может быть, только в армии вы научитесь дру-жить, научитесь сдерживать свой характер: куда деваться — воен-ная дисциплина.

Я хочу, ребята, чтобы у вас было много детей. Живите за себя и за тех, кто не вернулся. Рожайте детей, пусть в стране будет мно-го сильных здоровых людей, которые любят свою Родину. Мы жи-вем в удивительной стране. И не нужно придумывать героев. Они есть, были всегда и будут!

Мира вам, добра! Командирам хочу сказать: берегите солдат и берегите себя! Вы так нужны России!

29

— Любовь Васильевна, мы знаем, что Вы всегда очень сдер-жанно относились к разговорам о канонизации Вашего сына. Мы также не хотели бы касаться этого вопроса, предоставляя его разрешение Богу и времени. Но так как в центре дискуссии меж-ду сторонниками и противниками канонизации Евгения Родио-нова — Ваше свидетельство о подвиге Жени и его товарищей, мы не можем обойти этот вопрос стороной. Основной аргумент «против» звучит примерно так: все, что нам известно, расска-зала мать, и других свидетелей, которые могли бы подтвердить ее слова, нет. Так ли это?

— Когда я была у отца Дмитрия Смирнова, я ему сказала: «Отец Дмитрий, в разных телевизионных передачах, публикаци-ях постоянно проскальзывает такая фраза: ''Узнали со слов мате-ри''. Это не так. Это здесь уже так считают. А на самом деле в Чеч-не эту историю знали все». Отец Дмитрий тогда мне сказал: «Ну

«БОГ ОПРЕДЕЛИЛМНЕ БЫТЬСИЛЬНОЙ»

Беседа инока Максима (Смирнова) с Любовью Васильевной Родионовой

на могиле ее сына в селеСатино-Русское 23мая 2010 г.

30

и что. Меня эта фраза совершенно не смущает, потому что о рас-пятии Христа я узнал от апостола Иоанна Богослова. О чем-то мы всегда узнаем от кого-то. И в данном случае я матери верю. А кто не верит — это его проблема, и не нужно слишком скорбеть по этому поводу».

— Известно, что инициатива о канонизации исходила от От-дела Московской Патриархии по взаимодействию с Вооруженны-ми Силами, возглавляемого протоиереем Дмитрием Смирновым. Он обратился в Комиссию по канонизациям с просьбой рассмо-

Любовь ВасильевнаРодионова на

могиле сына

31

треть этот вопрос. Позиция, которую заняла Комиссия, помнит-ся, возмутила тогда многих почитателей памяти Евгения Роди-онова: отца Дмитрия Смирнова, отца Александра Шаргунова и др. Понятно, что канонизация — дело серьезное, ответствен-ное. Оно требует тщательного, всестороннего расследования. И упрекать Комиссию в промедлении нельзя. Но в том-то и дело, что как раз тщательного расследования не было. Комиссия, что называется, отделалась «отпиской».

— Да, что скрывать, мне было больно. Если было бы серьез-ное желание узнать об этой ситуации, о войне, о том, что же про-изошло в том злом подвале, то недостатка в фактах не было бы и нет: например, свидетельства генерала Шаманова или Славы Пи-липенко (Вячеслав Николаевич Пилипенко, полковник ГРУ, руко-водитель группы по розыску и эксгумации без вести пропавших), который вместе со мной выкапывал Женю.

Когда я была в последний раз у отца Дмитрия Смирнова, он мне сказал: «Я очень долго ждал, что кто-то займется этим всерьез». Оказывается, этим по-настоящему никто и не занимался. Вышли какие-то публикации, были собраны характеристики о каждом парне. И все. Больше ничего. И он сказал, что теперь будет этим заниматься сам.

— У Комиссии, мне кажется, была предвзятая позиция: «Ни-чего там всерьез не было. А если и было, кто может это под-твердить?» Вот это недоверие к словам матери больше всего и поразило. Один из членов Комиссии даже сказал, что «матерью движет безграничная до обожествления любовь к сыну», подра-зумевая, вероятно, под этим, что словам ее особенно доверять нельзя.

— Да, была такая фраза, что я своего сына боготворю. А я во-обще каждого человека в каком-то смысле боготворю. Человек это и есть образ Божий. Причем здесь это? Сына я любила, люблю и буду любить до конца дней. Зачем мне нужно было что-то вы-думывать? Кроме того, я не была тогда церковным человеком. Я

32

в храм-то пришла впервые в сорок четыре года, уже после того, когда все это произошло.

Между прочим, первым священником, у которого я исповедова-лась, был отец Нил из Пафнутьев-Боровского монастыря. Он при-нимал у меня генеральную исповедь. Она продолжалась в течение четырех часов, и я потом даже сознание потеряла. Знаете, когда все это вдруг нахлынет... У меня не было мысли о том, правиль-но я говорю или неправильно. Всю мою боль, все-все, что со мной в жизни произошло, особенно там, в Чечне, взял на себя отец Нил. До него я ни с кем так откровенно не говорила о своей беде. И ни-когда я его не забуду и не перестану почитать, как бы ни сложилась дальше моя жизнь. Это серьезно: только тогда, может быть, я нача-ла осознавать, что все-таки произошло. И знаете, такое было ощу-щение после исповеди, как будто я легкая, молодая стала. И по-казалось даже, что у меня плечи как бы распрямились. Этот груз, это непонимание, эта боль, которые давили меня, казалось, спали с меня. И после этого я стала немного по-другому все воспринимать. Еще раз я встретилась с отцом Нилом в храме, в Пыжах. И когда он меня увидел, он подошел ко мне, такой маленький, с синими глаза-ми, и так радостно воскликнул: «О, я же ее знаю. Я же тебя знаю!»

— Кстати еще один «веский» аргумент Комиссии — это то, что «она малоцерковный человек» (как будто рассматривает-ся вопрос о канонизации Вас, а не Вашего сына). Спрос, как гово-рится, по полной программе. Но Вы ведь никогда и не претендо-вали ни на свою изрядную воцерковленность, ни на святость сво-его сына. Насколько нам известно, Вы даже были против его ка-нонизации.

— Я всегда избегала касаться этого вопроса. Я в этих вещах мало, что смыслю. Я не понимаю, как могут несколько людей, со-бравшись, решать, кто свят, а кто не свят: ведь это — дело Божие. Просто, в течение 15-ти лет наблюдая эту ситуацию, я вижу, что судьба Жени зацепила сердца многих людей, совершенно разных, верующих и неверующих. И для меня теплое человеческое отно-

33

шение к подвигу Жени, выражающееся в простых добрых поступ-ках, гораздо дороже всех часовен и икон в его память. Я не знаю, прославил ли Женю Бог, но я вижу, что люди его прославляют. Героев, подобных Жене, были, может быть, сотни, если не тыся-чи, а мы слышим, как в основном говорят о нем. Я думаю, что Бог для примера нам многих не дает, потому что и тех, которых он нам дает, мы пока не научились почитать по-доброму, с любовью.

Кроме того, именно при этом разговоре с Комиссией у меня по-явилась мысль (она так с тех пор никуда и не ушла): я очень жа-лею, что вообще на эту тему с ними разговаривала. Опять же не в осуждение им сказано. Они далеки от войны, далеки от той ситуа-ции, в которой находились Женя и трое его друзей, те бойцы, кото-рые воевали, и я, в частности. Они — не плохие. Им не понять: из теплого, уютного кабинета войну не видно. А пообщаться со мной, чтобы попытаться понять, — желания не возникло. Поэтому, я ду-маю, что не нужно было ничего говорить. Господь знает, знаю я, боевики знают, что еще нужно?

Я еще и потому не люблю разговоры на тему канонизации, что они невольно, без всякого желания с моей стороны, всегда выдви-гают меня на линию огня. Я уже так устала и от войны, и от вся-кой борьбы, и очень хочется мира в душе. Кроме того, если Женю, скажем, сегодня канонизируют — у меня от этого ничего не из-менится. Он же не придет ко мне и не постучится в мою дверь, и не обнимет меня больше. А мне нужен сын живой, а не на иконе.

Я тогда им сказала: «Я дам вам адреса боевиков, пожалуйста, поезжайте».

Посмотрите, за все эти годы никто из боевиков никогда не по-смел плюнуть в сторону Жени и ребят. Ведь это о чем-то говорит? А они могли это сделать. Но они боятся Бога. Они знают, что это правда. Абсолютно. Они присутствовали при этом. И они кощун-ствовать перед Богом не будут.

— Всех ребят ведь принуждали принять ислам, не только Женю?

34

— Все же погибли. Но если двое из них с отрезанной голо-вой, а двое расстреляны?

— Двое с отрезанной головой?— Да. Они ведь Женю пытались сломать. На его глазах сначала

отрезали голову Андрею. Крестик был только у Жени. Но все ребя-та оказались крещеными и подтвердили крещение кровью. Все ка-тегорически отказались писать письма домой с просьбой о выку-пе, потому что не хотели подставлять еще и родителей.

Что бы там не говорили, но они не нарушили присягу. При крещении они дали клятву на верность Богу, когда они пришли в армию, они дали клятву на верность Отечеству. Ни одну из этих присяг они не нарушили.

— Да, наверное, лучшие свидетели — именно боевики. Как сам бригадный генерал Хойхороев отзывался о Жене?

— Твой сын мог бы жить, — говорил он. — Мы предлагали ему жизнь. Он тебя не любил. Если бы он тебя любил, он выполнил бы наши условия: отказался бы от своей веры, принял нашу, стал нашим братом... Ты вырастила его борзого, непокорного, но мы и не таких ломали...»

— Лучшей характеристики трудно себе представить, учи-тывая, что ее дал враг и убийца.

— Не удалось сломать — убили. Они-то думали, что они все равно его сломали, раз убили. Честно говоря, и я так про себя рас-суждала. Когда это случилось, я думала: «Ну что, сын, чего ты до-

Бамутские мученики Евгений, Андрей, Игорь, Александр

35

бился? Ну, чего ты добился? Ты никого не спас». Но со временем я поняла, что он меня, прежде всего, спас и себя, конечно, тоже. А уже потом все остальное...

Когда начались эти разговоры: «не может быть», «а кто может подтвердить?» — никто не подумал: я-то еще живая, мне же боль-но.

С тем, что мне рассказал Хойхороев, я жить не могла. Эти его слова «мог бы жить» стучали в моих висках, как неотвязчивый мо-тив, как мучительная слуховая галлюцинация. От них можно было сойти с ума. Я и теперь часто слышу их в ударах дождя по крыше, в бое часов на стене, в стуке колес поезда. Как будто это они отби-вают своим ритмичным боем «мог бы жить», «мог бы жить», «мог бы жить» — эти страшные слова, мучительным, болевым резонан-сом отзывающиеся в сердце.

Я захотела еще раз встретиться с ним. И где-то в душе была на-дежда, что это он в гневе сказал, в каком-то порыве. Потому что одно дело, когда это был 1996 год: шла война, все были раздраже-ны друг на друга. И другое дело теперь. Помните, было уже зати-шье: ни мира, ни войны? Я ездила с водителем из Ингушетии. Он боялся, но за 200 долларов согласился меня подождать. Я встрети-лась с Хойхороевым и сказала ему: «Скажи Руслан, что это не так, я с этим жить не могу. Это страшно». И я ждала, что он все-таки опровергнет то, что он говорил в 1996 году. А он это все подтвер-дил и тогда, в 1998 году. Мне было очень трудно тогда. Если бы он сказал: что было все не так, что Женя погиб, например, во вре-мя бомбежки, — хотя какая тут бомбежка, когда голова отдельно, тело отдельно, и пули в головах у двух других ребят, — жить мне было бы легче. Легче жить с сознанием, что твой сын погиб в бою. А когда ты вот это все знаешь... С этим жить нельзя.

Да я бы и не выжила, если бы Господь Сам не сохранил мне жизнь ...

Есть такая радиостанция, «Мериам», по-моему, называется. Как-то позвонили мне оттуда и спросили: «Как человеку пережить

36

большое горе?» Я ответила: «Пережить его в одиночку, запершись с ним у себя дома, невозможно. Обязательно нужно выйти, вый-ти сначала в храм, а потом найти того, кому еще трудней и поста-раться помочь ему. Только так человек, перенесший очень боль-шое горе, может не просто выжить, а еще и остаться человеком».

Господь оставил меня для чего-то жить и все время мне помо-гает. Ведь больше, чем мне, Он, наверное, никому не дает. И это не-смотря на то, что у меня одна проблема на другой. То домик дач-ный сгорит, то обкрадут меня, то в аварию попаду. Вот побили не-давно.

— Как побили?— Да так. Когда я вижу, что толпа бьет какого-то парня, я же

обязательно вмешаюсь. Вот и вмешалась как-то раз. В горячке и мне, конечно, перепало. Это все со мной запросто случается. Но, тем не менее, я абсолютно убеждена, что мне Господь очень много дает. Я знаю, что и спросит много, но и дает много... И не только из-за Жени. Наверное, и ради тех ребят, которым мы пытаемся по-мочь. Вот это помогает пережить.

— Это тоже наши ребята, воевавшие в Чечне?— Конечно, это наши бойцы, герои. Это молодые ребята, кра-

сивые, сильные, но кто без ног, кто без рук, кто слепой. У меня, ко-нечно, страшная потеря. Но я, слава Богу, с руками и ногами. И по-том у них жизнь еще впереди. Это у меня уже дорога-то пройдена.

Недавно мне один монах из Печор сказал: «Вспомни, пожалуй-ста, мать Терезу. Про нее очень много говорили. И награждали ее. Но как только она умерла, ее все забыли. Забыли по одной про-стой причине: да, она людям помогала, она их кормила, одевала, обувала, но она к Богу их не вела. Она делала какие-то материаль-ные дела. Но когда она ушла, то ничего после себя не оставила. Люди все съели, износили и все». Вовремя он сказал мне эти важ-ные слова, и я всегда храню их в памяти.

Конечно, я стараюсь этих ребят прежде всего полюбить, при-ласкать, выслушать, накормить. Но потом взять их за руку и поста-

37

вить на дорожку, ведущую только в одном направлении — к Богу. И меня такая жизнь вполне устраивает.

Добро порождает добро. Они помнят меня, они мне часто зво-нят, они поддерживают меня. Сколько людей, я знаю, молятся не только за Женю, но уже и за меня. Вот это держит на земле. Чья-то любовь, чьи-то молитвы. А бытовые неурядицы — это так, все ме-лочи.

А сколько чудес было за эти годы. Когда говорят про чудеса, многие почему-то интересуются: «А Женя Вам снится, он к Вам приходит»? Есть вещи, которые не обсуждают ни с кем: это очень личное. Для меня чудо — это, например, история с рядовым солда-том Андреем Уманцем из Волгодонска. Снайперская пуля попала в глаз. Либо он чуть-чуть отвернул голову, либо просто чудо Божие, скорей всего чудо. И он жив. Один глаз выбит, а второй-то остался.

— Еще один аргумент Комиссии: почитание Вашего сына «стимулируется средствами массовой информации».

— Вспомните, когда это случилось? Не было вообще разговора о прославлении. Просто верующие люди вдруг как будто воспря-

«Это наши бойцы, герои»

38

ли. Это случилось на руинах. В начале 90-х рухнула держава, в се-редине 90-х начала разрушаться уже сама Россия. Народ был в от-чаянии, в пустоте, не за что было ухватиться. Но это для меня слу-чившееся казалось жестокостью неимоверной. Сколько раз я за-давала вопрос: «Господи, почему он? Ну, почему он?» Другой ма-тери тоже было бы больно. Но это мое, человеческое, материнское отношение. А для людей это был как какой-то вздох что ли, глоток воздуха, глоток надежды.

Чечня — маленькая территория. Она погубила Женю, но она же его и прославила. Там убили, там и прославили. Там они по-ставили поклонный крест ему. Когда чеченцы (они называют себя мирными жителями, я-то их считаю все-таки немирными: Бамут — очень боевой район) ставили крест, они сказали очень значимые слова, на которые мало кто обращает внимание: «Мы понимаем, что над Бамутом стоит печать проклятия. Мы хотим, чтобы Бог про-стил тех, кто здесь пролил невинную кровь». Ведь это признание Православия, признание победы Право-славия! Не Жени. Женя и ребята, его друзья, — ин-струмент. Вдумайтесь в эти слова. Они же Бога боятся. И я стала ждать, простит ли

Сергей Угринов, одиниз тех бойцов, которые

первыми поставили крестна месте казни Жени Родио-

нова и его троих друзей

39

их Бог. Бог их простил. Бамут восстановился. Бамут сейчас город, какой был и до войны. А ведь в течение десяти лет здесь никто не жил. Откуда пришла эта идея — прийти и поставить крест?

Первыми, конечно, крест поставили все-таки наши бойцы. В 1998 году я туда поехала. Как бы я ни ненавидела тогда тех людей, которые убили Женю, все равно первая Женина могила там. Часто говорят «проклятая земля». Земля не может быть проклятой. Это людей, которые это сотворили, людьми назвать нельзя. Для меня место, где убили ребят, — святое. Как я могу считать эту землю проклятой, если там они встретили свой смертный час и полгода лежали в этой земле?

Я отметила это место, чтобы потом найти его: воткнула палку, повесила на нее шарфик и сделала вокруг оградку. Я собиралась туда приезжать каждый год. А потом это место обнаружили наши бойцы и поставили крест. Кстати, первый крест появился очень рано. Если я не ошибаюсь, в 1999 году. Но периодически его горной рекой смывало, потому что здесь пойма реки. А теперь крест стоит, и водой не смывает его, и Бамут стал отстраиваться. Господь все-таки и их покрыл своей любовью. Хотя мне и больно, что эти люди отстроились, живут в особняках, рожают детей, а я осталась одна...

Место, где ребята встретили свой смертный час

40

Почему поступок Жени и его друзей нашел такой отклик у нас в России и, может быть, даже еще больший за рубежом? Потому что история Жени — это уже не просто одна человеческая жизнь. Это — судьба. А судьба это и есть Суд Божий. Это — правда, жестокая, страшная, но это правда. Поэтому сложилось почитание в народе.

В Греции, Сербии, на Афоне знают о русском солдате Евгении Родионове. Мы не говорим сейчас о святости. Мы говорим о му-ченичестве. Но относительно того, что Женя — мученик, сомне-ний, я надеюсь, ни у кого нет? Я встречалась с отцами Иоанном (Крестьянкиным), Адрианом, Кириллом, Илием. Это они объясняли мне, кем является на сегодняшний день мой сын.

Патриарх Константинопольский Варфоломей во время своего визита к нам уже однозначно высказался о Жене как о святом му-ченике: «Нам была предоставлена благословенная возможность порадоваться, как никогда ранее, рождающей святых Россией, ко-торая и в наши дни выделяет новых Христовых мучеников, как, на-пример, молодой Евгений Родионов».

Руководитель Отдела по взаимодействию с Вооруженными Силами и правоохранительными органам протоиерей Дмитрий Смирнов сказал: «Подвиг Жени Родионова абсолютно хрестома-тийный: человека заставляют принять ислам, а он отказывается и идет на смерть. Как замечательно, что в наши дни это возможно. Когда я вижу его фотографию, у меня слезы выступают, для меня он как ангел. Молодой человек, всего девятнадцать лет, и в то же время в нем такая дивная непоколебимая твердость!»

Для меня же он как был ребенком, так и остался. И меня впол-не устраивает звание солдатской матери, очень высокое звание. Не знаю, что такое мать святого. Но я знаю, что такое — солдат-ская мать. И знаю, что такое — война, что такое — честь и что такое — предательство. И я стараюсь помогать тем людям, кото-рым нужна помощь. Что-то получается, что-то не получается. Но я в этом участвую, и это для меня главное: я живу в своем мире, в мире, связанном с войной.

41

— То, что Вы не стали молчать о подвиге Жени и его друзей, — это абсолютно правильно. России, да и не только России, нуж-ны герои. Особенно сегодня. Наш малодушный век истосковался по подвигу.

— Когда Елена Масюк вдруг начала называть тех людей, ко-торые так жестоко убили Женю, убили тысячи солдат, — парти-занами, освободителями, ополченцами, как угодно, но не банди-тами, — я поняла: молчать нельзя! Я хотела, чтобы люди знали правду. Елена Масюк вышла из плена с маникюром. Какой вышла я из трехдневного плена? Какими вышли многие наши заложники?! Никто никогда не думал, что это выльется в такой порыв. Народ-ный порыв.

Мне один иеромонах в Питере сказал: «Любовь Васильевна, искусственное долго не живет. Вы можете объявления наклеить на каждом столбе, рассказать об этом всем журналам и газетам. Но если нет воли Божией на то, чтобы оно жило, оно умрет сразу же».

Что это, когда участник Великой Отечественной войны, совсем старенький, кладет на могилу незнакомого мальчишки свою бо-евую медаль «За отвагу», которую он кровью заработал? Ведь и

Л.В. Родионова в гостях у схиархимандрита Илия, духовника Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла

42

война тогда другая была, и время другое. Просто люди любят Женю, почитают. И таких людей гораздо больше. А сколько воен-ных бывает. Вот оно — почитание. Время все расставит на свои места.

В Черногории, в Сербии, в Словении Женя — Евгений Русский. Там о нем снимают фильмы. А первый фильм о нем сняла япон-ская телекомпания «Эн-Эч-Кей». Не наша российская, а японская — крупнейшая в мире. Потом вышли фильмы во Франции, Англии. Снят фильм в Голландии. То, что на конкурсе одного из кинофести-валей из ста фильмов был отобран именно этот фильм, свидетель-ствует о большом интересе в Европе к судьбе Жени.

В честь подвига Веры Евгения Родионова и иже с ним постра-давших построены храмы и часовни в Харькове, Кривом Роге, Му-роме, на Алтае, в Чибирлее Пензенской области.

В Кривом Роге прямо в храме есть музей, посвященный подви-гу русского солдата Евгения Родионова и в его лице всем погра-ничникам. Там есть удивительные слова:

«Первое слово твое, пограничник, — первая пуля тоже твоя».

А также:

«Мы не предали вас живыми —не предайте же нас мертвых».

На родине Жени, в г. Кузнецк Пензенской области, на терри-тории школы, носящей его имя, поставлен памятник Жене в виде свечи. Этот памятник подарен Украиной.

Есть памятник Жене и в селе Гавриловка Мичуринского райо-на, который стоит возле великолепного старинного храма Покрова Пресвятой Богородицы с трехсотлетней историей. Большими золо-тыми буквами на нем выбита надпись: «Простому русскому солда-ту, сохранившему верность Отечеству и Богу». Рядом под плакучи-ми ивами будут установлены памятники 6-й Псковской роте и зна-менитой 9-й — это уже героям Афганской войны. Недалеко распо-

43

Храм иконы Божией Матери «Взыскание

погибших» в Харь-кове, освященный в честь подвига Веры Евгения Родионова

Мемориальная доскав Храме иконы Божией

Матери «Взыскание погибших» в Харькове

с надписью и иконой воину-мученику

Евгению Родионову

Свято-Евгеньевский храм-часовня на

Алтае

44

лагается бригада спецназа. Памятники установлены по инициати-ве окормляющего эту часть войскового священника о. Дмитрия Бы-кова. Ребята часто приезжают сюда почтить память своих героев.

Еще хотела бы упомянуть о двух поклонных крестах в память Жени: один огромный — недалеко от с. Вырица под Питером. Он установлен рядом с памятником расстрелянным воинам — более 2000 человек — героям Великой Отечестывенной войны.

Другой крест установлен под Тулой, на федеральной трас-се «Дон». На километражном столбе отметка «1380». Это непро-сто цифра для каждого русского человека, помнящего и любящего свою историю. Это год Куликовской битвы. Именно здесь, соглас-но преданию, Дмитрий Донской с войском переправлялся на дру-гой берег через реку Осетр. И именно здесь, на холме над дорогой, установлен Крест и выложена надпись «Воину Евгению». Совпа-дение, — скажете вы. Случайности неслучайны… И сегодня эта надпись вспыхивает на насыпи в свете фар проезжающих машин, а окрестность оглашают сигналы в знак уважения подвига Веры и Мужества русского солдата — Воина Евгения.

Мемориальная доска в часовне Георгия Победоносца, посвященнаявоину-мученику Евгению Родионову, Свято-Преображенского мужского

монастыря, г. Муром

45

Музей в г. Кривой Рог, посвященный подвигу

русского солдатаЕвгения Родионова

Памятник Евгению Ро-дионову на его родине

в г. Кузнецк

Школа № 4 имениЕ. Родионовав г. Кузнецк

46

Недавно в Российской Академии живописи, ваяния и зод-чества Ильи Глазунова состоялась защита дипломных работ вы-пускников, одна из которых посвящена подвигу Евгения Роди-онова. Это скульптура во весь рост связанного солдата. Креп-ко сжатые кулаки, обращенный внутрь себя взгляд говорят о том, что принять решение далось непросто. Молодому скульптору Ан-дрею Коробцову удалось главное — показать силу духа и харак-тер.

Все очень просто: «Кто светел, тот и свят». Женя был светел. А свят или не свят, не знаю.

Может быть, церковные власти наблюдают, насколько это се-рьезно, прочно. Думают, еще год–два — и волна утихнет. Однако, прошло уже пятнадцать лет, а интерес все не утихает. А сколько людей знает могилу Жени!

— Любовь Васильевна, известно, что во время поисков сына Вам самой пришлось пережить трехдневный плен. Расскажите, пожалуйста, об этом.

Поклонный крест с надписью «Воину Евгению» под Тулой

47

— Я была тогда в доме у Шамиля Басаева в Ведено. Он нас уго-щал чаем. Мы были с Сашей Фурзиковым из Йошкар-Олы. Он искал своего сына. Шамиль сказал, что наших детей у него нет. Когда мы вышли из его дома и отошли буквально на 2 километра, нас догна-ли всадники: за шкирку — и в какой-то сарай.

— Это было сделано с ведома Басаева?— Абсолютно убеждена, что он их послал. Он не нарушил за-

кона гостеприимства горцев. А за порогом ты — враг. Его же брат Ширвани нас и догнал. Они сломали мне позвоночник. Вся голова у меня была разбита, и вообще живого места не было. Били при-кладами, ногами. Чудом осталась жива.

Л.В. Родионова и скульптор АндрейКоробцов у модели

памятника воинуЕвгению

48

Это было 2 апреля. С тех пор я отмечаю этот день как еще один День рождения. Нас обвинили в том, что мы сотрудники ФСБ, что мы добываем информацию и передаем ее своим. Сашу застрелили на моих глазах, и почти сутки я на его мертвой руке лежала, не мог-ла встать. А пол холодный, на улице снег. Холод. Потом выползла. Они сарай даже не закрыли. Это была территория птицефабрики, которую разбомбили, а будка — проходная.

— А гражданское население как к Вам относилось?— По-разному относилось. Все-таки мы старались не выде-

ляться. Мы, женщины, надевали длинные юбки, платки. И не толь-ко потому, что нам надо было выжить. Все-таки, это другая респу-блика. Здесь другая одежда, другие обычаи, и надо уважать их. И еще причина: никогда ведь ни один старейшина, ни один человек не стал бы со мной разговаривать, если б я была с непокрытой голо-вой, в короткой юбке и с открытыми руками. А задача была — най-ти сына. Поэтому мы одевались, как они одеваются. Относились по-разному. Если я приходила в разбомбленное село, как ко мне долж-ны были относиться? И угрозы, и палки, и камни — все было мое, потому что я — представитель России, и как-будто я виновата, что их село разбомбили. Это наша власть поставила нас в эту ситуацию.

Я даже не столько чеченцев виню. Конечно, и их тоже. А боль-ше тех, кто в эту ситуацию нас поставил, когда мы должны были от-вечать за все — за разбомбленные села, за то, что наши дети ока-зались там с оружием в руках. Конечно, они выполняли волю ру-ководства страны, которое от них же и открестилось.

Если это были села, где не велись боевые действия, чашку чаю и кусок хлеба давали. Люди везде есть. Но даже если они в мир-ной жизни были добрее, то на войне все ожесточаются. Я особой обиды на них никогда и не держала по одной простой причине: от них я ничего доброго и не ждала. Обида была на наших, на тех так называемых «наших», которые открестились сначала от Жени, по-том от меня, а потом от многих людей. Я считаю, что Женя оказал-ся заложником политики грязной и продажной.

49

Какая ситуация тогда была? Они попали в плен не на террито-рии Чечни, а на границе Чечни с Ингушетией. И я спрашивала Рус-лана Аушева, который был тогда президентом Ингушетии: «Поче-му на твоей территории свободно гуляют боевики?» Руслан — бо-евой генерал и знал, что на его территории они находят и пропи-тание, и лечение, и оружие. Граница между Чечней и Ингушетией — искусственная граница, проведенная по карте в Москве, в ре-альности не могла разрубить родственные и религиозные связи. И боевики легко получали помощь на территории Ингушетии. Толь-ко спустя годы я поняла, что Руслан Аушев ничего сделать не мог. Но обида и сейчас осталась, простая человеческая обида. Другой вопрос, что мы ее не выказываем и ничего ни у кого не просим.

Женя оказался заложником политики тогда, когда надо было платить деньги за выкуп, и Женя оказался заложником полити-ки, потому что власти запрещали платить деньги. Нам нельзя было платить деньги за наших сыновей! Мы приходили и говорили: «Но если вы не можете с помощью боевых действий освободить, тог-да платите выкуп». «Нельзя, — говорили они, — это пойдет на вооружение боевиков». Такое отношение к человеческой жизни, которую дал Господь! Деньги — бумажки. А решался-то вопрос о жизни человеческой. Кого им надо было, они выкупали. А кого не надо — не выкупали. Они не выкупили генерала Шпигуна, они не выкупили Женю... Это — чистая политика, вернее не чистая, а именно, грязная. И обида на ту власть, которая предала, а я счи-таю, она предала наших детей, осталась.

Чем, как не предательством, являются Хасавюртовские согла-шения? (12 августа 1996 года Асланом Масхадовым и секретарем Совета безопасности России Александром Лебедем в Хасавюрте были подписаны договоренности о прекращении боевых действий в Чечне и поэтапном выводе с территории республики российских войск — прим. ред.). Я и со мной многие матери умоляли тогда ге-нерала Лебедя обозначить в проекте договора пункт о включении в список обмена наших пленных солдат. Он отказался это сделать,

50

отговариваясь тем, что боевики после заключения мира сами при-везут их домой! И в то же время в договор было включено условие, предусматривающее освобождение не только чеченских военно-пленных, но и тех чеченцев, которые сидели в тюрьмах задолго до войны (!). Как мы должны были на все это смотреть?! Генерал Ле-бедь уезжал тогда, провожаемый проклятиями матерей. Наши ча-сти стали сниматься, бросая, по воле властей, на произвол судьбы уцелевшие, а лучше сказать, недобитые остатки русского населе-ния и солдат — наших сыновей, остававшихся в плену и оказав-шихся ненужными нашему правительству. Затем была еще вторая Чечня.

Три года спустя в Подольском районе был юбилей А.С. Пушки-на, на котором генерала Лебедя наградили орденом А.С. Пушкина. Я узнала об этом случайно и поехала к нему. Каюсь, я тогда жела-ла сделать ему также больно, как было больно мне все эти годы. Я не сдержалась и, бросившись на него, по-женски расцарапала ему лицо, взывая к присутствующим: «Вы кого наградили? Он же весь в крови! На нем кровь и моего сына!» Потом налетели охрана и ОМОН и со словами «сколько тебе заплатили!» потащили меня со скрученными руками в кутузку. Вскоре меня отпустили.

Помню, что мы не позволили тогда закопать три вагона-рефрижератора с неопознанными телами, как это предлагал сде-лать депутат Госдумы С. Юшенков. Мы, матери, создали движение «Эхо Москвы» и вместе с громовским Боевым братством (Громов Б.В. — губернатор Московской области) сами по-христиански по-хоронили погибших на Богородском кладбище в Ногинском райо-не, потому что чиновникам, в том числе и военным, было не до этого: они занимались решением собственных проблем.

Недавно на одном вечере я услышала песню, в которой были такие слова: «Взрывы в Цхинвали и взрывы в Афгане». А про Чеч-ню — ни слова. То есть этот 20-летний период войны на Кавказе стараются забыть, сневилировать, заретушировать. О Первой Че-ченской войне давно не говорят, закрыли тему. Положили тысячи

51

ребят, например, Майкопскую бригаду — и тишина. Это ужасно. К хорошему это не приведет. Может быть, делая всенародно извест-ным подвиг Жени и его друзей, Господь таким образом не дает за-быть Первую Чеченскую. Иногда войны, к сожалению, начинают-ся, когда два лидера не могут поделить власть, а платят за это ты-сячи наших сыновей. И дай Бог, чтобы ситуация, подобная той, ко-торая предшествовала Первой Чеченской, не повторилась вновь.

И сейчас Женя — заложник политики. Не столько из-за того, что руководство церковное не желает, или общество не готово, чтобы произошло событие, которого многие люди ждали. Нет. Это больше политическое дело. Мир с Чечней почему-то нужен любой ценой. Да, мир нужен. Но не любой ценой! Рамзан Кадыров, пре-зидент Чечни, говорил, что это дело наше, внутреннее, и он очень высоко оценивает поступок Жени.

Недавно по каналу «Спас» была показана передача «Всем ми-ром», посвященная Жене. Вызвав огромный резонанс, она шест-надцать раз выходила в эфир! Программа подготовлена усилиями ВДВ «Боевое братство». Меня поразило выступление Героя Совет-ского Союза генерал-лейтенанта Асламбека Аслаханова. Надо ска-зать, что это фигура неоднозначная. Ревностный защитник инте-ресов Чечни, он был ярым противником войны. Как депутат Госду-ма от Чечни он просил прощения «за тех нелюдей», которые уби-ли моего сына. О Жене он сказал: «Его подвиг был бы хорошим примером для людей всех религий... Он верил в Господа Бога. На-столько он был верующим человеком, что даже, когда его резали, он продолжал повторять: ''Я христианин''. Я знаю реакцию чечен-цев, да и представителей других кавказских народов: к нему ис-ключительное отношение». Однако у нас до сих пор опасаются, как бы почитание Жени не вызвало обострения отношений.

Тут очень важный момент. Никто не хочет здесь признать след веры. Ведь начнем с того, что Женю убили чеченцы, принявшие ваххабизм, нетрадиционный ислам.

— То есть сектантство.

52

— Да. И никто не хочет признать то, что на территории Чечни их много, и уже в то время они имели большое влияние и власть. Религиозный оттенок этой войны никто признать не хочет. Но он есть. И никуда его не спрячешь. И ситуация с Женей — это не единственный случай. Можно любого освобожденного из пле-на спросить, заставляли ли тебя принять ислам? Все подтверж-дают: «Да, заставляли». Кого-то без побоев, но, как правило, с по-боями.

— Большинство ребят все-таки отказывались принять ис-лам?

— Конечно, и не только большинство ребят. Многие из тех, кто был в плену, и журналисты, и те же матери. Навязывалось это всем… И это знают все! Но об этом не хотят говорить…

— А ведь вся суть — в религиозном характере войны. В этой войне Россия очередной раз проверялась на крепость.

Награждение Л. В. Родионовой «Хрустальным подсолнухом» в Доме приема Президента. Слева направо: диктор телевидения Игорь Кирил-

лов, политический обозреватель Генрих Боровик, Любовь Родионова, Асламбек Аслаханов

53

— Она проверялась не только на воинскую прочность. Она проверялась на духовность.

— На верность своим устоям. Главная наша задача на Кавка-зе: не политические или экономические задачи решить. Это все внешнее. А доказать, что православная Россия жива.

— Да. И почему мы стыдимся этого? Не понимаю. Многие из тех, кто был в Чечне, тоже не понимают. Это политика в чистом виде, — и ничего другого здесь нет. Я с болью все это восприни-маю потому, что знаю — так нельзя. Не надо стыдиться того, что Россия испытала, выстрадала на Кавказе. Россия выстояла перед лицом всего мира.

Почему история с Женей и с ребятами заинтересовала япон-цев, французов, англичан, греков, сербов и не интересует так на-зываемых «наших» наверху и их заграничных покровителей? По одной простой причине: они ждали развала! Но все произошло вопреки всем прогнозам. Поэтому и недругов, и противников у Жени очень много. И противников злых, которые не молчат и не говорят: «Посмотрим, что из этого всего получится». Они постоян-но требуют доказательств, свидетелей того, что произошло. Это и есть — нежелание признать того религиозного, даже не оттенка, а напора военных действий на Кавказе. И Женя интересует весь мир именно как человек, подтвердивший верность кресту, своей вере смертью. И, конечно, своим воинским поступком…

— Любовь Васильевна, скажите, когда нашли тело Жени, на-тельный крест был на нем или лежал отдельно?

— Он был на нем под курткой. Голову же отсекают высоко. Как был он на теле при жизни, так и остался. Я думаю, что они могли сорвать его, но они хотели, чтобы он снял сам.

Я все время думаю о том, что четыре русских парня лежали не похороненными. Ведь их можно было найти и опознать. Масхадов лично отдал приказ боевикам обезображенные тела наших сол-дат ни под каким предлогом не выдавать до тех пор, пока уже не-возможно будет опознать следы зверств боевиков, и чтобы перед

54

ОБСЕ выглядеть не палачами, а воинами. Боевики ушли из Баму-та, а ребята две недели пролежали брошенными на земле. И толь-ко после того, как боевики снова вернулись, они прикопали тела ребят, чтобы те им не мешали. Если б не чудо, если б Господь это-го не захотел, то никакие ГРУ-шники, никакие десантники, ника-кие деньги бы не помогли. Это было чудо! Трава высокая, ежевика. Такой нигде нет: она, наверное, на крови выросла. Это были чащо-бы. Но мы нашли! Да, мы выполнили все их условия. Но мы нашли!

Ребят мы забрали последними. После нас уже никого не нахо-дили. Было 23 октября — опавшими листьями засыпало всю зем-лю. А на будущий год искать было бы бесполезно. Карты не было.

— Говорят, что сейчас в Чечне стали находить много мест массовых захоронений.

— Почему стали? Многие о них знали, но мало это кого инте-ресовало. Это стало интересно прежде всего Кадырову, и стали их находить. Тут две стороны. Во-первых, отделить своих от несвоих. Во-вторых, надо землю очищать, чтобы пахать и строить на ней. Разве мы не могли заниматься розысками? Могли и знали, где ис-

Нательный крестик Евгения Родинова

55

Н.И. Железнова, мама Александра Железнова, над гробом сына

кать. Например, Слава Пилипенко занимался розысками и мог в этом помочь. Но он оказался не нужен армии, как и многие дру-гие, кто был свидетелем подобных жестоких ситуаций. Их быстро убрали, уволили, потому что они знали правду. Они могли о ней рассказать. Так поступили с генералом Шамановым, которого по-сле, правда, вернули и сделали даже командующим. Ему удалось как-то не потеряться.

— Я слышал, что, когда раскапывали тела, то при этом при-сутствовала еще одна мама?

— Да. Нина, мама Александра Железнова.— Она тоже встречалась с Хойхороевым?— Нет. Она была недели две и все это время жила в Ханкале. В

Бамут она приехала, когда уже выкапывали тела. Она с трудом дер-жалась, в любой момент могла потерять сознание... Нужно было

56

поддерживать ее. Я только тогда поняла, что я сильная. Не сама по себе сильная, а кто-то же должен быть сильнее. Бог опреде-лил мне быть сильной. Предстояла серьезная задача: вывезти до-мой тела ребят.

Я столько раз оставалась живой в той ситуации, в которой не-возможно было остаться в живых! И я поняла, что Бог сохраняет мне жизнь для чего-то важного. «Для чего?» — думала я. Навер-ное, для этих раненых бойцов, которых я знала, казалось, уже сто лет, знала и знаю, о чем они думают, как живут. Они же ровесники Жени. Ведь, подумайте, сколько людей хотели помогать ребятам, воевавшим в Чечне. И то, что мне удалось осуществить — 56 поез-док в Чечню — это знак и милость Божья.

— И все поездки Вы совершали в боевые точки?— Конечно. И всегда в очень ответственные места. Спасибо

генералу Шаманову, который помогал попасть туда, где моя по-мощь была необходима, а не куда ближе. Может быть, это и есть тот путь, который я не выбирала, но который был мне указан.

— Вы могли бы нам рассказать о том, что больше всего за-помнилось Вам в этих поездках?

— Да. Вы знаете, меня поразил один случай. В 2002 году я была в Ингушетии, в Назранском погранотряде. Ко мне подошли ребята, молодые парни, 6 человек. Они, конечно, необычные. По-дошли и сказали: «Любовь Васильевна, здесь, на территории На-зранского погранотряда кругом мусульмане, храма православного ни одного поблизости нет. Нам надо где-то помолиться. У Вас ав-торитет большой, помогите». Меня это потрясло. Это был первый случай, когда ребята сами подошли, причем солдаты-срочники, со-всем молодые. Трое из них, как они сами потом рассказали, жили при каком-то монастыре на Урале. И Владыка сказал им: «Прежде чем постричь вас в монахи, идите-ка послужите». И они попали в пограничники, а потом в Назранский погранотряд. Мы пошли к ко-мандиру части, и он сказал, что не имеет возможности выполнить нашу просьбу. Стали искать эту возможность и нашли. На заста-

57

ве были бревна, из которых можно было срубить часовню. Кроме того, я тут же позвонила генералу Шаманову, и он сказал: «Если надо будет, мы в России срубим, за один день перевезем самоле-том и на месте уже соберем». То есть, мы нашли выход. И это за-помнилось!

Еще случай. Ко мне подошел парень в Урус-Мартане в 2000 году. Был март месяц, грязь со снегом. Он был весь в гнойниках, простуженный, грязный: ребята, не раздеваясь в течение полуго-да, спали на тюфяках. Он сказал: «Помогите мне перевестись. Мне здесь очень трудно. Я больше не могу». И я ответила: «Сынок, на-верное, я сумею тебе помочь. Но ты подумай о том, как ты будешь с этим потом жить. Ты же здесь не один. Все в таких же условиях жи-вут. Ты переведешься, а потом ты все время будешь жить с ощуще-нием того, что ты слабак, что ты не смог. Все смогли, а ты не смог». Но он, тем не менее, письмо написал. И когда уже вертолет должен был подняться на Моздок, мы увидели, как он бежал по этой гря-зи, высокий, худющий, сапоги болтаются на ногах. Бежал отчаян-но, чтобы успеть. «Отдайте мне письмо!.. Правда, что мне еще не-долго осталось потерпеть?» И я ответила ему: «Правда». Молодец,

Генерал В.А. Шаманов с Л.В. Родионовойв боевой группировке в Урус-Мартане

58

парень! Ему было трудно, и он хотел уже отступить. Но он справил-ся, он сам справился! Молодец! Я очень надеюсь, что у этого парня все потом сложилось хорошо.

За эти годы я 25 раз сдавала свою кровь для раненых бойцов и рада, что Господь дал мне возможность послужить хоть в таком качестве. Послужить не большими героическими делами, а в про-стых человеческих мелочах.

Поездки в Чечню к ребятам я считаю наградой, которую дал мне Бог, потому что, когда я прилетала, меня так встречали! Пер-вая кружка чая, такого черного, густого — моя... Мне столько да-рили любви, тепла! Это никогда не забудешь. Я осталась там…

— А сейчас Вы продолжаете ездить в Чечню?— Уже реже. Теперь в основном к пограничникам. У них са-

мая трудная профессия. Ситуация: ни мира, ни войны на границах осталась. Она очень сложная. У пограничников проблема не пото-му, что их плохо кормят, одевают, а потому, что они на заставе, ча-сто на горной, куда можно долететь только вертолетом.

И потом, я — пограничница на всю жизнь. А по характеру — десантница: у меня несколько прыжков с парашютом.

«Первая кружка чая … моя»

59

— Во время своих поездок в Чечню Вы оказывались в ситуаци-ях, когда Вашей жизни угрожала опасность?

— Один из моих дней рождения, я рассказывала, 2 апреля. А еще один — 27 марта. Это день Внутренних войск. Мы приехали тогда в Самашки на машине. Раздали подарки, переночевали. Я сказала ребятам, что хочу съездить в Бамут и что к обеду вернусь. Туда и обратно 7 км. Моя машина осталась в Самашках. Я уехала в Бамут на БТР-е с разведчиками. Мы там под крестом цветы по-садили. Могилы там давно нет, но мы все время приходим туда как на святое место.

Со мною было много ребят. Мы задержались и приехали к 12 часам. Выхожу из БТР-а и вижу: навстречу бегут офицеры. Под-бегают ко мне, обнимают, целуют и говорят: «С днем рождения!» «У меня же в январе», — говорю им. «Нет, мать, — отвечают, — у тебя сегодня». Оказывается, моя машина повезла раненого во Владикавказ, и по дороге в районе Барсуков была расстреляна. Машину просто изрешетили из четырех автоматов. Если бы мы вернулись вовремя, то меня бы уже не было в живых. Вот вам еще день рождения.

«Я осталась там»

60

Или еще случай. Погибала наша 6-я рота. Мы летели тогда в вертушке. Нас обстреляли. Еле-еле сели. Пули чиркали по обшив-ке самолета. Но я даже не поняла, что это такое, потому что я же не военный человек. Военные-то испугались. Они поняли, что это было. А когда стали выходить из вертолета, у меня отнялись ноги. Видимо, переволновалась. Не раз возникали ситуации, что я во-обще могла не вернуться. Вот это и удивляет. Бог опять сохранил мне жизнь, но не для того, чтобы просто пожить. Он дал мне воз-можность еще послужить. А сколько у меня друзей! А недруги... Дай, Бог, им здоровья...

— Вы переписываетесь с Вашими подопечными бойцами?— Больше все звоним друг другу. Сейчас в армии разрешают

иметь мобильные телефоны.— У Вас много ребят, с кем Вы общаетесь по телефону или

напрямую?— Очень много. Они благодарны Богу, что Он сохранил им

жизнь, — я имею в виду раненых бойцов, — благодарны врачам, которые много лет занимаются ими. Сережа Руденко уже семь лет

«...в Бамут на БТР-е с разведчиками»

61

лежит в Бурденко. Вдумайтесь, семь лет, не вылезая! А жизнь за окном идет. И он взрослеет. Жизнь на койке — это ужасно... При-нято думать, если человек сделает тебе что-либо хорошее, то не его надо благодарить, а Бога, так как Он это сделал через челове-ка. Я с этим не согласна.

— Это заблуждение, происходящее от нашей теплохладно-сти.

— Надо всем говорить «спасибо», обязательно. И я рада, что они умеют говорить «спасибо». Вот Денис из Кемерово. Он — сле-пой, никогда не видел свою жену, никогда не видел и не увидит своих детей. У него их двое. Мы постоянно на связи друг с дру-гом. Саша Гордеев из Красноярска. У него 19 мая родился сын, а

Л.В. Родионова с бойцами-разведчиками у крестана месте казни Жени и его друзей в Бамуте

62

он очень хотел, чтобы родился 23-го. Этот парень — пограничник. У него сложное заболевание ног. В Краснодаре сейчас лежит Ан-дрей, которому снайпер попал в глаз. Дима Самохвалов. Его мать обратилась с криком о помощи: «Кто-нибудь помогите! Мой сын совсем слепой». Подрыв в Ингушетии. Ему тогда было 18 с поло-виной лет. Надежды на то, что он будет видеть пока никакой. У нас таких ребят много. Я могу их бесконечно перечислять.

Но меня особенно поразила судьба Олега Лисиенко из Ново-сибирска. Он не участвовал в боевых действиях в Чечне, работал

в Наркоконтроле. Автобус по-дорвали. Девять человек на-смерть, он живой, но без обе-их ног, без руки и слепой. Со-всем слепой. Жена бросила его с дочерью и ушла. Недавно он встретил женщину. Они те-перь вместе, у них родился ре-бенок. Такая судьба. И это не единичный случай, когда жены уходят от ставших инвалида-ми мужей, оставляя им детей. Кирилл Кириенко живет сей-час в Приднестровье с родите-лями. Жена оставила его с дву-мя дочерьми. Рябовицкий Сер-гей живет в Пензенской обла-

сти с пятнадцатилетней дочкой Наташей. Мама ушла, когда Ната-ше было два года.

Не только помогать, — это удается, к сожалению, не всегда, — а быть рядом и наблюдать за такими судьбами и характерами — великая милость Божия.

Часто те, кто играет роль героя, более популярны, чем подлин-ные герои. Да, у нас есть великие актеры. Только быть героем и

63

играть роль героя — совер-шенно разные вещи.

Но я — оптимист. У меня интересная жизнь. Много друзей. У меня, слава Богу, есть путь, на котором так много достойного. Я вос-требована. Хотя я не всегда могу помочь этим ребятам материально, но у меня есть возможность найти какие-то пути решения их проблем, в том числе и материальных. У меня удивительные помощники...

Только боль не уходит. И живем мы с ней в доме. Она посели-лась, не спрашивая меня. И боремся мы с ней с переменным успе-хом: то она меня побеждает, то я ее.

— Вы представляете какую-то организацию или фонд?— Нет, у нас нет никакой партии, никаких офисов... На Же-

ниной родине в городе Кузнецке, правда, есть фонд имени Евге-ния Родионова. Создан он с целью помогать тем ребятам, которые пострадали от этой войны. И с помощью добрых людей из Питера, из Москвы, из Финляндии нам удалось приобрести для наших ра-неных бойцов около ста колясок с электроприводом (цена каждой 3000 долларов).

Мы дружим с «Ночными волками» — московскими байкера-ми. Как я с ними познакомилась? Они позвонили мне по телефо-ну, и мы договорились о встрече. Я стою у могилы и жду, когда они подъедут. Думаю, кто они такие? Наконец, едет караван из ста мощных мотоциклов с ревом, гулом — а ехали мужчины в кожа-ных одеждах, с длинными волосами, в клепках, во главе со сво-

Рябовицкий Сергей с дочерью Наташей

64

им очень известным лидером Сашей Хирургом. Стало не по себе. Вошли в ограду, разговорились. И вдруг обнаружилось, что под этой кожаной одеждой бьются простые сердца. С тех пор послови-ца «встречают по одежке» на меня больше не действует.

Мы вместе с байкерами купили коляски, повезли в Пензу и вручили их бойцам.

Ребята так обрадовались, что тут же сели на них и стали ка-таться: в Пензе большой центр реабилитации. А все внимание

было приковано к тем, кто им этот подарок при-вез. Именно к байкерам. Как раз вот там-то эта тема, что одежка одеж-кой, а сердечко сердечком и прозвучала... Задача-то моя заключается не толь-ко в том, что где-то что-то

Коляски с электроприводом для бойцов-инвалидов

«Ночные волки»

65

собрать, купить. Нужно, чтобы люди, которые помогают матери-ально, сами же и участвовали.

Ребятам очень не хватает общения, доброго, простого, челове-ческого. И кто, как не я, хлебнувшая горя полной чашей, может с ними поговорить, может привезти им любую книгу. Со мной им и о Боге говорить легче, потому что они мне доверяют. И это важно... Приезжают и с концертами. Но все это они могут и по телевизору увидеть. Не хватает доброго теплого отношения, участия. Может быть, скромного чаепития. Но нередко бывает и такой стол, ка-кой не каждый из нас может дома позволить. Но не изобилие сто-ла нас сплачивает. А общность судьбы, общность тем для разгово-ров. Я ощущаю себя в их строю.

— Вам приходилось быть свидетелем еще каких-нибудь ге-роических поступков, подвигов?

— Конечно. Например, 6-я Псковская рота. Мы летели тогда на Харсиной, и наш вертолет обстреляли. Вы вдумайтесь: в один день погибло 86 человек, отказавшись принять деньги от Хаттаба.

После подвига Жени и ребят, после героической гибели Псков-ской роты, после того, как альфовцы поступили в Беслане, весь остальной мир враждебный или дружественный стал смотреть на Россию другими глазами.

Наши враги думали: пришли — и победили. А когда получили по зубам... Что бы там ни говорили, но наши воины доказали вер-ность и Богу, и своей стране, которая часто относится к ним, как к пасынкам. Но, тем не менее, весь мир стал смотреть на Россию по-иному. Мы способны на героические поступки.

И еще я хочу сказать: какой бы сытой ни была наша армия, как бы хорошо она ни была экипирована, наша любовь ей никог-да не помешает. Наши любовь, забота, внимание. Раньше был ло-зунг: «Народ и армия едины». Армия — это и есть народ. Это мы и есть...

Ведь это тоже великая милость Божия, если ты можешь помочь и на тебя возлагают надежды. В Белоруссии есть чтимый образ,

66

который можно везде увидеть, во всех монастырях и храмах: «Се стою и стучу» (или «толку», так, кажется, правильно). Отец Геор-гий Ханов привез мне несколько копий этой иконы. Я дарила та-кую иконку тем чиновникам, которых ничем больше нельзя про-бить, и говорила: «К вам каждый день стучится Господь. Услышьте сначала Его, а потом тех людей, которые каждый день к вам стучат-ся с просьбами, с надеждами. Не закрывайтесь у себя наверху».

— Да, в Вас чувствуется жизненный напор.— Друзья называют меня маленькой атомной станцией. Они

говорят: «Сама неспокойная и нам покоя не даешь». Но я не всег-да была такой, уверяю Вас. Любила стихи, любила читать. Жила другой жизнью. Для меня на первом плане были семья, работа, а также, не буду скрывать, карьера. А сейчас Господь все изменил. Материальная сторона меня не интересует. Когда привозят подар-ки, угощение и их можно отвезти в госпиталь, я обязательно везу. Мне не надо это все. Оставлять некому: у меня никого нет. Но Го-сподь мне помогает. Я поражаюсь, что я не нищая сейчас. Ведь я была нищая. Как вспомню 1996 год: квартиры нет, денег нет, муж умирает через шесть дней после похорон Жени. На одной неделе двое похорон. Работы нет. Ничего нет вообще! Как все образова-лось? Не знаю. И квартиру оставили. Я живу снова в той же квар-тире, которую продала, когда выкупала тела ребят. Разве это не чудо? Как я вообще живая осталась?!

— Здесь, рядом с Женей, похоронен его отец, Ваш муж Алек-сандр. Он ведь на могиле Жени умер?

— Да. В августе я продала квартиру и сказала ему, что, скорее всего, с Женей беда и что я ничего хорошего не жду. У него случил-ся инсульт. Я его почти на своих руках доставила в больницу, а сама улетела в Чечню. А когда привезли гроб с телом Жени, Саша уже от него не отходил. Он практически лежал на гробу. И уже не говорил. Плохо ходил: рука и нога у него отнялись. Дошел кое-как до моги-лы, положил десять сникерсов, а обратно уйти далеко уже не смог.

— Сникерсов? Женя что, любил сникерсы?

67

— Не то, что любил. Они же тогда только появились. Просто Жене не довелось их поесть. Он же еще ребенок. Саша принес их ему с чувством вины. Родители всегда чувствуют свою вину, хоро-ня детей.

Он не дошел до дома: ночевал здесь. В этой суматохе уже ни-кто и не заметил, что отца нет. Когда Женю хоронили, не было сне-га. А в эту ночь 28-го выпал снежок, ударил даже легкий морозец. Он отполз под горку и там умер. Но я считаю, что он умер здесь, на могиле. Мне кажется, чувство вины его и добило. Они с сыном лю-били друг друга...

По-молодости мы не умеем терпеть, прощать. Это сейчас я уже понимаю, что в браке и не только в браке — всегда нужно давать

Могила Евгения Родионова, его отца и брата

68

человеку право на ошибку. Надо уметь прощать. Это тоже наука. Но нас этому никто не научил. И сами не учились. Молодые были, глупые...

Меня часто спрашивают: «Вы простили тех, кто Женю убил?» А их давно нет. Некого прощать. Вернее даже не то, чтобы неко-го прощать, мне ненавидеть некого. Их нет. Тех, кто грозил мне: «Еще раз придешь, убьем» — их нет больше. А я еще, слава Богу, жива.

Как-то раз мы приехали с военными в Бамут и пошли на клад-бище искать могилу Хойхороева. Она же могла быть заминирова-на. И ребята такие же сумасшедшие, как и я, лазали по этим зарос-лям, искали могилу Хойхороева. А шла война. За кладбищем никто не ухаживал. Потом меня спрашивали: «Зачем это тебе»? Кто-то даже говорил: «Ты хотела, наверное, плюнуть на его могилу». Нет. Я просто хотела лишний раз убедиться, что он мертвый. А то они иногда себя хоронят, а сами потом оказываются живые... Так что мне ненавидеть некого.

Многие журналисты пишут, однако пропускают много мелких, но значимых деталей. День памяти Жени Родионова — 2З мая. Недалеко отстоит от Дня пограничника — 28 мая. А он погранич-ник. Маленькая, казалось бы, деталь, но значимая.

А вы знаете, что здесь каждый год на могиле Жени служат Ли-тургию на переносном престоле? Отец Георгий (Ханов) служит. Из Белоруссии и Украины люди приезжают специально, чтобы здесь исповедоваться и причаститься.

— Расскажите поподробнее о Жене. Как Вы с ним жили, как он учился, вообще, каким он был?

— Учился легко. Я не видела, чтобы он готовил уроки.— Но двоишником же он не был?— Но и не отличником, середнячок. Претензий к нему у учите-

лей не было. Разве что разговаривал иногда на уроке. С девчонка-ми не садился никогда.

— И девушки не было у него?

69

— Не было, не успел. Вообще, у них компания подобралась уникальная. Они все вместе дружили.

Кстати, еще одна маленькая деталь: забирали в армию в один день Женю, Игоря, Андрея и Сашу. И пришли они в одну учебку. С кем он погиб?

— Те же самые имена.— Да, парни другие, а имена те же самые...Женя любил спорт. Он имел разряд по самбо и очень не сла-

бым был парнем.Есть такая пословица: «Не было бы счастья, да несчастье по-

могло». От того, что мы с ним жили вдвоем, было трудно. Я работа-ла на трех работах, и у Жени не было свободного времени вообще.

«Они все вместе очень дружили»

70

Утром он уходил в школу. Сразу же после школы ему нужно было приготовить обед, потому как он старший в доме: я же с утра до вечера на работе. Потом тренировки. Кроме того, с ребятами мя-чик надо погонять. Он всегда был занят. Я не понимаю, как теперь могут смотреть телевизор с утра до вечера? Мне кажется, что мно-гое плохое, что происходит сегодня с нашей молодежью — это ча-сто от безделья. Женя приучен был к дисциплине с самого ранне-го возраста, ответственности научен был жизнью.

— Он Вам часто писал из армии?— Часто. Он даже как-то написал: «Мама, я тебе уже четвер-

тый раз пишу, а от тебя ответа до сих пор еще не получал» ... Ког-да мы с ним прощались, он отдал мне записную книжку и сказал: «Откроешь ее в свой день рождения». Мы расставались с ним 21 сентября, а мой день рождения был в январе. Я никогда не читала его писем к друзьям и писем его друзей к нему. А тут я не вытер-пела и в вагоне, в поезде, открыла эту книжку и прочитала стихи, которые он написал мне ко дню моего рождения.

С днем рожденья тебя поздравляю,Моя милая, нежная мать!Ты меня извини, дорогая,Что тебя не могу я обнять. Я тебе много счастья желаю, Чтобы много ты лет прожила, Чтоб всегда ты была молодая, И всегда чтоб со мною жила. Поздравляю тебя, моя мама, Я словами от чистой души, Много счастья желаю, здоровья, Ты сто лет для меня проживи. И еще тебе, мама, желаю, Чтобы старость тебя не брала, Чтоб всегда ты была молодая И всегда чтоб со мною была!

71

В общем, я пролистала всю записную книжку, которую он за-вел в армии, и вдруг поняла, что я его и не знала совсем. Я вдруг увидела, что мой сын вырос, что он совсем взрослый человек и рассуждает по-взрослому. И мыслит с мудростью, чему мне у него надо поучиться. Я этими чертами не обладала никогда — рассуди-тельностью, мудростью. Бесшабашным он никогда не был. В моем доме был мужичок. Всегда серьезный, ни на одной фотографии не улыбается.

— Между вами велись разговоры о вере, о Церкви?— Они были, скорее, даже не о Церкви и не о вере. Для меня,

когда он приехал однажды домой с крестиком, рухнул мир. Мне показалось, что как мать я — не состоялась. Мне, как члену пар-тии, было стыдно, что у меня такой сын, неудачник. На тот момент это было так, и я это не скрываю. Я пыталась его сломать разны-ми способами, и не всегда хорошими, говорила: «Пока ты ешь мой хлеб, ты будешь выполнять то, что я тебе скажу». Мне не удалось его сломать, и боевикам не удалось. О вере как раз и не было рас-суждений. Если бы они были, может быть, мы нашли бы общий язык.

Он часто говорил: «От судьбы не уйдешь». А еще он говорил: «Что ты видишь в этой луже? Грязь. А ты постарайся увидеть там небо». А я видела там грязь, опавшие листья, старалась поскорее перешагнуть через эту муть. В этом наша разница. Он всегда жил в стремлении туда, а я — сюда. Такой диссонанс. И после того, как его не стало, мне пришлось сначала принять вертикальное поло-жение, поскольку я лежала на земле — задавило меня это горе. И потом, с годами, учиться смотреть туда, в Небо.

— Вот оно реальное чудо: Женя Вас к небу поднял.— Я и говорю про это. Только он меня к небу не поднял. Он

меня заставил увидеть небо. А подняться к нему — это надо еще сколько потрудиться.

— Сколько ему было лет, когда он стал ходить в церковь?— С одиннадцати начал. Это было редко. А перед армией был

72

удивительный случай, который потом заставил меня долго-долго плакать. Он пришел к моей соседке, которой сейчас уже нет в жи-вых, и сказал: «Тетя Люба, Вы завтра поедете в храм?» — а она была церковный человек. — «Конечно, воскресенье же». — «Постучите мне в дверь или позвоните. А то вдруг я просплю. Я с Вами поеду». Представляете, он не меня позвал, он позвал соседку! И поехали они с ней в храм. Перед армией он исповедовался и причастился.

Скажу больше. Его приписали к Назранскому погранотряду. Но он там никогда не был. Они из Калининграда самолетами до Ше-реметьево летели. Из Шереметьево до Минеральных Вод. Из Ми-неральных Вод они шли колонной до Владикавказа. Во Владикав-казе две недели жили, вырабатывая совместные взаимодействия с другими отрядами. Последнее письмо было оттуда. Он писал: «Мама, если бы ты видела, какие здесь горы красивые, и как здесь вообще необычно и красиво». Когда я впервые сюда приехала, я действительно заметила, что что-то не так.

Погранотряд — это обычно где-то на окраине с неудобствами, неустроенностью. А здесь у подножия горы корпуса явно необыч-ные. Посередине генеральская гостиница с колоннами, а макушки нет. А, оказывается, это храм был. Женя уходил на смерть из муж-ского монастыря. Здесь был раньше монастырь. Сейчас выводят оттуда часть и опять отдают территорию монастырю. Опять же, кто говорит чудо, а кто — совпадение.

— А Вы с ним дружно жили, если не касаться этого Вашего не-приятия, на первых порах, его религиозных увлечений?

— Очень. Я хотела бы пожелать всем матерям, чтобы эта пу-повина между ними и их детьми оставалась до конца дней. Очень важно ее сохранить. Специально сохранять я ее не старалась. Она была, и инициатором этой близости всегда был Женя. Но мы не сюсюкали друг с другом, потому что он был у меня мудрый. Взрос-лый был у него взгляд на жизнь, и это, наверное, потому, что рано остался без отца. Мы жили вместе как два взрослых человека. И взаимодействие между нами получалось.

73

Кстати, родился он на пензенской земле. А земля эта необыч-ная. Там есть уникальный губернатор — Василий Кузьмич Бочка-рев, благодаря которому, несмотря на то, что половину населения области составляют татары, в Пензенской области уже 17 лет флаг со Спасом Нерукотворным.

Этот губернатор при всем своем очень непростом характе-ре — исповедник. Он исповедует Христа. Его могут заменить, а флаг останется. Он прошел все инстанции: и по правам человека, и межрелигиозные. И вот уже 17 лет флаг развивается над Пен-зенской областью. Покажите мне еще такую область.

— Любовь Васильевна, Вы были в Сербии? Почему я об этом спрашиваю? У наших знакомых по монастырю установились тес-ные отношения с сербами, которые стараются объединить во-круг себя людей, радеющих о возрождении православной Сербии.

— Я была в Черногории. Встречалась с Владыкой Амфилохием (Радовичем). Тогда был день Петра и Павла. И лю-ди, когда узна-

Евгений Родионов —пограничник

74

вали, кто я, встречали меня как очень дорогого гостя. Мне целовали руки, меня обнимали. Они всегда го-ворили: «Евгений Рус-ский». Они не говорили, что он мой сын. И с тех пор меня немножко даже смущает, что он перестал быть только моим сыном. Когда-то я с обидой говорила офицерам: «Почему вы всегда говорите ''твой сын''. Моим сыном он был до 18 лет, а теперь он еще и ваш солдат». И Руслан Хойхо-роев говорил мне тоже «твой сын». И после того, как Женя попал в беду, мне постоянно говорили «твой сын». А сейчас так получи-лось, что время изменилось, и он уже в меньшей степени мой сын.

— Сербы своим исповедническим чутьем почувствовали в нем своего, мученика.

— Да, воина. Они подарили мне удивительную картину. Я ее храню. Она небольшая. На ней изображено поле боя.

— Косово?— Да, Косово. На этом поле лежит раненый воин, но меч из

руки не выпускает. Девушка подает ему напиться воды, чтобы он смог встать и снова идти сражаться.

Мне это было так дорого. Это такая была великая честь для меня, потому что они во мне увидели ту женщину, которая дает ра-неному бойцу глоток воды для того, чтобы он шел и воевал даль-ше. И я приняла это как наказ: «Ты живи и будь как эта девушка на Косовом Поле».

— Как Вас принимали, какие там люди, как они к нам отно-сятся?

— Вы знаете, я была и в Египте, и на Кубе, но такого нигде не встречала. На сегодняшний день могу с полной уверенностью ска-зать, что нас, русских, там любят. Хоть нам и говорят, что в мире

Флаг Пензенской области

75

нас все уважают, но любят только сербы и черногорцы. Больше никто. Все остальные из-за чего-то и за что-то. А сербы любят нас искренно. Услышав русскую речь, они подходят, обнимают, гово-рят «сестра», «брат». Я была вместе с бойцами. Они говорят на своем языке, а я все понимаю. Они, действительно, наши сестры и братья. Пусть между нами граница. Но границы в сердце нет. Они искренние, честные, смелые. Как их не любить? Мы немножко хи-трее, слабее. Но они нас все равно любят!

А какие они добрые, сердечные! Хорошие люди есть везде. Но сербы и черногорцы — родные нам. Я даже их иностранцами счи-тать не могу. Я чувствую, что они любят нас, надеются на нас, ве-рят в нас.

— Даже не держат на нас зла, несмотря на то, что мы им не помогли в трудную минуту.

— Вы знаете: зла они не держат, а обида осталась. Почему мы так поступаем с теми людьми, которые нас искренно любят? Во

Знаменитая картина битвы на Косовом поле

76

время тех поездок я думала, что ребятам там будет трудно: ребя-та тяжелые, лежали годами. Сколько мы получили тепла и любви!

— Евгений — это звено, которое соединяет нас с сербами, де-лает нас единым православным народом. Он и подобные ему муче-ники за веру, наши современники — единственное, может быть, что нас сегодня с Сербией связывает. Через них мы участвуем в исповедническом и мученическом подвиге Сербии. И Евгений в этом отношении, помимо всего прочего, еще как символ этого единства, этого соучастия, поэтому сербы его сразу и полюбили.

— Да. Как-то Днепропетровский Владыка Ириней сказал: «Подвиг веры границ не имеет». Многое разделяет нас сейчас не только с Сербией, но и с остальным миром. А Женя нас сближает. Из Сербии к нему на могилу приезжает много людей и из сербских монастырей в том числе.

Кого только не было. И капеллан английской армии был здесь, и представители Мальтийского креста, и католики, и протестанты. Не православные люди. Но если они приехали на могилу право-славного солдата, то ради Бога...

Владыка Амфилохий в день Петра и Павла пригласил нас на концерт. А в Черногории очень весело гуляют. Они дружные и даже в танце чувствуется такая воинская мощь, что... не подходи, получишь! Мне это близко.

Помню, я тогда разрыдалась, и Владыка мне сказал: «Не надо плакать, не плачь. Он уже у Бога, и он здесь, рядом с нами». Я ска-зала, что у нас идет война, наши сыновья погибают, и нам, мате-рям, приходится потом не только искать своих сыновей на вой-не и хоронить в родной земле, но иногда и вставать в строй вме-сто них. И Владыка попросил, чтобы мы, его гости из России, спе-ли. Мои раненые бойцы застеснялись. Пришлось петь мне. Певи-ца из меня тоже никакая. Но, тем не менее, меня даже пригласили на радио. И в этот день моя песня звучала по черногорскому ра-дио. Вот она:

77

Где же вы, юные, ранние В цвете младенческих лет, Вашими страшными ранами Вмиг обагрился рассвет. Звезды на небе погасли,И потемнели поля... И молодыми, прекрасными Вас принимала земля...Россия, где твои сыны? Их косила ненависть войны. Над Россией льется тихий стон, Сколько боли и обиды слышно в нем.

Где же вы, юные воины, Вся богатырская рать?Вы, как и деды достойные,Шли на кресте умирать.Плачут отцы ваши, матери —Мальчиков им не вернуть.Только за славною братией

78

Ангельский стелется путь...Мать Россия, мы твои сыны.Ты прости нам океан вины.Над Россией колокольный звон,Сколько веры и надежды дарит он...

Было очень душевно, и говорят, что спела я очень даже непло-хо.

— Быть матерью героя и, что бы там ни говорили, святого, несмотря на то, что это громко и непривычно для Вас звучит, наверное, непросто. Люди, которые встречаются с Вами, ин-стинктивно ищут в Вас соответствия своему взгляду на Евге-ния Родионова как на святого и на Вас как на мать святого.

— Это самое трудное — соответствовать. Действительно, меня всегда воспринимают как маму Жени Родионова. Так получилось, что я стала полностью от него зависимой. Но планку-то Женя под-нял высоко, а тянуться-то до нее мне уже трудно. Но все равно приходится. Я хочу донести свой жизненный крест достойно, не крича, что он самый тяжелый и трудный. У каждого свой крест. И я надеюсь встретиться с Женей там и хотелось бы, чтобы ему не было за меня стыдно.

79

ЗА ВЕРУ ХРИСТОВУИ ОТЕЧЕСТВОЖИЗНЬ СВОЮ

ПОЛОЖИВШИЙ

Их захватили в плен у селения Галашки на чечено-ингушской границе. Женю и еще троих солдат, всего полгода прослуживших в армии и только месяц назад прибывших на эту заставу. Их одних, без сопровождения командиров, отправили на блокпост. К посту подъехала машина скорой помощи, пограничники вышли прове-рить, что находится внутри. Как выяснилось, в автомобиле пере-возили оружие. Из «скорой помощи» выскочило более десятка вооруженных до зубов сорокалетних, побывавших на войне, бан-дитов против безусых слабо защищенных мальчишек. Силы были неравны. Бандиты схватили застигнутых врасплох солдат, затол-кали в машину. Так начался мученический путь четырех русских парней из числа многих и многих сотен ребят, томящихся в чечен-ском плену.

А в подмосковный поселок Курилово, где живет мама Евгения Родионова, прилетела телеграмма. Любовь Васильевна не могла

80

поверить: ее сын, говорилось в сообщении, покинул расположе-ние части. И тогда она, не мешкая, сама поехала к месту его служ-бы. Здесь все и выяснилось: Евгений никакой не дезертир, он не изменил воинской присяге. Женя находится в плену, и каждая ми-нута его пребывания в руках бандитов опасна для ее сына.

И еще одну простую и одновременно страшную истину узнала здесь мать солдата: никто не спасет ее сына, не вытащит из плена, кроме нее самой.

Любовь Васильевна вступила на свой крестный путь. Десять месяцев она разыскивала своего сына. Ей говорили, что Женю встречали в отдаленном высокогорном ауле, и мать спешила туда. Оттуда ее направляли по новому адресу, и она, не медля, отправ-лялась туда, совершая переходы от отчаяния к надежде, то нахо-дя следы своего сына, то снова теряя их. Она помнит лица и рас-сказы всех 67 опрошенных ею солдат, освобожденных из плена, к которым она подходила с одним и тем же вопросом: не встреча-ли ли они ее сына? А Женя, как выяснилось позже, все время на-ходился в Бамуте. Мать не допускала и мысли, что ее сын, ее кро-виночка, погиб. И эта надежда, что она вновь увидит его, обнимет, не оставляла ее. Все будет так, надеялась она, как в те быстротеч-ные десять дней, которые совсем недавно подарила ей судьба. Тог-да она приезжала к Жене в город Неман Калининградской обла-сти, в часть спецподготовки пограничников, куда направили сына. Командир, зная, что парню предстоит нести службу в горячей точ-ке, сжалился над матерью и дал новобранцу десять дней отпуска.

Мать и сын много гуляли вместе. Однажды они забрели на го-родское кладбище, в молчании постояли у братской могилы совет-ских воинов, погибших в годы Великой Отечественной войны, там же сфотографировались на память. Они не знали тогда, что это по-следнее Женино фото, что пройдет всего год — и его имя тоже бу-дет навечно выбито на гранитной плите этого мемориала, рядом с именами защитников Родины, спасших ее от фашистов...

Любовь Васильевна помнит каждую гору, каждый аул, встре-

81

чавшиеся на ее долгом крестном пути. Она обошла около семиде-сяти населенных пунктов. В ее памяти на всю оставшуюся жизнь отпечатались названия: Итум-Кала, Мескер-Юрт, Автуры, Курча-лой, Шатой...

Ее избивали прикладами, отправляли на минные поля, где яко-бы находилась могила ее сына, стреляли за ее спиной. Что хотели добиться ее мучители? Проверяли на прочность эту хрупкую и му-жественную русскую женщину. «Ты меня сейчас убьешь или дого-нишь на дороге и там расстреляешь?» — спросила однажды Лю-бовь Васильевна одного из бандитов. «Нет, — ответил тот. — Я поражен, что ты меня не боишься. Я уважаю тебя за это».

Она помнит всех, кто попадался ей на этом бесконечном пути по кругам земного ада: отзывчивых добрых людей, проявлявших участие в поисках сына, и тех нелюдей, кто словом или поступками добивал истерзанную страданиями мать. Но какова сила духа этой женщины, что и поступкам чеченских боевиков она находит объ-яснение: на их земле шла война, а у нее свои звериные законы. Но как забыть и простить слова так называемого правозащитника

Пограничник Евгений Родионов в г. Неман Калининградской области

82

С. Ковалева, к которому она в станице Орджоникидзевская в отча-янии обратилась за помощью? «Зачем ты приехала сюда? — про-шипел Ковалев в лицо Любови Васильевне. — Ты же вырастила убийцу». «Защитник прав» стоял в окружении чеченок, только что вышедших из-под артобстрела в Самашках. Слова его были рас-считаны в первую очередь на них, он хотел еще больше подогреть их ненависть к несчастной русской женщине.

Как вместить в своем сознании слова депутата ГосдумыС. Юшенкова, выступавшего в конце ноября 1996 года перед ма-терями, отчаявшимися найти своих сыновей? Он предложил тогда закопать три вагона-рефрижератора с неопознанными телами, ко-торые находились в Ростове. Закопать и обозначить это место... колышком. Не поставить православный крест, не установить обе-лиск, а вбить деревянный колышек. В целях санитарной безопас-ности, чтобы не случилось эпидемий, — так объяснил свое пред-ложение депутат...

Сколько мучеников встречалось на ее пути! Советы одних, до-брое слово других, деятельное участие третьих были особенно ценными в той горящей, вздрагивающей от бомбовых разрывов, пропитанной ненавистью, земле. Любовь Васильевна с благодар-ностью вспоминает единственную встречу с Львом Рохлиным. Он ничем не мог помочь в ее горе, но он сделал то, что должен был сделать всякий нормальный человек: генерал Лев Рохлин, един-ственный из всех военных чинов, посочувствовал ей. Он взял ее руку в свою ладонь и просто, без пафоса сказал: «Прости, мать...» И это искреннее «прости» честного в своем бессилии боевого ге-нерала с благодарностью хранит она в своей памяти.

Любовь Васильевна раздавала десятки ксерокопий фотогра-фий сына — только через посредников из числа чеченцев можно было напасть на след Евгения. Она не знала тогда, что находится неподалеку от него — всего в семи километрах. А если бы знала, конечно же, пошла бы, нет, побежала туда, чтобы спасти его, вы-рвать из рук мучителей.

83

Женю казнили в Бамуте 23 мая, в самый день его рождения. Мать узнала об этом лишь в сентябре. В ауле Гельдыген чечен-цы устраивали скачки на лошадях — это их любимое развлече-ние. Любовь Васильевна отправилась в Гельдыген, где можно было встретить посредников из всех аулов, и нельзя ей было упустить возможность услышать хоть какую-то весточку о пропавшем сыне. В толпе ее отыскал немолодой чеченец, протянув сложенный по-полам листок с фотографией Жени, сказал: «Твой сын погиб, ищи его в Бамуте». После подошел еще один, и еще... Восемь раз при-шлось ей выслушать в этот день страшную весть, восемь фотогра-фий держала в руках отчаявшаяся мать к концу праздника, кото-рый устроили шумные и довольные собой боевики.

В этот день она поняла, что ее Жени уже нет в живых. Она воз-вращалась в Ханкалу ночью, в полной темноте, и уже не плакала, а только уговаривала судьбу: «Пусть кто-нибудь выстрелит — свои, чужие — мне абсолютно все равно. Я больше не могу». В этот день ушла из нее надежда...

Спустя четыре месяца после смерти Жени Любовь Васильевна встретилась с убийцей своего сына по имени Руслан Хойхороев. Расспрашивала она его дотошно, надеясь узнать подробности о последних минутах жизни своего сына. Бандит врал, выдумывал разные истории: то Женя будто бы погиб во время бомбежки, то был застрелен при попытке бежать из плена. Не выдержав рас-спросов этой худенькой с запавшими скорбными глазами и с по-черневшим лицом женщины, рассказал правду. Русскому солдату, ее сыну, был предложен выбор: погибнуть или сменить веру. Он выбрал первое. И крест, что был на его груди, ни за что не захотел снимать, как его ни мучили.

Цена предательства известна для тех, кто соглашался на жест-кие требования боевиков и вступал в их стаю. Обратной дороги не было. Предателя заставляли истязать своих же сослуживцев, расстреливать бывших товарищей. Любовь Васильевна встречала матерей тех, кто изменил воинской присяге, — высохших и по-

84

черневших от горя. «Лучше бы мой сын не родился», — твердила одна из них.

Палач отказался показать, где захоронен Женя, — ставил то одно, то другое условие. И даже за мертвого, убитого им же парня этот нечеловек требовал от матери денег. У чеченских боевиков существовали свои расценки: за живых и за мертвых, за рядовых и офицеров. Размер выкупа исчислялся тысячами долларов.

Через несколько дней Любовь Васильевна встретилась с оче-редным посредником. Он отыскал ее сам, пообещал показать ме-сто, где зарыто тело. Чеченец потребовал половину той суммы, которую запросил убийца Хойхороев.

В помощь Л.В. Родионовой дали двух саперов, медбрата и во-дителя. Автомобиль «Урал» с печально известной надписью «Груз 200» взял направление на Бамут. Ни у кого из пятерых находив-шихся в машине не было уверенности, что они вернутся обратно живыми.

«Это где-то здесь», — посредник указал квадрат размером 100 на 100 метров. Опавшие листья уже щедро засыпали землю, най-ти могилу расстрелянных воинов казалось невозможным. Копать

Материнская скорбь

85

решили с самого утра — непродолжительный осенний день да-вал все же надежду отыскать тела погибших ребят. Но чеченцы не допустили саперов к указанному месту, потребовали сначала разминировать пойму реки. Когда это было сделано, пришлось очищать от мин дорогу, что вела к тому квадрату, который указал посредник.

День подходил к концу. В шесть часов вечера к группе поиска подъехала черная «Волга». Прибыли новые бандиты с новым тре-бованием: срочно освободить из назранской тюрьмы трех банди-тов. Все прекрасно знали, что это не какие-нибудь правонаруши-тели, — то были головорезы, попавшие в заключение за соверше-ние уголовных преступлений. Но требования боевиков об их осво-бождении были категоричными. Заключенных, по распоряжению заместителя президента Ингушетии, из тюрьмы все же выпустили. Пока шли переговоры, начало темнеть. Любовь Васильевна поня-ла: завтра боевики будут ставить все новые и новые условия. Мо-гилу едва нашли, уже в полной темноте ...

Вглядываясь в фотографию сына, она задавала себе одни и те же вопросы: что давало ее мальчику силы выдержать нечеловече-ские испытания, которые выпали ему, что укрепляло, что поддер-живало в нем стойкость, что помогало ему сохранить мужество в последние минуты жизни, не предать страну, не посрамить их род?

Невозможное человеку возможно Богу. Сам Господь, верим мы, стоял рядом с православным русским воином, давал ее сыну силы нести до самой мученической кончины свой Крест. А еще укрепляла Женю Родионова та любовь, которую с самого детства щедро дарила ему мать.

Тот маленький крестик сына, этот символ победы христианства над силами зла, распятие, к которому ее мальчик обращал свою последнюю молитву, Любовь Васильевна передала в московский храм Святителя Николая в Пыжах, что на Ордынке. После воскрес-ной литургии его выносят из алтаря и вместе с другими святынями кладут на аналой в центре храма, чтобы православные верующие

86

могли приложиться к этому непоколебимому оружию победы, ко-торое свято хранил воин-мученик, русский юноша Евгений Родио-нов.

* * *На могиле Жени, рядом с памятной плитой воздвигнут высо-

кий деревянный крест. Его поставили на деньги простых людей, которые от чистого сердца, склоняя головы перед величием под-вига русского солдата, передавали свои пожертвования на это благое дело. В день памяти Евгения к нему приезжает множество православных верующих.

Могильное надгробие умученного юноши стало поминальным каноном, на который верующие люди ставят десятки зажженных свечей за всех тех, кто жизнь свою положил в жестокой войне, известных и безымянных, обретших покой в родной земле и лежа-щих неизвестно в каких полях, найденных собственными родите-лями и не опознанных до сих пор. Вечная им память!

И рядом со всеми молится у могилы Жени его мама, такая хруп-кая и такая сильная, принявшая на свои плечи тяжелую ношу — горе всех матерей России, потерявших детей. Господь давно уже не дает нашей стране мудрых, любящих свой народ политиков. Но он посылает на нашу землю таких великих матерей! И они, как своих родных детей, держат на руках всю нашу Россию, исстрадав-шуюся, больную и такую любимую всеми нами.

А. Хлуденцов

87

23 мая — день памяти героя-пограничника Евгения Родионо-ва, не отрекшегося от Христа и не предавшего своей Родины перед лицом мученической смерти. По какому-то таинственному Замыс-лу дата его рождения совпадает с датой смерти. Как будто бы от рождения ему уготован был мученический венец. В этом году 23 мая Жене исполнилось бы 33 года.

На его могиле в Сатино-Русском, что под Подольском, снова много людей. Она, похоже, становится одним из самых почитае-мых мест современной России. Святость его подвига, как бы про-бивая глухую стену официального непризнания, обнаруживается в «упорном» почитании русского юноши-солдата простым право-славным народом, в мироточении его икон и даже фотографий, в многочисленных случаях чудесной помощи, являемой мучеником Евгением. Простые верующие сердца отвечают своей горячей лю-бовью на его беспримерный подвиг любви ко Христу и Отечеству.

СИЛЬНЕЕ СМЕРТИЛЮБОВЬ

ПосвящаетсяЛюбови Васильевне Родионовой

«Солдат умирает не тогда, когдаего убивают, а когда его забывают».

Л.В. Родионова

88

Число икон, посвященных воину-мученику Евгению, все увеличи-вается. Во многих храмах России стоят его образа. О нем слагают стихи и песни. О нем снимают фильмы, и не только у нас, но и в других странах. Слава о Жене Родионове давно уже перешагнула за пределы нашей страны. Подвиг русского юноши-солдата обла-дает какой-то притягательной силой для людей различных стран и исповеданий. Как сказал один проповедник, «подвиг веры не имеет границ, и он славится сегодня по всему миру».

Нынче празднование памяти Жени Родионова совпало с Днем Святой Троицы, с Пятидесятницей. И, наверное, поэтому на могиле его в этот день так радостно и победно светило солнце...

А в прошлом году, в этот же день с утра до вечера, не пере-ставая, лил дождь. Помню, когда мы возвращались с кладбища в Сатино-Русском, дождь со всей силы хлестал и барабанил по сте-клам нашей машины, точно небо вознамерилось тогда пролить на землю все свои слезы. Иной раз казалось, что солнышко вот-вот выглянет из-за облаков: его лучи уже докрасна раскалили тучу, которая сдерживала их нетерпеливое стремление. Но видно слез в облачных сферах накопилось так много, что даже солнцу не уда-

Курсанты-пограничники на могиле Жени Родионова

89

валось осушить их и утолить небесную печаль.«Плачь же русское небо! — мысленно взывал я к небу при виде

этого ливня небесных слез. — Не о молодом воине-герое плачь! Он и трое его друзей, из мрачного подвала-ада боли, пыток и кро-вавых слез вступившие в вечность, уже не нуждаются в твоем пла-че. О нас, об унылых современниках их, плачь, русское небо! Ибо молодыми и прекрасными жизнями приходится нам расплачивать-ся за свое духовное бессилие и равнодушие. И если у народа, воз-любленного Господом, охладеет ответная к Богу любовь, то в ка-честве расплаты за такое охлаждение Господь потребует у Своего возлюбленного народа жертву «чистую и непорочную», жертву из лучших сынов его. Таков непреложный Божий закон, ибо Бог есть Бог ревнитель (Исх. 20, 5). И как будто бы к нам, к нынешней Рос-сии, а не к древнему Израилю, обращены эти грозные слова про-рока: Враги его стали во главе, неприятели его благоденствуют, потому что Господь наслал на него горе за множество беззаконий его; дети его пошли в плен впереди врага (Плач Иеремии 1, 5).

Русское небо плакало в день памяти пограничника Евгения Ро-дионова и накануне Дня Пограничника — 28 мая. Может быть, оно слезно умоляло своих обитателей Евгения, Андрея, Игоря и Алек-сандра — небесных стражей российских границ — помочь своим собратьям-пограничникам в их нелегкой службе.

А труд пограничника в наши дни как никогда тяжел и опасен. Крупных военных операций на Кавказе сейчас вроде бы нет, но постоянная неопределенность и непредсказуемость ситуации — когда нет ни мира, ни войны — изматывает. Затишье то и дело раз-рывается локальными стычками с боевиками. Каждый второй кав-казец из мирного жителя легко превращается в боевика. Внезап-ный удар ножом из-за угла в спину всегда подкарауливает нашего воина-пограничника.

И это понятно. Развязанная против России война на самом деле ни на минуту не прекращается. «Творцы катаклизмов», фор-сирующие темпы построения своего мира без границ — государ-

90

Младший сержант Андрей Трусов

91

ственных, моральных и духовных — давно уже объявили России войну. Великий печальник земли Русской, митрополит Петербург-ский и Ладожский Иоанн, еще 15 лет назад ясно сказал: «...Про-тив России, против русского народа ведется подлая, грязная война, хорошо оплачиваемая, тщательно спланированная, не-прерывная и беспощадная. Борьба эта — не на жизнь, а на смерть, ибо, по замыслу ее дьявольских вдохновителей, уни-чтожению подлежит страна целиком, народ как таковой».

Чечня — лишь эпизод этой войны. Хорошо известно, какие силы стояли за так называемыми «чеченскими сепаратистами» и ваххабитами. «Это уже начало третьей мировой войны. А вы все строчите, что это Чеченский кризис», — самоуверенно поучал журналистов Дудаев в 1996 году. Он хорошо знал, о чем говорит, знал, что он лишь одна из фигур в той большой игре против Рос-сии, которую ведут его могущественные западные покровители и

Установка четырехметрового креста на могиле младшего сержанта Андрея Трусова в с. Лепешкино, под Орлом

92

Рядовой Александр Железнов

93

спонсоры. И как пишут, «нашим воинам здесь пришлось стол-кнуться с невиданным в истории России зверством и терро-ром, направленным против интересов России, русского насе-ления, в результате которых примерно из каждых сорока че-ловек, проживавших ранее в Чечне, в живых остался один» (М.Ф. Бугай и В.Д. Сологуб).

Русский народ строители мира без границ приговорили к уни-чтожению потому, что он народ — державный, то есть такой, ко-торый держит свою страну, свою государственность, держит свои границы и вековые культурные устои, выплавленные в Правосла-вии. И этим своим держанием он удерживает весь мир от па-дения в бездну. И когда окончательно будут уничтожены грани-цы между добром и злом, препятствующие завершению процесса глобального всесмешения, тогда наступит конец. Сами творцы гло-бального хаоса это отчетливо понимают. Полную победу Запада над «империей зла», каковой для него является Россия, главный философ неолиберализма Лео Страусс осмысливает как «конец

Могила рядового Александра Железнова

94

истории», «закат человечества». Этот пафос обреченности — сви-детельство потустороннего характера вдохновения архитекторов хаоса. Они — люди ада. Они управляются из преисподней.

Мы видим, как враг одерживает сегодня одну победу за другой, расшатывая нашу государственность, наше сознание, наши души. Он проникает во все сферы жизни, подтачивает и разрушает не-сущие конструкции нашего физического и духовного бытия: со-циум, экономику, культуру, образование, армию. Мы несем значи-тельные потери в этом столкновении двух, как говорят ученые, ци-вилизационных проектов. Специалисты оценивают наши потери цифрами во много раз превосходящими цифры потерь в Великую Отечественную войну.

Так же, как в 41-м, война застала нас неподготовленными. Только в отношении к современной глобальной войне приходит-ся говорить о нашей духовной неготовности, а не материально-технической. И вот, казалось бы, лучшие наши части уже выве-дены из строя... — в бой бросают необстрелянных. Но «сила Бо-жия в немощи совершается». Я вспоминаю слова из проповеди священника, произнесенной в то дождливое 23-е мая, на могиле Жени Родионова: «Не политики, не дипломаты, не другие люди решали там, в Чечне. В Чечне решали мальчишки 18–19 лет, которые, может быть, до конца не понимали, что происходило в Первую Чеченскую, но которые встали и вынесли на своих плечах все тяготы той войны, сохранив нерушимыми границы Российской Федерации».

А это было время, когда против наших ребят разворачива-лась беспрецедентная кампания растления. Режиссеры «реформ» вознамерились вытравить из их молодых душ все святое и геро-ическое, стараясь веру, совесть, долг заменить «рыночными ме-ханизмами». Они поставили себе целью вывести породу неких зомби-россиян, эгоистичных и равнодушных к чужой боли, бес-конечно потребляющих и наслаждающихся; без родины, без веры, без чести, без любви. Из всех информационных каналов на нашу

95

молодежь хлынули потоки русофобской злобы, лжи, разврата. Для нее стали уже почти что привычными информационные штампы о том, что в жизни нет ничего такого, ради чего стоило бы умирать, но зато есть достаточно такого «приятного», ради чего стоит по-жить. Наших ребят долго и назойливо учили «брать от жизни все», сбросив мешающий такому активному потреблению жизни «бал-ласт» из устаревших понятий веры, чести, патриотизма и прочего «ненужного» и «непрактичного» «идеализма».

И вот их вырвали из цивилизационного эксперимента по под-гонке русского духа под общий «нормальный» эталон и забросили в этот «проклятый край», где опасно поворачиваться спиной даже к представителям «мирного населения», до ребенка включитель-но, где, казалось бы, неизвестно за что и во имя чего воюешь и умираешь...

А когда началась Чеченская война, наши Вооруженные Силы не ругал разве что ленивый. «Правозащитники» наперебой кри-чали, что наши солдаты «агрессоры» и «оккупанты». «Ты вырас-тила убийцу, он пришел убивать мирных жителей», — «вразумлял» маму Жени Родионова главный «правозащитник» Сергей Ковалев. Наши мальчишки, неподготовленные и наспех выхваченные из мирной жизни, были практически брошены в Чечне на произвол судьбы. Своими жизнями они вынуждены были расплачиваться за ошибки, халатность, продажность и предательство людей во вла-сти и в военном командовании.

Но вопреки массированной пропаганде жизни без идеалов, принципов и чести там на «гражданке», вопреки звериной жесто-кости чеченских боевиков здесь на войне, вопреки злобному и циничному шельмованию армии, развернутому СМИ, вопреки пре-дательству чиновников от армии в тылу, вопреки всей запущенной информационными технологами идеологии «непопулярной вой-ны» они — наши русские мальчишки — выстояли и победили.

И что поражает. Эта страшная «неизвестная» Чеченская вой-на вместо того, чтобы духовно добить их — а это главная цель, ко-

96

Рядовой Игорь Яковлев

97

торую преследуют ненавистники России — для многих и многих из наших ребят, ушедших на войну, явилась очищением. Как буд-то бы проснулась вдруг генетическая память народа и волею Бо-жьего Промысла наши мальчики, так долго и упорно переделывае-мые в «Иванов, не помнящих родства», вдруг, ввергнутые в «неиз-вестную» Чеченскую войну, «вспомнили» что-то удивительно род-ное, знакомое, главное, — такое, которое, может быть, даже и не успели еще в свое время узнать. Война стряхнула с их душ все на-носное, всю ту грязь, с которой пришлось им соприкоснуться «на гражданке».

Так небрежно нанесенная на стену храма грязная штукатурка по высыхании отпадает, обнаруживая под собой дивную древнюю фреску. Промыслом Божиим, поставленные на грани между жизнью и смертью, они в этих экстремальных условиях обрели подлинных себя, представителей великой России, носителей ее веры, ее выс-ших чаяний и идеалов. Кровавыми чеченскими тропами они выш-ли на просторы Святой Руси, туда, где земля соприкасается с небом.

Почетный караул на могиле рядового Игоря Яковлева

98

Евгений и трое его друзей отстояли свои внутренние, духов-ные рубежи. Пусть они не смогли отбить нападение на охраняе-мый ими пограничный блокпост. Они выполнили гораздо более важную стратегическую задачу. Кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее (Мф. 16, 25). И Господь прославляет се-годня Своего мужественного воина, победившего в брани куда бо-лее жестокой и опасной, чем сражение с врагом в открытом поле.

Обычный парень, ничем особенно не выделявшийся из круга своих сверстников, Евгений Родионов не был «профессиональ-ным верующим». Особенным благочестием он не отличался. Не рассказывают, чтобы он часто ходил в храм, усердно молился, ез-дил в паломничество по монастырям. Только однажды, когда ему было 11 лет, он вернулся из церкви с крестом на шее, и ничто — ни насмешки сверстников, ни настойчивые требования матери, ни, в конечном итоге, зверские пытки боевиков, — не смогли заста-вить снять его. Голову боевики сняли, а креста не сняли. Так с усе-ченной головой, но с крестом на шее он и был найден.

Но почему, спросит, быть может, кто-то, ореолом святости на-родная молва окружила только имя Жени Родионова? Ведь исто-рия Чеченской войны знает и многие другие имена. Принять ис-лам предлагали практически каждому нашему военнопленному. И большинство из наших молодых ребят, которые раньше, живя своей обычной молодой жизнью, со всеми ее увлечениями, ошиб-ками и грехами, может быть, редко задумывались о Боге, когда пе-ред ними встал выбор между смертью и жизнью ценой предатель-ства родной веры и Родины, выбрали смерть. И вот одно из под-тверждений этого поразительного факта. «16 апреля 2002 года в Ростове-на-Дону был закрытый суд, — вспоминает Любовь Васи-льевна Родионова. — Судили семнадцать российских солдат, вое-вавших на стороне боевиков... Среди них было двое рядовых, не выдержавших побоев, перешедших в ислам уже на третий день. Эти двое расстреляли тридцать девять наших пленных солдат, сво-их товарищей». Двое и тридцать девять — вот таким соотноше-

99

нием, а не количеством ракет, определяется мощь России.

Мне кажется, что народ почи-тает сегодня Евгения Родионова не потому, что он явление исклю-чительное, а потому что он один из многих. В его лице страна и Сам Господь прославляет всех во-инов, сложивших головы свои за веру и Отечество в современной войне за право оставаться рус-скими. Его слава — свидетель-ство того, что его мученический подвиг находит отклик в серд-цах его современников, что идеалы Святой Руси остаются дороги для них, несмотря на все соблазны, падения, измены и поражения в войне глобальных сил тьмы против России. Как говорил прот. Александр Шаргунов, «иногда случается так, что реально жив-ший человек становится своего рода символом, средоточием чувств, господствующих в определенный момент в душе наро-да, и становится в его сознании святым». В сегодняшней удуша-ющей атмосфере «рыночного существования» с его культом нажи-вы, разлагающего комфорта и холодного эгоизма, многие молодые люди сгорают, как бенгальская свеча, в пламени страстей, искус-ственно распаляемых служителями зла. Многие живут сегодня без идеалов, без будущего, не находя применения своим силам. Женя возвращает своим современникам и сверстникам Смысл, великий и древний, как сама Россия. Он — выразитель сокровенных чая-ний, надежд и нереализованных стремлений современного моло-дого поколения. Поэтому он так дорог нашим современникам. Он — святой нашего смутного безвременья. Женя Родионов вме-

«Он святой нашегосмутного безвременья»

100

сте с другими мучениками Кавказской войны является олицетво-рением русской национальной идеи, которую постоянно ищут и никак не могут найти российские идеологи и политики.

Очень хорошо сказал архимандрит Петр из Боголюбова: «Сата-на за то ненавидит нашу землю и лютует против нее, что каж-дый русский — потенциальный православный, ибо сегодня еще лба не знает как перекрестить, а завтра он уже церкви строит».

Вот этого-то потенциала больше всего и боятся стратеги ми-ровой закулисы. Они понимают, что пока сохраняется этот потен-циал, русская душа останется для них непредсказуемой и в этой своей непредсказуемости страшной и опасной. Всякий раз, когда она обращалась к этому своему природному потенциалу, вступа-ли в действие какие-то непонятные для врагов России законы, и...несметные полчища Тамерлана, некогда осадившие беззащитную Москву, вдруг поворачивали вспять; непобедимые армады Напо-леона и Гитлера, покорившие полмира, находили свою погибель на просторах России, а сама она, казалось бы, окончательно уничто-женная Великой Смутой, вдруг воскресала, как феникс из пепла, на удивление всей Европы.

Каждый из нас сегодня пограничник, как Женя Родионов, как тысячи наших ребят, охраняющих окраинные пределы нашей страны. Они стоят на страже государственных границ. А мы долж-ны стоять на страже границ, отделяющих наши души и сердца от надвигающейся на нас и на весь мир тьмы. Если мы не убережем эти внутренние границы сердца, защита внешних, государствен-ных границ окажется бесполезной. Выстоим ли мы в этой жесто-кой цивилизационной войне, в войне за право быть представите-лями великой русской цивилизации, удерживающей мир от апо-калипсиса?

Наши герои Кавказской войны выстояли. Они с честью про-несли высокое звание русского воина и русского гражданина, за-ставив уважать себя весь мир. Узнав о бамутских мучениках, о ге-

101

роической гибели 6-ой Псковской роты, о многих других примерах святого героизма русских солдат, мир ахнул, потому что такого нигде нет, ни в одной армии мира...

* * *Я снова и снова просматриваю кадры, посвященные последним

дням жизни бамутских узников: «...Сто дней из этого подвала раз-давались стоны... Пленников подвешивали на крюках, выламывая суставы. Не давали пить, пинали...» — звучит голос за кадром.

Этот зловещий сырой подвал надолго врежется в мою память, когда я впервые увижу его на фотографии. И сейчас он опять сто-ит перед моими глазами. Его стены хранят тайну мучительной боли и терпения, мужества и слез, срывов и надежд. Он никому никогда не поведает этой тайны, мрачный и безмолвный свидетель этих таинственных ста дней. Знаю только одно: они выстояли, несмотря ни на что, сдали свой последний экзамен на вечность.

Подвал особняка в Бамуте, место заточения и пыток четырех бамут-ских мучеников и решетка от оконного отверстия в подвал

102

Воображением пытаюсь проникнуть в тайну их страданий, и вот как будто слышу этот зверино-злобный чеченский акцент, со-провождающий глухие удары сапогом по лицу и по самым болевым точкам тела. И будто вижу, как выворачивают суставы и как кто-то из ребят теряет от боли сознание. Приходит в себя — и снова этот злобно-звериный не говор, а лай нелюдей в ритм с побоями. Мо-жет быть, на какое-то время они впадут в забытье, но ноющая, ту-пая боль разорвет их сон. Они проснутся или, вернее, очнутся, и их снова будут бить. И так день за днем, день за днем. Когда же, на-конец, закончится этот кошмар, этот ад? Они уже давно не заме-чают, что харкают кровью. У них больше нет сил терпеть эту боль, это терзание свежих ран. Иногда им кажется, что они сходят с ума. Они уже не могут стонать от боли и ждут смерти, как избавления от мук. И вдруг в обессиленно-мерцающее от боли сознание липкой змеей проскальзывает гнусно-соблазнительный потусторонний

Бамутский подвал с подвешенной к потолку дыбой с крюками

103

шепот: «Скажи только ''аллах акбар'', и весь этот ужас закончит-ся. Тебя перестанут бить, ты, наконец, нормально поешь, выспишь-ся, отдохнешь, и главное: ты будешь жить». И резкая мучительная боль от мысли, что тебе все-таки очень хочется жить, электриче-ским током прожжет их сердца...

«Есть люди, которые ломаются от пыток, и есть люди, которые становятся как камень», — снова звучит голос за кадром.

Тем, кому приходилось видеть видеозаписи казней наших рус-ских солдат-военнопленных, отснятые чеченскими боевиками, знаком этот леденящий душу ужас, на какое-то время парализую-щий сознание и волю, когда сердце беспомощно забьется, как ра-неная птица, и все твое существо взбунтуется подступившей к гор-лу тошнотой, пытаясь отторгнуть убийственную для него зритель-ную информацию, когда инстинктивно закрываешь глаза, отвора-чиваешь голову и, наконец, судорожно переключаешь канал.

«Мы знаем, что это были долгие, страшные страдания, ко-торые можно сравнить, наверное, только со страданиями ве-ликомучеников древних времен, когда их расчленяли, обез-главливали, подвергали самым изощренным пыткам, но они свидетельствовали перед миром, что и душа, и тело причаст-ны Кресту Христову, победе Божией, Воскресению Его», — го-ворит в своей проповеди, в день памяти Евгения Родионова, о. Александр Шаргунов.

Невольно пытаюсь представить себя на их месте, «примерить» на себя их подвиг. Но чувствую, как срабатывают защитные ме-ханизмы моей души. Сознание не выдерживает этого мысленно-го эксперимента, бежит от него, прячется в суету повседневности, а сердце сжимается от невыразимой тоски и боли. Я вдруг отчет-ливо понимаю, что человеку не под силу вынести эти муки и не сдаться. И вспышкой откровения внезапно врывается в сознание хорошо знакомая «хрестоматийная» мысль, что «невозможное че-ловеку, возможно Богу» — мысль, которую ты давно знал, но знал как-то иначе, по-другому.

104

«Кто укреплял четверых узников, забрызгавших кровью под-вал бамутского особняка»? — звучит с экрана невероятной важ-ности вопрос.

Женя знал, Кто их укреплял. Он знал, что если сдастся, снимет с себя Его крест, то они проиграют этот свой самый важный и ре-шительный бой. Вероятно, они останутся жить, но уже жизнью, ко-торая будет им в тягость, и не только им, но, может быть, также их матерям, их братьям-солдатам и, может быть, даже всей России.

«Есть люди, которые погибают, и их жизнь становится поэмой. А есть те, которые пишут поэмы, но их жизнь — это погибель», — звучит голос с экрана. Они сделали свой выбор: они останутся верными до конца, до смерти. А Тот, Чей крест Женя пронесет, не снимая, всю свою короткую, но большую жизнь, все эти сто дней будет находиться рядом и исполнять их сердца нечеловеческой силой, превозмогающей муки и смерть, чтобы потом из этой ад-

105

ской тьмы бамутского подвала забрать их с Собой в область веч-ного света, в царство вечной любви, «идеже несть болезнь, ни пе-чаль, но жизнь бесконечная».

И дым мучения их будет восходить во веки веков (Откр. 14,11). И неумолимый рок нависнет над убийцами. «Летом при налете на Российскую погранзаставу убьют одного из братьев бригадного генерала Хойхороева (инициатора казни ребят). Его жизнь закон-чится недалеко от того места, где ребят взяли в плен... Через три года и три месяца со дня гибели пограничников, во время внутри-чеченской разборки, будет убит и сам полевой командир с телох-ранителями. Через семь лет группа боевиков попадет под спецо-перацию: среди убитых — 19-летний сын Хойхороева, задержан-ным окажется его родственник. В течение 10-ти лет боевиков из близкого окружения генерала не останется почти никого. В холод-ной Сибири, куда их занесет из кавказского тепла, будут арестова-ны укрывшиеся члены его бригады» (текст из фильма «Рядовой Евгений Родионов»)... Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых (Откр. 13,11).

«Терпение и вера святых» — есть чудо, самое главное, са-мое чудесное чудо. И если бы других чудес не было, то его одного было бы достаточно — этого чуда победы любви и вер-ности над нечеловеческими муками и страшной смертью.

Это самое подлинное, самое удивительное чудо во всей своей суровой явленности и пугающей сверхъественности. Оно как чудо воскрешения Лазаря, когда он, четверодневный мертвец, внезап-но оживший по слову Начальника жизни, выходит из страшно зия-ющей черной пасти гроба, сбрасывая с себя на ходу пропитанные трупным смрадом гробные пелены и парализуя священным ужа-сом и трепетом столпившийся у гроба народ.

Мы зачастую ищем чудес, которые бы удовлетворяли наше «благочестивое» любопытство. Подлинное же чудо не таково. Оно наотмашь бьет по сердцу, разбивает сковывающее его «окаме-

106

ненное нечувствие» и сди-рает с него смрадные пеле-ны теплохладности и само-довольства так, что вместе с апостолом Петром захочется от боли закричать: Выйди от меня, Господи! Потому что я человек грешный. (Лк. 5,8)

Настоящее чудо нужно за-служить, заслужить собствен-ным мученичеством. «Возьми крест свой и иди за Мною»,

— призывает Господь каждого Своего последователя. Нельзя идти за Христом «налегке», без креста, без мученичества борьбы со своими страстями. Только так, своим собственным крестным путем идя за Христом на свою голгофу, можно узреть величайшее чудо победы над грехом и смертью силой крестной любви Христовой.

Мученичество до крови, смерть за Христа является самой ради-кальной формой откровения этого чуда из чудес. Смысл всех других чудес, если, конечно, они не относятся к категории тех «знамений и чудес», от которых предостерегал нас Спаситель (Мф. 16, 4), толь-ко в напоминании об этом самом главном чуде, в указании на него.

Греческий эквивалент слова мученик — мартис. Русский пере-вод его не совсем точен. Мартис дословно переводится как свиде-тель. Это не просто мученик за Христа. Это, прежде всего, — сви-детель, ибо сам факт принятия мучений за Христа является самым сильным, убедительным и верным свидетельством о Христе, по-тому что это свидетельство во Христе. Ведь предпочесть смерть жизни, дарованной ценой отречения от Христа, и принять крест за Христа можно только во Христе, то есть тогда, когда ты пребыва-ешь во Христе, и Христос — в тебе.

Воин-мученик Евгений Родионов

107

Во все времена мученический подвиг — жертвенная смерть за Христа — считался самым достойным и великим венцом челове-ческой жизни. И это потому, что мученики с максимально возмож-ной силой и убедительностью утверждали своей смертью такие жизненные сверхценности, за которые не только не страшно, но даже радостно умирать. Своей смертью, как это ни парадоксально, они вливали в души и сердца людей новые потоки энергии жизни, освобождали их от страха, малодушия и греховного оцепенения, толкающих их на любые преступления ради сохранения своей крохотной и серенькой земной жизни. Страх, малодушие и грехов-ное самолюбие раскалывают и разрывают все существо человече-ское. Разрыв проходит по линии совести, наполняя душу густым мраком нравственных терзаний и сомнений. Этот внутренний раз-лад и вражда зачастую вырываются наружу вспышками ненави-сти на все и вся и заливают землю потоками крови ослепших от своей злобы людей. Всегда требовалась жертва, которая была бы способна успокоить своим неземным миром разрушительную сти-хию мятущейся совести и радостным светом разогнать мрак страха смерти, словно гвоздями прибивающий человека к праху и тлену земной жизни. Мученики Христовы — самые близкие и верные ученики Христа, вслед за Ним и вместе с Ним они несут нам весть о победе над смертью и о новой жизни...

* * *Солнце ликующе сверкало на небе. Его лучи игриво цеплялись

за позолоченные кресты, надписи на могилах, стекла машин и сол-нечными ослепительными зайчиками отскакивали от них, прыгая по лицам людей. Этим маленьким солнечным непоседам сегодня раздолье: целый день люди будут идти к солдату.

А она стояла в этом лучезарном сиянии Дня Святой Троицы, 23 мая, окруженная плотным кольцом людей, словно раздавала всем частички этого майского солнечного света. Она стала как бы частью и продолжением Жени, живой связью с ним, земной его ипостасью.

108

Евгений Родионов

109

Любовь Васильевна Родионова

110

Поэтому люди приезжают сюда не только для того, чтобы покло-ниться ее сыну, но также для того, чтобы повидаться с матерью. Эти ежегодные майские встречи с солдатом и солдатской матерью дав-но уже превратились в праздник, неофициальный праздник Рос-сии. Четырнадцать лет назад зажглась на нашем сегодняшнем ту-склом российском небосклоне звезда Евгения Родионова и до сих пор светит, очаровывая и притягивая многих и многих людей своим непривычно ослепительным сиянием. Свет его звезды сегодня сли-вается со светом вечного дня Святой Троицы. Наверное, вокруг вот таких ярких огоньков будет собираться и сплачиваться замутивша-яся, расколотая ныне на части и кровоточащая Россия. Кровь муче-ников Христовых всегда заживляла смертельные раны Руси...

К вечеру все разъедутся, а она вернется в свою одинокую квар-тиру. Она снова станет перебирать оставшиеся после сына вещи, в тысячный раз перечитывать его письма, посвященные ей стихи. И сердце вновь защемит нестерпимой болью. Но нет, она не будет плакать, и никто не увидит ее слез. К тому же самое страшное уже давно позади.

Только часто ей еще будет сниться Чечня, которую она исхо-дила вдоль и поперек в поисках своего мальчика-солдата. И се-годня она снова вспоминает, как четырнадцать лет назад броди-ла по этим ненавистным чеченским дорогам, ошалелая, почти что обезумевшая от горя, в каком-то тупом безразличии перешаги-вая через минные заграждения, не чувствуя и не замечая палок и камней, которые летели в нее, когда она проходила злыми чечен-скими деревнями. Казалось, что тело ее только по инерции дви-галось, но все в нем уже умерло вместе с сыном. Оставалась жить только мысль, что она должна найти, выкупить, продав квартиру, и вывезти домой драгоценные останки четырех русских мальчиков-пограничников, одним из которых был ее сын. Она отчетливо со-знавала, что кроме нее этого сделать никто не сможет. И эта мысль давала ей силы продолжать жить, идти дальше и не «выключать-ся» от горя.

111

Только раз она потеряет сознание, когда среди выкопанных, в ее присутствии, четырех тел она опознает обезглавленное тело сына с крестом на шее. Правда, однажды, жестоко избитая боеви-ками Басаева, она без сознания, с травмой позвоночника и раз-битой головой, целые сутки пролежит в каком-то сарае, рядом с трупом своего спутника. Но этот случай не в счет. И только раз она даст выход женской истерике отчаяния, когда с кулаками и кри-ком: «Ты не воин!.. Ты подонок!.. Ты воюешь с детьми!» — бросит-ся на убийцу своего сына...

Нет, она не будет плакать. Ей нельзя расслабляться. Завтра уже она помчится туда, где ее ждут. Поэтому она возьмет себя в руки и опять будет веселой, бодрой, решительной, по-военному немнож-ко резковатой. Бог определил ей быть сильной. Ее ждут в госпи-тале раненые бойцы-герои, ее дети, которых сын ей усыновил сво-ей смертью. А у нее их столько теперь по всей России! Ведь никто так, как она, не поймет и не утешит этих покалеченных войной ре-бят, потому что она так же, как они, знает, что такое война. Она та-кой же подранок, как они. Только их раны видны, а ее — не вид-ны, но ее сердечные раны также порой ноют от боли и кровоточат.

Нет, ей нельзя расслабляться. Постоянно приходится выиски-вать крупные суммы денег на очередную дорогостоящую опера-цию, на дорогие лекарства, на медицинское оборудование для сво-их дорогих мальчиков-героев. В поисках денег она обойдет все ка-бинеты, «достанет» самых прижимистых функционеров, что те, на-конец, убедятся, что лучше дать ей деньги — «дешевле обойдется».

Но не только в госпиталях ее ждут. Ее ждут солдаты на дальних погранзаставах. Бессчетное количество поездок в расположение во-инских частей совершит она за эти годы и пятьдесят шесть из них — в горячие точки Чечни. Там она станет самым желанным гостем, тем человеком, которого больше чем кого-либо другого ждут солдаты.

Каждый ее приезд в боевое подразделение станет праздником для солдат, потому что помимо многочисленных подарков для них (а она за эти годы перевезет их свыше 700 тонн!) она каждый раз

112

привозит с собой тепло и любовь их матерей. Каждая походная про-мокшая палатка, куда она зайдет, чтобы выпить с ребятами крепко-го солдатского чая, превратится в частичку их сказочно далекого родного дома. Ее знают все солдаты в Чечне. Знают, что она свой человек, что она никому не будет обузой, что во время смертель-ной опасности она не закричит от страха. А сколько раз она чудом спасалась от смерти, как будто вместе с сыном она уже обрела бес-смертие! Господь хранил ее, потому что она — солдатская мать...

Если б я мог, я подарил бы ей все цветы мая! Но я знаю, что она их все отнесла бы на могилу сына, чтобы украсить ее как царское ложе, ведь мучеников подобает чествовать по-царски.

Инок Максим (Смирнов), май 2010 г.

Солдатская мать

113

МАТЕРИНСКОЕ СЕРДЦЕ

Всю ночь ты просидела с ним одна. Вернее, с тем, что от него осталось... В окно глядела сонная луна. Давила непосильная усталость. Полгода находился сын в плену. Полгода с умирающей надеждой.Ты все прошла: Бамут и Ханкалу —И, наконец, узнала по одежде...Платила деньги, заложив жилье, Посредникам — за вести — и убийцам,чтоб показали место за жнивьем и на беде смогли обогатиться. А как иначе? Где теперь свои? Им дела нет, живой он или мертвый. Оставили солдат, не помогли.И вот перед тобой — ужасный сверток... В горах Чечни хлебнуть пришлось сполнапобоев, издевательств и глумленья.Неужто не Москва, а ты сама В ответе за бездумные решенья?Своей судьбой,

НА НЕОБЪЯВЛЕННОЙ ВОЙНЕСтихи Вячеслава Ерохина

114

здоровьем, жизнью всей, поставленной на кон. Любимым Женей. При полном равнодушии властей, Изведавших восторг от поражений. Отец не вынес.Не сдавай, держись. Неси свой крест, ты не одна, поверь мне. Сурово нас испытывает жизнь, И каждому отпустится по вере. Нас слишком много — слишком мало нас!Мы — пальцы, растопыренные в драке. Для этих честь важна, для тех — приказ,но чаще — деньги, вложенные в банки.Газеты, «Вести», пьяный президент — гарант твоей неугасимой боли. ... Так быстро приближается рассвет. Придут друзья, с кем сын учился в школе... Уходит ночь, и что там, впереди... Любительские снимки... как их мало!Стихи из писем. Душу бередит строка:«Всегда ты будь со мною, мама». «Всегда, всегда», — выстукивает пульс,и слезы прожигают крышку гроба... С тобою, мать, скорбит Святая Русь. Ты заслужила милости у Бога. Звонят. Ты поднялась:

115

«Сынок, прости!..» —прижав к груди его нательный крестик. Ты все прошла, стремясь его спасти. И верю я, что вы спасетесь вместе.

ЖЕНЯ

И в наши дни святые ходят рядом,Но их прославят через поколенья.Он не затворник, из погранотряда.Наверно, не постился так, как надо,но, погибая, думал о спасенье.Кто знает...Там, в плену, ведь не хоронят:зароют в яму, тело обезглавив...Сказать бы мог убийца — Хойхороев,матерый волк, застреленный в облаве.На этом свете получил возмездье.Убил, но не поставил на колении не заставил снять нательный крестик,чтоб Женя изменил Христу и Вере.Христовый ратник... воинство Христово.За Родину, за Веру, за Царя!Встают в глазах полки и батальоны,Орлы над ними в вышине парят.Донцы, внося смятенье в вражье войско.Пехота, чья выносливость — на диво.И на парадах поражали лоском

116

***Опять в Чечню ты едешь, на войну.Что Бог послал, везешь солдатам помощь.Ты там душой горишь в земном адуи мыслей от себя дурных не гонишь.Там голыми руками — за снаряд.Перчаток нет, а курева — в помине.Трепещет не бандитов наш солдат,

и берегли до смерти честь мундира.Их перед лютой бранью освящали.Заступники небесные являлись.Они друг другу все тогда прощали,В походной церкви строем причащали.И было жутко, но сдирали кожув плену — не принимавших веры вражьей.И в наши дни солдатом вызов брошен,и лик его святым венцом украшен.Святая Русь, ты потому и свята:Без Божьей веры все теряло смысл.Где идеалы взять сейчас солдату,за чей навар отдать придется жизнь?Он погибал с товарищами вместе,мальчишками с его же блокпоста.Истлели вещи, но остался крестик,ценней, чем с письменами береста.Вознесся выше роста на могиле.Горит лампадка, слышен скрип шагов.И в наши дни рождаются святые — гореть лампадой посреди снегов.

117

а жуткого понятья — «перемирье».Там «черные акулы» — под чехлом.Отнять победу вновь хотят обманом.И, чувствуя предательство, рывкомгромит бандитов ганерал Шаманов.Там Трошев подступает к Ведено.Дрожит Басаев, умоляя НАТО.Нам времени в обрез отведено.Скорее, мать, дай варежки ребятам.Они, конечно, справятся без них.В их душах вызрел русский дух отпора.Но теплота от слов твоих простыхпорой необходимее, чем порох.Нам хронику покажут про войнуна этот раз из блиндажей российских.Забыв о тех, кто до сих пор — в плену,при залпе пушек вспоминает близких.

Отзыв командующего Западной группировкойвойск в Чечне генерал-лейтенанта В.А. Шаманова

118

Ему, от власти — «дезертиру», Душой поверила лишь мать...И лишь она пошла по миру —В Чечню враждебную — искать...

К упрямой матери солдатаИ сам Хоттаб не так был строг...Лишь пнул прикладом автомата:Ищи, мол, где твой сдох щенок...

...В бреду от ран, в полусознанье,Он был пленен уж чуть живой...Но на вопрос врагов — про званье,Ответил гордо: «Рядовой!»

Овраг, ручей, примятый кустик,Где ждут бараны свой убой...Ему сказали, что отпустят,Лишь крест при всех он снимет свой...

И тут же камеру включили,От джипа дали фарой свет...Солдата смерти не учили,И он ответил просто: «Нет!»

«Ну что ж, мы веры не меняемТем, кто своей рукой не смог...Но мы башку им отрезаем,И вера их — у наших ног...»

ПАМЯТИ СОЛДАТА ЕВГЕНИЯ РОДИОНОВА

119

Потом «братва» как ни старалась, Солдата в яму волоча, Крест сбросить все не получалось — И ни с груди, и ни с плеча!

.. .Когда могилу разрывала (Три тыщи баксов — вся цена!), То лишь по крестику узнала Кровинку родную она...

Об этом подвиге узнала Вся христианская страна! …Мать пред иконою стояла — Мироточила вновь она!

Вновь из-под храмового лака Сын как живой на мать глядел... Святой солдат не просто плакал — Он мир живых еще жалел!

А мать убийц не проклинала — Лишь тех, кто развязал войну! — И сын ее — она-то знала! — Взял на себя и их вину...

Александр Кузьмин

120

«ОТ КРЕСТАДО КРЕСТА...»

(вместо послесловия)

«...Россия, как и Церковь, — на крови...»В. Ерохин

«Здесь лежит русский солдат Евгений Родионов, защищавший Отечество и не отрекшийся от Христа, казненный под Бамутом 23 мая 1996 года» — это надпись на кресте, осеняющем могилу по-граничника Евгения Родионова. Его страшная и одновременно величественная история в лихие 90-е всколыхнет всю Россию и на многие годы соделает его совестью молодого перестроечного поколения, одним из самых любимых героев современной России.

«Он душу России спас» — эти слова ветерана, положившего свой воинский орден на могилу пограничника Евгения Родионова, не просто громкая фраза. Это — четкая, точная формула русского подвига, русской отваги и русской жертвы.

И эта бессмысленная, непопулярная и преступно ненужная Че-ченская война в контексте этой формулы вдруг сразу обретает не-обычайно великий смысл, оправдание и значение.

Если для определенной части россиян русские жертвы Чечен-

121

Рядовой Евгений Родионовна картине-панно Павла Рыженко «Страшный суд»

ской войны — только «пушечное мясо» в финансовых разборках олигархов, всего лишь «груз–200», то для наших врагов смерть каждого нашего солдата имеет иное значение. В отличие от мно-гих современных россиян, которые забыли или просто «не знали», что крест есть наше главное русское оружие победы, чеченские распинатели наших солдат, как показала война, это хорошо пони-мают. Иначе чем еще объяснить эту поистине демонскую настой-чивость в требовании отречения от русского мальчика-солдата и то дикое остервенение, с которым они казнили его в «наказание» за решительный отказ снять со своей груди крест.

В глазах наших врагов, и не только чеченских боевиков, Рос-сия ненавистна и страшна именно как Россия православная, хотим мы этого или не хотим. Им, нашим врагам, неважно, сохраняем ли мы еще веру своих отцов или уже достаточно «цивилизовались»,

122

чтобы быть на уровне требований нашей современной «супердей-ствительности». При удобном случае они будут убивать и распи-нать нас именно как православных, хотим мы, опять-таки, этого или не хотим.

И пусть говорят, что нередко копии приказов с маршрутами о передвижениях наших частей каким-то непонятным образом по-падали к «чехам» и что сотни и тысячи молодых жизней приноси-лись в жертву чьим-то финансовым интересам. Пусть изрыгается кощунственная ложь о «пушечном мясе». На войне и один русский солдат «в поле воин», потому что каждый русский солдат пооди-ночке имеет возможность стать победителем над смертью, умерев, как умирает русский воин-христианин или потерпеть поражение, оставшись жить ценой предательства и отречения.

Ф.М. Достоевский писал по поводу другой, современной ему Русско-турецкой войны: «Спросите народ, спросите солдата: для чего они подымаются, для чего идут и чего желают в начавшейся войне, — и все скажут вам, как один человек, что идут, чтоб Хри-сту послужить, и ни один из них не думает о захвате» (Дневник пи-сателя). А ведь так было всегда, за все время существования Рос-сии, Святой Руси. И невольно напрашивается мысль, что все вой-ны, которые вела Россия и которые, может быть, еще придется ей вести волею Промысла Божия и силою ее тысячелетнего потенци-ала святости и помимо сознания ее правителей и большинства ее населения получат именно этот священный характер, как это про-изошло с самой страшной Второй мировой войной.

И пусть теряются, смазываются в современном мировоззрен-ческом хаосе и неразберихе смыслы и цели этой «неизвестной» Кавказской войны. Ради одной великой цели — «чтоб Христу по-служить», можно без сожаления умирать. И в этой всегда сохра-няющейся для нас, русских людей, возможности и способности послужить Христу, если не жизнью, то смертью — суть свидетель-ства (мученичество по-гречески означает «свидетельство») Евге-ния Родионова, а в его лице всех героев Чеченской войны, не вер-

123

нувшихся домой. Разве это не великое чудо Божьего Промысла, что враги жестокостью своею понуждают нас вспомнить главный источник всех наших тысячелетних побед.

Поэтому на вопрос, за что воевали наши ребята в Чечне, мы мо-жем ответить: они воевали, чтобы вопреки всему отстоять честь и достоинство России, честь и достоинство русского человека. Что-бы мы, погрязшие в бесчисленных развлекаловках комфорта, про-трезвились, наконец, и обрели себя. Обуреваемые унынием по причине себялюбивого желания не опоздать на «праздник жиз-ни», мы перестали верить в возможность подвига жертвенности и любви. И героические ленты прошлых лет стали забываться в ха-осе новомодных «переосмыслений истории», где злодеи и герои, победители и побежденные причудливым образом меняются ме-стами. Они воевали, чтобы напомнить нам о своем предназначе-нии — быть верными великой идее Православия, удерживающей мир от «расчеловечения», и продолжали нести свой, Богом опре-деленный Крест, показывая миру образцы жертвенной любви, му-жества и святости, да не погрузится мир окончательно в бездну малодушия и страха, толкающих его на любые преступления ради сохранения своего примитивного земного благополучия.

Но скажут нам: война — это особая «экстремальная» ситу-ация, и здесь действует особый Промысл Божий. Но разве все мы сейчас живем не в «экстремальной» ситуации, и разве темпы смертности у нас не равняются военным? Мы должны увидеть осо-бенный Промысл над всеми нами, русскими людьми. И «экстре-мальность» той Чеченской войны есть только резкое отражение общероссийской «экстремальности». Видимо, нужно, чтобы рус-ские люди оказались в экстремальной, безнадежной в плане че-ловеческих возможностей спасения и выживания ситуации, ког-да помощи искать негде и ждать неоткуда, кроме как от Бога. Кого любит Господь, того и наказывает. Скорбями и тяжелыми испыта-ниями пытается Он вернуть «замутившуюся» Россию на предна-значенный ей от рождения и добровольно ею когда-то избранный

124

путь. И мы не должны отрекаться от этой русской судьбы, которой все равно не миновать. Нужно просто увидеть во всем происходя-щем сегодня с нами чудо любви к нам Господа, Который принима-ет и спасает сегодня приходящих к нему не «от избытка», а от ве-ликого «недостатка» и тяжелых потерь.

Особенно ярким свидетельством сегодня этого чуда любви к нам Господа является судьба солдатской матери Л.В. Родионовой. Самое удивительное в ее истории то, что пройдя все круги ада, она не замкнулась на своем горе, не отгородилась от мира своей бе-дой, не отчаялась и не ожесточилась. Жертва верности Христу и Отечеству, которую принес ее сын, явилась источником ее сегод-няшнего жертвенного служения русским солдатам: это и ее мно-гочисленные сопряженные со смертельной опасностью поездки в Чечню, где бойцы встречают ее как маму. Это и ее материнская забота о наших раненых героях-бойцах в госпиталях. Всю свою нежность и любовь к сыну она отдает русским солдатам, навсегда

Ногинск. Богородское кладбище. Памятник воинам, павшим в Чечне

125

став солдатской матерью. Сегодня она — живая легенда. Не поли-тик, не военный, не артист, не ученый, а простая русская женщи-на, мать солдата в наш век всеобщего распада, уныния и равноду-шия своей беззаветной жертвенной любовью будет вселять уве-ренность и надежду во многие сердца.

И не знаешь, кому удивляться больше — сыну, подвиг которого славится сегодня по всему миру, или матери, жизнь которой после смерти сына стала отблеском его славы. Их судьба вписалась яр-кой страницей в историю России...

* * *Читая рассказ матери солдата, напечатанный в этой книжке,

вступаешь в одновременно страшную и чудесную область света, непривычно ослепительного для нас, где словно оживают леген-дарные герои духа, сходят с икон и со страниц житий — воскре-сают в своих сегодняшних неожиданных преемниках. Ты думал, что эти герои духа там, в легендарном полумраке, в романтиче-ской древности, так резко контрастирующей с нашей современ-ной эпохой, а они — среди нас, проявляются, оживают сегодня в наших современниках.

Инок Максим (Смирнов)

126

P.S.

Вашингтон. 31 мая, 2011 года. Интернет-сообщество «Право-славный устав во всей полноте» сообщает о публикации на сай-те Северо-американской конференции канонических православ-ных епископов новой редакции воинской панихиды. Данная за-упокойная служба рекомендована православным капелланам ар-мии Соединенных Штатов для совершения поминовения погибших воинов в праздник Усекновения главы Иоанна Предтечи и Дими-триевскую субботу.

В тексте отпуста новой редакции службы, в отличие от привыч-ного русским верующим чинопоследования, поминается множе-ство святых, чаще всего воинов-мучеников, как древних, так и но-вых (без определенной последовательности по чинам святых или хронологии их подвигов). Последним в этом перечне упомянут «новомученик Евгений Воин» — Евгений Родионов, рядовой рос-сийской армии, погибший в чеченском плену, отказавшись при-нять ислам и снять нательный крестик.

Почитание мученика Евгения растет с каждым годом. Иконы мученика Евгения Воина уже находятся в греческих и сербских храмах. Теперь они стали появляться и в православных храмах американских военных баз.

127

СОДЕРЖАНИЕ

«Солдатская служба — жертвенное служение» . . . . . . . . . 4

«Бог определил мне быть сильной» . . . . . . . . . . . . . . . . . 29

«За веру Христову и Отечество жизнь свою положивший» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 79

Сильнее смерти любовь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 87

«От креста до креста...» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .116

Подписано в печать 20.03.2012 Формат 60х88/16. Печ. л. 8. Тираж 5000 экз.

Ответственный редактор А.В. БлинскийРедактор, корректор К.В. Шилова

Художественный, технический редактор Т.А. Индутная

Инок Максим (Смирнов)

СИЛЬНЕЕ СМЕРТИ ЛЮБОВЬ

Издательство «САТИСЪ»,лицензия ИД № 05426 от 20.07.2001 г.

199034, Санкт-Петербург,В.О., Большой пр., 8/4, лит. А.

Тел./факс (812) 323-63-42.e-mail: satis-redakt@yandex.ruПредставительство в Москве:

8-916-332-55-45,ул. Савеловская Линия,

владение 35, строение 2.Проезд до ст. м. «Дмитровская»