МІНІСТЕРСТВО ОСВІТИ І НАУКИ УКРАЇНИ

ЗАПОРІЗЬКИЙ НАЦІОНАЛЬНИЙ УНІВЕРСИТЕТ

Індивідуальне завдання №2

З курсу «Історія зарубіжної літератури»

З теми «Драматургія В. Шекспіра у світлі психоаналітичної критики

(на прикладі трагедії «Макбет»)»

Виконала:Студентка групи 2330-201а

Єлісєєва Яна Євгенівна Перевірила:

Василіна К.Н.

Запоріжжя 2011

Трагедія У. Шекспіра «Макбет» - скарбниця цікавих з точки зору

психоаналізу образів, тут розкриваються сумніви і страхи, нав’язливі ідеї та

боротьба свідомого з підсвідомим. У цій творчій роботі будь-які дії чи

характеристики персонажів будуть трактуватися без урахування психічних

особливостей самого Шекспіра, оскільки, за Б. Брехтом, митець лише

відтворював об’єктивну картину дійсності, зображував дію так, ніби вона

насправді відбувалася.

Сюжет трагедії розгортається навколо деградації особистості навколо одного

з ватажків шотландського війська, Макбета, який, довірившись віщуванням

потойбічних сил здійснює кровавий шлях до влади, вбиваючи колишніх

соратників та перетворюючись на жорстокого тирана. Одним з найкраще

викреслених образі, на мою думку, постає образ леді Макбет.

Спершу автор показує її як владну жінку, що каже про «благостное млеко»

характеру свого чоловіка, і ладна допомогти йому слідувати своєму

марнославству та жадобі влади.

Вона постійно сварить чоловіка за боязкість, на що той відповідає, що леді

Макбет треба було б народжувати і виховувати лише хлопців. Можна

зробити припущення, що її батько загинув на війні, і вона виховувалася

матір’ю, яка вимушена була вирішувати всі проблеми самотужки. Можливо,

батько її недооцінював, оскільки ми кажемо про 12 століття (трагедія

розгортається саме в цей час), коли усі сподівання батьків були на

наслідників чоловічої статі, які могли б унаслідувати наділ та вести

господарство. Таким чином, дівчинка, як жертва Едіпового комплексу могла

стати дуже жорсткою, щоб довести батькові, що теж має чоловічі якості.

Підтвердженням цьому є репліка леді Макбет, коли вона відправляє чоловіка

на вбивство Дункана:

Леди Макбет

А вдруг они проснулись - и не вышло?

Нам страшен неуспех. Чу! Их кинжалы

Я положила на виду. Не будь он

Во сне похож на моего отца,

Я бы сама все кончила.

Таким чином, схожість короля на батька жінки з одного боку, є, можливо

однією з причин її прагнення до вбивства (якщо виходити з нашої теорії – він

їй приділяв недостатньо уваги), а з іншого боку – обумовленням її

нездатності самій завершити почате, хоча ми бачимо, що їй властива

рішучість: коли Макбет каже, що боїться завершити справу зі слугами, вона

бере кинджали і самотужки доводить справу до кінця.

До цього треба додати той факт, що протягом трагедії ми жодного разу не

зустрічаємо дітей леді Макбет. Можливо, тут прихований психологічний

підтекст. Д. Пайнс твердить, що у випадках, коли жінка виховується або

жорстокою матір’ю, втративши батька, або їй приділяється недостатня увага

у дитинстві, відбувається регрес вагітності, несвідоме використання жінкою

свого тіла (передчасні пологи чи аборти). Сексуальні бажання до партнера

матері у дитинстві заломлюються під кутом «самозаборони» і «придушення»

і викликають подальші проблеми у дорослому житті.

На початку трагедії свідоме домінує у леді Макбет, варто не погодитись з М.

Морозовим, який стверджує, що втрата нею свідомості у третій сцені другого

акту – прорив несвідомого, схоже, що це усього лише показовий виступ, з

ціллю дати зрозуміти дворянам, що самі господарі шоковані скоєним.

Тут хотілося б вказати на такий момент як руки. Коли, скоївши страшний

злочин проти Дункана, Макбет дивиться на свої руки:

Макбет

(глядя на свои руки)

Печальный вид.

Леді Макбет наче б то не звертає уваги на такі дрібниці, і взагалі, у тому

діалозі, закликає чоловіка не думати про все це, інакше вони втратять глузд:

Леди Макбет

Сказать: печальный вид -

Нелепо.

Пізніше ми повернемося до розгляду мотиву закривавлених рук.

Всі свої страхи леді Макбет ховає у підсвідомості, використовуючи

проекцію: вона не сприймає ці страхи у собі, а помічає лише у Макбета,

акцентуючи увагу на тому, що чоловік чомусь невиправдано боїться скоїти

злочин, потім – що боїться завершити справу до кінця, нарешті – що боїться

конкуренції в обличчі Банко та його привида.

Леди Макбет

Слабый!

Дай мне кинжалы. Спящий и мертвец -

Как живопись; черт на картине страшен

Лишь детям. Если рана не закрылась,

Я слугам кровью вызолочу лица,

Чтоб их вина сверкала.

Щоразу леді Макбет ставить питання чоловікові: «А чи ти чоловік?», як,

наприклад, на бенкеті, коли вона додала, ніби той маніриться і прикидається.

Знову, ми бачимо зневагу до чоловіка (можливо, як прагнення показати, що

вона сильніша духом).

Також, подружжя часто згадує у своїх діалогах життя «під маскою», тобто, як

і у справі Фрейда про «Людину зі щуром», леді Макбет та її чоловік

проектують у зовнішній світ припущення, що в них є думки, про які вони не

здогадуються, тобто ендопсихічне сприйняття витісненого.

Проблема леді Макбет ще й в тому, що, як помітив І. І. Іванов, в неї досить

імпульсивна натура, яка не має на меті прораховувати наслідки скоєного так

точно, як це робив Макбет у сьомій сцені 1 акту:

Макбет

Во-первых,

Я - родственник и подданный ему,

Прямой защитник; во-вторых, хозяин

И должен дверь захлопнуть пред убийцей,

А не с ножом идти. Дункан к тому же

Господствовал так мягко, так был светел

В великом сане, что его дела,

Как ангелы, воскликнут гласом трубным

Об ужасе его уничтоженья.

И жалость, как младенец обнаженный

Верхом на вихре или херувим,

Несущийся на скакуне воздушном,

Повеет страшной вестью в каждый глаз,

Чтоб ветер утонул в слезах.

Саме тому, коли леді Макбет втрачає ілюзію вседозволеності, і бачить

реальні наслідки правління свого чоловіка (який, натомість, с самого початку

розумів, що на нього чекає, і свідомо обрав свій шлях), підсвідомість починає

прориватися у зовнішній світ.

Надзвичайно яскравим являється її сомнамбулізм. Це приклад психічного

розладу у жінки, взагалі, сомнамбулізм характерний для дітей та підлітків. Ці

дії помічені після того, як Макбет вирушає у похід, тобто жінка залишається

наодинці зі своїми страхами за себе і за чоловіка, об’єкт проектування

страхів далеко звідси, тож свідомість починає відступати.

Отже, які дії скоює леді Макбет уві сні?

Придворная дама

С тех пор как его величество выступил в поход, я видала, как она

вставала с кровати, накидывала на себя ночной халат, отпирала стенной

шкаф,

доставала бумагу, складывала ее, писала на ней, перечитывала, потом

запечатывала и снова ложилась; и все это в глубочайшем сне.

Тут, незважаючи на те, що характеристика проводиться за Фрейдом, не

можна не згадати теорії Лакана про несвідоме. Його критика оповідання

Едгара Алана По «Викрадений лист» наводить на подібну думку і тут: як і в

тому оповідання, ми не знаємо, що пише королева у листі, але він несе якусь

важливу функцію, а саме – уособлення несвідомого. Можливо, це зізнання у

гріхах, можливо – прохання про допомогу, можливо – лист до батька? В

будь-якому разі, що б не писала леді Макбет – писала вона, керуючись

підсвідомістю.

Наступним моментом, вартим уваги є руки – вона намагається стерти з рки

пляму крові, яка ніяк не хоче піддаватися. Образ, який асоціювався у неї з

відчайдушним вбивством (що є традиційним) проривається у неї, і, коли

згадати її репліку стосовно свідомого жаху Макбета (про яку писалося

раніше), то тут вона вже не так нехтує проблемами совісті. Леді Макбет

«умиває руки», тобто, десь у глибині її єства з’являється нав’язлива думка,

що низка вбивств, на які вона надихала чоловіка, лежить і на її совісті, і

тепер, коли вона і рада б відмитися, одна пляма ніяк не хоче витиратися. Це

навіює згадку про чарівні ключі Синьої Бороди, де жінка порушила заборону,

а крапля крові, що не хотіла витиратися, ставала викривальним елементом.

Вона і уві сні згадує про боязкість чоловіка, очевидячки, вона це потай

зневажає. Владу вона називає не чоловіковою, а спільною, і твердить, що

ніхто не зможе її відняти. Але тут постає інше питання: влада є, але влада

кривава. Всі аромати Аравії не здатні замаскувати запах крові, та, можливо,

розкладення її власної особистості.

Образ леді Макбет якнайкраще розкриває протиріччя свідомого та

несвідомого у людині, наглядно демонструючи вихід несвідомого з-під

контролю персонажа. Усі таємні страхи мають своїм початком Едипів

комплекс, який стає однією з причин духовного дисбалансу леді Макбет. З

іншого боку, деградацію особистості ми не можемо спостерігати в неї у

повній мірі, бо деградація – це регрес у своєму якісному значенні, в

моральному плані – відмирання «гарних» рис, якостей та поява «поганих»

(якщо міркувати примітивно). Але гарних якостей леді Макбет упродовж

п’єси не втрачає, як і на початку, підтримує чоловіка, і, зрештою, робить все

заради їх спільного добробуту. Так і погані якості її не примножуються:

готовність іти на криваві вбивства лише раз переростає у саму дію, далі ж –

це повсякденне для леді Макбет; що, однак, як виявляється з її марень, не

зовсім відповідає дійсності. Більше того, через протиріччя, що зростають,

леді Макбет помирає (причини смерті не розкриті, але зрозуміло, що смерть

не на фізіологічному рівні).

При проведенні аналізу використовувалися наступні статті:

1. Морозов М.: Шекспир//"МАКБЕТ". ДРУГИЕ ПЬЕСЫ ВТОРОГО

ПЕРИОДА

2. Иванов И.И.: Уильям Шекспир. Его жизнь и литературная

деятельность//"Отелло". "Макбет". - "Король Лир". - Катастрофа в

шекспировских трагедиях и общий смысл нравственного

миросозерцания поэта.

3. Б. Брехт.: Вступительное слово к "Макбету"

Додаток. Критичні статті за твором «Макбет»

Б. Брехт.: Вступительное слово к "Макбету"

Некоторые из моих друзей откровенно и без околичностей меня заверяли, что

пьеса "Макбет" их ничем не может заинтересовать. Они говорили, что все это

бормотание ведьм им ни к чему; поэтические переживания вредны - они

отвлекают современного человека от того, чтобы вносить в мир порядок, и

вообще идеализация невозделанных земель, каковы, например, пустынные

степи, совершенно несвоевременна в такую эпоху, когда вся энергия

человечества должна быть направлена на то, чтобы заставить эти степи

заняться производством пшеницы. К тому же усилия по превращению

пустынных степей в плодоносные поля и цареубийц в социалистов не только

полезнее, но и поэтичнее. К подобным возражениям следует прислушаться со

всей серьезностью, - ведь они исходят от людей, наделенных свежим

восприятием, которых, как мне кажется, н непременно следует приобщить к

театру. Нельзя на этих людей воздействовать и доводами эстетики, хотя

таковых у нас достаточно. В настоящее время мы располагаем по меньшей

мере пятью или десятью эстетическими системами. Каждый, кто посмотрит

пьесу "Макбет", убедится в том, что эта пьеса - за вычетом нескольких

частностей - не выдерживает современной театральной! критики. Не будем

уже говорить о том, что, к примеру, наша наука о психологии убийства

научилась пользоваться гораздо более тонким и совершенным

инструментарием. В отношении психологии убийцы данная пьеса ничему не

может научить эпоху, знакомую и с образцово-натуралистическими

произведениями прошлого века, и с расцветом науки. Но и как произведение

для театра данная пьеса слабо построена и вообще отличается

композиционной рыхлостью. Хотя до начала спектакля и остается всего

десять минут, я готов вам это доказать. Прежде всего хотелось бы обратить

ваше внимание на пугающее отсутствие логики, которое, видимо, было

свойственно и самому замыслу этой пьесы. Если, например, в начале пьесы

военачальник Банко слышит предсказание, что потомки его будут королями,

не имеет никакого значения тот факт, что в истории они и в самом деле

заняли престол. В пьесе этого не происходит. Можно было бы пройти мимо

такого противоречия, если бы вся пьеса не строилась на том, что исполняется

вторая часть предсказания, а именно - что Макбет станет королем. Если

вообще эстетика играет какую-нибудь роль при сочинении драмы, то зритель

вправе требовать, чтобы пророчества исполнялись, если уж он настроился на

то, что они исполнятся (как это происходит в случае с Макбетом, который и в

самом деле становится королем); он вправе требовать, чтобы его ожидания

оправдались и чтобы сын Банко стал королем, прежде чем занавес опустится

в последний раз. Но вместо этого королем становится Малькольм, сын

убитого короля Дункана, и зритель так и остается в дураках с этой уже

зародившейся в нем напрасной надеждой - увидеть, как сын Банко взойдет на

престол. Сын Банко - Флинс. Когда Банко погибает от руки убийцы, Флинс

бежит, и Макбет горько сетует на то, что теперь ему не обобраться забот и

тревог из-за этого Флинса. Он, видимо, точно так же уверен в исполнении

пророчества, как и зритель. Однако Флинс, бегство которого обставлено с

большой значительностью, так больше никогда и не появляется. Остается

только предположить, что автор о нем забыл или что актер, игравший

Флинса, плохо справился со своей ролью и не заслужил права появиться в

конце и раскланяться вместе со всеми. Неужели же мы обязаны, триста лет

подряд, скрывать от наших друзей плоды подобной халтуры? Видите, я

соглашаюсь с моими друзьями: нет, не обязаны! Ясно, что пьеса "Макбет" -

за вычетом нескольких частностей - не выдерживает обычных требований

современной театральной критики. Полагаю, что, не рискуя впасть в

преувеличение, могу заявить: она не выдерживает и требований

современного театра. У меня нет точных данных, но я не думаю, чтобы эта

пьеса, - во всяком случае, в последние пятьдесят лет - могла иметь успех в

каком бы то ни было из наших театров, каков бы ни был перевод и какова бы

ни была режиссерская трактовка. В особенности это отyосится к

центральным эпизодам пьесы, где Макбет запутывается в кровавых, но

бесперспективных предприятиях, - эти сцены никак не могут быть

представлены в том театре, каким он в настоящее время является. А ведь эти

сцены безусловно самые важные. Здесь я не могу дать сколько-нибудь

исчерпывающего ответа на вопрос о том, почему эти сцены не могут быть

представлены; могу только выделить то, что мне кажется основной

причиной. Мы видели, что здесь налицо известная нелогичность, некий

стихийный произвол, который спокойно берет на себя все технические

последствия "децентрализации" театрального зрелища. Эта известная

нелогичность, эта все снова нарушаемая стройность трагического

происшествия нашему театру несвойственна; она свойственна только жизни.

Рассматривая пьесы Шекспира, к которому, безусловно, можно отнестись с

некоторым доверием, мы вынуждены прийти к выводу, что когда-то

существовал театр, находившийся в совершенно ином соотношении с

жизнью. Однажды в беседе выдающийся романист Альфред Деблин

выдвинул против драмы уничтожающий довод, будто бы этот род искусства

вообще не способен к правдивому воспроизведению жизни. Создание драмы,

по его словам, требует скорее искусственности, чем искусства, в ней нет

непосредственной правды, и драма никогда не может поведать нам о жизни, а

только о душевном состоянии драматурга. Это утверждение, без сомнения,

справедливо, если отнести его к спектаклю, - в особенности когда дело

касается пьесы, которая разыгрывается на известном интеллектуальном

уровне. И, может быть, это верно в отношении той части немецкой

драматургии, от которой немецкий театр заимствовал свой стиль. Но драма

Шекспира и, наверно, его театр были по меньшей мере очень близки той

форме, которая позволяет в неприкосновенности передать эту правду жизни.

Шекспир мог поймать эту правду и овладеть ею благодаря той эпической

стихии, которая содержится в шекспировских пьесах и так усложняет

театральное воплощение этих пьес. Для современного театра есть один

единственный стиль, который способен действенно выразить истинный, то

есть философский смысл Шекспира, - это стиль эпический. Шекспировский

театр, который, видимо, вообще не подвергается нападкам и потому

сохраняет свою изначальную наивность, наверно, обращался к своей публике

прямодушно, предполагая, что эта публика будет думать не о пьесе, но что

она будет думать о жизни. На протяжении целого столетия мы были

свидетелями отлива, и о драматургии этого времени говорить не приходится.

Ее философское содержание равно нулю. Но и театральные авторы

последнего прилива, классики, могут с гораздо большим основанием

говорить о своей философской подготовке, чем о каком-нибудь философском

содержании своих пьес. Беда нашей (по крайней мере нашей) драматической

литературы - это непреодолимое расстояние между умом и мудростью. Когда

немецкие драматурги, - так было с Геббелем, а еще раньше и с Шиллером, -

начинали мыслить, они начинали создавать драматургические конструкции.

А вот, скажем, Шекспиру мыслить ни к чему. И конструировать ему тоже ни

к чему. У него конструирует зритель. Шекспир ничуть не выпрямляет

человеческую судьбу во втором акте, чтобы обеспечить себе возможность

пятого акта. Все события развиваются у него по естественному пути. В

несвязанности его актов мы узнаем несвязанность человеческой судьбы,

когда о ней повествует рассказчик, нимало не стремящийся упорядочить эту

судьбу с тем, чтобы снабдить идею, которая может быть только

предрассудком, аргументом, взятым отнюдь не из жизни. Ничего не может

быть глупее, чем ставить Шекспира так, чтобы он был ясным. Он от природы

неясный. Он - абсолютная субстанция. Я сделал попытку показать, что как

раз лучшее у Шекспира не может быть в наше время поставлено, ибо оно

противоречит господствующей у нас эстетике и не может быть понято

нашими театрами; и это тем более достойно сожаления, что как раз то

поколение, которое поступило правильно, выбросив из своей памяти всю

классику (ибо без переоценки важнейших идейных комплексов оно не может

утвердить себя и свое существование), могло бы обрести в драматургии

Шекспира утешительный пример того, что чистая субстанция возможна. 14

октября 1927 г.

Иванов И.И.: Уильям Шекспир. Его жизнь и литературная

деятельность//"Отелло". "Макбет". - "Король Лир". - Катастрофа в

шекспировских трагедиях и общий смысл нравственного миросозерцания

поэта.

Содержание Макбета взято из хроники Холиншеда, и поэт в очень

немногом отступил от ее фактов. В хронике Банко - сообщник Макбета, они

вместе убивают Дункана, но Макбет-король после нескольких лет

благоразумного правления превращается в тирана, губит Банко и потом

гибнет сам. Ведьмы и леди Макбет действуют и у Холиншеда, но вся история

- один из бесчисленных эпизодов мятежной шотландской старины. Макбет -

заурядный вассал-изменник и узурпатор-деспот; нет ни психологии

преступника, ни философии преступления, то есть его нравственного смысла.

Поэт и здесь открыл человека и провел его личность по всем ступеням

внутреннего развития при известных внешних условиях. Вместо жестокого

полулегендарного происшествия вышла трагедия совести.

Как всегда у Шекспира, она возникает и развивается на самой простой,

реальной почве. Макбет честолюбив как даровитый и удачливый воин и

благороден как знатный доблестный рыцарь. Достаточно этих двух стихий,

совмещенных в одной энергичной личности, чтобы возникла драма. Весь

вопрос в побуждениях извне, даже только в ободряющих случайностях.

Такие случайности - блестящие победы Макбета. Он - первый среди вождей,

ему, собственно, страна обязана славным миром: король стар и немощен.

Разве не естественно счастливому герою совершенно невольно не прямо

спросить у себя, а почувствовать в тайниках души вопрос: соответствует ли

внешнее положение спасителя родины важности его подвигов? Помните,

Макбет - не наемный слуга короля, он - властный тан, то есть в известных

пределах такой же государь, как и Дункан. Сами награды неизбежно должны

поднимать выше его честолюбивые волнения, именно волнения, - не мысли и

не планы. Все равно как у Гамлета до рассказа духа пока лишь предчувствия

души, так у нашего героя туманная мечта, которая начинает яснеть и

слагаться в идею только после встречи с ведьмами. Оба сверхъестественных

явления поэт подготовляет настроениями самих героев, и хотя духа видят

многие, а ведьм слышит также Банко, - к решительным драматическим шагам

речи привидений влекут только Гамлета и Макбета, только тех, у кого в

неразгаданных тайниках сердца уже раньше были заключены великие

чаяния. Но как Гамлету мешает "лететь к мести" идеальный и философский

строй его натуры, так и Макбета останавливают на пути врожденное

благородство и рыцарский инстинкт. И все же Макбет счастливее Гамлета.

Он не одинок со своей мечтой. Если бы Офелия оказалась способной

разделить мысли и стремления датского принца и призвала на помощь всю

вдохновляющую власть любящей и любимой женщины, драма Гамлета,

может быть, пошла бы другим путем. Но принцу пришлось одному

выдерживать натиск своих "снов" и сомнений, и извне не явилась сила,

которая оборвала бы нить его размышлений, устремила бы к делу его волю

упреками, ободрениями, страстью. Все эти орудия неотразимы в руках

женщины, и с ними выступает леди Макбет против "молока человечности",

голоса совести и рассудка своего мужа. Ведьмы вызвали страшную смуту в

воинственной душе Макбета, ему одному, может быть, совсем не одолеть бы

ее, и он предпочитает все предоставить судьбе: слишком сложный вопрос для

первобытного мозга и открытого твердого сердца шотландского тана XII

века! Но леди Макбет той же породы, только с женской нервной

решительностью: по натуре она непричастна анализу и способна закрыть

глаза на все противоречия и затруднения, раз предмет загипнотизировал ее

чувство. Это та же героиня комедий - вся порыв и отвага, - только не во имя

любви, а во имя отнюдь не менее женской страсти - блеска и эффектной

власти. Елена, стремясь к счастью с любимым человеком, ставит свою волю

вне случайностей и верит, что судьба не благоприятствует только ленивым.

Совершенно такою же философией движима леди Макбет, только на пути не

к идеальному подвигу, а к злодейству. И там и здесь одинаково нет

вдумчивости в действительность, нет критики ни собственного предприятия,

ни окружающих условий, нет, следовательно, ни малейшего повода к

сомнениям и колебаниям. Но Елена пытается выполнить вполне

естественную и законную задачу человеческой природы, леди же Макбет

ослеплена заблуждением, горит преступной жаждой, - и результаты будут

различны. Елена достигнет удовлетворения и счастья, леди Макбет быстро

сломится под непосильным бременем... Мы не желаем во что бы то ни стало

вычитывать нравственные уроки в драмах Шекспира. Но ведь гениальное

творчество по своей сущности всегда исполнено смысла и значения, и

выводы получаются невольно, в силу необходимости. А в данном случае

история леди Макбет стоит рядом с судьбой Порции, благородной и чистой

супруги Брута. Не хотел ли наш поэт показать "непрочность" женской

природы всюду, где женщина стремится из области сердца и чувства

выступить на более широкое поприще? Такой вывод, на современный взгляд,

вносит известное ограничение в безусловно прогрессивные сочувствия поэта,

но он как нельзя более гармонирует с положительной, строго продуманной

житейской мудростью Шекспира, венчающей, как мы уже знаем, пирамиду

современной ему мысли.

Бурный поток речей леди Макбет производит решительный переворот

в мыслях Макбета. Она сумела затронуть самую звучную струну в его сердце

- самолюбие мужчины, отвагу воина. С этих пор Макбет будет страшиться не

совести, а стыда: для него жена стала воплощенным укором, и он под

давлением ее фанатического воодушевления и презрительного негодования

идет на преступление, будто лишенный своей воли... Какая тонкая черта!

Неспособный отступить ни перед какой открытой опасностью, непобедимый

на поле битвы герой немощнее и слабее женщины на пути к тайному

преступлению. Макбет почти жалок со своими галлюцинациями перед

убийством, со своими запутанными смущенными речами, так же как и

Отелло - перед местью Дездемоне. Нельзя яснее обнаружить величие

благородной натуры, как показав ее смущение перед безопасным, но

презренным делом. Но то же величие заставит преступника и считаться со

своим преступлением, нести на себе всю тяжесть раз пережитого падения.

Каждый дальнейший момент драмы - новый шаг Макбета по

направлению к силе духа и мужеству. Герой со страшной мукой перенесет

перелом в своей жизни и природе. Непосредственно после злодейства он

впадет будто в гипнотический сон, с невыносимой тоской станет взывать к

своему незапятнанному прошлому, и леди Макбет придется снова укорять

его в малодушии. Даже на престоле не скоро окончательно испарится у

Макбета все "молоко человечности": тогда перед нами был бы заурядный

злодей. Лишь ценой отчаяния вернет Макбет всю свою решимость, ценой

полнейшего разрыва с былой ясностью и покоем духа. Смерть Банко,

кажется Макбету, должна бы обезопасить его власть и успокоить его. Но

оказывается, и "мертвые встают и с места гонят нас", другими словами,

нового убийства все еще мало, чтоб приучить Макбета хладнокровно

обагрять свои руки в чужой крови. Но обагрять неизбежно придется: "страх

всегда с неправдой неразлучен" и "опоры твердой не построить кровью".

Таков естественный закон зла. Его выражает и сам Макбет, придя в себя

после двукратного появления духа Банко: "Вижу я, что кровь нужна и

дальше". И он повторяет только истины и факты, давно и множество раз

объясненные поэтом в английских хрониках. В них Шекспир с особенной

тщательностью следил за неизбежным сцеплением насилий и роковых

последст-вий, всякое злодейство немедленно клеймил угрозой неотвратимой

кары и даже Генриха IV, не умышленного злодея и не насильственного

узурпатора, заставил до конца дней сетовать на неправый путь к престолу,

припоминать пророчество недостойного, но преступно низверженного

короля: "Придет пора, когда порыв измены и греха прорвется смрадным

гноем". И - что особенно замечательно - Генрих доживает до мрачных дум

Макбета, столь же безнадежно судит о человеческой жизни и свою судьбу

считает "печальной драмой".

Но Генрих - не убийца. Что же произойдет с Макбетом? Даже Ричарда

III, добровольного и обдуманно последовательного злодея, накануне

решительной битвы мучают привидения и совесть лишает сна. А Макбету

стоило огромных усилий задушить в себе голос врожденного благородства, и

для него закрыт путь самоуверенного невозмутимого преступления. До

убийства Банко он все еще не может освоиться с насилием, и именно в

минуту гибели врага совесть повергает его в жесточайший припадок ужаса.

Тогда остается одно из двух: или трусливо отступить от дальнейшей борьбы,

бежать от существования, без конца плодящего злодейства, или

окончательно порвать с "человечностью" и с закрытыми глазами устремиться

вперед, до самой пропасти. Первый исход - для людей по натуре слабых,

сильных минутными порывами и нервным возбуждением: такова леди

Макбет. Но он - мужчина, герой с головы до пят, он весь дрожит в гневе при

одной мысли об отступлении. Тень Банко оставляет нам совершенно

преобразованного Макбета, - с этой минуты ни сомнений, ни душевного

разлада. Король в положении человека, занесшего руку и готового разить

кого угодно и что угодно на своем пути. В сущности, катастрофа

совершилась с первым приливом отчаяния. Все нравственные нити

порвались, Макбет - бездушная губительная стихия, утратившая всякий

смысл жизни, кроме злобы на врагов и жажды мести. Он с нетерпеливым

пренебрежением встретит весть о смерти супруги, он проклянет жизнь

задолго до смерти, и знаменитый монолог, по-видимому такой

красноречивый и несвойственный древнему шотландцу, вырвется у него

невольно, будто вздох облегчения. И кто знает дикую красоту и мощь

северной легендарной поэзии, особенно шотландских старинных баллад, тот

признает правду и естественность подобного лиризма именно в устах короля

XII века.

И напрасно было бы видеть здесь личный пессимистический вопль

самого поэта. Шекспир говорит не монологами Макбета, а всей трагедией, -

трагедия же полна совершенно другого смысла. Она с неуклонной логикой

доказывает гибель зла не от внешних или каких-либо чудесных сил, а от

собственных последствий. Зло в самом себе хранит и начинает развивать

зародыш кары с первой же минуты своего торжества. Правда, преступник

успеет погубить немало добрых и невинных, но гибель каждого из них -

ступень к роковой бездне, рано или поздно поглощающей все "начатое злом".

И этот закон осуществляется одинаково и на слабых, второстепенных

виновниках зла, и на могучих героических личностях - вроде Макбета;

осуществляется не столько извне, неудачами, поражениями или иными

бедствиями, сколько в самом сердце преступника. Поэт хочет устранить

всякое значение случайностей, стечений разных обстоятельств - ради

возмездия. Он вскрывает духовный мир человека и здесь следит за

постепенным развитием разрушительной стихии, - разрушительной для зла и

созидательной для нашего чувства справедливости и нравственного

миропорядка.

Морозов М.: Шекспир//"МАКБЕТ". ДРУГИЕ ПЬЕСЫ ВТОРОГО ПЕРИОДА

Еще мрачнее становится атмосфера в "Макбете" (1605), где мы присутствуем

не только при физической, но и при нравственной гибели героя. В начале

трагедии Макбет - доблестный воин. Но он уязвлен тщеславием. Ступив на

путь преступления, он уже не имеет сил сойти с него и идет вперед к

неотвратимой гибели. Трагические события развертываются на фоне глухой

ночи, во мраке которой мелькают зловещие образы трех ведьм. Подобно

трем Паркам античной мифологии, они обретают безраздельную власть над

судьбой Макбета.

Шекспир широко использовал те искони бытовавшие в народной литературе

воззрения, которые сопоставляли стихийные явления с событиями

человеческой жизни. Так в "Юлии Цезаре" убийству Цезаря и началу

гражданской войны предшествует гроза с громом и молнией, когда "буря

роняет пламя, как будто на небесах началась гражданская война". В

"Гамлете" мы слышим о кометах, кровавой росе, солнечных и лунных

затмениях. Буре в душе Лира соответствует буря в ночной степи. Еще

сумрачней становятся зловещие явления в "Макбете". По словам старика,

беседующего с Россом ("Макбет", действие II, картина 4), эти явления столь

же "противоестественны, как и совершенное деяние", то-есть убийство

Дункана: маленькая сова заклевала сокола; лошади Дункана, вырвавшись на

свободу, стали пожирать друг друга; ночной мрак продолжается и днем.

Наступило, по словам Росса, "преобладание ночи".

По замечанию комментаторов, слово "кровавый" употребляется в этом

произведении особенно часто и красной нитью проходит через всю

трагедию. Вероятно, чаще, чем в других пьесах Шекспира, встречается в

"Макбете" и слово "тиран". Тема "Макбета" во многом напоминает "Ричарда

III". Как там, так и здесь перед нами - обагренный кровью "узурпатор",

который сначала достигает цели, но затем расплачивается за свое

преступление. Как там, так и здесь трагедия завершается торжеством

положительных сил (Генрих, Малькольм), восстанавливающих в государстве

нарушенную гармонию. Жестокость Ричарда вырастает на кровавой почве

междоусобной феодальной войны Алой и Белой Розы; преступление Макбета

как бы продолжает вереницу тех предательств, заговоров и мятежей, с

упоминания о которых начинается трагедия. Но субъективно между

Макбетом и Ричардом мало общего.

Ричард обладает природным бесстрашием, Макбет же - только решимостью,

которая не вытекает из его природы и является результатом борьбы с самим

собой. Он склонен к безрассудной решимости именно потому, что от

природы он - колеблющийся человек, и весь путь его преступлений

свидетельствует о его природной слабости, так как он стремится уничтожить

преследующую его "тень страха".

Ричард III во многом напоминает образы Марло. С самого начала трагедии

он - законченный "злодей" и откровенно заявляет о своем злодействе. Макбет

же, хотя он сам первый подумал об убийстве Дункана, является в

дальнейшем в известном смысле жертвой окружающих влияний. Сравнение

Макбета с Ричардом дает наглядное представление о пути, пройденном

Шекспиром от изображения изолированной, "самой по себе" действующей

личности, напоминающей героев Марло, до ее изображения во

взаимодействии с окружающим миром.

Отметим, что Макбету было тем легче поддаться искушению, что он был не

только могущественным феодалом, но, согласно древней хронике,

родственником Дункана и, следовательно, по рождению своему близок к

престолу. С другой стороны, сам Дункан - слабовольный и бездеятельный

правитель. В шекспировской трагедии мы видим Дункана вдалеке от поля

битвы, в которой он не принимает непосредственного участия, доверив

предводительство войсками своим вельможам.

И все же Макбет несет на себе всю тяжесть вины. Мысль об убийстве

Дункана пришла раньше всего ему, а не была подсказана пророчеством

ведьм. Из слов леди Макбет видно, что разговор об убийстве Дункана уже

когда-то велся между ними (еще до описанных в трагедии событий, то-есть

до появления ведьм). "Что за зверь заставил тебя открыть мне этот замысел?..

Тогда не благоприятствовали ни время, ни место", - говорит мужу леди

Макбет. Итак, замысел родился у самого Макбета. Раз затаив этот замысел и

не отвергнув его, Макбет подпал под власть сил, толкавших его вперед по

пути преступлений, сойти с которого он уже не мог. В этом судьба Макбета -

судьба, воплощенная в мрачном образе леди Макбет и еще более мрачных и

зловещих образах ведьм. Совершившему ряд преступлений "Макбету,

пробравшемуся к короне кровавым путем, легче итти вперед, чем вернуться к

состоянию мира и невинности" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XI, ч.

2, стр. 115.}.

Ведьмы в "Макбете" издавна привлекали внимание шекспироведческой

критики. Некоторые видят в них лишь старух-предсказательниц, нищих

шотландок, выбалтывающих то, о чем все кругом шептали втихомолку. С

таким толкованием трудно согласуется хотя бы внезапное исчезновение

ведьм, которых Банко недаром называет "пузырями земли". "То, что казалось

телесным, - говорит о ведьмах Макбет, - растворилось, как дыхание в ветре".

Согласно другому толкованию, ведьмы - лишь галлюцинации,

"проецированные" сокровенные желания Макбета. В этом толковании есть

несомненная доля правды. Ведьмы повторяют лишь то, о чем уже думал

Макбет. И все же толкование, сводящее "сверхъестественные" явления в

"Макбете" к галлюцинациям или "проецированным" сокровенным желаниям

действующих лиц, вряд ли применимо к пьесе, написанной в начале XVII

века. Сомнительно, например, чтобы тень Банко была галлюцинацией.

Большинство зрителей, для которых писал Шекспир, верило в реальность

этой тени.

Нет основания оспаривать реальность ведьм в "Макбете", которых Шекспир

показывает отдельно еще до появления других лиц. В существовании ведьм

вряд ли сомневалось более двух-трех человек из зрителей "Глобуса", включая

самых образованных. Верил ли сам Шекспир в ведьм? Об этом мы ничего не

знаем. Но Шекспир писал для зрителей своего времени. Реальность ведьм

имеет существенное значение в общем замысле произведения. "Макбет" -

повесть не только о гибельном и преступном тщеславии, но и о внешних

влияниях, которые овладевают человеком, им поддающимся, и губят его. В

этом смысле, повторяем, ведьмы - судьба Макбета (недаром "тремя норнами"

назвал их английский поэт-романтик Кояьридж). Они - воплощение всей

нравственной грязи, коварства, подлости, царивших в окружавшей Шекспира

действительности.

Носительницей злой судьбы Макбета, помимо ведьм, является леди Макбет.

Но как ни отрицательна ее "функция", сама леди Макбет не просто

"четвертая ведьма", как характеризовали ее некоторые критики. В ней есть

живое чувство. Ее страстная любовь к мужу выражается в желании видеть

его королем во что бы то ни стало, так как, согласно ее воззрениям, пурпур

королевской мантии и королевская корона являются лучшим украшением.

В самой леди Макбет борются противоречивые начала. Выполнение

кровавого замысла сталкивается в трагическом конфликте с той

человечностью, которой наделена эта могучая натура. Поощрив мужа на

преступление, леди Макбет оказывается сломленной. Ее первый обморок

является, конечно, не притворным, так как этот обморок, несомненно, выдал

ее и ее мужа перед многими присутствующими. В дальнейшем ходе

кровавых событий леди Макбет, обессиленная, погибает, тогда как сам

Макбет все еще находит в себе силы бороться.

Напомним в заключение о весьма правдоподобной гипотезе старинных

комментаторов. В этой трагедии, возможно, отразились кровавые события,

которыми ознаменовались последние годы существования шотландского

королевского двора. Убийства Дарнлея, Муррея - обо всем этом еще ходили

толки в Лондоне эпохи Шекспира. Образ леди Макбет, может быть, недалек

от Марии Стюарт, как она рисовалась Шекспиру.