Январь Творческая группа «Я»

2013

2

Содержание

Марина Андреева ………………………………………………………………………….. 3

Раиса Барбашина ………………………………………………………………………….. 18

Евгений Боровичев …………………………………………………………………………. 22

Валентина Галышева ……………………………………………………………………… 24

Владимир Ганин …………………………………………………………………………… 27

Светлана Захарченко ………………………………………………………………………. 31

Роман Евтюков (=Сэм Ручьев=Роман Ветров) …………………………………………… 42

Валентина Калачева ……………………………………………………………………….. 50

Антон Колоколов ………………………………………………………………………….. 61

Марина Кулагина ………………………………………………………………………….. 73

Светлана Кулакова ………………………………………………………………………… 80

Александр Лисовский ……………………………………………………………………… 85

Олег Мошников ……………………………………………………………………………. 86

Захар Слуковский …………………………………………………………………………. 97

Дина Филатова ……………………………………………………………………………… 105

3

Марина АНДРЕЕВА

* * *

Январь. Крещенского мороза

Вздох смертоносный сжег березы

И путника согнул, как лук.

Мир стал заснеженной пустыней.

На окнах выжигает иней

Печать зимы. Взгляни вокруг –

Нет ни души. Все те, кто выжил,

Молчат в домах, к огню поближе,

И в страхе смотрят, как окрест

Январь с клюкой чугунной рыщет,

Хрипит, скрипит, живое ищет,

Найдет – на лоб поставит крест.

Но и во тьме, среди сугробов,

Жизнь не смиряет призрак гроба:

Взошла, красней, чем кровь, заря,

Замолкла поступь смерти грозной –

И я родилась в мир морозный

Под злобным солнцем января.

22 июня

Двадцать второе, четыре часа, и вот

Властной рукою время в ворота бьет.

И начинает речь, шевеля страницы:

Как генерал Попов закрывал границы;

Как в самолетном реве, зенитном вое

В стылой воде умирали суда конвоев.

Как, задохнувшись в агонии Ленинграда,

4

Дед прорывался по Ладоге из блокады.

Как шли к Берлину роты в крови и пыли…

Как мы спустя полвека про все забыли.

Латынь

«Ave, Caesar! Morituri te…»1 – пленена

Злою латынью, глаголы учу прилежно.

Все языки хороши для признаний нежных,

Но лишь один язык признает война.

Чужды ей лепет галльский, саксонский треск;

Медные хрипы горна – вот смерти голос,

И человек,

падая,

словно колос

Скошенный,

видит

медной латыни блеск.

Ныне, когда в городах тишина пустынь;

Ныне, когда в дыму горизонт не виден,

Я вспоминаю письма твои, Овидий –

«…quam mora mortis habet»2, – уча латынь.

* * *

На личном фронте без перемен.

Моя страна – дитя революций:

Здесь даже любят, как насмерть бьются,

И не сдаются

В плен.

1 Ave, Caesar, morituri te salutant! – Славься, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!

2 Morsque minus poena quam mora mortis habet. – Менее мучительна сама смерть, чем ее ожидание.

– Овидий, «Heroides», X, 81 сл. Послания Ариадны к Тесею, 82.

5

Передовую смыло дождем.

Штопаем раны, сердца латаем,

Скучаем, ругаемся, грязь глотаем.

Стреляем.

И мира ждем.

Всех развлечений – порвал фугас

Пришлого парня с нелепым луком.

Мира не будет. Противник, сука,

Слишком похож

На нас.

А может, к черту войну, и пусть

Сдамся тебе – или ты – неважно,

И я встаю в полный рост отважно

А ты нажимаешь

Спуск.

* * *

Я, словно пилигрим в чужом краю,

Средь музыки твоей блуждаю глухо.

Она чужда для внутреннего слуха:

Не знаю троп и мест не узнаю.

И ты – пришелец в княжествах моих:

Теряешь путь и замираешь слепо,

Когда, небесных откровений слепок,

Перед лицом твоим проходит стих.

Вот так и бродим мы который год.

Что нас связало? Темен путь Господень! –

Проводим жизнь в попытках тщетных вспомнить,

А стих звучит, а музыка плывет…

6

* * *

Саше

Помнишь, как мы с тобой шарились по лесам?

Стылых озер агаты, мхов малахит.

Северной осени блеклые небеса.

Губы темны от черники, глаза сухи.

Помнишь, как мы с тобой пили, как пели? Как

Тлел горизонт аметистами за кормой?

Старая лодка, медленная река.

Может быть, ты всего лишь уплыл домой.

Спи, ведь теперь-то чего уж, теперь чего ж,

Если воды летейской отведал сам.

Память куда острее, чем финский нож.

Помнишь, как мы с тобой шарились по лесам?

* * *

Петрову за шестьдесят.

Он хром и едок, как уксус.

Устал он. И денег нет,

и откуда они возьмутся.

С сердцем совсем беда.

Сын полгода в больнице.

Дни текут, как вода

Меж концертов и репетиций.

Девочка нынче придет.

Чудная, ну право слово.

Далась ей эта труба –

7

скажите, что в ней такого?

Мальчика лучше б нашла –

нет, долбит и долбит гаммы.

Бог любит упрямых. Петров

тоже любит упрямых.

Девочке тридцать два.

Ей плевать на его поддевки,

Она держится за трубу,

как тонущий – за веревку.

Думает: «Пусть война,

чума и на солнце пятна –

Буду играть! и тебе ж,

зараза,

это приятно».

Завтра снова концерт.

Дирижер просит форте.

Он даст форте, и тромб,

оторвавшись, пойдет к аорте.

Девочка на урок

придет в половине второго,

Спросит: «А где Петров?»,

ей скажут: «Все, нет Петрова».

Она будет реветь,

курить, в весеннюю полночь глядя.

Жизнь, конечно, идет –

сменится почерк в нотной тетради.

Но с этих пор над крышами,

над крыльями голубей

Старый ворчливый ангел

играет ей на трубе.

8

* * *

Посмотри, где сходятся эти горы –

В точке той, где кончается горизонт.

Видишь – пик в небеса взлетел, невесом;

Солнце на острие он нанижет скоро.

Погляди, как отроги хребтов круты.

Чтоб увидеть вершины, стать птицей надо.

Что мы есть перед каменной сей громадой?

И малы, и бессильны и я, и ты.

Обернись – словно рана, багров закат,

Впереди же сапфировый свод прозрачен.

Если верить приметам, то это значит:

Уходя, не стоит смотреть назад.

Так вперед, по узким лентам дорог,

Через черно-синий мир скал и неба!

Как бы к нам с тобою жесток Бог не был,

Но дорогу к небу закрыть не смог.

ЭРМИТАЖ

II

Прячут тени мертвых народов

Равнодушно-глухие двери.

Перехватит удушьем горло

Прах двух империй.

После войн дуреют солдаты

В пыльной скуке дальних провинций.

Отрешенность египетских статуй,

Надменность – римских.

9

У тебя такое же тело,

Как у бронзовых фараонов:

Узость бедер, точеные плечи,

Движенья по-женски гибки.

У тебя пронзительный профиль

Обитателей гордого Рима,

И высокие скулы варваров,

Рим обративших в пепел.

На застывших навеки лицах –

Глаза – без зрачков – слепые.

Через тридцать веков превратимся

И мы в пыль пыли.

У тебя глаза, как агаты,

Цвета ненастного утра;

Ночью зрачки расширяются,

Подобно юной вселенной.

В исступленье полночных бдений,

Когда тело поет, как флейта,

Я встречаю взгляд сумасшедший

И тоже теряю разум.

Но словам иное отмерено.

О, Эрато, жизнь подари! –

Пусть сломает жернова времени

Сумятица моих рифм.

* * *

Выйти в ночь, махнуть рукою:

«На край света? Я с тобою».

Только б тьма, туман, луна, табачный дым.

Только б шепот шин бессонный,

10

И никакого нет резона

Так срываться,

это просто

память – как

жилось, пока

был молодым.

Время всех коней стреножит.

Месяц как цыганский ножик –

Под ребро, и волком вой, да толку чуть.

Дай на ручке погадаю:

– Остываешь?

– Оседаю,

Не дурю, не пью, а скоро – замолчу.

Отчего ж такая мука:

Полный дом, а в доме – скука.

Отчего ж все помнит глупая душа,

Как, в чужой ворвавшись город,

Засыпали под забором,

Целый мир в руках,

в карманах – ни гроша…

* * *

У конца Ойкумены, у края вод

Парусов стремительных белый ход.

Полыхнул закатом небесный свод:

Горизонт, словно рана.

Впереди по курсу – одна вода.

Стали сном далекие города.

Видно, мы останемся

навсегда

На краю океана.

11

И на серые волны смотря с тоской,

Обращаюсь к небу с мольбой такой:

Успокой, Господи, душу мою,

А если нет – упокой.

Человеческой памяти нищета.

От объятий ветра трещат борта.

Вечных вод библейская немота –

Ни огня, ни ответа:

Для чего мы ставили паруса

И стремились яростно к полюсам?

Для чего я жизнь свою бросил сам

Под бушприт корвета?

Бесконечны ночи, тягучи дни.

Сделай шаг, и соленую тишь вдохни.

Сохрани, Господи, душу мою,

А если нет – схорони.

* * *

Разъехаться по разным городам,

Не вспоминать, как тлел закат на крышах,

Как шла в каналах темная вода;

Друг друга год не видеть и не слышать;

Да было ль что? Всего-то – слово, взгляд,

А этом граде мороков полночных

Так дешев взгляд – здесь камни вслед глядят,

Здесь все слова неверны и неточны,

И я верну вам слово, и солгу

Что напишу, но что писать, когда,

Едва соприкоснувшись на бегу,

Разъехались по разным городам…

12

* * *

Гуляй, град многоплеменный

Схимников и повес.

Швыряй в гостей изумленных

Сотни своих чудес.

Меняй судьбу и личины

С ловкостью трюкача:

То нищенская рванина,

То храмовая парча.

Золота и агоний,

Голода и огня –

Много всего в Вавилоне,

Но нет реки для меня.

Там, за седьмой бедою,

Там, за горой седьмою,

Русло реки зеленой

Стылой полно водою.

Там тишина обвалом

Ветреным накрывала.

Там намело в июле

Снега на перевалах.

В сердце стрелой каленой,

В горле слезой соленой

Воды те. Возвращаюсь

К древней реке зеленой.

13

* * *

Давай, скрипач, давай, играй, а я тебе спою

Про снег в апреле, про любовь нелепую мою,

Про этот белый небосвод и тягостные дни –

Я буду петь, а ты тяни мелодию, тяни.

Спою про холод, и про дождь, про женщину одну,

Что тянет жилы из меня, как тянешь ты струну,

Что гонит прочь – и от нее я снова вдалеке,

Что держит сердце в кулаке, как ты – смычок в руке.

Спою про этот жесткий взгляд, про этот нервный жест –

А ты, скрипач, играй – играй, пока не надоест:

У этих песен долгий слог – как долог мыслей ход

О той, что в Англии своей не любит и не ждет.

Давай–ка, друг, нальем вина и осушим до дна:

Пусть будет счастлива она, да – счастлива она!

Я скрипкой был в ее руках, рыдая у плеча –

Пусть ей не встретить никогда такого скрипача...

* * *

Помолимся о странствующих – тех,

Кто нас забыл, кого мы не забыли,

Кто бросил нас ради дорожной пыли,

Безлюдья, неба – нищенства утех.

Помолимся о страждущих в пути –

На горных тропах, на равнинных тропах,

Не помнящих ни времени, ни срока

В стремлении до истины дойти.

Помолимся, чтоб помнить имена,

Помолимся о троп пересеченье –

Пусть над звездой скитаний и кочевий

Звезда надежды будет зажжена.

14

* * *

Люблю татарские глаза,

Разлет бровей, крутые скулы.

Какие страсти в кровь надула

Ветрами степь – не рассказать.

Какие сны под сенью век:

Полыни вкус, сухие губы.

Кто яд кочевий раз пригубит,

Его не позабудет ввек.

Из прошлой тьмы придет стрела,

Неся с собой полынь и солнце.

Навылет горло;

Мрак бессонниц;

Степная кровь свое взяла.

Хожу и брежу: как связать

Вот этот мир – и тот, что снится?

Хожу и вглядываюсь в лица –

Ищу татарские глаза.

* * *

Ход первых заморозков тих,

Но непреклонен.

Гусиных клиньев крик затих,

Бледны ладони;

Всё чаще даль – в сплошном свинце,

Всё реже – просинь…

Хозяйкой на моём крыльце

Стояла осень.

15

И лето - молча за порог:

Без слёз, без крика,

И вот уж вдоль лесных дорог

Красна брусника,

Сладка черника, словно мёд,

На склонах сопок,

И от печали тёмен рот –

Или от сока…

А папоротник рыж, как лис,

И насмерть ранит

Лилово-алым ставший лист

Лесной герани,

Но главным поводом душе

Для злой печали –

Что земляники нет уже

И иван-чая…

И рвётся ритм моих стихов,

Как нитка чёток;

За пеленою облаков

Стал мир нечёток.

Пора платить – за смех, за грех,

За август светлый, –

Три месяца слепых дождей –

За проблеск лета…

* * *

Город раскален с утра, как печь.

Крови тяжело по жилам течь –

Вязкая, горячая, густая…

Легкие давно вбирать устали

16

Тяжкий, душный, невозможный воздух,

Мутный, словно толстое стекло.

Люди в нем, как пойманные рыбы,

Задыхаясь, грезят о воде,

Но среди асфальта нет нигде

Вод, что жажду утолить смогли бы.

И, поймав рукой струю фонтана,

Думаю: представить даже странно,

Что могла четыре дня назад

(Как же время безнадежно-скоро!)

Плыть в холодных, сумрачных озерах,

Где, ныряя, не достанешь дна,

Где вода прозрачна и темна,

А в одном – немыслимого цвета:

Синева небес и зелень лета

Сплавились в мерцающий кристалл.

Открывала под водой глаза:

Тело светится, как бирюза

В золотистых солнечных прожилках…

Что от этих дней осталось мне?

Сумерки в тумане у воды;

Трубный крик предчувствием беды –

Трое лебедей над водной гладью;

Прошлогодних ягод сладкий вкус

(Я сюда когда-нибудь вернусь;

Надо мной не смейтесь, Бога ради).

Резкий запах вянущей травы…

И еще останется, быть может,

Проблеск серебра на смуглой коже,

Хищная посадка головы;

Небо в золотом закатном свете,

Через боковые окна – ветер;

Ехали в закат, к плечу плечом,

Говоря порою ни о чем.

Чаще – вспоминали, глядя вдаль,

17

На дорогу под высоким небом,

Век, когда наш род оседлым не был.

Караваны медленно брели

В белой, мелкой, матовой пыли –

Вот такой же, что сейчас над нами;

Пыль спекалась коркой на губах,

Патиною покрывала лица…

Глупо, может быть, туда стремиться,

Но представьте: день встречать в пути,

Жить в пути, и верить, умирая –

У планет и у дорог нет края,

Можно вечно вдаль идти, идти.

18

Раиса БАРБАШИНА

Вход в мою пещеру занавешен

Колокольцами по имени нельзя.

Здесь мой мир – печален, дик и нежен,

Здесь мой дом и все мои друзья,

Все дороги, что проходят мимо,

Звезды, что воскреснут вновь и вновь…

Там снаружи – только ты, любимый,

Недоступен, как сама любовь.

* * *

Я ж «север» с холодом и мошкарой,

Таймыр души моей живет Быррангой…

В. Березовский

Я тоже «Север», обреченный на покой –

Жар страсти недоступен северянам –

Он, северянин, даже рьяно-пьяный,

В ярангу неба постучится на постой.

И будет выть беззвучно на луну,

И есть прохладную морошку с соком,

И, ощущая вечную вину,

Грустить о непонятном и высоком.

* * *

Лазури бездонная яма –

Мы все в этом брюхе утонем,

В китовую пасть Океана

Вплывем неразумным планктоном.

19

Там прошлое нашей Планеты,

Там будущее её.

Под синим китовым корсетом

Наш Мир, наше Небытиё.

Меж двух океанских ладоней

Дрожит и пристанища ищет

Большого железного дома

Тяжелое плоское днище.

Но рано туда еще. Мимо

Пока наш корабль идет,

И мягко и неумолимо

Объятья безумные рвет.

ЗИМНЕЕ

Теплое, мягкое небо ночное,

Дремлют округлые купола.

Зарека, рада ты встрече со мною?

Ну, припозднилась – у Светы была.

Нитка жемчужная фонарей

Вдоль улицы Коммунистов,

И колоннада света - аллея

Березою каждою вверх струится.

От середины проезжей части

Позвонками сугробы сдвинуты…

Боже, все же, какое счастье –

Жить в деревянном доме старинном…

20

Где окна растеньями проросли,

Тут и мои меня ждут – не дождутся.

Будь то бегония, фикус ли –

Сами собою горшки не польются.

Ждет на диване свернувшийся плед

Зверем ленивым, почти африканским…

Светин нарисовала портрет –

Жаль, получился по-дилетантски.

* * *

Геннадию Жукову

Каменная бочка, без колес вагон –

Диоген Геннадий правит в доме том.

Две руки-отметины – трудно не понять:

Этой стих вцарапывать,

той – благословлять…

На три разны стороны меня провожал:

Вверх –

встречал распоротый придорожный вал,

Вниз – реки объятия, нежное стекло,

А на третью сторону –

время потекло...

Две слезы-туманности проплывут вдоль щек -

Доживем до радости, не умрем еще...

В ТАНАИСЕ

Травы гнет исправно ветер беспечальный,

Забывают травы гнет моих одежд.

Две реки, обнявшись, на руках качали,

Шелком пеленали в коконе надежд.

21

Разговоры – воры душ в одно касанье,

Глаз в одно гляденье из ракушек – век.

Здравствуй, как спасение,

Здравствуй, как изгнание,

Тайна, до свидания,

Здравствуй, человек...

КРЫМ, НОВЫЙ СВЕТ

Позволь любить тебя, позволь

Сквозь огорчения и боль,

Не дай вскричать на ложь в ответ:

«Вернись, желанье, в Новый Свет!»

Туда, где клинопись зарниц

Сверкнет строкой над гладью моря,

И с можжевеловых ресниц

Туманится любви настой,

Где дотемна цикады вторят

Мотив свой древний и простой,

Друг другу будто отвечая,

И где хранители историй

Вздыхают скалы по ночам…

22

Евгений БОРОВИЧЕВ

* * *

Вновь не сплю ночами:

Стали ночи долгими,

А над облаками

Стали звезды колкими.

Что-то изменилось

В этом мире чаянном:

Снова кто-то чайку

подстрелил нечаянно…

* * *

А первый снег – как первая любовь:

свой круг природа начинает вновь

Она меняется мгновенно.

И неожиданно и вдохновенно.

И сразу же все вьюжно, и бело,

И на душе так чисто и светло,

Что чувствуешь

И видишь – по-другому;

И к лесу вдруг подходишь,

Словно к дому…..

Тебе

Нечего злиться на километры – не вини ни в чем расстояния,

мы копаемся в ветхом ретро, перебираем воспоминания,

строим планы и откладываем стикеры с датами,

соизмеряем свои желания со своими зарплатами.

Пишем чужим городам оды, пересылаем друг другу песни,

23

между нами условности, годы, но мы все равно вместе

мы вещаем как подпольное радио и чувство плеча нам дословно знакомо

и если нас спросят, чего ради все, мы скажем, что просто нельзя по-другому.

И я смотрю в камеру мира, я вижу, как ты улыбаешься,

и я представляю, как в мою квартиру ты с остальными радостно ввалишься,

и я представляю, как поезда примут меня в стальные объятия,

я знаю, что увидев тебя, я не захочу возвращаться обратно.

И каждый день упадет в копилку, обратятся в золото наши вехи –

ведь с точки зрения вечности никто никуда не уехал.

* * *

Поздравляю с первым снегом

Вас мои друзья!

Полутанцем, полубегом

К вам стремлюсь скользя.

Гроздья белого порханья

На лету ловлю

Словно чистые посланья

Тех кого люблю…

24

Валентина ГАЛЫШЕВА

Двери входные неплотно закрылись,

И оттого-то сквозит и сквозит.

В доме не прибрано. Гости – в немилость.

Словно на сцене – везде реквизит.

Раму окна стерегут занавески.

Мягкую скатерть смягчают стихи.

Кто-то незваный, но всё-таки дерзкий

В двери мои всё стучит и стучит.

* * *

Мне не хватает твоего тепла.

Мне не хватает твоих рук и губ.

Далёкий звук разбитого стекла

Диктует мне жёсткое: забудь.

Но как забыть и радость и печаль

В движенье дней, подаренных судьбой?

И оттого невыносимо жаль,

Что нет тебя по-прежнему со мной.

Не подвожу итогов – жизнь есть жизнь.

Прости меня за то, что суждено

И плакать, и смеяться, и любить –

Всё без тебя теперь. Теперь одной.

* * *

Любимый чай не радует. Парок

Над чашкою замысловатой формы.

А рядом неразвёрнутый сырок

И чёрный хлеб, и половинка сдобы.

Ничто не радует. Так хочется уйти…

25

Но это легче, чем решать проблемы,

Возникшие внезапно на пути,

И потому я избегаю этой темы.

Я буду жить. Я буду хлеб ломать,

От одиночества спасаясь, неуклюже

И дочку вместе с сыном обнимать

И помнить только лучшее о муже.

* * *

Я для других не существую –

Так, росчерком забытых встреч

Уже не первый год живу я,

Боясь внимание привлечь.

Но вечером раскрою сборник

И почитаю, и вздохну.

Сегодня, кажется, был вторник,

Но как вчера – всё наизусть.

Стихов неповторимый шелест

Слетит с открытых мной страниц,

И хочется любить и верить,

И сердце для других открыть.

* * *

Отчего так в душе?

Будто кто-то стучится,

Будто кто-то настойчиво

Просится в дом.

И казалось бы просто

На чуть-чуть отлучиться

И на стук не ответить

Ни сейчас, ни потом.

26

Сожалеть?! Сожалею.

Об упущенной встрече.

Да откуда мне знать,

Лучше думать, что враг

Всё стучит и стучит,

Нагловат и беспечен,

Но мне хочется верить,

Что это не так.

27

Владимир ГАНИН

* * *

Слова, достойные любви.

Вот этого, живущего меж нами

неведомого существа,

Что, разрастаясь,

заполняет мир,

А может уместиться на ладони…

Летящие сквозь космос светлячки

С планеты Сердце-

на планету Сердце –

слова мои…

Согревшись,

потерять.

Чтоб потеряв,

согреться.

МЫ

(из поэмы «Слагаемые пути»)

Что отделяет нас от нас самих?

Где истинные мы,

а где лишь тени,

Наброски нас из книжек

записных,

Листки которых в вечность улетели?

И где тот всеобъемлющий закон,

Что нас самих с собой

28

рассудит,

Когда, как запоздавший почтальон,

Жизнь бросит вслед

обрывки наших судеб?

Иные мы найдем ли прежних нас

За гранью,

что предел не обозначит?

Нет проще,

и сложнее нет задачи.

Как в первый раз.

И как в последний раз.

* * *

Головы–колени.

За спиной горбом -

У каждого преступленье

И дней полосатых прорва…

Подъем–отбой…

Да охранник пролает:

«Вологодский конвой шуток не понимает!

Шаг вправо-влево считаю побег!

Стреляю без предупрежденья!»

Первую пулю - в небо.

Вторую - тебе в спину, зек.

Только один не верил, ревел:

«Не выстрелят! Нам здесь не до шуток!»

Какие там шутки…

Залп прогремел:

Попавшим - отпуску десять суток.

29

Упавшим - отпуск на века.

Эхо умчалось в небо.

И осталось четыре куска за ужином лишнего хлеба.

Шаг вправо-влево - считаю побег!

Стреляю без предупрежденья!

Первую пулю - в небо.

Вторую - тебе, человек!

* * *

Сердце моего цветочка

Такое хрупкое и ранимое…

И так ему необходимы тепло руки

и мягкая речь –

Чтоб от холода уберечь.

От каждого дуновенья ветра

Склоняется нежная головка

На тоненьком стебельке.

Линии на моей руке -

Как на лапе у зверя…

Но верю: чудище будет добрым.

И увидит, как в зеркале,

Доброе

в аленьком цветке.

ДЕВЯНОСТЫЕ

Труп еще не разложился, но уже вовсю смердит.

Новый с треском провалился оживляющий вердикт.

Как в последние одежды, в словеса он облачен,

Беспечально, безнадежно на забвенье обречен.

30

Радоваться или плакать, - каждый пусть решает сам.

Вгрызться в гнилостную мякоть или верить в чудеса?

Мне же - призрачные тени в свете меркнущем луны,

Мне - разрушенные стены похороненной страны…

Мне - короткое мгновенье, мне - пугающий простор.

Или новое рожденье, или новый приговор.

31

Светлана ЗАХАРЧЕНКО

В КОЛОДЦЕ ВРЕМЕНИ

Простуженное ноябрём

Спекалось в горле слово в ком,

И сотворял больной молитву.

Мольбою «Господи, спаси!»

Спасались души на Руси:

Был к Богу путь открытым.

Дверь на небо ключ отворял,

Который в каждом из мирян

Был серебром иль златом.

В колодец времени теперь

Есть доступ, только ты поверь,

Что верой ты богатый.

А ветер снизу вверх сквозит

Из мира горя и обид

В обитель утешенья.

И потянулась к Богу в рай

Душа, озябшая с утра,

Просящая прощенья.

* * *

О. и Г. М.

Вот так уходят люди в никуда,

И солнце, как и прежде, над землёю,

И та же колгота и суета,

И всё вокруг какое-то живое.

32

И капли дней спадают в чашу лет,

И звёздами земными не обижен.

И тот же свет, и суета сует,

Вот только небо чуточку поближе.

* * *

День обнажая невпопад,

До струн души сдирая шкуру,

Летящий свыше снегопад

Слепил из осени скульптуру.

Сюжет застыл на времена

В пространстве белого и черни.

Как трепетна души струна,

Как равновесны свет и тени...

ДИАЛОГ ЖЕНЩИНЫ С МУДРЕЦОМ

Я. Рабинеру

– Это время движется.

– Время?

Почему же тогда меняются

Люди, вещи и города?

Почему уходит пространство?

Со- и разъединяются

И приходят другие на царство?

– Потому что на небе звезда

Вифлеемская воссияла…

Вот тогда-то время настало

И поехали океаны,

И сместились с оси планеты,

И все ждали начала света

И кричали Ему осанна!

Вот тогда-то и стало время

Изменением всей системы…

33

* * *

У людей – семья,

У меня – осень:

Листья душ людских опадают наземь,

Словно это их навсегда бросил

Бог, а не меня-

ет судьба азимут.

Тихо-тихо так

Бьет будильник,

Создавая сеть пойманным в усладу.

У людей – зима,

У меня – могильный

Холод на душе и покой, как надо.

Словно навсегда

Приблудилось счастье

К токам проводов

В направленье чуда.

У людей – любовь,

У меня – страсти

С головой невинною

На библейском блюде.

В РАЗДЕЛАХ СЕТЕВОЙ ПОЧТЫ

Входящие...

В жизнь? в мироздание? в ящик?

Как странно смотреть из окошка и видеть,

Как падает медленно снег. – Он входящий

В наш мир, или он оставляет обитель,

В которой рождён был без муки и боли? –

34

А может быть, именно с мукой и болью? –

И выпущен был для того из юдоли,

Чтоб где-то он смог повстречаться с любовью?

Отправленные...

На тот свет иль на этот?

Как странно следить на перроне вокзала,

Как движутся судьбы, как давятся меты

Колёсами слёз по щекам, как по шпалам,

Катящимися самочинно, без клика

Незримой рукою по Enter'у неба.

А может быть, сам человек и накликал

Отправленность вниз непотребную эту?

И где удалённые? Кто удалённый?

Не тот ли, кто был отправляем оттуда?

И кто удаляет? Кто знает законы

И правила, чтоб удалять? И кто будет

Потом отвечать, был ли спамом, Адамом

Туда удалённый, где Бог и не снился?

И чем удаляют? Мечом и напалмом,

А может быть, взмахом ресницы?

И пусть в черновик занесут оголтело

Прожитую всуе, пропетую жизнью,

Пропитую жизнь, превращенную в тело

Каким-то нелепым капризом.

И пусть... Но душа... на входящие тянет...

Она, пострадавшая в этом залоге,

Активном в грамматике горловой ямы,

Чтоб к Богу вернуться в итоге.

35

* * *

Панорама осени –

Свёрнутая грусть:

Позабыть бы вовсе мне...

Знаю наизусть

И дожди всеместные

И без позолот

Живопись небесную

Над чредой болот.

И потом...

Над озером

Вспыхнет и замрёт

Свергнутая осенью

Шаловливость вод.

* * *

Аптек таблетки по бульварам

Рассыпаны, как соль по льду.

А жизнь снимается нагаром

С фитиликов в бреду.

Агоний фонари в асфальты

Запаяны, как в склепы душ.

Витрины, как кусочки смальты,

Как призрак Мулен-Руж.

И ночь в чернильницу рассвета

Налита, чтобы до утра

Успел назначенный поэтом

Развеять Слово в прах.

36

* * *

Снег валит и валит...

Откуда-то свыше

Предписан был, видимо, вал этот снежный.

До неба засыпет, не то что по крыши,

Не то что любви нет, а даже надежды.

В окно ожидания взгляд бесполезен:

За стенкою белой не видно движенья,

Белей полотна, скоро лица исчезнут

Бесследно, как тени.

И промысел этот,

И чьи-то заботы,

И серые клетки существ замерзающих

Теперь не важнее драконьих полетов

Метели, хотя она та ещё.

Две тысячи десять

Уже на счету есть

Метелей коварных, кабальных, кандальных.

Снег валит и валит...

И я упокоюсь

В Воронеже, в Вятке, в опале...

* * *

Знаешь ты, что это зовется утром,

если просыпаешься спозаранку,

ты уже не можешь спать в ту минуту,

в тебе бередящую сердца ранку.

и оно болит, болит и так ноет,

словно и не сердце вовсе, а нытик.

Славно же устроился параноик,

как старуха, требующая корыто.

37

И ведь будет вечный старик безумен,

исполнять отправится бабью волю,

чтобы напоследок, сложив всю сумму,

поменять местами главные роли.

И ты знаешь, это бывает часто,

Как посмотришь, это ведь сплошь и рядом,

потому что то, что назвали счастьем,

разрушает «свет» посторонним взглядом.

И как скальпель – каждое слово против,

И зажим – твои поцелуи терпкие.

Славно же вы, люди, теперь живете,

словно жизни нет за оградой клетки.

И ведомый слепо за постоянством

исполненья роли и с раной в сердце

маленький комар умирает в танце,

потому что больше некуда деться.

Так танцуй же, мир, свою Кама сутру,

как и заповедано было свыше...

как велели: вечером или утром

прожигай сердца вплоть до пепелища.

Что осталось, тут уж не обессудь ты:

Баба с возу, кобыле сразу же легче.

Но тогда-то дребезги наших судеб

Облаком ложатся на Божьи плечи.

Знаешь ты, что это зовется утром:

как в тумане мир из-за боли раны,

ни в одном глазу нет сна с той минуты...

херувимов свет, серафимы крайние...

38

НА БУЛЬВАРЕ

I

Я напьюсь до утра

И пойду вдоль зигзагов бульвара

По обугленной улице

Ночью кровавой,

Не оттуда сюда,

А совсем напрямик, как и фары,

Тополей столбенелость

К обочине стылой отставив.

А к утру опохмелка

Рассветною горькою дымкой,

Как фатою невесты

Накроет по самое тут.

То-то рад будет день

Этой самой удачной поимке,

Ведь и он одинок,

И его почему-то не ждут.

Вот и вечер.

От смены столь частой партнёров:

утро, день... вот и вечер...

Пойду и вновь ночи напьюсь.

И опять фонарями

Бульвар будет мило расцвечен,

И завидовать будет

Мне снова попутчица-грусть.

И к утру утыкаясь в подмышку

Бульварной скамейки,

Прошепчу:

– Ты же помнишь меня, как тогда

39

Я счастливой была.

Ты меня поскорее согрей-ка,

И чтоб вновь не хотелось идти мне

Отсюда туда.

II

Я напьюсь до утра

Этой снежной безудержной ночью,

Этим терпким, как будто чернильница пролита, вкусом,

И поставлю на этом такую весомую точку,

Что не только самой,

Но и вечности станет вдруг грустно.

И бульварной строкой

За мечтой убегающих буквиц

Прострочат по мечте

Автоматы проезжих ночных

Иномарок. И станет сквозною

Любая из улиц,

Если нет там меня,

Или, лучше, тех самых двоих,

Мной увиденных как-то

В тот самый момент откровенья

Ниспадания шор и падения вечных основ.

Но опять и опять

На бульваре ночном только тени

И осколки мечты из никем не увиденных снов.

ПО ДОРОГЕ НА НЕБО

В дымке утреннего неба растворяются высотки,

Застревая головами-крышами меж облаков.

И маршрутки едут, едут сквозь туманы в путь далёкий

И увозят тяжесть знаний, и привозят снов любовь.

40

Я по небу взглядом дерзким пробегаю незаметно,

Мне не след следы и пятна оставлять на полотне.

У зимы есть только грёзы, краски расцветают летом.

Вот тогда-то вдруг обратно счастье приключится мне...

А пока по снегу мыслью и по облакам просветом

Растворяюсь и высоткам улыбаюсь свысока.

И маршрутки рыжей рысью по бульварам и проспектам

Мчатся близко ли далеко, а сподобятся в века.

* * *

и так сердечко ухает,

сбивая все тик-таки,

и кажутся старухами

и стариками страхи,

которые не страшные,

и даже не больные,

а просто жизни граждане

и граждане России.

и ходики на стеночке

от времени уходят,

и мальчики и девочки

рождаются в природе.

а сердца стук

в сердечный стык

пере- пере-растает...

и бьет перо любви под дых

и губит жизни стаю...

41

* * *

Когда замерзает душа, ты не чувствуешь сразу:

Сначала конечности тела впадают в прострацию льда.

И только потом равнодушия метастазы

В неё проникают...

Да,

Когда замерзает душа, ты не узнаешь по цвету

Окраин её и другим её континентам,

И лишь потому что философом или поэтом

Становишься, значит, беда.

А осенью это случилось или зимою...

Когда замерзает душа, то неважно

В сезоны какие и время какое...

Становится сердцем бумажным.

42

Роман ЕВТЮКОВ (=Сэм Ручьев=Роман Ветров)

ПЕТЕРБУРГСКИЙ КАЛЕНДАРЬ

Январь потерял уже праздникам счёт.

Февраль выбривает газоны наголо.

Март скинул шубу, но мерзнет ещё.

Апрель на шашлык первый раз едет за город.

Май славит труд и празднует жизнь!

Июнь экзамены сдать надеется.

Июль, разморённый, на солнце лежит.

Август на море лениво греется.

Сентябрь козни строит всем, как всегда.

Октябрь сопливит – погода чёртова.

Ноябрь первым снегом рвёт провода.

Декабрь – в отгулах с двадцать четвёртого.

ГОРОД АНГЕЛОВ

ремейку фильма «Небо над Берлином»

Теперь я не могу быть там, где есть любовь.

Я послан небом и был волен выбрать:

Жить вечно или быть один лишь день с тобой.

Я выбрал день. И вниз без страха прыгнул.

С тех пор я не могу быть там, где есть любовь...

Известно, – суть вещей сродни весам.

Здесь – плюс, а, значит, точно где-то – минус.

Тебя забрал Господь на небеса

Лишь потому, что я Эдем покинул.

Ведь суть вещей, увы, сродни весам...

43

Теперь я буду жить и ждать тот час,

Когда почувствую опять твой взгляд и запах.

Смогу увидеть вновь изгиб плеча,

И силу счастья ощутить внезапно!

Теперь я буду жить и ждать твой час...

ДЕВОЧКИН СТИХ

от женского лица

Мне снова хочется курить и плакать.

Точнее даже плакать и курить.

Я, как тобой побитая собака.

Мне думать больно, а уж говорить…

Всё. Завтра снова будет воскресенье.

Всё, решено: ты не моя стезя.

Май на дворе, а дождь – совсем осенний...

Чёрт, ну за что ж курить-то мне нельзя?

Настанет утро. С головой больною

Проснусь и снова ринусь в этот мир.

На стыке лета и весны, любви с войною.

Тебя оставлю я, несносный мой кумир.

Смогу. Смогу. Смогу! Я обещаю:

Не думать, не писать, забыть. Молчать!

Пройти спокойно, если повстречаю.

Не слышать оклик, смех не замечать.

Я изменю дорогу на работу.

Нет, номер не сменю – друзья здесь ни при чём.

Отрину всю стороннюю заботу.

Не нужно мне совсем ничьё плечо!

44

Пиши, – мне говорил один знакомый, –

Сюжет отличный, крепкий будет стих.

Сюжет привычный, очень мне знакомый...

Курить как хочется... И дождь, ну хоть бы стих...

Я в сотый раз на этом перепутье.

Всё так не вовремя, и как-то не с руки.

А в телевизоре опять Владимир Путин.

Дождь за окном… какие тут стихи?

МОЙ ЛЕНИНГРАД

Тёплый ветер из метро...

Кофе... эскимо... ситро…

Шпиль, колонны, «стрелка», шар.

Мост, гранит, вода, бульвар.

«Климат», ЛДМ, «Балты».

Эрмитажные коты.

Двор Гостиный, ДЛТ.

Дом Фонтанный, БДТ.

«Катькин садик», арка, львы.

Медный всадник, лёд Невы.

«Исаакий», «Спас», «Казань».

Летний сад...

Твои глаза...

СПАСИБО

Как мне тебя назвать?

Как о тебе рассказать?

Тебя можно лишь осязать

В небе, в мире, в пространстве:

45

Ты – омутные глаза,

Ты – светлые образа,

Ярой весны гроза

В исконном своём убранстве.

Ты можешь мелькнуть лучом,

Румяниться калачом,

Нежным обвить плющом,

Росной умыть травою,

Тёплым укрыть плащом,

Лечь в десницу мечом,

Врачом быть и палачом,

Мёртвой водой и живою!

Ты – то, что щемит в груди

Ты – шёпот в ночи: «Приди…»

Во мгле огонёк – веди!

В заверти, в мороке, в зыби.

Взглядом с ума своди,

Ранней зарёй буди,

За кромкой меня найди

В тёмной илистой глыби.

Чем тебя отдарить?

Как тебя благодарить?

За радость глоток испить

Целебного эликсира?

Удел твой благо творить,

А мой – лишь себя корить,

Что слов за век не скопить.

Одно слово есть – спасибо.

Спасибо твоим глазам,

Спасибо твоим рукам,

Спасибо твоим речам,

46

И чувствам твоим спасибо.

За что? Я не знаю сам.

За то же, за что облакам,

Лесам, родниковым ключам:

Душа твоя

так же

красива!

ТРИПТИХ

1. Маме с любовью

Как мне хотелось тогда, чтобы в сутках было хотя бы на два часа больше,

А лучше бы и не кончались они, эти волшебные сутки!

Зажмуриться, а потом открыть глаза и взять тебя за руку в Чехии или в Польше.

Или в Финляндии. Но так, чтобы набережная, а в воде непременно утки.

Мы сидели на берегу. В липкой июльской ночи. Под старой раскидистой вербой.

У ставка, который выкопал ещё твой прадед для того, чтобы утки росли лучше.

Я рассказывал тебе неизвестные подробности о странах, в которых я никогда не был.

И о том, из каких пород деревьев действительно состоят те самые райские кущи.

От воды поднимался туман и загадочно менял очертания от лунного света.

Я посоветовал тебе обязательно побывать в Долине Гейзеров на Камчатке.

Плеснула вода. Я припомнил, какими бывают приливы в одной из столиц Старого Света,

А в воде каналов Венеции можно встретить арбузные корки и старые перчатки.

Когда стало зябко, я вознамерился снять рубашку, чтоб набросить её тебе на плечи.

А ты попросила, чтоб я тебя обнял, и крепко прижалась ко мне своим горячим боком.

Я задохнулся от немыслимого, и рассказал, почему вообще никогда не гасят мартенов-

ские печи.

И какие открываются возможности у людей, пораженных электрическим током.

Я ещё договаривал о маори, о том, как приветствуют друг друга при встрече воины этого

племени.

47

Как вдруг почувствовал на щеке невыразимо приятные неземные прикосновения.

Я даже начал пытаться осмыслить доселе неизведанные мной ощущения,

Но мир уже нёсся вскачь в совершенно неизвестном направлении!

Как настоящий взрослый, бывалый четырнадцатилетний мужчина,

Я был уверен, что сила мужская – кроме мускулов – заключается в знаниях.

Я растаял, как рафинад! Я забыл, что бывают страны... деревья... здания...

А в это время в милиции плакала моя мама, и очень просила найти её потерявшегося сына.

2. Первый экзамен

Мама сказала: «Надо терпеть, сынок, тебе шесть лет, ты уже взрослый и ты – мужчина.

Помнишь, дедушка Сослан говорил тебе, что мужчины не плачут.

Эти люди, которые в масках, – больные. И болезнь их неизлечима.

Поэтому они свои лица за этими чёрными масками прячут.

У каждого в жизни, сынок, наступает черёд, когда надо сдавать свой первый экзамен.

Это очень ответственно, очень почётно, а бывает, что и очень-очень страшно.

Так страшно, что хочется плакать с крепко зажмуренными глазами.

Помнишь, дедушка Сослан рассказывал, как на войне он боялся заплакать перед первой

своей рукопашной?

Ты не бойся, сынок, ведь ты сильный и смелый: пусть глаза твои будут открыты.

Потому что я рядом, сынок, а дома с бабушкой остались младшие сестрёнки.

И, случись что, нам не у кого, кроме тебя, теперь просить помощи или защиты,

Ведь мы с бабушкой уже старенькие, а сёстры твои ещё совсем девчонки.

Смотри очень внимательно, сынок, и всё хорошенько запомни,

Что происходит с мужчиной, когда он всего один раз позволяет себе испугаться.

Он уже не сможет жить, как прежде. Радоваться, дружить. Даже просто купаться.

Он становится нелюдем и уже никогда не сможет жить по людским законам.

Эти люди в масках не смогут тебя победить, сынок, если ты их не будешь бояться.

48

Даже если они убьют тебя, как твоего папу, всё равно победить не сумеют».

А потом я бежал так быстро, что, наверное, даже Аланчик не смог бы за мной угнаться.

Солдат подхватил меня на руки и дал целую бутылку воды. Это тебе, он сказал, пей скорее!

Я лежал на носилках, и добрая тётенька с красным крестом на одежде делала мне перевяз-

ку.

Я смотрел на неё и думал, что она такая же добрая, как моя мама.

Я очень устал и хотел, чтобы перед сном дедушка Сослан рассказал мне любимую сказку.

И было жалко, что в спортивном зале сломали новые оконные рамы.

Я уже могу спать по ночам и даже воду под подушку больше не прячу.

Дедушка Сослан теперь ходит с палочкой, всё время смотрит на меня и редко говорит.

Когда меня несли на носилках домой, он шёл рядом и плакал навзрыд.

Я всё хочу спросить у него - почему? Ведь он говорил, что мужчины не плачут.

3. Издалека

Когда-нибудь осенью в солнечном Сингапуре

Мы будем сидеть с тобой на песке, слушать шорох прибоя.

Жмурясь от солнца, от света, от вкусного аджарского хачапури,

Который, естественно, мы привезём с собою.

А где-то в горах на другой стороне планеты

Будут рваться снаряды, и плакать от страха дети.

Там будут радоваться точному попаданию ракеты.

И получать внеочередные звания в связи с этим.

Журналисты будут рассказывать в прямом эфире

С места событий, что там происходит в эти минуты.

Их голоса будут внимательно слушать в огромном мире,

А предпосылки конфликта будут изучать исследовательские институты.

Новостные редакции с обеих сторон будут несказанно рады:

Наконец-то не надо «из пальца высасывать» скучные сюжеты!

49

И с обеих сторон свои будут – герои, а чужие – гады.

А солдат из своего сухпайка отдаст старушке консервы и галеты.

А у подростков будут совершенно недетские лица.

И глаза цвета хаки, или другой сезонной расцветки.

Зеркальце на броне БТРа, чтобы удобнее бриться.

На щеках намыленных пятнистые тени от маскировочной сетки.

А я буду сидеть, и слушать твой голос, звучащий справа,

О том, что эта чужая война, далёкая и не наша.

Что своё мы отвоевали, что тебе и так за меня постоянно страшно.

И думать – не поехав туда, здесь оставшись,

Потом просто жить,

Я буду

иметь право?

50

Валентина КАЛАЧЁВА

I. ВРЕМЯ ЦЫГАН

СКРИПИЧНОЕ СЕРДЦЕ

«Лойко»

Сейчас меня слышишь ты, раньше слышал степной ковыль,

еврейский квартал, европейский отель, залы театров, пустые квартиры.

Меня пас ветер в пустыне, я в пустыне пас пыль,

боясь попасться на хитрость потустороннего мира.

Мои руки долго искали себя, наконец, нашли себя в небе,

сердце искало себя в тишине, в пустоте, в любви и обрело себя в скрипке.

Скрипка поет о солнце, о дороге, о горнем хлебе, –

обо всем, что чувствует сердце, подвешенное на нитке.

И нитка вот-вот оборвется – ведь на воздух не опереться,

об этом сказал мне старьевщик на одном из кашмирских базаров.

Сколько потешных вещей продают из осколков сердца!

Их я видел своими глазами. И ты увидишь своими глазами.

Я прошу, не ищи мое имя – мое имя огню в подарок

преподнес я, как мои предки до меня делали это.

Теперь оно – эти угли, этой свечи огарок,

эта мелодия в воздухе, рожденная Вечным Светом.

Так спасиБо Тебе, Господь, от пагада или сатира,

от скрипача иль отшельника… Сколько даровано лиц мне!

СпасиБо, что я служу на благо этого мира…

Хоть от него не останется камня на камне.

АЛИК И НИКОЛА

по мотивам работ Б. Топурии

Он родился в степи – от ковыля до сих пор першит в горле,

Со скрипкой в руках, любимый учитель – ветер,

Приносивший с собой шорох моря, плач по усопшим предкам,

Плач из крестильной купели, свист залихватской плети,

51

Любимый цвет глаз – мертвый пепел с вкраплением тлеющих углей,

Он верил в огонь, во Христа, в рассыпанные приметы,

Срывал с уст девичьих шепот, который века правит миром,

Сейчас он зашел в мастерскую – отдохнуть от блужданий по свету.

Он тоже вырос средь песен, оживляющих снежные горы,

Но ему дана была кисть – шест для хожденья по краю,

Он сидел на дощатом полу среди ветхозаветного сора

И писал пастуха с женой. На холсте проступала часть рая.

Он смотрел, не отрываясь, взглядом-ножом входил в масло,

Душа зазвучала протяжно, стала скрипка души отраженьем,

Как будто он жил здесь раньше, преломлял с ними хлеб, делил горе,

И об этом сказала скрипка лгать она не умела с рожденья.

Он слушал, впитывал звуки, как страждущий – нота за нотой,

И розы – одна за другой обвивали усталое сердце…

«Алик», – представился Алик.

«Никола», – ответил Никола.

На развалинах цивилизации друг от друга им некуда деться.

АНГЕЛЫ НА КАЧЕЛЯХ

К.

Он бы мог стать вселенским ересиархом

Или ловить голубей на бульварах Парижа.

Но он выбрал место под триумфальной аркой,

Которую выстроил сам, чтобы быть к небу ближе.

И когда небо на прочность испытывали протуберанцы,

Со свистом летевшие прочь от холодного солнца,

Он закрывал глаза. Он не мог оставаться

В такой атмосфере – с избытком урана и стронция.

52

Он уходил и прятался от радиации

В скалах или подвалах города-мегаполиса.

Он писал картины, пока на радиостанциях

Проносились крики «ура!» от полюса к полюсу.

Он писал картины о пустоте и Кальвине,

Чертил муравейники Рима мягкой пастелью,

Изображал Старого Томаса – жителя Таллинна;

Но на каждой из них почему-то взлетали ангелы на качелях.

Он не помнил, как они появлялись из маслянистой жижи

Красок. Но расценивал их, как Господа Бога подарок.

Глядя на них, он стремился стать к небу поближе,

И ему так не хотелось назад – под триумфальную арку…

РАЗМЫШЛЕНИЯ НАД ПИРОГОМ С КЛЮКВОЙ

Научи меня печь пирог с клюквой, отложив тайны сна на потом.

Я покинул Еноха кумранского ради этого славного дела.

Что я видел? Как рвется душа между серпом и крестом,

И как кровь выступает – ты помнишь? – на виноградине спелой.

Я всегда был один, чтоб, не дрогнув, принять свою смерть,

И молчал много лет для того, чтоб походить на время.

Жизнь засыпал песок. И осталась одна круговерть

Неслучившихся дат и имен – не проросшее вовремя семя.

Я тянусь к абажуру, к теплу и литерному пайку,

К клюкве, забыв навсегда направления к Риму и Мекке.

Плача над умершим ближним – куда ты девала муку? –

Быть может, впервые за жизнь ощущаю себя человеком.

Сколько сахара? Ты говоришь, что встречала его не раз –

То в Греции, в монастыре, то поющим в метро, в Париже,

То на чьей-то заплеванной кухне… Зажги, пожалуйста, газ.

Ты знаешь, ведь у меня никого не было ближе.

53

Я становлюсь философом. Я знаю, что это ад.

Но лучше ли слепо молиться порожденным глупцами химерам?

По-моему, пирог можно снять. Как на твой опытный взгляд?

Ну а теперь о тайнах: сна, бытия и веры.

АНГЕЛ

T. A.

За ветра городской пустыни он заложил все, что можно:

Трубку, гранатовый перстень – кандалы истлевших надежд,

Он продал свой маленький бар и возможность складывать буквы,

Он продал коньяк и табак, служение нервным звукам.

Во имя чего? Белых бумажных одежд.

Мама, в каком ателье мне сошьют по размеру крылья?

И какая птица из певчих научит меня летать?

Сколько лет мне еще метаться

Между прибоем кофе и ослепительным взрывом «Метаксы»,

Между своим днем рождения и возгласом «…твою мать»?

В гитарном чехле раненый Gibson’и проходка на Tori Amos,

Горсть кукурузных зерен и разбитый серебряный крест.

Трава не спасает, камни шуршат меж собою

О нехватке под загнанным солнцем СВОБОДНЫХ мест.

Даже будь ты один, как перст!

Мама, зачем мне рабство возведенного мной Вавилона?

И зачем мне свобода зарешеченных кем-то небес?

Кто мне объяснит, что смешного в стремлении к святости,

И куда я бездумно, как в электрический щит, вдруг влез?

Она принимает его перемены как должное –

Не все ли равно, кого ей насиловать каждую ночь?

Его сердце осыпалось, словно стекло, за которым томится картина

В ожидании взрыва. В крайнем случае, гильотины…

Но пока льется вяжущий дождь.

Да святится все, что светится этой ночью,

Где сцепление рук таит зажигание глаз!

54

Он прячет глаза за зеркалами очков – не в силах

справиться с ангельской ролью.

Она, усмехаясь, поет: «Подожди. Не сейчас… Не сейчас…».

Скоростное шоссе без опознавательных знаков.

Кровь и перья на бронированной тверди иконы.

Перевернутый «форд»… Сколько недель здесь все пожары, пожары, пожары!..

Торф горит в глубине. По физическому закону.

МИСТЕРИЯ СМЕРТИ. ПАСХА

Б. К.

Это Пасха. И я вышиваю крестом Христовым на сердце.

В воздухе запах весны – смех, приправленный перцем.

На крыше дома напротив цыган и еврей играют на скрипках,

Чтобы не было тихо.

Чтобы мы не сошли с ума от пустых мест на этой картине,

Чтоб Валентин осознал свою любовь к Валентине…

И время писать некролог сыну фруктового Спаса,

Попавшего в мельничный жернов Красса или Пегаса.

Грустно, но всё же Христос воскресе, и значит, смерти

Не будет для тех, кто верит.

И вы поверьте.

ЗВЕЗДНАЯ БОЛЕЗНЬ

Айя София, святая стихия, тихая радость, рай.

Я обретаюсь на краю рая под шелест «Не умирай».

Сладкий перец на рынках, лавки, херес, косынки зеленого цвета, шелк.

Я не ведаю, кто я. Свой иль изгой я? Я не знаю, откуда пришел.

Герои пьют в Колизее, Эллада – сплошь ротозеи,

да и здесь – непролазная грязь.

В ней стоит бедный Йорик и держит свой череп, крестясь в небо или смеясь.

А небо в россыпи звездной. Сквозь виноградные лозы льется на землю свет.

Айя София, глядя в звездное небо, я знаю, что смерти нет.

55

АЛЬТЕРНАТИВЫ

У каждого в жизни случится свой Ренессанс,

И в сердце однажды ударит пепел Клааса.

Что последует после? Полет в свете любящих глаз,

А может быть, катафалк и обледеневшая трасса.

Каждый хоть раз потеряет в толпе свой облик

И отыщет потом по карте звездного неба.

Расплетет свою жизнь, как цветастый кашмирский коврик,

И увидит, чего было больше — свободы иль хлеба…

Каждый сделает выбор между медленно тающим пеплом

И углем, в сердцевине хранящим остатки огня.

А может быть, — между в поле безумно носящимся ветром

И шепотом у иконы на рассвете нового дня.

МАТРИЦА

Гнедые, дорога, страстный цыганский блюз —

Минор с живучей надеждой на остановку в пути

Как повод для новых маршрутов,

Для грустных фраз «я вернусь»…

Ведь возвращенье возможно лишь к ветру.

Всегда идти —

Это обет до гроба, не произнесенный вслух,

Завещание предков из огненной касты дом.

Всё так, всё так… А иногда греет слух,

Что всё-таки кто-то строит на камне цыганский дом.

56

БЛАГОСЛОВЕНИЕ

Музыка — это живая ткань миокарды нервного сердца.

Благословен наложением рук тот, кому нет больше места

Здесь — в тишине, размазанной ветром над крышами театров и баров, —

В небе, убитом готическим шпилем, проросшим сквозь твердь тротуара.

Благословен теряющий голос в хорах Галилейской Каны,

Он знает: потом в шуме рвущихся слов ему и шептать не пристанет;

Он знает, что в шуме пожаров, сирен, стрельбы, в скрипе съехавшей крыши

Будь он хоть гласом, летящим с небес, его вряд ли кто-то услышит.

Но он все же сплетает из нервов и жил пять тривиальных линий.

Он уходит молиться в сердце мертвой

пустыни на обломках взорванных скиний.

Вот и все — время умерло. Семь чистых нот стали тождественны Слову.

Музыка — это живая ткань драпировки на крышке гроба.

II. РАЗРУШЕННЫЙ ХРАМ: ЧЕЛОВЕК

В церкви падает снег. Я умру на этих камнях,

На черных камнях. Ты, варвар, убил меня,

Не зная в лицо. Черные балки, в воздухе - гарь.

Январь.

Рваные стены, сожженный заживо храм…

Я бросал мосты через вечность – берега отступили в туман,

Я разбит… – Минутная слабость, постоянный раскол

В уме. Я пришел.

Я пришел, чтоб спросить:пастве нужен был страх?

Прищур Калигулы? Фюрера тень в небесах?

Я писал Твой лик – я любил!.. Его съели боль и месть.

Взрывоопасная смесь.

Что мне делать теперь? Я ослеп от душевных ран.

57

Моя жизнь похожа на поезд, в котором заело стоп-кран.

Я пришел, чтоб утешиться… и умру на этих камнях,

Не предавших меня…

КЛИНИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ САМУРАЯ

Суд. Смерть. Воскресение.

I. «Самурайский кризис»

Ну что? «Как дела?»

Меч ест ржа, мир — порок, облачение — моль,

Являю собой пример к идиоме «перекатная голь»,

Техсредства к существованию — в хлам,

Только по радио: «тра-ла-ла, тра-ла-ла»

Или «трам-тарарам».

Так и живем

Вдвоем —

Я и сестра, мозговая рвота.

И когда меня ставят к стенке — каким путем дальше развиваться охота,

То, полагаю, что путем катафалка, движущегося на собрание

Голубей и серых ворон, получивших в известных местах признание.

Пытаюсь развлечься.

Покупаю гламурный глянец, на книги забил.

Иногда, правда, думаю: лучше б уж просто запил.

Но в век постмодерна «просто» — это не круто.

В общем, бес всех попутал.

Даже, случается, тех, кто в брачных одеждах.

Чего уж о нас языком чесать, о заплутавших в надеждах?

Пытался молиться. Чуть не разбился

На заоблачном вираже.

Сижу и гадаю на жизнь — еще или уже…

58

II. Ряженый на перекрестке

Чистый нетронутый наст.

Петр у ворот.

В пестрых тряпках, немытый,

Не знаю, как подойти.

Балаганить легко на земле.

Здесь же хочется только молчать.

И тянет магнитом внутрь.

Да внутрь никто не зовет.

Петр говорит:

«Время еще не пришло.

Твоя душа, как живая вода подо льдом.

Растопи лед,

Раздроби камни на дне,

И не бойся

Давать пить другим,

Тем, кто просит…

Пусть и плюнет потом.

Господь отдал Себя на Крест.

А ты крест крушишь, что ни день.

Кто же может спастись, не страдая,

Думал ли сам?

В общем, иди назад.

Исполни, что я сказал.

И тогда возвращайся.

Поговорим…»

III. Среди живых

C этого дня жизнь будет иного рода.

Место вестей извне прочно займет пустота.

Ведь какая мне разница, почем в Багдаде свобода?

И какой прок тебе знать, почем в Сиэтле мечта?

59

Трасса, бензоколонка – вот все, что у нас осталось.

У меня в руках сборник Тао, у тебя — гремучая смесь.

Наверно, от целой Вселенной это ничтожная малость,

Но мне за глаза хватает того, что я вижу здесь.

Снег пребывает в распаде — пустота, грязь, слякоть и лужи;

Осень мы встретим в июле, весну — даю зуб — в феврале.

Люди забудут твой голос и то, как он им был нужен,

И мою слабость играть дурака при любом короле.

Периферийная тачка… Ради нас не изменят маршрут —

Нам придется шагами измерить дорогу домой.

И какая тут разница, где тебя завтра найдут?

И какой прок мне знать, кто будет рядом со мной?

1999–2012 гг. по Р. Х.

ТЕРРОРИСТ

Плачь, Данте, и плачь, Шекспир, потрясая копьем в пустоту.

Плачьте о тех, кто встретился на мосту

Между веком христианским и веком new age,

Между крестом и пентаклем.

Плачьте также о тех, кто, сбросив крест,

Втянулся в зловещий спектакль.

Крысолов подул в свою дудку,

Майя открыли тайны,

Некрологи сводятся к шуткам.

Вряд ли случайно.

А в суете танцполов

Самурай пропивает меч,

Алхимик — реторту…

И каждому первому в морду!

О чем речь, о чем речь…

60

Демоны мрут от скуки — не с кем вести торги:

Души дарятся, храмы списаны за долги.

А те, что не списаны,

Там в большинстве — туристы…

Короче, давай, брат, выпьем еще по триста

«Кока-колы».

По слухам, её бутылировал сам Юпитер.

И подадимся в Лондон, Рим или под сумрачный Питер

В поисках новой украшенной пустоты.

…Или взрывать временные мосты.

61

Антон КОЛОКОЛОВ

Сильные

Ах! Какой страстный,

Вкусный бывает.

Кто же не знает?

Цвет этот красный…

Правда, опасный!?

В сливки макают,

Дамы страдают…

Ох! Какой красный!

Сильные цвета ликуют,

Судьбы кровавым малюют.

А я живу

Время жить.

Тоскливо, бессмысленно

Крадется. Лестно.

Тонко как шелковая нить.

Верно. Не стоит спать.

Любовно – нестройную;

Ласково – нежную;

Крепко – судьбу обнимать.

Пожалуйте мне доску чистую,

Немного мела.

И точные часы, и батарейка чтоб не села.

А я живу…

62

Отражение

Когда ты не молчал – тебя глумили,

Когда смеялся – плакали они.

Твои пропущенные дни…

Себя забыли.

И на летящей карусели,

Смех ради жизни.

Жить ради жизни!

Пускай несут тебя газели.

Возможно ты из тех,

Кто ради жизни совершает грех…

Как быстро Исправления дорога

Несет таких от Ада и до Бога?

Не кончится

Свеча. Спичка. Подношу –

Пламя бьется, бьется

Легкое, суетливо смеется.

О времени пламя спрошу.

Спичка сломана. Стильно.

Ладонь! Колется, колется

Пламечко. Верить хочется.

Свеча. Длинная сильно…

Свеча тает. Не кончится.

Хочется верить, хочется…

63

* * *

Поцелую нежно твои плечи,

Взглядом только прикоснусь к ресницам,

Чтобы дыханием любимым напиться.

На ладошке капелька от свечки.

Как судьба подарила нам вечер,

Так она нас должно быть любила.

И слезинка случайная застыла –

На ладошке капелька от свечки.

Поцелую нежно родные плечи.

Словно жизнь подарила нам вечер.

Вечность…

«Чистое»

Белым облако на стене белой было,

Пристальным взглядом стальным,

Белым образом. Хрипло больным

Шепотом облако пусто стыло.

Живое, невидимо стенное, призрачно.

Ведомое… Облако белой судьбою.

Неслышимо, опутано пустотой.

Оттого белое будто сумрачно.

Было на белой стене облако белое.

Ждало… Взгляда небесного, слова уместного. Стыло.

Плюйте на стену, белую пачкайте, бейте.

Облако. Может, заметите…

64

Южное танго

Кипарисовый сон. Солнцем бредится.

Пьян мечтательный пианист,

Наполняет аккордами лист.

Напряженно по клавишам целится.

Кипарисовый жар. Жаром дышится.

Леденец сахарный оставленный

На скамейке, солнцем подплавленный.

Море шевелится – так дышится.

Умиляюсь югом пропитанными

Менуэтами, точка, сюитами.

Скольжение

Тихо. Это падает снег.

Слушай. Замри, мертвое в умиротворении

Соло-джаз – зимнего сакса творение.

Тихо – это падает век…

Музыку без нот волоча:

Пугающее ветроотсутствие;

Бездушный набросок напутствия

Скрипичного в чем-то ключа.

Замри. Слышишь –

Тихо… Так падает снег… Ты спишь.

65

В осени

От угла улицы

Косые окна подкрасили,

И только листья осени

Желтее асфальта смеются.

Только ночами сонное

Город покоит ласками,

Звездочками-глазками…

Небо огненно-бездонное.

Ветви раздевает нежно

Небо осеннее над набережной.

Гладко, глупо, потешно

Смотрятся нагие барышни.

И понимать такое не сложно,

И принимать. Холодно, от того тошно…

Рисунок

Линия –

Карандашом скребу по бумаге, а получается лилия.

Хочется –

Рисовать небо, а карандаш медленно волочится.

Лилия

Получилась, странно, что так случилось… А милая.

Трется

Карандаш о бумагу, а линия рвется.

Где-то…

Видится мне, что получится небо!

66

Наша мечта

Там, где-то в небе,

В царстве Неба, синие стены.

А у нас желтеющие клены…

Это желтое счастье тебе.

Там, где-то в облаках…

Витают мечты и птицы,

У нас нет дорог, есть улицы

И желтые дворники в парках.

Я с неба могу достать тебе мечту,

Но на Земле она долго не протянет.

Как быстро она не станет,

Увидев осеннюю эту простоту.

Ведь у нас с тобой есть мечта, зачем другая?

Нам ее подарила осень, помнишь, моя родная…

Чертежник кругов А…

Пуговица надета на циркуль –

Цирк не шальной, жалкий.

Круглые чертит прядки,

Чертовы прячет лики.

Что ли шутили с жизнью?

Пуговица, а не пришита…

Боли чужой, пролитой

Боле не будет былью.

А еще рисует циркуль сказки

О счастливом лице, но в печальной маске.

67

Чертит круги, грифель тает,

Чертит, только пуговица мешает.

Что рисуют ангелы

Ниточка между нами

Вытянута от катушки,

От сердца матушки,

Минутами и годами.

Ниточка над тобою

Тянется к моей душе,

И так становится лучше,

От любви этой живой.

Чудом держится ниточка –

Ни начало она, ни точка.

А, похоже, что это деревце,

Рисовали ангелы во Дворце:

Мы с тобою на одной веточке,

Перевязаны розовой ленточкой…

Там на Небе – так на Земле!

Наши квартиры

Те же веселые занавески

И скатерть сброшена на пол,

И с полными ножками стол,

Его бы в музеи на фрески.

Те же громкие часы,

Плоские фото на стенах.

68

Книги твердят о больших переменах,

Задирая до люстры носы.

Сентименты красят квартиры,

Оставляя нам память родных

И цветы в вазетках босых,

И любимые обойные ряды.

А ремонты на всякую весну

Оставляют в квартирном плену.

Отдыхая

Одна одинокая слеза. Один

Рассвет и целое

Апельсиновое, спелое

Солнце льется в кувшин.

Пружинками вьется проза,

Читаю на вечной на первой,

Навеки на первой…

Странице, цветет меж слогами мимоза.

Гроза, плескаясь в кувшин из розовой глины,

Его на плече, опущены веки,

Подносит Земля Человеку.

А море шумит без причины.

И пляшет слезой одинокой

Разбавленный тоник мечтой и водой.

69

* * *

Положи мне на веки счастье

Бело-розовым оттенком зари,

Жадным, ласковым поцелуем запри

Душу мою от любого ненастья.

На рисованное небо с зарею

Напиши любовь и радость,

Желтым солнцем, скрывающим старость,

И зеленой живой травою.

Прикоснись ко мне долгой страстью,

Долгой, дольше жизни моей.

Раньше, раньше утра успей

Положить мне на веки счастье.

Piano

Тише, дружище piano…

Годы твои молодые

Ходят по срокам босые,

Носят красу без обмана.

Piano, дружище – рано…

Струны еще не готовы.

Лишь в свете златой подковы –

Forte! И снова piano.

Знаешь? Бывает ночами

Годы крадутся за нами…

70

Эхо

Эхо – это маленькая любовь голоса,

Повешенная на телефонных гудках.

Тихое – отголосок фразы – страх.

А смешное эхо… хо-хо. Не колется.

Эхо – это сомнение шепота,

Крадущегося украсть покой.

Это хвоинка острая, если идешь босой.

Помады на щеке след и холода.

Эхо – Евы яблочное объятие,

Между матерью и проклятием.

Эхо – это ощущение, любующее тихое желание,

Сладость до прикосновения и тепло твоего дыхания.

* * *

Стены церкви живые,

Теплое сносит дыхание свечки

Треснувший лоб Николая. Веки

Тяжелые, мысли простые:

Господи, выучи вере!

Вымучил силу большую,

Выносил жажду слепую.

В счастье идти, в свете.

Ряса служителя вышита златом,

В церкви

Веет прохладой и ладаном.

71

Отражение (Стук)

Лето. Ночь. Плачет асфальт…

Мне подмигнуло окошко напротив.

Стук-стук… О крышу. Мотив не испортив

Вклинился альт.

Лето. Цветы. Хочется спать.

В небе мелькнуло. Взгляд помутив,

Ночной заливает аперитив

Старый скрипач.

Лето кончается, ночь на исходе.

Нонче смычковые стали не в моде…

* * *

Мне друзья смеются в лицо

Под маской слепых кураторов.

И лавой из жаждущих кратеров

Стремятся замкнуть в кольцо.

Я всегда для них украду

Два больших несгорающих факела,

Друзья моего знакомого ангела

Заправляют сейчас в аду.

Мне не вольно, и я не парирую…

Их улыбки на полках кремирую.

72

В прошлом

Это серая крошка хлеба,

Или полет тихой звезды?

Может это Ты или цветы,

А может быть это небо…

И не точно знаю когда,

Я был здесь, а когда видел сны?

Может был я пьян от вины?

Может был нетрезв от вина?

Мир увенчан немой пустотой.

Мир – Немой. Нет, не мой…

Ненастоящие

Наблюдая за мутной гладью

Обличения ваших потомков.

Собираю свою котомку,

В соответствии с битой моралью.

Собираюсь к гадалке Зиме,

Чтоб спросить у нее разрешение,

Вызывающее сомнение –

Представленье сменить о себе.

Как хотел бы я быть своим.

И немножко совсем твоим…

Тесно

От того, что бывает так тесно…

Открываю портал Поднебесной.

73

Марина КУЛАГИНА

* * *

Я к розам хочу, в тот единственный сад…

А. Ахматова.

Опустевший и старый,

Сад, забытый людьми,

Мне открыл свои тайны

Про ушедшие дни.

И на миг день осенний

Был овеян весной,

Зеленели деревья

И звенели листвой.

Я узнала, как прежде

Сад был молод и свеж,

Роз нигде белоснежней

Не цвело и надежд.

Но пора золотая

Отошла, как закат,

И метелица злая

Занесла нежный сад.

Подхватил ветер зимний

Белых роз лепестки,

Словно книги старинной

Кто-то вырвал листы…

74

* * *

Вновь несут меня грезы

Из усталости дней

В сад, где прячутся розы

В зелень длинных аллей.

Грусть в краю ненаглядном

Не тревожит меня.

Возвращенье обратно –

Вот расплата моя.

И опять привыкаю:

Мрак, метель и мороз…

Лишь храню, вспоминая,

Аромат белых роз.

* * *

Приходи ко мне под вечер,

приходи, я буду ждать,

на столе зажгу две свечки

и возьму стихов тетрадь.

Приходи ко мне под вечер,

если грустно станет вдруг.

Веселей вдвоем, конечно,

мой любимый, лучший друг

посидеть у теплой печки,

поболтать о чем-нибудь…

Приходи ко мне под вечер,

да, смотри, не позабудь.

75

* * *

Я осторожность листопада

Храню в осеннем дневнике.

Я вечером брожу по саду,

Стою на лунном сквозняке.

Ты будто начинаешь сниться,

И ветер шепчется в листве

О том, что только повторится

Слезой в дождливой пелене.

Когда распахивает окна

Мой дом, встречая миг весны,

И света яркие полотна

Горят на белизне стены,

Я не могу начать сначала

Забывчивый, веселый год…

Та осень что-то не сказала:

Я жду, когда она придет.

* * *

Ослеплен огнями город,

Льют вечерние дожди.

Путь к тебе, мой друг, так долог –

За всю жизнь мне не дойти.

На холодных перекрестках

У стечения ветров

Я ловлю лишь отголоски

Твоих мыслей или слов.

76

Тихо улица струится

Вдаль потоками машин,

И ничто здесь не случится

Без последствий и причин.

Переулки и бульвары,

Тени, тайны, фонари

И шаги по тротуарам –

Не твои и не мои.

* * *

Мне снится шорох опавших листьев

И парк, уснувший на много дней…

Я отпускаю ненужность мыслей

И слышу ветер и шум дождей.

Мне снится осень – моя свобода…

Спокоен сумрак холодных дней.

С последним вздохом своим природа

Стирает отзвук тоски моей.

Мне снилась осень. Но как опасно

Порой бывает поверить в сны…

Мы прошлым летом ушли от счастья

Туда, где больше всего нужны.

* * *

Это нежное тихое утро,

И недавно проснувшийся дождь

Новый день начинает минутным

Восхищением тем, что живешь.

77

Светло-серая даль за домами

Так знакома, как будто близка,

И пронизана тонко ветвями,

И, как север, немного горька.

Проникает весенняя сонность

Света, капель и первой листвы

Сквозь проем приоткрытый оконный,

Становясь вдруг дыханьем простым.

* * *

Там тень мою увидят утром,

Оставшуюся на песке…

О, я не верю, что так трудно

Мне будет где-то вдалеке!

Я исчезаю вместе с ночью,

Я улетаю в милый дом,

Но остается, дивно прочный,

Тот замок из песка и волн.

И сквозь нежнейший плен тумана,

По сине-розовым волнам

Печаль мою с рассветом ранним

Прибьет к эгейским берегам.

* * *

Обо всем забыть на свете

И не думать ничего –

Только скалы, солнце, ветер,

Море и морское дно,

Где столетия застыли,

78

И, дожив до наших дней,

Покоренные стихией,

Спят обломки кораблей.

Там, где пела мандолина

В полной тайны тишине…

С нестерпимым небом синим,

Греция, ты снишься мне.

* * *

Светлый сон, светлый миг, светлый взгляд…

Сквозь туман неожиданной дали

Я смотрю, обернувшись назад,

В зеркала моей светлой печали.

Я забыла о чем-то давно,

А снега замели все дороги…

Никогда мне не будет дано

Избавленье от странной тревоги.

* * *

Они плывут издалека

И, очарованные небом,

Мне в сердце смотрят облака,

Белея неподкупным снегом.

И поднимается печаль,

Давно ушедшая куда-то,

И снова бесконечно жаль

Вчера сгоревшего заката.

79

А вечер словно не спешит

Укрыть своим крылом тяжелым

Печаль небес, тоску души

И смысл оброненного слова.

* * *

Хочу хрустальной пылью невесомой

Остаться на дворцах трехвековых

У берегов родной и незнакомой

Гранитов пленницы, задумчивой Невы,

И затеряться в переулках жизни,

Которой тайну разгадать не мне,

И подарить стихи свои и мысли

Молчанью города – на память о себе.

80

Светлана КУЛАКОВА

* * *

Заброшены деревни,

Полнеют города.

Стучат пустые ставни...

Мы не идём туда.

Заброшены посёлки,

Порублены леса.

А на пустые толки

Закрыты небеса.

Поломаны надежды,

Разрушены мечты.

И светлые одежды

Отброшены в кусты.

Заброшены деревни,

Полнеют города.

По огненным ступеням

Взойдём мы без труда...

ГРЕХ

Пусть дрогнет рука,

С тетивы не сорвётся стрела,

Но ты остановил себя, лишь на пока.

Скажи, кто на злые толкает дела?

Ведь он подойдёт незаметно, неслышно,

И руки положит тебе на плечо,

81

И всё как обычно, мы слышим и дышим,

И вдруг в голове станет так горячо.

Накатит волной, твои мысли захватит.

Прикажет, потребует делать как он.

Попробуй противиться этой власти.

Попробуй - и будешь спасён.

МАТУШКА РОССИЯ

Матушка Россия -

Свет ты мой в ночи.

Матушка Россия –

Звёзд моих лучи.

Матушка Россия -

Счастье ты и грусть.

Матушка Россия -

Ты - Святая Русь.

Матушка Россия -

Радость ты и смех.

Матушка Россия -

Ты милее всех.

Матушка Россия -

Лес ты и поля.

Матушка Россия -

Родимая земля.

Матушка Россия -

Небо и цветы.

Матушка Россия -

Это я и ты.

82

* * *

Бабочка на лезвии клинка....

Танец среди звёзд - это часть игры.

Танец двух сердец, что стучат века,

Миг застыл на миг, до восьмой звезды.

Бабочка, летящая сквозь мир...

Плоскую реальность расколов,

Может всё мгновенно изменить,

Повернуть обратно ход часов.

Хрупкое мгновение... Мечта...

Дар, что неизменен, ты из рук возьми.

Только не пугайся, что истинна не та,

То, что ты желал, то и получил.

Бабочка на лезвии клинка...

Оборвался танец, их закончен спор,

Замирает вечность на века.

Вновь, до возвращения часов...

* * *

С глазами севера,

Как небо серыми,

С руками тёплыми,

Словами добрыми.

Запомни и прости,

И отпусти. Забудь

О прошлом не грусти.

Всегда собою будь.

Искрой горящею,

Звездой в моей руке,

Мечтой зовущею,

Вслед за собой везде,

83

С глазами добрыми,

Искрою вечности,

Слезами полными

Зовущей нежности.

Запомнила тебя.

Навек. И не забыть.

Такою мне не стать.

Лишь помнить и любить.

* * *

Стать бы птицей с белым крылом

Вихрем промчаться над стылой водой

Небо ударит серым дождём...

Вздрогнет от капель ровная гладь.

Стать бы птицей с белым крылом

И примчаться в родные края...

Покружиться над старым крыльцом

И вновь превратиться в себя...

Что же не дашь ты мне птица перо?

Что же не видишь ты сверху меня?

Пуст горизонт и небо серо...

Только вздыхают ветры в камнях...

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Белый месяц в небе светит,

Опустив свои ресницы.

Белый месяц в ясном небе,

Пусть хороший сон приснится!

84

Солнце спит и время дремлет,

В небе светит месяц ясный.

Ночь покоем мир объемлет,

В небе звёзды серебрятся.

Ночь, небесная царица,

Утром дню уступит царство.

Пусть тебе спокойно спится,

В сонном царстве-государстве.

Ночь. Спокойно дремлют люди.

Засыпай и ты скорее!

Пусть твой сон спокойным будет,

Пусть тебя любовь согреет!

85

Александр ЛИСОВСКИЙ

ПРОВИДЕЦ

Песок носит пляжем.

Песчаный узор заметая

Другим, непохожим узором.

Никто не увидит подмены.

Ветра дуют в море, вода

Из небес, падает в воду земную.

Провидец, грустит одиноко.

Когда дождь закончится -знает.

СЕВЕРНЫЙ СТИХ

Покрывают холодное море,

Беззаботно плывущие льды.

Жаждет сердце неведомой ласки,

Вопреки всем прогнозам судьбы.

Света нет, нет дорог и надежды.

Мы забыты здесь сами с собой.

Безграничная власть у природы,

Сделать мертвым того, кто живой.

Беспощадны и люди, и звери.

Мне порой сложно их различать.

Все вокруг заколочены двери,

Так что хочется громко кричать.

Братцы, глухо бьется сердце.

В этой грязной тишине.

Мы утонем, это точно.

Уж не в море, так в вине.

86

Олег МОШНИКОВ

* * *

На Пищем болоте – до пояса мох,

И тяжесть воды не случайна,

Когда мимо кочки заступит сапог,

И черная, зыбкая тайна

Сомкнет над звездою холодную синь,

Горящие алые буквы.

И вытянет Слово молитвы: Аминь,

Цепляясь за ниточки клюквы…

Раскинувши руки на острове лечь –

Забыться в осиннике рыжем

И листьев осенних тревожную речь

О скорой разлуке услышать…

Но голос небесный зовет и зовет,

Качаясь на нитке недлинной, –

На Пищем болоте на будущий год

Увидеть отлет журавлиный.

МАРТ

К желанному теплу – термометр закапал.

Не отрывая взгляда от окна,

Я видел – чистая – шкалу ломала капля:

Ну, наконец-то, Господи, – весна!

Не заведет постылую волынку

Метельный снег, стеная и моля...

Под стать весне – в дареную бутылку

Сливала рюмки бабушка моя.

87

И недопитых слез не оставалось,

И было что в шкафу на черный день.

Присев на лавочку, щеки моей касалась,

Рукой со лба отбрасывала тень,

Все говорила: «Редко навещаешь.

Вот-вот отмаюсь: вспомнишь ли когда?»

И сколь горючих слез не утираешь –

Все горестней соленые года.

Отгостевало в доме утешенье:

Мгновенны лета, сумерки длинны…

Остывшие чаи прощанья и прощенья

До замиранья сердца холодны.

И разговор на кухне затихает.

И ничего не надо обещать…

И в вешнюю капель заболевать стихами,

И между строк прощаться и прощать.

* * *

Строфа волшебная приснится...

В закатном отблеске костров

Ночь опустилась черной птицей

На берег каменных дворов,

На «ежик» сумеречных веток,

Заслышав листопадный гул

Пустых аллей на склоне лета...

И тополиный караул

88

Зевнул цигарку-самокрутку

Густой, обманной тишины,

И ветерок сыграл побудку,

Врываясь в лиственные сны.

И утро бледными крылами

Скользнув по белому листу,

Раздует солнечное пламя

Строфы – на брезжащем свету...

ПОСЛАНИЕ СЫНУ

«Расти большой, мой Телемак, расти…»

И. Бродский «Одиссей Телемаку»

Знаешь, сын, вблизи не разглядеть,

Что встает отчетливо вдали,

Заставляет сердце леденеть

Птичий крик покинутой земли.

Острова, кипящие в морях,

И вершины, взятые судьбой,

Не считай, мой мальчик… Жизнь моя

Все равно продолжится тобой.

Корабли на море прячет тьма –

Будет горько что-то пропустить:

Тот же остров, рощицу, дома;

И на всем отмеренном пути

Будут тучи душу ворошить –

Горечь славы, страхи без причин:

На пределе жизни надо жить,

Возвращаясь к берегу, мой сын!

89

Дайте, Боги, дайте эту жизнь! –

Где встречают чайки корабли,

И несет до слез соленый бриз

Крик любимой солнечной земли!..

РОЖДЕСТВО

И песцовый, волнистый мех,

И резные ларцы добра

Не заменят собой вовек

Блеск январского серебра:

Этот кованный стужей лес,

Эти звонкие кружева...

В горку – хочется до небес

Стежку снежную вышивать!

В золотистых глазах твоих

Драгоценный искрится смех…

Тропкой тореной – для двоих –

В Рождество серебрится снег.

* * *

Поэтам Олегу Гальченко и

Леониду Авксентьеву

Часто красивый и сильный

Немощен до слепоты –

Взгляда дремотного иней

Веет из темноты…

Но не обнимет забвенье

Тех, кто душою не слеп,

Кто отдает – во спасенье –

90

Теплый, преломленный хлеб.

Свет – заключен в человеке,

В образах зрячей души! –

Видят Поэты – сквозь веки –

Радугу, лес, камыши…

ПОЖАРНАЯ РАЗВЕДКА

Знакóм пожарным, прямо скажем,

Не понаслышке – ад Земли;

Тревожных будней пот и сажа

На жизни линии легли.

И бьет во тьму, взметая искры,

Рукавной линии напор!

И держит крепко нити жизни

Радиостанций разговор.

Идет пожарная разведка…

Сигнала радиоволны

Тушилы - вечность ждут нередко:

«Выходим. Люди спасены».

Остался – марш, этаж, полшага...

И как сказать себе: замри,

Когда огня сквозная тяга

В разладе с тягою земли,

И над лучами тонких лестниц

Взметнулись черные столпы,

И отступают в неизвестность

Ступени огненной судьбы...

И дарит свет надежды снова

В мембранах бьющаяся жизнь:

91

«Отбой. Пожар локализован».

За кругом выжженным сошлись,

Легли в ладони нити судеб.

Игрушки детские – в золе…

По рукавам выходят люди

На свет – из пекла на Земле.

ОЖИДАНИЕ

женам пожарных

Ожидание – в ступке толочь,

Оттереть на кастрюле нагар…

Для любимой пожарного – ночь,

Как закатного неба пожар.

Не привыкнуть – отчаянно ждать,

Замечая сквозь слезы звезду,

Будут нежные губы шептать:

Без тебя я дышать не смогу…

Без тебя я дышать не смогу!

Телефонный молчит аппарат.

Разрывая тревожную тьму,

В ожидании – окна горят…

На дежурстве пожарный не спит,

И конца ожиданиям нет…

Средь обрушенных балок и плит

Сквозь дымы пробивается свет.

И сияет звезда перед ним,

Потому что на скором веку

92

Шепчут двое под небом одним:

Без тебя я дышать не смогу!

Одиночества гибельный дым

Отступает с дороги, когда

Тем, кто любит и знает: любим,

Два дыхания дарит звезда!

* * *

Осень моей печали

Ткнулось в плечо макушкой:

Все нацепи медали -

Не защитит кольчужка.

Душный застегнут ворот...

Пасмурным днем осенним

Нежится легкий шорох

Листьев в тепле последнем...

Буду, не буду - эка! -

Детская оговорка:

Жизнь пролетит как пулька,

Посланная «венгеркой».

Быть по заслугам вздутым,

Плакать ревьмя - не горько:

Насухо - даже жутко -

Вдвое больней, наверно,

От ледяного взгляда,

От ледяного вздоха...

Но уже где-то рядом -

Солнце в ресницах Бога.

93

* * *

Встал стожар над облаками -

Золотого солнца сноп!

И, раздвинув куст рогами,

Выйдя из глухих чащоб,

Слился лось с прохладой синей

В ярких звездочках лучей,

И стекали с губ лосиных

Капли в медленный ручей.

* * *

Заболела кошка Мурка,

Потеряла аппетит.

Просит папина дочурка:

- Папа, добрый Айболит!

Посмотри у кошки ушки,

И животик, и язык:

Скучно мишке и Петрушке -

Ну, какой без Мурки цирк?..

Сделай Мурке перевязку

И лекарство пропиши:

Книжку, песенку, раскраску

И мои карандаши!

Взглянет Мурочка спросонок

На рисунок - и на миг

В ней пробудится котенок,

Разноцветный озорник!

94

Я возьму цвета поярче,

Нарисую теплый день:

Лето, Мурочка на даче...

Дома ей мяукнуть лень!

А на даче наша Мурка

На поправку бы пошла!..

Встала кроха рано утром -

Дома кису не нашла.

Где-то спит мурлыка крепко,

Даже ухом не ведет!..

Папа показал на небко:

- Там она теперь живет...

Снова в цирк пошли игрушки:

На арене был атлет,

Акробаты и зверюшки...

Только кошки, Мурки нет.

* * *

внучке Агнии

На часы, сквозь сон, не глядя,

Разоспалась, спит зима!

По дороге в детский садик

Я спросила маму: Мам,

Почему приходит рано

Ночь, и утром так темно?

- Все зимой, сказала мама,

Тьмой закутано тепло…

95

Шапка – вверх глядеть мешает:

Звезды светят… Хорошо!

Нас до дома провожает

Ковш Медведицы Большой.

Звезды сыплются охапкой

С теплой шубы на бегу:

С нахлобученною шапкой

Кувыркаюсь я в снегу!

Дома – сон глаза слипает.

Ночь – за окнами зимой.

Белый мишка засыпает

В темной комнате со мной.

Утром – то же наважденье,

Та же в сердце теплота:

Шапкой снежные деревья

Укрывает темнота.

Снова в звездном небе праздник,

Взглядом Ковшик нахожу…

Я иду сегодня в садик,

Я с Медведицей дружу!

* * *

Наступило карельское лето.

И души мимолетный раздрай –

За дождями дожди, за просветами –

Замороченный моросью край…

96

К вечеру распогодилось, будто

Из-за облачных рваных завес

Облетают в лугах с незабудками

Одуванчики белых небес!

И простор не окинуть неведомый,

Закрывая расхристанный зонт:

Раздуваемый вольными ветрами

Полыхнул золотой горизонт.

И широкий просвет начинается

Там, где лес проступает вдали,

И за краем судьбы не кончается

Незабудковый вечер земли…

* * *

Чудные перевертыши

Созвездий и светил…

До мутного одонышка

Я истины испил:

Безбрежна даже лужица,

В себя вбирая высь!..

А утром обнаружится,

Что пролетела жизнь…

97

Захар СЛУКОВСКИЙ

САНКТ-ПЕТЕРБУРГУ

(Осеннее)

Октябрь близится к концу,

Дождит у Финского залива.

Санкт-Петербургу так к лицу

Его безумная тоскливость.

Меж темных улиц и дворов

Ветра блуждают в Ленинграде.

Чихает город. Будь здоров!

Не простужайся, Бога ради…

А я уйду в свою нору

От холодов и… не ищите!

Я до сих пор не разберу,

Суров ли ты,

Здоров ли ты,

Каков же ты осенний Питер?

Умой, Нева, мои слова

Прохладно-серою водою,

И ярко-рыжею каймою

Укрась, опавшая листва.

К ДНЕВАЛЬНОМУ ПО РОТЕ

Стойка смирно, взгляд брутальный.

Где команда, эй, дневальный?

Целы ли ножи и вилки?

Кто намусорил в сушилке?

Приходил дежурный ночью?

98

На вторые сутки хочешь?

Нет? Тогда пали начальство,

Скоро смена – не печалься!

Снимешь берцы и портянки,

Сядешь, выровняв осанку,

На краю своей постели.

Вот и сутки пролетели

Снова как-то незаметно.

Так и дембель – день заветный –

Подойдет совсем реальный.

Подтяни ремень, дневальный!

В ИЮЛЕ

(Маме)

Я родился в феврале,

А хотелось бы в июле…

Талым кремовым брюле

Мамины запачкать тюли;

Кеды в луже промочить

И поставить к батарее,

Позабыв, что та не греет.

И в дверях забыть ключи;

Быть застуканным на крыше

И, пропахнув табаком,

Выдать в раз с каким мальчишкой

Классом старше ты знаком!

В наказанье в день рожденья

Никого домой не звать…

99

Подбирать потом слова,

Чтобы выпросить прощенья:

«Я люблю тебя, Мамуля!

Всех милей ты на земле!»

Я родился в феврале,

А не в том шальном июле…

В РАЗЛУКЕ

(Святая блаженная мати наша Ксения, моли Бога о нас!)

Руки забыли про руки,

Облик твой только во сне,

Тяжкое бремя разлуки

Вечностью кажется мне.

Падают в бездну минуты

Каплями слез над письмом,

Хочется малость уюта

В мире чужом и большом.

Будни, как серые птицы,

Кружатся над суетой.

Вместе мы сможем молиться

Нашей с тобою святой.

Сможем пройти испытанья,

Сложности преодолеть.

Видимо, всё неслучайно,

Было тогда в феврале.

100

ПЕС И НИЩИЙ

В серой луже тонет томно

Одинокий желтый лист,

Рядом с лужей пес бездомный

Откликается на свист.

Ну и что, мой друг двуногий,

Рассвистелся ты не вдруг?

Чуток стал к моей тревоге

Аль мой вид не по нутру?

Я вчера ни днем, ни ночью

Ничегошеньки не ел,

Весь озяб и околел,

На ногах стою непрочно.

Не свисти! Пусть ветер свищет,

На него я не ворчу.

Он тоски во мне не ищет

И не дразнится ничуть.

Мне бы коврик поворсистей,

Мне бы педигри пакет…

Ну, зачем ты глупым свистом

Кличешь псину вдалеке?

Я ответил бы дворняге,

Накормил и отогрел,

Только сам хожу зигзагом

По помойкам во дворе.

Сам несыт, неаккуратен,

Два кулька пустых несу,

И, признав в зверюге брата,

Дружелюбно свистнул псу.

101

Просто так, как дождик каплет,

Навевая грусть-тоску.

Просто так, как бьются грабли

В лоб слепому дураку.

Одиночество не спрячешь,

Не запрешь в души чулан,

От того и вид наш мрачен –

Не судьба ли нас свела?

Ты прости меня, приятель,

За невежество глупца.

Жалкой немощи проклятье

Омрачило нам сердца…

ФИО

«…Отпустить их домой,

Всех их, кто спит на болотах Невы».

Б. Гребенщиков

С фамильей польскою – Слуковский,

Вдыхая пар болот Невы,

Геолог из Петрозаводска

Служил Отчизне рядовым.

Был санинструктором во взводе

И ротным писарем Захар,

К нарядам суточным пригодным

И на благом счету в верхах.

Со стукачом и подхалимом

Иваныч рядом не стоял

И, зарабатывая Имя,

Мужских достоинств не терял!

102

Захар Иванович Слуковский

Верхом на гербовом орле

Мечтал всю жизнь о службе флотской,

Но пригодился на земле.

* * *

Километры, километры

По тайге, сквозь бурелом.

Карта местности в заметках,

За спиной кайло и лом.

Нелегко вставать с постели,

Поутру идти в маршрут.

Вдоль дороги сосны, ели,

За горой заросший пруд.

Молоток звенит по скалам:

«Тихо! Эхо не буди…»

Над Чуккури солнце встало,

Десять «точек» впереди.

Пикетажки – поле брани

(мошкара, черничный след),

Пробежался взгляд по грани,

«Подмигнул» кристалл в ответ.

Сколько лет утёс огромный

Плёл из мха себе ковёр,

Где геолог ночью тёмной

Близ палатки жёг костёр?!

103

* * *

Порой… мы возвращаемся домой,

Маршрутами изрезав наши карты,

А завтра мы изрежем шар земной –

Найдутся и инвесторы и гранты!

Порой… мы отдыхаем за горой.

Минуты сна – блуждающие тучки –

Дороже чем, креплёное вино,

Разлитое по случаю получки.

Порой… мы называем жизнь игрой,

Гитары расчехлив, насупив морды,

И с каждою небритой бородой

Пронзительней слова, смелей аккорды.

Порой… мы, два часа томясь в метро,

Переминаемся в раздумьях у порога,

Пред встречей дома с мамой и сестрой

И будущей женою, слава Богу!

* * *

Блуждают между сосен

Осенние ветра,

И с моросью уносят

Тепло. Темно с утра…

Берёзы – звёзды леса –

Желтеют на глазах,

Свинцовая завеса

Над озером. Гроза!

Настойчивей и ближе,

Ударил в землю ток

104

Стрелою ярко-рыжей.

И ливень, как хлыстом,

Прошёлся по ландшафту,

Пуская ручейки,

Порогами, как рафты,

К низине у реки.

Свистит в палатке ветер,

Храпит в углу сосед.

На небе нет просвета

И лета снова нет…

105

Дина ФИЛАТОВА

КОЛЬЦЕВАЯ

В энном годике до сего,

Да и в сотнях км отсюда.

В вечном поиске «своего»,

В неизбывной тоске по чуду.

За столом средь своих - чужой,

И в кругу чужаков - такой же.

Опьянён далёкой звездой,

И не знающий сам - какою.

Но, куда бы ты ни пришёл -

Осень будет одна и та же.

Как дела твои? «Хорошо» , -

Сомневаясь в ответе скажешь.

А дороги свились клубком

И бесцельны, как кольцевая.

Улыбнёшься губ уголком:

«Я прекрасно об этом знаю».

На кольце ты всегда в пути:

И покой ничто не нарушит.

Страшно - станция впереди.

И пора выходить. Наружу.

НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИТСЯ

Ничего не хочется.

Только чай

Отчего-то по-прежнему так желанен.

Никому не хочется

106

Отвечать.

А, тем более, за свои желания.

Здесь погода изменится

К декабрю.

Оттого, что дожди станут лить пореже.

Я смертельно раню,

Кого люблю.

К нелюбимым до смерти бывая нежной.

Ничего не изменится

По весне.

Всё на те же грабли. На те же вилы.

Все находят нишу.

И только мне

Не хватает как слабости, так и силы.

БОРЬБА БЕГСТВОМ

Я не знаю, что делать с осипшим городом,

Спитым воздухом, заспанными людьми.

Со светилом, в полон погружённым морока,

С опадающей верой во власть любви.

С опалённой корыстью торговой алчности,

С серым чванством сподобившихся на власть,

Разъедающей сердце поганой завистью,

С безразличьем бездумных бессильных масс.

Только есть, что голос и наваждение:

Отхватить у вечности шага два.

От боязни ступора - бег в движение,

И в спасенье - скомканные слова.

Опьянённая духом единоборчества,

Чуть шатаясь, шествую, страх поправ.

107

Дай мне сил моё наивное творчество

Пронести на вытянутых руках.

ГОВОРИ СО МНОЙ

Говори со мной. Мне так нравится:

В звуке голоса - волшебство.

В нёбо буковки ударяются.

В небе от волшебства светло.

Говори со мной. Мне так хочется

В твой укутаться тембр, как в плед.

Он согреет от одиночества,

Защитит от холодных бед.

Говори. Расскажи о Ньютоне.

О законах мудрых наук.

Даже просто какие-то глупости.

Мне не важно. Главное - звук.

Я без этой насущной малости,

Себе места не нахожу.

Говори со мной. Ну, пожалуйста!

Я же большего не прошу.

* * *

Всю без остатка выпеть, выплеснуть,

Выкричать. Босиком выбежать:

Вымолить счастья и света выпросить.

Выстыть, но всё равно выстоять.

108

Вслушаться: настрожиться, выслушать.

Вымучиться, вывернуться, выстрадать,

Дурь всю из головы выбросить.

И улыбнуться. Тепло и искренне.

СЛЫШИШЬ?

В горле твоём смыкаются связки -

В теле моём резонируют кости.

А иначе - как объяснить

Струны-нервы и тремоло пальцев?

Мне бы засыпать под твой голос,

Засыпать тебя поцелуями:

Вот бы славный вышел концерт

Для дуэта тел-инструментов!

Консонанс по венам бы лился,

Пульса ритм в артерии бился,

Сердце на крещендо бы соло

Выводило волной горячей...

Стали бы тогда неизбывной,

Неперебиваемой музыкой.

Буду думать о тебе громче,

Может быть ты это услышишь.

МОЯ ДУША

Кому ты нужна, тёмная моя,

горькая,

яркая моя, светлая,

неохватная,

109

неприметная?

Каждый - так, вещь в себе,

человек в футляре.

Бьёшься о лица,

о грудь чужую,

о глаза стёклами.

Не с кем и поделиться

Душой моей неприкаянной,

окаянной,

да тёплой.

Ты мне маленькой -

Тяжела ноша.

Думаю, брошу,

Да рвёшься птахой

Из рук моих,

Из глаз,

Да ещё словами.

Но никогда не покидаешь.

Что мне с тобой делать,

Не ведаю,

Предсказать не могу,

Куда поведёшь по свету.

Всем бы раздала тебя,

На улице бы делилась,

На весь мир раскинуться можешь,

Весь бы его покрыла.

Да только кому ты нужна,

милая?

Счастье моё простое,

Доля моя соловьиная.

Не кричи. Всё пустое.

Но и не складывай крылья.

110

ВСЁ УХОДИТ

Всё уходит.

Пальцы теряют память,

Не встречаясь с клавишами.

Теряют навык.

Забываю

Все стихи, заученные когда-то,

Теряю даты,

Имена

И события даже

Иногда.

Или, значит, не важно,

Что никак не вернутся рифмы,

Остаются строки

И немного ритма.

Забываю друзей голоса

И лица.

Помню только названия нот,

Как кататься на двухколёсном,

Номер мамы с папой,

И, наверное, больше не надо

Стараться то удержать,

Что уходит.

Памяти нет.

Есть свобода.

МУКИ ВЫБОРА

Время идёт и медвежьею лапой

Мимо ушей наступает на пятки.

Кто возглавляет путь по этапу?

Все затаилось в преддверии схватки.

111

Дай направленье, великая сила,

И укажи нам холёным перстом:

Где та дорога петляет красиво,

К пропасти мы по которой пойдём?

Барин, куда же? Налево, направо?

Кажет народ недовольные лица.

Нетерпеливо пытает державу:

Самое время определиться!

Тише, холопы! Вы что, позабыли?

Мы – демократии столп вдохновенный.

Мы социальные, мы правовые,

Мы либеральны необыкновенно!

Хочешь – налево, а хочешь – направо.

Можно назад, или вверх, или вниз.

Можно попробовать даже и прямо.

Как порешите – на свой страх и риск.

Браво, о, выбор и, браво, свобода,

В благоговении народ рукоплещет.

В нужной графе выводя год от года

Как и на жизни своей жирный крестик.

Смело шагай по проторенным тропам,

Кто бы ни вёл к обозначенной цели.

Главное – выбор! И, есть ли забота,

Что отличить невозможно на деле

Вкус, цвет и запах воинственной знати?

Лишь бы не думать своей головой.

Той, по которой так ласково гладит

Мишка когтистою лапой большой.

112

КОРЗИНА

Я вышла сегодня из дома

С огромной корзиной любви,

Готовая первому встречному

Отдать без остатка её.

Второй, третий, пятый, десятый...

А первый всё так и не шёл.

Оставила на тротуаре:

Сгодится кому-то ещё.

ЧАЙКИ

Носит над городом крики.

Хищные клювы точат

Чайки с глазами дикими.

В тело города хочет

Вцепиться каждая.

Выклевать сочное мясо.

Это кажется:

В оперении строгом они всех краше.

Пышной помойкой большой

Город валится ниц.

Живя с открытой душой,

Остерегайтесь птиц.