ТРЕТЬЯКОВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ / THE TRETYAKOV GALLERY › img › mag › 2012 › 2 ›...

59ТРЕТЬЯКОВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ / THE TRETYAKOV GALLERY / #2’2012

ФОНД «ГРАНИ» ПРЕДСТАВЛЯЕТТРЕТЬЯКОВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ

Итак, место действия – столицаУкраинской Советской Социали-

стической республики (с 1919 по 1934год), центр не только политической, нои культурной жизни, в которой бур- но, как сирень по весне, расцвел модер-низм – футуризм, конструктивизм, ку-бизм, примитивизм, причем расцвелсразу во всех жанрах, включая изобра-зительное и прикладное искусство, ли-тературу, театр, кино, организацию мас-совых празднеств… Недолог оказался«золотой век» модернизма, сменивший-ся в 1930-е годы жестокими репрес-сиями и расправой над творческой ин-теллигенцией, уцелевшие представите-ли которой позже назовут этот период«расстрелянным возрождением». Тита-ны харьковского Ренессанса или былиотправлены туда, откуда нет возврата,или задавили в себе творческие порывыи смирились с вызовами того времени(либо – в художественном плане – без-временья), которое наступило. Насту-пило на них тяжелым сапогом.

Имя Бориса Косарева по большейчасти отсутствует в перечнях наиболеезаметных авангардистов всех мастей идаже в упоминаниях о них, несмотря нато, что его незаурядный талант про-явился и в живописи, и в графике, и вкнижной иллюстрации, и в фотогра-фии, и на театре. Сам Косарев немалосделал для того, чтобы «выпасть» из пе-речней и «уйти в густую тень», в отно-сительно безопасное место. Вот чтопишет о феномене «отсутствия Коса-рева» куратор нью-йоркской выставкиМирослава Мудрак: «Интервью с Бори-сом Косаревым – одно из самых запоми-нающихся в моей жизни. Я встретиласьс ним ранней весной 1978 года, чтобыузнать побольше о его соратнике, друге и коллеге по цеху – прославленном кон-структивисте Василе Ермилове. К тому

времени в стране Советов о нем уже быломножество публикаций, и я полагала, чтотема беседы окажется вполне безопас-ной. И действительно, Косарев охотноделился воспоминаниями о своем друге, обурлящей художественной жизни Харь-кова 1910-х и 1920-х годов. <…> Как я иожидала, Косарев замкнулся, когда я по-просила его рассказать о себе. <…> Моивпечатления о нем следующие: мне дове-лось пообщаться с личностью безусловноталантливой, верной своему предназначе-нию, но контролирующей себя в своих вы-сказываниях и действиях». Аналогичноеповедение Бориса Васильевича описы-вает и Ольга Красильникова (она ин-тервьюировала Косарева в 1984 году):«“О моем творчестве писать не надо.Напишите о времени, а не обо мне. Я ин-тересен тем, что жил в то время”. Бо-рис Васильевич добавляет «пожалуйста»,но это слово в устах старейшего нынеукраинского театрального художниказвучит властно и требовательно, не какпросьба».

Без сомнения, ключевой фигуройукраинского авангарда по праву счита-ется Василий (Василь) Ермилов (см. в

том числе: журнал «Третьяковская гале-рея», № 3, 2007). Параллельно художе-ственному развивался авангард литера-турный, и на его небосводе также сиялизвезды, причем звезды первой вели- чины, создавшие ассоциацию панфуту-ристов: в традициях того времени онабыла первоначально названа «Аспан-фут». Для характеристики театральногоавангарда обратимся к известному спе-циалисту профессору Калифорнийско-го университета Джону Боулту (статья«Перепутье» в журнале «Наше наследие»,№ 82, 2007). «…Особо важное значениедля развития искусства авангарда в Харь-кове имела, – пишет автор, – целая сериятеатральных постановок таких режис-серов, как Николай Фореггер, Лесь Кур-бас, Самуил Марголин, с участием при-глашенных ими художников. В 1926 годуЛесь Курбас в поисках более подходящейобстановки для художественного экспе-римента перевел свой театр «Березиль»из Киева в Харьков. <…> Столичный Харь-ков был центром Ассоциации современныхукраинских художников, и там впервыеизданы знаковые монографии: роскошныйальбом В. Хмурого «Анатолий Петриц- кий. Театральный строй» (1929) и Р. Ку-тепова «Новые течения в живописи»(1931)». Во взятом О. Красильниковойинтервью об этом вспоминал и Косарев:«…Харьков 1920-х годов – это бьющаячерез край театральная жизнь. Откры-вались новые театры. Спектакли сопро-вождались бескомпромиссными дискус-сиями. О премьерах писали не меньше, чемо пуске Харьковского тракторного. Стро-ить завод приходили демобилизованныекрасноармейцы, крестьяне из глухих де-ревень – наш потенциальный зритель.Надо было и рассказать правду о дейст-вительности, и увлечь ярким зрелищем.Но вначале надо было добиться, чтобызритель к нам пошел...»

Выставка «Борис Косарев: харьковский модернизм 1915–1931» в Украинском музее в Нью-Йорке рассказывает о судьбе харьковского модернизма через призму жизни и творчества одного из наиболее ярких его представителей, а обозначенные даты – как на могильной плите – отражают короткий период становления и развития самогомодернизма в Харькове.

Натэлла Войскунская

Расстрелянное возрождение

Но продуман распорядок действий,И неотвратим конец пути.

Борис Пастернак

Борис КосаревФото. 1918

Boris KosarevPhoto. 1918

3

3

Обложка журнала 4«Пути творчества»,№ 5. 1920ЭскизБумага, гуашь29 ¥ 23Коллекция Н.Б. Косаревой

Cover design for 4the Russian magazine“Puti Tvorchestva”(Paths of Creativity),№ 5. 1920Gouache on paper29 ¥ 23 cmNadezhda Kosareva’s collection

ФОНД «ГРАНИ» ПРЕДСТАВЛЯЕТ

60 ТРЕТЬЯКОВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ / THE TRETYAKOV GALLERY / #2’2012

Эта цель достигалась новаторски-ми и смелыми сценическими реше-ниями. По мнению автора статьи в ка-талоге к нью-йоркской выставке «ТеатрБориса Косарева» Валентины Чечик,«можно с уверенностью сказать, чтоБорис Косарев наряду с Анатолием Пет-рицким и Вадимом Меллером стоял у ис-токов украинской школы театрально-де-коративного искусства. Его имя связанос первыми попытками авангардных сце-нографических решений, и не будет пре-увеличением сказать, что совместныетеатральные проекты Косарева и Влади-мира Бобрицкого (1898, Харьков – 1986,Нью-Йорк), выполненные в 1917–1919 гг.,стали прологом бурного взлета украин-ского авангарда на театральных под-мостках Харькова в 1920-е годы» (a propos,сохранился графический портрет В. Бо-брицкого 1921 года работы Косарева).Казалось, именно оформляя театраль-ные постановки, Косарев мог быть од-новременно кубофутуристом, конструк-тивистом, супрематистом, реалистом,романтиком, а может статься, даже эк-лектиком или постмодернистом. Какхудожник театра и кино он создавал эс-кизы грима, костюмов и занавесов комногим театральным постановкам. Пе-речень работ Косарева в театре (со-вместных с Бобрицким и самостоятель-ных) чрезвычайно велик, поэтому назо-вем лишь некоторые из них. Это «Снована земле» по пьесе С.-Ж. де Буэлье «Ко-роль без венца» (1917); «Бранд» Г. Иб-сена (совместно с В. Бобрицким, 1918);«Собака садовника» Лопе де Вега (со-вместно с В. Бобрицким, 1919); «Свер-чок на печи» по Ч. Диккенсу (1920);«Слуга двух господ» К. Гольдони и «Али-Нур (Звёздный мальчик)» по О. Уайль-

ду (1922); «Фауст в городе» А. Луначар-ского (1923); «Хубеане» Ричарда Побе-димского (1924); «Мандат» Н. Эрдмана(1925); «Марко в пекле» И. Кочерги; «Задвумя зайцами» М. Старицкого (1928)…В 1929 году Косарев создает эскиз зна-мени Государственного Червонозавод-ского театра: красному заводу – крас-ное знамя. Согласно концепции кура-тора, нью-йоркская выставка обрыва-ется 1931 годом; при этом нельзя неотметить, что Косарев продолжал рабо-тать сценографом в течение еще не-сколько десятилетий, причем ярко,интересно и столь успешно, что в 1947году он получил Сталинскую премию заоформление спектакля «Ярослав Муд-рый» И. Кочерги (1946) в Харьковскомтеатре украинской драмы им. Т.Г. Шев-ченко.

Поработал Косарев и самым на-стоящим «свидетелем эпохи» – он оста-вил богатое фотографические наследие,отдав тем самым дань всеобщему увле-чению фотографией в начале ХХ века.Естественно предположить, что глаз под-линного художника помог ему создатьпоразительные по своей выразитель- ности снимки: он запечатлел и красотукрымских пейзажей, и архитектуру ста-рого Харькова, и самую последнюю всоветское время Сорочинскую ярмарку1929 года, а работая помощником опе-ратора, сохранил для потомков редкиекадры, относящиеся к рабочим момен-там съемки фильма Александра Дов-женко «Земля».

Небольшая и продуманная до мело-чей экспозиция представляет не толькотворческий диапазон Бориса Косарева(1897–1994) – художника, графика, ил-люстратора, дизайнера, сценографа, фо-

Портрет Пикассо1921Картон, цветная бумага, коллаж22 ¥ 21Коллекция Н.Б. Косаревой

Portrait of Pablo Picasso. 1921Cardboard, colouredpaper, collage22 ¥ 21 cmNadezhda Kosareva’s collection

Иллюстрированныйеженедельник«Театр, литература,музыка, балет, графика, живопись,кино». № 10. 192226,5 ¥ 17Коллекция Н.Б. Косаревой

Illustrated weekly“Theatre, Literature,Music, Ballet, Graphics, Paintings,Cinema”. № 10. 192226.5 ¥ 17 cmNadezhda Kosareva’s collection

Портрет В. Хлебникова. 1921Картон, цветная бумага, коллаж22 ¥ 21Коллекция Н.Б. Косаревой

Portrait of VelimirKhlebnikov. 1921Cardboard, colouredpaper, collage22 ¥ 21 cmNadezhda Kosareva’s collection



тографа, – но и его могучий креатив-ный потенциал, от последовательной ицелеустремленной публичной реализа-ции которого он попросту… самоустра-нился, уйдя «за кулисы»: прекратилвыставлять свою живопись и графику,погрузился в сценографию и препода-вательскую деятельность (с 1931 года он – профессор Харьковского художе-ственного института, ныне художест-венно-промышленного). По-видимо-му, он или раньше, или отчетливее (ско-рее всего, и раньше, и отчетливее) дру-гих понял, что близкий закат авангарданеизбежен. Скоро судьба коллег и близ-ких друзей Косарева резко изменилась:репрессии последователей «формализ-ма в искусстве» сломали не одну твор-

ческую судьбу. Цвет художественнойинтеллигенции Украины переместилсяили на тот свет, или в Сибирь, а кое-ко-го – тут стоит упомянуть прежде всегоВасилия Ермилова – без устали и безпощады шельмовали на родине…

Борис Косарев пошел своим пу-тем. Приходится только удивляться, по-чему имя этого замечательного мастераредко упоминается искусствоведами, а его работы редко присутствуют на вы-ставках авангардистов. По словам егодочери Надежды Борисовны Косаре-вой, подобно многим друзьям-худож-никам, «он заразился бациллой страха»,страха не за себя лично, а за судьбу ис-кусства, отгородившись не от мира во-обще (его работоспособности – даже

в преклонном возрасте – можно былотолько позавидовать!), а от свободногословесного самовыражения в искус-стве, что – как он мог убедиться на при-мере судеб многих своих друзей – былоотнюдь не безопасно… Пожалуй, все,кому довелось в разные годы общатьсяс Борисом Васильевичем, безошибочно«прочитывали» его настрой: «Вообще он,похоже, чувствует себя постоянно пре-следуемым, причем это ощущение у него –явно давнее и устойчивое до привычки…Спасают его только ирония, скепсис, ос-троумие и, очевидно, природный опти-мизм. Это не значит, что он ничего небоится – ровно напротив: у него такаяжизненная школа за плечами, что осто-рожен он до конспиративности, до мни-тельности...» (из интервью, взятого Вла-димиром Яськовым у Косарева в 1985 г.).

Наверное, можно было бы вполнеискренне переживать, что Борис Коса-рев избрал «искусство для себя», одна- ко для подобного выбора у него былослишком много оснований. Между темКосарев был наделен огромным талан-том, обладал безупречным художествен-ным вкусом и незаурядным мастерст-вом. Уже упоминавшийся лидер харь-ковских конструктивистов Василий Ер-милов – близкий друг и соратник Коса-рева, шедший с ним плечом к плечу иработавший бок о бок (вплоть до общеймастерской в расписанной ими мансар-де), во многом разделявший с Косаре-вым и взгляды на авангардное искус-

Иллюстрация к поэме ВелимираХлебникова «Вила и леший». 1918Акварель, гуашь набумаге (торшон)21 ¥ 26Коллекция Н.Б. Косаревой

Illustration for Velimir Khebnikov’spoem “Vila i leshii(The Wood Nymph and the Goblin). 1918Watercolour and gouache on torchonpaper21 ¥ 26 cmNadezhda Kosareva’s collection

ЖатваДиптих. 1919Бумага, акварель10 ¥ 22Коллекция Кристины Дегтярь

HarvestDiptych. 1919Watercolour on paper10 ¥ 22 cmKrystyna Dekhtiar’s collection



ство, и сомнения в усвоенных правилахи приемах, сформулировал свое отно-шение к таланту друга, по воспомина-ниям дочери Косарева, более чем ла-конично: «Если бы я писал, как Коса-рев, то стал бы украинским Пикассо».25 сентября 1931 года Борис Васильевичпишет тушью портрет Василия Ерми-лова в косоворотке: напряженный взгляд«зрачками вовнутрь» и оттопыренноеухо, улавливающее, словно локатор, на-ступление грядущих перемен… Много-страдальным «Харьковским Иовом»назвал Ермилова на закате его жизнипоэт Борис Слуцкий: «Богу, кулачищавскинув, // он угрожал, украинскийИов. // В первую послевоенную зиму//он показывал мне корзину, // где про-должали эскизы блекнуть, // и позволялруками потрогать, // и бормотал: лучшебы мне ослепнуть — // или шептал: мнебы лучше оглохнуть». (ИскусствоведА.Е. Парнис считает, что это стихотво-рение было написано не ранее ноября1965.)

В 1920-е годы, когда вопрос о жиз-ненном выборе еще не стоял столь ос-тро, как впоследствии, Косарев был вгуще событий, в которых искусствобыло поистине синтетическим. Кругего знакомых – это гениальный рефор-матор поэзии Велимир Хлебников (онне раз приезжал в Харьков), художницыи музы харьковского модернизма сестрыСиняковы, блестящие писатели Вален-тин Катаев, Исаак Бабель, Илья Ильф,Юрий Олеша, поэт и переводчик Геор-гий Шенгели, художники Василий Ер-милов, Георгий Цапок и другие членыгруппировки «Союз семи» (см. о них ни-же), известный книжный иллюстраторГеоргий Нарбут и его брат поэт Влади-мир Нарбут, театральные режиссерыЛесь Курбас и Николай Акимов… Всехне перечесть. Так получилось, что боль-шинство из них ушли из жизни намногораньше Бориса Косарева, интерес к ихтворчеству не угасает, документов нехватает, так что интересующиеся обра-

щались к Косареву – одному из немно-гих свидетелей, не только обладающемуотличной памятью, но и, безусловно,способному оценить масштаб личностисвоих давних друзей, понять их замыс-лы и свершения.

К примеру, необыкновенно инте-ресны воспоминания Косарева о Хлеб-никове. В интервью, записанном в 1985году Владимиром Яськовым, художниквспоминал, как поэт тоном, не преду-сматривающим возражений, говоритему: «Нужны книги». Борис Васильевичпытается робко спорить: «Виктор, дагде же сейчас книги возьмешь? Белые в городе. Библиотеки закрыты. Да иопасно». И слышит в ответ загадочное:«Ценишь – достанешь»... Делать не-чего. Косарев едет в город, пробираетсяв университетскую библиотеку и, ре-шив, что «с девчонками связываться не-чего», идет прямо к старушке-библио-графу. Та изучает список, бормочет себепод нос: «Так... так... А это зачем?..» –и, с уважением посмотрев на него, ис-чезает. В списке были семь книг: две –по статистике, одна – по высшей мате-матике, какая-то фундаментальная фи-лологическая монография, брошюра –не то о поэзии, не то с чьими-то стиха-ми, и еще каких-то две...» Неизвестно,что такого необычного углядела в этомсписке старая библиотекарша, но онавыудила все, что было в библиотеке, ивручила книги, взяв, правда, расписку,но вряд ли надеясь на их возвращение.Так поручение Хлебникова было успеш-но выполнено». В 1921 году Косаревсоздает весьма условный яркий коллаж«Портрет Хлебникова» (кстати, парныйк «Портрету Пикассо» того же года –оба из коллекции Н.Б. Косаревой) и ил-люстрацию к ранней поэме Хлебникова«Вила и леший» (…Ручей, играя пеной,пел // И в чащу голубь полетел) (1918) –также из коллекции Н.Б. Косаревой.

На нью-йоркской выставке значи-тельное место уделено «Союзу семи».Зараженная футуристическими идея-

ми великолепная семерка (Б. Косарев,В. Бобрицкий, В. Дьяков, Н. Калмыков,Н. Мищенко, Г. Цапок и Б. Цибис) ху-дожников заявила о себе в 1918 году из-данием альманаха «Семь плюс три» –«тройку» составили Александр Гладков,Василий Ермилов и Мане-Кац (Имма-нуил Мане Кац). Обложку альманаха и литеры к нему делал Косарев. Это из-дание, выпущенное тиражом 200 эк-земпляров, стало своеобразным мани-фестом «семерки». Члены «Союза семи»принимали участие в харьковской вы-ставке «Союза искусств» 1918 года, длякоторой Косарев сделал афиши, транс-паранты и плакаты. Этот год вообщебыл насыщенным: в частности, Коса-рев и Цапок разработали дизайн ин-терьера харьковского «Кабаре артис-тов», которое стало любимым местомвстреч городской богемы. Работы участ-ников альманаха (такие, как «Ночноекафе» Ермилова, «Музыкальная вит-рина» Николая Мищенко, деревянныескульптуры Болеслава Цибиса, «На-ездник» Александра Гладкова, «Порт-рет Евреинова» Бориса Косарева илиего же эскизы к театральным постанов-кам, а также великолепные фронтис-писы и литеры) служат примечательны-ми и заслуживающими пристальноговнимания иллюстрациями к основнымположениям манифеста «Семи»: при-зыву к внедрению авангарда в повсе-дневную жизнь (своего рода образцомможет служить «Килим с черным квад-ратом»), углублению его корней с фольк-лорной традицией, сближению и соеди-нению художественных основ искусст-ва Востока и Запада (не зря в «Манифе-сте» нашлось место арабским буквам,обозначающим слово «дружба») в каче-стве универсального языка искусства.

Возвращение художника БорисаКосарева на международную арт-сценусостоялось лишь в ХХI веке, состоялосьблагодаря прежде всего усилиям егодочери Надежды Косаревой, сохранив-шей архив и бесценные произведения

Натюрморт с мячом1922Картон, цветнаятушь, акварель, коллаж. 22 ¥ 21Коллекция Н.Б. Косаревой

Still Life with a Ball1922Cardboard, colouredIndia ink, watercolour,collage. 22 ¥ 21 cmNadezhda Kosareva’s collection

Супрематический натюрморт. 1921Картон, цветная бумага, коллаж28 ¥ 20,5 Коллекция Н.Б. Косаревой

Suprematist Still Life1921Cardboard, colouredpaper, collage28 ¥ 20.5 cmNadezhda Kosareva’s collection



Эскиз женского костюма к спектаклю«Марко в аду» по пьесеИвана Кочерги.1928Бумага, гуашь. 39 ¥ 22 Коллекция Музея театраль-ного, музыкального и кино-искусства Украины (Киев)

Costume design for “A Woman” for a production of Ivan Kocherha’s play“Mark in Hell”. 1928Gouache on paper39 ¥ 22 cmCollection of the Museum of Theatrical, Musical, andCinematic Art of Ukraine(Kiev)

Эскиз аппликациикостюма чиновника к спектаклю «Маркoв аду» по пьесе Ивана Кочерги.1928Бумага, гуашь, карандаш39,5 ¥ 20Коллекция Музея театраль-ного, музыкального и кино-искусства Украины (Киев)

Costume design with applique for “The Bureaucrat” for a production of Ivan Kocherha’s play“Mark in Hell”. 1928Gouache, pencil onpaper. 39.5 ¥ 20 cmCollection of the Museum of Theatrical, Musical, andCinematic Art of Ukraine(Kiev)

Эскиз костюма танцовщицы к постановке «Али-Нур». 1921Бумага, гуашь, карандаш. 33 ¥ 23 Коллекция Н.Б. Косаревой

Design for a dancer’scostume for a productionof Ali-Nur. 1921Watercolour on paper33 ¥ 23 cmNadezhda Kosareva’s collection

Эскиз костюма «Дьякона» к спектаклю«За двумя зайцами» по пьесе МихаилаСтарицкого. 1928Бумага, гуашь, карандаш. 39 ¥ 31 Коллекция Музея театраль-ного, музыкального и кино-искусства Украины (Киев)

Costume design for “TheDiacon” for a productionof Mikhail Staritsky’splay “Chasing TwoHares”. 1928Gouache, pencil onpaper. 39 ¥ 31 cmCollection of the Museum of Theatrical, Musical, andCinematic Art of Ukraine(Kiev)



Декорация к поста-новке пьесы «Моб» по роману ЭптонаСинклера. 1923Эскиз. Цветная бумага,картон, коллаж29 ¥ 40Коллекция Н.Б. Косаревой

Stage design for theproduction of “MOB”based on the novel byUpton Sinclair. 1923Cardboard, colouredpaper, collage29 ¥ 40 cmNadezhda Kosareva’s collection

Старый Харьков. 1921Бумага, цветнаятушь, акварель, перо. 38 ¥ 30Коллекция Н.Б. Косаревой

Old Kharkov. 1921Coloured India ink,watercolour, pen on paper. 38 ¥ 30 cmNadezhda Kosareva’s collection

Жили три братаАльманах «Семь плюс три»1918Бумага, цветной карандаш22 ¥ 22Коллекция Н.Б. Косаревой

Once upon a Time There Lived Three BrothersFrom the almanac “Sem’ pliustri” (Seven plus Three). 1918Coloured pencil on paper22 ¥ 22 cmNadezhda Kosareva’s collection



отца. Следует также отметить вклад ор-ганизаторов нью-йоркской выставки и издателей каталога – это УкраинскийМузей в Нью-Йорке, Харьковский Ху-дожественный музей, галерея и изда-тельство "Родовiд" (Киев), куратор Ми-рослава Мудрак, профессор универси-тета Огайо, и частные коллекционеры.

Но прежде всего мы должны бытьблагодарны самому Борису Косареву, втечение десятилетий хранившему уст-ные воспоминания о своих соратникахи друзьях по цеху. Его творческая жизньталантливейшего художника, опаленнаястрашными событиями ХХ века, кото-рый практически весь уложился в егоземную жизнь, прошла в таком окруже-нии, что к нему как к источнику-храни-телю шли за воспоминаниями – кто оЕрмилове, кто о Хлебникове и сестрахСиняковых, кто о Довженко… БорисВасильевич охотно извлекал из своейцепкой памяти мельчайшие, но вмес- те с тем бесценные сведения о своихдрузьях, однако молчал о себе дажетогда, когда мог бы со всей на то осно-вательностью заявить: такая-то работавыполнена мною в таком-то году, аныне бытующее авторство неверно…

Жизнь показала, что именно этивоспоминания о других стали неруко-творным памятником ему самому, от-правной точкой возвращения его в нашвек, в наш сегодняшний день. В мартеэтого года в родном городе художникаХарькове открылся «Ермилов Центр», ивполне закономерно он открылся вы-ставкой «Construction. От Конструкти-визма к Contemporary». Не менее зако-номерно, что на выставке представленыработы Бориса Косарева, как гласитпресс-релиз – «основателя харьковскойгруппы кубофутуристов, которого назы-вают «отцом украинского авангарда»,современника и приятеля Василия Ерми-лова. Вместе они провели немало временив мастерской на улице Дмитриевской».Хочется закончить статью словами: воз-вращение Мастера состоялось. А на са-мом деле оно только начинается…

Особая благодарность автора – дочерихудожника Надежде Борисовне Косаре-вой и Владимиру Яськову, с готовностьюподелившимся материалами о жизни Бо-риса Косарева, а также издательствуРОДОВIД и лично Лидии Лыхач за предо-ставленные иллюстративные материалы.

Эскиз костюма«Фильмы» к спектак-лю «Марко в аду» попьесе Ивана Кочерги«Марко в аду». 1928Бумага, гуашь35,5 ¥ 31Коллекция Музея театраль-ного, музыкального и кино-искусства Украины (Киев)

Costume design for“Filma” for a produc-tion of Ivan Kocherha’splay “Mark in Hell”1928Gouache on paper35.5 ¥ 31 cmCollection of the Museum ofTeatrical, Musical, and Cine-matic Art of Ukraine (Kiev)

Эскиз декорации к постановке пьесыН. Шкляра «Бум и Юла». 1923Бумага, акварель,гуашь. 31 ¥ 40Коллекция Н.Б. Косаревой

Set design for the production of NikolaiShklyar’s play “Bumand Yula”. 1923Watercolour and gouache on paper31 ¥ 40 cmNadezhda Kosareva’s collection


“GRANY” FOUNDATION PRESENTSTHE TRETYAKOV GALLERY

Kharkov, the capital of the UkrainianSoviet Socialist Republic from 1919

to 1934 was a hub of political, as well ascultural, life, where modernism flourishedexuberantly, like lilacs in spring, sproutingFuturism, Constructivism, Cubism, Prim-itivism and branching off into all arts, in-cluding visual art and applied art, literature,theatre, cinema, and the organisation ofopen-air mass celebrations. The “goldenage” of Kharkov modernism did not last forlong, giving way, in the 1930s, to cruel per-secution and killings of cultural figures: thesurviving members of the creative commu-nity later called this period a “Renaissanceassassinated”. The titans of the Kharkov

Renaissance were either sent to the gulagor to execution, or suppressed their creativeimpulses and accepted the restrictions ofthe new times, a period that might be calledthe dark days of the avant-garde, survivingthrough times that trampled them under-foot.

The name of Boris Kosarev is largelymissing from the ranks of prominent avant-garde artists and even from passing refer-ences to the artist and his group, althoughhis outstanding talent revealed itself inpainting, graphics, book illustration, pho-tography, and theatre. Kosarev himselftook considerable care to have himself“struck off” such listings and “to retreat far

from sight”, into a relatively safe place. TheNew York exhibition’s curator MyroslavaMudrak writes about the phenomenon of“Kosarev’s withdrawal”: “One of my mostmemorable interviews was with the artistBoris Kosarev. I met with him in the earlyspring of 1978 to learn more about his col-laborator, studio-mate, and colleague, theillustrious Constructivist and well-publi-cized figure Vasyl’ Yermilov. I assumed it was a safe topic for conversation since several monographic studies of the artist had already been issued under the Sovietregime. Indeed, Kosarev was generous inhis remembrances of his friend and relayedthe ebullience of artistic life in Kharkov ofthe 1910s and 1920s with great enthusi-asm… As I had expected, however Kosarevwas reticent when asked to elaborate abouthimself…. My impressions of that meetingwere of a modest, clearly talented individ-ual, committed to his artistic calling, butguarded.” A similar story is told by OlgaKrasilnikova, who interviewed Kosarev in1984: “‘There’s no use writing about myart. Write about the times, not about me.I am interesting because I lived in thosetimes.’ Boris Vasilievich adds the word‘please’, but the oldest living Ukrainianstage-designer pronounces it masterfullyand urgently, a far cry from a humble re-quest.”

Undoubtedly, Vasily (Vasyl’) Yermilovis rightfully considered a key figure of theUkrainian avant-garde. In parallel to theavant-garde in visual art, literary avant-garde too thrived in Kharkov, countingwithin its ranks eminent figures who cre-ated an association of pan-Futurists, whichwas initially called, in keeping with the tra-ditions of the time, “Aspanfut”. A charac-teristic of the theatre avant-garde wassupplied by John E. Bowlt in his article tothe catalogue to the New York exhibition“Ukrainian Modernism. 1910-1930” (2006).“The momentous importance to the devel-opment of the avant-garde in Kharkiv,”

But the plan of action is determined, And the end irrevocably sealed.

Boris Pasternak

The exhibition “Boris Kosarev: Modernist Kharkiv 1915-1931” at the Ukrainian Museum in New York explores the destinies of Kharkov modernism through the life and artwork of oneof its most pre-eminent figures. The tally of years, as on a tombstone, defines the brief periodof the development and flourishing of modernism in Kharkov.

Natella Voiskounski

A Renaissance Assassinated

Альманах «Семь плюс три». 1918Эскиз обложкиБумага, тушь, акварель. 30 ¥ 30Коллекция Н.Б. Косаревой

Almanac “Sem’ plius tri” (Seven plus Three). 1918Cover designColoured India ink,watercolour on paper30 ¥ 30 cmNadezhda Kosareva’s collection

Гитара. 19234Бумага, акварель,гуашь. 38 ¥ 31Коллекция Н.Б. Косаревой

Guitar. 19234Watercolour, gouacheon paper. 38 ¥ 31 cmNadezhda Kosareva’s collection

“GRANY” FOUNDATION PRESENTS


Bowlt wrote, “was the sequence of theatri-cal productions undertaken by such direc-tors as Nikolai Foregger, Les Kurbas,Samuil Margolin, and the artists whomthey employed. In 1926 Kurbas moved his‘Berezil’ Theatre from Kyiv to Kharkiv ina search for an ambience more inducive toartistic experiment… Kharkiv also provideda forum for the Association of Contempo-rary Artists of Ukraine and sanctioned im-portant monographs such as Khmury’sde-luxe album ‘Anatoly Petritsky. Teatralnistroi’ (1929) and R. Kutepov’s ‘Novi techiiv Maliarstvi’ (New Trends in Painting,1931).”

Kosarev talked about this in his inter-view with Krasilnikova: “Kharkov in the1920s had a very rich theatre scene. Newtheatres opened regularly. Performanceswere accompanied by heated debate. Pre-mieres were written up as lavishly as thelaunch of the tractor-production plant.The plant was built by discharged RedArmy soldiers and peasants from remotevillages – our potential spectators. The taskwas to tell them the truth about their reality,as well as to create a fascinating perform-ance. But first the spectators had to belured in…”

This goal was achieved by innovativeand daring productions. According to Va-lentyna Chechyk, who wrote an articleabout Kosarev’s theatre work for the cata-logue of the New York exhibition: “…onecan say with certainty that, together withsuch Ukrainian masters as Anatoly Petrit-sky and Vadim Meller, Boris Kosarev stoodat the cradle of the Ukrainian school oftheatrical set-design art. His name is linkedwith the first-ever examples of avant-gardeset design, and it is no exaggeration to saythat the set design projects that Kosarevundertook in 1917-1919 in collaborationwith his friend and fellow-thinker Volody- myr Bobritsky (born 1898 in Kharkov,Ukraine, who died in New York in 1986)served as a brilliant prologue to the turbu-lent rise of the Ukrainian theatrical avant-garde on the stages of Kharkov during the1920s.” (There is a surviving graphic imageof Vladimir Bobritsky created by Kosarevin 1921).

It appears that Kosarev’s work for thestage enabled him to pursue simultaneouslyhis Cubo-futurist, Constructivist, Supre-matist, realist, romantic, and maybe eveneclectic or post-modernist interests. As afilm and stage designer, he created sketchesfor make-up, costumes and backdrops formany theatre productions. The list ofKosarev’s theatre projects (both independ-ent and accomplished in co-operation withBobritsky) is long, including “Again onEarth”, adapted from Saint-Georges deBouhélier’s “The King Without a Crown”(Le Roi sans couronne) (1917); HenrikIbsen’s “Brand” (together with Bobritsky,1918); Lope de Vega’s “The Gardener’sDog” (El perro del Hortelano) (togetherwith Bobritsky, 1919); Charles Dickens’s“The Cricket on the Hearth” (1920); CarloGoldoni’s “The Servant of Two Masters”,and “The Star Child” adapted from OscarWilde’s story (both in 1922); Anatoly Lu-

Надпись на оборотной сторонефотографии съемочной группына съемках фильма АлександраДовженко «Земля» в селе Ярески:«В шляпе Довженко. Рядом с нимфотограф Айзенберг. Рядом сомной старший ассистент Бодик;ниже [Юлия] Солнцева [жена Довженко], около нее актер Свашенко, в фуражке ассистентХмурый. БК. Ереськи. 1929

Russian-language inscription onthe reverse side of a photographpicturing the crew filming Alexan-der Dovzhenko’s film “Earth” inYaresky: “Dovzhenko is wearing ahat. Next to him is the photographerAizenberg. Next to me is Senior Assistant Bodyk; Below is [Yuliya]Solntseva [Dovzhenko’s wife]. Next to her is the actor Svashenko.Khmury, the assistant, is wearing a service cap. BK. Ereski, 1929”

Из серии «Сорочин-ская ярмарка». Фото Бориса Косарева. 1929

“Sorochintsy Fair” series.Photo by Boris Kosarev. 1929

Борис Косарев счленами съемочнойгруппы «Земля»Фото. Лето 1929 г.

Boris Kosarev withmembers of the crewfilming “Earth”Photo. Summer, 1929



nacharsky’s “Faustus in the City” (1923);Richard Pobedimsky’s (Alexander Bilet-sky’s pen-name) “Khubeane” (1924);Nikolai Erdman’s “The Mandate” (1925);Ivan Kocherha’s “Mark in Hell”; andMykhailo Staritsky’s “Chasing Two Hares”(1928).

In 1929 Kosarev created a sketch ofthe banner of the state-run “Chervonoza-vodsky” (Red Plant) Theatre – a red bannerfor a red plant. The exhibition in New Yorkexplores Kosarev’s artwork up until 1931;nevertheless, it must be mentioned thatafter that cut-off year Kosarev would workas a stage designer for several decades, sosuccessfully career-wise that in 1947 he wasawarded the Stalin prize for the sets to IvanKocherha’s “Yaroslav the Wise” (1946) at the Shevchenko Theatre of UkrainianDrama in Kharkov.

Kosarev also did some work as “aneye-witness of the times”, pursuing the pas-sion for photography which swept over hisnation early in the 20th century, and he leftbehind many photographs. It seems naturalto suppose that the eye of a true artist helpedhim to create his amazingly expressive shots:he captured the beauty of the Crimean land-scapes, the architecture of old Kharkov, the1929 “Sorochintsy” Fair – the last of itskind to take place during the Soviet period;working as an assistant to a cameraman, hepreserved for posterity many rare momentson the shooting locations of AlexanderDovzhenko’s film “Earth”.

The small and carefully consideredexhibition explored not only the diverseartistic talents of Boris Kosarev (1897-1994) – as painter, graphic artist, illustra-tor, designer, stage-designer, photographer,but also his gigantic creative potential,which he preferred not to realize in a sus-tained and purposeful manner in any pub-lic arena, settling down behind the scenesinstead: he stopped exhibiting his paintingsand drawings and immersed himself in the-atre work and teaching. From 1931 on-wards he taught at the Kharkov ArtInstitute, now the Institute of Arts andCrafts. Apparently he understood, eitherearlier or more clearly than others (mostlikely, both earlier and more clearly), thatthe days of the avant-garde were numbered.The destinies of Kosarev’s colleagues andclose friends were to take a sharp turn forthe worse soon: the persecution of cham-pions of “formalism in art” warped the livesof many artists. The best and brightest ofthe Ukrainian intelligentsia either died orwere sent to Siberia, and some of them –Vasily Yermilov the most notable case –were treated in their motherland as pariahs.

Kosarev went his own way: hestepped aside. So it is no surprise that thisprominent artist is seldom mentioned byscholars, and that his works, until recently,were only rarely featured at exhibitions ofUkrainian avant-garde artists. Accordingto his daughter, Nadezhda Kosareva,“while still very young he was infected by

Обложка одесского журнала «Театруда»Эскиз. 1920Бумага, гуашь34 ¥ 50Коллекция Н.Б. Косаревой

Cover design for the maga-zine “Teatruda” (TheatreWork). Odessa, 1920StudyGouache on paper34 ¥ 50 cmNadezhda Kosareva’s collection

Килим с черным 6квадратомКонец XVIII в.Бархат, расшитый металлизированнойнитью. 156 ¥ 152Коллекция Лидии Лыхач

Kilim with Black Square 6Late 18th centuryVelvet, embroidered with metallic thread156 ¥ 152 cmLidia Lykhach’s collection



same time, the artist was endowed with agreat talent, had impeccable taste and out-standing craftsman’s skills. The leader ofthe Kharkov Constructivists Vasily Yer-milov – Kosarev's close friend and con-temporary who worked side-by-side withhim (to the point of sharing a studio in thegarret where they painted the walls) andshared many of Kosarev's opinions aboutavant-garde art, as well as many of hisdoubts about conventions and techniquesthat they had mastered – expressed hisopinion about the friend’s talent, asKosarev's daughter remembered, ex-tremely pithily: “If I had painted likeKosarev, I would have become an Ukrain-ian Picasso”. On September 25 1931Kosarev painted an ink portrait of Yermilovin a kosovorotka (a Russian-style pulloverblouse for men reaching down to the mid-thigh, with a slit at the collar): “the eyesturned into the soul” gaze intensely, and anear sticks out detecting like radar the hintof changes to come... The poet Boris Slut-sky called the old Yermilov a long-suffering“Job from Kharkov”:

the bacillus of fear” – not a fear for him-self, but a fear for the destinies of art. Heinsulated himself not from the worldaround him - he was very active through-out his life, even at an advanced age - butfrom free verbal expression in art, which,as the destinies of his numerous friendshad shown was far from safe. Arguablyeveryone who came in contact with him indifferent years could “read” his attitudeswithout mistake: “It looks like he alwaysfeels persecuted, and he has obviouslybeen set in these ways for a long time, thisfeeling became habitual... His only salva-tion is irony, scepticism, a sense of hu-mour and, apparently, innate optimism.This doesn't mean that he is fearless –quite the opposite: he has been though theschool of hard knocks, which made himcautious to the point of being uncommu-nicative, becoming mistrustful...” (froman interview with Kosarev by VladimirYaskov in 1985).

One might sincerely regret that BorisKosarev chose “art for himself”, but he hadtoo many reasons for such a choice. At the

An Ukrainian Job, brandishing his fists,He uttered threats to God. In the first winter after the warHe showed me a basketWhere his sketches were fading awayAnd let me touch them with my hands,And muttered ‘I would rather go blind’,And whispered ‘I would rather go deaf’.

(The art scholar Alexander Parnis believesthat this poem was written no earlier thanNovember 1965).

In the 1920s, when the issue of thechoice of a way to go was not yet so urgentas it would become later, Kosarev was at thecentre of an environment where art wastruly a synthesis. He spent time with thelikes of the outstanding reformer of poetryVelimir Khlebnikov (who came to Kharkovon a number of occasions), the Sinyakovsisters – painters and muses of the Kharkovmodernists, and the brilliant writers Valen- tin Kataev, Isaac Babel, Ilya Ilf, Yury Ole-sha, the poet and translator Georgy Shen-geli, the artists Vasily Yermilov, GeorgyTsapok and other members of the “Unionof the Seven”, as well as the famed book il-lustrator Georgy Narbut and his brother,the poet Vladimir Narbut, and the theatredirectors Les Kurbas and Nikolai Akimov.It happened that most of them died muchearlier than Kosarev, and there has been asteady increase in interest in their art, whilethe relevant documents were largely lack-ing, so people interested in the subject ap-proached Kosarev: he was one of the fewwitnesses, who not only had an excellentmemory but was also obviously capable ofappreciating the greatness of his old friendsand understanding their ideas and accom-plishments.

Kosarev’s reminiscences about Khleb-nikov are most interesting. When he wasinterviewed in 1985 by Yaskov, the artist re-called how the poet had told him, in a toneof voice indicating that he would brook noargument: “Books are needed”. Kosarevmeekly tried to counter: “Viktor, where arebooks to be found now? The Whites are inthe town. The libraries are closed. And be-sides everything else, it’s plain dangerous.”In response to which came the mysteriousphrase: “If you value it, you’ll find it”.There was nothing to be done but to oblige.Kosarev went into town, reached the uni-versity library and having decided that“there’s no use contacting the girls”,headed straight to the bibliographer, an oldlady. The woman looked through the listingand mumbled to herself, ‘Well... well... Andwhy do you need this one?’, and, givinghim a look full of respect, disappeared. Thelist included seven books: two on statistics,one on advanced mathematics, a funda-mental treatise on philology, a brochurecontaining either a reflection on poetry ora collection of poems, and two other vol-umes of uncertain character... it still re-mains a mystery why this assortmentseemed so unusual to the old librarian, butshe dug out everything there was to find inthe library and handed the books to

Харьковский Иов(портрет художникаВ. Ермилова). 1931Бумага, тушь40 ¥ 30Коллекция Н.Б. Косаревой

Kharkiv’s “Job” (portrait of the painterVasily Yermilov). 1931India ink on paper40 ¥ 30 cm Nadezhda Kosareva’s collection



Kosarev; she made him write a note aboutborrowing these books, even if she hardlyhoped for their return. Thus Khlebnikov’sinstruction was successfully fulfilled.” In1921 Kosarev created a vibrant collage in afairly abstract vein titled “Portrait ofKhlebnikov” (a twin piece to the “Portraitof Picasso” produced in the same style andin the same year – both works on loan fromNadezhda Kosareva) and an illustration toKhlebnikov's early poem “A Vila [a Slavicnymph] and a Wood Goblin" (“A brooksang, playing with the froth,/And a doveflew into the thicket”, 1918) – also an itemfrom Kosareva’s collection.

The Kosarev exhibition in New Yorkexplored in some depth the “Union of theSeven”. The seven artists infected with fu-turist ideas (Boris Kosarev, Vladimir Bob- ritsky, Vladimir Dyakov, Nikolai Kalmykov,Nikolai Mishchenko, Georgy Tsapok andBoleslav Tsibis) acquired fame in 1918 bypublishing an album “Seven Plus Three”:the “three” were Alexander Gladkov, VasilyYermilov and Immanuil Maneh-Katz, itscover and typeface designed by Kosarev.With a print run of 200, this publication be-came a sort of manifesto of the “Seven”.The members of the group participated inthe 1918 exhibition of the “World of Art”in Kharkov, for which Kosarev designedplaybills, posters and placards. 1918 was aneventful year: Kosarev and Tsapok devel-oped an interior design scheme for theCabaret of Artists, which became a favouritemeeting place for Kharkov bohemians. Theart-works printed in the volume (like VasilyYermilov's “A Night Cafe”, Nikolai Mish- chenko's “A Music Showcase”, BoleslavTsibis’s wooden statues, Alexander Glad-kov's “Horse Rider”, and Kosarev’s “Por-trait of Yevreinov”, and sketches for theatricalproductions and splendidly designed fron-tispieces and letterpress type characters)are remarkable illustrations to the main ex-hortations of the manifesto of the “Seven”:to connect the avant-garde with daily life(the publication of the late 18th-century“Kilim [a flat tapestry-woven carpet] witha Black Square” is an example of this), toenrich its roots in the folkloric tradition, tobring together and integrate the founda-tions of Oriental and Western art (it was noaccident that the manifesto had the word“friendship” in Arabic in its text) in orderto produce a universal language of art.

The artist Boris Kosarev re-appearedon the international art scene only in the21st century, mainly thanks to the efforts ofhis daughter Nadezhda Kosareva, who pre-served her father’s archive and pricelessartwork, and generously shared all this withthe exhibition organisers and the compilersand publishers of the catalogue. The con-tribution of The Ukrainian Museum inNew York, Kharkov Art Museum, RodovidGallery and Press (Kiev), the curator of theNew York exhibition Professor MiroslavaMudrak (Ohio State University), and someprivate collectors was invaluable.

But most of all we owe a debt of grat-itude to Kosarev himself, who preserved

over the decades memories of his associatesand fellow artists. The creative life of thistalented artist was scorched by the horren-dous events of the 20th century, which af-fected almost all of his adult life. He keptcompany with cultural dignitaries of theage, later becoming a treasure trove ofknowledge about them which would beused by whoever was interested in particu-lar figures, be it Yermilov, or Khlebnikov,the Sinyakov sisters, or Dovzhenko. BorisKosarev readily extracted from the recessesof his tenacious memory minute but price-less bits of information about his friends,but was very private about himself, keepingquiet even on those occasions when he hadevery reason to speak, if only to say thatsuch-and-such a piece was accomplishedby me in such-and-such a year, and thecurrently presumed authorship is incorrect.

Precisely such recollections aboutothers became a symbolic monument tohim and the starting point for his returninto our century, into our present day. In

March 2012, a Yermilov Centre opened inKharkov, Kosarev’s home town, and quitenaturally, the first event that it organisedwas an exhibition “Construction. FromConstructivism to the Contemporary”. Itseems equally logical that this show fea-tures art by Yermilov and Kosarev – in thewords of the press release, the latter “afounder of the Kharkov group of Cubo-fu-turists who is called ‘the father of theUkrainian avant-garde’, a contemporaryand a friend of Vasily Yermilov. They spentmuch time together in the studio onDmitrievskaya Street”. One wishes to endthis article by saying that “the great masteris back” – but his return is only beginning.

The author extends special thanks to theartist’s daughter Nadezhda Kosareva, and toVladimir Yaskov, who readily shared materi-als related to the life of Boris Kosarev, and toRODOVID Press and personally to LidiaLykhach for cooperation in the preparation ofthe article and for provided illustrations.

Автопортрет. Меланхолия. 1926Бумага, химическийкарандаш, цветнаятушь. 35 ¥ 23Коллекция Н.Б. Косаревой

Self-Portrait. Melancholy. 1926Chemical pencil, coloured India ink on paper. 35 ¥ 23 cmNadezhda Kosareva’s collection

ТРЕТЬЯКОВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ / THE TRETYAKOV GALLERY › img › mag › 2012 › 2 ›...

Documents

Transcript of ТРЕТЬЯКОВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ / THE TRETYAKOV GALLERY › img › mag › 2012 › 2 ›...