Народное слово Приамурья: Сборник статей, посвященный...

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Благовещенский государственный педагогический университет

НАРОДНОЕ СЛОВО ПРИАМУРЬЯ

Сборник статей

Благовещенск 2004

2

ББК 81.411.2-5 Н 30

Печатается по решению редакционно-издательского совета Благовещенского государ-ственного педагогического университета

Народное слово Приамурья: Сборник статей, посвященный 20-летию публикации «Словаря русских говоров Приамурья». – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2004. – 141 с. Сборник включает статьи, связанные с вопросами изучения рус-ской речи на Амуре в ее диалектном и просторечном функцио-нировании. Любознательному читателю предлагается также библиография по русским говорам Приамурья. Редакционная коллегия: Л. В. Кирпикова, к.ф.н., профессор

кафедры русского языка и методики его преподавания БГПУ;

О. Ю. Галуза, к.ф.н., доцент кафедры русского языка и методики его пре-подавания БГП.

Компьютерный набор: О. А. Рыкова

© Благовещенский государственный педагогический университет, 2004

3

К 20-летию «Словаря русских говоров Приамурья» (Вместо предисловия)

Прошло 20 лет со дня выхода «Словаря русских говоров

Приамурья» (Москва: Наука, 1983 год). Для части читателей необходимо оживить некоторые важные моменты, эпизоды уже далеких, но еще памятных событий, для тех же, кто приобщает-ся к сокровищам амурской лексики, рассказать, как «случился» «Словарь русских говоров Приамурья» (в дальнейшем АС или Словарь).

Инициатором подготовки АС стала Фаина Петровна Ива-нова, доцент Хабаровского тогда еще пединститута, выпускница Томского университета. Надо сказать, что Томский университет в 60-е годы стал региональным словарным центром Сибири. Эти традиции университет сохраняет и в настоящее время. Получив прекрасное филологическое образование, Фаина Петровна за-думала создать «Словарь русских говоров Приамурья». Вместе с Лидией Федоровной Путятиной, доцентом Хабаровского педин-ститута, они разработали теоретические основы АС, изложен-ные в нескольких статьях, подготовили вступление, предисло-вие и характеристику особенностей русских казачьих говоров Приамурья.

В Благовещенске к ним подключились Нина Петровна Шенкевец и Лидия Васильевна Кирпикова, автор этих строк, – доценты кафедры русского языка Благовещенского пединститу-та. Трудностей возникло немало. Прежде всего – картотеки. Они в Хабаровске и Благовещенске, а ведь весь словарный материал должен быть объединен. Пришлось взаимно копировать карточ-ки. Организовать работу на огромном расстоянии оказалось де-лом непростым. Были письма и эпизодические встречи. Следует сказать, что небольшой лексикографический опыт имела лишь Ф.П. Иванова.

4

Человек на редкость беспокойный, наш редактор Фаина Петровна за это время написала в Благовещенск сотни страниц. В письмах – размышления о словарных статьях, советы и выска-зывания о сроках, планах и т.д. Лидия Федоровна, организован-ный и ответственный человек, держала в памяти всю огромную картотеку. Нина Петровна, также обладая даром отличной внут-ренней организации, делала все быстро и точно. К составлению словарных статей подключились и молодые преподаватели БГПИ Ольга Юрьевна Галуза и Зоя Ивановна Слыхова, активно участвовавшие в диалектологических экспедициях.

На долю хабаровчан легла забота о рисунках и о научной номенклатуре народных названий растений и животных. Эту помощь оказали преподаватели хабаровских вузов – кафедры зоологии пединститута Л.А. Востриков и кафедры ботаники и фармакологии мединститута Г.Г. Вострикова. Рисунки к про-фессиональной и этнографической лексике выполнены М.Я. Иконниковым и Г.А. Логиновым.

Убедить авторитетных специалистов во Владивостоке, Томске и Москве в необходимости издания «Словаря русских говоров Приамурья» и добротности обработки материала уда-лось Ф.П. Ивановой. В результате ответственным редактором Словаря стал член-корреспондент АН СССР Федот Петрович Филин, а Словарь вышел в свет в академическом издательстве «Наука».

Словарь перепечатывался на пишущей машинке в Хаба-ровске и Благовещенске. Затем правка. Последний «список» го-товила Наталья Никифоровна Мерзлякова, секретарь-машинистка БГПИ, которую ректор института Василий Михай-лович Ступников «определил» на нескольких месяцев только для печатания Словаря. Сейчас принято писать: набор и компь-ютерная верстка выполнены таким-то. Фамилии Натальи Ни-кифоровны нет в титрах Словаря, но от ее внимания и заинтере-сованности зависело качество набора. Наталья Никифоровна, амурчанка, потомственная казачка, говорила: «Я, как в детстве и юности, живу. Это все наши, амурские речи». Поистине каждое слово АС прошло через ее пальцы, ум и сердце.

5

Затем нужна была разметка составителей для набора раз-ным шрифтом.

В Москве самое заинтересованное участие в судьбе амур-ского словаря приняла редактор издательства «Наука» Нина Геннадьевна Герасимова и молодые люди, набиравшие сложный текст: необходимо было постоянно менять шрифты, удивляли неизвестные слова и далекие от литературной нормы фразы в сопроводительных контекстах. Эти слова и фразы компьютер отказывался понимать. Не мог компьютер 80-х годов и ставить ударение. Проставлять ударение на всех 340 страницах при-шлось в Москве Ф.П. Ивановой, затем Л.В. Кирпиковой и Ва-лентине Михайловне Брысиной. Так уж случилось, что и Ва-лентина Михайловна не оказалась в стороне. И хотя выросла она на Волге, но душой приросла к амурской земле и ее людям.

«Словарь русских говоров Приамурья» вызвал интерес у многих читателей, искренне любящих народное слово, и полу-чил высокую оценку специалистов-филологов. Вот строки из письма руководителя словарного центра Томского университе-та, доктора филологических наук, профессора кафедры русского языка ТГУ, действительного члена Международной академии наук высшей школы Ольги Иосифовны Блиновой:

«Огромное спасибо Вам за бесценный дар – Амурский словарь. От души поздравляю Вас с этим прекрасным изданием! Много контекстов-иллюстраций, не спровоцированных собира-телем, много мудрых, истинно народных слов. Все это обрамле-но достойным образом – высокой лексикографической культу-рой издания».

Словарь оказался востребованным в вузах Дальнего Вос-тока. Так, курс «Русская диалектология» в БГПУ и ХПГУ ведет-ся с привлечением богатейшего материала АС и кафедральных картотек, словарь используется как пособие по амурскому лин-гвокраеведению на спецсеминарах в вузах и лекциях для учите-лей-словесников Приамурья. Традиционны курсовые и диплом-ные работы по русскому языку на базе региональных лексиче-ских данных у преподавателей Галузы О.Ю., Кирпиковой Л.В., Пирко В.В., Шенкевец Н.П.

6

Надо отметить, что благодатный материал, которым рас-полагает картотека и Словарь, позволяет выйти за рамки вузов-ских программ, вести наблюдения не только в пределах региона, но и в русле актуальных проблем общей лексикологии и лекси-кографии. Так, известны в Сибири исследования О.Ю. Галузы в области регионального варьирования на материале одного гово-ра – говора старейшей казачьей станицы Албазина, работы Ф.П. Ивановой. Она рассматривает коннотативные возможности диалектных глаголов, их экспрессию и доказывает необходи-мость отражения этих признаков в региональном словаре. Рабо-ты Н.П. Шенкевец посвящены анализу системных отношений амурских микротопонимов в лексической группе «Рельеф», а также самобытной фразеологии русских говоров Приамурья.

На материале АС подготовлена и защищена кандидатская диссертация Елены Александровны Оглезневой «Номинативное поле производного имени существительного конкретной семан-тики в русских говорах Приамурья». Выявляя способ пред-ставления информации в производных номинациях Лица, Жи-вотных, Артефактов, Натурфактов путем пропозиций, Е.А. Ог-лезнева интерпретировала живую, подвижную словообразова-тельную систему переходных говоров вторичного образования с новых позиций. Успешно работает Нина Геннадьевна Архипова, представляя лексико-семантические группы русских говоров Приамурья.

Е.А. Оглезнева и Н.А. Архипова – доценты Амурского го-сударственного университета. Ими начато активное изучение говоров Архаринского, Свободненского, Шимановского рай-онов Приамурья. Их интересуют вопросы взаимодействия гово-ров славянских народов на амурской земле. Это сложные, но актуальные и перспективные задачи современной региональной лексикологии и лексикографии.

Особо следует сказать о лингвокраеведческой работе школьных учителей. Эти кружки немногочисленны, но они имеются. В сборнике представлена статья учительницы Ново-сергеевской школы Серышевского района Валентины Васильев-

7

ны Паруновой о кружке по изучению школьниками речи жите-лей родного села.

Создание в 2001 году Центра лингвистики и коммуника-ции при кафедре русского языка Благовещенского педуниверси-тета во главе с доктором филологических наук, профессором Быковой Гульчерой Вахобовной многое изменило. Энтузиазм Гульчеры Вахобовны и ее умение организовать коллектив по-могли объединить разрозненные лексикографические поиски. Был создан отдел региональной лексикологии и лексикографии, сплотивший диалектологов Приамурья. Мысль о необходимости оформить накопленные за 20 лет материалы, сохранить для по-томков бесценный человеческий опыт, отраженный в Слове, стала реальностью. В 2001 году был выигран всероссийский грант для лексикографической работы по подготовке второго издания «Словаря русских говоров Приамурья». Предполагается увеличить число словарных статей за счет новых поступлений, углубить социально-культурную характеристику слов в их тол-кованиях.

В отделе решаются задачи: подготовки словарных статей к новому изданию «Словаря русских говоров Приамурья»; раз-работки теоретических основ словаря одного говора (с. Албази-но); систематизации просторечий, зафиксированных в Приаму-рье, в этом аспекте трудится В.В. Пирко; подготовки к публика-ции и публикация архивных материалов.

В течение 2001 года сотрудники регионального отдела Центра лингвистики и коммуникации и преподаватели кафедры русского языка БГПУ выступили на 6-ти научно-практических и методических конференциях вузов г. Благовещенска и Амурско-го областного музея. 15 докладов отражают проблематику отде-ла «Функционирование русского языка в этнокультурной среде Приамурья в прошлом и настоящем». Три конференции из об-щего числа – международные, докладов на них – 10. Научные доклады базируются на конкретном лексикографическом опыте описания картотек и отражают поиски оптимального оформле-ния информации в словарной статье.

8

В 2003 году опубликована «Словарная картотека Г.С. Но-викова-Даурского». Рукописная картотека дальневосточного краеведа хранится в Амурском государственном областном ар-хиве. Подготовку ее публикации осуществили Л.В. Кирпикова, В.В. Пирко и И.А. Стринадко (Сергеева). Словарная картотека Г.С. Новикова-Даурского поможет читателям представить свое-образие русского слова на Амуре в начале ХХ века, увидеть его динамику, а для учителей школ станет пособием по амурскому лингвистическому краеведению.

Краеведческий аспект в работе отдела углубляется. Осе-нью 2003 года на научной конференции Амурского музея (Но-виковских чтениях) лингвистическое краеведение было пред-ставлено 9-ю докладами на самостоятельной секции. На кафед-ре русского языка Хабаровского педуниверситета Ф.П. Ивано-вой готовится методические пособие по лингвокраеведению.

В данном сборнике публикуется общая библиография ра-бот, посвященных лингвистическим оценкам русских говоров Приамурья.

Статьи, представленные в сборнике, отражают разные взгляды на историю формирования и современное состояние русских говоров Приамурья.

* * *

9

Л.В. Кирпикова, БГПУ

К истории формирования русских говоров Приамурья Долгое время было распространено мнение о том, что на

Амуре нет и не может быть территориальных диалектов. Собст-венно, во власти этих представлений находится наше дальнево-сточное общество и сегодня.

Язык – сложное явление, и лингвистический ландшафт Приамурья складывался непросто в результате воздействия ряда факторов, в первую очередь исторического – освоения Амура русскими.

Освоение Амура русскими имеет давнюю историю, отно-сится к XVII веку и связано с именами первопроходцев Василия Пояркова (1648 г.) и Ерофея Хабарова (1650 г.) [Кабанов 1959: 11] Древнейшее поселение на Амуре – крепость Албазин – было основано в 1651 году, Кумарский острог – в 1654 г., Косогор-ский – в 1655 г. «В течение полутора десятков лет шло русское заселение края, возникли заимки, остроги, деревни, город Алба-зин. Установились постоянные экономические связи Амура с остальной Сибирью. Было образовано Албазинское воеводство, и край вошёл в состав Московского государства в такой же сте-пени, как и остальные сибирские земли» [Кабанов 1959: 24].

Но овеянная легендами история Албазинского воеводства сложилась трагически. Надолго пришлось уйти с Амура каза-кам. Край опустел [Кабанов 1959: 240].

На оставленные плодородные, но почти безлюдные земли русские вернулись лишь в середине XIX века. Амурская экспе-диция 1854 года, инициатором которой был Иркутский генерал-губернатор Н.Н. Муравьёв, положила начало новому, плановому заселению Амура русскими людьми [Алексеев 1982: 137]. «Пра-вительство… на первых порах прибегло к обыкновенному на-циональному способу заселения окраин – к заселению казаками, которые, как военный элемент, могли представлять более или менее надёжную оборону от случайных нападений. Жребий при

10

этом пал на казаков Забайкальской области, живших по р.р. Шилке, Аргуни и Онону» [Кириллов 1894: 20].

Характеризуя амурское казачье войско, А. Кириллов, ав-тор «Географическо-статистического словаря Амурской и При-морской областей», отмечает, что переселение казаков и форми-рование амурских казачьих станиц завершилось к 1862 году. Появилось 60 казачьих селений, из них 50 поселков и выселков и 10 станиц-округов: Покровское, Албазин, Черняево, Кумар-ская, Екатерининская, Поярковская, Иннокентьевская, Раддев-ская, Екатерино-Никольская, Михайло-Семеновская. Округа включали по 4-5 поселков и выселков. Казачье население в 1862 г. составило 11850 душ. [Кириллов 1894: 46]

Параллельно, с 1859 года, велось переселение крестьян-ских семей. Показательна сопоставительная таблица казачьего и крестьянского населения Приамурья, которую дал А.В. Кирил-лов:

Число переселенцев Годы казаков крестьян

Общее число жителей

1857 1858 1859 1860 1861 1862 1863 1864 1865

1850 2350 1649 1884 1291 743

- - -

- -

240 524 249 76

1258 1224 1328

2950 7495 8572

11629 13629 15107 16721 18199 19477

Историки отмечают, что «в первые годы большинство пе-

реселенцев на Амур состояло из крестьян Сибири» [Алексеев 1982: 140]. Эта мысль подкрепляется сведениями из «Географи-ческо-статистического словаря Амурской и Приморской облас-тей» А.В. Кириллова. Лингвисту словарь интересен тем, что в нем не только указан год основания каждой станицы, поселка, число дворов, душ, но и, как правило, называются места, откуда шло переселение. Это обычно бассейны рек Шилки, Аргуни, Онона. Для крестьян - Забайкалье, Иркутская, Пермская губер-

11

нии, Туруханский край, реже - Самарская, Тамбовская, Тавриче-ская губернии.

Выборка из статей Словаря А. Кириллова позволит сопос-тавить данные о формировании казачьих станиц, a тaкжe части поселков, входивших в станичные округа, и сведения об истоках крестьянских деревень, возникших с 1857 по 1870 гг.

Поселения казачьи крестьянские

• Албазин, стан, 1858, из Горбиц и Усть-Чёрной, с р. Шил-ки

• Амазарский выселок, 1862, с Аргуни

• Бейтоновский в.,1858, с Шилки

• Бекетовский в.,1859, с Шилки

• Бибиково 1857, с Онона • Благовещенск (Усть-

Зейская), 1856, из Забайкалья • Буссевская стан., 1857, с

Онона • Ваганово, 1859, из Кучу-

гая • Венюково, 1859, с Аргу-

ни • Верхне-Благовещенск,

1858 • Екатерино-Никольская

стан., 1858 • Ермаковский в., 1859, с.

Онона • Игнатьевский в., 1861, из

Усть-Зейской • Игнашинская ст., 1858 • Иннокентьевская, 1858 • Кузнецова пос., 1858, с

Онона

• Александровское Том-ской волости, 1860, из Пермской и Вятской губ.

• Астраханка, 1859, из Таврической и Самарской губ.

• Белогорье, 1859, из Вост. Сибири

• Березовка, 1861, расколь-ники

• Белоногово, 1867, из Вост. Сибири

• Богородское Черемхов-ской в., 1861, из Тамбовской губ.

• Васильевка Томской в., 1864, малороссами

• Воскресеновское, 1860, из Иркутской губ.

• Высокая Томской в., 1860, из Пермской губ.

• Вятское, 1860, из Перм-ской губ.

• Гильчин, 1869, из Самар-ской и Тамбовской

• Егорьевка, 1860, из Ени-сейской и Иркутской губ.

• Ключи Томской в., 1862, раскольники из Пермской губ.

• Круглая Томской в., 1866, из Пермской губ.

• Марковка, 1864, из Аст-

12

• Кумарская стан., 1858, с Аргуни, с Онона

• Михайло-Семеновская, 1858

• Ольгинский в., 1857, с Онона

• Пашковский в., 1857, из Горбиц

• Пермикина, 1858, с Шил-ки

• Поярково, стан., 1858, с Аргуни

• Радде, 1858 • Рейново, 1858, из Алба-

зина • Свербеевский в., 1858, с

Аргуни • Сгибневский в., 1858, с

Аргуни • Симоновский п. Кумарск.

окр., 1862 • Скобельцинский, 1858, с

Шилки и с Онона • Толбузино, 1857, с Онона • Ушаковский, 1859, с

Онона Черняевская стан., 1858

раханской • Михайловское Завитин-

ской в., 1962, из Тамбовской и Орловской губ.

• Москвитина Амур.-Зейской в., 1862, из Вост. Сибири

• Николаевка Ивановской в., 1867, раскольники из Вост. Сибири

• Никольское Томской в., 1860, из Пермской губ.

• Ново-Троицкое Амур.-Зейской в. 1864, из Самарской губ. и Ставрополья

• Павловка Томской в., 1862, из Пермской губ.

• Пермское, 1860, из Перм-ской обл.

• Покровка, 1864, духобо-рами из Туруханского края

• Прядченская Амур.-Зейской в., 1863, из Чикоя За-байк., из Самарской, Полтавской губ.

• Саскаль, 1864, из Иркут-ской губ.

• Семиозёрка Черемхов. в., 1862, малороссами и пересел. из Тамбовской обл.

• Сергеевка, 1864, молока-нами из Самарской губ.

• Томское Томской в., 1864, из Пермской губ.

• Троицкое Черемховской в., из Пермской губ.

Черемхово, 1859, малорос-сами, преимущ. пересел. из Воро-неж. г.

13

Естественно, многие казачьи выселки возникали из ста-ниц, и А.Кириллов не всегда указывает, из какой забайкальской местности прибыли эти семьи. И казачьи, и крестьянские посе-ления первых «сплавов» на Амур составили основные районы заселения Приамурья.

К концу 90-х гг. XIX века, как сообщает А.И. Алексеев, в Амурской области выявилось несколько районов заселения: 1) густонаселённый старожильческий район, охватывающий ни-зовья р. Зея и левый берег Амура с подавляющей частью посе-ленцев области; 2) переселенческий, включающий округа Бель-ский, Гильчинский и Тамбовский; 3) казачий район, объединяв-ший станичные округа по среднему течению р. Амура [Алексеев 1982: 210-211].

Таковы исторические данные. Важно уточнить, что в национально-этническом, религи-

озном отношении население Приамурья оказалось неоднород-ным. Так, преимущественно по рекам Зее, Томи, Бурее появи-лись старообрядческие сёла «семейских» из Забайкалья. Затем плановое переселение крестьян в конце XIX – начале XX века велось из Сибири, европейских губерний. Перезжали и русские, и украинские, и белорусские семьи целыми сёлами. Заселение проходило в разные годы. К примеру, в современный Мазанов-ский район направлялись белорусы, украинцы. Это сказалось в названиях сёл Практичи, Новокиевский Увал и др. Мазановско-го района. В Бельский, Александровский уезды (современный Белогорский район) приезжали украинцы, они назвали свои сё-ла: Лохвицы, Чернетчино, Озеряне.

Особенности речи, тип лица, бытовой уклад сказались в прозвищах: гураны – выходцы из Забайкалья, преимущественно казаки, кержаки – старообрядцы, румыны – старообрядцы из Бессарабии, кацапы, кацули – русские из южных областей стра-ны. В селе Великокнязевка Белогорского района ещё в 1968 году различались части улиц – «кутки», где жили преимущественно украинцы – хохлы, полтавцы, харкивцы, и «кутки», где жили кацули. Жителей соседней Новоандреевки в Великокнязевке называли «семейскими», кержаками.

14

Исторический фактор, таким образом, осложняется куль-турно-этническим. Несомненно, сказывалось и контактирование первопоселенцев с представителями малых народов, проживав-ших на огромных амурских просторах. Контакты оказались зна-чительными, особенно у первых поселенцев. В речи русских поселенцев появилось немало слов, заимствованных из эвенкий-ского, якутского языков.

Формировались своеобразные говоры. Известно, что под говором понимается совокупность фо-

нетических, грамматических и лексических особенностей речи жителей одного-двух сёл. Таким типичным говором можно счи-тать албазинский говор старейшей казачьей станицы на Амуре, наблюдаемый в двух сёлах – Албазине и Джалинде.

На территории Приамурья принято говорить о группах говоров – казачьих, старообрядческих, имеющих забайкаль-скую основу, а также русских говорах, восходящих к южнорус-ским и севернорусским материнским говорам. Говоры значи-тельной части сёл Белогорского, Завитинского, Октябрьского, Свободненского, Мазановского районов имеют черты украин-ской речи. По данным переписи 1926 года, в Приамурье 25% населения составляют украинцы [Дальневосточный край в циф-рах 1928]. В Мазановском районе имеются сёла, где функцио-нируют говоры с белорусской основой.

В таком случае понятие «амурские говоры» предполагает в первую очередь их территориальный признак. Жизнь каждой группы говоров исторически конкретна.

Следует отметить, что историко-временной подход к оценке говоров длительное время был определяющим, отсюда термины «старожильческий» и «говор новосельческий», то есть говор позднего распространения русского языка. Но уже в рабо-тах А.М. Селищева акцентируется внимание на собственно язы-ковых особенностях диалектов и в характеристике говоров вы-держивается историко-языковой подход [Селищев 1988: 226]

Исследователи [Л.И. Баранникова, О.И. Блинова, В.В. Па-лагина] настоятельно рекомендуют разграничивать говоры ма-теринские, то есть европейские говоры первоначального рас-

15

пространения русского языка, и говоры старожильческие. Под старожильческим говором, уточняет О.И. Блинова, следует по-нимать такой говор Сибири, который характеризуется совокуп-ностью фонетико-грамматических и лексико-фразеологических черт, выявленных на основе изучения речи потомков стародав-него населения Сибири (XVII-XVIII вв.) и имеющих общеси-бирское распространение [Блинова 1971: 8]. Термин старо-жильческий закрепился за русскими говорами Сибири, сложив-шимися в первый период заселения Сибири, то есть в XVII-XVIII вв. до середины XIX в.

Русские говоры Приамурья формировались с середины XIX века, и относить их к старожильческим было бы неправо-мерно. История Приамурья убеждает: русские говоры Приаму-рья относятся ко вторичным говорам позднего распространения русского языка, поэтому учитывать их материнскую основу не-обходимо. Это группы говоров, их изучение нуждается в стро-го дифференцированном подходе к каждому говору.

В изучении говоров Приамурья можно выделить три пе-риода:

1) первое десятилетие XX века; 2) 1926 – 1934 гг. XX века; 3) 60-е гг. ХХ века и по настоящее время. Названные периоды довольно условны, хотя некоторые

закономерности прослеживаются. Так, на начальном этапе по-лучила некоторую характеристику экзотическая лексика казачь-их говоров, даны отдельные замечания о фонетических особен-ностях этих говоров [Карпов 1910].

В 20-30-е годы появляются наблюдения над народной ре-чью как в бывших казачьих станицах, так и крестьянских сёлах по Амуру и Зее, в поле зрения попадают и общерусские явления (Г.С. Новиков). Качественно иные цели – всестороннее исследо-вание говоров Приамурья - ставит А.П. Георгиевский, органи-зуя в 1928 году диалектологическую экспедицию.

Базой для экспедиционной работы стал Амурский окруж-ной музей, отмечает А.П. Георгиевский, профессор Дальнево-сточного университета, музей оказал огромное содействие в

16

организации экспедиции. При участии Н.В. Попова, Е.В. Гонсо-вича и Г.С. Новикова-Даурского был разработан маршрут, а Г.С. Новиков-Даурский непосредственно участвовал в поездке от начала до конца [Георгиевский 1930: 7]. Были обследованы 174 населенных пункта в 9 районах, включая и некоторые хабаров-ские (с. Покровка, Кундур, Волочаевка, Облучье, Пашково, Рад-де, Пузино и др.). К сожалению, из-за сильного наводнения ле-том 1928 г. обследование сёл пришлось прекратить.

Несмотря на это, экспедиция стала качественно новым шагом в изучении говоров Приамурья. Были обследованы не только казачьи станицы от Симонова до Михайло-Семеновской, но и крестьянские села по Среднему Амуру, а также крестьян-ские (частично «семейские») сёла по среднему и нижнему тече-нию реки Зеи.

Публикуя в 1930 году очерк «Говоры Приамурья», А.П. Георгиевский характеризует общую лингвистическую кар-тину этой территории, исходя, как он пишет, «из социального состава населения», и называет следующие группы говоров: русские говоры старожильческие и новосельческие, казачьи го-воры, украинские говоры, белорусские говоры, смешанные го-воры. Перечисляются обследованные сёла в указанных группах говоров и сообщаются фонетические и морфологические их особенности.

Правда, постоянно разграничивая окающие и акающие го-воры, А.П. Георгиевский объясняет явление не всегда точно или объяснения совершенно отсутствуют. Например: иногда Е на месте Я (гресь вместо грязь, тенигус); А как О (пороход).

Таким образом, А.П. Георгиевский отмечает разнород-ность русских говоров Приамурья и по их отношению к мате-ринским говорам, и по времени их формирования (старожильче-ские или новосельческие). Выделяет окающие и акающие гово-ры в отличие от устоявшегося мнения о том, что говоры Сибири и Дальнего Востока являются окающими. Особое внимание уде-ляет он акающим русским говорам, называя их «своеобразно смешанными»: «В основе их лежат южные и средневеликорус-ские говоры губерний европейской части Союза. К ним присое-

17

диняются «семейские» говоры, то есть говоры старообрядцев – «семейских», получившие значительное распространение в Амурском округе, в форме, правда, далёкой от той цельности, которую они сейчас ещё имеют в Западном Забайкалье» [Геор-гиевский 1930: 14].

Рассматривая свой очерк как «предварительный», состав-ленный на основе анкетных данных и личных наблюдений, А.П. Георгиевский подчеркнул в выводах мысль о связи амур-ских говоров с сибирскими: «Естественно, что и о говорах При-амурья можно с большим правом, чем в отношении Приморья, говорить как об амурских или зейско-амурских на сибирской почве» [Георгиевский 1930: 10].

На основе экспедиции 1928 года им была опубликована карта амурских говоров – первая и пока единственная лингво-географическая карта одной из областей Дальнего Востока [Ге-оргиевский 1932: 12].

Вероятно, А.П. Георгиевский предполагал дальнейшее изучение амурских говоров, в частности лексики: «В отношении словаря в настоящем очерке мы отмечаем только те слова или выражения, которые обратили на себя внимание во время рабо-ты, оставляя вопрос в целом до издания специального областно-го словаря» [Георгиевский 1930: 18].

Известный исследователь говоров Восточной Сибири П.Я. Черных во многом согласился с выводами А.П. Георгиев-ского о типологии амурских диалектов, но отметил, что работа «Русские на Дальнем Востоке», «к сожалению, имеет слишком общий характер» [П.Я. Черных 1953:42].

Для дальневосточных исследователей сохраняют значи-мость советы П.Я. Черных о необходимости «различать, во-первых, говоры старожилого населения Сибири, потомства си-бирских землепроходцев и её первых засельщиков, и, во-вторых, говоры новосёлов, позднейших, с середины прошлого столетия, переселенцев из европейской России», он отмечает далее, что старожилые говоры относятся в большинстве к окающим, но и к акающим на северорусской основе» [Черных 1953: 56].

18

Литература 1. Алексеев 1982 – Алексеев А.И. Освоение русскими

людьми Дальнего Востока и русской Америки. – М.: «Наука», 1982.

2. Баранникова 1975 – Баранникова Л.И. Говоры террито-рий позднего заселения и проблема их классификации // Вопросы языкознания. – 1975. – №2.

3. Блинова 1971 – Блинова О.И. О термине «старожильче-ский говор Сибири» // Вопросы языкознания и сибир-ской диалектологии. – Томск: ТГУ, 1971.

4. Георгиевский 1930 – Георгиевский А.П. Русские на Дальнем Востоке: фольклорно-диалектологический очерк. Вып. V. Говоры Приамурья (б. Амурского и Зей-ского округов ДВК). Труды Дальневост. пединститута, сер. III, №1. – Владивосток, 1990.

5. Георгиевский 1932 – Георгиевский А.П. Русские на Дальнем Востоке. Вып. VII. Географическое расположе-ние говоров ДВК со схематической картой. – Владиво-сток, 1932.

6. Дальнев. край 1928 – Дальневосточный край в цифрах: Справочник. Под ред. Шишлянникова. – Хабаровск: «Книжное дело», 1928.

7. Кабанов 1959 – Кабанов П.И. Амурский вопрос. - Благо-вещенск, 1959.

8. Карпов 1909 – Карпов А.Б. Сборник слов, синонимов и выражений, употребляемых амурскими казаками (кроме пословиц, поговорок и шуток) // Сборник отделения рус-ского языка и словесности Академии наук, т.87, №1, 1909. – СПб., 1910. – С.1-20.

9. Кириллов 1894 – Кириллов А.В. Географическо-статистический словарь Амурской и Приморской облас-тей с включением некоторых пунктов сопредельных с ними стран. – Благовещенск, 1894.

10. Палагина 1981 –Палагина В.В. Задачи изучения истории сибирских говоров // Русские говоры Сибири. – Томск: ТГУ, 1981.

19

11. Селищев 1988 – Селищев А.М. Диалектологический очерк Сибири // Избранные труды. – М., 1988.

12. Черных 1953 – Черных П.Я. Сибирские говоры. - Ир-кутск, 1953.

Ф.П.Иванова, ХГПУ

К вопросу о коннотативной характеристике слова в региональных словарях (в связи с подготовкой

к переизданию «Словаря русских говоров Приамурья»)

Как считают исследователи, экспресссивно-стилистический аспект словаря является наименее разработан-ной и наиболее уязвимой областью лексикографии. Коннота-тивные категории связаны с психолингвистическими и психиче-скими сферами и поэтому подвержены субъективизации и не-достаточно определенны [Скляревская: 84-94].

Очевидная неполнота представления в региональных сло-варях коннотативных характеристик диалектных слов (экспрес-сивности, эмоциональности, оценочности, стилистической мар-кированности) в научной литературе объясняется и некоторыми объективными причинами:

- сложностью стилистической дифференциации словарно-го состава современного русского языка;

- неоднородностью распределения слов в зависимости от функционально-стилевой принадлежности, от их функциональ-но-экспрессивных (экспрессивно-оценочных) свойств [Шмелев 1977];

- отсутствием общепринятой теории стилистической клас-сификации диалектной лексики;

- отсутствием достоверных и достаточно полных сведений о стилистических характеристиках диалектных слов;

- трудностями установления и формирования соответст-вующих (стилистических, экспрессивно-эмоционально-оценочных) элементов диалектной семантики и др. [Сороколе-тов, Кузнецова 1987: 127-128].

20

До сих пор нет специальных терминов для обозначения стилистически неравнозначных пластов диалектной лексики.

Все это следствие динамизма словарного состава, поэтому объектом стилистики является не столько статическая картина экспрессивно-функционального расслоения стилистических ре-сурсов в системе, сколько весьма динамичная картина употреб-ления этих элементов носителями данного языка [Винокур 1980: 17].

Эмоционально-экспрессивные и стилистические коннота-ции трудно установить с необходимой полнотой и точностью [Винокур 1980: 16], поэтому, отмечает А.Д. Васильев, «значи-мость помет не стоит абсолютизировать» [Васильев 1977: 49] и приводит замечание В.В. Виноградова о том, что разработанная им для словаря Ушакова система помет была направлена не столько в будущее, сколько в прошлое [Виноградов 1966: 3-20]. Лексикографам приходится опираться в основном на собствен-ную интуицию, на имеющиеся в их распоряжении не всегда полные, а тем более исчерпывающие цитатные материалы, на те или иные внутренне противоречивые высказывания лингвистов [Петрищева 1984: 13].

Следует учитывать, что экспрессивно-стилистические ха-рактеристики могут прослеживаться только в системе одного говора или группы очень близких говоров [Словарь говоров, Красноярск 1992: 11]. Такой относительной системой является приамурский казачий диалект. Но и в этом случае все же трудно избежать некоторого абстрактного схематизма и некото-рого «разнобоя» в определении коннотативных характеристик, соответственно и в экспрессивно-стилистических пометах. Ска-зываются и так называемые экстралингвистические факторы: составителей словаря несколько, и работают они в разных горо-дах.

В «Словаре русских говорах Приамурья» (дальше АС) в отдельных случаях не удалось добиться единообразия в подаче материала. Это касается, например, весьма сложного, неопреде-ленного и по-разному толкуемого микрокомпонента лексиче-ского значения экспрессивность [Загоровская 1990: 216].

21

Собственно экспрессивными мы считаем слова, на предметно-понятийное ядро которых наслаиваются дополни-тельные качественно-количественные характеристики. Они пе-редаются через семы: очень, чрезмерно, энергично, быстро, громко, с силой, вяло, медленно, тихо и др. [Блинова 1975: 77-78; 8: 3-5]. Это, таким образом, лексика, семантическая структу-ра которой состоит из следующих компонентов: предметно-понятийного ядра (ДК), качественно-количественной характе-ристики (КК – экспрессивность) и нулевого коннотативного компонента – эмоционально-оценочная характеристика1. Такие слова должны снабжаться в АС пометой экспр. (экспрессив-ность). Сама помета заключает указание на экспрессивную се-му: Раздёргивать – экспр. Играть на гармони, на баяне (подра-зумевается – с силой, энергично, громко): На гармони-то раз-дёргивают – любо смотреть… Разлопать – экспр. Разломать, разбить – экспр. Отцова русска печь с глины, я её кое-как разло-пал (подразумевается – с силой, с трудом)…

Иногда коннотативный компонент экспрессивность за-ключен в толковании слова (помета экспр. отсутствует): Ла-зун… Очень подвижный, непоседливый ребёнок: Ну, и лазун у нас этот Витька: минутки не посидит, всё прыгает. Хлёсткий – приносящий резкую боль, сильно кусающийся: Каки хлёстки комары…

Чаще используется, на наш взгляд, наиболее приемлемый «совмещенный вариант»: помета экспр. плюс указание в самом толковании на дополнительную качественно-количественную характеристику: Молотить – экспр. 1. Есть с большим аппети-том: Пробегались, вон как молотят, за ушами трешшит. 2. Мно-го ходить: Бывало, сколько пешком молотили. Набубнить – экспр. Сильно избить, нахлестать: А отец придет набубнит, на-бубнит. Не позорь отца.

1 Под эмоциональностью понимается выражение чувственного отно-шения субъекта речи к явлениям окружающей действительности, под оценочностью – свойства языковых элементов выражать при помощи языковых средств положительную или отрицательную оценку [9: 28].

22

Есть случаи, когда в значении слова ощущается (о чем свидетельствует контекст) экспрессивность, в словарной же ста-тье эти данные отсутствуют: Изгаляться – издеваться, глумить-ся: … Вдовух понабрали, а теперь изгаляются над имя.

Иногда помета экспр. является избыточной, а на первый план выступает эмоционально-оценочная характеристика: За-угольник – экспр. Внебрачный ребёнок: Приобрели заугольника-то и оставили бабке (Неодобр.? Пренебр.?).

Экспрессивная характеристика глаголов тесно связана со способами действия, которые в АС представлены фрагментар-но – однократным СД: Давнуть – однокр. к давить – жать, при-жимать тяжестью, массой: Хорёк забежал, чуть давнул – и давок тут же падает.

В перспективе следует подумать над маркированностью в словаре и других СД, в частности, интенсивно-результативного: намантулиться – поработать чрезмерно, с перенапряжением; убросить – забросить далеко; дистрибутивного: испочинить – заштопать, наложить заплаты на одну вещь в большом количе-стве; поперевести – уничтожить; смягчительного: призамерз-нуть – замерзнуть немного; припотеть – вспотеть слегка.

Встречаются немалые трудности в подаче эмоционально-оценочной и стилистической характеристики слов. Это почти неизбежно, т.к. полевые записи не всегда дают возможность оп-ределить, с какой интонацией произносится слово, в какой об-становке и кому оно адресовано. Так, не все цитаты, приведен-ные ко второму значению слова варнак, подтверждают помету груб.: Варнак… 2. Груб. Ах ты варнак, опять рыбу стащил! Вар-нак ты эдакий, куда бежишь? (Бран.? Шутл.?). В некоторых слу-чаях эмоционально-оценочная помета неоправданно отсутству-ет: Жадовать… скупиться, жадничать: Тот вечно жадует, ску-пой такой.

Очень часто эмоционально-оценочные компоненты пере-плетаются в одном и том же слове с экспрессивными компонен-тами, поскольку в живой речи трудно мыслить степень признака без эмоционально-оценочной окраски: Нажогаться – напиться. Экспрессивный компонент – очень, чрезмерно, эмоциональный

23

компонент – презрительное, оценочный компонент – отрица-тельное: Как попы нажогаются… Добрался до спирту и нажо-гался [Иванова 1989: 28-29].

Необходимо придерживаться единообразия в обозначении в словаре коннотативной окрашенности таких слов. Можно вне-сти помету экспр.-эмоц. с уточнением в скобках эмоциональной характеристики слова: экспр.-эмоц. (презрит. или др.).

Основательно предстоит подумать над сложным аспектом диалектной лексикографии – стилистической маркированно-стью слов, которая, в силу названных причин, и в АС представ-лена довольно скупо: нейтральной лексикой – «нулевые» стили-стические пометы; обиходно-разговорной – преимущественно экспрессивно-эмоциональные пометы, народно-поэтической (фольклорной) – помета нар.-поэт. , которая в словаре исполь-зуется не всегда последовательно: Раздоль… – Вокруг, всюду: «Не твою ли, бедняк, хату ветер пошатнул, с крыши ветхую со-лому разметал раздоль» (из песни).

Всё это не снижает ценности АС, насколько нам известно, пока единственного на Дальнем Востоке коллективного труда хабаровских и благовещенских лексикографов. Но всякое пере-издание требует пересмотра и расширения материала, переос-мысления целого ряда теоретических вопросов, в том числе свя-занных с проблемами коннотативности, с системой помет.

Практически все диалектные словари включают сведения о коннотативных характеристиках словесных единиц, но сами пометы имеют весьма неодинаковую наполненность, и список таких помет не является универсальным [Загоровская 1990: 215].

В большинстве просмотренных дифференциальных сло-варей, близких к нашему региону, включая АС, пометы даются недифференцированно, не группируются по типам (не разграни-чиваются функционально-стилистические и социально-стилистические характеристики слов), а просто перечисляются с комментариями разной степени подробности (см. по списку словари под №№10, 16, 17, 18, 19, 21).

24

Можно отметить «Полный словарь сибирского говора», где достаточно хорошо продумана система стилистических и иных помет. Они отражают стилевую приуроченность слова (высокое, разговорное, сниженное), сферу употребления (дет-ское, фольклорное, официальное), новизну / устарелость (новое, устарелое), экспрессивность (экспрессивное, уменьшительное, увеличительное), эмоциональную оценочность (ласкательное, ироническое, шутливое, одобрительное, неодобрительное, пре-небрежительное и т.д.) и другие характеристики лексики, свя-занные со спецификой полного словаря. В нём даются и крите-рии определения стилистических и других качеств лексических единиц [Ларин 1961: 11].

Все значительные трудности в определении коннотатив-ной окрашенности диалектного слова не могут служить доста-точным основанием для признания принципиальной невозмож-ности адекватного отражения её в региональных словарях и, в частности, в «Словаре русских говоров Приамурья».

Литература

1. Аванесов Р.И. Очерки по русской диалектологии. – М.,

1949. 2. Баранникова Л.И. К вопросу о функциональных раз-

личиях в диалектной речи // Вопросы лингвистики. Вып.2. – Саратов, 1965.

3. Блинова О.И. Введение в современную региональную лексикологию. – Томск, 1975.

4. Васильев А.Д. Введение в историческую лексиколо-гию. – Красноярск, 1977.

5. Виноградов В.В. Семнадцатитомный академический словарь современного русского языка и его значение для советского языкознания // Вопросы языкознания. – 1966. – № 6.

6. Винокур Т.Г. Закономерности стилистического исполь-зования языковых единиц. – М., 1980.

25

7. Загоровская О.В. Семантика диалектного слова и про-блемы диалектной лексикографии. – М., 1990.

8. Иванова Ф.П. Экспрессивная глагольная лексика (на ма-териале русских говоров Приамурья) // Русские говоры Дальнего Востока. – Хабаровск, 1984.

9. Иванова Ф.П. Эмоционально-оценочная глагольная лек-сика (на материале русских говоров Приамурья) // На-родные говоры Дальнего Востока. – Хабаровск, 1989.

10. Иркутский областной словарь. Вып.1. – Иркутск, 1973. 11. Коготкова Т.С. Русская диалектная лексикология. – М.,

1979. 12. Ларин Б.А. Инструкция Псковского областного слова-

ря. – Л., 1961. 13. Петрищева Е.Ф. Стилистически окрашенная лексика

русского языка. – М., 1984. 14. Полный словарь сибирского говора. Т. 1. – Томск, 1992. 15. Скляревская Т.Н. Ещё раз о проблемах лексикографиче-

ской стилистики // Вопросы языкознания. – 1988. – № 3. 16. Словарь русских говоров Новосибирской области. –

Новосибирск, 1979. 17. Словарь русских говоров Приамурья. – М., 1983. 18. Словарь русских говоров северных районов Краснояр-

ского края. – Красноярск, 1992. 19. Словарь русских говоров южных районов Красноярско-

го края. – Красноярск, 1988. 20. Словарь русских народных говоров. Вып.1. – М.-Л.,

1965. 21. Словарь русских старожильческих говоров средней час-

ти бассейна р. Оби. Т.1. – Томск, 1964. 22. Сороколетов Ф.П., Кузнецова О.Д. Очерки по русской

диалектной лексикографии. – Л., 1987. 23. Шмелев Д.Н. Русский язык в его экспрессивно-

эмоциональных разновидностях. – М., 1977.

26

Л.В. Кирпикова, БГПУ

О дефинициях и живом словоупотреблении

Каждый региональный словарь отражает и степень позна-ния объекта исследования, и уровень лексикографической прак-тики составителей, и время, которое накладывает свои отпечат-ки как на изучаемую речь представителей говора, так и на ее восприятие, а следовательно, и интерпретацию ее наблюдате-лем. Новый временной виток определяет новые горизонты и требует внести некоторые коррективы в прежние характеристи-ки слова.

Современное изучение слова – выразителя материальной и духовной культуры народа – направлено на освещение именно тех пластов лексики, в которых наиболее полно отражается сис-тема национальных представлений о мире.

Мысль о переиздании «Словаря русских говоров Приаму-рья» [АС] возникла у его составителей О.Ю. Галузы, Ф.П. Ива-новой, Л.В. Кирпиковой, Н.П. Шенкевец давно. В ходе подго-товки, в беседах составителей будущего словаря [в дальнейшем АС-2] о его теоретических основах и характере дополнений ста-ло ясно, что простого расширения объема словаря за счет опи-сания новых лексем недостаточно. Часть словарных статей нуж-дается в реальных уточнениях и изменениях. Это касается пре-жде всего лексики, связанной с особенностями быта, народного миропонимания русских старожилов Приамурья. Надо сказать, что составители АС понимали необходимость исчерпывающих характеристик такой лексики, поэтому лексике этнографической уделено в Словаре 1983 г. особое внимание: многим словам да-ны детальные, энциклопедические описания, часть предметов материальной культуры представлена в рисунках. Это различная обувь, одежда, берестяная и деревянная посуда, некоторые ин-струменты, охотничьи ловушки и т.п. Словарная статья в таком случае содержит ссылку на рисунок. Таково толкование слова моршни: «Устар. Самодельные тапочки, обычно из сыромятной кожи, вырезанной по размерам ступни и стянутой шнурком у

27

щиколоток (рис.3,5)». Слово определено через родо-видовой способ толкования, в вербальных единицах отражены такие дифференциальные признаки, как материал, из которого сделана обувь, кустарный, домашний способ изготовления, внешний вид изделия, его крайняя примитивность. Подобное объяснение на-ходим у слов морда «рыболовная снасть в виде круглой узкой корзины с воронкообразным отверстием, сплетенная из прутьев или проволоки (рис. 15,1)», турсук «берестяной шитый или пле-теный короб с ручкой, преимущественно для сбора ягод, овощей (рис. 6,4)» и т.п.

Считается, что своеобразие слова проявляется лучше в пределах тематического единства (семантического поля, лекси-ко-семантических групп), парадигматики, но в определенных оппозициях [Нефедова 1977: 57-58]. Каждая группа привносит свой набор дифференциальных признаков. Так, К.И. Демидова, размышляя о диалектной форме национального языка, пишет, что компоненты одной лексико-семантической парадигмы должны иметь 1) общий семантический множитель, 2) семанти-ческую оппозицию (одномерную или разномерную в зависимо-сти от характера парадигмы) и 3) одинаковую дистрибуцию [Демидова 1982: 10]. В.Г. Гак, рассматривая организацию сло-варной статьи в «Толковом словаре живого великорусского язы-ка» В.И. Даля [СД], убедительно продемонстрировал, насколько глубоко пронизывают системные отношения словарную статью в СД, отметил гиперо-гипонимические связи, когнитивные и словообразовательные [Гак 2001: 3-11]. Опыт Даля недосягаем. В современных областных словарях этот путь только проклады-вается, он видится и в полном, исчерпывающем толковании слова с учетом свойств денотата, и в убедительных примерах словоупотребления, где полнокровно проявляется языковое соз-нание носителей диалекта.

Предметом наблюдения избрана тематическая группа «обувь», представленная в АС, и ряд названий народных гуля-ний и праздников.

Каждое слово, связанное с социально-историческими яв-лениями, особенностями народной культуры, религиозными

28

предрассудками, суевериями, требует особого внимания. Сло-варь «живет» не один год, он отражает представления о мире и носителей диалекта, и наблюдателей-лексикографов, возможна и переоценка ценностей даже за такой небольшой временной срез, как 20 лет. Время меняет и читателей Словаря.

Возникает триада: 1) языковое сознание жителей села, в речи которых звучат определенные слова или словосочетания, эти данные традиционно используются в иллюстративной части словарной статьи; 2) языковая и социально-культурная компе-тентность наблюдателя, а затем и составителей словаря, их ме-таязык создает научную картину описываемой субстанции [Рос-това 2000: 187-193]; 3) адресат-читатель, степень его осведом-ленности в описываемых явлениях, предметах, событиях, его «лексикографическая компетенция» [Козырев, Черняк 2000: 176].

Выделенные аспекты все чаще становятся объектом вни-мания лингвистов. Так, А.Н. Ростова, обращаясь к обыденному речевому сознанию носителей диалекта, доказывает, что путь осмысления слова говорящими имеет, по крайней мере, три раз-новидности стратегий толкования слова – идентифицирующую, классифицирующую, иллюстрирующую [Ростова 2000: 187-193]. Естественно, составители региональных словарей учиты-вают осмысление слова говорящими, ориентируясь (практиче-ски) прежде всего на две первые разновидности стратегий, предлагают свой вариант дефиниции. Фактически вся традиция составления этих словарей демонстрирует опыт взаимодействия языкового сознания объекта и субъекта исследования. В каждом конкретном случае он может быть более или менее удачным. В одной из статей о лексике русских говоров Приамурья сопос-тавлены два типа языкового сознания, народного и научного, на основе толкований группы слов в АС, имеющей доминанту «палка, жердь» [Кирпикова 2001: 163-168]. Читатель, его компе-тентность не рассматривались.

Цель данной работы – пронаблюдать на примере двух групп слов из АС– названий обуви и народных праздников, гу-ляний, выдержаны ли условия единства толкования слов в груп-

29

пе, их полнота; попытаться установить, в какой мере объектив-ны выводы составителей, изложенные в дефинициях, найти слу-чаи неточного или неполного толкования слова, затрудняющие его восприятие читателем.

Мотив такого подхода самый положительный – убедиться в правильности избранного пути и избежать в дальнейшем воз-можных ошибок. Полагаем, что внутренние заботы коллектива составителей словаря должны быть известны и понятны читате-лям, а читатели могут способствовать более точной интерпрета-ции местной лексики.

Число лексем, объединенных темой «обувь», не считая фонетических вариантов и единиц, называющих детали предме-тов, в «Словаре русских говоров Приамурья» свыше 50.

Условно можно выделить подгруппы: а) общее обозначение предметов, включая общерусское

обувь – обуть, обуй, обутки, обучовки, обуточки, обутчонки; лабуты – пренебр.;

б) рабочие сапоги, изготовленные кустарным способом, обычно без каблуков – бродни, ичиги, олочи, бахилы, болотники, аргуни, половинки, хабалы и др.; ботинки – гусарики, коты;

в) легкая обувь – воротяшки, вытяжки, завортяшки, моршни, котики, шептуны, шитанки, чирки и др.

Сопоставим те гиперонимы, которые включают в речь информанты (И) и в толкование слова любой из подгрупп – со-ставители (С). И: обувь

обуй обутки обуть обуточки… как сапоги

как та-почки

как бо-тинки

С: обувь

– – – – сапоги тапочки ботинки

Родовое общерусское слово «обувь» не стало единствен-

ным для этой группы слов. В рассказах, объяснениях старожи-лов в качестве гиперонимов выступают диалектные обуй, обуть, обутки, обучовки, а также уменьш.-ласк. обуточки, обутчоноч-ки и пренебр. обучошки – «любая обувь повседневной носки»:

- Старинна обуй – только олочки (Рад. Облуч.) - Обувь была: шитанки, выворотки (Алб. Скв.)

30

- Анчуреи – это из звериных лап обутки шили (Орл.Скв.). Переход видового понятия в родовое, которое обычно бы-

вает в иерархически организованных системах, в высказываниях информантов не наблюдается. Гиперонимами в подгруппах «ра-бочая обувь» и «легкая обувь» остаются все те же – обутки, обуй и т.п. Прямое использование в качестве гиперонимов об-щерусских слов сапоги, тапочки, ботинки, вытеснивших из ак-тивного употребления названия самодельной обуви, встречается редко. Носители диалекта, указывая на неполноту соответствия предметов, говорят: как тапочки, но не тапочки. Составители АС вводят в качестве гиперонимов для «рабочей обуви» - бо-тинки, сапоги, реже тапочки – для «легкой обуви». Чаще для этой подгруппы составители АС не находят иного гиперонима, кроме самого общего – обувь.

Естественно пронаблюдать, насколько системно пред-ставлена в АС эта устаревшая группа слов. Непременными дифференциальными признаками группы должны быть назна-чение (функция) и особенности внешнего вида [Судаков 1986: 105]. Они должны быть ведущими, существенными признаками, но определяющими становятся иные признаки, что связано с особенностями жизни казаков-первопроходцев на отдаленной окраине страны, где не было сапожных мастерских, фабрик, приходилось надеяться на способности сельских умельцев и собственную изобретательность. В рассказах жителей это под-черкивается, постоянно звучат слова «своедельская» - «не ба-зарская».

Изготовление обуви, преимущественно рабочей, в этих условиях не было стандартизировано, поэтому объединяющим в АС оказался признак «сделанная кустарным способом, в до-машних условиях».

Существенные признаки – особенности кроя и материал – определяют и разграничивают наиболее общие подгруппы – «рабочую обувь типа сапог» и «легкую обувь». В пределах этих подгрупп возникают оппозиции: летняя – зимняя, мужская – женская, сыромятная – замшевая («из половинки»), из ткани,

31

стеганая – валеная, кожаная – меховая, будничная – празднич-ная, но они оказываются мало значимыми:

- Сошьют будничны воротяшечки, в церковь тоже в них пойдем (Уш.Шим.).

Это и понятно, так как все оппозиции размыты, ведь прак-тически не было различий в будничной и праздничной обуви, мужской и женской, она была «и в пир и в мир».

Составителями эти признаки включались в дефиницию как атрибуты гиперонима. Так, прилагательные легкая вобрало и понятие примитивная, и удобная, без голенищ.

Для подгруппы легкая обувь показательна лексическая мотивация, определяющими признаками бывают:

- способ изготовления – шитанки, стеженочки (стеганая обувь);

- особенности кроя – воротяшки, выворотки, выворотяш-ки (из шкуры мехом внутрь), заворотяшки (охотничья, мехом наружу);

- материал – деревянки, собачины; - внешний вид – моршни, моршки; - способность издавать легкий звук при ходьбе, шаркать –

чирки, шептуны, шепоточки. Осознание мотивационных отношений нередко звучит в

высказываниях говорящих: - Моршни сморщатся, когда их соберешь (Алб. Скв.). - С козлинки сделают воротяшки, вывернут (Союз. Окт.). Множественность обозначений осложняется словообразо-

вательной вариантностью: выворотки – выворотники – выворо-тяшки, появляются слова с уменьшительно-ласкательными зна-чениями: чирки – чирочки, воротяшки – воротяшечки и т.п.

Сопоставление лексем в пределах одной группы слов АС убеждает в том, что словарные характеристики рассматривае-мой группы предельно приближаются к оценкам этой лексики жителями бывших казачьих сел Приамурья. Они многогранны, иллюстрируют специфику самих предметов, для которых в це-лом ряде случаев трудно найти объединяющее слово, кроме са-мого общего – обувь.

32

Специфика реальных предметов проявляется в невозмож-ности отождествить ряд близких номинаций. В сознании амур-ских жителей существуют несколько оппозиций, которые не позволяют объединить в синонимический ряд такие лексемы, как воротяшки и шептуны, так как покрой у них разный. Одна-ко несомненна синонимия воротяшек и чирков в 1-м значении – «чирки как вортяшки, только без голяшек. Чирки кроятся на две половины и сшиваются», но она не отражена в АС. Шепту-ны скорее сближаются с моршнями (моршками). Избыточна в дефиниции к бродням и ичигам оценка «не пропускающие вла-гу». В отдельных случаях необходимо ввести помету «устар.». Возможны и другие частные уточнения.

Не все явления этнического плана укладываются в лако-ничные характеристики, типичные для 80-х гг. К примеру, би-тая печь – не просто «глинобитная печь», как дано в АС, а печь, сбитая из сырой глины в один день – глинобитная печь; жаре-ха – «жареная пища» (АС), но это и обычай угощения свежим жареным мясом по поводу удачной охоты или забоя домашнего животного:

- Мы кабанчика забили, приходи на жареху, на свежину (Черн. Магд.).

Оказываются за пределами толкования важные профес-сиональные тонкости, а также проявления национального мен-талитета, уходящего в глубину веков, – гостеприимства русско-го человека, Каждая группа, формируясь исторически, имеет свои особенности. Время меняет также поколения читающих людей, а «словарное время» тоже оказывается довольно значи-тельным. Так, основные записи для «Словаря русских говоров Приамурья» были сделаны в 60-70-е годы ХХ века. Это нередко рассказы старожилов, родившихся в XIX веке. Будущий Амур-ский словарь ориентирован уже на читателей XXI века. Соста-вители АС, к счастью, они же и наблюдатели, - люди, сформи-ровавшиеся в ХХ веке. Им предстоит в новом издании Словаря установить «связь времен».

В этом отношении возникают сложности с толкованием некоторых народных праздников, гуляний. К примеру, в АС

33

слова вербохлест и подкопенница толкуются как религиозные праздники, что не совсем оправдано. Известно, что народные гулянья и праздники в основе своей могут быть дохристиан-скими и христианскими. Однако отмечено, что народное языко-вое сознание русских объединило эти разные истоки: религиоз-ные события переосмыслились, получив и иную мотивацию, связанную с сезонными работами, природными явлениями, суе-верными приметами, и соответствующее народное обозначение.

Так, в АС слово вербохлест истолковано как устар. «ве-сенний религиозный праздник». Сопроводительный контекст из Константиновки (Амур.) включает народную пословицу «Вер-бохлест – бей до слез. Рано вставали, вербу рвали и в церковь шли».

В с. Черняево отмечено: «В вербохлест девки гусарики на-дели и пошли гулять, а ноги позамерзли». Явно, что этот празд-ник связан с вербным воскресеньем. В «Словаре русского язы-ка» вербное воскресенье рассматривается как устойчивое соче-тание и дается без ограничительных помет [МАС 1981: 1, 150].

Согласно легенде, в последнее воскресенье перед Пасхой Иисус Христос пришел в Иерусалим и был радостно встречен людьми с ветвями вербы иерусалимской, или масличной ивы. На Руси это воскресенье стало называться вербным воскресень-ем. По поверью, сообщенному В. Далем, скотину выгоняют в поле первый раз вербой с вербного воскресенья [СД 1955: 1, 178]. И это, по народным приметам, спасает скот от болезней и увечий. На Амуре вербное воскресенье имеет синоним вербох-лест. В сложном слове вербохлест сохраняется отголосок древ-них представлений, а в высказывании говорится об обычае идти в этот день к церкви с веточками вербы. Таким образом, в АС-2 дефиниция слову может быть следующей: «Устар. Народное название христианского праздника, предшествовавшего пасхе; вербное воскресенье. В этот день принято идти в церковь с вет-ками вербы. Согласно поверьям, ветки вербы оберегают от бо-лезней и увечий, поэтому их устанавливают в домах, ими выго-няют скот в первый раз весной в поле».

34

Подкопенница в АС объясняется так: «Устар. Религиоз-ный праздник в честь богородицы (?)». Говорящие точную дату не называют, но особенности этого дня характеризуют следую-щим образом:

- В июле подкопенница будет, сердитая, богородица: коп-ны, зароды разворачиват, часто загорались зароды (Н-Андр. Бел.).

Уместно к этому толкованию в АС-2 добавить: «народное название религиозного праздника в честь богородицы. По при-метам, в этот день часты грозы с ураганным ветром».

Надо сказать, что некоторые дни из святцев совпадали с сезонными работами. Полагался отдых, а тех, кто нарушал за-прет работать в день праздника, ждала небесная кара. Сравните:

- Завтра Кирика будет – грозный праздник. Прокопьев, Кирика, Ильин – это грозный праздник (Е.-Ник. Окт.).

- В Кирики Улиты работать нельзя. Грозы бывают в этот день (Е.-Ник. Окт).

- Прокопьев день – годовой же праздник, тоже грозный, с ево начинают хлеб жать (Е.-Ник. Окт.).

Вероятно, у прилагательного грозный, кроме значения «обильный грозами, грозовой», в сочетании со словом праздник возникает значение «согласно приметам и поверьям, знаменую-щий наказание, кару». Значение не отмечено в АС.

Внешне несложно словосочетание годовой праздник. В АС годовой праздник дается как «устар., престольный праздник». Характеристика явно недостаточная, так как для читателя XXI века сочетание «престольный праздник» непонятно, оно устаре-ло в современном литературном языке. Годовым, то есть един-ственным в году, главным для данного села, считался праздник в день святого, чье имя носит церковь села, имеет престол этого святого. Следовательно, для АС-2 возможна дефиниция: годовой праздник «Устар., единственный в году, для села главный праздник в память того церковного события или того святого, в честь которого построена церковь села; престольный праздник».

Вполне вероятно, что в связи с усилением религиозного просветительства, интереса к православной мифологии эти зна-

35

ния могут активизироваться и соответственно возрастет употре-бительность этих словосочетаний.

В отдельных случаях существующее значение слова ока-залось невыявленным. Так, в связи с самовольным, тайным вы-ходом замуж, в русских говорах Приамурья известны устарев-шие выражения бегловая свадьба, свадьба убегом. Соответст-венно, следовала просьба о прощении у родителей. АС отмечает слово простины (прощины) – «Устар. Обряд прощения родите-лями молодоженов, обвенчавшихся тайно». Естественно, обряд этот социально-этнического плана, не религиозный. Однако ча-ще (вероятно, в надежде на благоприятный исход) этот покаян-ный акт приурочивали к прощеному воскресенью – последнему дню масленицы. Об этом - реплика в АС:

- На простины на масленицу ездили (Черн. Магд.). Следовательно, у диалектного слова простины (прощины) в русских говорах на Амуре необходимо выделить не одно, а два значения:

1. «Устар. Последний день масленицы; прощеный день. В этот день родные, близкие идут в гости друг к другу, угощаются блинами и просят друг у друга прощения».

2. «Устар. Обряд прощения родителями молодоженов, об-венчавшихся тайно».

Таким образом, в наблюдаемых говорах произошло пере-осмысление некоторых праздников: в связи с забвением религи-озных мотивов стали актуальными (а возможно, и были прежде) другие семантические признаки – природные, фенологические, социальные и т.п. Задача составителей АС-2 – учитывать эти фоновые знания в словарных статьях. Статья также – приглаше-ние к размышлению для всех, кому дороги судьбы родного сло-ва.


1. АС 1983 – Словарь русских говорах Приамурья. – М.:

Наука, 1983.

36

2. МАС 1981 – Словарь русского языка в четырех томах / Под ред. А.П. Евгеньевой. – М., 1981.

3. СД 1955 – Владимир Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. – М., 1995.

4. Гак 2001 – Гак В.Г. Словарь В.И. Даля в свете типологии словарей // Вопросы языкознания. – 2001. – № 3.

5. Демидова 1982 – Демидова К.И. Системные отношения на лексико-семантическом уровне в диалектной форме национального языка // Системные отношения в лексике и фразеологии. – М., 1982. С.3-15.

6. Кирпикова 2001 – Кирпикова Л.В. О соотношении язы-ковых представлений носителей диалекта и лексикогра-фа // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. – Благовещенск, 2001. С.163-168.

7. Козырев, Черняк 2000. – Козырев В.А., Черняк В.Д. Со-временная лексикография в образовательном простран-стве // Актуальные проблемы русистики. – Томск: ТГУ, 2000. – С.173-179.

8. Нефедова 1977 – Нефедова Е.А.Об описании значений слов конкретной лексики // Вестник Московского уни-верситета. Сер.9. Филология, 1977. - №3. – С.55-63.

9. Ростова 2000 – Ростова А.Н. Стратегия толкования зна-чений слов говорящими: обусловленность языковыми факторами и когнитивными способностями // Актуаль-ные проблемы русистики. – Томск, 2000. С.187-193.

10. Судаков 1986 – Судаков Г.В. Предметно-бытовая лекси-ка в ономасиологическом аспекте // Вопросы языкозна-ния. – 1986. – №6. – С.105-112.

37

О.Ю. Галуза, БГПУ

Словарь одного говора как особый тип диалектного словаря (к вопросу о проекте словаря албазинского

говора Амурской области) В типологии диалектных словарей, представленной

О.И. Блиновой [Блинова 1984:126], особо выделен словарь од-ного говора, объектом лексикографирования в котором является «лексическая микросистема». Считается, что именно в данном типе словаря с наибольшей точностью можно отразить различ-ные системные отношения и связи, проиллюстрировать приме-рами функционирование сосуществующих в одной диалектной системе языковых единиц. Однако возможности такого словаря не являются безграничными: невозможно выявить и показать в полном объеме все богатство словарного состава говора. Поэто-му, по словам Ф.П. Сороколетова, «говорят о необходимости показа основных особенностей лексической системы говора», т.е. показа «наиболее существенных черт говора, выделяющих его из ряда других говоров и противопоставляющих его литера-турному языку» [Сороколетов 1981: 8].

Одним из видов системных отношений, которые могут быть отражены в словаре одного говора, являются связи и от-ношения между вариантными единицами. В диалектной лекси-кографии есть подобный опыт. Например: Словарь современно-го русского народного говора (д. Деулино Рязанского р-на Ря-занской области) [Словарь совр. нар. говора (д. Деулино) 1969 ], Полный словарь сибирского говора [Полный словарь сиб. гово-ра 1992-1995], Словарь вариативной лексики сибирского говора З.М. Богословской [Богославская 2000].

Факты свидетельствуют, что многочисленнее всего вари-антные единицы в говорах вторичного образования. Наиболее полный список вариантных рядов оказывается возможным представить только в аспектном вариативном словаре [Бого-славская 2000]. В диалектном словаре полного типа [Полный словарь сиб. говора 1992-1995] также в достаточном объеме по-

38

казаны варианты слов, которые по своей отнесенности к формам национального языка могут быть общерусскими, диалектно-просторечными, диалектными. Меньшими возможностями в этом плане обладает дифференциальный словарь. Однако и в нем, думается, варианты слова, функционирующие в системе одного говора, должны быть отражены полностью, независимо от их принадлежности к общерусским, диалектным или диа-лектно-просторечным лексическим единицам. Это позволит бо-лее точно и объективно представить лексико-семантическую систему говора, показать ее отличия от системы литературного языка, даст возможность исследовать отношения, возникающие внутри вариантных рядов, а также межсловные связи однокор-невых образований в говоре.

Изучаемый нами албазинский2 казачий говор входит в группу русских говоров Приамурья, сформировавшихся в сере-дине Х1Х века. Носителями его в настоящее время являются потомки забайкальских казаков, первых поселенцев на Амуре. Данный говор имеет севернорусскую основу и относится к вто-ричным, говорам позднего образования. История же самого се-ла Албазина началась в ХVII веке. Это самое древнее, первое поселение русских на Амуре, которое сохранило свой колорит и до сих пор. Необыкновенно самобытной была и остается речь коренных жителей. Об этом свидетельствуют следующие запи-си.

1970 год. «Вот уже девяносто девять лет ноги носят по земле, а теперь ни голосу ни выносу. Уроженка я албазинская, и мать моя ту́тока родилась... Куда-то молоду́шка убежала, ло-поти́нку бросила и ши́тонки мне не дала. Колька, пореви́ её» (Д.В. Исакова, 99 лет).

2 Это говор двух близлежащих сел, Албазина и Джалинды, Ско-

вородинского района Амурской области, которые в силу территори-ального расположения, прочности родственных связей жителей сохра-няют однородный состав населения и однородный говор.

39

1979 год. «Надо нам лохмати́ну, идёшь в магазин. Опе́ть эти помягче, а те посуше́е. Шчас в магазине таки́ не продают. Пла́тте, подстафе́точка ма́ленька. Вот тут обло́жка- поло́жка. Бра́во они на тебе. Из собачи́ны бурки шили вся́ки, вся́ки» (Е.А. Сухоносова, 67 лет).

2001 год. «Идёт, в меня кида́т и кида́т. Я его догнала да напу́чкала ему. А мать его потом жалуется: девка твоя мово́ парня чуть не убила, не пореши́ла» (Зайцева А.К., 81 год).

«Третьево́дная икра - её солить. Осетра, калу́жки посо-лишь. Она усоле́ет, подтекёт, подбыга́т. Лисвя́нкой коптить нельзя» (Суриков В.Н., 78 лет).

Устойчивость современных русских диалектов предстает «как бесспорный факт при изучении речевого поведения насе-ления сел, сохранивших нормальную генерационную структу-ру» [Калнынь 1997: 121], т.е. не подвергшихся в полной мере действию деструктивных факторов (коллективизация, индуст-риализация, война, ликвидация неперспективных деревень и др.). К таковым относится албазинский говор. Хотя, надо заме-тить, у с. Албазина была перспектива исчезнуть, как у ряда сел на Амуре. И если бы не люди, жители этого села, в первую оче-редь такие, как Агриппина Николаевна Дорохина и ее муж Иван Васильевич Дорохин, которых односельчане командировали в Москву отстаивать право Албазина на существование, то по-стигла бы его участь, подобная участи многих «неперспектив-ных» деревень. Говор сел Албазина и Джалинды стал базовым для изучения русских казачьих старожильческих амурских го-воров. В Словаре русских говоров Приамурья [Словарь русских гвооров Приамурья 1983] более чем в двух тысячах словарных статей приводится албазинское и джалиндинское словоупот-ребление. Поэтому созрела необходимость создания нового словаря, отражающего особенности лексической системы одно-го говора.

Данный словарь планируется как словарь дифференциаль-ный. Но многочисленные вариантные образования требуют их показа в полном объеме, в том числе введения общерусских и просторечных единиц в ряды, представляющие формальные мо-

40

дификации слов. Например: верши́на-верхови́на-верхоти́на, пря́лка-пря́ха-пря́сенка, мухомо́р-мухомо́рец-мухомо́рник. Только при такой подаче можно говорить об основном компо-ненте ряда, сравнивать функциональные свойства языковых единиц.

Особенно распространены в изучаемом говоре однокорен-ные единицы, различающиеся суффиксами. Объединяя их в ря-ды и пары в одной словарной статье, мы имеем возможность проследить разного рода системные отношения, как внутри-словные, так и межсловные.

Покажем это на примере имен существительных. С точки зрения классификационной характеристики компонентов, выде-ляются ряды, состоящие 1) из суффиксальных (лексико-морфологических) вариантов слова - однотипные вариантные ряды (пары): се́ятель-се́яльщик, ма́сленка-масля́нка-ма́сле-ница «печенье, приготовленное на масле», дурь-ду́рность-дурнота́; 2) из суффиксальных и фонематических вариантов слова - разнотипные вариантные ряды: береста́-берёста-берести́на, се́дало-си́дало-се́далка-се́делка «насест для кур»; 3) из словообразовательных дублетов - дублетные ряды (пары): буго́р-буга́рь, неря́ха-неря́шиха, като́к-ката́льник, жни́ва-жниви́ще-жнивьё. Первые и вторые являются разновидностями одного слова (вариантами) и иллюстрируют внутрисловные от-ношения. Третьи - разные слова, показывают межсловные связи. Хотя, на первый взгляд, эта разница не видна, так как обнару-живается она при определении регулярности/нерегулярности данных языковых единиц в системе говора.

Самую большую группу составляют многочленные дублет-но-вариантные ряды. Они могут содержать три компонента и более. Для трехчленных рядов характерной является структура, когда два члена ряда находятся в вариантных отношениях меж-ду собой и в дублетных с третьим членом: (А=В)#С (в формулее знак = указывает на вариантные отношения, знак # - на дублет-ные отношения). Например: быстрота́-быстрина́-бы́стер, ли́ственница-листвя́нка-ли́ствень, шепту́шки-шепто́шки-шептуны́ «легкие домашние тапочки». Рассматриваемые ряды,

41

если представить их ступенчато, складываются из одной вари-антной пары и двух дублетных: А=В, А#С, В#С.

Другой структурой, характерной для трехчленных дублет-но-вариантных рядов, является такая, при которой два члена ря-да находятся в дублетных отношениях между собой и вариант-ных с третьим членом (А#В)=С: дра́нка-драньё-дрань, желто́к- желты́шник-желты́ш, калу́жка-калужа́тина-калу́га, мо́рда-морду́ша-морду́шка. Такие ряды, представленные ступенчато, состоят из двух вариантных пар А=С, В=С и одной дублетной В#С. Таким образом, возможны различные виды дублетно-вариантных рядов: а) с равным количеством вариантов слова и словообразовательных дублетов, б) с преобладанием вариант-ных единиц, в) с преобладанием дублетов.

В дублетно-вариантных рядах общерусский компонент (О) находится, как правило, в разных системных отношениях с диа-лектными (Д): по отношению к одному является лексико-морфологическим вариантом, по отношению к другому - слово-образовательным дублетом, т.е. А=В и А#С. Например: ли́ственница (О) - листвя́нка (Д) - ли́ствень(Д), желто́к (О) - желты́ш (Д) - желты́шник (Д), сноповяза́лка (О) - сно-повя́зка (Д) - сноповя́з(Д).

Подобные наблюдения позволяют проследить возможности взаимодействия в парадигматической системе говора разнокате-гориальных однокоренных единиц. Лексико-морфологические варианты слова и словообразовательные дублеты могут быть членами одного ряда, где возможно их проявление в разных ка-чествах. По отношению к одному члену ряда одна и та же еди-ница может выступать в роли варианта слова, по отношению к другому - в качестве дублета. Это свидетельствует о больших возможностях языковой системы в реализации различных видов отношений, о сложных взаимодействиях между ними, а также о том, что формальные модификации слова, независимо от их классификационной характеристики, должны быть представле-ны в одном ряду при лексикографическом описании. Предлага-ем следующую форму их подачи в словаре.

42

Аза́рт, а, м.(О) - аза́ртность, и, ж. (Д, I III). Задор, запаль-чивость, горячность. На ловлю рыбы есть азартные люди, с азартом ловят. Азартность взяла, я и давай.

Бережли́вость, и, ж.(О) - бе́режность, и, ж. (О) - бе́режь, и, ж. (Д, I). Бережное отношение к имуществу. Никакой сейчас бережливости, чуть порвалась обувка, выбросил. Бережность главное, вот и всё. Как машину изломат, бережи-то нету.

Балбе́ра, ы, ж. (Д, III) - балбе́рка и, ж. (Д, I III) - бламбе́ра, ы, ж. (Д, III).. Поплавок. В балберу вода не поступа-ет: она пустотелая. А бламбера-то? Тот же наплавок. Рыба играть начинает - балберки задевает.

Цифры обозначают речевой тип говора: I - архаичный, II - близкий к литературному, III - средний. Если указания на это нет, значит, лексическая единица употребляется во всех типах речи.

В рядах и парах, где определен основной компонент, он подчеркивается.

Примеры свидетельствуют, что формальным видоизмене-ниям подвергаются все пласты лексики в изучаемом говоре: об-щерусская, диалектно-просторечная, диалектная. Большое коли-чество рядов однокоренных единиц, состоящих из общерусского и диалектного компонентов, говорит о глубоких связях говора с литературным языком, которые несправедливо было бы не отра-зить в словаре.


1. Блинова О.И. Русская диалектология. – Томск, 1984. 2. Богословская З.М. Словарь вариативной лексики сибир-

ского говора. Т. 1. – Томск: Изд-во Томского ун-та, 2000. Калнынь Л.Э. Русские диалекты в современной языковой ситуации и их динамика // Вопросы языкозна-ния. – 1997. – № 3.

3. Полный словарь сибирского говора / Гл. ред. О.И. Бли-нова. Т.1. – Томск: Изд-во Томского ун-та, 1992-1995.

43

4. Словарь русских говоров Приамурья / Сост. Ф.П. Ивано-ва, Л.В. Кирпикова, Л.Ф. Путятина, Н.П. Шенкевец / Отв. ред. Ф.П. Филин. – М.: Наука, 1983.

5. Словарь современного русского народного говора (д. Деулино Рязанского р-на Рязанской области) / Под ред. И. Оссовецкого. – М.: Наука, 1969.

6. Сороколетов Ф.П. Областные словари и диалектная лек-сикология // Вопросы языкознания. – 1981. – № 3.

Н.П. Шенкевец, БГПУ

Образные наименования человека в русских говорах Приамурья и Сибири

Описание языковых оценок свойств и качеств человека,

эмоциональных, морально-этических и эстетических представ-лений о нём в народной речи вызывает интерес, прежде все-го в плане изучения языковой картины, в специфике нацио-нального видения мира, национальной психологии, порождае-мых ею образах. Вообще оценка внешности, характера человека, его свойств и качеств, представления о нем как индивидууме – сложное концептуальное явление, которое основывается, с од-ной стороны, на интуитивном знании, с другой, затрагивает сферу эмоциональных, эстетических народных форм мышления и речи, нашедших отражение в языковой культуре данного на-рода, в его самобытных представлениях о человеке. Эти пред-ставления всегда образны, типизированы, социально и эмоцио-нально окрашены, экспрессивны, подвержены исторической из-менчивости [Богуславский 1993]. Под образностью вслед за О. И. Блиновой понимаем свойство слова или словосочетания, характеризующегося двуплановой семантикой, выраженной посредством метафорической внутренней формы [Словарь об-разных слов и выражений народного говора 1997: 4].

Предметом нашего исследования являются фразеологиз-мы, характеризующие внутренний мир человека, его способно-

44

сти и качества. Источником для анализа послужили материа-лы, представленные в «Словаре русских говоров Приамурья» [АС 1983] и «Фразеологическом словаре русских говоров Си-бири» [ФСГС 1983]. Выбор этих двух словарей не случаен, по-тому что исследователями подчеркивается историческая связь русских говоров Приамурья с коренными сибирскими [Георги-евский 1930].

Под фразеологизмом в данной работе понимается вос-производимое, семантически целостное, метафорическое, об-разное сочетание слов, служащих экспрессивным наименова-нием предметов, явлений объективной действительности. Вы-писанные нами фразеологизмы в основном диалектные, однако некоторые из них можно квалифицировать как общенародные, хотя и зафиксированы они в диалектных словарях. Например, о женщине легкого поведения, любовнице, развратнице на Аму-ре и в Сибири говорят: похотливая корова, гульная корова, гульная баба, ночная пристяжка, пристяжная баба и т.д., в которых ассоциативный образ заложен в обоих компонентах. Человека чрезмерно болтливого, любящего безудержно врать образно, с оттенком презрительности называют ботало базар-ное, ботало деревянное, ботало конское, ботало осиновое, как ботало. В этих двухкомпонентных номинациях семанти-чески цементирующим центром выступает диалектное слово ботало, которое в говорах Приамурья и Сибири употребляется в двух значениях: 1. Колокольчик, привязываемый на шею па-сущимся лошадям, коровам. 2. (перен., неодобр.) О болтливом человеке. Кто говорит много, болтат, того и боталом зовут (Алб. Скв. Амур.). О человеке, который занимается сплетнями, распространяет заведомо ложные слухи о ком-нибудь или о чем-нибудь, в Приамурье и Сибири говорят, используя выражения с разной эмоциональной оценочной окраской: собирать труху (презр.), чай собирать (ирон.), смутки сплетать (презр.), башни таскать (презр.), бузу пороть (пренебр.), баласы разводить (пре-небр.), нести барабору, сор возить (презр.), хвосты возить (презр.), выболтнуться с языком (экспр.), высунуть язык и др. Например: Баушка Алёхиных никого и не делат, акромя как хво-

45

сты возит то на одного, то на другого, всех переберёт (Брат. Иркут., 1971). Бабки целыми днями собирают труху (Ольхон. Иркут., 1972). Пошла по соседкам чай собирать – сплетничать: одному одно, другому - другое (Союз. Окт. Амур. 1983).

Личность человека с его разнообразными характеристи-ками находит свое отражение в ярких эмоционально-оценочных языковых средствах как литературного, так и диа-лектного языка, что частично уже описано в ряде работ [Ионова 1977, Ивашко 1979, 1981, Салим, Ивашко 1992, Григо-ренко 2003, Галуза 1997, Орёл 1977, 1984, Фёдоров 1980].

Если в литературно-разговорном языке, как свидетель-ствуют материалы «Словаря-справочника по русской фразеоло-гии» Р. И. Яранцева [Яранцев 1981], выделено тринадцать те-матических групп фразеологических оборотов, характеризую-щих свойства и качества человека (1. Прямота. Искренность. Откровенность. 2. Самообладание. Бесстрашие. Смелость. 3. Честность. Верность. Преданность. 4. Ум. Разум. 5. Энергич-ность. Решительность. Уверенность. 6. Целеустремленность. Самостоятельность. 7. Упорство. Упрямство. 8. Забота. Ответст-венность. 9. Опыт-неопытность. 10. Обыкновенность. Зауряд-ность. 11. Праздность. Лень. Бездействие. 12. Болтливость. 13. Бахвальство. Зазнайство. Хвастовство), то по изученным нами диалектным словарям обнаружены лишь некоторые из назван-ных Яранцевым групп.

В человеческих взаимоотношениях большое значение имеет восприятие и понимание людьми друг друга. Взаимные симпатии и антипатии, эмоциональная окраска межличностных контактов находят отражение в языке их носителей. Встреча-ясь в жизни с разными людьми, человек откладывает в своей памяти впечатления о них, которые в основном касаются внеш-них данных, поступков, способностей и черт характера.

Какие качества в первую очередь подмечает человек? Судя по нашим наблюдениям, негативные. Человек обращает внимание, прежде всего, на то, что ему важно в себе самом (умен или глуп, трудолюбив или ленив, смел или труслив, болт-лив или сдержан, пристоен в поведении или распутен и т. д.).

46

То, что индивидууму не нравится, от чего избавляется в себе самом, он не воспринимает и в другом человеке и реализует это в эмоциональном самовыражении. Так формируется образ собеседника.

Оценочное отношение к себе и к другому человеку по-рождает появление самых разнообразных образных наимено-ваний, связанных с характеристикой человека. Искренний че-ловек может открыто выразить негативные чувства близкому родственнику, соседу, односельчанину. Поэтому основная часть фразеологизмов со значением «ум, разум» человека в сво-ей семантической структуре содержит негативные эмоции, от-рицательную оценку умственных способностей человека. Чув-ства, эмоциональные переживания, экспрессию в народной ре-чи выражают по-разному: где-то иронично, шутливо, где-то неодобрительно, уничижительно, или пренебрежительно, ино-гда грубо, предосудительно, презрительно и т. д. Поэтому в диалектных словарях каждый фразеологизм сопровождается либо общей стилистической пометой «экспр.», либо, если оце-ночность фразеологизма ясна из контекста, используются поме-ты, которые подсказываются контекстами (шутл., пренебр., уничиж., груб., презр., ирон. и т. д.).

По степени употребительности и по количеству единиц на первое место среди фразеологизмов, характеризующих свой-ства и качества человека, можно поставить устойчивые обо-роты, образно называющие умственные способности человека, чаще всего с семами «дурак, недалекий, тупой, неразумный» человек. Как правило, это субстантивные фразеологизмы, вы-полняющие разные функции в составе предложения. Часто вы-ступают они и как обращения. Среди них есть бранные выра-жения, унижающие человека. Например, балда осиновая (бран.) – глупый, тупой человек: Ну, балда ты осиновая, не смог литовку налопатить, только испортил (Ольх. Иркут. 1972). «И что же ты, балда осиновая, делашь, ничё не пони-машь. Я тебе одно, ты – другое» (Серг. Благ. Амур. 1980). Близки к ним по семантике и стилистической окраске фразео-логизмы с уничижительным значением. Например, башка с

47

затылком (уничиж.) – простофиля, недалёкий человеке, бель-мес бельмесом (уничиж.) - бестолковый, глупый, дурак дура-ком: Ему твердишь одно, а он бельмес бельмесом (Татар. Ново-сиб. 1973). Да чё с этой старухи возьмёшь, она бельмес бель-месом, ничё уже не смыслит ( Серг. Благ. Амур. 83).

Фразеологизмы, выражающие глубоко презрительное от-ношение к человеку, даются с пометой «презр.». Например, дундук дундуком (презр.) – дурак дураком, как пень в поле (презр.) - о глупом человеке, язёвый лоб (презр.) – дурак, тупи-ца, турковатый баламошка (презр.) – о глуповатом челове-ке», чухонь чухонью (презр.) – бестолковый, глуповатый чело-век, тупой как колун (презр.) – бестолковый, глупый, на печке заблудиться (презр.) – о глуповатом человеке, не при уме (презр.) – без царя в голове, пень в два обхвата (презр.) – глу-пый, тупой человек. Вот некоторые примеры: Он дундук дунду-ком, над ним и вся мастерская смеётся (Омск 1979). Да Егор у нас – пень в два обхвата: ничего до него не доходит, сколько ему ни объясняй (Ольхон. Иркут. 1972). Да он тупой как ко-лун, ему сто раз скажи – он не поймёт (Ольхон. Иркут.1972). Ох, и девочка у Шуры. Сколь сказала: «Не катайся на калитке!» Она опеть тут, опеть верхом, пока не сломат. Тупа как колун, девочка-то, а уж десятый год (Краснояр. 1961).

Образные наименования, в которых выражается высоко-мерное, лишенное уважения к человеку значение, подаются с пометой «пренебр.»: яма в голове (пренебр.) - слабоумный, мякинная голова (пренебр.) – глупый дурной человек, ни с чем пирог (пренебр.) – пустой, никчемный человек, полено (чурка) дров (пренебр.) - о глупом человеке: Ты чё, совсем мякинная голова, всё забывашь сразу (Серг. Благ. Амур.1980). Неужели сын не устроился до сих пор? От дурачок, набитый дурак, взял девку – ни с чем пирог (Кемер. 1971). Яма у него в голове, что ли, не ходит, не говорит, а всё скачет да мычит – и всех делов (Барабан. Новосиб. 1971)

Фактический материал показывает, что говорящий отно-сится пренебрежительно, высокомерно, уничижительно в ос-новном к неумному, неразвитому, бестолковому человеку и

48

безжалостно награждает его яркими, образными наименования-ми.

Однако есть и фразеологизмы, в которых присутствует мягкая ирония, неодобрение, а не унижение или презрение.

Например, ясачная голова (ирон.) – глупый человек, ду-рак, неполный умом (ирон.) – глупый, дурачок, голова-то овин, да в овине-то клин (неодобр.) - о не очень разумном че-ловеке, умная голова, золотая макушка (ирон.) – о глуповатом человеке: Ну вот, тоже нашелся указчик – умная голова, зо-лотая макушка (Ольхон. Иркут. 1972). Ты чё, неполный умом чё ли ? Смотришь и ничё не понимашь. (Серг. Благ. Амур. 1980).

Чрезмерное проявление признака, действия или состояния во фразеологизме указывается пометой (экспр.). В основе сво-ей это глагольные фразеологизмы. Таких оборотов в рассмат-риваемой группе немного: (нет) ни ума, ни заклику (экспр.) – о неразумном, необузданном человеке, паморотки отбило (экспр.) - потерял рассудок, напереть дурочки (экспр.) – ка-заться глупым, непонимающим, выбивает из ума (экспр.) – о состоянии человека, близкого к помешательств», выжить из рассудков (экспр.) – поглупеть, выйти из толка (ирон.) поте-рять сообразительность, ум назад пойдёт (экспр.) – глупеть с возрастом, стряхнуться умом (экспр.) –сойти с ума, ума не дать (ирон.) – не сообразить и некоторые другие. Например: Паморотки отбило им, забиваются паморотки, ну, умствен-ность теряется (Северн. Новосиб. 1969). А я уж тут дурочки наперла, всякой Америки залила (Бус. Своб. Амур. 1980). Со-всем вот вышла из толку, ничё уж не помню, не соображаю (Серг. Благ. Амур. 1980). Матрёна-то умом стряхнулась, хо-дит по деревне никого не узнаёт (Бус. Своб. Амур. 1980).

А вот для оценки умного человека в исследуемых говорах, судя по материалам словарей, мало нашлось образных средств выражения: у него ума – целая сума, да ещё с подсумком (ирон.) пословица. – о человеке, который считает себя умнее всех, на умный ум (решить, рассудить) (экспр.) – умно, взойти в разум (экспр.) – с годами поумнеть.

49

Вместе с тем в литературном языке, о чем свидетельствует «Словарь-справочник по русской фразеологии» Р.И. Яранцева, тематическая группа со значением «ум, разум» представлена двенадцатью фразеологизмами, которые выступают как анто-нимы диалектным образным наименованиям. В литературно-разговорной речи они характеризуют человека с позитивной стороны как умного, сообразительного, толкового, талантливо-го, С точки зрения стилистической окраски все они относятся к сфере разговорной речи. Например, если человек умен, сооб-разителен, то у него голова на плечах, ума палата, имеет го-лову на плечах, голова варит, с головой. Если очень ум-ный, выдающийся, то семи пядей во лбу, быстро, легко пони-мает, усваивает – схватывает на лету, ловит на лету, превос-ходит кого-либо в отношении ума, способности - на голову выше, становится умным – набирается ума, берется за ум, разумно, толково что-либо делает – с умом.

Нетрудно заметить, что в данных устойчивых оборотах семантическим центром выступают слова голова и ум. И это понятно, потому что одно из значений слова голова – ум, рас-судок, а ум - способность человека мыслить, основа созна-тельной, разумной жизни. Мы говорим: «Человек с головой» (умный).

В диалектной речи тоже есть фразеологизмы с компонен-том голова и ум, лоб. Но значение их противоположно указан-ным выше, оно формируется за счет зависимого диалектного или иноязычного компонента, или полного переосмысления сочетания, состоящего из лексических единиц литературного языка.

Сравните: ясачная голова - так иронично отзываются о глупом человеке. Но что такое ясачная? Ясачный от ясак. В «Толковом словаре живого великорусского словаря» В.И. Даля [Даль 1956: 680] указывается, что ясак - татарское слово, кото-рое имеет несколько значений. Ясачные люди – татары, кото-рые брали подать. В «Этимологическом словаре русского язы-ка» А.Г. Преображенского [Преображенский 1959, т.2: 140] подчеркивается, что ясак заимствовано из какого-либо сев.-

50

тюркского языка. М. Фасмер в «Этимологическом словаре рус-ского языка» [Фасмер 1973] тоже указывает на татарское про-исхождение данного слова: ясак – дань, подать. Этимологиче-ские изыскания показывают, как в народной речи непонятное вначале слово (в данном случае татарское) соединялось с из-вестным русским, в результате чего появлялся устойчивый обо-рот со значением, противоположным изначальному значению главного компонента. Мякинная голова – так тоже говорят о глупом человеке. Это сочетание состоит из компонентов, кото-рые есть в литературном языке. Мякина - остатки колосьев, стеблей и другие отходы при молотьбе. Можно только пред-положить, как в народной речи шло переосмысление сочетания, причем тоже за счет зависимого компонента, как складывался образ в наименовании неумного, глуповатого человека. Если мякина – отходы, то сочетание мякинная голова не может обо-значать умного человека. Или поговорка голова-то овин, да в овине-то клин сложилась на основе сравнения главного слова со словом овин – легкая постройка для просушки снопов перед молотьбой. Вначале овины делались из плетня, были продува-ем. А если в голове «ветер», то ясно, что речь идет о человеке не очень умном, да ещё «с клином в овине». Во фразеологизме яма в голове переосмысление и образ оборота складывался за счет главного слова «яма». Это многозначное слово, и в народе сложился образ: яма – это «провал, углубление», а если есть «провалы» в голове, значит, с головой не всё в порядке.

Устойчивый оборот язёвый лоб в значении «дурак, ту-пица» появился в результате полного переосмысления обоих компонентов. Диалектное слово яз, как указано в Словаре В.И. Даля, восточное, пермское, сибирское, где оно употребля-лось со значением «котцы, перебой, род плетня поперек реки, залива с воротами, куда вставлялась рыболовная снасть мор-душа». В сознании народа сочетание язевый лоб, видимо, ассоциировалось с узким лбом, что, по народным приметам, является признаком небольшого ума. Естественно, это лишь предположение.

51

Глагольных фразеологизмов, обозначающих человека не-умного или потерявшего память, обнаружено немного. Напри-мер, напереть дурочки и паморотоки отбило. У оборота на-переть дурочки семантика довольно прозрачна, а вот что такое паморотки отбило, современному носителю литературного языка непонятно. В Словаре В. И. Даля слово паморок отмеча-ется как курское со значением «обморок, потеря памяти, соз-нания». Это значение, на наш взгляд, и цементировало общую семантику сочетания, поддерживаемую разговорным глаголом отбить в значении «уничтожить, заглушить». В литературно-разговорном языке используется фразеологизм отбить память. В сибирских говорах курское паморок используется в за-стывшей форме множественного числа паморотки. В других примерах, приведенных выше, семантику устойчивого оборота определяют глаголы с негативным, отрицательным значением (ср.: выбить, выжить, не дать, стряхнуться).

Итак, рассмотрение некоторых образных наименований, характеризующих свойства и качества человека, позволяет сделать следующие выводы:

Во-первых, необходимо продолжать поиски и записи ФЕ народной речи, потому что фактического материала, добротных контекстов, иллюстрирующих их значение и стилистическую окраску, недостаточно. А это не позволяет сделать более глубо-кий анализ и классификацию ФЕ по тематическим и лексико-семантическим группам.

Во-вторых, в семантике диалектных фразеологических единиц, характеризующих свойства и качества человека, в большей мере присутствует негативная оценка, что обусловле-но, на наш взгляд, психологическим восприятием людей друг друга. Человек, видимо, по природе своей замечает прежде всего «бревно в чужом глазу», а соринку в собственном не ощущает.

В-третьих, рассмотренный материал позволяет гово-рить о том, что среди диалектных фразеологизмов можно об-наружить системные отношения синонимического, антоними-ческого характера. Но это уже предмет другого исследования.

52


1. Богуславский 1993 – Богуславский В. М. Национальный образ внешности в русской фразеологии // Русский язык за рубежом. – 1993. – № 3.

2. Галуза 1997 – Галуза О. Ю. Слова, характеризующие че-ловека, в лексической системе говоров Приамурья / Те-зисы докладов областной научно-практической конфе-ренции, посвященной 140-летию образования Амурской области и г. Благовещенска. – Благовещенск, 1997.

3. Григоренко 2003. – Григоренко О. В. Об образных на-именованиях лица в современном русском языке // Рус-ский язык в школе. – 2003. – № 3.

4. Даль 1956 - В. И. Даль. Толковый словарь живого вели-корусского языка. Т. I-IV. – М., 1956.

5. Ивашко 1979 – Ивашко Л.А. Фразеологические едини-цы, отражающие умственные способности человека (на материале псковских говоров) // Проблемы русской фра-зеологии. Республиканский сборник. – Тула, 1979.

6. Ивашко 1981 – Ивашко Л.А. Очерки по диалектной фразеологии. – Л., 1981.

7. Ионова 1977 – Ионова И.А.. О лексико-грамматической квалификации субстантивных фразеологизмов со значе-нием качественной оценки лица // Русский язык в шко-ле. – 1977. – № 3.

8. Орел 1984 – Орел М.В. Фразеологизмы среднеобских старожильческих говоров, характеризующие умствен-ные способности человека (семантический анализ) // Ис-следования лексики и фразеологии говоров Сибири. Сборник научных трудов. – Красноярск, 1984.

9. Орел 1997 – Орел М.В. Соматическая фразеология среднеобских старожильческих говоров (к вопросу о компонентном составе и функционально-семантической направленности) // Вопросы языкознания и сибирской диалектологии. Вып. 7. – Томск, 1997.

53

10. Преображенский 1959 – Преображенский А.Г. Этимоло-гический словарь русского языка. Т. I-II. – М., 1959.

11. Салим, Ивашко 1992 - Салим А., Ивашко Л.А. Фразео-логические единицы с соматическим компонентом, ха-рактеризующие человека, в индонезийском и русском языках. // Филологические науки. – 1992. – № 1.

12. АС 1983 - Словарь русских говоров Приамурья. Соста-вители: Иванова Ф.П., Кирпикова Л.В. Путятина Л.Ф., Шенкевец Н.П. – М.: Наука, 1983.

13. Фасмер 1964 – Фасмер М. Этимологический словарь русского языка / Под редакцией и с предисловием проф. Б. А. Ларина. Т. I-IV. – М.: Прогресс, 1964.

14. ФСГС 1983 - Фразеологический словарь русских гово-ров Сибири / Под ред. д-ра филол. наук А.И. Федоро-ва. – Новосибирск, 1983.

15. Федоров1980 – Федоров А.И.. Сибирская диалектная фразеология. – Новосибирск: Наука, 1980.

16. Яранцев 1981 – Яранцев Р.И.. Словарь-справочник по русской фразеологии. – М.: Русский язык, 1981.

Т.В. Назарова, БГПУ

Образный мир народной идиоматики Диалектные фразеологизмы, вошедшие в «Словарь рус-

ских говоров Приамурья» [СРГП] и «Фразеологический словарь русских говоров Сибири» [ФСРГС], еще не исследованы как целостная региональная разновидность национальной фразео-логии. Ее фонд выявлен, по-видимому, не полностью, так как сбор идиоматики велся «попутно» с лексикой, кроме того, часть фразеологизмов пока остается в архивах диалектологических экспедиций. Идиоматику Приамурья как иллюстративный мате-риал использует в своей монографии А.И. Федоров [1980]. Фра-зеологии региона посвящена статья проф. Н.П. Шенкевец [1999]. По сути амурская фразеология – целина. Не описаны ее

54

этнокультурные пласты, например, обороты, связанные со сва-дебным обрядом (выкупать косу, похмельные столы, накрыть рюмочку, стряпкин стол), составные народные наименования комнатных и лекарственных растений, домашних животных, птиц, зверей (ванька мокрый, алый плакун, аленький цветочек, Марьины коренья, богородская трава, горькая бархотка, деви-чья любимка, давучая боярка, ключовая кета), фразеология на-родных примет и обозначений погодных явлений (месяц в рука-вицах, месяц на рогу, грозный месяц, морока перегорели, сироты плачут, гнилой дождь) и т.д. Предстоит описать поэтику амур-ских идиом, их семантическое своеобразие, обусловленное диа-лектной образной основой. Актуален с позиции антропологиче-ской парадигмы аспект диалектной фразеологической концеп-туализации мира и выявления фразеологизмов, концепты кото-рых в литературном языке не представлены идиомами (напри-мер, сесть на щётки «состариться, ослабеть» [СРГП: 270], си-роты плачут (заплачут) 1. «О мелком затяжном дожде» [СРГП: 272].

В настоящих заметках мы анализируем образную сторону фразеологизмов, чтобы выяснить, к каким уподоблениям прибе-гают носители амурских (и сибирских) говоров для репрезента-ции концепта, обозначенного идиомой (идиомами) в общена-родном языке. Предстоит также объяснить оправданность мно-гочленных рядов идиом – знаков одного концепта.

Сначала изложим отправные теоретические положения. Определяющим функциональным признаком фразеологи-

ческих единиц (ФЕ) обоснованно признается экспрессивность, обусловленная образным источником их семантики. Именно образ рождает «каскад эмотивно-подкрепленных смыслов» [Те-лия 1986: 14]: оценочного, стилистического, собственно экс-прессивного, - входящих в коннотативный компонент значения ФЕ. Образ же является способом оязыковления концепта. Под концептом мы понимаем, вслед за Телия В.Н., «знание об обо-значаемом во всех его связях и отношениях, и он отвечает на вопрос «Что известно об этом?» [Телия 1996: 100].

55

Восприятие одного и того же фрагмента действительности через призму различных образов, согласно когнитивной пара-дигме, не может не привнести в содержание концепта элементов нового. Концепт, имея полевую модель (ядро и периферия), способен наращивать когнитивные признаки. [Язык и нацио-нальное сознание 2002: 31-32].

<…> метафора, - пишет Телия В.Н., - наиболее мощное средство формирования новых концептов (по нашему мнению, и обогащения новыми признаками имеющихся концептов), т.е. отражения в языковой форме нового знания о мире <…> [Телия 1986: 81].

В связи с высказанным, по-видимому, есть реальность подтверждения гипотезы Добровольского Д.О. о природе образ-ной составляющей семантики идиом, выступающей в функции модификатора соответствующего концепта [Добровольский 1996].

Таким образом, можно утверждать, что внутренняя форма ФЕ, подобно волшебному фонарю, высвечивает в обозначаемом какую-то новую грань. Эта грань – когнитивный след смысла исходного сочетания. Так, обозначение безделья идиомой счи-тать ворон, благодаря уподоблению ничегонеделания занятию «исчисления ворон», привносит в концепт «бездельничать» пе-риферийную, но существенную сему «ротозейничать», отвле-каться от настоящего дела, которая как выводное знание вычи-тывается из буквального обозначения воображаемой ситуации: некто считает никому не нужных бесполезных ворон вместо по-лезного дела (ср. цыплят по осени считают).

Обратимся к анализу образной составляющей диалектных фразеологизмов, представляющих концепт «безделье» в амур-ских и сибирских говорах: сесть каменем, руки к сердцу, сби-вать (колотить) баклуши [СРГП]; сбивать (колотить) баклуши (баклушки), пробить баклуши, глаза (гляделы) продавать, брюхо разглаживать, воздух (слоны, шевляки, шевяки) пинать (пропи-нать), день проводить (провожать), давить койку, парить яй-ца, губу кверху задрать [ФСРГС].

56

Ничегонеделание как осуждаемая праздность в народных говорах представлено чрезвычайно разнообразно, облечено по-рой в экзотические метафоры, благодаря которым и конкретизи-руются его проявления. Для декорирования образа идиомы при-бегаем к буквальному смыслу ее прототипа и тем наивным ас-социациям, которым он вызывает в обыденном сознании. На-пример, идиома «брюхо разглаживать» своей образной основой и негативной коннотацией компонентов характеризует мораль-ный аспект праздного времяпровождения. Брюхо разглаживать значит холить собственное тело в то время, когда другие рабо-тают. С позиции субъекта такое поведение аморально и заслу-живает осуждения и презрения. Они будут брюхо разглажи-вать, а мы работай [ФСРГС: 162].

Другие ассоциации вызывает диалектный фразеологизм губу кверху задрать: соответствующим выражением лица сиг-нализировать окружающим о некоей «избранности», а значит, возможности пренебречь «низменными» занятиями. Выбору образа (губу кверху задрать, ср.: задирать нос, поднимать голо-ву, держать себя высоко) фразеологизм обязан признаком «иметь высокое самомнение»: не стыдясь, демонстрировать свое безразличие. Постыдился бы, Прохор, весь день лежать, губу кверху задрал, ведь работать надо. [ФСРГС: 76].

Модификация концепта «бездельничать» в рассматривае-мых диалектных фразеологизмах состоит в акцентировании в их содержании сигнификативных или (и) коннотативных сем.

Так, в идиоме воздух (шевляки, шевяки) пинать акценти-рована сема «шататься». Бессмысленность, бесцельность как концептуальные признаки обусловлены знанием реальной си-туации, метонимически отраженной фразеологизмом: пинание шевляков (шевяков), засохших или замерзших кусков навоза [СРГП: 332] или воздуха (совершенно бессмысленное занятие) наглядно представляет бездельничанье. Чо, он ничао не делат, ходит по деревне, шевляки пинат. Ходит шевяки по деревне пи-нает, а учиться не хочет [СРГП: 136].

Фразеологизм сесть каменем своей образной основой от-теняет в концепте «бездельничать» сему пассивности, которая

57

реализуется также в символическом сочетании «лежачий ка-мень» в пословице «Под лежачий камень вода не течет» Ся-дешь каменем – ничё не получится [СРГП: 270].

В идиоме глаза (гляделы) продавать отражено бездельни-чанье «созерцательное»: наблюдать за происходящим, быть на виду, возможно, показывая свою якобы заинтересованность. Бу-квальное прочтение прототипа оборота «продавать глаза» по-зволяет выявить его когнитивную подоплеку (продавать значит показывать нечто, «рекламировать»), Глаза продает он давно уж, ходит, смотрит все, а ничо не делат [ФСРГС: 154].

Аспект имитации деятельности – когнитивный этимоло-гический след фразеологизма.

«Структурно-семантическая модель «бить + х = «бездель-ничать» показывает, что в ее основе лежит игровая мотивиров-ка. В народной речи баклуша – «небольшая (около 25-30 см длиной) чурка для игры в городки, которую сбивали другой де-ревянной палкой – «битой». Бить баклуши, следовательно, пер-воначально значило «сбивать битой баклуши, т.е. небольшие городошные чурки». [Бирих, Мокиенко, Степанова 1998: 40]. Ой, такой лодырь, сбивает баклуши цельный день [СРГП: 259].

Еще одна аттестация ничегонеделания представлена идиомой давить койку: «функция» лежебоки иронически обле-чена в формулу перифраза.

Когнитивный потенциал диалектных идиом, концептуали-зирующих безделье, несмотря на близость или тождественность толкований в словарях, все же имеет различия. Они привносятся теми образами, через призму которых был воспринят концепт носителями говора. Например, фразеологизм парить яйца, бла-годаря уподоблению ничегонеделания процессу сидения на яй-цах наседки, заряжен резко отрицательной эмотивностью: упот-ребление идиомы по отношению к мужчине (надо полагать, та-кая гендерная предпочтительность есть) выражает иронию, из-девку и звучит двусмысленно.

То, что фразеологический образ модифицирует концепт, можно подтвердить и другими примерами диалектных идиом. Так, концепт «обидеться» в амурских говорах может репрезен-

58

тироваться идиомами раздуть норки и кошки в дыбошки. Каж-дый из них наглядно «сообщает» об определенных чертах реак-ции обиды. Первая «изображает» сердитый, гневный вид адре-сата, который «раздувает норки». Мимический образ рисует еле сдерживаемый гнев (шумное дыхание, ноздри – «норки» разду-ваются). Ходит, норки раздула, с бабкой не разговариват. Норки – то не раздувай! Шибко не боюсь! [СРГП: 230].

По-иному представлена ситуация идиомой кошки в ды-бошки: рассердившийся подобно злой кошке встает на дыбы. Реакция адресата, с точки зрения говорящего, неадекватна, слишком агрессивна. Экспрессивность идиомы усилена рифмой: кошки – дыбошки. Контексты передают атмосферу коммуника-тивного противостояния. Така злая стала, ей слово, а она прямо кошки в дыбошки. Ей ничё сказать нельзя, сразу кошки в ды-бошк [СРГП: 130]. Разнятся, надо полагать, идиомы и по усло-виям употребления. Та и другая употребительны в общении «на равных» или как адресация осуждения младшему старшим. Но оборот кошки в дыбошки скорее употребит старший, опытный.

«Расцвечен» образами и концепт «пустословить». Болтов-ня в народной идиоматике представлена как мытье (зубы мыть – СРГП: 160), пилка (зубы пилить – ФСРГС: 136), звяканье ко-локола (ботать языком – ФСРГС: 15), трепание языка (тре-пать языком, как боталом – ФСРГС: 198), бряканье языком (брякать языком – ФСРГС: 18), стук, «пляска» языка (туко-тать языком – ФСРГС: 199. Тукотать от «тукоток, стуко-ток, топоток, топот, пляска» - СД, т.4.: 441), неумелое, не-брежное, грубое прядение (ватлать языком – ФСРГС: 22. Ват-лать – «толсто, грубо и дурно прясть <…> ватлать или ватлать-ся <…> пачкаться, мараться, грязниться» - СД, т.1.: 168), мо-лотьба (дурь молотить – ФСРГС: 114).

«Живописующие» образы, заключенные в идиомах, отте-няя каждый какую-нибудь грань пустословия, все вместе отра-жают этот концепт, характеризуя его как многословие, однооб-разное, бессмысленное, раздражающее, надоедливое, грубое.

Наши наблюдения позволяют сделать следующие выводы.

59

1. Каждая из идиом репрезентирует соответствующий концепт не полностью, отражая лишь часть концептуальных признаков, акцентируя определенный признак, высвечиваемый образным уподоблением, а содержание концепта передается всей совокупностью соответствующих идиом и лексем.

2. Многочисленность рядов идиом (в народной речи в особенности), представляющих тот или иной концепт, обуслов-лена экспрессивно-характеризующей функцией фразеологии и образным, художественным типом познавательной деятельно-сти.

3. Воссоздание концептосферы национального языка не может быть полным без привлечения идиоматики народных го-воров.


1. СД – Даль В.И. Толковый словарь живого великорусско-

го языка. Т.1-4. – М., 1981-1982. 2. СРГП – Словарь русских говоров Приамурья. – М.: Нау-

ка, 1983. 3. ФСРГС – Фразеологический словарь русских говоров

Сибири / Под ред. д-ра филол. наук А.И. Федорова. – Новосибирск: Наука, 1983.

4. Шенкевец Н.П. Наблюдения над диалектными фразеоло-гизмами глагольного типа в говорах Приамурья / Уче-ные записки БГПУ/ Т.18. Вып.2. – Благовещенск, 1999.

5. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, праг-матический и лингвокультурологический аспекты. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1999.

6. Телия В.Н. Коннотативный аспект семантики номина-тивных единиц. – М., 1986.

7. Добровольский Д.О. Образная составляющая в семанти-ке идиом // Вопросы языкознания. – 1996. – №1.

8. Бирих А.К., Мокиенко В.М., Степанова Л.И. Словарь русской фразеологии. Историко-этимологический спра-вочник. – СПб, 1998.

60

9. Язык и национальное сознание: Вопросы теории и мето-дологии. – Воронеж, 2002. – С.31-32

В.В. Пирко, БГПУ

К проблеме составления

«Словаря просторечия Амурской области»

Лексикография – важнейшая филологическая область на-учного знания, экспонирующая почти все ярусы структуры язы-ка. Словари отражают развитие нации, ее общественного уст-ройства, науки и духовного склада. Давая итог достигнутому, словари открывают и перспективы будущего языкового разви-тия народа. Такие словари являются одновременно и арсеналом хранения словесной традиции, и рычагом ее культурного преоб-разования. Развитие лексикографической науки нашло свое вы-ражение в публикациях ряда фундаментальных трудов (Л.В. Щербы, А.А. Шахматова, С.И. Ожегова, Д.Н. Ушакова, В.В. Виноградова, Ф.П. Сороколетова Н.З. Котеловой, Ю.Н. Ка-раулов, Н.Ю. Шведовой, О.И. Блиновой и др.).

Стремление к лексикографическому отображению всего многообразия языка в территориальном, временном, социаль-ном и других аспектах вызвало к жизни «проектирование» и начало работы над словарями, отражающими язык города.

В 1977 году в Томске вышел в свет «Словарь просторечий русских говоров Среднего Приобья» (ред. О.И. Блинова), пред-ставляющий первый опыт лексикографического изучения пласта слов, общего городскому просторечию и диалекту. Авторы сло-варя, рассматривая лексику диалекта с точки зрения соотноше-ния с основными формами национального словаря, объективно вычленили лексемы общерусские, диалектно-просторечные и собственно диалектные. Отбор диалектно-просторечных слов осуществлялся на основе принятого допущения, высказанного Ф.П.Филиным: «материальная составляющая» городского про-сторечия и просторечия литературного как стилистической ка-тегории «во многом совпадает». В связи с этим в Словарь вве-

61

дены лексические единицы, которые в толковых словарях лите-ратурного языка квалифицируются как просторечные (в прило-жении даны сведения о фиксации таких слов в словарях), и единицы, отсутствующие в них, но 1) широко известные в лек-сике города; 2) представляющие собой результат формо- и сло-вообразования от просторечных слов; 3) слова, образованные по моделям, свойственным просторечию; 4) фонематические, ак-центологические, лексико-семантические, грамматические ва-рианты просторечных слов. По структуре это словарь диффе-ренциального типа с алфавитным расположением 2030 словар-ных статей.

«Словарь просторечий русских говоров Среднего При-обья» [6] дал толчок к описанию наименее исследованной, в том числе и лексикографически, просторечной лексики, нахо-дящейся в условиях диалектного и жаргонного окружения в от-даленных от центра страны регионах.

К.П. Михалап, Т.В. Шмелева говорят о настоятельной не-обходимости составления «Словаря города» [4, с.81-84], содер-жание которого должно отражать специфику речи жителей ме-гаполиса (г. Красноярск), иметь три раздела идеографического типа и алфавитный индекс слов. Первый раздел «Обиходная лексика» должен охватывать речь, звучащую на улице и в мага-зине, в беседе и под. Второй раздел «Слово городской среды: транспорт, этикет и под.» - урбанизмы. Социальным диалектам может быть посвящен третий раздел «Корпоративная лексика». Точка зрения авторов проекта на метаязык, принципы построе-ния словарных статей не ясна. Подобный словарь можно отне-сти к частным словарям идеографического типа, систематизи-рующим единицы по лексико-семантическим группам и полям. По нашему мнению, словарь подобного типа по содержанию, отбору материала не имеет четких рамок и лишь частично отра-жает собственно просторечие.

Известные современные исследователи просторечия цен-тральной части России Е.А. Земская, М.В. Китайгородская (г. Москва) предлагают составить «Словарь современного рус-ского просторечия», основываясь на следующем: материал дол-

62

жен группироваться по разрядам (в них – по частям речи), отра-жающим внутреннюю расчлененность просторечной лексики и ее соотнесенность с литературным языком в синхронном плане. Причины выбора такой организации: просторечие, по мнению авторов, не является особой языковой системой и представляет совокупность разнородных явлений в сфере лексики, морфоло-гии, фонетики, словообразования. Алфавитное же расположение материала покажет лишь частные отличия отдельных слов, за-дачей проекта является выявление видов противопоставленно-сти просторечия литературному языку. Словарные материалы предполагается классифицировать по следующим разрядам:

I-II. Специфически просторечные слова (экспрессивного и неэкспрессивного характера).

III. Слова, отличающиеся от литературных звуковым со-ставом.

IV. Слова, отличающиеся от литературных ударением. V. Слова, отличающиеся от литературных морфемным со-

ставом. VI. Слова, совпадающие по форме с литературными, но

имеющие в просторечии специфическое значение. VII. Слова и словоформы, отличающиеся от литературных

грамматическими характеристиками [Земская, Китайгородская: 167-169].

Словарная статья такого словаря должна содержать толко-вание с отсылкой на слово литературного языка, грамматиче-скую характеристику, сведения об особенностях формообразо-вания и сочетаемости, иллюстрации типичного употребления.

Преподавателями кафедры русского языка БГПУ велась и ведется активная работа по сбору и описанию диалектного бо-гатства Амурской области. Параллельно с этим фиксировалась просторечная лексика, которая была выделена в самостоятель-ную картотеку, но всестороннего описания этих единиц не про-водилось. В 2003 году вышла созданная под руководством Л.В. Кирпиковой «Словарная картотека Г.С. Новикова-Даурского», отражающая бытовой язык городов и сел Амурской области начала ХХ века [Словарная картотека Г.С. Новикова Даурского

63

2003]. Она позволяет судить о динамике просторечий в Приаму-рье за столетия. В настоящее время на кафедре ведется актив-ный сбор просторечных единиц, проводится анкетирование с целью выяснения семантических изменений просторечных слов. Накопленный материал важно представить в виде «Словаря просторечия Приамурья».

Любой словарь, в том числе и словарь просторечия, игра-ет большую роль в духовной культуре нации, выполняет соци-альные функции: информативную, позволяя приобщиться к накопленным знаниям кратчайшим способом, коммуникатив-ную и нормативную, способствуя совершенствованию языка как средства общения.

Основными принципами подготовки словаря мы счита-ем:

- представление о лексике как системе; - понимание, что просторечие – форма национального

языка с собственными лингвистическими показателями на всех уровнях; просторечие любого города – разновидность общерус-ского просторечия;

- стремление отразить лексико-семантическую структуру слова в целом, выделение значения слов по их связям с другими словами в тексте и внутри семантических полей;

- диалектический взгляд на значение слова, учет подвиж-ного характера означающего и означаемого;

- признание тесной связи лексики с грамматикой и други-ми сторонами языка.

Одноязычные толковые словари, показывающие значение, употребление, грамматические и фонетические особенности слов, являются основным типом словарей национального языка. Словарь просторечия может быть словарем дифференциального типа с алфавитным расположением материала. Вести лексико-графическое описание в русле рассмотренных проектов (Е.А. Земская и др., К.П. Михалап и др.) в условиях первичной характеристики амурского просторечия не представляется воз-можным, но может быть реализовано в дальнейшей исследова-тельской работе.

64

При отборе словарных единиц необходимо охватить мак-симальное количество ограниченных по функциям лексем, опи-раясь на анализ образцов устной речи жителей города, просто-речного материала в словарях литературного языка, на анализ картотеки диалектно-просторечных слов БГПУ, словарных ма-териалов Г.С. Новикова-Даурского, на опыт собирателей и со-ставителей.

Словарная статья, отражая микроструктуру словаря, в своей типичной форме представляет «уравнение» между объяс-няемым (левая часть) и объясняющим (правая часть).

Левая часть содержит единицу обработки (главное слово) в исходной форме: у имен существительных – именительный падеж единственного числа, у имен прилагательных – имени-тельный падеж мужского рода в полной форме, у глаголов – не-определенная форма и под. Грамматические характеристики даются в традиционном лексикографическом плане: указывают-ся грамматические категории слова, формы слова и основные синтаксические связи.

Правая часть – толкование, которое должно содержать тот же набор сем, что и объясняемое. Проблема толкования не-нормативной лексемы – одна из сложнейших в связи устной формой бытования, экспрессивностью и динамикой простореч-ного слова. Словарная дефиниция может быть логической (зна-чение слова определяется через ближайший род и видовое отли-чие обозначаемого предмета) и лингвистической (через синони-мы). Значения внутри словарной статьи могут быть расположе-ны с учетом и без учета их иерархии. При определении после-довательности значений возможно использование двух принци-пов: функционального (по употреблению) и логического (общее и частное значение).

Примеры употребления в подобном словаре необходи-мы, так как они подтверждают существование слова или значе-ния в речи, разъясняют семантику через контекст, показывают приобретение словом дополнительных оттенков значения, со-общают сведения внеязыкового характера, повышают познава-тельную ценность словаря. Иллюстрации по форме – это модели

65

синтаксических конструкций не в фонетической транскрипции, но с передачей особенностей произношения; по источнику - составительские (ср. цитатные), то есть взятые лексикографом из обиходно-бытовой речи; по содержанию – «экстралингвисти-ческие», разъясняющие обозначаемый предмет с дополнитель-ной информацией о сочетаемости и употреблении.

Фразеологические обороты предполагается показывать при соответствующих значениях слова, но возможно и выделе-ние устойчивых оборотов в особую зону словаря.

Видовые корреляты глагола могут фиксироваться в алфа-витном порядке с указанием значения исходного глагола (чаще глагол несовершенного вида). Например, «отваливать» - «отва-лить» (см. примеры ниже). Если глагол при видообразовании проявляет новую сему, то подобные слова должны толковаться в отдельных словарных статьях.

В словаре реального просторечия необходимы пометы, которые давали бы многоаспектную характеристику лексемы. Считаем логичным вслед за Д.Н. Ушаковым, С.И. Ожеговым использовать пометы и в «Словаре просторечия Приамурья», так как некодифицированная лексика неоднородна [Земская, Китайгородская 1988: 170]. В толковых словарях литературного языка помета «прост.» нередко входит в такие сочетания: «грубо прост.», «прост. устар.», «прост. и устар.», «прост. и обл.». В качестве помет могут выступать:

- пометы, отражающие оценки составителей словаря: но-вое-старое (временная перспектива), общерусское – локально ограниченное (распространенность), редкое – частое (степень употребительности);

- пометы, отражающие восприятие слова самими просто-речно говорящими: вежливо – развязно (манера словоупотреб-ления с установкой на шутливую тональность); грубо – бранно – эвфемистически (этикет); одобрительно – неодобрительно – ласково - пренебрежительно (шкала оценки).

В конце словарной статьи даются справочные материалы, отражающие функционирование, распространение и эволюцию слова как просторечного, разговорного, областного, в виде ссы-

66

лок на словари литературного языка ( Толковый словарь русско-го языка / Под ред. Ушакова Д.Н. - СУ, Ожегов С.И. Словарь русского языка - СО, Словарь русского языка: В 4-х т. - МАС), «Словарь русских говоров Приамурья» (АС), «Словарь просто-речий русских говоров Среднего Приобья» (ТС) и картотеку Г.С. Новикова-Даурского (НД).

После каждой цитаты помещаются пометы распростране-ния (географические, топологические) – сокращенные обозна-чения городов и поселков городского типа Амурской области, в которых отмечено слово или сочетание слов. Например: Благо-вещенск - (Благ.)

Таким образом, отдельная словарная статья содержит сле-дующие компоненты: 1) единица описания; 2) грамматическая характеристика; 3) эмоционально-экспрессивные и дифферен-циальные пометы; 4) значение слова; 5) иллюстрации; 6) помета распространения; 7)данные о фиксации слова в других словарях и картотеках (справочные материалы).

Примеры словарных статей: Немудрящий, -ая, -ее. Простой, незамысловатый. – Да

текст такой немудрящий, простенько все уж очень (Благ.) СУ: прост., СО: прост., МАС: прост., ТС -, АС -, НД: не-

мудряшный. Размахайка, -и. Пренебр. Свободная, небрежная по внеш-

нему виду одежда. - Размахайка-то у нее, конечно, еще та. Я таку ни за что не одену (Благ.)

СУ -, СО -, МАС - , ТС - , АС -, НД - Отвалить, -ю, -ишь, сов., что. Отдать, отделить, дать взай-

мы, подарить. – Хоть бы кто што отвалил, пожить бы задар-ма. – Им на свадьбу-то кучу денег отвалили(Благ.)

СУ: прост. вульг., СО: прост. МАС: прост., ТС -, АС -, НД -

1 Отваливать, -аю, -аешь, несов. к отвалить, что. - Всем родакам отваливает, скоко просят, а нам, как всегда, фиг (Благ.)

67

2 Отваливать, -аю, -аешь, несов., обычно в повелит. накл. ед.ч. Груб. Уходить. - Отваливай быстро, не звали! Ну, не яс-но?! (Благ.)

СУ: прост. вульг., СО -, МАС :груб. прост., ТС: груб. АС -, НД +


1. Беликова Н.Н. Словарь жаргонной лексики: проблемы и

опыт // От словаря В.И.Даля к лексикографии ХХI века: Материалы симпозиума. – Владивосток: Изд-во ДВГУ, 2002. – С. 71-77.

2. Земская Е.А., Китайгородская М.В. Проблемы составле-ния словаря современного русского просторечия // На-циональная специфика языка и ее отражение в норма-тивном словаре: Сб. статей / Ин-т рус.языка; Отв. ред. Ю.Н. Караулов. – М.: Наука, 1988. - С. 164-170.

3. Земская Е.А., Китайгородская М.В. Современное город-ское просторечие и задачи его лексикографического описания // Словарные категории: Сборник статей / Отв. ред. Ю.Н.Караулов. – М.: Наука, 1988. – С.166 -171.

4. Михалап К.П., Шмелева Т.В. Словарь города // Науч. докл. высш. шк. Филологические науки. – 1987, №4(160). – С.81-84.

5. Словарная картотека Г.С. Новикова-Даурского / Подго-товка к печати: Л.В. Кирпикова, В.В. Пирко. И.А. Стри-надко; Вст. ст. и ред. Л.В. Кирпикова. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2003. – 199 с.

6. Словарь просторечий русских говоров Среднего При-обья / Ред. О.И. Блинова. – Томск: Изд-во ТГУ, 1977.

68

Н.Г. Архипова, АмГУ

Представления о болезни в народной языковой культуре

(на материале амурских говоров и фольклора)

В настоящей работе концепт «Болезнь» рассматривается на материале поля «Болезни и болезненные состояния» по дан-ным Словаря русских говоров Приамурья - АС Словарь русских говоров Приамурья 1983], картотеки фольклорно-диалектологических экспедиций кафедры русской филологии АмГУ – ДК [Картотека материалов фольклорн0-диалектологических экспедиций 2000-2003], картотеки архива Г.С. Новикова-Даурского – НД [Словарная картотека Г.С. Нови-кова-Даурского 2003]. Эти источники в силу своей объективно-сти позволяют моделировать языковую картину мира русских жителей Приамурья в течение достаточно большого временного отрезка [Архипова 2001]. Функционирование концепта, его структуру и этнокультурное значение мы выясняем, исследуя спонтанный текст носителя диалекта, в котором пласт глубин-ной семантики соотнесен с планом конкретного выражения. В связи с этим для анализа в качестве вспомогательного материала привлекаются заговоры от болезней, зафиксированные в селах Амурской области (ДК, НД).

АС фиксирует более 120 лексем - наименований челове-ческих недугов. В большинстве случаев единица нозологиче-ской классификации представлена рядом лексических и слово-образовательных синонимов. Объяснить это можно тем, что амурские говоры сложились в результате взаимодействия гово-ров разных территорий России, Украины, Белоруссии и лексико-фонетический уровень сохранил все многообразие конкури-рующих единиц [Архипова 2001]. Само поле глубоко архаично, т.к., сравнивая его единицы с лексемами, представленными в источниках XVIII-XIX вв., мы обнаружили множество совпаде-ний как в наименованиях недугов, так и в их текстовом пред-ставлении [Русский народ 1888; Сахаров 1841].

69

В своей работе мы хотим определить роль наименований болезней в отражении и формировании народной картины мира, а также выявить смыслоразличительные признаки недугов на физическом (внешний облик болезни, ее атрибуты) и акцио-нальном (действия, функции и связанные с ними акустические проявления, модусы, локативные и темпоральные характеристи-ки) уровнях.

В народной культуре имя мыслится как часть самого су-щества, поэтому, когда обращаются к болезни, вселившейся в человека, стараются назвать ее по имени. По народным поверь-ям, через имя можно повлиять на его носителя [Толстой 1995; Власова 1998]. Недуги могут получать названия по симптомам болезни, по месту локализации в теле человека, по обстоятель-ствам, при которых произошла болезнь, и по времени, в которое она случилась, по актуализации значимого признака, по ассо-циации с животным, по именам демонов – источников болезни, по способам насылания и др.[Кирпикова 1984; Кирпикова 1997; Архипова 2001].

Так, среди признаков болезни чаще всего актуализируется ее цветовое проявление: бледнуха, бела, черная немочь, жел-тая, желтуха, желтушница, желуница, черленость (предполо-жительно от черный), бельмо (предположительно от белый), туск (от тусклый). Жители сел объясняют, что при желтухе кожный покров человека становится желтым (напр., «пожелте-ла вся»; «глаза желтыми делаются» - ДК). Также болезнь на-зывается по «температурному» проявлению: жар, огонь (боль-ной испытывает состояние жара); ледиха (больной испытывает состояние холода, озноба (напр, «нашел озноб, мерз, мучался» -ДК); по внешнему качественному проявлению: оток (от отечь), опух (от опухнуть). По способу двигательной активности болез-ни называются следующим образом: трясовица, трясенье, тря-сье (от трястись), повертуха (от повертеть, вертеть), щеко-туха (от щекотать), беспокойница (от беспокоить), тыкота (от тыкать), зудучка (от испытывать зуд, зудить), свербота (от свербить), плева (от плевать). По месту «обитания» в теле

70

человека выделены названия: горлодав, горлянка, горлея (обита-ет в горле), ногтоедка (ест ногти), грудея (обитает в груди).

Обстоятельства, при которых произошла болезнь, и вре-мя, в которое она случилась, чаще всего представлены прилага-тельными, реже существительными: перемежающая, полунош-ница, весенница, переходная, утренница, часовая, минутная, секундная. При наименованиях болезни по темпоральным при-знакам в народном сознании учитывается, с одной стороны, время функционирования, появления, исчезновения, посещения людей; с другой, - период существования болезни. Когда гово-рят о болезни, то подразумевают обстоятельства и время, в ко-торое проявляются первые симптомы заболевания или протека-ет все его действие. Так, лихорадки могут называться денной, ночной, утренней, вечерней и т. п. Эти определения становятся неотъемлемой частью называния заболевания. Прилагательные характеризуют болезни по месту или среде обитания (головная, пуповая), по внешним качественным и относительным призна-кам (пестрая, раскрасивая, старая), принадлежности (сучья, собачья, петушья), по функциям или типичным действиям (вредная, злая).

Многие болезни представлены как мифологические пер-сонажи с характерным устойчивым обликом, хотя во многих случаях неясность облика мешает четкому и однозначному оп-ределению болезни. Наиболее распространенными признаками недугов, эксплицированными в заговорах и спонтанном выска-зывании, являются непокрытость головы, непричесанность, беспоясность. В народных представлениях болезнь – женщина (старуха, баба - беловолоска, девка – простоволоска). Пред-ставление о болезни в мужском обличии зафиксировано только одном заговоре: «… 12 братьев. Вы черные, вы белые, вы серые, вы красные, вы бурдовые, вы ветровые, вы вихревые, вы лесо-вые, вы водяные, вы минутные, вы секундные, вы ночные, вы полуночные…» - ДК. Безотносительно к полу используются без-личные глагольные формы: напало, повеяло, нашло, пришло и т.п.

71

При характеристике «внешнего вида», облика болезни учитывается значимый признак: космея (косматая), баба - бело-волоска, баба – непокрытка, девка – простоволоска; а также ассоциация с хтоническим или иным животным: червь, жаба, змеевец, собачья (сучья) старость.

В народной языковой культуре русских жителей Приаму-рья часты наименования болезни по именам демонов – ее ис-точников: лихой, комуха, гнетуха, лихоманка, трясуха, китюха, бешиха. А также по способам насылания: сглаз (сглазить), при-косы, окос (прикосить, окосить), порча (портить), озев (озевать, «озев – порча через изумление, поэтому нельзя изумляться (ди-ковать) красоте, полноте, крепости, здоровью, т.к. можно будто позевать» - НД), огляд (оглядеть). Эти действия способно совершить только наделенное сознанием существо.

В НД и ДК отмечены наименования болезней, соотноси-мые с называнием хозяйственной утвари (хомут), растений (яч-мень, репей, репье; ср., «листья у корнеплодов, например, у ре-пы» - НД), хозяйственных отходов (старье, хамун – «грязные лохмотья, ненужные вещи» - НД), покрова животных и челове-ка (щетина, щетинка, волос, волосец).

Таким образом, болезнь может приобрести имя по любому из своих дифференциальных признаков в зависимости от степе-ни его значимости как симптомокомплекса. При наименованиях недугов происходят ассоциации либо с антропоморфным (зоо-морфным) существом, либо с предметом (явлением) окружаю-щего мира. Наши наблюдения показывают, что в народной культуре независимо от того, как болезнь названа, в спонтанном тексте реализуются ее витальные, интеллектуальные и другие признаки, свойственные живому существу.

Этот факт подтверждается также широко распространен-ными в говорах Приамурья названиями-эвфемизмами: задаб-ривающими: добруха; уменьшительно-ласкательными: оспица, смертушка, болечка, хворобушка; почтительно-возвеличивающими: госпожа, князь; отражающими социально-родственные связи: матушка, кумуха (от кума), тетка, пови-

72

туха, родимец, мачеха. Отмечены единичные названия-дисфемизмы: дряница.

Часты в наименованиях болезней местоименные замены: она, своя, моя; безличные глаголы: повеяло, напало, вырвало, тошнило; описательные обороты: не тебе будет говорено, след себе видеть, докатываться до бурмин. Думается, это объясня-ется древними представлениями о том, что болезнь можно от-вести, не назвав ее по имени. Так, например, возникли диалект-ные названия лихорадки – безымянная, невея. У ряда заболева-ний, физиологических состояний не фиксируются наименования по причине неодобрительной социальной оценки явлений и, следовательно, нежелательности употребления слов в речи. В [Словарь русских говоров Приамурья 1983; Картотека материа-лов фольклорно-диалектологических экспедиций 2000-2003; Словарная картотека Г.С. Новикова-Даурского 2003] отмечены единичные названия заболеваний мочеполовой системы (хомут – «болезнь половых и мочеполовых органов, якобы напускае-мая злыми людьми через посредство колдовства» - НД), не встречаются названия венерических болезней, искусственного прерывания беременности.

В представлениях носителей амурских говоров болезни, не имеющие явных внешних качественных проявлений (заболе-вания внутренних органов или психические расстройства), объ-ясняются действиями иррациональных сил: колдуна (волхита, деда, ведьмаки, хомутинника, шептуна), злых духов (Лиха), проникновением в организм антропоморфных и зооморфных существ (Лихорадки, Родимца, Червя, Жабы). В качестве пер-сонифицированных воплощений болезни в славянской приамур-ской культуре можно назвать Лихо, Лихорадку, Кумуху, Родим-ца и др. Болезнь может возникать по объективным причинам: из-за неблагоприятных условий жизни, например, из-за охлаж-дения (околеть, остыть, перезнобиться, призамерзнуть); ране-ния, укуса ядовитых насекомых и змей, бешеных животных, от-равления, переутомления; в результате вредоносного действия хтонического животного (жаба, червь, червец, вьюн). Новое время, значительно видоизменив представления о причинности

73

и персонифицированности болезни, оставило их рудименты и породило новые мифы. Например, появились представления о человеческом организме как о сложном механическом устрой-стве, а болезнь стала пониматься как его засорение или непо-ладка («Да, чой-то сломалось у мене, не дюжится» - ДК).

Болезнь находится на грани двух миров – реального и по-тустороннего. Доказательство тому – формулы прихода и от-сылки болезни. В зафиксированных заговорах недуг отсылается на мхи, на болота, на пни, за поля, за леса, под черный камень. Болезнь может проникать в организм человека с какими-то предметами или в виде веществ («Шел мужик, нашел рожу, по-ложил в ларец, ларец – в рогожу» - ДК). Она может прийти сама («Как пойдет грипп, так все говорят: «Это переходчивая бо-лезнь, ото двора ко двору переходит», «Повитуха к нам при-шла, все подряд болеют» - АС), пристать («Хорошенькая была девочка, да к ей молоденская пристала» - АС), налететь («Беши-ха – это болезнь. То рожа, а это бешиха, вроде как она налет-ная», «Опеть повертуха кака-то налетела, все тело разламы-ват» - АС), броситься («Рак матки был, он бросился сюды вот» - АС), схватить («…сердце хватает» - ДК, «…понос хватат, прямо канчивается» - АС).

Болезнь совершает ряд насильственных действий над че-ловеком. Она его ударяет, бьет, мучит, трясет, колотит, тычет.

Болезнь пребывает в теле человека в костях, жилах, голо-ве, сердце, легких, печени, глазах и т.д., т.е. в народной культуре существует представление о человеке как о вместилище, куда болезнь входит и откуда выходит, которое может взять его с со-бой («…лихоманка ее взяла», «когда вся мозга выйдет, он ум-рет» - АС). Зафиксировано также представление о человеке как о природном растительном объекте, который можно скосить («Японская филиенца косила детей, как литовкой» - АС), о не-одушевленном предмете, который болезнь выворачивает, лома-ет, поддевает.

Противостояние человека и болезни может быть пред-ставлено разнонаправленными действиями: болезнь стремится к человеку, она хочет проникнуть внутрь, поселиться в его теле, в

74

его доме, селе, завладеть его пространством. О болезни говорят: она идет, приходит, входит, ходит. Человек, наоборот, стре-мится изгнать, удалить болезнь. Больной или целитель говорит ей: поди, уйди, выйди, отойди, беги, слезь, убегай, отступи, удирай, вылезай, выходи, вон, прочь.

Избавиться от болезни можно, задабривая ее, моря голо-дом, уговаривая, смывая «банною водой, серою золой», можно выгрызать, «силу огня забирать, в тело свое запирать на 12 замков, 12 ключей», в огонь бросать, чертям дарить: «чертушки – братушки, скорые ребятушки, скорейше идите, мой подарок заберите».

Способы взаимодействия болезни с человеком могут быть различными как по функции (вредить, наказывать) и по способу воздействия на человека болезни (ругать, трясти, на-сылать сон и т. д.), так и по способу общения и воздействия че-ловека на болезнь (приглашение, выманивание, приветствие, «кормление», просьбы, причитания, угрозы, запугивание, изве-дение и т. п.)

Действия болезни как мифологического персонажа отли-чает коммуникативная маркированность, так как недуг отчетли-во направлен на объект, то есть человека, для которого предна-значается. Болезнь приходит, овладевает человеком, грызет, му-чает его, ест, отнимает благо. Например, болезненное состояние определяется следующим образом: боль нашла, затосковать, быть разбитым и т. п.

Человек может различными способами избавиться от бо-лезни, воздействовать на нее, он может ее просить, ругать, гнать, пугать и т.п. Например: «…Я вас прошу, змея Екатерина и змей Галич, выньте свой яд из крещеного тела рабы Пелагеи. Если же вы не поможете, свой яд не вынете, буду жаловаться ангелу – архангелу небесному, грозному, который будет ехать с восточной стороны на вороном коне, с точеными ножами, с калеными пилами, с огненным помелом. Он вас побьет, он вас пожжет, пепел ваш в океан – море снесет, повыведет ваш весь род и племя, чтоб вас ни одного гада – змея не было на белом свете» - ДК. То есть первоначально человек старается догово-

75

риться с болезнью по-хорошему: уговаривает ее, уважительно к ней обращаясь. Если же болезнь не уходит, то он начинает ей угрожать, запугивать тем, что выведет весь род ее и племя.

Модусы в большей степени зависят от того, какой облик принимает болезнь: например, если это змея, то она приползает, если речь идет о призорах, узорах, оговорах и т. п., они могут склеиваться, скатываться. Например: «Ежли заговариваш, то прикос, урок скатыват, каhбы спалзат» – ДК.

Таким образом, в языковой народной культуре носителей амурских говоров болезнь предстает, главным образом, как ми-фологический персонаж, внешний и чужеродный. Объяснение строится от противного. Заболевание противостоит нор-мальному здоровому состоянию как нечто такое, что не свойст-венно человеку, привнесено извне и от него не зависит. Чуже-родная болезнь – это неуправляемое явление, обладающее неза-висимой от человека собственной активностью. Болезнь прояв-ляется в качестве самостоятельного объекта, происхождение которого требует объяснения в соответствии с принятой карти-ной мира. Такие представления существенно отличаются от ло-гики научного сознания и общей культурной пресуппозиции относительно источника и причин болезни. Однако спонтанные диалектные высказывания и заговоры от болезни, бытующие в амурских селах, говорят о сохранении фрагментов архаичных мифов о болезни как об антропоморфном или зооморфном, но наделенном человеческими признаками существе, наиболее полный набор смыслоразличительных признаков которого вы-являются на физическом (внешний облик болезни, атрибуты), языковом (названия болезни, имена собственные, эпитеты), ак-циональном (действия, функции и связанные с ними акустиче-ские проявления, модусы, локативные и темпоральные характе-ристики) уровнях.

76


1. Словарь русских говоров Приамурья / Под ред. Ф.П. Филина. Сост. Ф.П. Иванова, Л.В. Кирпикова, Л.Ф. Пу-тятина, Н.П. Шенкевец. – М., 1983.

2. Картотека материалов фольклорно-диалектологических экспедиций кафедры русской филологии АмГУ 2000-2002 гг.

3. Словарная картотека Г.С. Новикова-Даурского/ Под ред. Л.В. Кирпиковой. – Благовещенск: БГПУ, 2003.

4. Кирпикова Л.В. Взаимодействие разнородных лексиче-ских единиц в условиях современного говора // Исследо-вание лексики и фразеологии говоров Сибири. Сборник научных трудов. – Красноярск, 1984. – С. 50-57.

5. Кирпикова Л.В. Особенности быта и воззрений амур-ских старообрядцев, отраженные в лексике их говора // Альманах «Алтарь России». Вып. 1. – Владивосток-Большой Камень: «Омега», 1997. – С. 83-86.

6. Архипова Н.Г. Лексические особенности наименований недугов в русских говорах Приамурья как результат междиалектного взаимодействия // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. – Благовещенск, 2001. – С. 169-176.

7. Толстой Н.И. Из наблюдений над полесскими заговора-ми // Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. – М., 1995. – 447 с.

8. Власова М. Русские суеверия. Энциклопедический сло-варь. – СПб.: Азбука, 1998. – 759с.

9. Русский народ. Обычаи, предания, обряды и суеверия, собранные М. Забылиным. – СПб., 1888. – 586 с.

10. Сахаров Н. Сказания Русского народа. – СПб., 1841. (ре-принт. Москва: «ЭКСМО», 2002. – 606 с.).

77

О.В. Ладисова, БГПУ

Критерии выделения межподсистемных лексических лакун

Отсутствие в одной из подсистем национального языка лексем для обозначения того или иного концепта указывает на наличие в ней внутриязыковых межподсистемных лексических лакун. По основным признакам такие лакуны сходны с межъ-языковыми лексическими лакунами: они непонятны, непривыч-ны (экзотичны), незнакомы (чужды), неточны (ошибочны). Внутриязыковые лакуны воспринимаются исследователями как значимые отсутствия («значимые нули») в системе языка, как структуры, потенциально готовые к реализации в речи, побуж-дающие говорящих к поиску средств и способов их элиминиро-вания.

Понять природу межподсистемных лакун помогают на-блюдения исследователей при рассмотрении языка как законо-мерно организованной системы подсистем, как совокупности однородных языковых элементов одного уровня, находящихся в отношениях и связях друг с другом, где каждый компонент су-ществует в противопоставлении с другим компонентом и харак-теризуется только ему свойственной функциональной релевант-ностью [Быкова 2003: 84]. При типологическом изучении лекси-ки языка на основе понятия «соответственного явления» иссле-дователи разграничивают противопоставленные и непротиво-поставленные лексические различия в системе литературного и диалектного языков. Различия образуют такие «соответствен-ные явления», второй компонент которых равен нулю (по тер-минологии Ф.П. Филина, «нулевые» или «отрицательные» диа-лектизмы (с нашей точки зрения – лакуны). Единый для носите-лей литературного и диалектного языков общенародный лекси-ческий пласт является фоном, на котором и обнаруживаются лексические различия основных подсистем русского националь-ного языка. О существовании «лакун в современном русском языке относительно каких – либо диалектов того же языка» ука-зывал в свое время В.Л. Муравьев: «Так, например, слово спень,

78

бытующее во многих говорах со значением «несколько часов беспробудного сна», является лакуной в современном литера-турном языке» [Муравьев 1975: 24]. Сигналом (опознавательной приметой) лакуны служит описательный оборот на месте отсутствующего однословного наименования в любой из подсистем.

Значение Система говоров Приамурья

Система литературного

языка Цветы оранжевого цве-та

жарки

Иней поздней осенью лупан Ружье для стрельбы по уткам

утятница

Очищенный сахар в кусках различной фор-мы

головной сахар рафинад, сахар-рафинад

Специалист по ветери-нарии

скотский фельдшер ветеринар

Причины, порождающие непротивопоставленные разли-чия, группируются в два разряда: «неязыковые», « языковые». Возникновение и функционирование непротивопоставленных лексем, связано не только с неодинаковостью словарного соста-ва подсистем языка, но и с внеязыковой действительностью, с необходимостью обозначить специфичность предмета быта, экономики определенной области, обозначить обряды и обычаи, природные климатические явления, характерные для данной местности.

Связь говоров с реальной действительностью, его терри-ториальная и социальная замкнутость обусловливает наличие в говорах тематических групп самобытной лексики, отражающей своеобразие природных условий местности, особенности хозяй-ственной деятельности, жизни и быта населения. Детализация наименований, преобладание видовых названий, относительная ограниченность тематических групп лексики говоров при сопос-тавлении с лексикой литературного языка или другого говора также служат сигналом наличия лакун в одной из сопоставляе-

79

мых подсистем. Например, в говорах районов с развитыми промыслами и ремеслами имеется богато разветвленная терми-нология, лакунарная в других говорах и литературном языке (лисовать –охотиться на лис, белковать – охотиться на белок, соответственно: лосевать, соболевать, козовать, нерповать, гусевать и т.п. - в местностях с развитой охотой; окуневать, ка-расевать, щучить – в местностях с развитым рыбным промыс-лом). Говоры лесных областей страны располагают большим количеством слов, обозначающих различные участки леса, от-дельные виды деревьев и т.д. (согра – заболоченная, непрохо-димая чаща леса, урман – тайга, хвойный лес, болотняк – лес на болоте, каргызина – небольшая сосна, выросшая на болоте), не-известных говорам степных районов.

На лексическом уровне диалектная система и система ли-тературного языка различаются также неодинаковостью фонда словообразовательных моделей. В народных говорах могут реа-лизоваться такие модели, которые в литературном языке явля-ются лишь потенциальными, т.е. выраженными лакунами: шу-нец – ворох опавших листьев, стародойка – корова, которая до-ится 2 года подряд, смолье – сосновые шишки, собачины – обувь и рукавицы из собачьего меха, солой – овсяный кисель и другие.

Создание слов в говоре происходит по модели, уже имеющейся в диалектном языке, так, в литературном языке – легковой автомобиль, в диалектном – легковуха, легковушка. Расширяются значения уже существующего слова, так, слово тамбур в литературном языке – часть помещения, предохра-няющая от проникновения в жилое помещение наружного воз-духа; закрытая площадка пассажирского железнодорожного вагона [Большой толковый словарь 1998: 1305]. В говорах При-амурья тамбур – сени в деревянном доме «Раньше сенцы назы-вали, а сейчас – тамбур. Сенцами и тамбуром зовем прихо-жую»; кладовая в сенях « В тамбуре что-нибудь негодное скла-дывали» [Словарь русских говоров Приамурья 1983: 295].

Значительная часть новообразований в говоре заимствует-ся прежде всего из литературного языка, «говор же предлагает свои номинации, либо при запаздывании с освоением литера-

80

турных слов, либо при восполнении пробелов литературного языка, если в последнем нет стационарной номинативной еди-ницы для обозначения новой реалии» [Коготкова 1979: 233]: элестричество (электричество), элюминевый (алюминевый), лименты (алименты),лисапед (велосипед),тамировать (анато-мировать), завтехник (зоотехник), совхозник ( рабочий совхоза), снимщик, съемщик, фотографист (фотограф) и другие. Иссле-дователи указывают на немалое количество слов в говорах, оз-начающих целые понятия. «Существует множество вещей, не имеющих вообще особых наименований – вещей, для обозначе-ния которых в языке есть гибкая система описательных средств» [Блинова 1975: 181]. Например, в архангельском говоре слово напор означает «вступительный экзамен в вуз», в сибирских го-ворах слово часовать «проводить последние часы перед смер-тью, прощаться с родными и близкими, давать последние напут-ствия жене и детям, испрашивать у них прощения за нанесен-ные при жизни обиды, исповедоваться перед Богом, прощаться с этим миром и готовить себя к достойному переходу в мир иной».

Выявить межподсистемные лексические лакуны позволяет полевой метод. Считается, что «наиболее полное и всесторон-нее описание лексические единицы получают в семантическом поле (множестве языковых единиц, объединенных общим (ин-вариантным) значением)» [Современный русский язык 1999: 238]. Лексические единицы входят в семантическое поле на ос-новании того, что у них есть общая, объединяющая их сема – архисема (иерархически более высокая общая сема, свойствен-ная всему классу слов и отличающая данный класс от других). Например: отец, мать, сын, дочь, племянница, внук, бабушка, прадедушка, теща, отчим и т.д. – входят в семантическое поле родства, как имеющие архисему родственник, родственница. С помощью сем описывается сходство и различие соотноситель-ных лексических единиц. Лексико-семантическое поле сопос-тавляемой подсистемы может включать в себя взаимно проти-вопоставленные единицы какой – либо области, что позволяет путем описания и противопоставления номинированной и ла-

81

кунарной частей лексико-семантических полей выявить в них межподсистемные лакуны.

Например, в лексико-семантическом поле русских гово-ров Приамурья «Небо и небесные тела» имеют место описа-тельные конструкции, что указывает на наличие лакун в данной области. Объясняется это земледельческим характером дея-тельности амурчан, которая не зависела в такой степени от рас-положения звезд на небе, хотя небо всегда служило надежными часами и географической картой. «Вечерня зарница загорелась – пора домой, хватит работать» [Словарь русских говоров При-амурья 1983: 40]. «По Ковшу и едешь из лесу, а то заблудишься» [Словарь русских говоров Приамурья 1983: 119].

Система литературного языка

Система говоров Приамурья

планета Венера Ранняя зарница, Полуночная заря, Утренница

созвездие Большой Медведицы

Ковш, Поваренка

созвездие Плеяд Птичье гнездо, Гнездышко молодой месяц Молодик солнце, окаймленное туманной полосой

солнце в рукавице

Таким образом, критериями выделения межподсистемных лексических лакун можно считать непротивопоставленные лек-сические различия. Лакунарность как языковое явление связа-нос внеязыковой действительностью. Это проявляется в необхо-димости обозначить специфичность предметов быта, экономики определенной области, обозначить обряды и обычаи, природные климатические явления, характерные для данной местности, что создает неодинаковость словарного фонда и фонда словооб-разовательных моделей языка).


1. Блинова О.И. Введение в современную региональную

лексикологию. – Томск, 1975

82

2. Большой толковый словарь русского языка / Автор сост. С.А. Кузнецов. – СПб., 1998

3. Быкова Г.В. Лакунарность как категория лексической системологии. – Благовещенск, 2003

4. Коготкова Т.С. Русская диалектная лексикология (со-стояние и перспективы). – М., 1979

5. Муравьев В.Л. Лексические лакуны (на материале лек-сики французского и русского языков). – Владимир, 1975

6. Словарь русских говоров Приамурья / Под ред. Ф.П. Филина. – М., 1983

7. Современный русский язык / Под общ. ред. Л.А. Нови-кова. – СПб., 1999

Л.Ф. Путятина, ХГПУ

Коммуникативный аспект исследования

региональных особенностей русского языка (на материале казачьего диалекта Приамурья)

1. Коммуникативный подход к анализу устно-разговорной речи, который неизбежно сочетается с психолингвистическим, когнитивным, прагматическим, социоэтнологическим, начинает использоваться диалектологами. В русских диалектах отражена коллективная и индивидуальная речемыслительная деятель-ность человека, владеющего традиционно-русским некодифи-цированным языком. Именно в этой области интересно просле-дить порождение и развертывание речевого акта, его смыслово-го ряда, учесть интонационные, просодические, паралингвисти-ческие факторы, исследовать функционирование языковых еди-ниц.

Коммуникативный аспект описания русских диалектов может внести определенный вклад в текстологию, тем более, что диалектология располагает ценным запасом материалов, от-ражающих устно-разговорную речь регионов. Русских диалек-тологов изначально интересовал вопрос адекватности передачи

83

смыслового содержания текста и его восприятия. Взаимосвязь: диалектоноситель – исследователь – определяет качество диа-лектологической записи.

2. В предварительном исследовании мы предпринимаем попытку охарактеризовать некоторые особенности диалектного текста с точки зрения его начал и завершения, проследить функционирование лексем или их сочетаний, некоторых грам-матических форм в условиях коммуникации. Коммуникативны-ми единицами, вслед за Г.В. Колшанским, мы считаем текст и высказывание.

Большинство текстов, составленных благовещенскими и хабаровскими диалектологами на основе магнитофонных и по-левых записей, в основном представляют собой беседы исследо-вателей с диалектоносителями, в которых рассказы респонден-тов могут быть оформлены как тексты.

Начало текста, как правило, представляет свободное по-вторение вопроса адресата (исследователя-диалектолога), кото-рое становится отправной точкой речемыслительной деятельно-сти адресанта, развертывания смыслового ядра:

- А как сани делали? - Дык как делали: сани делают: перва полоззя загнут… - Расскажите, как была устроена русская печь? - Ну как была устроена? Устроена она была в углу, в ком-

нате… Рассказ респондента о какой-либо реалии часто прерыва-

ется рассуждениями, навеянными различными ассоциациями, связанными, как правило, с тяжелыми условиями жизни, раз-личными воспоминаниями. В отступлениях от смыслового ядра отражаются прагматические, этические ценности, менталитет этнического коллектива или отдельной личности (самого рес-пондента):

- Сечас-от ботинки не хочут носить, туфли неладно ма-ма купит, а раньше-то олочики сошьют – в них на вечорку… А работать-то, говорят, не хочим, ешшо мы, гыт, дети рабо-тать-то.

84

Заключительные высказывания в тексте (или в его фраг-менте) обычно представляют собой афоризм, поговорку или итоговую фразу: Вот так жили!

- Вот так мы и прожили век не за хольщовый мех! – От так, девки, раньше было! – Вот так всяко пережили, наприни-мали горя в свои руки!

3. Целевая установка диалектоносителя: как можно точнее и выразительнее передать информацию о реалии или явлении – порождает некоторые особенности в речевом акте, превращает высказывание из простого сообщения в наглядное действие. Приемами «живописания» являются имитация ситуаций, повто-ры, прямая речь, императивные конструкции:

- И этот топчан, как койка, деревянный. Бывало такое, что кр-кр-кр…: дети схватятся, а он скрипит, поет. – Это и звали игранчики. Идете ли на игранчик? – Ярицу сеяли на залоге – целина это. Куды поехали? Залог пахать! – Успенье – все в огороде можно убирать. Все убирайте. – Скобель был, весна подходит – скобли. Пшеницу намолотят – смели на жерновах. Иди да мели.

4. В условиях коммуникации лексические единицы могут приобретать дополнительные семы, которые не зафиксированы лексической системой языка. Приведем пример функциониро-вания деминутивов, которые в конкретном высказывании обна-руживают иные или дополнительные коннотативные семы:

- Зиму учились, а лето работали. Все летечко работали (сожаление) – Раньше-то у девок-то курмушки назывались. Ну вот курмушечку, этот козляк – и пошел по сено или по дрова ехать (простота, незатейливость в одежде).

Часто смысл высказывания или языковой единицы может декодировать только сам исследователь: - Плыли на жерновах, топорами греблись. – Ты, дева, кода за пензией собираешься?

Предварительные выводы свидетельствуют как об общих особенностях речемыслительного акта в устно-разговорной сфере русского языка, так и о диалектной специфике (построе-ние текста, функционирование языковых единиц). Дальнейшее детальное изучение говоров в коммуникативном аспекте (инто-

85

национно-ритмическая организации речи, паралингвистические факторы и т.п.) позволит выявить и региональные особенности устно-разговорной речи. На наш взгляд, главными результатами такого исследования должно быть адекватное восприятие и по-знание человеческих ценностей, накопленных этническим кол-лективом.

Е.А. Оглезнева, АмГУ

Социально-речевой портрет современного диалектоносите-ля (на материале речи М.В. Хлыстова, жителя с. Черновка

Свободненского района Амурской области)

Речевое портретирование занимает особое место в со-временной лингвистике. Язык реализуется в речи, речь индиви-дуальна и вместе с тем инвариантна, поскольку каждый говоря-щий представляет собой определенный тип речевого поведения в рамках той субкультуры, носителем которой является. Н.И. Толстой писал о том, что каждый подъязык в рамках об-щенационального языка (или языковая форма - в социолингви-стическом понимании) представляет тот или иной культурный страт, существующий в обществе: литературный язык – элитар-ную культуру, наречия, говоры – народную культуру, арго – традиционно-профессиональную культуру, просторечие - «тре-тью культуру» [Толстой 1991: 6]. Следовательно, носитель той или иной языковой формы является одновременно и представи-телем определенного типа культуры. В современной лингвис-тике известны работы, посвященные описанию диалектной лич-ности [Тимофеев В.П. 1971; Иванцова Е.В. 2002], работы, в ко-торых даны речевые портреты представителей интеллигенции [Панов М.В. 1990; Земская Е.А. 1990; Китайгородская М.В., Ро-занова Н.Н. 1995; Крысин Л.П. 2003], просторечия [Черняк В.Д. 2003] и даже речевые портреты бизнесмена [Милехина Т.А. 2003] и «нового русского» [Шмелева Е.Я. 2003]. Социальная и общекультурная ценность речевого портретирования, по мне-нию Л.П.Крысина, несомненна, «поскольку каждый из портре-

86

тов отражает особенности речи определенной общественной среды» [Cjdhtvtyysq heccrbq zpsr 2003: 482].

Объектом нашего анализа выступает речь носителя амур-ских говоров – Михаила Власовича Хлыстова, 1923 года рож-дения, жителя с. Черновка Свободненского района Амурской области, которого можно рассматривать как типичного предста-вителя сельского старожилого населения Приамурья.

Хлыстов Михаил Власович родился в с. Казанка Серышев-ского района. Его родители приехали в Амурскую область из Бело-руссии в 1909г. и проживали на территории нынешнего Серышев-ского района в с. Казанка, затем переселились в с. Чудиновку Сво-бодненского района, которое в настоящее время как администра-тивно-территориальная единица отсутствует. В настоящее время проживает в селе Черновка Свободненского района на хуторе, поч-ти в лесу, в построенном своими руками доме. Михаил Власович – ветеран Великой Отечественной войны, имеет боевые награды. Всю жизнь прожил в селе, но занимался не сельскохозяйственным тру-дом, а строительством. Знает целебные травы, лечит ими. Помнит много старинных народных песен, владеет манерой исполнения пе-сен речитативом. Михаил Власович – самобытная личность, щедрой души человек, великолепный рассказчик, его речь отличается бо-гатством словаря и выразительностью.

Речь М.В. Хлыстова определяем как диалектную, отно-сящуюся, по классификации Л.М.Орлова, к типу С - смешанно-му, в котором соединяются элементы диалекта и литературного языка [Орлов 1968: 156-158]. Кроме того, в речи Михаила Вла-совича присутствуют и просторечные черты. Отметим собст-венно диалектные особенности речи М.В. Хлыстова.

На фонетическом уровне это: 1) аканье (совпадающее с литературной нормой), 2) непоследовательное произношение Г фрикативного на месте литературного Г взрывного (γрадусов, книγи, γоду с γ фрикативным, но говорю, гусятник, галдите с Г взрывным, 3) непоследовательное произношение У неслогово-го (на месте литературного В губно-зубного), 4) наличие проте-тических согласных в некоторых словах (воктяберь, вусадьба),

87

5) произношение ЧТО как ЧЁ и в некоторых случаях как ШТО, ЧЕГО как ЧЁГО (А чё там холодно; Чё сделаешь; Чё ему не жить; Летом чёго дашь?), 6) произношение КТО как ХТО (Ну хто их знает); 7) широко распространены стяженные формы в речи; 8) отмечаются особенности в произношении некоторых слов: Куфайка, ХалХин-Гол и др.

На грамматическом уровне отметим: 1) склонение личных местоимений сопровождается утратой начального Н (фото-графия ём сделана; мы с ём; с ей не видался), 2) употребление форм оне, одне (Оне тут меня поймали; Одне вот двери закры-тые); 3) иная, чем в литературном языке, родовая отнесенность некоторых существительных (заполнит бланку заявления); 4)наблюдаются диалектные различия в парадигме склонения числительных и прилагательных, но непоследовательно (так, в П.п. возможна флексия –ЫМ наряду с флексией –ОМ: в пятым, но в седьмом); 5) постфикс возвратных глаголов представлен преимущественно полной формой как после гласных, так и по-сле согласных (обленилася, боком улеглися, обещался); 6) у гла-голов с безударными окончаниями в форме 3 лица мн. ч. одина-ковая флексия -УТ (К этому и клонют), что свидетельствует об общем спряжении в безударных формах; 7) употребление пол-ной формы причастия в предикативной функции в составе ска-зуемого (Сержант наш был командиром роты назначенный; Пришел – дверь открытая; Выписали удостоверение, что по-страдавший от репрессий); 8) частотное использование частиц-постфиксов (откуда-т, ну-кось, да сначала-то); 9) употребление предлога В с существительным в В.п. со значением направления действия (завели в сопку), предлога С с существительным Р.п. с тем же значением (с Белоруссии; с Благовещенска).

На основе анализа фонетических и грамматических осо-бенностей речи нашего информанта можно сделать вывод об их разнородности и несистемности. Известно, что фонетические и грамматические особенности речи диалектоносителя наименее индивидуализированы [Иванцова 2003: 27], следовательно, по ним можно судить о состоянии говора вообще. В говорах пере-ходного типа, наблюдаемых нами, существование диалектных

88

различий очевидно, но проявляются они непоследовательно. Это свидетельствует о нивелировке диалекта под влиянием ли-тературного языка, и в переходных говорах этот процесс проте-кает быстрее, чем в материнских, сохраняющих до нашего вре-мени многие архаичные черты русского языка (напр., архан-гельские говоры). Факторами, способствующими нивелировке диалектных черт в речи носителей говора, в нашем случае – М.В. Хлыстова, являются такие социальные характеристики, как пол и сфера профессиональной деятельности. Известно, что наилучшим образом диалект сохраняют женщины [Крысин 1989: 47], а не мужчины. Кроме того, М.В. Хлыстов до выхода на пенсию был строителем, прорабом, что расширяло сферу его недиалектного общения и требовало овладения элементами официально-делового стиля литературного языка.

Важно отметить также, что стиранию диалектных разли-чий в амурских говорах и ориентированности их на литератур-ную норму способствует то, что они складывались в результате взаимодействия разных говоров переселенцев из западных об-ластей России, а также из Украины и Белоруссии. В современ-ных говорах Свободненского района Амурской области преоб-ладающими являются южнорусские черты, некоторые из них совпадают с чертами малорусских говоров. Малорусское, а также белорусское влияние ярко проявляется на лексическом уровне в речи современных диалектоносителей Приамурья, в частности, в речи М.В. Хлыстова, который наряду с русскими лексемами использует некоторые белорусские и украинские слова: бульба, хата, хлопец и др., не разграничивая их по смыс-лу или ситуативно («Кода бульба, кода картошка – всё рав-но…»).

В памяти амурских диалектоносителей сохранились укра-инские и белорусские фольклорные произведения, которые в детстве были усвоены ими от украино- или белорусоговорящих родителей во всей совокупности лексических, фонетических и грамматических черт. С течением времени черты языков-источников в произведениях фольклора могут видоизменяться, главным образом, под влиянием доминирующего русского язы-

89

ка. Будучи более консервативным по сравнению с языковыми закономерностями, русский, украинский и белорусский фольк-лор, бытующий в Приамурье, является доказательством актив-ного межкультурного и межъязыкового взаимодействия восточ-ных славян на Дальнем Востоке. Так, память М.В. Хлыстова хранит как русские, так и украинские и белорусские песни.

Почувствовав наш искренний интерес к истории заселения края, М.В. Хлыстов представил собственную версию этого со-бытия. Нами был записан от него рассказ-воспоминание в диа-логовой форме, при этом реплики ведущего беседу не были объ-емными, а лишь направляли ее.

В сказовой манере преподнесения информации М.В. Хлыстов сообщил о переселении на амурскую землю своих ро-дителей, выходя за рамки частного рассказа, интересного лишь небольшому кругу лиц. Для лингвиста будут любопытны мета-языковые размышления Михаила Власовича. Однако этот рас-сказ имеет значение не только для лингвистов, диалектологов, но и для историков, культурологов, этнографов, поскольку он является документальным источником, достоверно фиксирую-щим народный опыт [Диалектная аудиотека кафедры русской филологии АмГУ]. В рассказах подобного рода показана исто-рия освоения дальневосточного края «изнутри», глазами непо-средственного свидетеля и участника событий, что при опоре на архивные документы помогает воссозданию максимально объективной картины недавнего исторического прошлого.

Приведем фрагмент рассказа, обработанный в традиции московской социолингвистической школы с использованием обозначений, принятых в работах по разговорной речи Е.А. Зем-ской, М.В. Китайгородской, Н.Н. Розановой, Е.Н. Ширяева (1973, 1981, 1983, 1999 и др.)

«Дальний Восток заселен хохлами и белорусами…» Участники беседы: Михаил Власович Хлыстов (М.В.),

Нина Геннадьевна Архипова (Н.Г.), Елена Александровна Ог-лезнева (Е.А.). М.В.:Я жил по соседству в деревне / в Чудиновке // Н.Г.: Вы там родились?

90

М.В.: Родился ажно в Казанке / потом сюда переехал // Н.Г.: А Казанка где? М.В.: От / в Серышевском районе / за Зеей на той стороне // Н.Г.: Так а вы приезжие откуда-то / родители переселились от-куда-то? М.В.: А родители / с Белоруссии приехали // Е.А.: А в каком году? М.В.: В десятом году // Н.Г.: Так вы белорус / получается? М.В.: Да // Да // Н.Г.: И отец / мать белорусы? М.В.: Так а бабушка была / материна мать / ну как от / ну метис / половина полячка / половина белорусская // Е.А.: А здесь в деревне вообще / наверно / русских-то нет? М.В.: Дальний Восток заселён хохлами и белорусами // В ос-новном / да // И вот с центральных областей / Тамбовская / Ор-ловская / Брянская / вот это вот // Всех областей народ уже вот / молодёжь щас / местные // Ну как вот вот я // Н.Г.: А как вы / белорус / записаны в паспорте? М.В.: Не-ет / русский // Е.А.: Ну вот // М.В.: Это вот видишь / кто что напишет / то и … в паспорт за-пишут // Ну вот фактически // Я вот … / до-о-о … / или не до этого … / вот да вот до восемьдесят девятого года / я не имел / значит / места никакого // В паспорте записано / жил в Чудинов-ке // Так а сельсовет был Юхт`инский // Вот его так вот называ-ли // Как сельсовет выдал паспорт / так юхтинский / юхтинский / и жил в Юхте / и считался / родился в Юхте // А когда коснулось значит / у меня / у нас так всё / отец / в тридцать седьмом аре-стовали // Н.Г.: А почему арестовали? М.В.: Да тогда же подряд / много взяли … // Не понравилась ты мне / я на тебя кляузу написал // И всё // Ну какой он был // Негр…(амотный) / когда вот так только крестиком расписывал / свою роспись ставил // Можете представить? Н.Г.: А сколько ребятишек осталось в семье?

91

М.В.: Двенадцать // Да мы в общем всего был`о девять // Да то-гда уж взрослые / те по … / замуж повыходили // Нас четверо оста(ва)л`ось при матери / ко(г)да его арестовали // Н.Г.: И что / в войну она была с четырьмя детьми маленькими? М.В.: Н-да // Ну вот я уже / вот я те го(во)рю / вот я искал … / начал искать концы всё-таки // Ну вот / реабилитация ко(г)да в пятьдесят шестом году-то была / я и стал концы везде / всё пи-сал / писал // С Благоўещенска прокурор отвечает // Чтоб под-твердить вам действительность надо / копии с метрической вы-писи // Я пошел искать эти метрики себе / вот значит в архивы в Свободный пришел / все книγи подняли / все! Значит что / старше меня вот / начиная с двенадцатого года значит это / там с шесто… / двое старше меня / все есть // Меня нигде нет // В рай-оне вырос / в районе / не знаю / откуда / где есть / а потом до-шур`упил // А-ай! А мать говорила / что я в Каз`анке родился // И там крещёный в Пиканове / ну это в Серышеве щас / а тогда Пик`аном назвали // Угу // Ну я-то … // Она то(г)да говорит о-о / ну / то(г)да говорит / бланку заявления / сама заполнит эта жен-щина там // От пошлёт п(о)том / через две недели / и сообщение // Приезжать получить / выписку // То я вот это и узнал / пони-маешь / что потом эту копию / да аж в прокуратуру / вот мне прислали такую бумагу / из прокуратуры // Да // А что Ежов / значит арестован тогда-то / расстрелян / девя… двадцать девято-го марта // Как / за контрреволюционную деятельность // Н.Г.: Ага / отец девятерых детей да // За контрреволюционную деятельность / хорошо // М.В.: Девять / было у него // У отца с матерью // Вот так вот это // Ну и всё // Чё сделаешь? Вот значит / прислали что / действи-тельно значит / что пострадавший от репрессии вот / выписали мне удостоверение / что пострадавший от репрессий // Н.Г.: Так а родители сюда с детьми приехали? // Из Белорус-сии? М.В.: Одна / одна сестрёнка старшая самая у нас родилась в Бе-лоруссии // (О)ни уже / сюда в десятым γоду вот её / четырёх-летнюю перевезли // В шестом году родилась она // А в десятом они уже сюда приехали //

92

Н.Г.: А где в Белоруссии жили? М.В.: В Могилевской губернии там / такое деревня / уже всё по-забывал дай вспомню / П`апратки // Н.Г.: Папратки? // М.В.: Па—прат—ки // Ну папоротник // Вот значит папратки / деревня Папратки / Могилевская γуберния и / Краснопольский уезд // Е.А.: А вы какого года? М.В.: Я двадцать третьего // Н.Г.: А родители по-белорусски разговаривали? М.В.: Да сначала то / а потом уже чё ж / смешалось // Е.А.: А непонятно / Михаил Власыч! Смотрите / все приехали с Украины / с Белоруссии / а говорят тут все по-русски // Почему? М.В.: Ну потому всё же от русских!// Ну смесь же идёт! Н.Г.: Михаил Власыч / ну смотрите / десятый год // Советского Союза никакого нет // Приезжают украинцы / белорусы и начи-нают говорить по-русски // М.В.: И … и находили все общий язык! // Вот они приехали / шесть семей / вот сюда вот / это вот как начиналось то(ль)ко / ну / было там просеками / снесёно просеками / ну / поняли? // Де-ревня намеченная // Шесть семей // Летом чёго дашь? Строить-ся? Не построишься // И тогда решили / выкопать / понима(е)шь / общую землянку / и зимовать // И / выпиливать лес под поля / значит / под огороды / да под постройки // Тут же пилили / тут же и строили // Каждый на своём / кому вот / уж вусадьбу вы-брал // Вот так было // Н.Г.: Ну вот вы украинский язык понимаете? Если по-украински с вами буду разговаривать? М.В.: Ну / так-то понимаю // Е.А.: А белорусский? М.В.: И белорусов разбираюсь // И газету читаю белорусскую // Н.Г.: А говорите по-белорусски? М.В.: Не // А они то же самое / понима(е)шь / ну маленько из-меняй чего нет // И что мы го(в)орим «картошка» / они «бу-ульба» / как они как / как она у них там // Н.Г.: Ну а вы её как / «картошка» или «бульба»?

93

М.В.: А ну всякое / как назову / так и пойдёт // Н.Г.: А ещё какие белорусские слова говорите? М.В.: Да ну! Уже попривыкли / я тут ж … // Как тут обрусел / и тут родился / тут и вырос на Амуре / и уже тут … // Н.Г.: Так а русских же мало было / что ж вы говорите «обрусел» / может «обукраинился» / например // М.В.: Ну я-то не прие… / родители приехали / а я-то тут-то / что ж родился / вырос // Уже к тому времени тут / только вот так всё смешано разговор / большинство был // Мордву понимали / вот жили мы / четыре семьи / мордвы / пять было / чувашей / три семьи было значит нас / понял? Рус-ских четыре семьи / белору-усов / пять семей // Вот в деревне начил`и значит постепенно размножа… ну // Все же на… / общим языком / кто как обо-опирались / понимали друг друга / и вот один от одного // И всё! И пошло! Е.А.: А в школе? Вы же учились в школе? М.В.: В школе учился // Е.А.: Ну там всё на русском языке // М.В.: Та-ам всё на ру-усском языке // Чё ж // Все на русском языке // Нихто ж не делил / ничё / общий язык // Е.А.: А школу в Чудиновке заканчивали? М.В.: Ну там четвёртый класс / четыре класса было / пятый класс в Бузули ходил// Н.Г.: А родители хотели чтобы дети учились ? М.В.: Угу // Н.Г.: А родители сами образованные были? М.В.: Не-ет // Не-е // Е.А.: А чем занимались / Михаил Власович? М.В.: Ве-ечные батраки были / понял? // Мать вот с таких воз-растов сиротой / росла // Так какая ей поветь… / образования быть // Отец тоже // Н.Г.: Их / насильно переселяли / или они сами поехали? // М.В.: Не-ет // Они са-ами // Ту… тут пере… самый старший брат из этой / с отцовской семьи / так? Служил вот в это / в отряде Невельского // Вот он (нрзбр.) тут списыват … // дальше он / добрался // Вот та-ак // Вот он в седьмом сюды добра-ался

94

// Когда отслужил / срок-то кончился // Раньше-т(о) / по семь / да по восемь лет / вот // Верну-улся туда опять / в Белоруссию / посмотрел что там совсем которые идёт / хуже в пятьдесят раз / а тут приво-олье было / тут го-олые ж места были / голые всё // Земля полупустующие пустовала // Вот он и собра-ал их // И / трёх бра-атьев понимаешь / и сестру / и сюда вот / в два года перекочевал вроде // С Белоруссии сюда // Н.Г.: Так вы всем родом сюда переехали // М.В.: Н-да // И вот / разрешили значит сразу поселиться / в Ка-занке / всем // Всё-о и отец значит там усадьбу / и честь по чести // Пришла депеша / полицейская / что он значит участвовал в пятым γоду в забастоуке в Донбассе // Он шахтёром работал // Значит подозри-ительный был // За него евон сюды и в тайгу // Вот так вот // А-а / как то как я там оказался / дак это мне там / значит / ну как / нанима-ались сезонные // Летом коров пасли / а в зиму понимаешь / брё-овны на доски пи… распиливали / отец мой // Вот / значит / а потом опять / в двац(а)ть четвёртом γоду весной вы(е)х(али) оттуда// Н.Г.: А все говорят / что первые переселенцы это казаки // М.В.: Ну вот каза… // Они все считают / каз`ацкий используют / а-ай! Большинство тут так // Н.Г.: Не каз`аки? М.В.: Не-ет // Нет // Е.А.: А усы у вас казацкие // Бравые // М.В.: Борода // Это я вот / бород`у стал носить вот как на пен-сию пошёл / эт(о) когда вот узнал / что отец / расстрелянный отец с бородой ходил у меня / тоже вот и я отпустил / отр`остил б`ороду // Н.Г.: А вы на кого / на отца похожи? М.В.: Показать вам? Н.Г.: Покажите! М.В.: Э-эх! Пойдё-омте в ха-ату!

95


1. Толстой Н.И. Язык и культура (Некоторые проблемы славянской этнолингвистики) // Доклады Всесоюзной научной конференции «Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики». Ч.1. – М.,1991.

2. Современный русский язык: Социальная и функцио-нальная дифференциация / Рос. Академия наук. Ин-т русского языка им. В.В.Виноградова. Под ред. Л.П. Крысина. – М., 2003.

3. Орлов Л.М.О социальных типах современного террито-риального говора // Язык и общество. – М., 1968.

4. Иванцова Е.В. Феномен диалектной языковой личности. – Томск, 2002.

5. Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. – М., 1989.

6. Диалектная аудиотека кафедры русской филологии Амурского государственного университета. Аудиокассе-та № 21 (Хлыстов М.В., 1923 г.р.; запись Оглезневой Е.А., Архиповой Н.Г. от 03.07.2001г. в с. Черновка Сво-бодненского р-на Амурской обл.).

В.В. Парунова,

Сергеевская МСПОШ, Серышевский район

Живое слово Приамурья

Село, в котором я живу, названо в честь предка моего му-жа Василия Парунова.

В этом году Паруновка будет отмечать свое 120-летие. Средняя школа, где я 25 лет работаю, находится в селе Новосер-геевка, основанном в 1910 году. В десяти километрах от него расположена Рождественка, в 2004 году ей исполнится 100 лет. Переселенцы из Центральной России (в основном, Пензенской губернии), Белоруссии и Украины приехали сюда более века

96

назад в поисках лучшей доли. Здесь выкопали они землянки, срубили первые избы, здесь родились их дети, внуки, правнуки. Среди тех, кого я учу, есть и прямые потомки Василия Паруно-ва. Парунова Виктория, Парунова Татьяна, Воробьева Ирина интересуются историей своего края, своего рода. Они частые гости у старожилов.

У деревни и самой старой ее жительницы одинаковые фа-милия и название. Мария Захаровна Парунова родилась в 1907 году. Помнит родную деревеньку совсем маленькой: «Одна ули-ца вдоль реки тянулась, а кругом – тайга».

Свое несостоявшееся образование вспоминает с юмором: «Учительница попросила меня сказать «мука», а я ей «мука». Она меня за ухо да и об парту. С той поры я в школу ни ногой! расписываться научилась – вот и вся грамота». Не довелось бабушке Марии учиться, зато потрудилась, как говорится, дай Бог каждому. На поле за день по пятьсот снопов вязала – такая норма была. А работала, по выражению Марии Захаровны, там, «куда пошлють». Но не горевала. Может, характер спасал. Он у бабы Марии веселый. И хотя не так много поводов давала ей жизнь для веселья, но так уж повелось – смех на людях, слезы в себе.

Вдовствует она уже около тридцати лет. А вышла замуж в девятнадцать. Как говорит, «по любви». Плоды любви оказались урожайными – семеро детей, 11 внуков, 21 правнук и 4 прапра-внука.

О молодости грустит. Всякое бывало. Хорошо помнит Мария Захаровна японцев, «шаствовавших» в этих краях в гра-жданскую войну. Давно те годы минули, вот уже и подружки «убрались» в мир иной. Но не печалится бабушка Мария, что зажилась на этом свете. И секретом долголетия поделиться не отказывается. Проще некуда он оказывается: «Меньше надо кон-хветки магазинные лопать, а тыкву сладку запечь да «намуз-дыкаться». Вот и здоровье будет».

В дом к Матрене Дмитриевне Белой нас приглашают без лишних слов. С первых минут невысокая, улыбчивая, голубо-глазая женщина располагает к себе. Веет детством, чем-то род-

97

ным… Бабе Моте нынче исполнится 83. Как и ее соседке по улице Паруновой Марии Захаровне, Матрене Дмитриевне учиться не пришлось. С десяти лет пошла она «зыбки качать» (на заработки). Довелось поработать дояркой и поваром, птич-ницей и свинаркой. Молодой она была красивой. Первого мужа убили в самом начале войны. На руках – маленькая дочка, а вдове – 22 года. Когда узнали, что в деревню пришла первая по-хоронка, Матрена сказала, «как в сук попала», что это на ее му-жа – и точно угадала.

Другой жительнице села, Денисенко Вере Алексеевне, ко-гда началась война, было всего шесть лет. Отец в 1942 году ушел на фронт и вернулся с победой из Берлина в сорок пятом. Мать всю войну проработала в колхозе, а дома семеро детей, самый младший родился в сорок первом. Очень трудно прихо-дилось многодетной семье. «Нас тошнотики в войну-то и спас-ли», - вспоминает Вера Алексеевна. Сразу возникает вопрос: «А что это за «тошнотики»?» Оказывается, это такие оладьи, или лепешки, которые готовили из гнилой картошки, что находили дети на колхозном поле. Не всегда в такое блюдо попадало яй-цо, соль и мука. Но ели: была война, нужно было выжить, вы-стоять, ведь все лучшее отдавали фронту.

Умение ярко, точно выразить свои мысли – одно из не-пременных качеств интересного собеседника. Это свойство не определяется образованием и числом дипломов.

Куделько Меланье Степановне в этом году исполнится 92. В 1926 году вместе с родителями покинула она «край блакит-ных озер» - Белоруссию. Много лиха пришлось повидать в жиз-ни бабе Меланье. В 17 лет вышла замуж, а в войну уже четверо детей «нашлось». Мужа на фронт забрали, простым солдаткам трудно приходилось. Сами поля пахали. Один раз, когда солнце пригрело, быков мухи «раздраконили», они и «пограли на гору», а бабушке плугом ногу порезало. Всего-то три дня дома побыла, пришлось выходить на работу. В поле ночевали, а из дома «су-мошники» с картошкой да лепешками передавали. Получила Меланья Степановна похоронку на мужа: «Наробили мы голосу на всю улицу. В причеты кричала я на всю деревню. Но Михаил,

98

слава Богу, жив остался, домой вернулся в ноябре сорок пято-го».

В доме у бабушки Меланьи в красном углу висит икона. Ее привезла на Дальний Восток семья Шумских. Когда Меланья выходила замуж, отец, благословляя, отдал дочери святыню. Икона очень старая, когда-то отец Меланьи Степановны привез ее из польского плена. На нас смотрит матерь Божья. К ней в трудные минуты не раз обращалась семья Куделько. Перед ико-ной произносились слова благодарности за помощь и поддерж-ку.

Образы святых мы видели в семьях Коваленко Аграфены Алексеевны, Зайцевой Надежды Васильевны, Кривоченко Нины Ивановны.

От общения с нашими деревенскими мадоннами на душе становилось спокойнее. Не летали они в космос, не прослави-лись грандиозными надоями и сверхурожаями. Но ведь не это главное. В их душах столько самородков народной мудрости и таланта, что диву даешься.

На встречах со старожилами мы пытаемся помочь детям заметить, разглядеть эти самородки, увидеть, сколько они излу-чают света, добра, надежды, ценней которых нет ничего на всем белом свете. Учим прислушиваться к бабушкиной речи, совету, дедушкиным заветам, родительскому слову, чтобы не пролетели они в молодости мимо ушей, минуя сердце.

Мы обработали собранные материалы и создали неболь-шой рукописный «Словарь диалектных слов сел Паруновки, Новосергеевки». Используем их на уроках русского языка. И особенно в 6 классе при изучении темы «Общеупотребитель-ные и диалектные слова».

Денисенко Вера Алексеевна говорит: «Тучи с гнилого угла пошли, будет дождь гнилой». Объясняем ученикам, что «гни-лым углом» называют в наших селах юго-восток, оттуда, из Приморья и Хабаровского края, приходят циклоны, приносящие «гнилой дождь», то есть мелкий продолжительный дождь, он опасен во время сенокоса.

99

Зайцева Валентина Степановна рассказывает: «Мы в войну драники из мерзлой картошки ели». В словаре дается пояснение, что это «лепешки или оладьи из тертого картофеля». Их и сей-час готовят сельчане, только картофель качественный, не пере-мерзший.

Парунова Любовь Андреевна хвалится: «Зойка, Валерки Яненко жена, гуранка, казачка. Я тоже на гуранку похожа раньше была: высокая, стройная, темноволосая и бойкая, петь и сейчас люблю». Гуранками у нас называют тех женщин, по-томки которых были переселенцами из Забайкалья. Но в наших селах гуранов очень мало, все больше «росейцы», то есть пере-селенцы из европейской части России. Я рассказываю детям о встречах с Усольцевым П.И., Петренко П.И., Куницыным А.К., Плотниковой К.А., Бояркиным А.Д., Захаровым В.И. Их роди-тели были забайкальскими казаками. Самим информантам сей-час было бы не меньше ста лет, так как узнала я их летом 1977 года. Тогда мы, студенты историко-филологического факульте-та, члены диалектологического кружка, ездили в села Ушаково и Кольцово Шимановского района «собирать слова». Навсегда останутся в памяти эти дни, а еще тетрадь с записями: «Дом в угол – концы бревен остаются, торчат. Дом в лапу – чистый угол. В лапу заделывают угол: на одном бревне выемка, на дру-гом – зуб, зуб вкладывается в выемку, концы не торчат» (Ку-ницын А.К.), «Отец мой плоты гонял в Благовещенск. На паро-мах есть роньжа. Спаромят в один ряд жерди, а когда кольца вобьют на двух бревнах, там есть еще жердь, палка поперёшна – это и есть роньжа» (Бояркин А.Д.), «Сухой груздь – это то-же белый гриб. Сухие грузди такие же, как мокрые, только твердые. Они тоненьки, белы» (Петренко А.И.), «Алый плакун – цветок, у него листочки маленьки, продолговаты, в середке на макушке цветочки аленьки. Его настаивают и пьют от нервов, бессонницы, от сердца, от испуга. Есть мужской и женский алый плакун» (Плотникова К.А.). В этой же тетради неумелые рисунки саней, углов, хомутов, горшков.

Запомнились вечера, когда мы под руководством препо-давателя Галузы Ольги Юрьевны заполняли карточки, составля-

100

ли картотеку. Сейчас на странице 64 «Словаря русских говоров Приамурья» читаем: «Гречушник – 4. Пирог с гречневой кашей. В шанежку, если гречку в середине кладут, это гречушник, в середину гречку, а края завернешь, красивый получается гре-чушник» (Уш. Шим.)». А ведь это рассказ Усольцева П.И., чья беседа записана первой в моей походной тетрадке. Куницын А.К. при встрече сетовал: «Давление меня ударило – заболел я, давление поднялось». В «Словаре…» на странице 68 читаем: «Давление ударило. Поднялось кровяное давление» (Уш. Шим.)».

Неделя экспедиции пролетела как один день. Но в памяти остались четыре года работы над картотекой. Сколько статей пришлось переписать, проверить по словарям, снова переписать Филоновой Людмиле, Чалкиной Галине, Сказобцовой Наталье, Трифоновой Наталье и многим другим студентам! В апреле 1978 года мне посчастливилось принимать участие в диалекто-логической научной студенческой конференции Проблемного объединения по изучению сибирских говоров в г. Красноярске. Материалы из доклада «Устойчивые сочетания терминологиче-ского и номенклатурного характера в говорах Приамурья» (на-учный руководитель Шенкевец Нина Петровна) я и сейчас ис-пользую на уроках в 6 классе по теме «Фразеологизмы».

«Игольчатый лед – лед во время весеннего таяния. Иголь-чатый лед – самый опасный, он протаивает и делается игол-ками». Устойчивые сочетания типа «гусиное ненастье», «амур-ская плеть», «похмельные столы», «месяц в рукавицах», «лысая сопка» и другие, служащие обозначениями узкопрофессиональ-ных предметов, явлений природы, трав, географических объек-тов или образно называющих различные предметы и явления действительности, представляют для ребят большой интерес, они пытаются выявить их семантику. «У нас Лысая сопка за Паруновкой. Так ее называют потому, что деревьев на ней нет. Сначала «отраву» (удобрение) под горой складывали; и грибы, и цветы повыводились, а теперь и деревья не растут. Одно слово – лысая». «Амурская плеть – это рыба. Она под вид змеи, на хребте колючки. Косатка толстая, а плеть черная, желтая да длинная».

101

Сейчас в программу введен региональный компонент, что предполагает систематическое и последовательное включение в основной курс местных языковых явлений. Преподаватель БГПУ, Кирпикова Лидия Васильевна, на одной из лекций сказа-ла: «Наши учителя должны иметь представление о языке как воплощении исторического прошлого своего народа, знать то-понимы, уметь изложить мысли о своем крае. Разговорный язык бьется и кипит в живых человеческих группировках. Поэтому нам, учителям, необходимо формировать лингвистическое чу-тье, чувство Родины и любовь к ней, а без изучения народного языка это невозможно сделать».

В своей практике на уроках, во внеклассной работе мы и пытаемся донести до детей мысль о важности изучения диа-лектной речи, приучаем «вслушиваться» в простые народные слова.

Архипова Н.Г., Оглезнева Е.А,

Старыгина Г.М., АмГУ

Современные русские говоры Приамурья и фольклор: из опыта полевых наблюдений

Русские говоры Приамурья как говоры переходного типа, сформировавшиеся в условиях межъязыкового и междиалектно-го контактирования, представляют собой интереснейший объект для лингвистического исследования. В прошлом веке начало сбору и изучению амурской диалектной лексики было положено такими исследователями, как К.Д. Логиновский, А.Б. Карпов, М.К. Азадовский, А.П. Георгиевский, Г.С. Новиков-Даурский [Кирпикова 1992: 92-101]. Важным событием для русской диа-лектологии стал выход в свет «Словаря русских говоров При-амурья» (М.: Наука, 1983), над которым в течение ряда лет ра-ботали коллективы двух педагогических вузов: Благовещенско-го и Хабаровского государственных пединститутов. Нужно от-дать должное собирательскому таланту, подвижничеству, энту-зиазму Ф.П. Ивановой, Л.В. Кирпиковой, Л.Ф. Путятиной,

102

Н.П. Шенкевец, О.Ю. Галузы, З.И. Слыховой. Лингвистам Сло-варь русских говоров Приамурья дает материалы для изучения дальневосточных говоров русского языка, Словарь также явля-ется великолепным историческим, этнографическим источни-ком, фиксирующим факты народного опыта и культуры, миро-устройства и миропонимания.

В последние десятилетия в связи с возросшим интересом к человеческому фактору в языке активизировалось изучение раз-личных языковых форм в их обусловленности теми культурны-ми стратами, которые они представляют. Русские говоры ре-презентируют традиционную культуру – народную культуру. В современной ситуации этот тип культуры можно определить как уходящий, и понятно стремление зафиксировать следы уходя-щей культуры в говорах и фольклоре.

Современные амурские говоры и фольклор на протяжении ряда лет находятся в центре исследовательского внимания пре-подавателей кафедры русской филологии Амурского государст-венного университета, которые в своих научных изысканиях опираются на опыт Томской диалектологической школы и опыт своих старших коллег из Благовещенского педуниверситета.

К 2000 году в изучении русских говоров Приамурья воз-никли новые вопросы, вызванные временем: можно ли говорить о наличии диалекта как одной из форм существования совре-менного языка? В каком виде сохранились говоры переходного типа, к которым принадлежат и амурские говоры, при домини-ровании литературного языка и в условиях отхода от традици-онного крестьянского уклада жизни? Можно ли идентифициро-вать основу амурских говоров по современным диалектным данным? Какие участки системы говора оказываются наиболее устойчивыми, а какие в большей степени подвержены нивели-рующему влиянию литературного языка? Теоретическому изу-чению любого лингвистического объекта предшествует его практическое – в нашем случае полевое – освоение. Фольклор-но-диалектологические экспедиции 2000-2003 гг. в села Амур-ской области должны были дать ответ на поставленные вопро-сы. Одной из целей диалектологических экспедиций было опре-

103

деление состояния современных амурских говоров, выявление диалектной специфики и идентификиция основы говоров по преимуществу диалектных черт.

Местом наблюдения над диалектной речью стали села Черновка, Чембары, Разливное, Юхта Свободненского района (2000,2001), Ураловка, Кухтерин Луг, Чагоян Шимановского района (2002) и Иннокентьевка, Красный Луч, Грибовка, Моги-левка, Касаткино, Сагибово Архаринского района (2003) Амур-ской области. Говоры большинства из них (10 из 13) не исследо-вались ранее. Перечисленные села Свободненского и Шиманов-ского районов являются говорами позднего заселения: так, с.Чембары основано в 1909 г., с. Черновка и Разливное – в 1911 г. Первыми жителями этих сел были переселенцы из Ук-раины и Белоруссии. Село Кухтерин Луг образовалось в 1909г., с. Чагоян – в 1910г., а с. Ураловка – в 1912 г. С начала XX в. в эти села переселялись крестьяне из южных губерний России, а также из Украины и Белоруссии. Села Грибовка и Могилевка Архаринского района основаны в 1898 и 1899гг. соответственно переселенцами из Могилевской губернии, Красный Луч – в 1926г. брянскими переселенцами. Наиболее старыми из назван-ных сел являются с. Иннокентьевка (осн. в 1857г.), Касаткино (осн. в 1857г.) и Сагибово (осн. в 1858г.). Их основали забай-кальские казаки в середине XIX века. С конца XIX- начала XX веков в эти села также активно переселялись крестьяне из юж-ных губерний России, а также из Украины и Белоруссии. «Это население, - писали Ю.В. Аргудяева и Т.А. Тюнис, - сложилось исторически, в результате заселения региона с середины ХIХ века русскими, украинцами и белорусами. Каждый из этих на-родов не был един по своим региональным корням и конфес-сиональной принадлежности. Особенно сложен был состав рус-ских переселенцев. Они представлены казаками и крестьянами – выходцами из различных губерний Европейской России, Урала, Сибири и Забайкалья» [Аргудяева, Тюнис 1998: 58].

Нашими информантами являлись главным образом рож-денные в Приамурье потомки крестьян, переселившихся в нача-ле ХХ века из Украины, Белоруссии и южных регионов России.

104

Крестьяне-переселенцы, по архивным данным, в начале ХХ века составляли основную массу населения Приамурья, при этом численный состав украинцев и белорусов был высок. Можно утверждать, что на этнической карте региона намети-лись два крупных пласта, представлявших северный и южный типы восточнославянской культуры. Севернорусские традиции с «сибирской» окраской прослеживались у потомков забайкаль-ских казаков, а также у части старообрядцев, отступавших в глубь тайги по мере увеличения численности последователей официального православия. Южный тип объединял выходцев из южнорусских, украинских и белорусских губерний, сохранив-ших традиционную земледельческую направленность хозяйст-венного уклада и тесно связанную с ним систему бытовой об-рядности.

Основным принципом жизнедеятельности первопоселен-цев было обращение к опыту предков и стремление воссоздать на новом месте прежнюю среду обитания. Общее пространство бытовой культуры формировалось под воздействием традиций компактно проживающих групп, чей вклад в основание края был наиболее существенным. Среди них выделялись потомки уроженцев Киевской, Полтавской, Харьковской, Рязанской, Брянской, Курской, Винницкой губерний. Благодаря им в при-амурской культуре отчетливо прослеживаются украинский и южнорусский компоненты. Однако и на своей исторической ро-дине восточнославянское население не было этнически одно-родным. Так, бывшая Брянская губерния хотя и входила в со-став России, была заселена не только русскими, но и украинца-ми и белорусами, которые внесли свою лепту в формирование культурного облика нашего края. Украинские народные тради-ции в конце ХХ в. без труда прослеживаются в населенных пунктах Свободненского, Архаринского, Михайловского, Кон-стантиновского районов Амурской области.

В Приамурье конца ХIX-начала ХХ вв. происходило ак-тивное формирование языкового сообщества, обусловленное сходством фонологических и грамматических структур взаимо-действующих восточнославянских языков. Русские, украинцы и

105

белорусы без труда понимали друг друга, хотя каждый говорил на своем родном языке (диалекте), почти не приспосабливаясь к говору собеседника. Как отмечал Э.Сепир, «потребности обще-ния заставляют говорящих на одном языке вступать в непосред-ственный или опосредованный контакт с говорящими на сосед-них и культурно доминирующих языках» [Сепир 1993: 173].

Каковы особенности современной диалектной речи в При-амурье? Черты какого материнского говора являются домини-рующими и почему?

Потомков забайкальских казаков, чьи предки поселились на амурских берегах более полутора века назад, нам удалось отыскать в селах Касаткино и Сагибово Архаринского района. Говоры забайкальских казаков в традиционном представлении являются говорами севернорусского типа: «Общие черты в об-ласти ударного вокализма, консонантизма, грамматики и лекси-ки дают основание называть говоры русского старожилого насе-ления Приамурья группой амурских говоров, сложившихся на севернорусской основе» [Словарь русских говоров Приамурья 1983: 6]. Однако с течением времени диалектные различия се-вернорусского характера (оканье, цоканье, наличие стяженных форм и др.) стираются. Речь потомков забайкальских казаков значительно отличается от речи переселенцев из западных ре-гионов России, а также из Украины и Белоруссии. На уровне фонетики и грамматики она в большей степени приближена к разговорной форме русского национального языка, чем речь диалектоносителей южнорусского, украинского и белорусского происхождения.

Старожилы обследованных сел Свободненского, Шима-новского и Архаринского районов в большинстве своем – дети первопоселенцев, которые были выходцами из южных районов России, Украины или Белоруссии и говорили на одном из рус-ских, малоросских или белорусских диалектов. Говоры же, сло-жившиеся в Приамурье, определяем как русские. Полагаем, что на территории активного междиалектного взаимодействия, ка-кой является Амурская область, произошла нивелировка мате-ринских говоров. В результате сформировались говоры пере-

106

ходного типа, сохранившие некоторые общие для материнских говоров черты и в основном утратившие черты, различающие эти говоры. Мощным фактором нивелировки материнских гово-ров выступал русский литературный язык, сфера влияния кото-рого закономерно расширялась.

Весьма значимы с точки зрения современности исследо-вания, рассматривающие культурное наследие как существен-ный адаптационный фактор в судьбах первопоселенцев. Конвер-гирующее развитие, охватывающее язык людей, живущих на одной территории, и определенное социолингвистическими и индивидуально-речевыми факторами – господствующий лин-гвокультурологический закон [Якобсон 1985: 94]. Результат конвергенции – диалектное взаимодействие в речи потомков переселенцев.

Так, на лексическом уровне в говорах обследованных сел мы фиксируем высокую вариативность единиц говора, причем варьирование имеет как междиалектную, так и межъязыковую обусловленность. Многообразны, например, конкурирующие в амурских говорах русские диалектные лексемы, называющие лихорадку: лихоманка, трясуха, трясучка, трясовица, комуха, кумуха (всего около 20). Вариативность названий жилища, за-фиксированная еще в начале прошлого века путешественником А.А.Кауфманом [Кауфман 1905] на территории нынешнего Ар-харинского района и имеющая место в настоящее время на об-следованных территориях Свободненского и Шимановского районов, также является следствием междиалектного контакти-рования: изба (общерус.), мазанка (южн.), хата(южн.), клуня, баз (южн.). В речи потомков белорусов и украинцев, современ-ных старожилов амурских сел, употребляются как дублеты лек-семы из разных восточнославянских языков, русского и украин-ского, русского и белорусского («Когда бульба, когда картошка – какая разница», М.В. Хлыстов, с. Черновка, 2001г). Особенно ярко в речи амурчан на обследованной территории представле-ны вкрапления из украинского языка: було', бачить, який, па-рубки, хлопец и др.

107

На фонетическом и грамматических уровнях, как извест-но, диалектная система претерпевает наименьшие изменения. «Устойчивость современных диалектов в их фонетике и морфо-логии представляется как бесспорный факт при изучении рече-вого поведения сельского населения» [Калнынь 1997: 121]. Так, в говорах всех обследованных нами сел оказываются сохранен-ными следующие фонетические и морфологические черты, и это черты южнорусского происхождения:

1) аканье, т.е. неразличение гласных о и а в безударных слогах: п/а/дберезовики, б/а/р/а/вики', г/а/лубица и др.;

2) произношение г-фрикативного (γ) на месте общерус-ского г-взрывного:

/γ/рузди, тай/γ/а, /γ/олубица, помо/γ/ают; 3) произношение в-билабиального(w) и у-неслогового(ў)

на месте общерусского в: /ў/колхозе, /ў/кухне, /ў/зиму, раз-го/w/ор, /ў/се, /ў/дочки;

4) замена согласных ф - ф' в заимствованной лексике на хв - хв': /хв/абрики, шо/хв'/ёр, /хв'/ерма;

5) употребление мягкого т' в окончаниях глаголов 3 л. ед. и мн.ч.: гниё/т'/, покупаю/т'/, привозю/т'/;

6) неразличение окончаний 3 л. мн.ч. глаголов 1 и 2 спр.: привоз/ут'/, воз/ут'/.

Все указанные черты присутствуют в речи людей старше-го поколения, но есть и такие произносительные черты, которые распространяются на речь всех жителей села. Так, произноше-ние г-фрикативного присуще не только старожилам, но и лю-дям среднего и молодого возраста, в том числе школьникам. Бо-лее того, произношение г-фрикативного наблюдается и в речи учителей, хорошо знающих нормы литературного языка и тем не менее упорно употребляющих в речи, особенно непринуж-денной, неконтролируемой, диалектный произносительный ва-риант.

На фонетическом уровне в речи жителей сел, образован-ных переселенцами из Украины и Белоруссии, были также от-мечены особенности, генетически связанные с украинским и белорусским языками: 1) произношение сочетания «ры», «лы»

108

на месте русского «ро», «ло» (рус.) крошить – (укр.) кришити), 2) долгие мягкие согласные с j на месте русских мягких зубных и шипящих (рус.) платье – (укр.) плаття), 3) сохранение в речи г-фарингального, 4) произношение р – твердого в соответствии с р – мягким (рус.)три, двери – (белорус.) тры, дверы). В речи отме-чается отсутствие редуцирования в предударных слогах и асси-миляции по звонкости-глухости (рус.) [сˆтΛбо′й] – (укр.) [зˆтобо′йу]), сохранение сигнификативного ударения, разли-чающего русский и украинский варианты (рус.) [jivo′] – (укр.) [jo′ho]; (рус.) то′поля (р.п., м.р.) – (укр.) топо′ля (им.п., ж.р.). Хо-тя русский язык и поддерживается общеобязательной литера-турной нормой, но и в этих условиях отмечается факт «фонети-ческого сопротивления» украинского (белорусского) языка рус-скому. Носитель диалекта, понимая ненормативность употреб-ляемых вариантов, в официальной речи старается соблюдать орфоэпический закон, «говорить правильно, по-русски», однако при порождении спонтанного высказывания переходит на диа-лектную форму с украинской (белорусской) основой.

Формирование особой языковой ситуации в регионе не имело бы места, если бы не существовало коллективной склон-ности к такому развитию. Можно предположить, что язык вос-принимает факты иной структуры только тогда, когда это соот-ветствует либо генетическому родству, либо определенным тен-денциям его развития. Оказывается, что проще отказаться от фонологического различия, нежели ввести дополнительное раз-личие там, где его нет: так, в русском языке нет фонологическо-го противопоставления h- фарингального, Y – фрикативного, г – взрывного.

В речи диалектоносителей отмечаются факты параллель-ного употребления фонологически разнородных явлений. Жи-тель села, говор которого сложился на южнорусской основе, сам — выходец из севернорусских «окающих» говоров, сохра-няет в спонтанном высказывании слабое ассимилятивное «ока-нье», но склонен употреблять «акающие» варианты в деловой беседе, т.е. в своем речевом поведении он приспосабливается к языковой традиции людей, в среде которых он проживает.

109

Высокая вариативность межъязыкового свойства обнару-жена нами и в фольклоре обследованных сел, который по пре-имуществу является украинским. Отметим, что произведения фольклора возникают на основе поэтики, сложившейся в опре-деленном языковом коллективе. В среде говоров переходного типа, с одной стороны, свободное функционирование фольк-лорного текста, использование его по усмотрению исполнителя обусловливает определенную вариативность. Причем варианты могут быть различными – от несущественных лексико-стилистических изменений до кардинально переработанных на уровне идеи текстов. С другой стороны, на территории амур-ских сел во взаимодействие вступают произведения устного на-родного творчества разных регионов России. Это обусловливает существование многообразных лексико-фонетических вариан-тов. Также в селах Амурской области чрезвычайно популярны украинские и белорусские лирические песни: любовные, семей-ные, трудовые, военные и др. Совместное бытование русских, украинских и белорусских фольклорных произведений привело к их конкуренции, следствием которой явились факты языковой конвергенции, а именно:

1) функционирование в речевой практике потомков пере-селенцев (носителей русского языка) украинских и белорусских фольклорных произведений;

2) вытеснение из произведений одного языка отдельных слов (форм слов, фонематических вариантов) и замена их сло-вами (формами слов, фонематическими вариантами) другого языка:

- изменение наиболее актуальных, составляющих ядерную тематическую зону, лексических единиц из украинских (бело-русских) текстов русскими вариантами с той же семантикой (например, чоловiк (укр.) — муж // мужик (рус.); жiнка, дружи-на (укр.) – жена, жонка (рус.);

- замена неядерных украинских текстовых лексем, не имеющих однокорневых синонимов в русском языке, русскими вариантами (стрибати (укр.) – прыгать (рус.), журитися (укр.) – печалиться (рус.), хустка, хусточка (укр.) – платок (рус.), доба

110

(укр.) - сутки (рус.), сорочка, кошуля (укр.) – рубашка (рус.), набредла (укр.) – надоела (рус.), iнший (укр.) – другой (рус.), вiдкрию (укр.) – открою (рус.) и др.);

- замена доминанты синонимического ряда менее употре-бительным синонимом или диалектным вариантом в текстах на украинском языке при совпадении корневого звучания в рус-ском языке (гiлка, галузка – вiтка (рус. ветка); приємно, мило, зручно – любо (рус. любо);

- вытеснение грамматических форм украинского языка русскими вариантами (менi (укр.) – мне (рус.); до своєï (укр.) – к своей (рус.); ось (укр.) – вот (рус.); вiддав (укр.) – отдал (рус.) и др.);

- грамматическое варьирование форм рода: так, существи-тельные боль, мозоль, медаль, надпись, полынь, пыль, роспись, собака, боль, шинель употребляются то в формах женского, то в формах мужского рода (ср., белорусские мазоль, мэдаль, надпiс, палын, пыл, росьпiс, сабака, шынэль, имеющие форму мужского рода);

- замена украинских слов русскими фонематическими ва-риантами (його [joho] (укр.) – его [jivo] (рус.); драстуй [drastui] (укр.) – здравствуй [zdrastvui] (рус.) и др.);

- вытеснение устойчивых выражений украинского (бело-русского) языка русскими свободными сочетаниями слов близ-кой, но не тождественной семантики (жалю завдавати (укр.) – не хочу сердца прижимать (рус.)).

3) равноправное существование в пределах одного произ-ведения в речи жителей одного села единиц русского и украин-ского (русского и белорусского) языков:

Давай розiйдемся з тобою, Щоб було легше врагам. Не хочу, Ваня, того я слухать, Не хочу сердца прижимать. (Прямым шрифтом выделены русские элементы в украин-

ском тексте). 4) доминирование единиц одного языка (главным образом,

русского или украинского) над другим.

111

Жители русских сел не считают чужеродным украинский и белорусский фольклор и относятся ко всем произведениям с равной степенью приемлемости.

Добавим, что варьирование текстов разных языков иногда наблюдается в пределах даже одной строки. (Выйняв платочек з рукава). По наблюдениям над фольклорными текстами, наи-большей устойчивостью обладают заговоры, частушки, загадки, обрядовая поэзия. Текстовой подвижностью отличаются лири-ческие песни, анекдоты, устные рассказы.

Изменения в хозяйственной сфере привели к усилению значимости основополагающих явлений духовной культуры, в том числе фольклора. Культурное наследие связывало пересе-ленцев с прежней родиной и одновременно помогало упорядо-чению жизни на новом месте. Однако уже для второго и третье-го поколений приамурцев этнически маркированные явления культуры перестали играть важную роль, что особенно заметно при обращении к фольклорному наследию. В общий репертуар включаются жанры позднего происхождения, не связанные с архаическими структурами: необрядовые лирические песни, частушки. Продуктивные жанры расширяют свои этнические границы. Особенно активной оказалась украинская необрядовая лирическая песня и русская частушка. Их можно расценивать как общее достояние народно-бытовой культуры Приамурья.

Таким образом, можно говорить об интегративности тра-диционной славянской духовной и языковой культуры, о содер-жательном единстве всех ее жанров и форм, представленных в говорах и фольклоре. Языковая вариативность заслуживает при-стального внимания ученых, главным образом, потому, что она напрямую связана с историей заселения края и представляет не-оспоримые факты формирования диалектной системы переход-ного типа.


1. Кирпикова Л.В. Первые исследователи говоров При-

амурья // Записки Амурского областного краеведческо-

112

го музея и общества краеведов. Вып.7. – Благовещенск, 1992.

2. Словарь русских говоров Приамурья. – М.: Наука, 1983.

3. Аргудяева Ю.В., Тюнис Т.А. Отражение этнокультур-ных процессов в одежде и пище старообрядцев Дальне-го Востока // Этнокультурные процессы и обществен-ное сознание у народов Дальнего Востока (ХVII-ХХ века). – Владивосток: Дальнаука, 1998.

4. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культу-рологии. Пер. с англ. – М., 1993.

5. Якобсон Р. О теории фонологических союзов между языками // Якобсон Р. Избранные работы. – М.,1985.

6. Кауфман А.А. По новым местам: Очерки и путевые за-метки. 1901-1903. – СПб., 1905.

7. Калнынь Л.Э. Русские диалекты в современной языко-вой ситуации и их динамика // Вопросы языкознания. - 1997. - № 3.

113

Литература по истории формирования русских говоров Приамурья и их изучению

1. Абеленцев 1999 – В.Н. Абеленцев. Амурское казачество

XIX-XX вв. Сборник статей. – Благовещенск: Амурский му-зей, 1999.

2. Азадовская 1978 – Л.В. Азадовская. Из научного насле-дия М.К. Азадовского. Замыслы и начинания // М. Азадов-ский. Статьи и письма. Неизданное и забытое. – Новоси-бирск: Зап. Сиб. кн. изд., 1978. – С.189-238.

3. Азадовский 1913-1914 – М.К. Азадовский. Материалы для словаря говора амурских казаков. 1913-1914 гг. Около 2000 карточек хранятся в картотеке «Словаря русских на-родных говоров», СПб.

4. Азадовский 1914 – М.К. Азадовский. Заговоры амурских казаков // Живая старина, 1914 г. Вып. III-IV. – СПб., 1915. – С.5-15.

5. Азадовский 1914 – М.К. Азадовский. Отчет о поездке по Амуру // Отчет о деятельности отделения русского языка и словесности императорской академии наук за 1914 г. – СПб., 1917. – С.42.

6. Азадовский 1916 – М.К. Азадовский. Песнь о переселе-нии на Амур // Сибирский архив №3-4. – Минусинск, 1916. – С.164-169.

7. Азадовский 1978 – М.К. Азадовский. Статьи и письма. Неизданное и забытое. – Новосибирск: Зап. Сиб. кн. изд., 1978.

8. Алексеев 1982 – А.И. Алексеев. Освоение русскими людьми Дальнего Востока и русской Америки. – М.: «Нау-ка», 1982.

9. Амур. архив Даур. – Государственный архив Амурской области, фонд Г.С. Новикова-Даурского – 958.

10. Амур. обл. Словарь 1989 – Амурская область. Опыт эн-циклопедического словаря / Редактор-составитель Н.К. Шульман. – Благовещенск, 1989.

114

11. Амур. обл. 1974 – Амурская область (природа, экономи-ка, культура, история). – Благовещенск: Хабар. кн. изд., 1974.

12. Анучин 1904 – В.И. Анучин. Материалы к областному словарю сибирского наречия. Красноярский уезд Енисей-ской губ. // Известия Красноярского подотдела Вост.-Сиб. отд. РГО, 1904. Т.1. Вып.6. – С.34-74.

13. Аргудяева 1997 – Ю.В. Аргудяева. Этническая и соци-ально-демографическая структура сельской семьи у восточ-но-славянского населения южных районов Дальнего Востока в России // Семья и семейный быт в восточных регионах России. – Владивосток: «Дальнаука», 1997. – С.5-18.

14. Аргудяева 2000 – Ю.В. Аргудяева. Численность и струк-тура старообрядческой семьи на юге Дальнего Востока Рос-сии // Старообрядчество Сибири и Дальнего Востока. Исто-рия и современность. Местные традиции. Русские и зару-бежные связи. – Владивосток: Изд-во Дальневосточ. ун-та, 2001. – С.3-24.

15. Архипова 2001а – Н.Г. Архипова. Лексические особен-ности наименований недугов в русских говорах Приамурья как результат междиалектного взаимодействия // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Материалы Первой ме-ждународной научной конференции. – Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2001. – С.169-176.

16. Архипова 2001б – Н.Г. Архипова. Концепт «Болезнь» в русских говорах Приамурья // Картина мира. Язык. Филосо-фия. Наука. Доклады участников Всероссийской междисци-плинарной школы молодых ученых. – Томск, 2001. – С.6-8.

17. Архипова 2002а – Н.Г. Архипова. Концепт «Болезнь» в наивной картине мира носителя диалекта // Вестник Амур-ского государственного университета. – Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2002. Вып.16. – С.78-81.

18. Архипова 2002б – Н.Г. Архипова. Понятийная концепто-сфера детской картины мира, отраженная в колыбельной песне // Вестник Амурского государственного университета. Вып.18. – Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2002.– С.56-59.

115

19. Архипова 2003а – Н.Г. Архипова. Вариативность фольк-лорного текста как результат межъязыковой конвергенции // Вестник Амурского государственного университета. Вып.20. – Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2003. – С.57-59.

20. Архипова 2003б – Н.Г. Архипова. Славянское освоение Приамурья: языковые наблюдения // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Материалы Третьей междуна-родной научной конференции. – Благовещенск, 2003. – С.32-36.

21. Архипова 2003в – Н.Г. Архипова. Принципы жизненно-го устройства крестьянина-переселенца (на материале амур-ских говоров) // Приамурье от первопроходцев до наших дней. Материалы региональной научно-практической кон-ференции. – Благовещенск: Амурский музей, 2003. – С.91-95.

22. Баранникова 1975 – Л.И. Баранникова. Говоры террито-рий позднего заселения и проблема их классификации // Во-просы языкознания. – 1975. – №2.

23. Берелтуева 1989 – Д.М. Берелтуева. Бурятские и эвен-кийские лексические заимствования в русских говорах При-амурья // Народные говоры Дальнего Востока. – Хабаровск: ХГПИ, 1989.

24. Благовещенск 1959 – Благовещенску 100 лет (1858-1958). Сборник документов и материалов. – Благовещенск, 1959.

25. Блинова 1971 – О.И. Блинова. О термине «старожильче-ский говор Сибири» // Вопросы языкознания и сибирской диалектологии. – Томск: ТГУ, 1971.

26. Блохин 1991 – Б.В. Блохин. Г.С. Новиков-Даурский – собиратель фольклора // Да ведают потомки… (к 100-летию Амурского областного краеведческого музея). – Благове-щенск: Амурский музей, 1991. – С.43-52.

27. Брысина, Шульман 1967 – В.М. Брысина, Н.К. Шульман. Почему мы так называем (о топонимах Приамурья). – Благо-вещенск, 1967.

116

28. Галимова 2003 – Д.Н. Галимова. Рассказы о китайцах, записанные от старожилов амурских сел // Приамурье от первопроходцев до наших дней. Материалы региональной научно-практической конференции. – Благовещенск: Амур-ский музей, 2003. – С.115-118.

29. Галуза 1979 – О.Ю. Галуза. Лексическая и структурная мотивированность вариантных имен существительных в ал-базинском говоре Амурской области // Проблемы лексико-логии, фразеологии и лексикографии сибирских говоров. – Красноярск, 1979. – С.12-19.

30. Галуза 1980 – О.Ю. Галуза. Некоторые особенности функционирования лексико-морфологических вариантов слова в говоре. – Благовещенск, 1980. – 11 с. Деп. В ИНИОН АН СССР 4 февраля 1981, №6880-81.

31. Галуза 1982 – О.Ю. Галуза. К вопросу о лексико-морфологическом варьировании слова. – Благовещенск, 1982. – 11 с. Деп. В ИНИОН АН СССР 25 февраля 1982, №9408-82.

32. Галуза 1982 – О.Ю. Галуза. Лексико-морфологическое варьирование имен существительных в амурском говоре (к проблеме тождества слова). – Автореф. канд. диссерт. – Томск, 1982. – 17 с.

33. Галуза 1983 – Словарь русских говоров Приамурья. – М.: «Наука», 1983 (словарные статьи на букву У).

34. Галуза 1984 – О функциях лексико-морфологических вариантов слова и словообразовательных дублетов в диа-лектной речи // Русские говоры Дальнего Востока. – Хаба-ровск, 1984. – С.57-67.

35. Галуза 1989 – О.Ю. Галуза. Функциональная нагрузка компонентов вариантного ряда (на материале лексико-морфологических вариантов имен существительных алба-зинского говора Амурской области) // Народные говоры Дальнего Востока. – Хабаровск, 1989. – С.92-102.

36. Галуза 1990 – Галуза О.Ю. Учебная диалектологическая практика в условиях Приамурья (в соавторстве с Кирпико-вой Л.В., Шенкевец Н.П.). – Благовещенск, 1990. – 49 с.

117

37. Галуза 1991 – О.Ю. Галуза. Явление формального варь-ирования слова в говорах Приамурья (системно-функциональный аспект) // Координационное совещание по проблемам изучения сибирских говоров кафедр русского языка вузов Сибири, Урала, Дальнего Востока: Тезисы док-лада, 2-4 октября 1991 г. - Красноярск, 1991. – С.22-24.

38. Галуза 1993 – О.Ю. Галуза. Формирование языковых типов албазинского говора // Амурский краевед. - №3 (8). - Благовещенск, 1993. – С.58-63.

39. Галуза 1995а – О.Ю. Галуза. Областная лексика в произ-ведениях Н. Фотьева как средство создания местного коло-рита // Амурский краевед. - №1 (10). – Благовещенск, 1995. – С.43-50.

40. Галуза 1995б – О.Ю. Галуза. Внелитературная лексика в очерках Н. Фотьева «Реки радости» // Тезисы докладов ито-говой научно-практической конференции преподавателей и студентов. Ч.1. – Благовещенск, 1995. – С.44-46.

41. Галуза 1997а – О.Ю. Галуза. Особенности речевого употребления эмоционально-экспрессивной лексики диалек-та (на материале говоров Приамурья) // Материалы между-народного съезда русистов в Красноярске. Т. 1. – Красно-ярск, 1997. – С.120-122.

42. Галуза 1997б – О.Ю. Галуза. Слова, характеризующие человека, в лексической системе говоров Приамурья // Тези-сы докладов областной научно-практической конференции. I этап. История. Краеведение. Культурология. – Благове-щенск, 1997. – С.130-135.

43. Галуза 1999 – О.Ю. Галуза. По страницам Словаря рус-ских говоров Приамурья (материалы к урокам русского язы-ка) // Региональный компонент в преподавании русского языка и литературы: Материалы областной научно-практической конференции. – Благовещенск, 1999. – С.20-22.

44. Галуза 2000 – О.Ю. Галуза. Формальные модификации слов в языковых типах говора // Актуальные проблемы ру-систики. – Томск: Изд-во ТГУ, 2000. – С.26-34.

118

45. Галуза 2001а – О.Ю. Галуза. Мотивационно связанные слова в речи диалектоносителей (на материале говоров При-амурья) // Мир языков и культура: Материалы международ-ной научно-практической конференции. – Благовещенск, 2001. – С.13-17.

46. Галуза 2001б – О.Ю. Галуза. К вопросу об истории соз-дания «Словаря русских говоров Приамурья» // Музеи – центры координации краеведческой работы: Материалы ме-ждународной научно-практической конференции. – Благо-вещенск, 2001. – С.185-190.

47. Галуза 2002 – О.Ю. Галуза. Формальные варианты и их описание в диалектном словаре // Памяти В.И. Даля: Мате-риалы международной научной конференции. – Хабаровск, 2002. – С.30-34.

48. Галуза 2003 – О.Ю. Галуза. Диалектное слово и музей-ный экспонат // Приамурье от первопроходцев до наших дней. Материалы региональной научно-практической кон-ференции. – Благовещенск: Амурский музей, 2003. – С.83-87.

49. Георгиевский 1925 – А.П. Георгиевский. Программа для собирания сведений о старине, быте, творчестве и языке Дальневосточной области. – Владивосток: «Книжное дело», 1925.

50. Георгиевский 1930 – А.П. Георгиевский. Русские на Дальнем Востоке: фольклорно-диалектологический очерк. Вып. V. Говоры Приамурья (б. Амурского и Зейского окру-гов ДВК). Труды Дальневост. пединститута, сер. III, №1. – Владивосток, 1990.

51. Георгиевский 1932 – А.П. Георгиевский. Русские на Дальнем Востоке. Вып. VII. Географическое расположение говоров ДВК со схематической картой. – Владивосток, 1932.

52. Голубев 2003 – В.П. Голубев. Топонимика Белогорского района // Приамурье от первопроходцев до наших дней. Ма-териалы региональной научно-практической конференции. – Благовещенск: Амурский музей, 2003. – С.118-121.

119

53. Давыдова 1984 – М.. Давыдова. Частицы в говорах При-амурья // Русские говоры Дальнего Востока. – Хабаровск: ХГПИ, 1984. – С.75-81.

54. Дальневосточный край 1928 – Дальневосточный край в цифрах. Справочник под ред. Шишлянникова. – Хабаровск: «Книжное дело», 1928.

55. Дорохина 2000 – А.Н. Дорохина. Албазинская станица (к 350-летию русского Албазина. Факты, события, воспомина-ния). – Благовещенск: Амурский музей, Албазинский музей, 2000.

56. Дорохина 2001 – А.Н. Дорохина. Станица Албазин. За-писки о былом. – Благовещенск: ИПК «Приамурье», 2001.

57. Иванова 1968а – Ф.П. Иванова. О некоторых особенно-стях лексической диалектной синонимии (на материале бы-товой лексики говоров Среднего Амура) // Материалы меж-вузовской научной конференции по проблемам советской литературы, фольклора и говоров Дальнего Востока. – Хаба-ровск: ХГПИ, 1968. – С.84-91.

58. Иванова, Путятина 1968б – Ф.П. Иванова, Л.Ф. Путяти-на. К вопросу об изучении диалектной терминологии (на ма-териале говоров Среднего Амура) // Там же. – С.104-111.

59. Иванова 1968в – Ф.П. Иванова. О работе над словарем амурских говоров (некоторые теоретические установки сло-варя) // Материалы третьей Дальневосточной зональной на-учной конференции, посвященной 50-летию Советской вла-сти. – Владивосток, 1968.

60. Иванова 1971 – Ф.П. Иванова. О словарной статье в об-ластных словарях // Ученые записки Хабаровского педин-ститута, т.30, серия русского языка. – Хабаровск, 1971.

61. Иванова 1972 – Ф.П. Иванова. Словарь говоров Амура (лексикографические заметки) // Вопросы грамматики рус-ского языка и диалектологии (зональный сборник). – Хаба-ровск: ХГПИ, 1972. – С.195-208.

62. Иванова, Путятина 1974 – Ф.П. Иванова, Л.Ф. Путятина. Материалы к словарю русских старожильческих говоров бассейна реки Амура (Образцы пробных словарных статей)

120

// Вопросы русского языка и диалектологии. – Хабаровск: ХГПИ, 1974. – С.121-149.

63. Иванова, Путятина 1978а – Ф.П. Иванова, Л.Ф. Путяти-на. К вопросу о лексикализации фонетико-морфологических диалектных особенностей (В связи с составлением областно-го словаря) // Вопросы исследования лексики и фразеологии сибирских говоров. – Красноярск: КГПИ, 1978.

64. Иванова, Путятина 1978б – Ф.П. Иванова, Л.Ф. Путяти-на. О некоторых материалах и источниках изучения русских говоров Приамурья // Лексика и словообразование (на мате-риале литературного языка и народных говоров). – Хаба-ровск: ХГПИ, 1978. – С.3-13.

65. Иванова, Путятина 1983а – Ф.П. Иванова, Л.Ф. Путяти-на. Введение к «Словарю русских говоров Приамурья» // Словарь русских говоров Приамурья. – М.: Наука, 1983. – 341 с.

66. Иванова 1983б – Словарь русских говоров Приамурья / Составители Иванова Ф.П., Кирпикова Л.В., Путятина Л.Ф., Шенкевец Н.П.; отв. ред. Филин Ф.П. – М.: Наука, 1983.

67. Иванова 1984 – Ф.П. Иванова. Экспрессивная глагольная лексика (на материале русских говоров Приамурья) // Рус-ские говоры Дальнего Востока. – Хабаровск: ХГПИ, 1984. – С.3-12.

68. Иванова 1989 – Ф.П. Иванова. Эмоционально-оценочная глагольная лексика (на материале русских говоров Приаму-рья) // Народные говоры Дальнего Востока. – Хабаровск: ХГПИ, 1989. – С.28-35.

69. Иванова 2003 – Ф.П. Иванова. К вопросу о создании ас-пектных областных словарей // Приамурье от первопроход-цев до наших дней. Материалы региональной научно-практической конференции. – Благовещенск: Амурский му-зей, 2003. – С.87-91.

70. Изюмов 1998 – А.И. Изюмов. Уральские казаки в рус-ской культуре // Русская речь. – 1998. - №6. – С.81-88.

71. Кабанов 1959 – П.И. Кабанов. Амурский вопрос. –Благовещенск, 1959.

121

72. Караулов 1987 – Ю.Н. Караулов. Русский язык и языко-вая личность. – М.: Наука, 1987.

73. Карпов 1909 – А.Б. Карпов. Сборник слов, синонимов и выражений, употребляемых амурскими казаками (кроме по-словиц, поговорок и шуток) // Сборник отделения русского языка и словесности Академии наук, т.87, №1, 1909 – СПб., 1910. – С.1-20.

74. Карпов 1910 – А.Б. Карпов. Казачьи стихотворения. – Уральск, 1910.

75. Кириллов 1894 – А.В. Кириллов. Географическо-статистический словарь Амурской и Приморской областей с включением некоторых пунктов сопредельных с ними стран. – Благовещенск, 1894.

76. Кирпикова 1969 – Л.В. Кирпикова. Из наблюдений над лексикой села Новоандреевки Белогорского района Амур-ской области // Материалы и исследования по русской лек-сикологии и сибирской диалектологии. – Красноярск: КГПИ, 1969. – С.133-153.

77. Кирпикова 1971а – Л.В. Кирпикова. К истории област-ных слов. Бесчурно // Материалы и исследования лексиколо-гии и сибирской диалектологии. – Красноярск: КГПИ, 1971. – С.115-121.

78. Кирпикова 1971б – Л.В. Кирпикова. Устаревшие слова в говоре. Деячить. Наменить // Материалы и исследования по сибирской диалектологии. – Красноярск: КГПИ, 1971. – С.151-164.

79. Кирпикова 1972а – Л.В. Кирпикова. Использование фак-тов языковой компетентности носителей говора в лексико-графическом исследовании // Лексические и грамматические проблемы сибирской диалектологии. – Барнаул: БГПИ, 1972. – С.164-174.

80. Кирпикова 1972б – Л.В. Кирпикова. Непредметная лек-сика говора села Новоандреевки Белогорского района Амур-ской области. АКД. – Красноярск, 1972. – 25 с.

81. Кирпикова 1972в – Л.В. Кирпикова. О семантических отличиях общенародных прилагательных // Проблемы рус-

122

ского языка и его методики. – Красноярск: КГПИ, 1972. – С.60-68.

82. Кирпикова 1979 – Л.В. Кирпикова. О динамической природе семантической структуры диалектного слова // Проблемы лексикологии, фразеологии и лексикографии си-бирских говоров. – Красноярск: КГПИ, 1979. – С.25-33.

83. Кирпикова, Шенкевец 1982 – Л.В. Кирпикова, Н.П. Шенкевец. Лингвокраеведческий кружок в школе // Русский язык в школе. – 1982. - №1. – С.38-41.

84. Кирпикова 1983 – Словарь русских говоров Приамурья / Составители Иванова Ф.П., Кирпикова Л.В., Путятина Л.Ф., Шенкевец Н.П.; отв. ред. Филин Ф.П. – М.: Наука, 1983.

85. Кирпикова 1984а – Л.В. Кирпикова. Взаимодействие разнородных лексических единиц в условиях современного говора // Исследования лексики и фразеологии говоров Си-бири. – Красноярск, 1984. – С.50-58.

86. Кирпикова 1984б – Л.В. Кирпикова. К вопросу об устой-чивости диалектных лексических единиц // Русские говоры Дальнего Востока. – Хабаровск: ХГПИ, 1989. – С.12-23.

87. Кирпикова, Шенкевец 1988 – Л.В. Кирпикова, Н.П. Шенкевец. Лингвистическое краеведение в школе. – Благо-вещенск: БГПИ, 1988. – 52 с.

88. Кирпикова 1990 – Учебная диалектологическая практика в условиях Приамурья / Сост. Галуза О.Ю., Кирпикова Л.В., Шенкевец Н.П. – Благовещенск: БГПИ, 1990. – 49 с.

89. Кирпикова 1991а – Л.В. Кирпикова. Лингвокраеведение в системе подготовки учителя-словесника // Активизация познавательной деятельности студентов в преподавании лингвистических дисциплин. – Иркутск: ИГПИ, 1991. – С.52-59.

90. Кирпикова 1991б – Л.В. Кирпикова. Словарная картоте-ка Г.С. Новикова-Даурского как лексикографический и лек-сикологический источник // Амурский краевед: Информаци-онный вестник, №2. – Благовещенск: Амурский музей, 1991. – С.20-25.

123

91. Кирпикова 1992 – Л.В. Кирпикова. Первые исследовате-ли говоров Приамурья // Записки Амурского областного краеведческого музея и общества краеведов, вып.7. – Благо-вещенск: Амурский музей, 1992. – С.92-101.

92. Кирпикова 1993а – Л.В. Кирпикова. Языковая личность в современном амурском говоре // Амурский краевед: Ин-формационный вестник, №3 (8). – Благовещенск: Амурский музей, 1993. – С.64-70.

93. Кирпикова 1993б – Л.В. Кирпикова. Производственно-промысловая лексика говоров Приамурья // Тезисы докладов итоговой научно-практической конференции преподавателей и студентов. – Благовещенск: БГПИ, 1993. – С.43-44.

94. Кирпикова 1993в – Л.В. Кирпикова. Этнографизмы и их толкование в региональном словаре // Международная науч-ная конференция «Исторический опыт открытия, заселения и освоения Приамурья и Приморья в XVII-XX вв. (к 350-летию начала похода В.Д. Пояркова на Амур)». – Владиво-сток: Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока, 1993. – С.182-184.

95. Кирпикова 1994 – Л.В. Кирпикова. Местные слова, не вошедшие в «Словарь русских говоров Приамурья» // Тези-сы докладов итоговой научно-практической конференции преподавателей и студентов. Ч.1. – Благовещенск: БГПИ, 1994. – С.54-57.

96. Кирпикова 1995а – Л.В. Кирпикова. Эвенкийские моти-вы в произведениях Г.А. Федосеева // Амурский краевед: Информационный вестник, №1. – Благовещенск: Амурский музей, 1995. – С.35-43.

97. Кирпикова 1995б – Л.В. Кирпикова. Лингвокраеведче-ская подготовка учителя-словесника // Профессиональная направленность внеаудиторных занятий со студентами по специальным дисциплинам. – Благовещенск: БГПИ, 1995. – С.23-24.

98. Кирпикова 1995в – Л.В. Кирпикова. Лингвокраеведче-ская газета как одна из форм подготовки учителя-словесника к внеклассной работе в школе // Профессиональная направ-

124

ленность внеаудиторных занятий со студентами по специ-альным дисциплинам. – Благовещенск: БГПИ, 1995. – С.25-27.

99. Кирпикова 1996а – Л.В. Кирпикова. Кафедральная кар-тотека как база для изучения словарных богатств Приамурья // Тезисы докладов научно-практической конференции «Проблемы изучения культурно-исторического и природно-го наследия Дальнего Востока». Ч.1. – Благовещенск: Амур-ский музей, 1996. – С.112-115.

100. Кирпикова 1996б – Л.В. Кирпикова. Об интегрирующих возможностях диалектологии в воспитании целостного взгляда студентов на язык // Методологические основы пре-подавания и воспитания. – Благовещенск: БГПИ, 1996. – С.49-51.

101. Кирпикова 1997а – Л.В. Кирпикова. Диалектно-просторечная лексика в Приамурье // Тезисы докладов обла-стной научно-практической конференции, посвященной 140-летию образования Амурской области и г. Благовещенска: 1 этап: История, краеведение, культурология. – Благове-щенск: Амурский музей, 1997. – С.125-130.

102. Кирпикова 1997б – Л.В. Кирпикова. Особенности быта и воззрений амурских старообрядцев, отраженные в лексике их говора // Алтарь России, старообрядчество Сибири и Дальнего Востока, история и современность: местная тра-диция, русские и зарубежные связи. Вып.1. – Владивосток – Большой Камень, 1997. – С.83-86.

103. Кирпикова 1998 – Л.В. Кирпикова. Слово о краеведе Федоре Слуцком // Тезисы докладов областной научно-практической конференции (Новиковских чтений), посвя-щенной 140-летию образования Амурской области и города Благовещенска. II этап «Люди, события, факты». – Благове-щенск: Амурский музей, 1998. – С.104-114.

104. Кирпикова 1999а – Л.В. Кирпикова. Лингвокраеведение в Приамурье: возможности, перспективы // Региональный компонент в преподавании русского языка и литературы.

125

Материалы областной научно-практической конференции. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 1999. – С.39-43.

105. Кирпикова 1999б – Л.В. Кирпикова. О социально-культурном фоне в значениях амурских слов // Ученые за-писки Благовещенского государственного педагогического университета. Т.18. Вып.2. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 1999. – С.133-144.

106. Кирпикова 1999в – Л.В. Кирпикова. Архаические эле-менты в речевой практике амурских старообрядцев // Ста-рообрядчество Сибири и Дальнего Востока. История и со-временность. Местные традиции. Русские и зарубежные свя-зи. Материалы II Международной конференции 6-10 сентяб-ря 1999. – Владивосток: Приморский музей, 1999. – С.175-184.

107. Кирпикова 2001а – Л.В. Кирпикова. Историческая па-мять в слове народном // Приамурье на рубеже веков. Тези-сы докладов региональной научно-практической конферен-ции 22-24 октября 2000. – Благовещенск: Амурский музей, 2001. – С.145-148.

108. Кирпикова 2001б – Л.В. Кирпикова. Некоторые раз-мышления о краеведах и краеведении // Чтения памяти про-фессора Евгения Петровича Сычевского. Вып.2. – Благове-щенск: Изд-во БГПУ, 2001. – С.128-133.

109. Кирпикова 2001в – Л.В. Кирпикова. О судьбах слов в веке ушедшем // Мир языков и культура. Материалы между-народной научно-практической конференции. – Благове-щенск: Изд-во БГПУ, 2001. – С.17-29.

110. Кирпикова 2001г – Л.В. Кирпикова. Дальневосточное слово в понимании Г.С. Новикова-Даурского // Тезисы док-ладов 51-ой научно-практической конференции преподава-телей и студентов. Ч.I. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2001. – С.136-138.

111. Кирпикова 2002а – Л.В. Кирпикова. Мир предметов и оценок в речи амурцев начала ХХ века (по материалам кар-тотеки Г.С. Новикова-Даурского) // Музеи – центры коорди-нации краеведческой работы. Материалы международной

126

научно-практической конференции. – Благовещенск: Амур-ский музей, 2002. – С.182-185.

112. Кирпикова 2002б – Л.В. Кирпикова. Слово в краеведче-ском контексте // Чтения памяти профессора Евгения Петро-вича Сычевского. Вып.3. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2002. – С.59-66.

113. Кирпикова 2002в – Л.В. Кирпикова. Корнесловы в сло-варях русского национального языка // Материалы 52-ой на-учно-практической конференции преподавателей и студен-тов. Ч.II. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2002. – С.63-69.

114. Кирпикова 2002г – Л.В. Кирпикова. О языковой компе-тентности русской личности начала ХХ века (на материале словарной картотеки Г.С. Новикова-Даурского) // Памяти В.И. Даля. Материалы международной научной конферен-ции. – Хабаровск: ХПГУ, 2002. – С.43-51.

115. Кирпикова 2003а – Л.В. Кирпикова. Словарная картоте-ка Г.С. Новикова-Даурского (Отв. ред. Л.В. Кирпикова) // Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2003. – 199 с.

116. Кирпикова 2003б – Л.В. Кирпикова. Вводные статьи // Словарная картотека Г.С. Новикова-Даурского. – Благове-щенск: Изд-во БГПУ, 2003. – С.3-21.

117. Кирпикова 2003 в – Л.В. Кирпикова. Функционирование лексики русских говоров в этнокультурной среде Приамурья // Ежегодник регионального лингвистического центра Прие-нисейской Сибири, вып.2 / Под ред. Фельде О.В. - Красно-ярск, 2003. – С.66-73.

118. Кирпикова 2003 г – Л.В. Кирпикова. Крестьянская семья на Амуре через призму слова (ХХ век) // Приамурье от пер-вопроходцев до наших дней. Материалы региональной на-учно-практической конференции. – Благовещенск: Амур-ский музей, 2003. – С.98-103.

119. Клепицкая, Ячинская 1973 – Н.А. Клепицкая, Д.А. Ячинская. Морфологические особенности местоименных слов в амурских старожильческих говорах // Вопросы теории русского языка и говоров Дальнего Востока. – Хабаровск: ХГПИ, 1973. – С.125-135.

127

120. Клепицкая, Ячинская 1975 – Н.А. Клепицкая, Д.А. Ячинская. Морфологический очерк имени существительного в амурских старожильческих говорах // Вопросы теории рус-ского языка и диалектологии. – Хабаровск: ХГПИ, 1975. – С.113-133.

121. Клепицкая, Ячинская 1977 – Н.А. Клепицкая, Д.А. Ячинская. Морфологические особенности русских старо-жильческих говоров Среднего амура // Проблемы граммати-ки, словообразования и лексики сибирских говоров. – Крас-ноярск: КГПИ, 1978. – С.14-18.

122. Клепицкая, Ячинская 1982 – Н.А. Клепицкая, Д.А. Ячинская. Словообразовательная вариативность наречий в русских говорах Приамурья // Проблемы грамматики и сло-вообразования сибирских говоров. – Красноярск: КГПИ, 1982.

123. Клепицкая, Ячинская 1985 – Н.А. Клепицкая, Д.А. Ячинская. Категория залога в русских говорах Приамурья // Вопросы грамматики и словообразования сибирских гово-ров. – Красноярск: КГПИ, 1985. - С.57-65.

124. Клепицкая 1989 – Н.А. Клепицкая. Глагольные образо-вания с приставкой за- (на материале русских говоров При-амурья) // Народные говоры Дальнего Востока. – Хабаровск: ХГПИ, 1989. – С.79-85.

125. Клепицкая, Ячинская 1984 – Н.А. Клепицкая, Д.А. Ячинская. Межкатегориальное словообразование имен су-ществительных в русских говорах Приамурья // Русские го-воры Дальнего Востока. – Хабаровск: ХГПИ, 1984. – С.67-75.

126. Клепицкая 1977 – Н.А. Клепицкая в соавторстве с Д.А. Ячинской. См. Ячинская, Клепицкая 1977.

127. Коваленко 2002 – А.И. Коваленко. Культура дальнево-сточного казачества. – Благовещенск, 2002.

128. Красноштанов 1972 – С.И. Красноштанов. Амурская экспедиция М.К. Азадовского // Вопросы русской, советской и зарубежной литературы. Т.1. – Хабаровск, 1972. – С.88-103.

128

129. Ладисова 1998 – О.В. Ладисова. Межподсистемные ла-куны и их разновидности (на материале русских говоров Приамурья) // Русский язык как средство реализации диалога культур России и стран АТР на современном этапе: Тезисы докладов Международной научно-методической конферен-ции, 20-21 октября 1998 г. – Хабаровск, 1998. – С.22-25.

130. Ладисова 1999 – О.В. Ладисова. Абсолютные этногра-фические межподсистемные лакуны // Наука и образование на рубеже тысячелетий: Юбилейная международная конфе-ренция: Тезисы докладов. Ч.2. – Чита, 1999. – С.8-10.

131. Ладисова 2000а – О.В. Ладисова. Векторные и родовые межподсистемные лакуны (на материале русских говоров Приамурья) // Вестник Амурского государственного универ-ситета. Вып.8. – Благовещенск: АмГУ, 2000. – С.72-73.

132. Ладисова 2000б – О.В. Ладисова. К вопросу об отраже-нии картины мира диалектоносителями // Новое видение культуры мира в XXI веке: Материалы международной на-учной конференции. – Владивосток, 2000. – С.323-326.

133. Ладисова 2001а – О.В. Ладисова. К вопросу о лакунар-ности в современной лингвистике // Вестник Амурского го-сударственного университета. Вып.12. – Благовещенск: Ам-ГУ, 2001. – С.73-75.

134. Ладисова 2001б – О.В. Ладисова. Культурная символика в традициях амурских крестьян // Мир языков и культура: Материалы международной научно-практической конферен-ции. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2001.

135. Ладисова 2001в – О.В. Ладисова. И зазвучат голоса алба-зинцев… // Музеи – центры координации краеведческой ра-боты: Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 110-летию Амурского областно-го краеведческого музея. – Благовещенск: Амурский музей, 2001. – С.178-182.

136. Ладисова 2001г – О.В. Ладисова. К вопросу о научном и методическом обеспечении регионального компонента в процессе обучения русскому языку // Традиционное и новое в преподавании литературы и русского языка в высшей и

129

средней школе: Материалы научно-методической конферен-ции. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2001. – С.77-82.

137. Ладисова 2002а – О.В. Ладисова. Из опыта составления «звучащей хрестоматии албазинского говора» // Арсентьев-ские чтения: Материалы региональной научно-практической конференции, посвященной 130-летию со дня рождения В.К. Арсентьева. – Владивосток, 2002. – С.159-164.

138. Ладисова 2003а – О.В. Ладисова. Критерии выделения межподсистемных лексических лакун // Материалы 53-й на-учно-практической конференции преподавателей-студентов: В 3-х ч. Ч.II. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2003. – С.147-154.

139. Ладисова 2003б – О.В. Ладисова. Межподсистемные ас-трономические лакуны (на материале русских говоров При-амурья) // Лакуны в языке и речи: Сборник научных трудов / Под ред. проф. Ю.А. Сорокина, проф. Г.В. Быковой. - Благо-вещенск: Изд-во БГПУ, 2003. – С.102-109.

140. Логиновский 1903 – К.Д. Логиновский. Материалы к этнографии забайкальских казаков // Записки общества изу-чения Амурского края. Т.IX, в 1, 1903. – Владивосток, 1904.

141. Новиков-Даурский Архив – Г.С. Новиков-Даурский. Ав-тобиография // Амурский госархив, фонд 958, 66 единица хранения.

142. Новиков-Даурский 1926-1934 – Г.С. Новиков-Даурский. Записки по словарю старожилого забайкальского населения и амурских казаков с примерами. Рукописная словарная кар-тотека / Амурский госархив, фонд 958.

143. Новиков-Даурский 1961 – Г.С. Новиков-Даурский. исто-рико-археологические очерки. Статьи. Воспоминания. - Бла-говещенск: Амур. кн. изд., 1961.

144. Оглезнева 1991 – Е.А. Оглезнева. Место объекта в се-мантической структуре производного существительного (на материале русских говоров Приамурья) // Тезисы докладов итоговой научной конференции преподавателей и студентов. – Благовещенск: БГПИ, 1991. – С.53-55.

130

145. Оглезнева 1992 – Е.А. Оглезнева. Некоторые особенно-сти проявления объектной семантики в значении производ-ного слова (на материале русских говоров Приамурья) // Актуальные проблемы региональной лингвистики и истории Сибири. Материалы Всесоюзной научной конференции «Го-воры и разговорная речь». – Кемерово: КГУ, 1992. – С.71-74.

146. Оглезнева 1994 – Е.А. Оглезнева. Семантическая струк-тура производных наименований лица (на материале рус-ских говоров Приамурья) // Вопросы слово- и формообразо-вания в индоевропейских языках: семантика и функциони-рование. Ч.1.: Сборник статей под ред. З.И. Резановой. – Томск: ТГУ, 1994. – С.151-157.

147. Оглезнева 1995 – Е.А. Оглезнева. Семантика производ-ного слова. Пропозициональный аспект (на материале рус-ских говоров Приамурья) // Тезисы докладов итоговой науч-но-практической конференции преподавателей и студентов. Ч.1. – Благовещенск: БГПУ, 1995. – С.56-57.

148. Оглезнева 1996а – Е.А. Оглезнева. Номинативное поле производного имени существительного конкретной семан-тики в русских говорах Приамурья. АКД. – Томск: ТГУ, 1996. – 20 с.

149. Оглезнева 1996б – Е.А. Оглезнева. Метафоричное сло-вообразование как способ номинации (на материале имен существительных амурских говоров) // Альманах «Говор». 1996. Часть 2. Говоры России: словарь, текст, современное состояние. – Саратов, Сыктывкар, 1996.

150. Оглезнева 1997а – Е.А. Оглезнева. Возможности пропо-зиционального подхода при исследовании семантики кон-кретных производных имен (на материале русских говоров Приамурья) // Вестник Амурского государственного универ-ситета. Вып.2. – Благовещенск: АмГУ, 1997. – С.34-36.

151. Оглезнева 1997б – Е.А. Оглезнева. Фрагмент языковой картины мира, представленный производными именами су-ществительными амурских говоров // Тезисы докладов обла-стной научно-практической конференции (Новиковских чте-ний). – Благовещенск: Амурский музей, 1997. – С.140-144.

131

152. Оглезнева 1997в – Е.А. Оглезнева. К вопросу об идиома-тичности производного имени (на материале конкретных производных имен существительных амурских говоров) // Явление вариативности в языке. Сборник статей. - Кемеро-во: КГУ, 1997. – С.268-274.

153. Оглезнева 1998 – Е.А. Оглезнева. О факторах, влияющих на степень идиоматичности производного имени // Актуаль-ные проблемы дериватологии, мотивологии, лексикографии. Материалы всероссийской конференции, посвященной 120-летию Томского университета (27-29 марта 1998 г.). – Томск: ТГУ, 1998. – С.41-43.

154. Оглезнева 1999 – Е.А. Оглезнева. Школьный диалект-ный словарь как краеведческий источник // Региональный компонент в преподавании русского языка и литературы: Материалы областной научно-практической конференции. - Благовещенск: Изд-во БГПУ, 1999. – С.50-53.

155. Оглезнева 2000 – Е.А. Оглезнева. Анималистические имена в диалектной картине мира (на материале производ-ных существительных русских говорах Приамурья) // Вест-ник Амурского государственного университета. Вып.9. – Благовещенск: АмГУ, 2000. – С.55-57.

156. Оглезнева 2001а – Е.А. Оглезнева. Человек в диалектной картине мира (на материале производных имен существи-тельных русских говоров Приамурья) // Вестник Амурского государственного университета. Вып.12. – Благовещенск: АмГУ, 2001. – С.75-79.

157. Оглезнева 2001б – Е.А. Оглезнева. Наименования расте-ний: опыт построения когнитивных моделей (на материале производной лексики амурских говоров) // Вестник Амур-ского государственного университета. Вып.14. - Благове-щенск: АмГУ, 2001. – С.46-49.

158. Оглезнева 2002а – Е.А. Оглезнева. Функциональная природа имен артефактов (на примере имен существитель-ных конкретной семантики в русских говорах Приамурья) // Вестник Амурского государственного университета. Вып.16. – Благовещенск: АмГУ, 2002. – С.69-73.

132

159. Оглезнева 2002б – Е.А. Оглезнева. К вопросу об устой-чивости диалектных систем // Филология. 2. Сборник работ преподавателей и аспирантов АмГУ и Пекинского универси-тета. – Благовещенск: АмГУ, 2002. – С.31-33.

160. Оглезнева 2003а – Е.А. Оглезнева. Диалектные высказы-вания с ключевыми словами «раньше» и «сейчас»: лингво-культурологический анализ // Вестник Амурского государ-ственного университета. Вып. 20. – Благовещенск: АмГУ, 2003. – С.66-68.

161. Оглезнева 2003б – Е.А. Оглезнева. Современные русские говоры Приамурья как результат междиалектного взаимо-действия // Приамурье от первопроходцев до наших дней. Материалы региональной научно-практической конферен-ции. – Благовещенск: Амурский музей, 2003. – С.107-110.

162. Оленина 1999 – Оленина. Из наблюдений в области лек-сики одного из диалектов нижнего Амура // Филологический сборник. Вып.1. – Хабаровск, 1959.

163. Палагина 1981 – В.В. Палагина. Задачи изучения исто-рии сибирских говоров // Русские говоры Сибири. – Томск: ТГУ, 1981.

164. Пирко 2001а – В.В. Пирко. Об описании просторечия как функционального страта языка // Тезисы докладов 51-ой научно-практической конференции преподавателей и сту-дентов: В 2-х ч. Ч.1. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2001. – С.189-192.

165. Пирко 2001б – В.В. Пирко. О специфике формирования просторечной лексики в Приамурье // Музей – центры коор-динации краеведческой работы: Материалы международной научно-практической конференции. – Благовещенск, 2001. – С.166-169.

166. Пирко 2001в – В.В. Пирко. Региональная характеристика просторечия (на материале устной речи жителей городов Амурской области) // Мир языков и культура: Материалы международной научно-практической конференции. - Благо-вещенск: Изд-во БГПУ, 2001.- С.26-29.

133

167. Пирко 2002 – В.В. Пирко. Некоторые вопросы дерива-ции имен существительных разговорно-просторечного ха-рактера (регион Амурской области) // Материалы 52-й науч-но-практической конференции преподавателей и студентов: В 2-х ч. Ч.2. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2002. – С.108-112.

168. Пирко 2003а – В.В. Пирко. Смысловое наполнение раз-говорно-просторечных слов в Приамурье (временные срезы ХХ века) // Чтения памяти Е.П. Сычевского: Сборник докла-дов. Вып.4.: В 2-х ч. / Отв. ред. А.И. Донченко. Ч.2. –Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2003.– С.116-123.

169. Пирко 2003б (в соавторстве) – Словарная картотека Г.С. Новикова-Даурского / Подготовка к печати Л.В. Кирпикова, В.В. Пирко, И.А. Стринадко. - Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2003.- 199 с.

170. Пирко 2003в – В.В. Пирко. Просторечная лексика в сло-варной картотеке Г.С. Новикова-Даурского // Приамурье от первооткрывателей до наших дней. Материалы региональ-ной научно-практической конференции. – Благовещенск, 2003. – С.103-107.

171. Путятина 1968а – Л.Ф. Путятина в соавторстве с Ивано-вой Ф.П. См.: Иванова, Путятина 1968а.

172. Путятина 1968б – Л.Ф. Путятина в соавторстве с Ивано-вой Ф.П. См.: Иванова, Путятина 1968а.

173. Путятина 1968в – Л.Ф. Путятина в соавторстве с Ивано-вой Ф.П. См.: Иванова, Путятина 1968в.

174. Путятина 1972а – Л.Ф. Путятина. Система безударных гласных в двух типах старожильческих русских говоров Ок-тябрьского района ЕАО Хабаровского края // Вопросы грам-матики русского языка и диалектологии. – Хабаровск: ХГПИ, 1072. – С.208-212.

175. Путятина 1972б – Л.Ф. Путятина. Система гласных в окающем говоре старожилого населения Октябрьского рай-она ЕАО Хабаровского края // Материалы и исследования по сибирской диалектологии. – Красноярск: КГПИ, 1972.

134

176. Путятина 1973 – Л.Ф. Путятина. Система согласных в говорах русского старожилого населения октябрьского рай-она ЕАО Хабаровского края // Материалы и исследования по сибирской диалектологии. 1971. – Красноярск: КГПИ, 1973.

177. Путятина 1974а – Л.Ф. Путятина. Фонетическая система группы говоров старожилого русского населения Октябрь-ского района ЕАО Хабаровского края. АКД. – Красноярск: КГПИ, 1974. – 26 с.

178. Путятина 1974б – Л.Ф. Путятина в соавторстве с Ивано-вой Ф.П. См. Иванова, Путятина 1974.

179. Путятина 1978а – Л.Ф. Путятина в соавторстве с Ивано-вой Ф.П. См. Иванова, Путятина 1978а.

180. Путятина 1978б – Л.Ф. Путятина в соавторстве с Ивано-вой Ф.П. См. Иванова, Путятина 1978б.

181. Путятина 1983а – Л.Ф. Путятина в соавторстве с Ивано-вой Ф.П. См. Иванова, Путятина 1983а.

182. Путятина 1983б – Словарь русских говоров Приамурья / Сост. Иванова Ф.П., Кирпикова Л.В., Путятина Л.Ф., Шен-кевец Н.П.; отв. ред. Ф.П. Филин. – М.: «Наука», 1983.

183. Путятина 1984 – Л.Ф. Путятина. Два случая морфоноло-гических чередований в русских говорах Приамурья // Рус-ские говоры Дальнего Востока. – Хабаровск: ХГПИ, 1984. – С.81-87.

184. Путятина 1989 – Л.Ф. Путятина. Некоторые наблюдения над интонационно-ритмическими особенностями речи амур-ских старожилов // Народные говоры Дальнего Востока. - Хабаровск: ХГПИ, 1989. – С.3-10.

185. Путятина 1999 – Л.Ф. Путятина. Адвербиализация форм беспредложного творительного падежа существительных как функциональный процесс (на материале амурского ка-зачьего диалекта) // Современные проблемы филологии. – Хабаровск: ХГПУ, 1999. – С.34-38.

186. Рябов, Штейн 1959 – Н.И. Рябов, М.Г. Штейн. Очерки истории русского Дальнего Востока XVII – начала ХХ в. – Хабаровск: Хаб. кн. изд., 1958. [Гл.7 «Приамурье во 2 поло-вине XIX в.»].

135

187. Садченко 1989 – В.Т. Садченко. О некоторых особенно-стях синтаксиса русских говоров Приамурья // Народные го-воры Дальнего Востока. – Хабаровск: ХГПИ, 1989. – С.115-121.

188. Селищев 1988 – А.М. Селищев. Диалектологический очерк Сибири // Избранные труды. – М., 1988.

189. Сергеева 2003а – И.А. Сергеева. О соотношении фило-логического и энциклопедического принципов толкования значения слова (на материале «Словаря русских говоров Приамурья») // Материалы 53-й научно-практической кон-ференции преподавателей и студентов. В 3-х ч. Ч.2. - Благо-вещенск: Изд-во БГПУ, 2003. – С.273-278.

190. Сергеева 2003б – И.А. Сергеева. Картотека новых по-ступлений как база для переиздания «Словаря русских гово-ров Приамурья» // Приамурье от первопроходцев до наших дней. Материалы региональной научно-практической кон-ференции. – Благовещенск: Амурский музей, 2003. – С.95-98.

191. СКД 2003 – Словарная картотека Г.С. Новикова-Даурского / Подготовка к печати Л.В. Кирпикова, В.В. Пир-ко, И.А. Стринадко. Вст. ст. и ред. Л. Кирпикова. – Благове-щенск: Изд-во БГПУ, 2003. – 1999 с.

192. Слыхова 1983 – З.И. Слыхова. – Словарные статьи на Ф, Ц // Словарь русских говоров Приамурья / Сост. Ф.П. Ива-нова, Л.В. Кирпикова, Л.Ф. Путятина, Н.П. Шенкевец; отв.ред. Ф.П. Филин. – М.: «Наука», 1983. – С.313-314, 318-319.

193. Стринадко 2001 – И.А. Стринадко. Обращения в речи амурцев конца XIX – начала ХХ в. // Музеи – центры коор-динации краеведческой работы. – Благовещенск: Амурский музей, 2001. – С.169-171.

194. Стринадко 2003 – Словарная картотека Г.С. Новикова-Даурского / Подготовка к печати Л.В. Кирпикова, В.В. Пир-ко, И.А. Стринадко. Вст. ст. и ред. Л. Кирпикова.

136

195. Таловеров 1978 – Н.Е. Таловеров. Албазинские были. Поэма. Рукопись хранится в Албазинском краеведческом музее с августа 1978 г.

196. Хрестоматия 1980 – Хрестоматия по истории Амурской области. – Благовещенск: Хаб. кн. изд., 1980.

197. Черных 1953 – П.Я. Черных. Сибирские говоры. - Ир-кутск, 1953.

198. Шенкевец 1975 – Н.П. Шенкевец. О некоторых геогра-фических терминах в говорах Приамурья // Вопросы теории русского языка и диалектологии. – Хабаровск: ХГПИ, 1975. – С.152-166.

199. Шенкевец 1982 – Н.П. Шенкевец в соавторстве с Кирпи-ковой Л.В. См. Кирпикова, Шенкевец 1982.

200. Шенкевец 1983 –Словарь русских говоров Приамурья / Сост. Ф.П. Иванова, Л.В. Кирпикова, Л.Ф. Путятина, Н.П. Шенкевец; отв.ред. Ф.П. Филин. – М.: Наука, 1983. – 341 с.

201. Шенкевец 1988 – Н.П. Шенкевец в соавторстве с Кирпи-ковой Л.В. См. Кирпикова, Шенкевец 1988.

202. Шенкевец 1989 – Н.П. Шенкевец. Амурская область: Опыт энциклопедического словаря / Ред.-сост. Н.К. Шуль-ман; науч. ред. В.В. Воробьев, А.П. Деревянко [Коллектив авт. М.А. Буря, Н.В. Гриценко, Н.П. Шенкевец и др.] - Бла-говещенск, 1989. – 414 с. [Местные географические терми-ны].

203. Шенкевец 1991 – Учебная диалектологическая практика в условиях Приамурья: Методические рекомендации // БГПИ: Сост. О.Ю. Галуза, Л.В. Кирпикова, Н.П. Шенкевец. – Благовещенск, 1991. – 49 с.

204. Шенкевец 1995 – Н.П. Шенкевец в соавторстве с Кирпи-ковой Л.В. См. Кирпикова, Шенкевец 1995в.

205. Шенкевец 1997 – Н.П. Шенкевец. Выражается сильно амурский народ (наблюдения над амурскими устойчивыми сочетаниями слов/ // Тезисы докладов областной научно-практической конференции (Новиковских чтений). - Благо-вещенск: Амурский музей, 1997. – С.135-140.

137

206. Шенкевец 1999 – Н.П. Шенкевец. Наблюдения над диа-лектными фразеологизмами глагольного типа в говорах Приамурья // Ученые записки Благовещенского государст-венного педагогического университета, т.18. вып.2. - Благо-вещенск: Изд-во БГПУ, 1999. – С.176-185.

207. Шенкевец 2003 – Н.П. Шенкевец. Некоторые наблюде-ния над лексико-семантической структурой слов, называю-щих повышение рельефа в говорах Приамурья // Приамурье от первопроходцев до наших дней. Материалы региональной научно-практической конференции. – Благовещенск: Амур-ский музей, 2003. – С.110-115.

208. Шульман 1967 – Н.К. Шульман в соавторстве с В.М. Брысиной. Си. Брысина, Шульман 1967.

209. Шульман 1979 – Н.К. Шульман. Топонимика БАМа // БАМ – земля комсомольская. Панорама всенародной строй-ки, вып.5. – Хабаровск: Хаб. кн. изд., 1979.

210. Ячинская 1973 – Д.А. Ячинская в соавторстве с Клепиц-кой Н.А. См. Клепицкая, Ячинская 1973.


212. Ячинская, Клепицкая 1977 – Д.А. Ячинская, Н.А. Кле-пицкая. Виды глаголов и способы глагольного действия в говорах Приамурья // Вопросы грамматического строя рус-ского языка. – Хабаровск: Хаб. кн. изд., 1977. – С.147-159.





217. Ячинская 1988 – Д.А. Ячинская. Образование сложных существительных в русских говорах Приамурья // Сибирские говоры: Функционирование и взаимовлияние диалектной

138

речи и литературного языка. – Красноярск: КГПИ, 1988. – С.68-77.

218. Ячинская 1989 – Д.А. Ячинская. Наблюдения над осо-бенностями и функционированием служебных частей речи в русских говорах Приамурья // Народные говоры Дальнего Востока. – Хабаровск: ХГПИ, 1989. – С.85-92.

Словари и их условные обозначения

219. Слов. 1847 – Словарь церковнославянского и русского

языка 1847 г. 220. СД – В.И. Даль. Толковый словарь живого великорус-

ского языка, т.I-IV. – М., 1955. 221. СУ – Толковый словарь русского языка / Под ред. Д.Н.

Ушакова, тт.1-4. – М., 1935-1940. 222. СО – С.И. Ожегов. Словарь русского языка. – М., 1985. 223. АС – Словарь русских говоров Приамурья / Сост. Ф.П.

Иванова, Л.В. Кирпикова, Л.Ф. Путятина, Н.П. Шенкевец; отв. ред. Ф.П. Филин. – М.: Наука, 1983. – 341 с.

224. СРНГ – Словарь русских народных говоров / Под ред. Ф.П. Филина. Вып.1. – Л., 1965.

139

С О Д Е Р Ж А Н И Е

К 20-летию «Словаря русских говоров Приамурья»

(Вместо предисловия)……………………………………… 3

Л.В. Кирпикова К истории формирования русских говоров Приаму-

рья................................................................................................

9

Ф.П. Иванова К вопросу о коннотативной характеристике слова в ре-

гиональных словарях (в связи с подготовкой к переизда-нию «Словаря русских говоров Приамурья»)……………….

19

Л.В. Кирпикова О дефинициях и живом словоупотреблении…………….

26

О.Ю. Галуза Словарь одного говора как особый тип диалектного

словаря (к вопросу о проекте словаря албазинского говора Амурской области)……………………………………………

37

Н.П. Шенкевец Образные наименования человека в русских говорах

Приамурья и Сибири………………………………………….

43

Т.В. Назарова Образный мир народной идиоматики……………………

53

В.В. Пирко К проблеме составления «Словаря просторечия Амур-

ской области»………………………………………………….

60

Н.Г. Архипова Представления о болезни в народной языковой культуре

(на материале амурских говоров и фолькло-ра)……………............................................................................

68

О.В. Ладисова Критерии выделения межподсистемных лексических

лакун……………………………………………………………

77

140

Л.Ф. Путятина Коммуникативный аспект исследования региональных

особенностей русского языка (на материале казачьего диа-лекта Приамурья)……………………………………………...

82

Е.А. Оглезнева Социально-речевой портрет диалектоносителя (на ма-

териале речи М.В. Хлыстова, жителя с. Черновка Свобод-ненского района Амурской области)………………………..

85

В.В. Парунова Живое слово Приамурья…………………………………..

95

Н.Г. Архипова, Е.А. Оглезнева, Г.М. Старыгина Современные русские говоры Приамурья и фольклор:

из опыта полевых наблюдений………………………………

101

Литература по истории формирования русских говоров Приамурья и их изучению……………………………………

113

141

Народное слово Приамурья: Сборник статей, посвященный 20-летию публикации Словаря русских говоров Приамурья

План университета 2004 г.

Лицензия ЛР № 040326 от 19.12.1997 г.

Подписано к печати 14.10.04 Формат бумаги 60х84 1/16

Бумага тип. №1 Уч.-изд.л. 8,75

Тираж 200 экз. Заказ № 1267

Издательство Благовещенского государственного

педагогического университета.

675000, Амурская область, г. Благовещенск,

ул. Ленина, 104.

Типография БГПУ

Народное слово Приамурья: Сборник статей, посвященный...

Documents

Transcript of Народное слово Приамурья: Сборник статей, посвященный...