Денис Юрин «Одиннадцатый легион. Призраки подземелий» Издательство «ЭКСМО»

Серия «Боевая магия» Цикл «Одиннадцатый легион»

Книга в цикле 7 Тема на форуме «Создатели миров»

Аннотация Отправившись в подземный мир, чтобы спасти плененных вампирами друзей,

моррон Дарк Аламез неожиданно встречает давно погибшего приятеля, гнома Румбиро Альто. Много лет назад Альто вместе с другими боевыми соратниками Дарка ценой собственной жизни спас человечество. Верховное божество гномов, Великий Горн, воскресило своих сынов ради высокой цели: им предстоит сделать все, чтобы в руки шеварийских вампиров не попали тайные знания подземного народа. И теперь уже Дарк Аламез должен помочь гномам в этом нелегком деле…

ГЛАВА 1 То ли союзники, то ли враги Утро уже настало, хоть солнце пока не взошло. Небо заметно посветлело, а

туман, еще недавно окутывающий болото сплошной белесой пеленой, уже почти рассеялся. На стоянке небольшого отряда виверийских наемников было тихо. С крепостной стены, возле которой иноземцы-солдаты были вынуждены встать лагерем, также не доносилось ни звука. Ни для кого не секрет, что шеварийские

стражники самые ленивые в мире. Большую часть ночного дежурства они привыкли проводить в башне, насиживая бока возле камина, и выползали из натопленной караулки на промозглый утренний холодок лишь перед самым приходом обходящего посты дежурного офицера. По сравнению с их службой отдых виверийцев был сущим мучением. Непривычные к холодным, промозглым ночам здешних мест солдаты-южане спали, плотно прижавшись друг к дружке продрогшими телами вокруг еле тлевшего и уже вовсе не гревшего костерка. Озябшие часовые, стерегущие сон товарищей, кутались в едва доходившие до колен, слишком тонкие для шеварийского климата плащи и старались постоянно находиться в движении, круг за кругом обходя спящую стоянку. Они завидовали менее страдавшим от холода товарищам по оружию, которые перед тем, как устроиться на ночлег под открытым небом, опустошили все запасы вина, а именно: небольшой бочонок прокисшего керейского, выменянного у пройдохи-трактирщика на подслеповатую кобылу (чужеземцы тоже знали толк в торговом обмане); полдюжины бутылок какого-то мутного фруктового пойла, выигранного в карты у пехотинцев из второго сивикорского полка; и последние капли из походных фляг.

Кроме зависти пытавшиеся согреться ходьбой часовые питали и иное чувство. Это была ненависть, лютая ненависть не к врагу, а к их собственному командиру, не только подписавшему крайне невыгодный контракт с одним из шеварийских генералов, имени которого они не знали и не хотели знать, но и по чьей милости они этой ночью оказались в столь незавидном положении. Стареющий капитан и неукротимый сластолюбец утром прошлого дня слишком долго прокувыркался с дородными деревенскими простушками на сеновале, и их отряд вышел на марш только в полдень. Чтобы наверстать упущенное время и прибыть на место сбора к оговоренному в контракте сроку, он повел наемников кратчайшей, якобы ему хорошо знакомой дорогой через лес и, конечно же, заплутал. В результате отряд подошел к Удбишу не с юго-западной стороны, а с востока. Солнце к тому времени уже село, и поскольку по приказу шеварийского командования все перемещения вблизи военного лагеря с наступлением темноты были запрещены, солдатам пришлось обустроиться на ночлег здесь, на самой открытой и продуваемой всеми ветрами местности, да еще прямо возле зловонного рва и гиблых болот. Ближе к утру продрогшие до костей часовые были настолько озлоблены, что даже подумывали потихоньку избавиться от бездарного командира, вот только не знали, как бы обставить всё таким образом, чтобы убийство походило на естественную смерть во сне или на несчастный случай.

Ненависть — плохое чувство, и не только потому, что она порождает в сердцах злость и поедает изнутри. Ненависть настолько поглощает мысли, что строящий

коварные планы человек в какой-то мере слеп и не замечает многое из того, что творится вокруг. Троица часовых устала нахаживать круги по периметру стоянки и ненадолго собралась возле болота, чтобы обсудить возможность умерщвления командира, чья глупость и недальновидность рано или поздно, но должна была довести отряд до беды. Хоть туман уже окончательно рассеялся и видимость была довольно неплохой, перешептывающиеся заговорщики не заметили, как на покрытой какой-то неприхотливой водной растительностью и догнивающими отбросами мутной глади рва один за другим появились три небольших шара. На самом же деле внезапно всплывшие предметы далеко не идеально круглой формы были человеческими головами. Не проявили бдительности спорщики и тогда, когда трое пловцов по грязным, стоялым водам бесшумно выбрались на берег прямо возле одного из костров и, плотно прижимаясь к земле мокрыми, покрытыми не только водорослями, но и слоем какой-то липкой слизи телами, осторожно поползли в их сторону.

Обильно налипшая на одежду, лица и волосы грязь полностью стерла половые различия. Со стороны трудно было судить, являлись ли чужаки мужчинами или женщинами, но вот поблескивающие в их руках ножи да короткие мечи, чьи рукояти угрожающе возвышались над выгнутыми в напряжении спинами, не оставляли сомнений, что их намерения вовсе не мирные. Беглецы из Удбиша не собирались рисковать, потихоньку прокрадываясь мимо пока что занятых беседой часовых, ведь в любой миг одна из трех склоненных друг к другу голов виверийцев могла повернуться в их сторону. Схватка же с целым отрядом изрядно замерзших во сне и озлобленных внезапным пробуждением бойцов явно не входила в планы покинувшей город тайком троицы. О победе в этом бою не могло быть и речи; бегство же в сторону видневшихся на холме деревьев было крайне осложнено из-за пары туго набитых мешков из кожи, оставленных злодеями у самой кромки воды. С тяжелой поклажей на плечах им далеко не уйти, а бросать пожитки, по всей видимости, не хотелось.

Бесшумно обогнув ползком последний догоравший костерок, возле которого свернулись калачиками семеро солдат, перепачканные грязью пловцы приблизились к часовым практически вплотную. Три-четыре шага — небольшое расстояние для броска ножа, с него трудно промазать даже новичку в метании, однако злоумышленники поступили разумно и не стали рисковать. Ведь им оставалось только гадать, что же скрывалось под плащами жертв: простые теплые куртки, кожаные бриганты, кольчуги или кирасы? С такой близи предсмертных всхлипов можно было легко избежать, но грохот падения наземь или друг на друга закованных в стальные доспехи тел непременно перебудил бы весь спящий отряд.

Замерев на месте всего на пару секунд и даже не приподняв голов, злодеи обменялись знаками, а затем продолжили медленное продвижение ползком, пока почти не достигли ног так и не заметивших опасности наемников. Доведенным до отчаяния холодом и глупостью командира заговорщикам не суждено было узнать, кем были благодетели, мгновенно прервавшие их мучения тремя почти одновременными ударами ножей по защищенным лишь шарфами горлам.

Ловко подхватив обмякшее тело солдата, Дарк помог ему быстро и совершенно бесшумно достигнуть земли. То же самое проделали и его напарники из герканской разведки, однако их движения были не столь безупречны и, как следствие, не только привели к потере пары лишних секунд, но и чуть было не загубили всё дело. Ринва переоценила свои физические возможности и слишком резко рванула падающее тело на себя, в результате чего одетый в тяжелую кольчугу труп навалился на самоуверенную девицу всем своим весом и едва не сбил её с ног. К счастью, обошлось без беды. Каким-то чудом устоявшей на ногах разведчице все же удалось совладать с непосильным грузом и опустить его наземь. Крамберга же подвела неопытность. Дарку сразу стало понятно, что это был первый часовой, отправленный разведчиком в лучший мир именно таким образом. Сам удар ножа был хорошо поставлен, но вот последовавший за ним подхват тела вряд ли заслуживал хотя бы удовлетворительной оценки. Вместо того, чтобы прижать всё ещё дергающегося в конвульсиях виверийца к груди и, крепко обхватив его обеими руками, прервать предсмертные судороги, Крамберг зачем-то зажал ему левой ладонью рот (из которого всё равно не вылетело бы напоследок ни звука), а правой рукой почему-то вцепился в пряжку пояса, хотя обхватить мертвеца стоило на уровне груди. При этом обагренное кровью орудие убийства всё ещё оставалось в ладони разведчика, что, конечно же, не способствовало надежности захвата. Обмякшее тело жертвы навалилось на стоявшего сзади убийцу всем своим весом, а затем, повинуясь силе притяжения, заскользило по нему к земле и повисло на собственном ремне, кое-как еще удерживаемом тремя дрожащими, вот-вот должными разжаться пальцами недотепы. Напряженное тело Крамберга замерло в неестественной позе. Похоже, разведчик растерялся и не знал, что дальше делать, как не допустить губительного шума падения, означавшего для всех троих смертный приговор.

Хоть Аламезу и не хотелось помогать человеку, крайне разочаровавшему его в недавнем прошлом, но иного выхода не было. По воле судьбы он и люди фон Кервица стали теперь не просто союзниками, а соратниками. Ошибка одного грозила неминуемой гибелью всем троим. Бросив беглый взгляд и убедившись, что Ринва с грехом пополам, но всё же исправила свой просчет, моррон поспешил на выручку тому, кто вовсе был не достоин помощи. Еще совсем недавно, менее суток

назад, Аламез считал Крамберга одним из лучших бойцов в своем отряде, а на поверку тот оказался гнусным осведомителем, приставленным шпионить за ним. Схватив мертвое тело правой рукой за отворот кольчуги, моррон с силой рванул его на себя, а левой поддержал потерявшего в этот миг равновесие Крамберга. Через пару секунд горе-диверсант вновь твердо стоял на ногах, а чуть было не потревоживший сон воинов труп часового плавно опустился на землю.

«Жаль, одному пойти было нельзя… еще намаюсь», — с сожалением подумал моррон, отвернувшись от навязанных ему напарников, и, осторожно переступая с пятки на носок, направился к лесу. От всю дорогу смотревшей на него волчицей Ринвы слов благодарности было не дождаться, а от предателя Дарк их вовсе не желал. К тому же для выслушивания дифирамбов в свою честь Аламез предпочел бы совсем иное время и место. Тревожный сон виверийцев мог быть в любой момент прерван, притом не обязательно шумом или звуком, а всего лишь новым порывом стылого ветра. Достаточно было проснуться одному солдату, и в следующий миг поднялся бы на ноги весь отряд. Нужно было срочно уходить, что Дарк и сделал, оставив тяжелые мешки с провизией, одеждой и инструментами на попечение провинившихся недотеп. Слова ничего не значат; слова — это ветер, проносящийся мимо ушей и бесследно исчезающий в пустоте следующего мгновения. Если и выражать благодарность, то только делами, например отягчением собственных плеч тяжелой ношей. Таким образом, можно считать, что моррон вовсе не проявил неучтивости по отношению к спутникам, а, наоборот, помог им сделать правильный выбор между пустыми словами и вполне осязаемым делом.

Только взобравшись на вершину холма и опершись обеими руками на деревцо, Дарк позволил себе остановиться и оглянуться. Его горе-напарники правильно истолковали бессловесный намек и, взвалив на плечи мокрые мешки, уже начали медленно, сдерживая пыхтение и забавно переваливаясь, словно утки, с боку на бок, преодолевать крутой подъем. Особенно трудно приходилось Ринве. Казалось, огромная, явно непосильная ноша за спиной девицы должна была вот-вот раздавить, переломить пополам, как тростинку, ее стройную фигурку.

Благородный герканский рыцарь Дитрих фон Херцштайн, конечно, никогда не допустил бы, чтобы женщина так утруждалась; но только жаль, его поблизости не было. Все приличия, нормы и правила поведения и прочие так свойственные человеческой общности условности остались за крепостной стеной шеварийской столицы. Здесь же, на лоне природы, уже не было ни галантных кавалеров, ни хрупких прекрасных дам; здесь был моррон, отправившийся в опасный путь, чтобы спасти товарищей, и парочка ненадежных временных союзников из рядов герканской разведки, имевших весьма смутные представления о чести и

достоинстве. Если бы не общность интересов, то они уже давно вонзили бы ему нож в спину. Кроме парочки сомнительных личностей, еще имелись спящие у подножия холма враги и поджидавшая впереди неизвестность. Хоть Аламез и устал (один из мешков он тащил на себе до самой крепостной стены, а затем еще и волочил оба на веревке по дну рва), но он не стал бы поджидать обремененных поклажей спутников, а продолжил бы путь. Причина его вынужденной задержки была банальна — он просто не знал, куда дальше идти. Только Ринве было известно, где находится тайный проход в подземное логово клана Мартел; настолько тайный и, видимо, старый, что даже сами шеварийские вампиры о нем позабыли…

Новый порыв стылого ветра обрушился на стоянку виверийцев и принес с собой дождь, мелкий, противный и частый. Тысячи крохотных капелек бойко забарабанили по плащам и лицам спящих солдат, заставив многих открыть глаза, а некоторых даже приподнять головы и окинуть округу сонными взорами. Для спутников моррона природное ненастье чуть было не стало роковым, ведь к тому времени они добрались лишь до середины холма и были видны, как горошины на ладони. К сожалению, сами носильщики не подозревали об угрозе за спиной и были настолько поглощены борьбой с тянувшей назад поклажей, что совсем не оглядывались.

Положение вновь спас Дарк, вовремя присвистнув соловьем, чтобы привлечь внимание преодолевавших крутой подъем напарников, а затем подав им знак немедленно лечь на землю. При данных обстоятельствах это было единственно возможным решением. Даже если бы Крамберг с Ринвой, побросав ценные мешки, побежали бы к деревьям, то все равно не успели бы укрыться от арбалетных болтов. Как Дарк заметил (по нашивкам на плащах и иным армейским знакам), примерно треть наемников составляли отставные «тандальеры», бывшие еще в давние-предавние времена гордостью виверийских стрелков. Вооруженные не скорострельными, но практически бесполезными против щитов и брони луками, а тяжелыми, почти осадными арбалетами, «тандальеры» обычно выставлялись против атакующих кавалерийских отрядов. Бывало и так, что вовсе без защиты копейщиков или иной легкой пехоты. Отборные виверийские стрелки довольно успешно обстреливали быстро мчавшиеся прямо на них или кружащие по полю мишени. Ударной мощи их болтов вполне хватало, чтобы пробивать навылет боевые кольчуги всадников из легкой кавалерии на средней и даже дальней дистанции и превращать рыцарские латы в решето на малой и средней. Низкую скорострельность громоздкого оружия, используемого чаще всего на подставках-треногах, с лихвой компенсировали отточенное мастерство перезарядки и наличие у каждого «тандальера» двух, а то и трех арбалетов и стольких же помощников.

Пока мастера летящей смерти стреляли, подручные перезаряжали арбалеты, более напоминавшие миниатюрные переносные баллисты.

К счастью, покинув ряды регулярной армии и избрав путь вольных наемников, «тандар» с собой виверийцы не прихватили, но зато с обычными арбалетами и луками управлялись куда проворней обычных стрелков. Даже заспанные «тандальеры» со слезящимися, опухшими глазами и трясущимися от холода руками прервали бы жизнь бегущих прочь чужаков всего парой метких выстрелов, притом задолго до того, как живые мишени успели бы добраться до вершины холма. Единственный шанс выжить для спутников Дарка состоял в том, чтобы быстро залечь и, превозмогая страх, не двигаться. Их грязные, намокшие одежды, преимущественно темно-серого цвета, конечно, выделялись на фоне коричневой земляной насыпи, местами поросшей зелеными островками сорняков, но когда человек только проснулся и едва приподнял налитые тяжестью веки, то вдаль обычно не всматривается, и все, что находится дальше пяти-шести шагов, воспринимает как фон, причем неизменный, неподвижный. А любое движение, наоборот, мгновенно фокусирует взор проснувшегося и сигнализирует об опасности.

Задумка Аламеза удалась, хоть он и боялся, что всё так просто не обойдется. Поворочавшись с боку на бок и плотнее закутавшись в кое-как спасающие от холода и сырости плащи, виверийцы снова заснули. Отсутствие прохаживающихся между кострами часовых наемников ничуть не смутило. Инстинкты солдат ослабевают, когда отряд находится в глубоком тылу, и от бдительности стражи практически ничего не зависит. Ведь врагов поблизости нет, а мародеры-дезертиры и прочее разбойное отребье никогда не осмелится напасть на целый отряд, тем более заночевавший под крепостной стеной, то есть под прикрытием стрелков из городского гарнизона.

Убедившись, что последний из временно бодрствующих солдат вновь отдался чарам прерванного разыгравшейся непогодой сна, моррон взмахом руки подал знак продолжить движение и стал ждать, отнюдь не без злорадства наблюдая, с какими трудами и муками давался новым товарищам подъем. Крамберг то и дело падал, скользя на быстро намокшем земляном склоне; а Ринве, которой посчастливилось подниматься по участку, поросшему травой, не повезло в ином. Одна из лямок её заплечного мешка оборвалась, и чтобы удержать равновесие, девушке пришлось изрядно изогнуть стройную талию и переместить центр тяжести поклажи на правое плечо. Теперь красавица-шпионка уже не выглядела соблазнительно, и увидь ее именно в этот момент Грабл Зингер, уж точно не воспылал бы к ней похотливыми чувствами. Карабкаясь вверх, молодая женщина ковыляла, как древняя старуха; взопрела и раскраснелась, как деревенщина после

пятой бутылки крепленой настойки; пыхтела, как ёжик, и, судя по всё время шевелящимся губам, ругалась, как старый шкипер, сошедший на берег и обнаруживший, что сгорел его любимый бордель. Аламез не сомневался, что добрых две трети бранных слов и проклятий, слетавших с красивых пухленьких губок, адресовались именно ему, и только одна треть — мокрому склону, промозглой шеварийской погоде, лопнувшей лямке и прочим превратностям жизни. К собственному стыду, Дарк вынужден был признать, что его весьма забавляли мучения спутников, а желания им помочь вовсе не возникало.

Тщетные потуги Крамберга подняться наверх по скользившей под ногами земле были лишь малой платой за то предательство, что он совершил; за обманутое доверие как Дарка, так и всех погибших в неравном бою товарищей. Посланный на разведку, осведомитель фон Кервица постыдно бежал, а не погиб, как герканцы тогда полагали; трусливо отсиделся в укромном уголке огромного особняка, пока его соратники сражались со стражей. Трагедия вчерашнего дня перечеркнула крест-накрест всё хорошее, что видел Дарк в Крамберге, и продемонстрировала истинную сущность соглядатая из герканской разведки: сущность трусливой, двуличной, циничной твари, любящей лишь собственную шкуру и готовой бросить в беде доверявших ей людей. С компанией предателя Аламез был вынужден мириться, однако это не означало, что он простил и позабыл…

Путешествие в столь неприятном обществе Дарку претило, но, к сожалению, выбирать не приходилось. Только Ринва знала, куда идти, да и предупреждение фон Кервица было далеко не пустыми словами. Возвратись моррон один, и о жизни под маской рыцаря можно было бы смело забыть. Влиятельная персона из герканской разведки скорее всего терпимо отнеслась бы к гибели одного своего агента (конечно же, если бы другой подтвердил невиновность в ней Дарка) и уж точно отомстила бы моррону, вернись тот вовсе без спутников.

Первой отмучилась Ринва, хоть Аламез полагал, что победителем в потешном для него состязании по подъему на холм станет Крамберг, ведь он был физически сильнее, проворней, да и поклажа не преподнесла ему неприятного сюрприза. К тому же большую часть пути наверх мужчина лидировал, но на последнем, самом крутом и скользком, участке вдруг забуксовал, повалился на живот и в жалких попытках уцепиться хоть за что-то руками покатился назад. Впрочем, Дарк не был уверен, являлось ли происшествие досадной случайностью или искусным актом симуляции. Теперь моррон ожидал от Крамберга всего, даже такого на первый взгляд нелепого и бессмысленного, но на самом деле довольно хитрого и расчетливого поступка. Вряд ли Ринве, явно занимавшей в герканской разведке более высокое положение, понравилось бы, если он одолел бы подъем первым.

Тараканы, похоже, уже давно поселившиеся и основательно обжившиеся в голове у спесивой девицы, явно были против такой наглядной демонстрации физического превосходства подчиненного, да и к тому же мужчины. Возможно, Крамберг не желал наживать врага в лице любимицы фон Кервица и поэтому предпочел симулировать падение; но и не исключено, что он просто боялся оставаться с Дарком один на один даже на краткое время. Совесть разведчика, конечно же, не проснулась, но страх за собственную жизнь всегда бодрствовал. Видимо, обманщик не исключал, что бывший командир попытается ему отомстить за измену, причем вовсе не словами, а делом…

— Потешился, теперь потрудись, — с трудом проворчала запыхавшаяся Ринва, наконец-то взобравшись на холм и тут же сбросив под ноги Дарка мешок с порванной лямкой.

Похоже, за время подъема спутница исчерпала весь запас ругательств, а может, просто выговорилась и, утолив злость, сочла бесполезным перевоспитывать рыцаря, не привыкшего благородно оказывать помощь дамам. Как бы там ни было, но девушка приятно удивила Дарка, причем дважды. Во-первых, слух моррона не был оскорблен истеричными тирадами на повышенных тонах, и это обстоятельство не могло его не обрадовать. Во-вторых, только избавившись от измотавшей её поклажи, девушка не остановилась, не присела на траву, чтобы перевести дух, а, не тратя драгоценного времени, тут же продолжила путь и похромала, держась правой рукой за потянутую поясницу, в глубь леса.

Не дожидаясь, пока борющийся со скользкой землей всеми четырьмя конечностями Крамберг завершит подъем, Дарк взвалил на плечо мешок и, про себя отметив, что ноша действительно тяжела и неудобна, зашагал вслед за уже почти скрывшейся в кустах проводницей. Нести поклажу было гораздо труднее, чем прежде. Дело было даже не в том, что кожа мешка намокла, а лопнувшая лямка лишила возможности равномерно распределить вес переносимого груза. Моррон просто устал, и его телу нужен был отдых, причем чем раньше, тем лучше. Однако обстоятельства требовали немедля продолжить путь. Хоть троица путников успешно миновала стоянку виверийцев, но находилась еще в опасной близи от их отряда.

Руководствуясь довольно простой логикой, что уж лучше потихоньку идти с тяжелой поклажей на плечах, чем вначале немного посидеть, а потом с ней же быстро бежать, Дарк не стал останавливать слегка пошатывающуюся при ходьбе Ринву, а просто углубился за ней в заросли кустов. При этом он старался не только постоянно держать идущую впереди девицу в поле зрения, но и ступать за ней след в след.

* * * Ни для кого не секрет, что кавалеры пропускают вперед дам не только и не

столько ради соблюдения правил этикета, сколько для того, чтобы получить всестороннее представление об их фигурах. Такой мужской прагматизм присущ что низкородным простолюдинам, что знатным господам; только одни не видят смысла скрывать свои приземленные помыслы, а другие ханжески прячут похотливые желания под маской почтения и приличий. А когда женщина вовсе не потенциальный объект воздыханий, а соперник или враг, то идти следом за ней тоже выгодней, чем шествовать впереди. Во-первых, в этом случае можно не опасаться удара в спину, побега или иной непредвиденной неприятности; а во-вторых, за время даже непродолжительной прогулки позади человека о нем можно узнать многое.

Дарк шел за Ринвой не более четверти часа, но этого вполне хватило, чтобы он составил о спутнице представление как о разведчице, бойце и человеке. Ходить по лесу девушка худо-бедно умела, но ее навыки были весьма далеки от совершенства. Веток она не ломала, траву не приминала, отпечатков ног на мокрой земле не оставляла, и это можно было записать проводнице в плюс. Однако все остальные аспекты сложной науки выживания одиночки во враждебном лесу образовывали один огромный минус. Ринва двигалась шумно, не только непрерывно шелестя листвою да травой, но и не стесняясь чихать, кашлять, звучно сморкаться и иногда довольно громко, хоть и нечленораздельно, что-то бормотать себе под нос. К тому же проводница шла к цели по прямой и, беспечно пренебрегая мерами безопасности, всегда избирала самый короткий маршрут, чаще всего проходивший по открытой, хорошо просматриваемой и простреливаемой местности. Ни один охотник, разбойник, отшельник или иной лесной старожил никогда не осмелился бы на такую дерзость и предпочел бы окольную, более длинную тропу, но зато проходящую под защитой кустов и стволов деревьев.

В результате недолгого наблюдения Аламез пришел к выводу, что Ринва была агентом узкого профиля. Её не готовили ни для диверсий, ни для проведения полевой разведки, то есть для сбора сведений в непосредственной близости от вражеских войск. Ареалом её профессиональной деятельности являлся город, иные населенные пункты и окрестности дорог; одним словом, людные места, где можно было что-то разузнать, разговорив подвыпившего простачка; убить неугодного человека; или незаметно доставить тайное письмишко от шпиона хозяину и наоборот. Дарк не сомневался, что его неопытная в лесу спутница обладала целым рядом иных, ценных для агентов ее профиля навыков. Например: умела быстро сливаться с толпой; могла проникнуть куда угодно и ловко

спрятаться в пределах городских стен; безупречно говорила на парочке иноземных языков; а также обладала завидным красноречием и умением «влезать в душу».

А то обстоятельство, что в общении с ним девица вела себя, как неотесанный мужик, еще ничего не значило, ведь он никогда не рассматривался как объект получения ценных сведений.

Таким образом, Ринва являлась одним из тех агентов, которых разведка не считала «расходным материалом» и годами «растила» для выполнения ответственных поручений. Пока что невзлюбившая Дарка девица была лишь посыльной и, возможно, время от времени привлекалась для проведения несложных, вспомогательных операций, но впереди её явно ожидало большое будущее. Аламез не исключал возможности, что всего через пару-другую лет он может повстречать бойкую красавицу на одном из приемов или балов во дворце высокопоставленного иноземного вельможи или даже короля. Там она будет блистать красотой и поражать знатных особ остроумием, искусно притворяясь какой-нибудь баронессой или графиней. От её прагматичного, хищного подхода к жизни внешне не останется и следа. Она будет виртуозно исполнять роль безобидной барышни-цветочка, способной говорить и думать лишь о возвышенном и прекрасном: о рыцарской доблести да о извечно излюбленной теме всех витающих в облаках простачков — о высокой, красивой любви…

Одним словом, Ринва была опасным противникам, получившим уроки красноречия и притворства у лучших учителей Геркании. Доверять ей было нельзя ни в чем и никогда, что в большом, что в малом. Пока что, слава богу, спутница не видела необходимости завоевывать доверие Дарка, но моррон чувствовал, что этот момент вскоре настанет, и был настороже.

Что же касалось боевых качеств девицы-агента, то пока что Аламезу не довелось увидеть Ринву в бою; но он был уверен, что во время схватки его недоброжелательница не растеряется и не станет обузой. Во-первых, элитных агентов (а именно таким сотрудником герканской разведки девица в перспективе считалась) тренируют подобающим образом, обучая владеть всеми видами оружия от ломкого, тупого столового ножа до тяжелой кавалерийской пики. Во-вторых, разведчица уже продемонстрировала кое-что из того, что умела, ловко оглушив его в Верлеже, да и хладнокровно перерезав горло виверийскому часовому. И, в-третьих, красавица не просто обладала соблазнительной фигурой, а ее стройное, гибкое тело было в прекрасной физической форме. Идя позади, Дарк понял это по легкости походки изрядно уставшей девицы и по характерной отмашке рук, свидетельствующей о наличии под одеждой не хрупких костей, покрытых сверху нежной, тонкой кожей, а упругих мышц, возможно, по-мужски

рельефных. Продлись переход по лесу чуть дольше, моррон точно сделал бы еще парочку интересных наблюдений, но, к сожалению, настало время привала.

Ринва резко остановилась, так что идущий за ней по пятам моррон едва успел сбавить шаг и не сбить ее с ног. Если бы Дарк с тяжелым мешком за спиной упал на нее, то раздавить, конечно, не раздавил, но пару ребер девице точно сломал бы. Преисполненный негодования Аламез открыл было рот, чтобы озвучить упреки вперемешку с ругательствами, которыми уже наградил про себя неопытную проводницу, но в последний момент передумал. К чему учить того, кто завтра может стать врагом и чьи ошибки вскоре могут сыграть тебе на руку?

Так и не заметив, как рассердился едва не налетевший на нее моррон, Ринва с полминуты постояла неподвижно, важно держа руки в боки, стреляя хищно прищуренными глазками по сторонам и вслушиваясь в тишину леса, нарушаемую лишь пением птиц да тяжелым дыханием стоявшего у нее за спиной спутника. Вначале Дарку показалось, что застывшая, словно изваяние, девица сбилась с пути и пытается припомнить дорогу; потом он подумал, что Ринву что-то насторожило: то ли странный шорох, которого он не услышал, то ли быстро промелькнувшая между деревьями тень, которую он не заметил. Встревоженный поведением напарницы, моррон потянулся свободной рукой к мечу и уже приготовился сбросить ношу с плеч, но оказалось, что его опасения были напрасными. Девушка ничего подозрительного не увидела и не услышала, а просто остановилась, потому что устала, но перед тем, как присесть на мягкую, кое-где видневшуюся под ногами травку и растереть ладошками натруженные ножки, вдруг решила окинуть оценивающим взором окрестности. По мнению Аламеза, ей и утруждаться не стоило, местность была самой что ни на есть неподходящей для стоянки, пусть даже краткой, всего на несколько минут…

В радиусе десяти-двенадцати шагов деревья росли редко, а кустов и в помине не было. Из едва прикрытой мелкой, чахлой травкой земли уродливо торчали коренья, так что лечь на нее — только измучить бока. Сушняка, пригодного для разведения небольшого походного костерка, поблизости не виднелось, но зато сами путники были как на ладони. Пустившиеся в погоню за убийцами часовых виверийцы или просто прячущиеся в лесу от солдат злодеи могли незаметно подкрасться к ним сразу с трех сторон и пристрелить. А единственный путь к спасению преграждал простиравшийся впереди овраг, судя по тихому, монотонному шипению, доносившемуся из его глубин, кишащий лесными гадюками и прочими ползучими тварями. Будь воля Дарка, он не задержался бы на этом месте долее полминуты, но оспаривать решение ведущей его к цели спутницы моррон не стал; отчасти потому, что не хотел учить девицу, отчасти из-за

врожденной нелюбви к скандалам и прочей бессмысленной болтовне на повышенных тонах.

— Здесь Вильсета подождем. Местность открытая, мимо нас не проскочит, — усаживаясь на маленький островок травы, объяснила Ринва свой выбор места для стоянки и, даже не взглянув в сторону Дарка, сразу же принялась растирать натруженные конечности. — Ты б пока переоделся, что ль… Путь долгий. Обещаю, в мокрых шмотках еще набегаешься.

— А ты? Ты-то чего не торопишься тряпье скинуть? — спросил моррон, сбросив наземь мешок. — Неужто застынуть не боишься, иль у вас, у шпионов, зелья какие на этот случай имеются?

— Потерпи, на прелести мои нагие еще налюбуешься, — с презрением хмыкнула девица, но, по взгляду Дарка мгновенно сообразив, что, во-первых, ошиблась, а во-вторых, что так лучше впредь не шутить, добавила: — Мое барахло в другом мешке. И рада бы те компанию составить, да Вильсета придется обождать. Авось долго не проплутает.

К собственному стыду, Дарк вынужден был признать, что не помнил первого имени Крамберга, хотя ему почему-то казалось, что в отряде обманщик назывался другим, более походившим на герканское именем. От «Вильсета» же неприятно отдавало филанийским запашком. В памяти Аламеза тут же возникли не очень приятные картины из относительно недавнего прошлого, когда он только воскрес и практически вслепую, не понимая времени, в которое попал, блуждал по Альмире, пытаясь найти своих; когда он мог убить Фегустина Лата и тем самым избежать многих нынешних бед.

— Коль одежонку менять стесняешься, достань-ка флягу из мешка, — оторвал моррона от воспоминаний голос Ринвы, желавшей промочить горло, а заодно и немного согреться изнутри. — Она там сверху почти… прям под твоим тряпьем должна быть.

Немного удивленный, но вовсе не оскорбленный поспешным и голословным обвинением в стеснительности, Аламез решил из принципа доказать девице обратное. Всего за пару секунд справившись со слишком туго затянутым узелком мешка, Дарк опустился на колени и бойко взялся за ознакомление с его содержимым, выкладывая прямо на землю аккуратно сложенную одежду. Сам он вещи не собирал, так что даже загорелся живым интересом, во что же ему разведчица предлагала облачиться. Как правило, реальность скуднее и беднее фантазий. Этот случай, к сожалению, не стал приятным исключением из серого, печально-депрессивного правила обманутых ожиданий. Сначала Аламез извлек из мешка невзрачные темно-серые штаны, в каких обычно ходят крестьяне, но только пока еще чистые и не драные; затем достал стоптанные сапоги со сбитыми

подошвами, изрядно потрескавшиеся на местах сгибов. Остальные предметы нового гардероба также не удивили моррона ни изяществом, ни хорошим состоянием. Стираная-перестираная рубаха с открытым воротом, обмахрившимися рукавами и лоскутными заплатками на локтях да видавший виды плащ; благо что хоть с капюшоном, не с оборванными завязками и, судя по толщине грубой, неприятно покалывающей пальцы ткани, довольно теплый.

— Ну уж извиняй! Как-то не поспела в Удбише к портному сбегать, — не без злорадства рассмеялась Ринва, правильно истолковавшая причину огорченного выражения на лице моррона. — Но ты уж не печалься так! Щеголять-то в нарядах дорогих да красотищей мужской сверкать всё равно не перед кем! На ближайшее время я единственная баба, кою ты видеть будешь. А по мне ты убог и отвратен, что в одежонке, что без…

— Пойло держи! — прервал издевательства моррон, достав из мешка увесистую деревянную флягу и резко метнув ее прямо в лицо самодовольно ухмылявшейся девице.

Что бы ни говорили умники-пацифисты о вреде мести, но раздосадованному моррону, внезапно ощутившему себя объектом примитивного женского глумления, заметно полегчало сразу же после броска, хотя, несмотря на близкое расстояние, снаряд не достиг цели. Реакция Ринвы была намного лучше, чем Дарк предполагал. Правая рука разведчицы поймала на лету флягу, когда днище почти коснулось кончика ее носа.

— Попробуй еще раз, и я тя собственные уши сожрать заставлю! — грозно прошипела девица, уже не ухмылявшаяся, а искривившая красивое личико в гримасе ярости.

Дарк ничего не ответил. К чему слова, когда достаточно было мило-премило улыбнуться и послать раскрасневшейся от злости спутнице невинный воздушный поцелуй. Эта неожиданная выходка должна была заставить шутницу либо наброситься, либо замолчать, но в любом случае разведчица впредь поостереглась бы так топорно язвить и уничижать мужское достоинство. Ринва избрала второе. Она замкнулась в себе, отвернулась и нашла утешение в опустошении фляги, предоставив тем самым моррону возможность спокойно переодеться хоть в унизительно простую для рыцаря, но зато чистую и сухую одежду. Почему-то Аламез не сомневался, что для себя подручные фон Кервица прихватили куда более достойные сменные платья. Его таким своеобразным способом хотели унизить, а заодно и недвусмысленно намекнуть, что знают о его далеко не благородном происхождении. Парадокс ситуации и одновременно насмешка судьбы состояла в том, что именно в этом сотрудники герканской разведки глубоко заблуждались. Им было известно, что их спутник моррон. но неоткуда

было узнать, что до своего первого воскрешения Дарк был урожденным дворянином, вот только не герканским, а имперским.

Не столько желая досадить демонстрировавшей ему затылок обидчице, и уж вовсе не для того, чтобы проверить, насколько он соблазнительно смотрелся в неглиже, Дарк скинул с себя мокрое, зловонное и липкое после купания по гнилостным водам рва платье, но не спешил облачаться в приготовленную для него одежду. Утренний холодок жадно накинулся на разгоряченное, изрядно промокшее тело. С одной стороны, это было очень опасно, ведь морроны хоть и не люди, но, к сожалению, не избавлены от многих болячек, в том числе и простудных. Подхватить воспаление легких или застудить спину в самом начале похода было бы очень некстати. Однако, с другой стороны, холодный ветер приятно обдувал истосковавшееся по свежести, очень давно немытое тело Аламеза. Чтобы заглушить запах своей специфической крови, который прекрасно распознавали чуткие вампирские носы, моррону приходилось вот уже около месяца воздерживаться и от малых, и от основательных водных процедур. Он привык к слою грязи на коже и принюхался к едкому запаху собственного пота, но в душе его всё равно тянуло к свежести и чистоте. Жизнь несправедлива, и в ней ответственным людям частенько приходится делать то, чего они совсем не хотят, забывая о собственных пристрастиях, мечтах и желаниях. Так любителю чистоты приходится вести образ жизни грязнули, выслушивая по десять раз на дню незаслуженные упреки, которые, кстати, и колют его намного сильнее.

— Будь добр, оденься! Так куда ядреней смердишь! — оторвавшись на миг от фляжки, подала свой далеко не женственный и не нежный голосок Ринва, примерно на третьей-четвертой минуте «воздушной ванны» Дарка. — К тому же что-то Крамберг задерживается, надо его искать. Надеюсь, ты в непотребном виде по лесу шляться не собрался?

— А почему бы и нет? — решил поиздеваться Аламез, наслаждавшийся последними мгновениями освежающей прохлады. — Мы ж в лесу, а не в городе. Если кто вдруг и встретится, то только враг, и его все одно упокоить придется. Так какая разница, узрит он перед смертью мой упругий зад иль нет? Если ж ты за Крамберга волнуешься, то зря, матушка, зря… Мы с ним почти от самой границы вместе лесами прошли, успели друг к дружке и приглядеться, и принюхаться, да и видом обнаженного мужика ни меня, ни дружка твоего не смутить. Кто в походе хоть раз побывал, к приличиям снисходителен и безразличен…

— Ну-ну, как знаешь, — с напускным безразличием заявила Ринва, поднявшись с травы и без смущения повернувшись лицом к Дарку, — но только на твоем месте я всё же кое-что тряпочкой бы обвязала. Болтаться при ходьбе будет, да и вдруг зверя какого повстречаем. Еще, не ровен час, оттяпает гордость твою. А славным

герканским рыцарям негоже ни честь, ни «достоинство» терять… — добавила разведчица с ехидным смешком.

— Негоже, — кивнул в знак согласия Дарк, натягивая неприятно покалывающие кожу штаны, — как, впрочем, и милой барышне так пристально на рыцарское «достоинство» пялиться. Можно подумать, она настоящего рыцаря в жизни не видела…

Действительно, хоть Ринва и вела себя спокойно, внешне игнорируя соседство обнаженного мужчины, но тайком косяка на него всё же давала, оценивая, однако, Дарка не столько как представителя противоположного пола, сколько как бойца. Тех потаенных мест на мужском теле, куда женщины при случае прежде всего смотрят, беглый взор Ринвы почти и не касался, но зато несколько раз пробежался по крепкому торсу моррона и его сильным, хоть и не устрашающим горой мышц рукам, а затем сразу перескочил на колени и икры, оценивая выносливость ног. Девица поддалась соблазну и не смогла удержаться от изучения тела потенциального конкурента, а быть может, в скором времени и врага. Однако Аламез отдал ей должное — исследователь в юбке провел осмотр быстро, деликатно и практически незаметно; с напускным безразличием, достойным очень высокой оценки.

— Идти нам долго еще? До полудня на месте будем? — сменил тему разговора моррон, с трудом натянув жмущие, явно маловатые ему сапоги и начав облачение в грубую, сшитую, похоже, из мешковины рубаху.

— Уже не знаю. — Спутница пожала плечами в ответ. — Всё зависит от того, как долго Вильсета проищем. Ладно, коль дурень заплутал, а если врагам в руки попался?

— Исключено, — уверенно заявил Дарк, засучивая до локтей мешавшие свободному движению рук рукава. — У меня в отряде он одним из лучших был. В лесу толк знает… — встал на защиту своего бывшего солдата командир, а затем не удержался и, сам не зная зачем, добавил: — В отличие от тебя.

Есть вещи, которые никогда нельзя говорить, чтобы не нажить смертельного

врага: ругать при матери ее взбалмошного, дурно воспитанного ребенка; ставить под сомнение красоту самовлюбленной «серенькой мышки»; и констатировать явный факт заигравшейся в воительницу и шпионку барышне, что она не разбирается в азах воинского мастерства. Аламез знал это и довольно долго сдерживался, но все же под конец не смог пересилить себя и в результате безвозвратно испортил кое-как балансирующие на условной отметке «прохладно нейтральные» отношения с той, с кем ему еще предстояло проделать долгий и опасный путь под землей.

Ринва ничего не сказала в ответ, и это было плохо, очень плохо. Ее лицо превратилось в неподвижную бледную маску, мышцы шеи напряглись, а губы слились в одну тонкую, идеально прямую линию. Про взгляд же любимицы фон Кервица не стоило и говорить, он обжигал моррона лютой ненавистью и усилившимся во сто крат от нанесенной обиды презрением. Нервно подергивающая пальчиками правая ладонь девицы пока еще не легла на рукоять меча, но уже теребила тоненький поясок и вот-вот могла быстро скользнуть в сторону ножен.

Дарк испугался, притом довольно сильно. Однако учащенно забившееся сердце в его груди преисполнилось страхом отнюдь не за собственную жизнь. Рыцарь не сомневался, что легко справится с тщетно пытавшейся испепелить его гневным взором соперницей всего за несколько минут, но не был уверен, что сможет скрестить мечи аккуратно, то есть не убив и не причинив ощутимых увечий. В последнее время Аламез довольно редко имел дело с противниками; гораздо чаще ему попадались враги, которых приходилось уничтожать, а не деликатно обезвреживать, притом желательно без крови и с минимальным числом ушибов. Девица была настроена серьезно и не думала отступать (хотя, к счастью, пока еще и напасть не решилась). Если бы началась схватка, то легкое ранение ее вряд ли успокоило бы, а среднее или тяжелое, даже без последующего за ним смертельного исхода, привело бы к трагичным последствиям. От спасения плененных вампирами товарищей Дарку пришлось бы отказаться, да и в Герканию ему можно было бы не возвращаться, по крайней мере в ближайшие двадцать-тридцать лет, то есть пока покровительствующий Ринве фон Кервиц не состарится и не уйдет на покой.

Мозг моррона быстро просчитал ситуацию и пришел к прискорбному выводу, что самый верный способ исправить незавидное положение дел — извиниться; извиниться за правду, которую он неосмотрительно осмелился озвучить вслух. Это была бы жертва во имя благого дела; мощнейший удар по собственному самолюбию с непредсказуемым числом удручающих последствий, которые должны были обрушиться на его голову в ближайшем будущем. Но ради соклановцев, ради тех, кто был ему дороже, чем обычным людям кровная родня, моррон был готов на нее пойти.

Дарк уже открыл было рот, чтобы пролепетать жалкие извинения и возненавидеть за них себя, но от этой незавидной участи его избавил внезапно появившийся из-за деревьев Крамберг; окровавленный, пошатывающийся, в разодранных одеждах, но почему-то глупо улыбающийся и довольный.

— А вот и мы, — заплетающимся, будто у пьяного, языком возвестил Вильсет о собственном прибытии, но почему-то во множественном числе.

— Кто «мы»? — мгновенно позабыв об обиде, спросила Ринва. — И где, черти тя задери, ты вообще шлялся?

Так уж вышло, что Крамберг появился у девушки за спиной, а иначе бы она этих вопросов не задавала. Стоявшему лицом к разведчику Дарку сразу стало понятно, в каких нелегких и опасных трудах провел парень последнюю четверть часа. Крамберг еле стоял на ногах, но это ему не мешало утруждать руки еще большей, чем ранее, поклажей. Окровавленный и ободранный воин медленно продвигался в сторону спорщиков, волоча за собой одной рукой столь же полный, как и прежде, вещевой мешок, а другой — два только что отделенных от туши, оставляющих на земле кровавый след кабаньих окорока.

Говорят, что дуракам везет; что поразительное везение компенсирует им недостаток мозгов. Вильсет глупцом вовсе не был, но удача улыбнулась ему целых три раза подряд. Разведчику посчастливилось натолкнуться на добычу в лесу, из которого по причине близкого расположения шеварийских войск уже давно разбежались все звери, за исключением разве что привыкших к такому тревожному соседству гадюк, ежей да юрких полевых мышек. Крамберг хоть и пострадал, но отделался легкими ранениями в схватке один на один с грозным лесным зверем, охотиться на которого, как и на медведя, было принято большими группами, со сворой собак, да еще и не покидая седла. Рассвирепевший кабан (а это животное мгновенно приходило в ярость, когда боролось за свою жизнь или защищало свои угодья) мог покончить с пешим охотником всего одной напористой атакой, всего одним стремительным и мощным ударом — повалить его наземь с разбегу, подмять под себя и мгновенно распороть брюшину острыми клыками. Вильсет выжил, хоть, судя по его плачевному виду, явно подвергся нападению зверя, и в этом состояло его второе везение. Ведь если бой человека с кабаном начался, то кто-то непременно станет пищей другого. Дикий лесной свин никогда не отступает и не дает врагу бежать. Ну и, в-третьих, Крамберг как-то умудрился дотащить часть добычи, причем вместе с мешком. Немногие решились бы в походе на такую растрату сил после уже пережитого, да еще в свете того, что им впереди предстоял полный трудов день.

Видя, что спутники позабыли о распре и двинулись ему на помощь, Крамберг бросил тяжелый груз, а затем, пройдя еще пару шагов, со вздохом облегчения повалился на траву и сам. Ринва склонился над ним и попыталась приподнять, но Вильсет устало замотал головой, подавая тем самым сразу два знака: что с ним всё в порядке и чтоб его ненадолго оставили в покое.

— Что делать-то будем? — к удивлению Аламеза, решила обратиться к нему за советом Ринва. — Привал или дальше идем? Раны не серьезные, но он измотан и…

— Поступим так, — перебил девушку Дарк, конечно же, прекрасно понимая, что она хотела сказать. — Передышка нужна, но оставаться надолго здесь опасно, так что придется с силенками собраться, поднапрячься и уж до места дойти. Провизию бросать не стоит, жратва никогда лишней не бывает. В мешках, как я понимаю, тоже ничего ненужного нет, но облегчить их всё же можно… Коль вы с Крамбергом переоденетесь, то чуток полегче нести станет, да и дружок твой за это время отдохнет. Я его знаю, он быстро оклемается. Со своей же стороны, так уж и быть, обещаюсь, тоже носильщиком побыть, — добавил Аламез со смешком, — хоть и не рыцарское то вовсе дело.

— Ишь, холопку себе нашел! Ишь, барин выискался! — огрызнулась Ринва, смачно сплюнув, к счастью, в сторону, а не под ноги Аламеза, а затем, преисполненная презрением, отвернулась. — Быть по-твоему! Дело говоришь. Но только учти, Вильсету изрядно досталось, больше одной ляжки свинючьей он не потащит. Остальное — наша забота!

— Кабаньей… кабаньей ляжки, — поправил спутницу Дарк. — Не стоит путать вольного и грозного лесного зверя с его жалким домашним сородичем! Это всё равно что тебя девицей считать; робким, невинным и чистым созданием…

В то утром с Дарком творилось что-то неладное. Его обычно послушный, а вовсе не дерзкий язык упорно взялся бороться за независимость от головы и основательно преуспел в этом начинании, то и дело ставя хозяина в очень неприятные положения.

— Ты прав, полностью прав, — как ни странно, спокойно и даже с очаровательной улыбкой отреагировала Ринва, хоть оскорбительное сравнение просто не могло ее не задеть. — Так, не будем попусту терять время!

Когда женщина кричит и осыпает голову провинившегося мужчины обидными словами, это еще полбеды. Другое дело, когда она берется мстить, то есть от слов переходит к делу. Затаившая злобу представительница слабого пола чаще всего свершает возмездие молча и очень жестоко. Она расчетливо наносит сокрушительный удар по самому слабому месту мужчины, и только немногим удается его достойно выдержать.

Вместо того чтобы сперва извлечь из второго мешка чистую одежду, а затем, скромно зайдя за деревцо, по-быстренькому переодеться, Ринва без стеснений принялась скидывать грязное платье прямо перед Дарком, при этом вызывающе смотря ему в глаза и победоносно ухмыляясь. Взору никак не ожидавшего такого наглого поступка и поэтому не успевшего вовремя отвернуться Аламеза предстал прекрасно сложенный девичий стан с пышными верхними округлостями, с

заманчиво влекущими нижними и всеми остальными плотскими прелестями, достойными внимания и высоких похвал. Мгновенно возникшее у моррона желание не могло не отразиться на его раскрасневшемся лице. Это весьма обрадовало жестокосердную мучительницу, лишь дразнившую спутника, но вовсе не помышлявшую о близости; игриво позволившую собой полюбоваться и прекрасно знавшую, как тяжело обидчику будет осознать недоступность соблазнительной награды. Ринва была абсолютно уверена, что как бы Дарк ни разгорячился, но он никогда не применил бы грубой физической силы для достижения сладкой цели. Красавица чувствовала свою безнаказанность и поэтому откровенно издевалась, нанося беззащитному перед ее чарами мужчине один болезненный удар за другим.

Для начала она обнажилась, затем, призывно, но не вульгарно покачивая на ходу бедрами, прошествовала к мешку, где приступила к последнему, самому эффектному акту воздействия на мужчину. Вместо того, чтобы скромно присесть возле мешка, Ринва принялась развязывать его тесемки, нагнувшись, да еще развернулась специально так, чтобы глазам Аламеза предстал наилучший, наиболее впечатляющий вид на ее молодое, соблазнительное тело. Практически разведчица размахивала красной тряпкой перед носом быка, вдвойне наслаждаясь от осознания, что жертва «стреножена» и сколько бы она, точнее, он, ни злился, ни «пускал из ноздрей пар», а сделать ровным счетом ничего не мог.

Неизвестно, чем бы закончилось это непристойное, издевательское представление, да только Дарку внезапно пришел на помощь Крамберг, за что Аламез ему был очень признателен.

— А все-таки прав был Генрих. Задница у тя уже не та стала… — с сочувствием изрек Вильсет. — Снизу чуток подвисает, да и бочишки слегка одрябли. Те б, мать, поменьше сладостей жрать, да и наклончики-поклончики поделать бы какие не помешало.

— Заткнись, подранок, пока рожа цела! — со злостью прошипела Ринва, пронзив взявшегося так не вовремя критиковать ее фигуру Крамберга полным ненависти взором. — Еще одно слово из пасти твоей поганой вывалится, и я ее до ушей растяну!

— Всё, молчу-молчу. — В знак примирения и признания собственной ошибки Вильсет поднял обе руки вверх. — Ты самая лучшая, самая красивая… Смотреть на тебя одно наслаждение!

Любая романтическая фантазия — всего лишь плод воображения, господствующий над разумом лишь до тех пор, пока манящие зрительные образы не обрели форму обычных слов. Стоило чаровнице заговорить, как сладостные чары, окутавшие мозг моррона, тут же развеялись. Звуки грубоватого и

резковатого для женщины голоса Ринвы разогнали призрачный туман мужской фантазии, а говоря проще, сбили соответствующий настрой.

— Ты ошибаешься! Задница у Ринвы в порядке, да и на остальное грех жаловаться, — произнес Аламез отрешенно и холодно, словно конюх, только что проведший осмотр выставленной на торги кобылы, а затем, улучив момент, когда девушка склонилась над мешком и не смотрела в их сторону, беззвучно прошептал Крамбергу «спасибо» и кивнул в знак признательности. — А тебе, Вильсет, тоже не мешало бы барахлишко с плеч рваное скинуть да в новое приодеться. Раз полегчало, раз отпыхтелся, нечего бездельничать! Если я непонятно выразился, так более доходчиво изложу. Место здесь ненадежное, до лагеря врагов рукой подать. Того и гляди, какие-нибудь заплутавшие шеварюги нагрянут. Мало тя кабан подрал, хочешь еще для полноты ощущений и остроту армейских клинков шкурой опробовать?

Сообразив, что все её усилия были сведены на нет неуместным вмешательством коллеги, вдруг с чего-то решившего проявить мужскую солидарность, а быть может, элементарно завоевать за ее счет доверие уже раз преданного им рыцаря, Ринва лишила движения своего тела былой неспешности, плавности и пластичности. Быстро найдя в недрах мешка свою одежду, она тут же разогнулась и, далеко не по-женски переваливаясь с боку на бок, отошла от мужчин подальше и стала одеваться. Она не прятала от мужчин свои прелести, но уже более не преподносила их соответствующим образом.

Как и предполагал Аламез, экипировка разведчиков была куда лучше его простецкого одеяния. Оба спутника облачились в удобные и добротные темно-зеленые костюмы и закутались в такого же цвета плащи, делающие хозяев неприметными на фоне лесной растительности. К тому же, как моррон мимолетно заметил, подкладки их плащей были одинаково серыми с черными разводами, что очень подходило для незаметного передвижения по скалистой местности или там, где из-под земли выступали наружу горные породы. Было ли это случайным совпадением или нет, Дарк не знал, но в скором будущем у него имелся шанс это проверить.

В результате продлившихся не долее трех минут сборов походные мешки похудели примерно на треть, что, конечно же, не могло не обрадовать. Однако общий вес ноши моррона стал еще больше, ведь теперь Аламезу пришлось нести не только неудобный мешок с порванной лямкой, но и положить на другое плечо теплую, покрывшуюся кровяной коркой кабанью ногу. Этот добавок был не очень тяжелым, но неприятно липким и ароматно пахнущим, не позволяющим думать ни о чем ином, как о скором привале и сытном обеде. Чувствующему, что у него в животе призывно бурчит и покалывает, Дарку оставалось только надеяться, что их

проводница хорошо запомнила дорогу и приведет их небольшой отряд ко входу в подземелье еще до полудня, притом этого, а не следующего дня. Пару-тройку часов обходившийся почти без еды уже несколько суток Аламез еще мог бороться с пожиравшим его изнутри голодом и со сводящим с ума запахом свежего мяса. Но потом… потом он за себя не поручился б и, возможно, принялся бы жадно обгладывать мясную ношу сырой, притом прямо на ходу и на глазах удивленных спутников.

ГЛАВА 2 Подвох так подвох Даже простые задачи могут оказаться непосильными, когда ты устал, тело ноет,

а в голове бродят лишь мысли о весьма приземленных вещах, таких, как отдых, еда и сон. Целых два долгих часа троица путников медленно продвигалась сквозь заросли на удивление густого леса, мечтая не столько завершить переход, добравшись до конечной точки маршрута, сколько быстрее устроить привал. Проголодались и устали все, а не только моррон, но, к сожалению, подходящего места для стоянки не попадалось. Ринва, как назло, то вела их через болото, то заставляла пробираться через гниющий бурелом, безжалостно отдавая и себя, и путников на съедение облепившим их с ног до головы комарам да прочим разновидностям кровососущих иль плотоядных мошек. В такой сырой, кишащей мелкими паразитами местности мог остановиться либо человек с дубленой кожей, либо провинившийся монах, которому вздумалось наказать свою плоть за греховные влечения, причем способом куда более изуверским и болезненным, чем традиционное хлестанье плёткой по спине.

Наверняка ко входу в подземелье имелся и иной, куда менее трудный и сырой путь, однако проводница избрала именно эту дорогу, и Дарк понимал почему. Ринва знала, что на болота никто не ходил, и это было самой лучшей гарантией, что лишняя кровь не прольется. Несмотря на то что ноги путников промокли аж выше колен, а их кожа нестерпимо зудела от множественных укусов, они шли уверенно и довольно быстро, не озираясь по сторонам и не боясь нежелательных встреч. Любой человек, повстречавшийся им в лесу, был бы врагом, и его, как ни прискорбно, пришлось бы убить, даже пошедших по грибы да по ягоды деревенских детишек иль девок.

У такого жестокого поступка была бы веская причина, ведь у всех без исключения простолюдинов, чья жизнь текла мирно, вдали от войн и междоусобных разборок, имелась одна общая и очень дурацкая черта — совать носы в чужие дела и предпринимать агрессивные действия, руководствуясь наиглупейшим принципом: «Как бы барин не осерчал!» Поведав о чужаках,

замеченных ими в лесу, крестьянки всполошили бы всю деревню. Мужики непременно взялись бы за вилы да топоры и поспешили бы устроить облаву, поскольку боялись… смертельно боялись, что в противном случае их господин может сурово наказать за бездействие. Трусливо прятаться или воевать с деревенскими мужиками, прочесывающими лесные окрестности шумной толпою, ни разведчикам, ни Аламезу не хотелось. Это сомнительное со всех сторон развлечение не только отсрочило бы желанный привал на неопределенное время, но и могло привести к более плачевным последствиям. К охоте на чужаков скорее всего чуть позже присоединились бы войска или вооруженные слуги здешнего господина. В случае, если троице не удалось бы должным образом замести следы, крестьяне под землю не полезли бы, а вот солдаты иль наемники осмелились бы. В общем, Дарк вовсе не винил Ринву, поведшую их таким трудным, малоприятным, но безопасным путем. Будь он на ее месте, то избрал бы тот же самый нехоженый маршрут через дебри да болото.

К счастью, всё в жизни рано или поздно заканчивается, в том числе мучения и боль. Мучения из-за крошечных зудящих по всему телу ранок, оставленных жалами хищных насекомых, и боль деревенеющих от ноши мышц. Выбравшись из очередного завала мертвых деревьев, густо покрытых плесенью, мхом и разбухших от пропитавшей их сырости, путники, к великому их удивлению, оказались не на поляне и не в чаще, а на заброшенной дороге. Дарк никогда не видел, чтобы лесные пути мостили булыжниками, да еще так аккуратно, стык в стык подгоняя почти одинаковые по размеру камни. Поразило это необычное зрелище и Крамберга, выразившего свое удивление тихим присвистом, а вот Ринва осталась невозмутимой.

По всей видимости, девушка вовсе не заплутала и уже ранее бывала на этом старом тракте, идущем невесть куда через мертвый лес да гиблое болото. Уверенно ступив на булыжники, обрамленные проросшей между ними травой, проводница ни на миг не замедлила шага, а уверенно пошла вперед, звучно стуча по камням подкованными подошвами сапог. Мужчинам лишь оставалось безропотно последовать за ней, надеясь, что не удосужившаяся дать объяснения девушка действительно знает, куда их ведет, и что конец пути их не разочарует.

Несмотря на покрытие, находившееся ещё в довольно сносном состоянии, дорога явно была давно заброшена, причем люди покинули эту округу весьма поспешно. На заваленной гниющими ветками обочине нет-нет да попадались обломки перевернутых набок телег, вросшие в землю поломанные колеса да кучи всякого барахла, основательно проржавевшего, обветшалого и сгнившего. Чем когда-то были предметы, из которых состояли завалы, и сколько они здесь пролежали, трудно было определить. Время и сырость изрядно потрудились над

домашней утварью, предметами обихода, инструментами, товарами и одеждой, образующими сейчас горки жуткого, ржаво-гнилого месива, разлагающегося на обочине в течение десятков лет, а быть может, и целой сотни. Единственное, чего не было видно среди отвратного хлама, так это человеческих костей, что не могло не обрадовать.

— Слышь, а куда ты нас завела? — еще только ступив на дорогу, пытался расспросить девушку Крамберг, но не получил достойного ответа.

— Скоро узнаешь, — бросила Ринва на ходу, не обернувшись и даже не замедлив шаг.

Дарк не любил людей, дающих на четкие вопросы уклончивые ответы и таким образом пытающихся либо показать утонченность своего ума, либо создать вокруг свой персоны ореол таинственности. Однако спутница заслужила его прошение, ведь её «скоро» не растянулось на целый час, а продлилось всего пару коротких минут. Мощеная дорога закончилась неожиданно, резко оборвалась, заведя путников на небольшую возвышенность. В первые мгновения Аламезу показалось, что какой-то незаметно преследовавший их группу колдун отважился применить свои чары. Он раздвинул деревья, образовав посреди густо растущего леса неестественный островок пустоши, поросшей высокой травой и диким кустарником, а затем, наверное, чтобы нагнать на странников страху, поднял на поверхность земли из её недр три огромных, но почему-то гладко обтесанных обломка скального монолита.

Резкое изменение местности произвело сильное впечатление на сопровождавших девицу мужчин, поэтому и вызвало такие нереальные образы у Дарка и Крамберга. Однако не прошло и пары секунд, как быстро проанализировавший непривычную картину мозг отверг возможность какого-либо магического вмешательства и выдал весьма банальное заключение. Увиденное ими вокруг существовало реально, а не являлось иллюзией, причем и само пустое пространство среди лесного массива, и нагромождение на нем больших камней были делами рук человеческих. Ринва привела их на старую вырубку, посреди которой уныло возвышался выложенный из отесанных обломков подземной породы вход в заброшенную шахту. Видимо, когда-то давно согнанные к месту подземной добычи каторжники расчистили этот участок леса, вырыли шахту, укрепив её стены да своды подручными средствами, то есть не только стволами срубленных деревьев, но и тем, что ими было поднято из недр земли; а затем провели дорогу, чтобы удобней и быстрее вывозить руду или россыпь драгоценных каменьев.

Что же случилось потом и по какой причине шеварийцы забросили прииск, оставалось только гадать. Возможно, произошел обвал, и подобраться к

подземным залежам горняки уже не смогли; а может быть, на работавших глубоко под землей каторжников напали какие-нибудь диковинные твари. За последующие годы забвения погрузочная площадка перед шахтой поросла травой, кустарниками и тонкими и невысокими ростками молодых деревьев. Медленно, но верно лес возвращал себе отобранное у него людьми пространство.

— Вот и пришли, — оповестила Ринва, остановившись шагов за десять до смотревшего на них пугающей чернотой входа в шахту, и тут же сбросила наземь оттянувший плечи мешок. — Бывший золотой прииск герцога Анкоринга Мервиса, двоюродного дяди шеварийского короля. Нам сюда! Вижу по роже твоей недовольной, вопросов много имеется… — не без издёвки и с ухмылкой, изуродовавшей красивое лицо, обратилась девушка к Аламезу, — но ты с ними уж погоди. Дай глупой бабе сперва отдышаться и пожрать! Кстати, тя это тоже касается. — На этот раз Ринва пригрозила пальцем Крамбергу, уже открывшему было рот, чтобы что-то спросить. — Лучше поди сушняка натаскай, а я уж, так и быть, жратвой займусь. Знаю я вас, мужиков, прям целиком окорок на вертел насадите, даж шкуры не ободрав…

С последним утверждением можно было поспорить, хотя и не стоило. Дарк не

видел смысла ссориться из-за пустяков, да и с предложенной очередностью действий был согласен. Сперва следовало дать уставшим телам отдых, а уж затем, на сытый желудок и свежую голову, задавать вопросы, выяснять сомнительные моменты и строить планы на ближайшее будущее. Конечно, моррону показалось более чем странным, что заброшенный прииск, куда они пришли, имел какое-то отношение к старой системе подземных ходов под столицей, соединявших дома шеварийских вельмож с главным оплотом клана Мартел. Однако он, как ни странно, в этом вопросе поверил бы словам Ринвы, что бы она ни сказала. Врать и тянуть время было не в интересах как смертельно больной проводницы, надеявшейся в логове вампиров найти противоядие от своего диковинного недуга, так и пославшей её вместе с Крамбергом на опасное задание герканской разведки. Одним словом, раз Ринва привела их именно сюда, значит, так было надо; значит, это имело какой-то смысл, пусть даже пока и не совсем понятный.

Последовав примеру спутницы, Дарк сбросил с плеч поднадоевшую ношу и тут же перевел свое тело в горизонтальное положение, благо что трава здесь была не чета той, что на прошлом месте стоянки: мягкой, душистой и чистой. Моррон стал единственным, кто бездельничал; его же компаньоны хоть и непонимающе переглянулись, но дружно и, главное, безропотно взялись за работу. Крамберг отправился в лес за сухими ветками, а Ринва, пару раз искоса посмотрев на вальяжно развалившегося лентяя, но так ничего ему и не сказав, принялась

расчищать место для костровища, вырывая траву и иную поросль прямо голыми руками. Наверное, она ожидала, что рыцарь всё же проявит благородство и поможет ей, но ошиблась. Аламез остался безучастен к ее нелегким трудам и даже закрыл глаза, давая тем самым понять, что заслужил право на отдых; заслужил его хотя бы тем, что подобно огромному, могучему крабу тащил за собой оба мешка по дну зловонного рва, в то время как его соратнички просто плыли.

Из всех возможных на данный момент занятий моррон не поленился бы лишь покопаться в походных мешках, чтобы наконец-то узнать, какие такие тяжести он пронес большую часть пути на своих плечах, но прекрасная злюка, то бишь Ринва, вряд ли бы его к ним подпустила. Девушка не доверяла ему точно так же, как он сомневался в ней. Это было вовсе не так уж и плохо. Гораздо хуже, если бы она не воспринимала его всерьез, ведь, как известно, недооценивающий противника игрок способен на непредсказуемые, алогичные ходы. Как раз этого Аламезу сейчас меньше всего хотелось. Поскольку оба спутника его опасались, моррон точно знал, что его не предадут по крайней мере до тех пор, пока они не окажутся в конечной точке нелегкого маршрута. Страх соратников являлся лучшим гарантом их надежности и продуманности всех их поступков, но стоило лишь разведчикам перестать побаиваться временного союзника, как непредсказуемые глупости с их стороны последовали бы одна за другой; только успевай отмахиваться…

Но Дарк не собирался становиться ни учителем, ни нянькой для чужаков, и уж тем более не горел желанием разгребать последствия их далеко не всегда умелых и взвешенных шагов. Он был рад, что его побаивались, и тщательно пытался сохранить дистанцию при общении, тем более что на Крамберга он сильно злился, а Ринва не вызывала у него особых симпатий. Смотреть на нее как на женщину было в высшей степени глупо, а остальные аспекты ее многогранной личности ему просто не нравились. Даже если бы судьба столкнула их при иных, более благоприятствующих общению обстоятельствах, Аламез постарался бы избежать этого, явно не сулившего ничего, кроме головной боли, знакомства.

Подремать как следует Дарку не удалось, не говоря уже о том, чтобы ненадолго заснуть. Не прошло и четверти часа, как Крамберг вернулся и тут же принялся с громким хрустом ломать ветки, когда руками, а когда и о колено. Ринва тоже изрядно зашумела, притом более из вредности, нежели по необходимости. Очистив место от дикой растительности, девушка сперва взялась сдирать шкуру с одного из окороков. Но как только ее товарищ вернулся с огромной охапкой сушняка в руках, она тут же забросила это занятие и принялась нарочито громко чиркать подмокшим огнивом и ругаться, сопровождая забористым, бранным выражением почти каждую из тщетных попыток выбить искру. В общем,

красавица не собиралась страдать в одиночестве и взялась испортить спутнику отдых.

Как ни странно, но такое мелочное, мелкопакостное поведение ничуть не раздражало Дарка, а, наоборот, весьма забавляло и смешило. Открыв глаза и повернув в сторону незадачливых тружеников голову, моррон с удовольствием наблюдал за их потугами и не собирался облегчать их участь дельными советами. Например, Крамбергу вовсе не стоило издеваться над своим коленом, пытаясь переломить об него довольно толстые ветки, и уж тем более глупо тупить о древесину меч. Особо крепкие стволы достаточно было просто положить поперек костра: вначале прогорела бы их середина, а затем и обугленные остатки, если, конечно, не полениться подпихнуть их в огонь палкой или ногой.

Действия Ринвы были так же далеки от совершенства. Сколь ни старайся, сколь ни сбивай кремень о кремень, а из подсыревшего огнива искры все равно не добыть. Девушке не стоило мучиться, а нужно было всего лишь положить огниво на пень и дать пробивающимся сквозь листву солнечным лучам да слабенькому ветерку подсушить влагу. Несколько минут вынужденного ожидания можно было провести с толком — нарезать мясо ломтями, так оно быстрее прожарилось бы, или вкопать в землю по бокам костровища пару крепких деревянных рогатин-опор, на которых крутился бы вертел.

«О, Небеса, с кем я связался! — злорадствовал про себя моррон, не думавший подсказывать спутникам правильные способы и очередность действий. — Ладно девка, но Крамберг меня по-настоящему разочаровал! За три недели, что он у меня в отряде пробыл, мог бы такой элементарщине и научиться… Щас иль колено зашибет, что полдороги подхрамывать будет, иль меч вконец запоганит!»

На самом деле разведчики оказались не столь уж и безнадежны. По крайней мере, на собственных ошибках они учились быстро, и это был плюс! Боль в ноге и довольно скоро переставший рубить древесину меч заставили Вильсета призадуматься и в конце концов избрать правильный образ действий. Ринва же, изрядно утомленная собственной руганью и натершая до красноты кожу на пальцах, прекратила терзать огниво и, положив его на пень, приступила к разделке мяса. С разочарованием, но с другой стороны и с радостью, что ждать еды придется не так уж и долго, Дарк вынужден был отметить, что в приготовлении пищи в походных условиях девица знала толк. По-мастерски ловко ободрав шкуру с кабаньей ноги, она принялась срезать с кости ломти мяса и бросать их на чистый платок, предварительно извлеченный из мешка и аккуратно расстеленный на земле. Похоже, ни громоздким вертелом, ни его миниатюрными подобиями — прямыми, заточенными на концах прутьями, походная повариха не собиралась пользоваться, что вызвало у заинтригованного Аламеза живой интерес.

Вдали от кухни, от сковород, кастрюль и множества хитрых приспособлений не столь уж и много имеется способов быстро приготовить мясо. Дарк знал всего шесть, но поскольку котелков путники с собой не прихватили, то три можно было сразу исключить, как, впрочем, и еще два наиболее распространенных — прожарка цельной туши на вертеле или средней нарезкой — на прутьях. Запекать мясо девушка тоже явно не собиралась. Во-первых, для этого не стоило резать мясо так мелко, а, во-вторых, никто бы из них не согласился истекать слюной часа два, если не три, дожидаясь сперва, пока костер прогорит и образуются угли в должном количестве, а затем пока завернутые в промасленные тряпки куски как следует пропекутся. Иных походных способов приготовления дичи моррон не знал и был бы несказанно рад чему-нибудь новенькому научиться.

Ринва не обманула его ожиданий, хоть и немного разочаровала, поскольку не нашла новый способ прожарки мяса вне кухни, а пошла по иному, непривычному и чересчур нелепому, с точки зрения большинства охотников, воинов и бродяг, пути, а именно на скорую руку создала некое подобие переносной кухни. Девушка извлекла из мешка небольшой стальной цилиндр, зачем-то обмотанный посередине то ли прочной нитью, то ли обычной тетивой. Развязав с краю узелок, разведчица совершила почти волшебную метаморфозу, мгновенно разогнув цилиндр в тонкую-претонкую, еще долго вибрирующую в ее руках стальную пластину. С краю пластины имелось небольшое продолговатое отверстие, в которое легко могло пройти лезвие ножа или кинжала. Увидев это, Аламез сразу потерял к зрелищу интерес, поскольку понял, что Ринва создает некое неуклюжее и непрочное подобие походной сковороды. Конечно, мясо на ней прожарилось бы быстрее и лучше, но ни одному нормальному страннику не захотелось бы таскать с собой такую ненадежную конструкцию, а затем еще и отмывать ее от жира холодной водой после каждого приготовления пищи. Что ни говори, а использовать вертел и крепкие длинные прутья было куда проще, надежно и совершенно не хлопотно. На такое бессмысленное изощрение была способна только женщина, никогда ранее не бывавшая в походах, а если даже пару раз и ходившая, то никогда не занимавшаяся готовкой на костре.

Не найдя в себе сил наблюдать, как девице предстояло помучиться в процессе подготовки обеда, Аламез перевернулся на другой бок и, закрыв глаза, попытался ненадолго заснуть. Его уставшее тело настолько истосковалось по настоящему отдыху, что почти сразу погрузилось в крепкий, хоть и не очень продолжительный сон, отрешившись от всех мешавших расслабиться звуков и от приятно будоражащего ноздри запаха жарящегося мяса. Сколько бы Ринва ни кричала и ни ругалась, когда сперва обожгла пальцы горячим жиром, а затем не удержала на весу и перевернула в костер самодельную сковороду, но отдавшийся чарам сна

моррон не слышал ее резковатого и отнюдь не женственного голоса. Вернуть Дарка в реальный мир не смогло даже действие, притом довольно грубое и настырное.

— Дитрих, вставай, жрачка готова! — прокричал Крамберг прямо в ухо своему бывшему командиру, с силой толкая его расслабленное, податливое плечо. — Подъем, засада! Враги наступают!

— А может, его того… пару разков пнуть? Я с удовольствием… — предложила свою помощь Ринва, не отвлекаясь от нанесения на обожженные жиром пальчики тонкого слоя какого-то пахнущего хвоей крема. — Могу даже и не легонько.

— Нет, не поможет, — покачал головой разведчик, убрав ладонь с плеча спящего и отойдя к костру. — Обычный сон столь крепким не бывает. Поди, видение какое нагрянуло. С ними это бывает… Дружки его уж больно мастаки в башки чужие влезать, что в забытье, что наяву, — прошептал Крамберг и почему-то настороженно заозирался по сторонам, как будто кто-то мог прятаться за деревьями в глубокой лесной глуши; там, где уже минимум десяток лет не ступала нога человека. — Вон тогда в корчме близ Удбиша…

— Хватит! — резко перебила Ринва коллегу и больно ударила его по плечу острыми костяшками пальцев. — Историю ту знаю, отчет читала… Так что не утруждайся и панику не нагнетай! Видение так видение! Дрыхнет так дрыхнет! Жрать лучше давай, зря, что ли, я мучилась?!

— Ему б оставить надо, — мгновенно выбросив из головы навевающие страх воспоминания, произнес скороговоркой Крамберг, быстро подсев к костру и в предвкушении лакомства причмокивая.

— Обойдется! — вынесла безжалостный вердикт Ринва, ловко насадив на нож первый кусок еще шкворчащего и дымящегося мяса. — Я ему в кухарки не нанималась. Сам проспал, сам и готовить будет. Вторая ляжка есть… есть от чего кусок отрезать. И вообще, пусть спасибо скажет, что мы ему вина чуток оставим. Кстати, достань-ка бутылку, только не того сомнительно керейского. Сам эту гадость пей, меня с нее пучит…

* * * Дарк видывал разные сны: одни ни о чем, другие извлекали из памяти картинки

и образы прошлого, третьи были видениями-обращениями, в которых ему сообщали ценные сведения или сам почти всемогущий Коллективный разум, или немного проникший в отдельные таинства бытия Мартин Гентар. Сон, явившийся ему теперь, был новым, еще не встречавшимся видом. Совсем не ощущая веса собственного тела и не имея возможности пошевелить ни рукой, ни

ногой, Дарк парил в темноте; парил на одном месте без малейшего намека на движение. Все органы чувств моррона бездействовали, только кожа лица ощущала приятный холодок, время от времени пробегавший от подбородка ко лбу и бесследно исчезающий где-то в области макушки. Вокруг никого и ничего не было; вокруг царила полнейшая пустота, однако она была не мертвой, а очень даже живой. Дарк ровным счетом ничего не чувствовал, но знал, просто знал, что кто-то копошится у него в голове, словно путник в вещевом мешке — плотнее укладывая старые пожитки, чтобы влезли новые. Наверное, Аламезу стоило испугаться такого вероломного вмешательства, но почему-то его успокаивал тот факт, что проникший без спроса в его голову Некто ничего не уничтожал, ничего не выбрасывал. Он лишь сжимал, как будто сдавливал прессом, малозначащие, эпизодические воспоминания и освобождал уголок мозга, предназначенный для раздумий, от сора незначительных, уже давно потерявших актуальность мыслей, мыслишек и недоработанных до конца идей. Затем произошло то, что Дарка сильно напугало и заставило злиться от бессилия. Закончив «уборку» в его голове, хозяйничающий без спроса Некто впихнул в нее целый сундук запертых на крепкий замок знаний, а затем, не посчитав нужным оставить изумленному моррону «ключик», взял да и удалился, громко хлопнув за собой напоследок дверью более чем странного сна.

Пробуждение было достойно сна — такое же нелепое, необъяснимое и немного

страшное, причем не только для моррона, но и для тех, кто стал невольными свидетелями его эксцентричного возвращения из мира грез. Открыв глаза, Дарк увидел, что он вовсе не лежал, а стоял возле самого костра, одной рукой крепко сжимая вдруг жутко заболевший лоб, а другой интенсивно растирая ужасно чешущийся затылок. Кроме того, он с удивлением услышал, что надсадно рычит, причем, судя по сухости в горле, уже довольно долго.

Сидевшие возле огня спутники взирали на него с изумлением. Пораженный поведением рыцаря Крамберг даже широко открыл рот, совсем позабыв, что тот заполнен слюной, вином и кусками пережевываемой пищи. Правая рука разведчика замерла в поднятом состоянии. Она несла ко рту хозяина бутылку вина, но остановилась, так и не достигнув цели. Ринва восприняла необычное пробуждение более спокойно, хотя ее взор был полон тревоги, а застывшее без движения лицо побелело, как полотно. Глазами красавица пыталась просверлить дыру во лбу моррона, но во взгляде её вовсе не было враждебности и даже имелось некое сочувствие, впрочем, Аламезу это могло и показаться.

— И часто он так чудит? — спросила Ринва у Вильсета, продолжая рассматривать моррона.

— Чтоб так, впервые вижу, — ответил отошедший от шока разведчик, наконец-то сомкнув челюсти и поспешно стряхивая вывалившиеся изо рта куски с одежды. — Ты не подумай, он не полоумный, просто что-то, видать, нашло…

— Не обращай внимания, у нас, у нежити, такое после дневного сна иногда бывает, — одарив настороженно взиравшую девушку премилой улыбкой, вмешался в разговор спутников Аламез. — А вам что, друга мои, фон Кервиц о том не рассказывал?

Повторно повергнув соратников в изумление, но только на этот раз улыбчивостью и напускным спокойствием, моррон взял из застывшей на пути ко рту руки Крамберга бутылку и, как ни в чем не бывало, сел у костра. Рыцарь-шпион наверняка предупредил своих подручных, с кем именно он направляет их на опасное задание, так что таиться и притворяться человеком вряд ли имело смысл. Что же касается Крамберга, то скорее всего он знал, что Дарк не совсем человек, еще до того, как примкнул к его лесному отряду. Осведомленность спутников была явным минусом, однако и в ней крылись некие плюсы, например, на свою причастность к «нежити» можно было безнаказанно списать любые странности, в том числе и эту. Раз Вильсет и Ринва мирились с тем, что путешествуют в компании «живого мертвеца», то и терпеть все чудачества были потенциально готовы.

Первый же глоток чересчур приторного, но выдержанного и, как ни странно, вовсе не разбавленного вина окончательно разбудил Аламеза, хоть совсем отрешиться от последствий дурного сна (а может, вовсе и не сна) не удалось. Дарк ощущал у себя в голове неприятную тяжесть, как будто кто-то взаправду покопался у него в черепной коробке: слегка подвинул мозги и всунул в неё инородный предмет.

— Коль бывает, так ночью дрыхни! — с запозданием на пару секунд ответила Ринва и, решив вернуться к прерванной трапезе, насадила на густо покрывшееся остывшим жиром лезвие ножа новый кусок мяса, притом последний. — Не советую впредь нас так пужать. Гляди, как бы не отреагировали неадекватно! Мы, конечно, фон Кервицу слово дали кровь те без особой нужды не пущать, но коль юродства твои богомерзкие еще повторятся…

— Это угроза? — спросил Дарк без злости и по-прежнему мило улыбаясь. — Это предупреждение, — ответила девушка, немного приподнявшись и взяв

из рук спутника еще далеко не пустую бутылку. — Не про твою честь винцо! Вильсет, подай-ка припадочному твоего пойла.

— Вовсе оно не пойло, — обиженно возразил Крамберг, послушно запустив руку в мешок и звеня бутылками. — Просто паскудник корчмарь его немного разбавил…

— Ага, мочой приблудного пса, да, поди, еще и шелудивого, — морщась от глубочайшего отвращения, проворчала Ринва. — Еще никогда такой поганой подделки не пробовала…

— Так вот, значит, что мы на себе тащили… а вовсе без бутылок обойтись было нельзя?! Плечи-то не казенные! — выразил свое искреннее возмущение Аламез, даже не предполагавший, что часть их увесистой поклажи составляло спиртное.

— Слюной не брызгай, все мешки тащили, а не только ты! — без толики стеснения или смущения ответила Ринва, делая большой глоток. — К тому ж бутылей всего три было… одну почти допили, вторую вы щас с Вильсетом выхлещете, ну а последняя про запас останется, коль согреться придется иль настроение паршивое случится! В пути никак нельзя без бальзама для души! — философски заметила девушка, вторым глотком опустошив бутылку на добрую треть.

— Обойдешься! — безапелляционно жестко заявил Дарк, принимая из протянутой руки Крамберга бутылку. — С пьянством покончим прямо здесь и сейчас. Надеюсь, последнюю бутылку на двоих как-нить да осилите, а если нет, так выльем… Нечего в походе бельма заливать! Еще неизвестно, что нас под землей ждет…

— А вот и ошибаешься, известно, очень даже известно… — хмыкнула внезапно охмелевшая (а может, лишь притворяющаяся таковой) Ринва, оценивающе взирая на остатки хмеля, уныло плескавшиеся на дне ее бутылки, — …много крови, а еще больше пота… Нет, погодь, сначала пот, а потом кровь… в общем, пот с кровью. О, слышь, как красиво звучит «пот с кровью», прям как «кровь с молоком»! Че-е-ерт! — протянула нараспев девица, выронив бутылку из ставшей вдруг непослушной руки и пристально уставившись на Аламеза мутным взором. — Чего в вино подмешал, супостат?! Споить и поглумиться вздумал?! На честь мою девичью позарился?! Так накося, выкуси! — разведчица резко выкинула вперед руку, чтобы подсунуть под нос Дарка фигу, но своенравные пальцы не пожелали сложиться в кукиш, а лишь зашевелились, как будто перебирая струны невидимой арфы. — Вильсет, слышь, Вильсет, а давай-ка его просто прирежем… будет и чем костер затушить… Чем кровяка хуже мочи? Такая ж горячая! Иль чем еще вы, мужичье, костры тушите?!

Утратившая контроль над своим телом девушка так резко вскочила на ноги, что тут же потеряла равновесие и чуть не свалилась в костер. От падения, грозившего весьма болезненными ожогами, одурманенную хмелем напарницу уберёг Крамберг, вовремя подскочивший к ней сзади и удержавший за плечи. Дарк еще ни разу в жизни не видел, чтоб от вина, да к тому же вовсе не крепленого, люди хмелели так быстро, но больше моррона поразило иное, а именно, что перепившая

девица мгновенно протрезвела. Стоило лишь мужским рукам коснуться её, как дурацкое пьяное выражение исчезло с красивого женского лица, а взор из одурманенно-мутного превратился в напуганный.

— Что, опять?! Вильсет, это опять случилось?! — спросила Ринва, ловко выскользнув из объятий.

Ответом послужили тяжкий вздох и скупой кивок сразу отступившего шаг назад товарища.

— Не обращай внимания! Как видишь, у меня тоже странности имеются, — обратилась к Дарку уже абсолютно трезвая Ринва, подсаживаясь к костру. — Тебя должны были предупредить, то последствие плена…

— Так, может, тебе вовсе не пить? — без намека на упрек иль обиду предположил Аламез. — Коль твоя болезнь…

— Даже воду? — перебила советчика разведчица. — Без разницы, что я выпила: молоко, воду, вина, нахлебалась ли щей… Результат всегда один, и ты его видел! Стоит только жидкости попасть в мой организм, и начинается «веселье»… К счастью, продолжается очень недолго.

— Твой недуг лишь в этом состоит иль еще в чем-то проявляется? — поинтересовался моррон и, по недоброму взору девушки сообразив, что ответ скорее всего последует в очень грубой и вызывающей форме, решил сразу уточнить: — Я спрашиваю не из праздного любопытства и вовсе не для того, чтобы насмехаться или узнать твои слабости. Если есть что-то, что может помешать нашей миссии, лучше скажи об этом сейчас.

— Умереть могу в любой миг, а больше ничего… — пожала плечами красавица, уже не сверкая зло глазами. — Внешне болезнь пока лишь в этом проявляется… но я её чувствую, чувствую в своем теле… Я ощущаю её постоянно, каждое мгновение… Нечто чужое, инородное поселилось во мне и медленно убивает, истощает силы изнутри… Не знаю, как это объяснить…

«Ты даже представить, красавица, не можешь, как я тебя понимаю!» — с

грустью подумал Дарк, еще недавно ощущавший внутри своей собственной головы присутствие неизвестного инородного предмета. Неприятная и болезненная тяжесть в затылке ушла, но это ровно счетом ничего не значило. Аламез знал, что нечто чуждое по-прежнему находится внутри, и лишь надеялся, что оно не проявит себя враждебно, по крайней мере, в ближайшее время.

— Надеюсь, что моя болезнь вам ничем не грозит. Надеюсь, в чудище кровожадное не обращусь; вас не сожру и не перезаражу, но поклясться в том не могу! — не покривила душой Ринва.

— Я не о том спрашиваю, — тяжко вздохнул моррон. — Какие-либо другие проявления были? Мне бы, к примеру, очень не хотелось, чтобы ты внезапно принялась кричать, когда мы будем сидеть в засаде, или задергалась в конвульсиях во время боя. Если нечто подобное с тобой уже происходило…

— Нет, — уверенно мотнула головой Ринва. — Крамберг не даст соврать! — Тогда закончим об этом, — подвел черту Дарк, наконец-то дождавшись

момента, когда сможет сорвать сургуч с бутылки. — Думаю, вам не мешало бы меня кое в чем просветить перед тем, как в шахту спустимся. Фон Кервиц особо не вдавался в детали…

— За это не волнуйся! Сейчас всё расскажу и покажу! — заверила Ринва и зачем-то полезла в походный мешок. — Дай пару минут карту найти, я их поглубже уложила. Ты бы пока мяса себе нажарил…

Как ни странно, но есть Аламезу вовсе не хотелось, хотя перед тем, как заснуть, он ощущал сильный голод. То ли он надышался испарениями от костра, ведь говорят же знающие люди, что долее пары часов занимавшиеся готовкой повара и кухарки затем сутками страдают от полнейшего отсутствия аппетита; то ли Нечто, без спроса поселившееся у него в голове, как-то блокировало сигналы, идущие к мозгу от пустого желудка. Одним словом, причина внезапной сытости была моррону неясна, и он не утруждался её постичь, а воспринимал как данность.

Жажды Дарк тоже не испытывал, но желание выпить имелось, притом довольно сильное. Откупорив бутылку, моррон одним глотком опустошил её на целую треть, но так и не ощутил удовлетворения. Винчишко оказалось действительно плохеньким и хотя настоящим «керейским», но основательно разбавленным. В другой раз моррон не взялся бы его допивать, а без зазрения совести разбил бы сосуд о башку алчного корчмаря, но сейчас его организм нуждался в вине, пусть и в таком отвратном. К великому изумлению аж выпучившего глаза Крамберга, второй глоток его бывшего командира продлился намного дольше и был куда основательней. Практически моррон осушил бутылку до дна, оставив на нем плескать несколько жалких капель.

— Другую давай! — потребовал Аламез и протянул руку за последней бутылкой. — Только сперва сам чуток отхлебни. Вряд ли я что оставлю!

— Не стоит, я не хочу, — интенсивно замотал головой пребывавший в смятении разведчик, доставая из мешка бутылку и послушно вручая ее рыцарю.

Расправа над остатками вина свершилась быстро и совершенно без нежелательных последствий. Дарк выпил две бутылки подряд, но ни капельки не захмелел, только почувствовал приятную негу, прокатившуюся волной по телу. Возможно, скорость реакции моррона немного и замедлилась, что дало бы о себе знать, вступи они сейчас в бой, но так хмель вовсе не ощущался. Разум был трезв,

язык не заплетался, движения казались по-прежнему точными, а пальцы ничуть не дрожали. Такого поразительного эффекта от распития вина Аламез еще никогда не испытывал.

— Ну вот, нашлась, а-то уж думала, положить позабыла, — радостно улыбаясь, девушка извлекла из недр перерытого мешка небольшой свиток, завернутый вместо чехла в кусок дубленой кожи и аккуратно перевязанный тесьмой. — Нет, конечно, если б и позабыла, то ничего страшного… так бы рассказала, но с картой как-то сподручней будет.

— Спорить глупо, — кивнул в знак согласия Аламез и протянул руку за свитком.

— Да погодь, не торопыжься! — Ринва не спешила расставаться с находкой. — К чему пергамент лапищами сальными ляпать, всё равно ж без моих пояснений ни черта не поймешь!

— Может, поспорим? — премило улыбнулся Дарк, не спеша убирать назад вытянутую перед собой руку. — К тому ж зря тревожишься, красавица, пальчики у меня вовсе не сальные. Я ж сегодня благодаря щедроте души твоей вовсе не жрал, ни кусочка мне не оставили…

— В том себя лишь вини, — нахмурилась Ринва, которой явно не понравился упрек. — Сам проспал, сам теперича и готовь! Я к те в прислужницы не нанималась. И вообще, слышь, прекращай лыбиться и меня красавицей обзывать!

— Ну, не крысавицей же, то бишь от слова «крыса», — попытался разрядить напряженную обстановку остротой Крамберг, но вышло это больно неудачно. Оба спорщика одарили шутника сердитыми взглядами. — Ладно, ладно, грызитесь меж собой сколько влезет, не вмешиваюсь!

— Дай карту глянуть, коль непонятно что станет, сам спрошу, не постесняюсь, — заверил спутницу моррон. — Время дорого, а твой рассказ скорее всего будет изобиловать множеством лишних подробностей. Я ж хочу лишь знать, что нас ждет впереди, и не горю желанием выслушивать, кто, когда, для чего этот ход прорыл, и прочей не относящейся к делу ерундистики.

Ринва обиженно поджала губки, но, как ни странно, не разразилась в ответ грозной тирадой и не стала долее упрямиться. Проигнорировав всё ещё протянутую за свитком руку, она бросила карту моррону в лицо; бросила метко и сильно, но, как нетрудно догадаться, конечно же, не попала.

— Благодарствую! Я на четверть часика отлучусь. Надеюсь, скучать не будете, найдете чем заняться, — произнес Дарк, как только поймал снаряд на лету, и тут же удалился, то есть отошел от костра на пару десятков шагов и удобно устроился на травке под молодым деревцом.

Отходить дальше не имело смысла, и вообще Аламез отсел лишь для того, чтобы Ринва дала ему спокойно рассмотреть карту и не сбивала с мысли ехидными замечаниями и неуместными комментариями. Девушка вряд ли дала бы ему ознакомиться со схемой маршрута в упоительной тиши и, если даже не зудела б над ухом, то гремела бы своей самодельной сковородкой, спорила бы о всяких пустяках с Крамбергом иль нарочито шумно перекладывала бы вещи в мешках. Есть люди, которые терпеть не могут, когда что-то выходит не по-ихнему, и в отместку делают всё возможное назло. Герканская разведчица Ринва, бесспорно, была из их числа.

Тесемка оказалась завязанной причудливым тройным узлом, так что, к радости Ринвы, Дарку пришлось немного помучиться, напрягая как зрение, так и пальцы, но в конце концов задача была успешно решена. Хоть мудреный узелок не поддался, а, наоборот, еще туже затянулся благодаря стараниям моррона, но в результате этих манипуляций тесемка ослабла и соскользнула с дубленой кожи. Самодельный чехол, неизвестно зачем скрепленный еще и парой длинных булавок, развернулся с трудом, как будто протестуя, что его открывает не хозяйка. Но, к счастью, больше сюрпризов не последовало, если, конечно, не считать того неприятно удивившего моррона факта, что на листе дорогого пергамента была вовсе не карта, а скорей уж план-рисунок с отдельными элементами топографии и абсолютно не выдержанным масштабом. Видимо, в герканской разведке не считалось необходимым обучать агентов самим составлять карты, но уж отличать простенькие рисунки местности, план-схемы и прочие упрощенные топографические записи от настоящих, полноценных карт учителя всяко были бы должны. У Аламеза, окончившего имперскую военную академию более пары сотен лет назад, язык бы не повернулся назвать картой небрежные каракули вместо четких линий и мелкие непонятные значки, нанесенные вкривь и вкось, а иногда и один на другой. Но Ринва явно гордилась своим уродливым творением, не заслуживающим даже самой низкой оценки военных топографов.

Решив не высказываться по поводу качества так называемой карты и не накалять и без того далеко не дружелюбную атмосферу, Дарк углубился в изучение жуткого нагромождения значков, цифр да кривоватых линий и все-таки кое-что понял. Путь в подземелье начинался действительно здесь, точнее, шагах в пятидесяти северней от входа в заброшенную шахту, и почему-то на глубине двадцати двух метров, а не на поверхности земли. Это могло означать только одно, потайная дверь находилась в самой шахте, а не около нее. Фон Кервиц утверждал, что подземный ход очень старый, но, судя по наружным надстройкам шахты, прииск был основан каких-то пятьдесят-шестьдесят лет назад, то есть гораздо позже, чем прорыт тоннель. Сплошная, толстая линия, явно обозначавшая сам

подземный коридор, много петляла, причем, судя по Цифровым отметкам, всё глубже и глубже уходила под землю, а затем упиралась в большое, полностью закрашенное пятно, скорее всего обозначавшее подземное озеро. Этот закрашенный темно-синим, практически черным цветом кружок примыкал вплотную к другому, довольно большому, закрашенному белой краской пятну, на котором виднелась одна-единственная надпись «КПГ/10-12». Что это означало, моррон не знал, и это должно было стать уже вторым вопросом, который бы он задал Ринве. Их маршрут заходил на это непонятное пятно, петлял по нему прерывистой пунктирной линией и лишь на границе с новой, на этот раз золотистой окружностью вновь превращался в сплошную кривую, идущую на северо-запад (судя по минусовым цифровым отметкам, снова под землей). Далее маршрут упирался в целую группу черно-красных прямоугольников, ромбов и квадратов, символизировавших скорее всего само подземное логово шеварийских вампиров, поскольку на их границе жирная кривая и заканчивалась.

Как это ни печально было Аламезу признать, но разведчица права, без её комментариев «карта» казалась всего лишь рисунком безумца, однако предварительное ознакомление с нею всё ж не было напрасным. Дарк понял две важные вещи, а именно, что Ринва не знала большей части маршрута, по которому собиралась их провести, и что им действительно придется пробиваться с «потом и кровью»; проливая потоки собственного пота и реки крови врагов, правда, неясно, каких.

— Благодарю за терпение, госпожа художница от слова «худо»! Осмотр вашего шедевра закончен! — бойко отрапортовал Дарк, возвращаясь к костру и небрежно бросив свиток на колени Ринве (хоть стоило бы прямо в огонь). — Имею всего лишь три вопроса, и чтоб не томить творческую личность ожиданием, озвучу все сразу. Ты уверена, что подземный ход начинается именно в этой шахте? Странный какой-то подземный ход, в добрых две дюжины миль… Что означают «КПГ/10-12» и золотистый кружок? И последний, наверное, главный: а не пора ли нам готовить факелы, много факелов, чтоб на несколько суток блужданий под землей хватило? Путь-то предстоит неблизкий…

Выпалив всё на одном дыхании, моррон сел на землю и, едва удержавшись,

чтобы не одарить настороженно взиравшую на него разведчицу насмешливой ухмылкой, стал ждать ответа.

— За последнее не волнуйся, факелы нам вовсе ни к чему! — как ни в чем не бывало ответила Ринва, поигрывая в руках шарообразной колбой с заткнутым пробкой горлышком. — Жидкость в этом сосуде имеет весьма полезное нам свойство, она светится во тьме. Нужно лишь пропитать ею палку или тряпку, и

пока она не испарится, будет светло как днем. Не волнуйся, раствора много, нам на дорогу хватит… Я так сама под землей ходила. Намного дальше видно, чем с факелом, да и твари подземные этого света пугаются, по щелям забиваются и оттуда лишь жалобно шипят…

— А название у этого чудо-раствора имеется? — поинтересовался Дарк, поверивший девушке на слово.

— Имеется, да только это секрет, и те его знать не положено… соответствующего допуска нет, — не к месту встрял в разговор Крамберг, за что и получил.

— Гнусным осведомителям слова не давали, — произнес Аламез, брезгливо поморщившись, — а коль мне впредь твое мнение понадобится, так я его сам добуду… мечом из глотки вырежу! Сиди, где сидишь, и подтирай за хозяйкой!

Протиравший масляной тряпкой походную сковороду и пару перепачканных жиром ножей Вильсет забавно выпучил глаза и открыл от изумления рот, чуть не заставив Дарка рассмеяться.