Каталог. Поэт и время.

Государственный музей изобразительных искусств имени А.С.ПушкинаЦентральный государственный архив литературы и искусстваГосударственный Литературный музейГосударственный Русский музей

[1]

[Фотография. М.Цветаева]

[2]

МАРИНА ЦВЕТАЕВАПоэт и время

Выставка к 100-летию со дня рождения 1892 — 1992

МоскваГАЛАРТ

1992

[3]

ББК 85.101 Ц 27

Под общей редакцией доктора искусствоведения И.Е.Даниловой

Составители каталога:М.Б.Аксененко (ГМИИ им. А.С.Пушкина), Е.Б.Коркина (ЦГАЛИ), Е.Д.Михайлова,

Е.И.Леднева, Л.К.Алексеева, Г.В.Великовская (ГЛМ).

Художник Н.Г.Дреничева

Редактор Д.Ю.Молок

Составители считают своей приятной обязанностью выразить признательность А.Н.Баранову, А.А.Демской, Г.А.Есиповой, Т.Д.Карякиной за помощь в работе над каталогом, а также всем лицам и учреждениям, предоставившим свои материалы для выставки.

4903010000-023 Ц——————— Без объявл. 084(02)-92

ISBN 5-269-00836-Х © Издательство «ГАЛАРТ», 1992

[4]

Н.В.ШАХАЛОВА Слово о Марине Цветаевой

Тайновидение — божественный дар поэта. Сквозь «магический кристалл» он способен различить не только таинственную даль и загадочное пространство еще не созданного произведения, но и разглядеть смутно мерцающую даль собственной жизни, собственной судьбы.

«Поэты — пророки», — может быть, сознавая и чувствуя это, Марина Цветаева смогла «угадать» скорбный путь трагического правдоискателя Сергея Эфрона, мученические страдания обреченного на гибель, близкого ей по духу Осипа Мандельштама, да и свою собственную кончину в глухом городке Елабуге. Всего лишь за два года до своего жизненного конца она написала, скорее не написала, а выкрикнув — простонала:

Отказываюсь — быть. В Бедламе нелюдей Отказываюсь — жить. С волками площадей

Отказываюсь — выть. С акулами равнин Отказываюсь плыть — Вниз — по теченью спин.

Не надо мне ни дыр Ушных, ни вещих глаз. На твой безумный мир Ответ один — отказ.

«Отказ» «безумному миру» будет дан 31 августа 1941 года — за два месяца до того, как в охваченной постыдной паникой Москве 16 октября от пули палача-энкаведиста оборвется жизнь ее мужа Сергея Эфрона. А ведь «отказ» не был одномоментным поступком отчаяния — это скорее сознательный уход из страшного настоящего в мир прошлого, мир иллюзорный, но так манящий к себе. Недаром спустя полтора года после кончины Цветаевой ее сын Георгий напишет: «Я уверен, что все последнее время существования М.И. было полно картинами и видениями прошлого; разлад все усиливался; она понимала, что прошлое затоптано и его не вернуть, а веры в будущее, которая облегчила бы ей жизнь и оправдала испытания и несчастия, у нее не было. Мне кажется, что для нашей семьи эта проблема взаимосвязи трех величин: настоящего, прошлого, будущего — основная проблема. Лишь тот избегает трагедии в жизни, у кого эти величины не находятся в борьбе и противодействии, у кого жизнь образует одно целое. У Сергея Яковлевича всегда преобладало будущее; только им он и жил. У Марины Ивановны всегда преобладало прошлое, многое ей застилавшее».

Удивительная и трагическая ирония судьбы — человека, жившего будущим, во имя которого он совершил не одну роковую ошибку, ждала пуля бериевского сатрапа; его жену, мысли которой во имя спасения души уносились в мир детской и юношеской счастливой поры, — ждала петля веревки, накинутой на гвоздь в сенях елабужского дома.

Прошлое для Цветаевой было не только цепью мучений, хотя путь ее отнюдь не был усыпан розами. «Детство — пора слепой правды» — на-

[5]

Марина Цветаева. Поэт и время

чиналось под сенью родительского дома, где едва ли не главным был отец, сын бедного сельского

священника, ученый-классик, бесконечно влюбленный в античность, скромный труженик, отдававший все свои силы на строительство музея слепков на Волхонке, впоследствии ставшего всемирно известным Музеем изобразительных искусств, — Иван Владимирович Цветаев. Осознание значительной роли отца в ее жизни придет позже, когда Марина Ивановна поймет, что фанатичное служение Слову, да, может, и сам изысканный художнический дар, унаследовано от родителей — подлинных представителей славной русской интеллигенции, — от отца и сгоревшей от чахотки тридцативосьмилетней матери Марии Александровны, урожденной Мейн.

Иван Владимирович считал своих детей «талантливыми, способными, развитыми», но ужасался «самостоятельности, дерзости, любви к тому, что он называл «эксцентричностью». Известной «дерзостью» были, очевидно, стихи Марины, очень самобытные, поражающие своей оригинальностью. Она начала их писать рано, и вся жизнь отразилась в них, как в волшебном незамутненном зеркале.

Ее земное бытие было не только «биографией фактов», но прежде всего «биографией сердца», — здесь были и любовь, и страсть, и раздумья, и сомнения, но главное — она всегда умела сохранить верность себе, что и является отличительным свойством истинного Поэта.

Стихи растут, как звезды и как розы, Как красота — ненужная в семье, А на венцы и на апофеозы — Один ответ: — Откуда мне сие?

Так же рано, как пришло признание (первая книжка стихов «Вечерний альбом» была достаточно высоко оценена М.Волошиным), пришла и первая, а впрочем, и единственная, пронесенная через всю жизнь, любовь к тогда еще столь юному и мечтательному Сергею Эфрону. Но «безумный» и безжалостный мир рано развел их, забросив за кордон белогвардейца-офицера, куда и устремилась разделить его нелегкую судьбу Марина Ивановна.

В июне 1914 года она пророчески напишет:

В его лице я рыцарству верна,— Всем вам, кто жил и умирал без страху! —Такие — в роковые времена —Слагают стансы— и идут на плаху.

Оказавшись в вынужденной эмиграции, Марина Цветаева не обрела покоя: неустроенность быта, оторванность от Родины, духовная связь с которой не была утрачена, тяжким бременем ложатся на ее мятущуюся душу. Она страдает и мучается, и не дает ей успокоения ни так горячо полюбившаяся Чехия, ни благословенная земля Франции. Вслед за дочерью Алей и мужем она приезжает в Москву, где ждет ее настороженное внимание охваченных страхом соотечественников, скорый арест дочери и мужа. Оказавшись в эвакуации вместе с сыном, она не смогла выдержать новых испытаний и покончила с собой. Когда-то она написала:

Я вечности не приемлю! Зачем меня погребли? Я так не хотела в землю С любимой моей земли!

По странной случайности, а может быть, странной закономерности, эти строки были вырезаны фронтовым художником на сосне, которая росла на опушке леса на перекрестке двух дорог, рожденных войной, рядом с могилой его друга — воина-поэта Всеволода Багрицкого.

6

Б.А.Ахмадулина О Марине Цветаевой

Несмотря на то что сталинская эпоха приговорила Марину Цветаеву и ее творчество к забвению, ее пронзительные стихи оставались жить.

Моим стихам, написанным так рано,Что и не знала я, что я — поэт,Сорвавшимся, как брызги из фонтана,Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти, В святилище, где сон и фимиам, Моим стихам о юности и смерти — Нечитанным стихам! —

Разбросанным в пыли по магазинам (Где их никто не брал и не берет!), Моим стихам, как драгоценным винам, Настанет свой черед.

Это предсказание сегодня сбылось. К 100-летию со дня рождения великого, ослепительного — по словам А.Солженицына — поэта Марины Цветаевой она возвращается в дом на Волхонке, который создал ее отец, в тот самый музей, о котором она сказала, что он «стоять имеющий, пока Москва стоит».

Б.А.АХМАДУЛИНА О Марине Цветаевой

(Выступление на вечере в Литературном музее 25 января 1978 г.)

Сказано в программе вечера, в билете: поэт о поэте. Я скажу иначе: поэт о ПОЭТЕ. Это очень важное соотношение для меня звуковое. Видите ли... Соотношение моего имени, кровного имени, с именем Цветаевой и с именем Ахматовой если и было для меня честью, то причиняло мне много страданий. Я утверждаю мое право на трезвость к себе в присутствии имени, в присутствии имен Анны Ахматовой и Марины Цветаевой.

Почему я вообще соединила эти имена? Не я — новая наша жизнь, быт, обмолвки, ну... Многие люди, особенно начальственные лица, обращаются ко мне: Белла Ахматова. То есть оговорка. На самом деле так проще, так как-то ближе. Я как бы отмежевываюсь. Я делаю это не в свою пользу, а в пользу этих высочайших имен.

Поэту трезвость... У меня где-то написано:

Но, видно, впрямь велик и невредим рассудок мой в бездумье этих бдений, коль возбужденье, жаркое, как гений, он все ж не счел достоинством своим.

Рассудок... Опять-таки слово, не применительное к Марине Ивановне, к ее грамматике. Сказано ею про кого-то: ее, как меня, нельзя судить — ничего не останется. А мы и не станем судить, не станем рассуждать — станем любоваться. В одном письме она пишет некоторому человеку, своему знакомому, который, видимо, ее не понимает. И она не приглашает его понимать, она сразу говорит ему: «Из меня, вообще, можно было бы выделить по крайней мере семь поэтов, не говоря о прозаиках, родах прозы от сушайшей мысли до ярчайшего живописания. Поэтому-то я так

7


и трудна — как целое, для охвата и осознания. А ключ прост. Просто поверить, просто понять — чудо»1. И надо иметь много доблести, чтобы сказать о себе так.

Хорошо. Сошлемся на слово «мозг», потому что это слово приемлемо Цветаевой. Она не однажды упоминает это слово и это состояние, это качество своего организма. Вот пишет: «...мозг. (О бессмертии мозга никто не заботится: мозг — грех, от Дьявола. А может быть, мозгом заведует Дог?)»2. Дог будем читать как черт, как ту милую нечистую силу, которую Марина Ивановна соотносила с собакой.

Так вот, я все это склоняю к некоторой, как это, чрезмерной осмысленности того, что я иногда говорю и пишу о Цветаевой. Мешающая мне промозглость, смысл, взимающий мзду с вольного пения души, — вот что пагубно отличало меня от чудно поющего горла Цветаевой.

Все мы помним роковое лето таинственного указания «поэзия должна быть глуповата» и никогда не узнаем, что это значит. Но за это — право «ногу ножкой называть», данное лишь одному человеку.

Так, страдая от желанной, но недостижимой для меня роли, любезно предлагаемой мне добрыми мечтающими почитателями, я скорбно и нескладно сумничала про себя и про Цветаеву:

Молчали той, зато хвалима эта. И то сказать — иные времена: не вняли крику, но целуют эхо, к ней опоздав, благословив меня.

Зато, ее любившие, брезгливы ко мне чернила, и тетрадь гола. Как на безрыбье или на безглыбье пригорок — вот вам рыба и гора.

Людской хвале внимая, разум слепнет. Пред той потупясь, коротаю дни и слышу вдруг: не осуждай за лепет живых людей — ты хуже, чем они.

Коль нужно им, возглыбься над низиной из бедных бед, а рыбья немота не есть ли крик, неслышимый, но зримый, оранжево запекшийся у рта.

Все это я привожу лишь для надобности моего сюжета, а цену себе вообще я знаю. Начало моего сюжета относится к вычислению соотношения: она и я. Все это склоняется лишь к уточнению скромности моей роли в том, что сегодня происходит.

Не ее превосходство в этом соотношении терзает и мучит меня. Потому что, по Цветаевой, любить человека или лучшего из людей, как она полагает, любить поэта — это как? Это — распростертость ниц, это — простертость рук снизу вверх, это — жертвовать собой и обожать другого. И так следует поступать. Я поступала так и, обращаясь к, может быть, лучшему, может быть, к равному, может быть, не к лучшему, может быть, не к равному, говорила... там... что-то в его пользу. Мне сказали: зачем? Я сказала: имею право и возможность расточать. Я не оскудею.

Ну вот. Мучась несовершенством, несовершенством моего дара, о чем говорить в предисловии мне необходимо, прозирая ночную тьму, прожигая взором потолок, сквозь потолок, сквозь все, что над потолком,

_________ 1 Русский литературный архив. Нью-Йорк, 1956, с. 220 (РЛА).2 Неизданные письма. YMCA-Press, Париж, 1972, с. 146 (НП).

8


в самую-самую вершину небес, туда, куда устремляет каждую ночь всякий человек взор — всякий человек, который, разумеется, имеет совесть, — вот глядя туда, я говорила: Прости, не знаю, кто там — ангелы или природа, спасение или напасть, кто ты ни есть — твоя свобода, твоя торжественная власть — так вот то, что есть возбудитель нашей совести, к этому обращаясь, я говорила: Прости мне! Прости суету, праздность, жестокосердие, скудость души моей — но дай мне ВСЁ!

И какой же ответ? А предупреждаю тех, кто не верит, что ответ, ответ доносится. Ответ такой. Сначала как бы вопрос: а за что? за что человеку дается то ВСЁ, что было у Цветаевой?

Спросим у Цветаевой. Она скажет, при этом скажет задолго до ее крайней крайности, задолго до смертного часа: «...ни с теми, ни с этими, ни с третьими, ни с сотыми, и не только с «политиками», а я и с писателями, — не, ни с кем, одна, всю жизнь, без книг, без читателей, без друзей, — без круга, без среды, без всякой защиты, причастности, хуже, чем собака, а зато — А зато — всё»1. Прибавим, ко всему, что перечислено, то, что мы знаем о конце ее дней, и мы поймем, какою ценою человеку дается ВСЁ.

Рассудим так. Поэт, как ни один другой человек на свете, может быть, любит жизнь, имеет особенные причины. Ну, во-первых, один из поэтов сказал: сестра моя жизнь. На что Цветаева не замедлила восхищенно отозваться: «Сестра моя Жизнь, так люди — жизни не зовут»2. Так каковы же эти поэты, которые жизнь могут назвать своею сестрой. И что же делает она специально для них?

Жизнь благосклонна к поэтам совсем в другом смысле, чем к людям-непоэтам, словно она знает краткость отпущенных им, возможную краткость отпущенных им дней, возможное сиротство их детей, все терзания, которые могут выпасть им на долю. И за это она так сверкает, сияет, пахнет, одаряет, принимает перед ними позу такой красоты, которую никто другой не может увидеть. И вот эту-то жизнь, столь драгоценную, столь поэту заметную и столь им любимую, по какому-то тайному уговору с чем-то, что выше нас, по какому-то честному слову полагается, то есть полагается быть готовым в какой-то момент отдать ее как бы за других. Очень может быть, что не взыщут, что она останется с нами до глубокой старости, и блаженство нам тогда. Но может быть, что взыщут. Во всяком случае поэт, который просит для себя всего, должен быть к этому готов. Цветаева всегда была к этому готова. За это так много дано. Вот это, то, что мы говорим условно, то есть называем высшей милостью, или Божьей милостью, — страшно подумать, какая это немилость всех других обстоятельств. Тот, кто готов подставить свой лоб под осененность этой милостью, должен быть готов к немилости всего остального.

Ну вот. Это все относится к моим мучениям соотносить себя и ее. Но осознать свою усеченность в сравнении с чьей-то завершенностью, совершенной замкнутостью круга — это уже попытка совести, способ совести, которого на худой конец достаточно.

Опять: она и я:

Растает снег. Я в зоопарк схожу. С почтением и холодком по коже увижу льва и — Это лев! — скажу. Словечко и предметище не схожи.

А той со львами только веселей! Ей незачем заискивать при встрече всем, о которых вымолвит: Се лев. Какая львиность норова и речи!

————— 1 РЛА, с. 213.2 Избранная проза. В 2-х томах. — Руссика. Нью-Йорк, 1979, т.2, с.12 (ИПр).

9


Я целовала крутолобье волн, просила море: Притворись водою! Страшусь тебя, словно изгнали вон в зыбь вечности с невнятною звездою.

Та любит твердь за тернии пути, пыланью брызг предпочитает пыльность и скажет: Прочь! Мне надобно пройти. И вот проходит — море расступилось.

Кое-что объясню в этом стихотворении. Лев — почему? Ну, во-первых, нежная домашняя игра Цветаевых-Эфрон, подробности, которые не обязательно знать. Во всяком случае знаю: у Ариадны Сергеевны Эфрон записано еще в детском дневнике: «Се лев, а не собака», — и все в это играют, и все поэтому почему-то ликуют. А что значит «Се лев, а не собака»? Мы знаем, и Анастасия Ивановна знает, что же для Цветаевых — собака. Собака — божество. Всю жизнь так было. Анастасия Ивановна сказали мне третьего дня: «Собаку пишу не с большой буквы, а вообще большими буквами». Каково! А почему? К этому еще вернемся. Но вот воспоминания молодой знакомой Марины Ивановны парижского времени. Уже хорошего мало, и голод, и все. Эта знакомая завела большую собаку. Приходит Марина Ивановна, становится на колени, падает ниц перед своим божеством и, заглядывая в большую, а вдруг опасную, но, разумеется, не опасную пасть, говорит: «Божество мое, сокровище мое», — а в руках держит пакет обрезков. Знакомая пишет: всегда большой. Что значит — во время бедности, а пакет для собаки большой. Так вот: собака — божество, перед которым надо падать ниц, но лев — ровня, которого можно потрепать по загривку. И этот лев, который так таинственно приснился однажды Марине Ивановне (я не нашла сегодня, когда искала, описания точного этого сна, но помню, что снился лев). «<...> Сон 23 апреля 39 г. Иду вверх по узкой тропинке горной — ландшафт Св. Елены: слева пропасть, справа отвес скалы. Разойтись негде. Навстречу — сверху лев. Огромный. С огромным даже для льва лицом. (Крещу трижды. Лев, ложась на живот, проползает мимо со стороны пропасти. Иду дальше»1. Лев как символ чего-то чудного. Вот, например, тарелка, упоминаемая и Ариадной Сергеевной Эфрон, и самой Мариной Ивановной Цветаевой, — тарелка с изображением льва. (Мне, кстати, подарили такую. И там — лев.) Она видит в этом милое и любезное ей сходство с Максимилианом Волошиным. То есть что она в этом читает? Гриву, доброту, обширность лица, безмерность характера. И что еще? Все помним: часто, не однажды, Марина Ивановна говорит: кого люблю на белом свете... Вот кого не люблю, все знают — только вредителей духа, только обывателей. Остальных — любит. Но кого превыше всего? Высочайших аристократов и простых, простых людей, и наверное простых людей более всего. И вот лев. Не есть ли он символ как бы? Царственность, но какая? Не царствовать и бездельничать, а царственность, добывшая красоту непрестанным рабочим трудом мышц.

Да, кстати о снах Марины Ивановны, описанных ею не однажды.Они все замечательны, наводят на многие размышления. И опять поражаешься ее не-отдыху никогда. У нее есть такая оговорка: «Рабочий после завода идет в кабак — и прав. Я — рабочий без кабака, вечный завод»2. Вечный труд, без забытья, без отдыха, даже без сна, потому что терпеть такие сновидения — это значит творить, никогда не отступиться от единственного дела на белом свете.

_____________ 1 НП, с. 627.2 Там же, с. 104-105.

10


Ну, хорошо, со львом разобрались. А море? (Это все к этому стихотворению.) А море? Что же море? У Марины Ивановны Цветаевой с морем всегда какие-то пререкания, всегда какие-то к морю с ее стороны придирки. Попробуем разобраться, что это значит. Обожает строчку «Прощай, свободная стихия!» Или любит у Пастернака: «Примелькается все, лишь тебе не дано примелькаться». Это любит, но это значит, что она любит образ. Кстати, по ее собственному утверждению, она не знает разницы в драгоценности между вещью и образом, между предметом и словом, и сама говорит: я никаких умерших поэтов не знала, для меня умерший поэт — всегда живая, нуждающаяся в защите личность. Предмет и слово в ее исполнении почти всегда совпадают. Так вот. Это море она любит как слово, как образ, но пререкается со стихией. Не однажды об этом читаю: то купается в море, плавает в море, но пишет как бы вокруг да около: Не могу пробиться к сути. Это она-то, которая даже про любовь сказала: «Я никогда не хочу на грудь, всегда в грудь! Никогда — припасть! Всегда пропасть! (В пропасть)»1. Ну, не всякий еще (мы потом об этом поговорим), не всякий еще на это согласится, и море, тем более, не соглашалось. Нет, оно если берет, то навсегда. Марина Ивановна боялась этого. И уже в печальное время последних ее двух лет где-то записала, уже думая о том, о чем не хочется говорить сегодня: «<...> враждебность, исконная отвратительность воды», заведомое неприятие воды как последнего, последнего прибежища. Так вот. Мы все знаем, что Марина Ивановна любила ходить. Входило, вот, это в завод ее организма. Ходила. Уж и есть-то, казалось бы, нечего, а она все пишет в Берлин куда-нибудь: Туфли, туфли, туфли! Но какие, не на каблучке же, а такие, в которых ходить, пешеходничать. Любила пространство. Преодолевала, его и разумом, и впрямую — ходьбой. Сердилась на море, что занимает то место, которое нужно ей для ходьбы. Пастернаку написала: «Я не люблю моря. Не могу. Столько места, а ходить нельзя». И вдруг пишет: «А знаешь, Борис, когда я сейчас ходила по пляжу, волна явно подлизывалась»2 — с торжеством! Каково! Какой апломб! Но имеет право. Что же это есть? Не есть ли это ревность и соперничество двух стихий? Сошлемся на воспоминание Бунина о том, что сказал Чехов о Толстом. Зачарованный вернулся из Гаспры, кажется, и говорит: «Знаете, что меня особенно восхищает в нем, это его презрение к нам как к писателям. Иногда он хвалит Мопассана, Куприна, Семенова, меня... Почему? Потому что он смотрит на нас, как на детей. Наши рассказы, повести и романы для него детская игра, поэтому-то он в один мешок укладывает Мопассана с Семеновым. Другое дело Шекспир: это уже взрослый, его раздражающий, ибо он пишет не по-толстовски<...>»3. То есть нашел себе, кто по росту, и пререкается. Не есть ли и это, не есть ли и это величие двух, равновеликих действующих в пространстве, в мироздании сил?

Ну, все так, про море как бы договорились. Море при этом. А вот при чем же, чем же здесь я? Начнем с несходства во многом, даже не говорю сейчас, не сравниваю равноценность, там, дарований — это исключаем. Просто даже способ быть, писать. Марина Ивановна, во всем исходя из Пушкина, вела нас к иному слову, то есть куда-то туда, как полагалось по времени. Я же теперь полагаю, что приходится вести немножко туда, к былой речи, то есть проделать как бы весь этот путь сначала в одну сторону, потом в другую и искать утешения в нравственности и в гармонии нашего всегда сохранного и старого, в том числе, русского языка. Обратно к истокам.

____________ 1 ИПр, т. 1, с. 115.2 НП, с. 301, 302.3 И. Бунин. Собрание сочинений. В 9-ти тт. — М., Художественная литература, 1969, т.9, с.203

11


Совершенная .противоположность пред-предрождения. Никакого сходства ни в родителях, ни в обстоятельствах. Совершенно две разных России, совершенно разные леторождения. Больше этого. В том году, в котором я родилась, дочь и муж Марины Ивановны Цветаевой прибывают в

Россию из Франции. И я, неизвестно откуда, тоже прибываю впервые. Два года спустя, в 1939 году прибывает и Марина Ивановна. Я, как вспоминают у меня в семье, вижу вот такой вот цветочек и впервые говорю внятно: «Я такого не видала никогда». Что же это значит? Я вижу ослепительное пространство, полное цветами, желтизною, красотою и зеленью. В этом пространстве все смерклось для Марины Ивановны. В августе 1941 года Марина Ивановна в Елабуге, я — в Москве, в кори. Помню мальчика, от которого заразилась корью, и даже как бы этот жест мне запомнился как величественный: никто с ним не играл, нельзя было брать заразного мальчика за руку, взяла — и взяла из его ладони его болезнь, захворала. Потом, в эвакуации, все думаю теперь, в тот день, когда не стало Марины Ивановны, что изменилось в малом ребенке, обреченном потом всю жизнь ее помнить? Про это не говорим. Вспоминаю фантастическое невежество моей юности, мой мозг, заросший такими сорняками, о которых даже не хочется сейчас вспоминать. Почему именно это темное сознание, эта духота спертого, неразвитого юношеского ума, почему именно это стало прибежищем на многие годы для Марины Ивановны, для ее слова или для ее тени? Почему именно в этот бурьян души вселилась? Может быть, издалека присматривалась и выбирала себе место, где быть. Помните, в детстве когда-то, всегда хотела где-то жить, например, в фонаре? Говорила, что хочу жить в фонаре. Еще вспоминаю такую грустную, грустную и прелестную историю, связанную с семьей Цветаевых, то есть не вполне с семьей, но с Иловайскими, короче говоря. Вы помните, может быть, были девочка и мальчик, Надя и Сережа, и больны чахоткой, и умер сначала прелестный мальчик, потом умерла чудная девочка и была спящей царевной в гробу. Умерла 20-ти лет, Надя Иловайская. Анастасия Ивановна и Марина Ивановна тогда были в Швейцарии, сколько я помню, в пансионе. Марина Ивановна пишет, что когда она получила от отца сообщение о смерти Нади Иловайской, это так поразило ее, и она долгое время с ней играла в какую-то безвыходную гибельную игру: то поднималась в дортуар, где вдруг ожидала ее увидеть, то, наоборот, от нее куда-то уходила... И сама же пишет: «Почему именно за мной ходила, передо мной вставала, — именно мной из всех тех, которые еще так недавно за тобой и вокруг? Может быть, милая Надя, ты, оттуда сразу увидев все будущее, за мной, маленькой девочкой, ходя — ходила за своим поэтом, тем, кто воскрешает тебя ныне, без малого тридцать лет спустя?»1 И вот это помещение Марины Ивановны тут во всех людях — просто каждому надо по-своему об этом сказать — но вот, я говорю о себе — помещение Цветаевой вдруг во мне, вместо всего: вместо дома в Трехпрудном переулке, вместо даже могилы с мраморным надгробием, как полагается у приличных людей, стало быть, во мне и в вас — вот единственное, единственное прибежище. Эта осознанность ее присутствия всегда была во мне и всегда меня страшно терзала, но, впрочем, и обязывала, даже как бы заставляла собой отчасти дорожить, пока не буду уверена, что где-то еще, где-то еще воочью существует. Помните ли, Марина Ивановна в тех случаях, когда люди помогали ей (а, к нашему счастью, в человечестве такие люди были, и оии иногда предоставляли ей комнату, чтобы жить, и вообще место, где бы жить), она, наверное, как написано и как мы все можем предположить, не была легкий жилец и как бы теснила хозяев из их законного жилища. И вот опять-

__________ 1 ИПр, т. 2, с. 239—240.

12


таки, в продолжение того, что сказала, хочу прочесть, как томила, как перенасыщала меня и как тяжело было...

Морская — так иди в свои моря! Оставь меня, скитайся вольной птицей! Умри во мне, как в мире умерла, темно и тесно быть в твоей темнице.

Мне негде быть, хоть все это мое. Я узнаю твою неблагосклонность к тому, что сперто, замкнуто, мало. Ты — рвущийся из тесной кожи лотос.

Ступай в моря! Но коль уйдешь с земли,я без тебя не уцелею. Развекак чешуя, в которой нет змеи,лишь стройный воздух, длящийся в пространстве.

Но, чтобы уточнить все это и лишить это некоторого поэтического преувеличения, хочу сказать, что я так же точно, как вы, как всякий из нас, я — лишь длительность жизни, неизбывность нашего отечества, продолжение его истории. Просто один из тех, к кому прямее, чем к своим современникам, обращалась Марина Цветаева и даже в юности, когда говорила, что «моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед». Так и случилось, только другое дело, что вина, производимые ею, всегда были совершенно зрелые. Дозревать до этих вин по мере жизни оставалось нам, человечеству.

Я очень ценю взор Марины Ивановны Цветаевой (о котором мы поговорим просто как о физическом взоре на вас или мимо вас), вообще превозмогающий ее знаменитую близорукость, ее всевидящий дальновидный взор туда, в грядущее, то есть приблизительно в наше время. Всегда знала, всегда знала, что люди не разминутся с ней, и я думаю, что это будет всегда счастливым утешением для нас, когда мы будем думать про Цветаеву. Всегда твердила одно: знаю, знаю, как буду нужна, как оценят! Пишет: «Драгоценные вина» относятся к 1913 г. Формула — наперед — всей моей писательской (и человеческой) судьбы. Я все знала — отродясь». Пишет в одном письме: «И — главное — я ведь знаю, как меня будут любить (читать — что!) через сто лет!» 1. Это написано всего лишь сорок с чем-то лет назад, что будет через сто лет. И еще одно: и, может быть, будет человек, может быть, поэт, может быть, женщина, который поймет, который отзовется, который послужит посредником между одним человеком и другим. И главное в нашем собрании — ответить ей теперь, через то время, которое она когда-то превозмогла, вот, своим этим дальновидным обращением и уже давно ждет ответа. Главное в нашем собрании — удостоверить это «да», сказать: «Да! Так оно все по Вами писанному и вышло! Не разминулись. Безмерно и всенародно любима».

Очевидность Марины Ивановны, очевидность ее присутствия в пространстве, в ее стране для меня не менее реальна, чем, например, звонок маленькой девочки по телефону. Пишет стихи. И говорит: — Ну, Вы, наверное, не обратили на мой конверт внимания. — А как, простите, Ваша фамилия? — Чудный детский голос: Цветаева. Совпадение всего лишь. Дай Бог, чтобы стихи были хорошие, но растрогана была, и воздух, наверное, был растроган, сквозь который донеслось это вдруг повторенное имя.

____________ 1 РЛА, с. 211; НП, с. 74.

13


Ну, хорошо, а почему именно Марина Ивановна Цветаева? Почему именно она, ее судьба и почему ее имя, почему это вынуждает нас к особенному стеснению сердца, к особенной спертости воздуха в горле? Мы, человечество, сызмальства закинувшие голову под звездопад, к шедеврам; мы, русские, уже почти двести лет как с Пушкиным и со всем пушкинским; мы, трагические баловни двадцатого века, получившие от него такой опыт, который, может быть, и понукает нас к изумительному искусству; почему мы, имеющие столько прекрасных поэтов, почему особенной мукой сердца мы устремляемся в сторону Цветаевой? Что в ней, при нашем богатстве, что в ней из ряда вон, из ряда равных ей, что? Может быть, и наверное, особенные обстоятельства ее жизни и

смерти, чрезмерные даже для поэта, даже для русского поэта. Да, может быть, и это, но это для детской, простоватой стороны нашей сущности. Для той именно детско-житейской стороны, с которой мы не прощаем современникам Пушкина, что именно он был ранен железом в живот, в жизнь, в низ живота, как пишет Цветаева. Ну, и ведь, как бы ни говорили, есть некоторая двоюродность, пока мы совсем не повзрослеем, есть некоторая двоюродность в отношении, например, к Тютчеву. И, может быть, вот эта наша детская насупленность к нему, которую нужно преодолеть специальным просветлением мозга, может быть, она связана именно с тем, что он не был, не был же убит на дуэли. И только сосредоточившись на ясном разуме, мы вспомним о его страдании другого свойства. Вспомним, как Тургенев увидел его в парижском кафе и не вынес этого зрелища, потому что, как пишет Тургенев, и рубашка его стала мокра от слез. Или как он шел и у него замирали ноги, и в мýке, значения которой мы еще не знаем, он, там, говорил это свое знаменитое: «Ангел мой, ты видишь ли меня?». Не говоря уже о старике, который покинул Ясную Поляну и несся по мирозданию — сам был соперник мироздания — несся куда-то неизвестно куда, все такой же, каким он когда-то шел с Буниным по Девичьему Полю и говорил после смерти маленького Ванички: Смерти нету! Смерти нету! А смерть меж тем была, а разгадки ей, разгадки ей до последней минуты так и не было.

Да. Особенные обстоятельства жизни и смерти, которые мы все знаем и которых мы никогда не забудем. «Я не знаю судьбы страшнее, чем Марины Цветаевой»,— сказала та, сказал тот человек, чью осведомленность в страдании мы, как говорится, на сегодняшний день вынуждены считать исчерпывающей. И все-таки страдание и гибель — это лишь часть, часть судьбы Цветаевой. Это не все о ее судьбе. Судьба Цветаевой совершена дважды: безукоризненное исполнение жизненной трагедии и безукоризненное воплощение каждого мига этой трагедии, воплощение в то, что стало блаженством для нас. И в этом смысле нам остается считать судьбу Цветаевой счастливейшей в истории нашей словесности, потому что редко кому дано так воплотить все, что даровано в идеале человечеству, а в нашем случае ей одной — Марине Цветаевой. Еще учтем, что она была не нам чета. Она была вождь своей судьбы, и воинство ее ума и духа следовало, вот, за этим вождем.

Чтобы отвлечься от Елабуги, хочу сказать, что некоторые люди — здесь ли у нас, во Франции ли — как-то словно извинялись и передо мной, и в моем лице перед кем-то другим, что, вот, в свое время они не сумели помочь Цветаевой ну хотя бы малой человеческой помощью, и вот, дескать, теперь эта тень всегда лежит на их душе. Я слушала это со скукой, особенно в некоторых случаях. Я думала: «Э, мадам, это мания величия с Вашей стороны. Вы полагаете, что Вы, Вы можете помочь Марине Цветаевой?!» Эта старая дама1 жива до сих пор. Она со мной говорила об

___________ 1 Ирина Одоевцева скончалась в Санкт-Петербурге в 1991 г.

14


этом недавно. Я слушала ее с состраданием, когда она сострадала судьбе Цветаевой. Нет, ей об этом жалеть не приходится. Хотя... И, потом Марина Ивановна сама никогда не склоняла нас к злопамятству и упреку. Упрек — не цветаевский способ соотноситься с собеседником. Она сказала:

Не думай, что здесь — могила, Что я появлюсь грозя... Я слишком сама любила Смеяться, когда нельзя!2

Но все-таки соблазн упрекать кого-то велик. И вот у меня есть совершенно вне гармонии написанный упрек. Получилось так: в Доме творчества все обедают, а я читала письма к Тесковой:

А вы, пожиратели жира, под чайною розой десерта сосущие сласть углевода, не бойтесь голодной Марины!

Марина за вас отслужила труд бедности и милосердья. Поэтому — есть и свободна! А вас — или нет, иль незримы!

Но все-таки, опять говорю, что не надо было, не дано... И я еще и искренне никого не виню. Потому что если мы представим себе то время и все, что с нами тогда происходило... В общем, как-то недостает совести упрекать едва выживших людей в том, что они не помогли другому человеку. Но вот то, что смерть Марины Ивановны была ее собственный великий поступок,— это все-таки я в последний раз отмечаю. Написала так:

Нам грех отпущен, ибо здесь другой убийца лишний. Он лишь вздор, лишь мошка. Такое горло лишь такой рукой пресечь возможно.

Но отвлечемся от житья-бытья и от смерти, входящей в житье-бытье, потому что житье-бытье не было, не было стихией Цветаевой. Она не любила быт, который, правда, всю жизнь ей пришлось укрощать, и так и не удалось с ним совладать. Но тем не менее душа ее парила. Вот она пишет: «Боюсь, что беда (судьба) во мне. Я ничего по-настоящему, до конца, то есть без конца, не люблю, не умею любить, кроме своей души, то есть тоски, расплесканной и расхлестанной по всему миру и за его пределы. Мне во всем — в каждом человеке и чувстве — тесно, как во всякой комнате, будь то нора или дворец. Я не могу жить, то есть длить, не умею жить в днях, каждый день, — всегда живу вне себя. Эта болезнь неизлечима и зовется: душа»2.

Вот это то главное преувеличение, с которым во вселенной выступает Цветаева: Ду-ша. У всех вдох приблизительно равен выдоху, то есть вдыхаем больше, чем выдыхаем, потому что что-то остается на пользу организма. У Цветаевой — не то. Берет меньше, чем отдает. Отсыпает больше, чем берет для себя. Возвращает с избытком, касается ли это просто доброты или касается ли это предмета и его воплощения в слове. Видит, например, просто рояль, а возвращает нам какое-то чудо из чудес, громоздкость, которой достанет всему литературоведению на долгие годы.

Подходим как бы к главному, для меня во всяком случае. Чрез-__________ 1 М. Цветаева. Избранные произведения. М.-Л., 1965 («Библиотека поэта»), с. 58.2 НП, с. 114.

15


мерность того, что Цветаева называет душой, и ее несовместимость с, ее невместимость в. Ее слова:

Что же мне делать, слепцу и пасынку, В мире, где каждый и отч и зряч... Что же мне делать, певцу и первенцу, В мире, где наичернейший — сер! Где вдохновенье хранят, как в термосе! С этой безмерностью В мире мер?!

Чрезмерность для мира мер, может быть, и есть наш путь к разгадке таинственного дара Цветаевой и также к попытке разгадать ее трагическую судьбу. Эту чрезмерность, эту непомерность, эту громоздкость и — даже нет такого величественного суффикса, чтобы определить то, как представляю я себе, — вот эту, что я назвала кунсткамерностью дара («кунсткамерное чудо головы» — я написала), то есть эту вот именно из ряда вон, неприемлемость для простого житейского понимания, то есть, ну, приблизительно так, как Цветаева в детстве слышала и видела слово «гиппопотам». То есть она думала: «И еще — сама фигура рояля, в детстве мнившаяся мне окаменелым звериным чудовищем, гиппопотамом, помнится, не из-за вида, — я их никогда не видала! — а из-за звука: гип-попо (само тулово), а хвост — там». То есть такая неумещенность в одном пространстве. И, может быть, вот эта ее чрезмерность, она как-то и определяла ее литературную и человеческую судьбу. Она сказала про рояль, уже упомянутый мною, что «...ведь рояль только вблизи неповоротлив, на вес — непомерен. Но отойди в глубину, положи между ним и собой все необходимое для звучания пространство, дай ему, как всякой большой вещи, место стать собой, и рояль выйдет не менее изящным, чем стрекоза в полете»1. И вот, может быть, только теперь у Цветаевой есть такое место, где ей есть где быть. Она написала: «Что до меня, — вернусь в Россию не допущенным «пережитком», а желанным и жданным гостем»2. Вот, мы свидетели того времени, которое уже длится давно при нас, свидетели того времени, когда она совсем, когда она впопад вернулась в Россию. И здесь ей достанет места, чтобы выглядеть необременительной, а как раз уместной, как раз точно, как раз без промаха и впопад.

Здесь теперь раздолье, но это теперь уместно. Если соотнести эту огромность с живой человеческой жизнью, то, может быть, вот есть о чем подумать. Я, некогда для себя выясняя, что же, например, Цветаева, что она, например, в соотношении с Ахматовой, когда-то думала, то есть сравниваю лишь просто, как два чуда, на равных, и думала: Ахматова есть воплощенная гармония и, может быть, поэтому гармонии нельзя быть, это дисгармония, так не дóлжно. И вдруг через много лет в записях Ариадны Сергеевны Эфрон читаю про Цветаеву, про Ахматову: «Абсолютная гармоничность, духовная пластичность Ахматовой, столь пленившие вначале Цветаеву, впоследствии стали ей казаться качествами, ограничивавшими ахматовское творчество и развитие ее поэтической личности. «Она — совершенство, и в этом, увы, ее предел», — сказала об Ахматовой Цветаева»3. То есть она, значит, сама как бы это знала и имела на это как бы другой взгляд. Но ее пример... как вообще к себе... человеческих способностей... вот пронизан... (Анастасия. Ивановна, опять я все про этот рояль и музыку!) И сказано там: ну да, у меня были недюжинные способности. И вдруг брезгует этим, как какой-то малостью, как бездарностью! Сколько же ей было нужно, если этим погнушалась, как каким-то вздором!

___________ 1 ИПр, т.2, с. 188.2 Там же, с. 306.3 Ариадна Эфрон. Страницы воспоминаний. — Звезда, 1973, № 3, с. 177

16


И вот, значит, такая преувеличенность ее личности. А личность и есть душа. Сама пишет про себя: у меня душа играет роль тела, то есть что у других тело — у меня душа, то есть диктатор, главное, главное существование. И вот эта преувеличенность ее души, может быть, она сказывалась и на ее соотношениях не только с житьем-бытьем, но и на отношениях с великими современниками. Чужеземный исследователь говорит про Цветаеву и про Ахматову: «Вы [Ахматова] относитесь к Цветаевой как, как Шопен относился к Шуману. — Шуман боготворил Шопена, а тот отделывался вежливыми уклончивыми замечаниями»1.

Мы все знаем, как рано, с первой книжки, Цветаева пылко и безгранично полюбила Анну Ахматову. Потом, кажется в 16 году, был разгар этой любви. И так она все это любила, воспела,

так это и осталось: Анна всея Руси. Потом прошло время, они увиделись, и как бы из этого союза, кроме безмерной печали, ничего не вышло. Я склонна истолковывать и эту одинокость Цветаевой как бы в пользу и Цветаевой, и Ахматовой. Потому что мы не можем предложить людям из ряду вон соотноситься на, вот, доступный нам, на человеческий манер.

И, может быть, самое убедительное подтверждение вот этой чрезмерности одарения, когда уже, как Пастернак написал про природу, «ты больше, чем просят, даешь», может быть, самое горестное подтверждение этому — отношения Цветаевой и Пастернака. То есть все знаем переписку, опубликованную, какая это любовь и до чего же это доходит. То есть уже когда начинаешь читать эти письма, то вдруг понимаешь — кто-то один должен устраниться, выдержать такого нельзя, от этого умирают. И Цветаева сама как бы это осознает. Она предлагает Пастернаку такую высоту, такую высокопарность общения, такое парение над всем, что выше человеческого здравомыслия, что, действительно, вынести это невозможно. И сама ему пишет в одном письме: я как-то чувствую, что Вы от этого отстраняетесь, что величина того, что я Вам даю, становится для Вас обременительной. Ну, и действительно, потом это становится каким-то ликующим и безумным ТЫ, трубящим вообще сквозь, от Франции до России. Потом грядущий сын, почти назначенный к тому, чтобы быть Борисом. И естественно, что один кто-то устраняется. Два, два великих человека не могут петь на одной ноте. И вот и в этом, и в этом ее ждет одиночество, когда она возвращается сюда.

Ну, с Рильке... Все их отношения с Рильке... Может быть, он, он бы, может быть, понял, он же сам, сам написал ей: «Волны, Марина, мы море! Звезды, Марина, мы небо!» Но из этого ничего не вышло по чисто таким трагическим, жизненным обстоятельствам.

Вот здесь, может быть, во славу Цветаевой нужно отметить ее отношение к Маяковскому, к человеку, к поэту, который как бы не был специально для нее уготован, специально для ее любви рожден. Напротив, она — за вечность, а он — за апофеоз, вот, того времени. Она... Кстати, я всему литературоведению предпочитаю ее литературоведение, ее проникновение в сходство и разницу между Пастернаком и Маяковским, ее фантастический анализ Пушкина, например, «Капитанской дочки». И как бы и получается, что и Маяковский как бы остается в долгу перед ней. Потому что пока она восхваляла его все, пока она приветствовала его в Париже в ущерб себе, в ущерб своей эмигрантской репутации, в общем не нашло это никакого отклика в нем.

И вот ее соотношение с революцией, вообще с той порою, когда все это происходило. Опять-таки как-то получается, что все это в пользу Цветаевой складывается. Вот она пишет, о революции именно, в статье «Поэт и время»: «Второе и главное: признай, минуй, отвергни Револю-

__________ 1 А. Ахматова. Избранное. В 2-х тт. — Нью-Йорк, 1968, т.2, с.399 (высказывание А. Лурье).

17


цию — все равно она уже в тебе — и извечно (стихия), и с русского 1918 года, который хочешь не хочешь — был. Все старое могла оставить Революция в поэте, кроме масштаба и темпа». «Ни одного крупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул и не вырос голос, — нет»1. При этом это совпадает с вообще присущей ей мятежностью, о которой она пишет просто по ходу своего рассуждения, вот, в статье «Пушкин и Пугачев», то есть восхваляет заведомую готовность человека к мятежу и как бы даже поощряет пребывание в этом состоянии. Кроме того, ее любовь к тому, что вот мы называем народом и что... (и на самом деле так оно и есть), то есть это просто ее многократные пылкие утверждения: я вообще люблю простых людей, вообще люблю народ... И желание все отдать, то есть... сами знаете, где-то упомянуто... ей никогда ничего не было жалко, если думать, что это пошло на пользу другим, — ни денег, разумеется, которыми она никогда не дорожила, а, наоборот, только презирала, ни... ничего, чем она располагала. И, вот как бы получается, что не мы, что не мы, послереволюционные люди, что... что не она перед нами — мы перед нею в долгу. Потому что, в конце концов, здесь музей,

построенный отцом, нам, народу так называемому, принадлежат две библиотеки цветаевской семьи и вся ее жизнь, до последнего ее дыхания. Нам остается только прибегнуть к здравомыслию и отслужить ей все это, поставить все на должные места.

Вообще вот эта чрезмерность, о которой я говорила, наверно, страшно обременяла людей, на которых падала благосклонность Цветаевой. Вот я уже говорила: не на грудь, а в грудь, до-мой в огнь-синь... Тут надо было иметь большую крупность грудной клетки, огромность воображения, чтобы пойти на это и не закапризничать от столь бурного, столь сильного вселения в тебя другого, любящего человека. Вот знаем, что она сотворяла еще себе человека (те, кто помнят ее, говорят об этом), сотворяла себе его, когда любила, по своему усмотрению. И правильно делала, иначе бы ей пришлось обходиться тем, что я назвала «мышиный сброд умишек». Когда любила человека, человека мужского пола, например, то приходилось и додумывать, наверное, дотягивать этот образ несколько до себя. И какие-то разочарования, наверное, и в этом ее ждали. И эта чрезмерность или непомерность, или как ни скажи — это не вмещает. Откуда вообще все это? И вкратце лишь я берусь проследить истоки, нисколько не склоняясь к литературоведению и никогда не упоминая вообще никаких биографических данных, кроме того, что кажется мне основоположным.

Мать и музыка, пишет Цветаева, отец и Владимирская губерния, и все, что там, все, что там, — сельские священники; и трудолюбие, и совершенная честность к труду и к людям. И получается, что вот такие чудовища, откуда берутся? Мать у них — музыка, отец — просто впрямую отечество. Марина Ивановна как бы не рассуждала о России, как бы не пререкалась с собственным отношением к России. Она была человек русский в величайшем смысле этого слова, хотя бы потому, что это никогда, ее великая русская суть никогда не шла в ущерб другому народу. Более того, она единственный, кажется, русский человек, который во всеуслышанье, да еще когда, уже во время фашизма2, говорит о своей любви к Германии. Потому что никогда, никакой мелочности взора, никогда никакой мелочности в отношении со страной или с человеком. Ей говорят: «— Что Вы любите в Германии? — Гете и Рейн. — Ну, а современную Германию? — Страстно. — Как, несмотря на... — Не только не смотря,— не видя! — Вы слепы? — Зряча. — Вы глухи? — Абсолютный слух. — Что же Вы видите? — Гетевский лоб над тысячелетьями» 3. И вот эта её мерка

____________ 1 ИПр, т. 1, с. 375.2 Ошибка докладчика. О своей любви к Германии Цветаева писала раньше.3 ИПр, т. 1, с. 128.

18


подходила к тому, что происходит во вселенной, выводит ее, конечно, из нашего житья-бытья.Я сказала про Германию. Так же она любила Чехию, любила все, что есть в любой стране.

И благо — много было ей дано для этого в детстве — совершенная открытость всей культуры для ее жизни.

Вот ненависть ко всякому подавлению. Мы говорили о собаках, которые божество. Сюда же, кажется, относятся поэты, негры, евреи, то есть все, которые подлежат гонению, все, которые рискуют быть обиженными человечеством. Мы знаем, как изящно владеет речью Марина Ивановна Цветаева. Из ее письма: собрание, там, каких-то младороссов. Выступает человек, говорит про Гитлера и про евреев. Из зала кто-то: «Сам, небось, из жидов». Все молчат. Одна Марина Ивановна, совершенно беззащитная, совершенно покинутая всеми, встает и говорит: «Хам-ло!» Зал замирает. Она еще раз говорит: «Хам-ло!» Тот, по-французски, видимо, говорит, что не понимает. «Я: —«Не поняли? Те, кто вместо еврей говорят жид и прерывают оратора, те — хамы. (Пауза и, созерцательно:) Хам-ло». Засим удаляюсь. (С каждым говорю на его языке!)»1.

И так в отношении ко всему. Этот негр, который, собственно, никем Цветаевой не приходится, ну, разве что «Хижина дяди Тома» Бичер-Стоу... И все-таки он, по своему цвету кожи

будучи символом какого-то гонения... И, кстати, это я тоже, вот это почему-то, просто по своему совпадению случайному с ней, всегда тоже разделяла.

Жест ее — защищающий и дарящий — только. Между тем, кто беззащитней, кто слабей ее, кажется, был. Между тем, стоит кому-то обидеть Мандельштама (ну как — просто написать какой-то вздор), одна Цветаева пишет статью, которую, разумеется, никто и не печатает. Она всей душой и всей своей бедной силой бросается на защиту того человека, который и здесь уже, в крайние дни своей беззащитности опять-таки бросался защитить кого-то, например, Хлебникова. Значит, черта поэта — вообще защитить. Ну, например. За Пушкина... Пушкина оплакивал весь народ. Но, позвольте, кто один защитил его и заплатил за трагедию своею жизнью? Ну, мы знаем, что Мартынов был самолюбив. Но что свело Лермонтова с самолюбивым Мартыновым? Начинается все с этого, с того, что заступился за другого.

Я... не... уверена, что каждый из нас, каждый из вас читал все, что написано Мариной Ивановной и Анастасией Ивановной Цветаевыми о их семье. И я здесь только просто лишний раз с благоговением хочу упомянуть имена великих их родителей, которые, вот, содействовали тому, что мы теперь располагаем нашей драгоценностью. Анастасия Ивановна сказала, что Марина Ивановна говорила: Дар... то есть за дар нельзя хвалить, это — от Бога. Разумеется, но и от родителей. И, видимо, вот это, то, что музыка и Германия, то, что Россия и все, что за этим, видимо, вот, лишний повод вспомнить дом в Трехпрудном, в котором некогда жили две чудные девочки. И вот я люблю по книге Анастасии Ивановны Цветаевой, а теперь уже как бы по моему собственному житейскому впечатлению, люблю думать, представлять себе, как они шли в морозный день, в платках поверх шапок, люблю думать, как они шли вниз по Тверской на Кузнецкий мост, чтобы купить гравюру или альбом. Чередовались, там, голубые и розовые фонари, и шли два чудных ребенка, обреченных к столь неимоверному опыту жить, страдать и оставить людям столько всего. Но, тем не менее, это та Москва, к которой я имею ностальгическое как бы чувство, и мы не можем этого забыть, потому что это та Москва, та столица и той нашей родины, которая непременно входит в наше душевное воспитание.

____________ 1 РЛА, с. 213.

19


Еще вот, когда мы говорим об истоках, нельзя не упомянуть — Тарусы. Потому что — ну, Владимирская губерния, да, и Цветаева, кажется, была там, именно тогда, когда Мандельштам у нее гостил, и не была на родине своего отца, если я не ошибаюсь, — но вот то, что мы называем средней полосой, — Таруса. Странное странище странных этих мест... Безусловно, тоже они взлелеяли незыблемо русскую суть Цветаевой. Я там была некоторое время назад и, конечно, не предполагала, что мне придется огласить то, что я тогда думала там. Но тем не менее я каждой секундой душою моей соотносилась с Анастасией Ивановной, с Мариной Ивановной Цветаевыми.

Все знают знаменитую зелень цветаевских глаз. Написано: «Беглый взблеск зеленых глаз, какая-то, я бы сказала, звериная роскось — в сторону: видит вас, но как будто смеясь, как будто прячась от вас — очень светлых и очень зеленых прозрачных глаз. Это ее повадка (звериная), обижавшая некоторых людей: не смотрит на вас, когда, разговаривает»1. «У Цветаевой было два взгляда и две улыбки. Один взгляд — как бы сверху, тогда она шутливо подсмеивалась. Другой взгляд — внутрь и в суть, и улыбка разгадки, улыбка мгновенно сотворенному образу»2. И вот там все так зеленело — зеленела Ока, зеленели деревья, — и я не написала стихотворения, но некая строчка запела во мне, и я... она принадлежит всего лишь письму, моему письму к Анастасии Ивановне Цветаевой. Но там я увидела длительность, безмерную длительность цветаевской жизни.

Какая зелень глаз вам свойственна однако! И тьмы подошв такой травы не изомнут.

С откоса на Оку вы глянули когда-то — на дне Оки лежит и смотрит изумруд.

Какая зелень глаз вам свойственна однако! Давно из-под ресниц обронен изумруд, или у вас — ронять в Оку и в глушь оврага есть что-то зеленей — не знаю, как зовут?

Какая зелень глаз вам свойственна однако! Чтобы навек вселить в пространство изумруд, вам стоило взглянуть и отвернуться: надо спешить — уже темно, и ужинать зовут...

С замиранием сердца мы с моими спутниками приблизились к тому месту, где некогда стоял знаменитый цветаевский дом. Мы не знали, в каком это месте, никто нам сначала не мог указать, потом — указали. На этом месте ныне танцплощадка. Я опять-таки прочту стихотворение, которое опять выпадает из моих представлений о гармонии, и видимо, в этом — урок, что если хочешь писать хорошо, не надо свирепствовать, исходи из каких-то высших побуждений.

Здесь дом стоял. Столетие назад был день — рояль в гостиной водворили, ввели детей, открыли окна в сад... Здесь ныне люд — ревнитель викторины.

Ты победил. Виктория — твоя! Вот здесь был дом, где ныне танцплощадка, площадка-танц иль как ее... Видна звезда небес, как бред и опечатка

—————— 1 О. Колбасина-Чернова. Марина Цветаева. — Мосты, Мюнхен, 1970, № 15, с.311.2 В. Чирикова. Костер Марины Цветаевой. — Новый журнал, Нью-Йорк, 1976, № 124, с. 141.

20

Ю.М.Каган. Марина Цветаева и ее отец

в твоем дикоязычном букваре.Ура, что победил! Недаром злился! И морщу лоб — при этих, в серебре, безумных и недремлющих, из гипса.

Прости меня, чудовищный старик! Ты победил. Тебе какое дело, что вижу я, как дом в саду стоит и бренное твое истлело тело.

Я говорила об очевидности бессмертия, о котором много размышляла Марина Ивановна Цветаева. Вот в раннем письме Василию Васильевичу Розанову она пишет: «<...> Я совсем не верю в существование Бога и загробной жизни. <...> Безумная любовь к жизни, судорожная, лихорадочная жадность жить»1. Потом, когда эта данная живая жизнь стала отказывать ей в том благе, на которое имела она право, она сама пишет: «Вы верите в другой мир? Я — да. Но в грозный: Возмездия! В мир, где царствуют умыслы. В мир, где будут судимы судьи. Это будет день моего оправдания, нет, мало: ликования! Я буду стоять и ликовать. Потому — что там будут судить не по платью, которое у всех здесь лучше, чем у меня, и за которое меня в жизни так ненавидели, а по сущности, которая здесь мне и мешала заняться платьем»2. Такое время как бы подошло. И вот еще где-то пишет в одном письме, как раз Людмиле Евгеньевне Чириковой, пишет: «Жаль, что Вас нет. С Вами бы я охотно ходила — вечером, вдоль фонарей, этой уходящей и уводящей линией, которая тоже говорит о бессмертии»3. Сегодняшней ночью, когда, вот, душою

моею, но никак не разумом готовилась я к тому, что сейчас происходит, я видела в окно цепочку фонарей вдоль Тверского бульвара. Она, к счастью, мне видна, вот, просто. И смотрела на желтую милую эту светлость и думала, опять-таки вспоминала, как некогда шли здесь две чудных девочки. Одна из них незадолго до этого позвонила, и сквозь Мерзляковский, Хлебный, Борисоглебский, сквозь все то, где всегда жила или ютилась или торжествовала жизнь Цветаевой, сквозь все это донесся прелестный, совершенно живой и живучий голос Аси, которая вот...

Ю.М.КАГАН Марина Цветаева и ее отец

Высоко несу свой высокий сан Собеседницы и Наследницы.

Всем, кто читал автобиографическую прозу, письма, стихи Марины Цветаевой, известно, сколь часто и с какой любовью в течение всей своей жизни вспоминала она мать — Марию Александровну, отца — Ивана Владимировича, свой родной дом в Трехпрудном переулке в Москве.

Когда умерла мать, Марине Цветаевой было неполных четырнадцать лет. Когда умер отец — ей шел двадцать первый год, она была замужем, у нее росла годовалая дочь.

В «Сказке матери», в очерке «Мать и музыка» видно, как неразрывно была связана мать с миром своих детей. В написанных через двадцать лет после смерти Ивана Владимировича Цветаева воспоминаниях

___________ 1 НП, с. 23-24.2 Письма Марины Цветаевой. — Новый журнал, Нью-Йорк, 1976, № 124, с. 148-149.3 Там же, с. 151.

21


«Отец и его музей» («Открытие музея», «Лавровый венок», «Мундир», «Шарлоттенбург») его дочь показывает редкостно доброго, терпеливого и терпимого человека, неотделимого от дела своей жизни. Показывает, как удалось ему своей преданностью делу, энтузиазмом и убежденностью захватить всех членов семьи, как поддерживали его и тесть Александр Данилович Мейн — отец его второй жены Марии Александровны, и сама Мария Александровна, и дети, считавшие Музей своим родным братом.

Несмотря на то что, конечно же, к художественному произведению, пусть и автобиографическому, нельзя относиться как к юридическому свидетельству и полностью полагаться на его фактическую достоверность, ни в коем случае нельзя не принимать его во внимание, пренебрегать им. Потому что в нем присутствует достоверность другого рода — художественно претворенная, достойная того, чтобы о ней по крайней мере задуматься. Да и нет никаких причин сомневаться в ценности для Марины Цветаевой ее воспоминаний. Стремясь разобраться в себе, она старалась представить себе и понять не только своих родителей, но и предыдущее поколение. Потому что без этого невозможно было рассказать о них. А рассказать считала необходимым: «Все они умерли, и я должна сказать»1. Она писала о бабушке со стороны отца — деревенской попадье:

У первой бабки — четыре сына,Четыре сына — одна лучина...

О второй — рано умершей матери своей матери; которая...Чудит над клавишами, шелками...

Стихотворение заканчивалось словами:

Обеим бабкам я вышла внучка:Чернорабочий — и белоручка!

Марина Цветаева искала причины своего душевного неблагополучия, вглядывалась в портрет:

Юные женщины так не глядят. Юная бабушка, кто вы?

В смятении предполагала:— Бабушка! — Этот жестокий мятежВ сердце моем — не от вас ли?..

Много раз возвращаясь к своим корням, она писала, чтó именно она унаследовала от матери, а что — от отца. «Город Александров, Владимирской губернии, Ильи Муромца губернии. Оттуда — из села Талицы, близ города Шуи, наш цветаевский род. Священнический <...> Оттуда мои поэмы по две тысячи строк и черновики к ним — в двадцать тысяч <...>

Оттуда — лучше, больше, чем стихи (стихи от матери, как и остальные мои беды) — воля к ним и ко всему другому — от четверостишия до четырехпудового мешка, который нужно — поднять — что! — донесть <...>

Оттуда (село Талицы, Владимирской губернии, где я никогда не была), оттуда — все»2.«Все» включает не только волю. «Оттуда», прежде всего, ее отец — Иван Владимирович

Цветаев. Профессор Московского университета, ученый-лингвист с мировым именем, прославившийся своими трудами по классической филологии задолго до появления на свет в 1892 году своей одареннейшей дочери Марины и до открытия в Москве через двадцать лет после ее рождения основанного и созданного им Музея изящных

_____________ 1 М.Цветаева. Отец и его музей. — В кн.: М. Цветаева. Сочинения в двух томах. М.,

Художественная литература, 1980, т.2, с. 14.2 История одного посвящения. — Там же, с. 169-170.

22


искусств имени Александра III. Это о нем в 1936 году Марина Цветаева написала: «стоять имеющий, пока Москва стоит»1.

Семья жила в Трехпрудном переулке, в доме, который до наших дней не дожил, но который по стихам и прозе известен теперь лучше, чем многие уцелевшие до сих пор. Еще в 1919 году Марина. Цветаева пророчески писала о будущем:

Со мной в руке — почти что горстка пыли — Мои стихи! — я вижу: на ветру Ты ищешь дом, где родилась я — или

В котором я умру.

И вот мы ходим, ищем, вспоминаем, сравниваем...В этом доме бывали многие замечательные люди, в этом доме зародилась идея создания

Музея изящных искусств, сюда по делам воздвигающегося Музея и по делам Румянцевского музея, директором которого Иван Владимирович Цветаев был долгое время, приходили его коллеги — дом жил напряженной творческой жизнью. Сюда регулярно присылали извещения о заседаниях Исторического, Археологического обществ, Общества любителей Российской словесности, членом которых состоял Цветаев. Участвующих в заседаниях называли собеседниками. В дом в Трехпрудном переулке нередко приходили профессора — искусствоведы, филологи, историки, — для того чтобы — как тогда говорили — «разделить беседу». Такие разные, как, например, Ф.Е.Корш, Ю.В.Готье, А.А.Грушка, А.А.Пушкин. Даже если их разговоры и не интересовали детей, то все равно эти беседы создавали особый дух дома. Младшая дочь

И.В.Цветаева, сестра Марины — писательница Анастасия Ивановна Цветаева — писала когда-то автору этих строк из дальневосточных владений ГУЛАГа: «Проходя по Волхонке, вспоминайте нашего с Мариной отца, основателя Музея Изящных (Изобразительных) Искусств (Волхонка, 12). Споры филологов из папиного кабинета (1900—1910 гг.), как мамин рояль (вся классическая музыка!) — питали детство, как земля питает росток». В кабинете отца, вспоминала А.И.Цветаева, до глубокой ночи горели под абажуром две свечи. Она спрашивала отца, что он делает, а он отвечал ей: «Учусь, голубка». Память о детстве — отец погружен в свои дела, заботится о лечении тяжело больной жены, очень добр, деликатнейшим образом старается защитить детей в делах житейских — М.Цветаева в «Кирилловнах» рассказывает, как мать сердило, что ее всегда тошнит во время езды, а отец посоветовал девочке попросить остановить лошадь, чтобы сорвать якобы понравившийся ей цветок <...> В письмах видно его восхищение способностями младших дочерей. Когда Марине было одиннадцать лет, он писал: «За Марусю (так называли Марину) даже страшно: говорит, как взрослый француз, изящным, прямо литературным языком <...> пишет по-русски правильнее и литературнее пяти- и шестиклассников в гимназиях <...>» И дальше с большой тревогой, кажущейся теперь провидческой: «Экие дарования Господь ей дал, и на что они ей! После они могут принести ей больше вреда, чем пользы»2. Это в детстве.

«Детство — пора слепой правды, юношество — зрячей ошибки, иллюзии. По юношеству — никого не суди <...> История моих правд — вот детство. История моих ошибок — вот юношество»3.

__________ 1 Цветаева М. Письма к А. Тесковой. Прага, 1969, с. 139.2 Письмо к А.А.Иловайской от 26 июня 1903 г. Цит. по кн.: Каган Ю.М. И.В.Цветаев. Жизнь.

Деятельность. Личность. М., 1987; М. Цветаева. Сочинения в двух томах. М., Художественная литература, 1988, т.2, с. 52.

3 М. Цветаева. Наталья Гончарова. — В кн.: М. Цветаева. Сочинения в двух томах М., Художественная литература, 1988, т. 2, с. 52.

23


А в юности появилось стихотворение «Столовая». О неблагополучии, даже о враждебности в семье.

«Родная кровь отшатывает», —писала в одном из других стихотворений и по другому поводу Марина Цветаева. Дом в Трехпрудном переулке со временем, казалось, все меньше и меньше объединял живущих в нем. Позднее, уже после смерти Ивана Владимировича, Марина Цветаева писала В.В.Розанову, который был автором замечательного некролога, посвященного ее отцу: «Папа очень страдал от нас, совсем не зная, что с нами делать <...>» Младшая ее сестра — А.И.Цветаева вспоминала о «щуке, раке и лебеде» их дома: «папа с его Музеем, латынью, греческим, Андрей с мандолиной, охотничьим псом и ненавистью к латыни, Маринины стихи, ее немецкие и французские книги, мой каток и подруги, Роденбах, Лермонтов <...>, Лерины ученики, ее воскресная школа и выставки, ее «прочь из дому» <...>»1 Андрей — это брат, Лера — это старшая сестра — дети Ивана Владимировича от первого брака. Он очень надеялся, что старшая поможет ему в воспитании его младших дочерей после смерти их матери в 1906 году, но у нее были другие устремления и посвятить себя им она не могла. Ему же было нелегко объединять дела семейные с многотрудной работой в Румянцевском музее, в строящемся Музее Изящных искусств. Так, в 1908—1911 годах Ивану Владимировичу приходилось часто уезжать из Москвы. То в Петербург в связи с передачей Голенищевской коллекции, то в Каир на Всемирный археологический конгресс, а оттуда в Афины, в Европу — приобретать слепки для Музея. Он все время помнил и любил своих детей, заботился о них, писал им. Сохранилась открытка, посланная им в Трехпрудный переулок из Александрии. На открытке изображен храм Тезея и есть крошечное место для письма: «Ночь на Светлое Воскресение. На море между Афинами и Александрией. 1909. Христос

воскресе, мои милые! Сижу один в столовой. Все спят. Папа». И приписка сбоку: «В Афинах была жара. Сейчас ветер, пароход качает»2. Слов немного, но так в них переданы одиночество и покой, что, кажется, это художественный текст.

А в это время в Москве девочки подружились с весьма неординарным человеком — с первым живым поэтом в их жизни. С поэтом-символистом Эллисом (Львом Львовичем Кобылинским). Гимназия стала скучной и ненужной. Гораздо интересней было слушать Эллиса, смотреть на него, читать, писать стихи, переводить. Марина сидела за большим письменным столом, который подарил ей отец (знал, что подарить дочери, которая потом напишет цикл стихов под названием «Стол»...). Переводила романтическую историческую пьесу Э. Ростана, посвященную сыну Наполеона — герцогу Рейхштадтскому. Эллис хвалил перевод. Из-за Наполеона произошло столкновение с отцом. В комнате Марины в киоте вместо иконы был портрет Наполеона. Увидев это, Иван Владимирович — верующий христианин — потребовал прекратить бесчинство и повесить икону. А дочь, не умея по-иному защитить свой тогдашний кумир, замахнулась на отца подсвечником... А.И.Цветаева писала об этом: «Посягательства на ее мир тут — она не могла дать и отцу. И он понял! Не ее, а предел ее непонимания. Пожалел — и ушел, в двойной горечи, затворив дверь»3. Главное слово здесь — «пожалел». Добрый был человек. Рядом с этим случаем вспоминается другой, рассказанный старшей дочерью Ивана Владимировича. Когда Валерия Ивановна уже не жила в родном доме, к ней приехал отец и, справедливо предположив, что у нее нет иконы, привез икону, молоток и гвозди. «Не надо! пожалуйста, не надо!» — услышал он.

______________ 1 А. Цветаева. Воспоминания. М., Художественная литература, 1983, с. 279.2 Открытка хранится у автора статьи.3 А. Цветаева. Указ. соч., с. 308.

24Ю.М.Каган. Марина Цветаева и ее отец

И ответил: «Делай, как хочешь, только помни, что те, кто ни во что не верят, в тяжелую минуту кончают самоубийством». Конец жизни Марины Ивановны наполняет эти слова Ивана Владимировича особым смыслом. Хотя вряд ли она, действительно, ни во что не верила. Во всяком случае, по воспоминаниям А.С.Эфрон, когда в 1922 году они надолго прощались с Москвой, Марина Ивановна по дороге к вокзалу крестилась на каждую церковь. Однако эта тема слишком важная и требует специального исследования. О ней нельзя говорить походя.

В поэме «Чародей», посвященной Эллису и написанной в 1914 году, уже после смерти отца, есть описание кабинета в доме в Трехпрудном переулке:

Как переполненные соты — Ряд книжных полок — тронул блик Пергаментные переплеты Старинных книг.

Цвет Греции и слава Рима, — Неисчислимые тома!Здесь — сколько б солнца ни внесли мы — Всегда зима.

Последним солнцем розовея, Распахнутый лежит Платон... Бюст Аполлона — план Музея — И все — как сон.

Андрей Белый объяснял, что Эллис «проповедовал символизм», что девочки Цветаевы называли себя анархистками, что Иван Владимирович был в ужасе от влияния этого «декадента» на его дочерей. Марина Цветаева вспоминала слова Эллиса:

Вы, чей отец сейчас в Каире, Чьей матери остыл и след, — Узнайте, вам обеим в мире Спасенья нет.

Заключала она восхищенно и в то же время несколько иронически:О Эллис! — Прелесть, юность, свежесть,Невинный и волшебный вздор.

Такая оценка появилась через пять лет после «фатальной Музейной истории». Так называл Эллис дело, связанное с тем, что он в Румянцевском музее вырезал страницы из библиотечных книг и суд усмотрел в этом воровство.

Иван Владимирович был на 45 лет старше своей дочери, и ни мировоззрение символистов, ни связанный с этим мировоззрением стиль жизни его не привлекали. При своей доброте и общей терпимости до поры он относился к Эллису хорошо. Однако панэстетизм символистов, отстраняющий, а нередко и отвергающий всякие иные жизненные нормы, кроме норм эстетических, не мог быть им принят. В стихотворении Марины Цветаевой «Бывшему чародею» было как бы процитировано и мнение ее отца на этот счет, и ее собственный ответ ему:

«— Погрешности прощать прекрасно, да, но эту — Нельзя: культура, честь, порядочность... О нет». — Пусть скажут все. Я не судья поэту, И можно все простить за плачущий сонет!

Красоту слова, искусство она тогда (в 1909 году) противопоставляла всему. Потом этот взгляд будет углубляться. Спор с отцом перей-

25


дет в длительное — в течение всей жизни — собеседование на столь важную для них обоих тему: искусство при свете совести. Взгляды будут разные. Но в том и суть диалога.

«Собеседница и Наследница»... Марина Цветаева склонна была думать, что отец ее, возглавивший кафедру истории и теории искусств еще за несколько лет до ее рождения, вообще в искусстве мало смыслит. По воспоминаниям литературоведа Н.И.Харджиева, уже в самом конце своей жизни, она при нем говорила, что Иван Владимирович «был совершенно лишен вкуса», что «его музей очень бездарный», что все «стоило очень дорого, и все одни копии <...>» Говорила: «Папа был совершенно лишен чувства искусства»1.

Такое мнение среди людей, близких ей по возрасту, не было оригинальным и основывалось на том, что в Музее античного искусства были преимущественно не оригиналы, а слепки. Известный искусствовед, переводчик и романист П.П.Муратов вообще считал, что единственную художественную ценность Музея составляют коллекции Голенищена и Щекина. Он думал, что, пожертвовав гипсами, можно было бы приобрести подлинные античные рельефы и ценные фрагменты. Разумеется, пожертвованных на Музей денег, добытых с величайшим трудом и затраченных на приобретение слепков, ни в коем случае не хватило бы на покупку подлинников, и мнение Муратова в данном случае в большой мере свидетельствует о некотором его прекраснодушии и неосведомленности. Заказывая лучшие слепки в лучших мастерских Европы, Цветаев прекрасно понимал, что слепок не может конкурировать с оригиналом, однако думал, что слепки все-таки способны дать представление об оригинале. Считал, что они «внушают желание созерцания оригиналов <...> продвигают любознательность, усиливают интенсивность стремлений, но не дают полного удовлетворения, не успокаивают. Последнее, — писал он, — создается только оригиналом, только тем, дальше чего идти уже некуда»2. Здесь вспоминаются глубочайшие слова Марины Цветаевой из ее статьи «Искусство при свете совести» о подлинности

в высшем смысле:«По отношению к миру духовному — искусство есть некий физический мир духовного.По отношению к миру физическому — искусство есть некий духовный мир

физического<...>»3.Но она говорит здесь об искусстве в целом, а не только об изобразительном искусстве.Ариадна Сергеевна Эфрон рассказывала, что ее мать была «равнодушна к зрительным

впечатлениям <...> И живопись играла малую роль в ее жизни»4. Кажется, это верно. Хотя этот свой рассказ А.С.Эфрон заключала чересчур уверенно: «<...> ведь научиться ценить живопись можно, это стихам научиться нельзя <...>» Интересно также суждение хорошо знавшего и высоко ценившего Марину Цветаеву М.Л.Слонима, который считал, что у нее память была не зрительная, а слуховая. Он писал: «<...> рисунок и краски сливались у нее в некое общее впечатление, она переводила их на свой язык ритма и звуков<...>»5. Здесь, однако, речь идет о живописи и графике. Музей же, по которому она судила об отношении своего отца к искусству, был задуман как собрание памятников античной скульптуры и архитектуры. В представлении об античном искусстве главное место занимала скульптура. В России же боль-

____________ 1 В.Лосская. Марина Цветаева в жизни. Tenally, «Эрмитаж». 1989, с. 241. 2 Письмо И.В.Цветаева Ю.С.Нечаеву-Мальцову. ГМИИ, ф. 6, оп. I, ед. хр. 5149.3 М.Цветаева. Искусство при свете совести. — В кн.: М.Цветаева. Сочинения в двух томах. М.,

Художественная литература. 1988, т. 2, с. 392.4 В Лосская. Указ. соч., 1989, с. 207.5 Цитирую по кн.: Марина Цветаева об искусстве / Составители Л Мнухин и Л. Озеров. М.,

Искусство, 1991, с 441.

26


шое распространение получил взгляд на скульптуру как на искусство языческое1. В связи с этим у И.В.Цветаева тоже возникали трудности. Надо было разъяснять, уговаривать, лавировать. Для него статуи, слепки с них важны были не только как памятники искусства, но и как неотъемлемая часть культуры, то, без чего невозможно просвещение и возлагаемая него надежда на очеловечение человечества. Примером такого отношения может быть описание того, что пережил герой рассказа Г.Успенского «Выпрямила», сельский учитель Тяпушкин, увидав в Лувре Венеру Милосскую. После этого он почувствовал потребность и даже необходимость в безукоризненном поведении.

И.В.Цветаев к красоте, к античному искусству относился не только эстетически, но и этически. Эстетика не только не переходила у него в панэстетизм, но в ней присутствовало понятие пользы. Пусть и этической. Для Марины Цветаевой это было немыслимо. Известно, как возмущало ее «лже-пушкинское», — как она писала, — двустишие Жуковского на постаменте памятника Пушкина, со словами «Что прелестью живой стихов я был полезен...»! Возмущало именно упоминанием полезности поэзии. В «Искусстве при свете совести» много об этом говорится. Цветаева прекрасно понимала важность быть хорошим человеком и очень высоко, бесконечно высоко ставила искусство. Особенно искусство слова. Отношение же к скульптуре у нее совершенно иное. Специально она нигде о ней не пишет, но так как она с детства очень хорошо знала и греческую мифологию, и античную историю, сочиняла не только стихи, героями которых были античные персонажи, но и многоактные пьесы на мифологические сюжеты, то естественно предположить, что во многих из них следует видеть и претворение ее впечатлений от античного искусства. В частности — от скульптуры. И впечатление это, конечно, совсем не такое, каким оно было у Глеба Успенского или у образованнейшего отца Марины Цветаевой.

Среди основных тем ее стихов едва ли не самые важные — это любовь и смерть. Очень часто эти две темы у нее тесно связаны. И вовсе не только тогда, когда она думает о Федре, Ипполите, Тезее или же об Орфее и Эвридике. Почти в отчаянии она пишет о Венере, хотя и не

называет ее по имени:Повиноваться тебе доколь, Камень безрукий.

Здесь не только богиня любви обладает огромной силой, но само ее отображение, ее статуя. Причем сила эта недобрая.

Р.О.Якобсон в очень интересном исследовании «Статуя в поэтической мифологии Пушкина»2 писал, что в поэтике Пушкина от статуи, которая хоть на сколько-нибудь короткое время оживает, происходят одни только беды. Примером может послужить и статуя Петра в «Медном всаднике», и статуя Командора в «Каменном госте». Но у статуи особая одушевленность — одушевленность искусства. В мифе ожившая Галатея стала прекрасной женщиной, перестав быть произведением искусства. У Пушкина сила статуи неодолимая, мистическая. Не такое ли представление и у Цветаевой? У нее и неожившая статуя наделена особой жизнью, той, которую дало этой статуе чуждое Цветаевой искусство ваяния. В статье «Эпос и лирика современной России. (Владимир Маяковский и Борис Пастернак)» она писала: «<...> Маяковский при всей его динамичности — статичен <...>

Статичность Маяковского от его статуарности. Даже тот быстроногий бегун, он — мраморный. <...> (Если ругать его, так только: «статуй»). Маяковский — живой памятник. <...> Безымянное имя. Безлич-

____________ 1 См., например, Аничков Е.В. Язычество и древняя Русь. СПб., 1913.2 См.: Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987, с. 145-180.

27


ное лицо <...>»1. И дальше: «Даже известная ограниченность его — ограниченность статуи. Статуя может только менять положения: угрозы, защиты, страха и т. д. (Весь античный мир — одна статуя в различных положениях.) Видоизменять положения, но не менять материал, который раз навсегда ограничен, и раз навсегда ограничивающий возможности. <...> Вся статуя в себя включена <...>»2.

Все это рассуждение — как бы долгий разговор с отцом о скульптуре вообще. (Иногда кажется, что Цветаева читала уже в наше время появившиеся книги А.Ф.Лосева, по античной эстетике — так ее мысли перекликаются с некоторыми его.)

Но она не любила скульптуры. В очерке «Шарлоттенбург» написано об этом мягче: «По правде сказать, я не очень люблю скульптуру <...>» Может быть, она даже боялась ее. Склады гипсовых слепков с мраморных подлинников в Шарлоттенбурге назвала зачарованной страной, заколдованным царством. Видела то, чего не видел отец, но не видела того, что он видел. «Лаокоон из кожи не вылезет никогда, но вылезает всегда, но не вылезет никогда, и так далее до бесконечности. В Лаокооне дано вылезание из: статика динамики»3. И ни слова о культуре, о просвещенности — о необходимости все это знать для того, чтобы рассуждать об этом.

Архитектура Цветаеву вообще не интересовала,. И это одно из важных отличий ее от близких ей поэтов. Мы восхищаемся в ее книгах стихами о Москве, о тусклом Кремле, о соборах, куполах, колоколах, но высказывание ее: «Городов мне знать не дано», — сильных возражений не вызывает. Не дано. Особенно если вспомнить тех, кому было дано: Ахматову, Мандельштама, Пастернака.

И.В.Цветаев к каждому городу относился совершенно по-особому. Какие строки посвящал он Равенне, Афинам, Витенбергу! Как восхищался «возвышающей чувство колоннадой» немецкого Altes Museum, помнил и считал необходимым знать все греческие и римские храмы, общественные здания и многое-многое другое, без чего, он полагал, невозможно понять культуру европейских народов. Он хотел показать в Музее «предметы частного и общественного быта» — «живые отзвуки жизни, давно погасшей, и вместе с тем сильно отражающиеся в форме быта новых народов»4. Необходимости изучать историю быта, частную жизнь посвящены многие

письма И.В.Цветаева к меценату Ю.С.Нечаеву-Мальцову, к архитектору Р.И.Клейну и к другим его корреспондентам. Еще задолго до рождения своей дочери Марины, в 1885 году, он в университете читал лекции о частной жизни древних римлян и вел практические занятия «над объяснением главнейших источников, относящихся к этой дисциплине»5. Трудно представить себе, что разговоры об этом никак не сказались в словах Марины Цветаевой: «Не презирайте «внешнего»! <...> Записывайте точнее! нет ничего не важного! Говорите о своей комнате: высока она или низка, и сколько в ней окон, и какие на них занавески, и есть ли ковер, и какие на нем цветы?..»6. Позднее, однако, она увидала, как трудно по вещам делать какие-то заключения о жизни людей. В поэме «Лестница» она как бы снова спорила с давно умершим отцом:

Вещи бедных. Разве рогожа — Вещь? И вещь — эта доска?

_______________ 1 Марина Цветаева об искусстве / Составители Л.Мнухин и Л.Озеров. М., Искусство, 1991, с. 311. 2 Там же. с. 312. 3 Там же. с. 313.4 Отчет и речь, читанные в годичном собрании Комитета Музея 25 ноября 1903 г. М.,. 1904. с. 54.5 ЦГИАМ, ф. 418. оп. 476, д. 297, л. 12.6 М. Цветаева. Из двух книг. М., 1913, с. 3

28


Вещи бедных — кости да кожа, Вовсе — мяса, только тоска.…………………………………. …Полка? случай. Вешалка? случай. Случай тоже — этот фантом Кресла. Вещи? шипья да сучья, — Весь октябрьский лес целиком!…………………………………….От тебя грешного зренья Как от язв трудно отвлечь. Венский стул — там где о Вене — Кто? когда? — страшная вещь!

Вот что о вещах. О «предметах частного быта»... Более всего поражает в Марине Цветаевой, разумеется, дар. Но дар потому и дар, что он

дан. Ка.к говорится — от Бога. И от родителей — по наследству. Она — наследница.И.В.Цветаев очень высоко ценил литературные способности, стилистические замечания

своей жены и неизменной помощницы Марии Александровны. Но и самому Ивану Владимировичу тоже нельзя отказать в такого рода способностях. У него было чрезвычайно развито чувство жанра, стиля, однако меньше всего это можно увидеть в его деловых сообщениях, которые ему часто приходилось делать. Но зато как хорошо он писал письма! Известно, сколь большое место занимают письма и в творческом наследии Марины Цветаевой. Ее письма и внешне напоминают письма ее отца. Те же постскриптумы, подчеркивания, приписки со всех сторон листа. Письма И.В.Цветаева читаются как интереснейший биографический и исторический эпистолярный роман, в котором видно многообразие мира, сознание неповторимости, уникальности и непременной важности всех описываемых им жизненных событий, встреч, оказывающих влияние на автора. Письма к Ю.С.Нечаеву-Мальцову, которые Цветаев писал к нему день за днем в течение 12 лет, из-за того, что адресат отвечал на них главным образом телеграммами, представляют собой как бы своеобразную книгу-дневник. Но дневник не для самого себя и не для определенного читателя, а для читателя вообще. В письмах Цветаева есть

нечто, предваряющее «Земные приметы» и некоторые другие автобиографические прозаические произведения его дочери. В его письмах присутствует и серьезнейшая убежденность, и юмор, и ирония, а иногда и, кажется, вовсе отсутствующая у нее — самоирония.

Он учился на филологическом факультете Петербургского университета, пристальнейшее внимание к слову там воспитывалось всеми преподавателями. Научная «критика текста» требовала обширнейших познаний. Свою научную деятельность Цветаев начал работой о «Германии» великого римского историка Тацита. За нее он получил золотую медаль и был оставлен при университете «для приготовления к профессорскому званию». За этим последовало скрупулезнейшее изучение древних италийских языков, на которых говорили и писали умбры, оски, сабелы, за этим последовала эпиграфика — наука о надписях. Надписи могли быть нацарапаны, намазаны или высечены на штукатурке, на камне, на керамических изделиях... Изучая их, и особенно язык осков — народа, жившего на юге Италии, Цветаев не боялся никакой черной работы, описав потом, как он отыскивал эти надписи, как делал слепки с них, чтобы суметь как можно более точно прочитать эти надписи и истолковать их. Ради одной строки в книге требовалось проделать очень и очень много работы. Как не вспомнить здесь строки Марины Цветаевой: «Мне, чтобы написать хотя бы очень мало, нужен огромный материал, весь о данной (какой угодно!) вещи, сознание — всезнания, а там можно — хоть десять строк! Мне

29


стыдно»1. И в стихах везде — стремление к максимальной точности. Как бы научный подход. И знала детали так достоверно, что порой можно только удивляться, откуда такие познания? Недаром как-то академик Н.П.Кондаков спросил у нее, откуда она так хорошо знает цыганские гадания. Также можно спросить, например, откуда она так хорошо знает цветовую и цветочную символику старинных погребальных обрядов? Конечно, отец ее писал о погребальных обычаях у римлян, но она-то не о римлянах писала… Удивительно ответственное отношение к своему делу, к своему «святому ремеслу»!

В очень давней, написанной теперь уже более ста лет назад, статье И.В.Цветаева о переводе Тацита на русский язык были слова о том, что переводчику, помимо всего прочего, помимо знания языков и эпохи, необходимо обладать «достаточным эстетическим развитием». Заканчивалась эта статья следующим образом: «Доколе русское общество не будет иметь перед собою полной энциклопедии жизни тех народов, изучение которых было до сих пор краеугольным камнем основательного образования всех цивилизованных наций, доколе, наконец, и в нынешнее исключительно грамматическое преподавание древних литератур <...> не внесен будет элемент исторического и эстетического объяснения <...> до тех пор, по нашему крайнему разумению, всякий другой способ защиты классического мира будет для большинства гласом вопиющего в пустыне» 2.

Это было написано в самом начале пути Цветаева в науке. Красота, искусство всегда захватывали его. Искусство изобразительное, музыкальное (несмотря на плохой слух, он любил пение своей первой жены, игру на рояле и на гитаре своей второй жены), очень любил литературу. И западную, и русскую. Много стихов знал наизусть. Недаром же учившийся у И.В.Цветаева искусствовед А.А.Сидоров вспоминал, как после открытия Музея старый профессор «шепотком, немножко стесняясь» читал стихотворение Баратынского «На смерть Гете» и, дойдя до слов

Почил безмятежно, зане совершил В пределе земном все земное! —

сказал: «А знаете, я сейчас переживаю это про самого себя. Я совершил все, что мог»3. А.А.Сидоров помнил, что этот случай произвел на всех, кто при этом присутствовал, огромное впечатление.

Конечно, из всей семьи Цветаевых, так много давшей русской культуре, полученные дары,

полученные таланты более всех приумножила Марина Цветаева, никогда не забывавшая, откуда у нее эти дары. Когда она писала, что произведение искусства — это «произведение природы, долженствующее быть просвещенным светом разума и совести»4, она не могла не помнить первого, кого ей было дано узнать из той «уходящей расы», о которой она с такой благодарностью написала в стихотворении «Отцам», — о своем родном отце. Она писала:

Поколенье! Я — ваша!Продолженье зеркал.

Ваша — сутью и статью, И почтеньем к уму, И презрением к платью Плоти — временному!

____________ 1 Из письма М.И.Цветаевой В.Н.Муромцевой от 26 августа 1933 года. — В кн.: Марина

Цветаева об искусстве. М., 1991, с. 416.2 Цит. по кн.: Каган Ю.М. И.В.Цветаев, с. 133.3 Цит. по кн.: Каган Ю.М. И.В.Цветаев, с. 133.4 М.Цветаева. Искусство при свете совести. — В кн.: Марина Цветаева об искусстве, с.73.

30

Анастасия Цветаева. Открытие Музея изящных искусств

Вы, ребенку — поэтом Обреченному быть — Кроме звонкой монеты В с е — внушившие — чтить:

Кроме бога Ваала!В с е х богов — всех времен —

и племен...Поколенью — с провалом — Мой бессмертный поклон!

АНАСТАСИЯ ЦВЕТАЕВА Открытие Музея изящных искусств1

После многих сомнений и колебаний день открытия Музея назначен в 1912 году на 31 мая. В те же дни предназначалось открытие памятника Александру III-му, над Москва-рекой, близ храма Спасителя и маленькой церковки, от него слева2 — у тогдашних Пречистенских ворот. Был год торжеств по поводу 300-летия «дома Романовых» (династии). Я не знаю теперь, какое из этих двух торжеств: памятник или Музей — было раньше; опишу, как удобнее по ходу рассказа.

Позднее теплое, может быть и жаркое утро. Толпы под строгим наблюдением полицейских, конных и пеших, ждут момента, когда взовьется покрывало, скрывающее от москвичей памятник.

Марина и я, и, вероятно, Сережа и Борис тоже здесь. Томительно-беспокойно и долго. Голубые небеса, блеск Москва-реки и золото кремлевских куполов. Вьются трехцветные флаги. Наконец, по взмаху чьей-то руки в белой перчатке тяжело и не сразу — и кто-то уже, в поте лица, волнуется о задержке, — развертывается, и подымается, и скользит тяжелая занавесь, окутывающая фигуру (бронзового? каменного? — не помню) царя-великана. И толпам предстает, сидя на постаменте, на троне, широкоплечая фигура Александра III-го, с широкой бородой-лопатой. Все помнится мне в памятнике, которым вряд ли заблистало имя скульптора, — прямоугольным: трон, плечи, борода, голова и то, что ее украшало (корона? венец?). Было ли

портретное сходство с царем — не знаю, я не видела его. Но памятник, видимо, мало понравился москвичам, потому что вскоре пошла из уст в уста, у ворот, на бульварах, среди простого люда сочиненная прибаутка: «Стоит комод, на комоде обормот, на обормоте шапка». Нет, было — длиннее, одно звено ее ускользнуло из памяти.

Был ли военный оркестр? Или звонили колокола? Молебен? Память мне изменяет.И, увы, многое ускользнуло и из церемонии открытия Музея: прошло более полстолетия.

Моя сестра Марина дала художественное (гротескное, как ей свойственно) описание открытия Музея. Я опишу, что помню. Но перед этим я не могу не сказать, каким взволнованным днем было 31-е мая для нас, Цветаевых. О папе я не берусь сказать — оно и в слова не ложится. Шестидесятипятилетний, вынеся пожар Музея и удар после маминой смерти, последние напряженные годы непосильных трудов по обоим Музеям (Румянцевскому, где директорствовал, и по но-

___________ 1 Все фрагменты, ранее не публиковавшиеся, выделены курсивом.2 Теперь там нет ни памятника, ни обеих церквей. Местность — водный бассейн.

31


вому, им создаваемому), в Университете и на Высших женских курсах, где читал лекции по истории изящных искусств; после нескольких обострений сердечной серьезной болезни, чудом вынесший травлю министра просвещения А.Н.Шварца, папа держался только крепостью духа, непостижимым упорством радостного служения делу, высоким счастьем близившегося исполнения непомерного своего замысла и труда, светлой верой в великое назначение Музея, в просвещение грядущих поколений России. Что испытывал он в тот день 31-го мая — не мне сказать. Я помню нас, его родных, семью его брата Дмитрия Владимировича (дяди Мити), его близких друзей из младшего поколения — профессора-классика Аполлона Аполлоновича Грушка и Алексея Ивановича Яковлева (тоже уже профессора тогда?), часто нас посещавших. Они вместе с нами с трепетом ждали великого дня.

Я знаю, что их было много, и кроме них — все его соратники по Музею и любимые ученики (из них я встретила на торжестве пятидесятилетия Музея профессора Алексея Алексеевича Сидорова, Веру Константиновну Андрееву-Шилейко и Ксению Михайловну Малицкую, самых уже старых, сказавших о папе слова сердечной и восхищенной преданности). Знаю, что их было, не названных мною, — множество. Но мне было в те дни только семнадцать лет. И я помню ту сосущую тревогу о папе в нас, его непослушных и трудных детях, в нас, таких разных, от двух папиных браков, в нас, четырех,

Папа, безмерно утомленный, ложился уже всегда поздно ночью. Видя его сильно постаревшим за последнее время, мы понимали, что он именно теперь может рухнуть, не дожить до открытия Музея! Сердце было сжато не у одних иас: дядя Митя эту весну появлялся чаще, стараясь в чем-то помочь, изменить в распорядке сна, в соблюдении режима, диеты питания и отдыха, предписанных профессором Шервинским, сердечником.

Ждали ли мы Добротворских? Елена Александровна, кузина папы, с юности тепло входила во все трудности и заботы его жизни.

Ни первая, нежно любимая жена папина — Варвара Дмитриевна Иловайская, ни мама, Мария Александровна Мейн, его друг и помощница по Музею, не дожили до его дня! Обе ушли на четвертом десятке лет...

Помню Анну Александровну Адлер, Лерину крестную (подругу ее мамы), Надежду Александровну Сытенко (подругу мамы). Обе еще красавицы, светские женщины. И, конечно, нашу дорогую Драконну, Лидию Александровну Тамбурер.

Но отрывочна моя память — то нездоровилось, то брало время и силы устройство новой жизни в отдельной квартире, то приходилось (занятие Марине и мне ненавистное!) ездить к портнихе: этикет торжества, на коем будет присутствовать царская семья, предписывал:

дамам — белое закрытое платье. А мое венчальное было немного открыто, шитое по моде Первой империи, и были беседы с Елизаветой Евграфовной1, с Лидией Александровной, и поездки с Александрой Олимпиевной2 к портнихе, преемнице знаменитой Ламановой, с кружевами «велансьен» для высокого воротника — ими было отделано платье. Марина, шившая венчальное уже в мысли о Музее, избегла мучения этих поездок.

Мужчинам этикет предписывал — сюртук (фрак?), тот самый фрак из песенки Беранже, о котором так трогательно пел под гитару Петр Николаевич Лампси, закатывая черные, как маслины, греческие глаза? Но что было делать нашим двум мужьям, столь юным, что они не только не обладали сюртуком, но и не держали его никогда в руках?

Борис3 было поднявшийся на дыбы против этой враждебной ему___________ 1 Цветаева, жена дяди Мити; Лидия Александровна Тамбурер.2 Галдина А.О. — экономка Цветаевых.3 Борис Трухачев — первый муж А.И.Цветаевой.

32


(восстание туркменских князей, стоившее им при Петре I владений и княжеского герба) одежды, был усмирен только теплым Сережиным1 юмором, завлекательным, и включился немедленно же в игру. Называя друг друга «дорогой», пародируя Добчинского и Бобчинского, они собрались ехать брать напрокат их первые на свете сюртуки.

...31 мая 1912 года! Открытие Музея Изящных Искусств! Майская синева наполнила стеклянные переплеты потолков белого мраморного здания на площади бывшего Колымажного двора на Волхонке. Жара — множество людей и волнение делают тягостным ожидание. Как мало персонально я помню. Ни министра Витте, ни древнего сановитого старичка в золотом мундире, ни Иловайских (Маринины воспоминания). Но я бы хотела не забыть в том дне архитектора Романа Ивановича Клейна и другого сподвижника папы, главного жертвователя, на средства коего много лет рос Музей, — Юрия Степановича Нечаева-Мальцова. В апофеозе папином, потоком солнечной теплоты освещенном Мариной, этим двум принадлежит заслуженная ими честь.

Приезды, приезды. После многих движений приглашенных по главной лестнице цветного мрамора и прилегающим за колоннадами галереям церемониймейстер расставляет нас, рассекая надвое: мужчин по одну, дам по другую стороны близящегося следования «высочайших особ».

Стоя в первом ряде, Марина и я делаем изо всех сил незаметные знаки Сереже и Борису, дабы и они как-нибудь очутились в первых мужских рядах.

Душно. Тесно. Томительно. Где папа? Каким светом залиты мрамор ступеней и колонн, лестницы, торжественная белизна залы Славы над ней! Стеклянные потолки стремят в хлад Музея весь блеск весны. Фейерверк света! Было бы упоительно, если б немножечко в эту жару сил!.. Как долго...

Как во сне, помню пробежавшее по рядам волнение, напряжение глаз, сердцебиение. Пролетающую фигуру церемониймейстера, — царская фамилия пошла в Музей.

Я помню вдову Александра III-го — «царицу-мать» Марию Федоровну (невысокая худощавая дама в белом. На темных (с проседью?) волосах — маленькая, белая шляпа. Точеность черт, еще более правильных, чем черты отсутствующей сегодня «царицы-жены» — Александры Федоровны).

Царь прошел совсем близко, по красной дорожке ковра. Он очень похож на свои портреты в присутственных местах. Роста не выше среднего, еще молодой, русый. Усы и бородка. В военном мундире. Большие, яркие, длинные «романовские» глаза, о которых Марина позднее:

Помянет потомство Еще не раз — Византийское вероломство

Ваших ясных глаз... Ваши судьи — Гроза и вал. Царь, не люди! Вас Бог взыскал!

Эти стихи 1917 года кончались в моей памяти так: Царь, потомки и предки — сон: Есть котомки, коль отнят трон. (Легенда об Александре 1-ом, Федоре Кузьмиче?)____________ 1 Сергей Эфрон — муж М.И.Цветаевой

33


Я помню папину, немного сутулую, уютную фигуру, его наклоненную круглую и седую голову — выше головы царя. (Так они проходили, после торжественного молебна, весь путь осмотра Музея в то время, как (он позднее нам рассказывал) царь задавал вопросы, и папа на них отвечал.) Почему я не помню четко ни молебна, ни духовенства? Может быть, потому, что мое внимание было привлечено необычайным зрелищем стройного восьмилетнего мальчика на руках (в той позе, как носят двухлетних — высоченного матроса, бережно, как нянька, охватившего его здоровенными своими руками, внесшего его в залу Славы и так державшего наследника все время длившегося торжества). Мальчикова рука на шее дядьки, привязанность «царевича», обреченного на смерть (матерью) к няньке-матросу, вызывала в памяти другого обреченного (отцом) царевича Алексея — сына Петра Первого. И другого мальчика с другим дядькой — Гринева с Савельичем. Все знали «наследника» по серии его портретов в витринах магазинов и под каждым — его длинный титул, так не идущий кудрявому младенцу и позднее — мальчику в матроске, по-военному отдающему честь. Видела я его в первый раз. Он был красивее всех царских детей. Тогда усиленно ходили слухи, что он не сможет царствовать, так как болен гемофилией (несвертывание крови) — стоит ему в игре упасть, оцарапаться — кровь идет, и ее останавливают с трудом. Называли имя знаменитого доктора Бадмаева, говорили (позднее, впрочем) о словах, сказанных Григорием Распутиным, что цесаревич-наследник проживет лишь до 14-ти лет.

Умрет! — Уже в 8 лет не может бегать, играть, как все дети!— думала я, сама неся в себе маленького сына, глядя на большого мальчика на руках дядьки.

Мрамор, свет, блеск под солнечными потоками через стеклянные потолки. Цветные колонны лестницы, белоснежные — в зале Славы...

Два слова о царских дочерях. Мы их с детства знали по календарям. Старшие — Ольга и Татьяна — были примерно нашими с Мариной однолетками, Мария и Анастасия — моложе нас. Ольга более узколица, чем сестры; русское лицо. Своеобразнее — Татьяна: чуть выдающиеся скулы придают ей что-то татарское. Все они в белом, в больших белых шляпах. Мария — ярче, красивее сестер, она еще подросток. Моя тезка, Анастасия, родившаяся в моем раннем детстве — узколица, светлые волосы подрезаны на лбу, как и у Марины, и у меня в детстве, как у девочек тех времен.

Но вот все это — ожившее с календарей, проблеснув, пройдя в двух шагах от нас, двинулось дальше, а затем — торжество освящения, молебен.

Я помню свою усталость, жару майского дня, долгое стояние в рядах дам — и вряд ли это было менее томительным, чем медленное продвижение в толпе, по парку Ясной Поляны осенью 1910 года. Тогда страдали мы от холода, теперь от жары. Близоруко щурясь, искали мы глазами Сережу и Бориса среди блиставших орденами, звездами и мундирами сановников, представителей знати и просвещения России. И, думаю, все это покрывалось накаленным волнением за папу, за его волнение сегодня, его путь сейчас бок о бок с сильными мира сего, в этот его долгожданный

неповторимый день. Тихое торжество радости в наших своевольных, своенравных, не в него пошедших сердцах: не папе дарят что-то сейчас сильные мира сего, а он дарит им, и всем, кто сейчас здесь, всей России — созданный им Музей! Как мало принесли радости ему — мы... И как много — этот его сын, в мрамор заключивший все сокровища истории. Этот наш, сегодня венчаемый, брат! И как принимает царь Музей из рук папы, он, подписавший его несправедливое увольнение из Румянцевского Музея, да еще без пенсии...

34


...Папа проходил с «высочайшими» гостями по залам Музея, показывая и разъясняя, как всегда поглощенный предметом беседы, а мы, стоя в рядах белоснежных «высокопоставленных», дам, все отыскивали близорукими глазами наших юных мужей в их первых на веку сюртуках, и сине-зеленый студенческий (при шпаге!) мундир брата Андрея, в котором он казался юным генералом 1812 года, живущим ровно столетье назад…

Увы, я не помню здесь описанную Мариной Анастасию Модестову — дочь папиного друга (полуитальянку, пылкую его поклонницу) — я о ней писала в предыдущих частях — о весне 1909 года.

Но я помню наш дом в Трехпрудном, залитый солнцем в дневные часы по окончании музейного торжества, обед, куда были приглашены близкие и родные. И помню дома подарок папе Марины: ко дню открытия заказанную ею золотую медаль с силуэтом Музея и на обороте надпись: 31 мая 1912 года. И мой подарок папе — огромный букет разноцветных роз. (Такого он не получал никогда! — радостно думала я, протягивая папе розы...) И льнут к этому дню слова, папой сказанные (прочтеные мною в папиной биографии, написанные недавно моей сестрой Лерой (Валерией Ивановной Цветаевой), вспоминая двух спутниц своей жизни, одну за другой уведенных ранней смертью, — «Семейная жизнь мне не удалась, — сказал он. — Зато удалось служение родине...»

И я радуюсь, что есть фотография, где после шума торжеств папу и Нечаева-Мальцова сфотографировали на ступеньках Музея. «Дух Музея и тело Музея» — как кто-то назвал их. На ступенях ими завершенного дела.

СТАНИСЛАВ АЙДИНЯНПослесловие

У трех сестер Цветаевых — у Марины, у Анастасии, у Валерии — в их автобиографических записках, в автобиографической прозе столь часто об отце — Иване Владимировиче, столь много — о его славном «детище» — о Музее.

Написанные на французском очерки Марина Ивановна объединила названием «Отец и его музей». В этом цикле — «Мундир», «Лавровый венок»… На русском языке — «Открытие музея», «Музей Александра III»...

Самая старшая сестра, — Валерия Ивановна, оставила воспоминания, немалая часть из которых, озаглавленная «Таким я помню своего отца», опубликована была в журнале «Советский музей» (1988, № 5).

Не осталась в стороне от родной всем Цветаевым темы и младшая сестра, Анастасия Ивановна, удивительный человек, который, почти приблизясь к порогу своего столетия, продолжает создавать истинно цветаевские по образности и темпераменту очерки, статьи, книги.

Основные свидетельства Анастасии Ивановны об отце и Музее находим в известных ее «Воспоминаниях». В «Содержании» среди глав «Открытие Музея», точь-в-точь по имени очерка Марины Ивановны.

Однако на внутреннее несходство подхода сестер к исторической были указывает Анастасия Ивановна. В полном варианте статьи «Корни и плоды» она пишет: «В очерке

«Лавровый венок», удивившем сестру нашу Леру, — об открытии Музея, основанного нашим отцом, — обозначился под пером Марины — гротеск. (Стоит сравнить этот день в ее и моем описании).

«Золотой сановный старичок», поскользнувшийся и упавший на торжественной мраморной лестнице и, как кукла, поставленный на ноги подоспевшим юным мужем Марины... Мы с Мариной стояли все время рядом среди приглашенных дам. Я «золотого старичка» не видела.

35


Но историк Д.И.Иловайский, тесть отца по первому браку, пришедший будто бы 31 мая 1912 года в нестерпимой жары день, когда дамы задыхались под высокими стеклянными потолками в шелковых белых (по приказу церемониймейстера — закрытых) платьях, Иловайский, пришедший, как пишет Марина, в б о б р о в о й ш у б е ... Жена же его, чопорная дама, по своеволию не подчинившаяся приказу церемониймейстера (ее бы не допустил он — или слетел бы с должности), надевшая белую кофточку и к л е т ч а т у ю юбку, в присутствии царских особ — для чего так захотело перо?

Оно — веселилось!.. Никому не отдавая отчета».Что предпочтительнее — преобразование реальности, преимущественно художественное, в

котором есть место вымыслу, или — художественно-хроникальное, «прямое» воспроизведение реальности?..

Оба подхода, по-моему, литературно равноправны. И... оба — творческие, ибо оправданы тем, что дают объемно, с разных точек зрения — обстановку, ценные подробности тех безвозвратных лет...

Но цитата из «Корней и плодов» свидетельствует о стремлении Цветаевой-младшей к максимальной правдивости, к точности.

Пересматривая вместе с Анастасией Ивановной машинопись частей и глав «Воспоминаний» в 1990 году, я обратил внимание на то, что глава «Открытие Музея» названа в машинописи по-иному: «Открытие Музея изящных искусств имени Александра III». Расхождение с текстом книги обострило внимание и заставило сравнить то, что опубликовано в «Воспоминаниях», в 3-м, наиболее полном, издании 1983 года, с тем, что предстало перед нами в первоначальном виде.

Выяснилось: бóльшая часть текста, «по условиям времени», проще говоря — по цензурным соображениям, была не опубликована, хотя несет ряд интересных подробностей, а каждая подробность из «архива памяти» этой замечательной семьи ценна для истории культуры, ценна для цветаеведов.

Посему опущенные в книге «Воспоминаний» места я, с согласия Анастасии Ивановны, отметил, мы перечли их и убедились: ценный текст, который решено было озаглавить «Открытие Музея изящных искусств», нужно заново, уже в полном виде, публиковать..

Выпущенные тогда фрагменты главы касаются, более всего, участия в открытии Музея царской семьи.

В опубликованном А.А.Саакянц полном, несокращенном варианте очерка М.Цветаевой «Лавровый венок» есть эпизод, дополняющий тему, ставшую невольно центральной в нашей публикации:

«За день до открытия музея, рано утром, за отцом из музея спешно приехал курьер. — «Что такое?» — «Не могу знать, только просили поскорее и во всем обычном...» — Отец сразу отправился. Вернулся довольно скоро. — «Зачем вызывали?» — «А показать молодой государыне музей». — «Одной?» — «Да. Она, бедняжка, страдает нервами, не выносит скопления людей, вот и решила посмотреть заранее». — «Как же это было?»— «Слуга вез кресло на колесах, я шел рядом». — «Она что-нибудь спрашивала?» — «Нет, ничего. Так и проехались молча по всем залам». — «И даже не сказала, что понравилось?» — «Нет. Она, должно быть, бедняжка, совсем больная: лихорадочные щеки, взгляд отсутствующий... Я сначала, было, называл залы, а потом и

перестал: вижу — не до меня. Ни разу не взглянула ни направо, ни налево, так и проглядела в одну точку. Но под конец все-таки сказала: — «Благодарю вас, профессор»... Бедная женщина! Бедная женщина!»

Так это у меня и осталось, невиданным мною видением: к ранний час утра, в катящемся кресле, по пустым залам, между белых статуй…» (М.Цветаева. Сочинения. М., 1988, т. 2, с. 13-14).

36

Е.Д.Михайлова. О выставке

Е.Д.МИХАЙЛОВАО выставке

Современность поэта во стольких-то ударах сердца в секунду, дающих точную пульсацию века — вплоть до его болезней <...> во внесмысловом, почти физическом созвучии сердцу эпохи — и мое включающему, и в моем — моим — бьющемуся <...> Стихи сами без моего ведома и воли выносят меня на передовые линии.

М.Цветаева. Поэт и время

80-е — начало 90-х годов прошлого века — время рождения поколения, давшего России целую плеяду поэтов, чье творчество вошло в золотой фонд русской литературы, знаменовав собой последний этап ее «серебряного века».

Естественно, это определило поразительную насыщенность конца ХХ века поэтическими юбилеями, которые не только подогрели интерес любителей поэзии, но и определили во многом музейно-выставочную работу.

У многих свежи в памяти торжества, связанные с открытием Музея Б.Пастернака в Переделкине (филиал Государственного литературного музея) и выставки, посвященной творчеству поэта в Музее изобразительных искусств им. А.С.Пушкина, — выставки, прошедшей в рамках традиционных «Декабрьских вечеров», выставки, материалы которой стали основой книги «Мир Пастернака».

Пристальное внимание общественности вызвали юбилейные экспозиции, посвященные А.Ахматовой и О.Мандельштаму в Москве, Ленинграде, во многих городах страны и за рубежом. В Ленинграде к юбилею А.Ахматовой был открыт музей поэта в прославленном ею Фонтанном доме; в Тверском крае — начал свою работу мемориальный музей Ахматовой и Гумилева…

При этом нельзя не отметить, что сегодняшний день нашей жизни благоприятен для экспозиционной работы: становятся доступными закрытые архивы, вводятся в научное обращение неизвестные документы, расширяются связи с зарубежными исследователями и хранилищами. Научная (в том том числе и экспозиционная) мысль освобождается от жесткой идеологической регламентации. Имена многих ярких поэтов, прозаиков предреволюционной России, продолживших свою работу в эмиграции, вновь возвращены в культурный обиход народа.

Все это создает возможности для более глубокого раскрытия творчества мастеров, широкого документирования их жизни, рождает интересные ассоциации.

Устроители каждой из упомянутых нами выставок (как и предшествующих им — скажем, выставка «А.Блок», развернутая Государственным литературным музеем в Нарышкинских палатах Высокопетровского монастыря в 1980 году) стремились дать судьбу Поэта в контексте эпохи, во взаимосвязи с культурой своего времени. Каждая экспозиция раскрывала значимость этих имен как для современной им русской поэзии, так и для литературы последующих, послеоктябрьских десятилетий.

И сегодня, когда мы пытаемся воссоздать полную картину развития русской культуры, долгие годы воспринимаемую обществом как два почти не пересекающихся потока (Советская Россия и эмиграция), такие выставки лишний раз подтверждают неестественность «разделительного» прочтения истории народа, духовная культура которого как ничто другое отражает трагические периоды его пути.

В этом аспекте судьба Марины Цветаевой особо знаменательна, как в эволюции ее творчества — поэта, рано осознавшего непреложность

37


взаимосвязи Художника и Истории (вспомним хотя бы: «Признай, минуй, отвергни Революцию — все равно она уже в тебе — и извечно (стихия) и с русского 1918 года, который — хочешь, не хочешь — был. Все старое могла оставить революция в поэте, кроме масштаба и темпа. Ни одного крупного русского поэта современности, у которого после революции не дрогнул и не вырос голос, — нет»)1,— так и в биографии все сложнейшие перипетии Истории, ее взлеты и трагические изломы, отразились с абсолютной очевидностью.

Внутренний смысл юбилейной выставки М.Цветаевой, по замыслу устроителей, должен был раскрыть ее собственную формулу — «Поэт и время». Оттого — структура выставки подчинена хронологической канве, биографии Поэта — биографии, включающей в себя реальный жизненный путь М.Цветаевой (1892—1941) и посмертную «биографию» ее творческого наследия, увенчанный «терниями» путь Цветаевой к читателю, тот его отрезок, который завершается рамками столетнего юбилея.

В чем же уникальность выставки, открытой к 100-летнему юбилею поэта?Прежде всего, в том удивительном стечении времени и места, которые обусловили выбор

для экспозиции Белого зала Музея изобразительных искусств.Москва — место рождения и страстной привязанности М.Цветаевой; Москва, в свое время

принявшая дар трех библиотек, собранных трудами и завещанных ее отцом, матерью, дедом Румянцевскому музею; Москва, встретившая своего Поэта, вернувшегося в 1939 году на Родину, домой, как падчерицу, Москва — сохранила Музей, созидание которого вошло в сознание Цветаевой с первых детских лет.

Заботам о росте Музея были подчинены не только труды родителей — отца, Ивана Владимировича Цветаева, вымечтавшего его как музей копий античного искусства и реализовавшего мечту — на благо русского просвещения; матери — Марии Александровны, бессменной помощницы и советчицы мужа до последних дней ее, но и мысли детей, и посильное их участие в работе.

Эта причастность всей семьи к созданию Музея давала пример бескорыстного служения делу, высоким идеалам, пример систематичного, каждодневного труда. Пример, прочно усвоенный М.Цветаевой, удивительно сочетавшей в себе неуемность характера, страстность, даже экзальтированность натуры с талантом к строго организованному труду.

«Главенствующее влияние — матери (музыка, природа, стихи, Германия. Страсть к еврейству. Один против всех. Heroica).

Более скрытое, но не менее сильное влияние отца. (Страсть к труду, отсутствие карьеризма, простота, отрешенность.)

Слитое влияние отца и матери — спартанство. Два лейтмотива в одном доме: Музыка и Музей. Воздух дома не буржуазный, не интеллигентный — рыцарский. Жизнь на высокий лад»2.

Музей изобразительных искусств не просто одно из немногих мемориальных мест Москвы, связанных с судьбой Цветаевой. Это не только возможность зрительно, физически ощутить облик «старшего брата» (так сестры называли духовное детище И.В.Цветаева), принимающего в свои стены юбилейную выставку М.И.Цветаевой, распростершего крылья античных залов по две стороны от нее. Это возможность сразу же окунуться в цветаевскую ритмику, ее образный ряд: ступишь на центральную лестницу, и возникнет в памяти торжественность дня открытия Музея в далеком 1912 году, столь ярко запечатленная цветаевскими очер-

_____________ 1 «Поэт и время», 1932.2 Из ответов на анкету «Кабинета революционной литературы», заполненную М.Цветаевой по

просьбе Б.Пастернака. — См.: Райнер Мария Рильке. Борис Пастернак. Марина Цветаева. Письма 1926

года. М., 1990, с. 71.

38

Е.Д.Михайлова. О выставке

ками, где она не менее поэт, чем в стихах. Потому, что только Поэт мог так ясно увидеть статуарность мундирных гостей, среди которых живыми выглядели скульптуры. Поэтический дар, в союзе с человеческой моралью («любить — знать, любить — мочь, любить — платить по счету...»), диктовал необходимость словом увековечить благодарную память о тех, кто был высоко значим в ее жизни — пойдет ли речь об отце, матери или собратьях по ремеслу.

Полнота выставки могла быть обеспечена лишь союзом Музея изобразительных искусств им. А.С.Пушкина с Центральным государственным архивом литературы и искусства и Государственным литературным музеем. Имя поэта открыло сердца и коллекции целого ряда людей, обладающих материалами по творчеству Цветаевой (см. в тексте «Каталога»).

Широкое участие «держателей» цветаевского наследия дало возможность представить основные моменты жизни поэта, все этапы творческого пути, проследить творческие связи, проникнуть в «высоковольтность» дружб и пристрастий М.Цветаевой, ощутить «безмерность» ее души, материализованную страницами рукописей, писем.

Выставка дает редкую возможность увидеть целый ряд цветаевских тетрадей — зримое воплощение уже живущих в тебе ее стихов, тетрадей, которые в цветаевском сознании были таким же высоким символом поэтического труда, как письменный стол: «Пустая тетрадь! <...> С каждой новой тетрадью — я заново. Будет тетрадь — будут стихи. Каждая еще пустая тетрадь — живой укор, больше: приказ. <...> писать в сафьяне то же самое, что пахать в атласе — не дело, игра в дело, дилетантизм, безвкусица. <...> либо сафьян — либо я»1.

Экспонированные книги с дарственными надписями М.И.Цветаевой друзьям и книги, присланные в дар Цветаевой, так же как и письма — свидетельства творческих контактов, высоких порывов, человеческих приобретений и утрат.

Ведь даже в том случае, если мы прочли, как захватывающий роман, книгу «Райнер Мария Рильке. Борис Пастернак. Марина Цветаева. Письма 1926 года», блестяще составленную и откомментированную К.М.Азадовским, Е.Б. и Е.В.Пастернаками, возможность увидеть оригиналы некоторых писем, даже конверты, в которых Рильке посылал свои книги и фотографии Цветаевой, бережно хранимые ею и волею судьбы оказавшиеся в архиве семьи Пастернаков, вызывает совсем особое восприятие истории взаимоотношений трех великих поэтов, вносит реальную предметность в наши ощущения.

И многие другие экспонаты выставки — напоминание о том, что Марина Цветаева, фрондерски отстаивающая свою обособленность во поэзии — «вне всяческих поэтических школ и групп»; в жизни — «одна — из всех — за всех — противу всех»), как никто другой воспринимала Поэзию — в ее цельности, как единую объективно, существующую суть («я не знаю авторства!»), поэтов — как ее выразителей, как собратьев. Отсюда — через все творчество — пушкинская тема. («Пелось как — поется и поныне так!»), восторженное поклонение Блоку, «доведенное до апогея сестринское чувство к Ахматовой» (формула А.С.Эфрон), не нарушаемое и разными жизненными позициями «братство» (по отношению к Маяковскому — «враг ты мой родной»); стремление воздать должное поэтам, защитить их — от сплетни, от «черни», от забвения. Вспомним очерки — об Андрее Белом, Волошине, Мандельштаме, статьи о Пастернаке. Вспомним отточенность формулировок, определяющих место поэта в мире, в таких статьях, как «Эпос и лирика русской поэзии», «Поэт и время».

______________ 1 «История одного посвящения», 1930.

39


Вещи Цветаевой, как и книги, рукописи, фотографии, — знаки, символы этапов жизни, тех или иных моментов творчества. Так они предстают и в экспозиции.

Выставка для читателя, для «любящего» — лишь подспорье, зрительное, эмоциональное подтверждение читательских впечатлений. Для не читавшего, еще не полюбившего — толчок к познанию. Выставка, собранная из подлинных материалов, как ничто другое может дать ощущение эпохи. Оно рождается из совокупности примет времени: характера фотографий, книжных форматов и шрифтов, почерка «героя» и качества бумаги, эстетических норм, проявленных в живописи, графике...

Любительские фотографии и зарисовка художницы М.Нахман «Наш стол», зафиксировавшие солнечное коктебельское содружество, пейзажи М.Волошина (среди которых и те, что были подарены им «Лиле» — Е.Я.Эфрон), предсвадебная фотография М.Цветаевой и С.Эфрона (такая же была послана «Максу»!), сборники «Волшебный фонарь» и «Из двух книг» с маркой издательства «Оле-Лукойе» (юношеское предприятие М.Цветаевой и С.Эфрона) и, наконец, кольцо с коктебельским камнем — все это складывается в рассказ об одном из самых счастливых периодов жизни, по своей светоносности близкого ранним, тарусско-московским годам детства.

Наряду с пейзажами М.Волошина, дружба с которым столь значима для Цветаевой, ее скульптурным портретом, выполненным с натуры в 1913 году Н.Крандиевской, графикой Н.Гончаровой, о творчестве которой Цветаева писала в Париже, в состав выставки включены и работы А.Лентулова, В.Кандинского, К.Петрова-Водкина, ни биографически, ни творчески не связанных с ней. По мысли устроителей, каждая из включенных работ не только характеризует эпоху, но и корреспондирует с определенными моментами жизни и творчества Цветаевой.

Так, пасмурный окраинный парижский пейзаж Фалька созвучен цветаевскому восприятию великого города, которое так остро сказалось в «Поэме Лестницы» или лирических стихах.

Комплектуя раздел, посвященный публикации и изучению творческого наследия М.Цветаевой, авторы выставки руководствовались желанием показать масштабность ее участия в духовной жизни нации, в мировой культуре XX века, дать представление о различных формах бытования Цветаевой в общественном сознании.

К сожалению, выходные данные книг, публикаций произведений Цветаевой и работ о ней свидетельствуют о том, что во многих случаях зарубежные издания опережали наши, о том, как труден был путь Цветаевой к читателю-соотечественнику. Лишь в последние годы пришли к нам хотя бы отдельные книги «Избранного».

Потому в экспозицию этого раздела были включены и «самиздатовские» перепечатки — свидетели многолетней «подпольной» тяги к творчеству Цветаевой. Потому особое внимание уделено материалам, раскрывающим работу А.С.Эфрон как одного из первых публикаторов Цветаевой, автора глубоких комментариев и ярких воспоминаний о матери. Помнили мы и о том, что 100-летие Цветаевой, включенное в календарь юбилейных дат ЮНЕСКО, совпадает с 80-летием со дня рождения ее дочери.

В одном из писем Б.Пастернаку 1927 года М.Цветаева писала:«<...> мое глубокое убеждение, что печатайся я в России, меня бы все поняли. Да, да, все —

из-за моей основной простоты, потому что каждый нашел бы свое, потому что я много, множественное. И меня бы эта любовь — несла. Просто в России сейчас есть пустующее место, по праву — мое».

Нам хотелось бы, чтобы выставка 1992 года явилась зримым подтверждением того, что «цветаевская лакуна» — продолжает заполняться. И этот процесс — уже необратим.

40

МАРИНА ЦВЕТАЕВА Поэт и времяАннотированный каталог выставки

[41]


От составителей

В каталоге объединены материалы трех крупных московских хранилищ — ЦГАЛИ, ГМИИ им. А.С.Пушкина, ГЛМ; ряд документов из хранилищ Санкт-Петербурга — ГПБ им. М.Е.Салтыкова-Щедрина, ЦГИА, ИРЛИ; а также материалы личных коллекций — семьи Пастернаков, М.И.Белкиной, Ю.Н.Горохова, Ю.М.Каган, А.А.Саакянц, Л.М.Турчинского, И.И.Эренбург, Л.К.Чуковской и других.

Каталог охватывает период с 1880-х по 1941 г. Желая сделать его возможно строгим и в то же время предназначая его для сквозного увлекательного чтения, составители расположили материалы по большим разделам, соответствующим биографии М.И.Цветаевой. Эта структура выработана Е.Б.Коркиной, ею же выбраны тексты М.И.Цветаевой, служащие эпиграфами, и фрагменты автобиографии поэта, предваряющие каждый раздел.

Внутри разделов материалы расположены по значимости: публикации (прижизненные цветаевские издания), рукописи, письма и другие автографы, письма к М.И.Цветаевой, книги, ей подаренные, документы, прижизненная иконография, фотографии. В первом разделе имеются тематические подразделы, внутри которых материалы сгруппированы по тем же принципам. Однотипные материалы располагаются хронологически.

Мемориальные вещи семьи Цветаевых-Эфрон вынесены в особый раздел.Прижизненная иконография М.И.Цветаевой и С.Я.Эфрона (со времени их знакомства), а

также их детей распределена по разделам каталога. (Портреты, выполненные по фотографиям, а также пересьемки с фотографий, не доступных в оригинале, в каталог не включены.) В пределах хронологических рамок внесены также печатные труды, рукописи, письма и рисунки членов семьи М.И.Цветаевой.

Большинство изданий, включенных в каталог, имеют автографы М.И.Цветаевой или лиц, с которыми она общалась. Комментарий содержит краткие необходимые пояснения, а часто и оригинальные тексты, комментирующие данный документ.

Публикации неизданных ранее текстов было решено не выделять, а поместить в каталожную часть, что всякий раз особо отмечается в описании. За исключением автографов на книгах, приводятся только неопубликованные тексты. Сведения, отсутствующие в документах (даты, названия произведений и т. д.), заключены в квадратные скобки, как и конъектуры публикаторов, а купюры в цитатах даются в угловых скобках.

Все размеры даны в сантиметрах.Описания документов каталога и комментарии к ним (кроме особо оговоренных случаев)

составлены:М.Б.Аксененко — №№1, 2, 4, 6, 7, 9—22, 29, 32—39, 46, 48, 53—63, 73, 76, 79—82, 85, 88—

90, 92—94, 96, 98, 100, 102, 104, 106, 107, 109—119, 123, 133, 134, 137, 140, 141, 159, 161, 162, 164, 175, 179—182, 184, 185, 190—204, 207—209, 211, 233, 236—248, 251—308, 324—326, 330—333, 335, 336, 338—344, 346, 347, 349, 354, 359, 360, 373, 374, 382, 383, 386, а также описания документов в Приложениях I, II, III; ею же подготовлены публикации неопубликованных ранее текстов И.В.Цветаева, М.И.Цветаевой и др. в №№ 9, 10, 11 (при участии Е.Б.Коркиной), 46, 54, 58, 79 и комментарии к №№ 5, 23, 30, 31, 41, 99, 250;

Е.Б.Коркиной — №№ 8, 23, 24, 26—28, 31, 40, 42— 45, 47, 49 — 51, 64, 67, 69, 72, 74, 75, 77, 78, 83, 86, 87, 105, 120, 122, 124—132, 135, 136, 142, 144, 145, 148—154, 160, 163, 167, 168, 171— 174, 176—178, 183, 186—189, 205, 206, 210, 218, 219, 221—224, 228—232, 234, 235, 249, 323, 327—329,

42

От составителей

334, 337; ею же подготовлены публикации неопубликованных ранее текстов А.А.Ахматовой, М.А.Волошина, М.А.Мейн, Б.Л.Пастернака, М.И.Цветаевой, С.Я.Эфрона и др. в №№ 8, 44, 45, 77, 78, 87, 142, 145, 149—151, 183, 206, 231, 334 и комментарии к №№ 59, 61, 68, 88, 108, 143, 170, 192, 202, 203, 330, 347, 369; а также составлены Приложения I (с публикацией письма Г.С.Эфрона) и II;

Е.Д.Михайловой, Е.И.Ледневой, Л.К.Алексеевой, Г.В.Великовской — №№ 3, 5, 25, 30, 41, 52, 65, 66, 68, 70, 71, 84, 91, 95, 97, 99, 101, 103, 108, 121, 138, 139, 143, 146, 147, 155—158, 165, 166, 169, 212—217, 220, 225—227, 250, 309—322, 345, публикация неопубликованных текстов М.И.Цветаевой и др. в №№ 84, 143, 147, 156 и примечания к №№ 104, 341; ими же, при участии М.Б.Аксененко и Е.Б.Коркиной, составлен раздел «Современники»;

Л.К.Алексеевой — №№ 348, 350—353, 355—358, 361—372, 375— 381, 384, 385, 387—393 раздела «Мемориальных вещей».

Публикация писем М.И.Цветаевой в №№ 202—203 подготовлена М.И.Белкиной и сопровождается ее статьей «Письма-бродяги», ею же составлено Приложение III.

Живописно-графический раздел выставки подготовлен М.Б.Аксененко, ею же составлен Указатель имен.

43

1. ДЕТСТВО1892 —1900-е

Детство — единственная мера вещей, правильности или неправедности их. Поэтому я не устану говорить о своем: с о б и р а т е л ь н о м детстве поэта.

(1937)

Марина Ивановна Цветаева.Родилась 26 сентября 1892 г., в Москве. Отец — Иван Владимирович Цветаев — профессор

Московского университета, основатель и собиратель Музея изящных искусств (ныне Музея изобразительных искусств), выдающийся филолог. Мать — Мария Александровна Мейн — страстная музыкантша, страстно любит стихи и сама их пишет. Страсть к стихам — от матери, страсть к работе и к природе — от обоих родителей.

Первые языки: немецкий и русский, к семи годам — французский. Материнское чтение вслух и музыка. Ундина, Рустем и Зораб, Царевна в зелени — из самостоятельно прочитанного. Нелло и Патраш. Любимое занятие с четырех лет — чтение, с пяти лет — писание. Все, что любила, — любила до семи лет, и больше не полюбила ничего. Сорока семи лет от роду скажу, что все, что мне суждено было узнать, — узнала до семи лет, а все последующие сорок — осознавала.

Мать — сама лирическая стихия. Я у своей матери старшая дочь, но любимая — не я. Мною она гордится, вторую любит. Ранняя обида на недостаточность любви.

Детство до десяти лет — старый дом в Трехпрудном переулке (Москва) и одинокая дача Песочная, на Оке, близь города Тарусы Калужской губернии.

Первая школа — музыкальная школа Зограф-Плаксиной в Мерзляковском переулке, куда поступаю самой младшей ученицей, неполных шести лет. Следующая — IV гимназия, куда поступаю в приготовительный класс. Осенью 1902 г. уезжаю с больной матерью на Итальянскую Ривьеру, в городок Nervi близь Генуи, где впервые знакомлюсь с русскими революционерами и понятием Революции. Пишу Революционные стихи, которые печатают в Женеве. Весной 1903 г. поступаю во французский интернат в Лозанне, где остаюсь полтора года. Пишу французские

стихи. Летом 1904 г. еду с матерью в Германию, в Шварцвальд, где осенью поступаю в интернат во Фрейбурге. Пишу немецкие стихи. Самая любимая книга тех времен — «Лихтенштейн» В.Гауфа. Летом 1906 г. возвращаюсь с матерью в Россию. Мать, не доехав до Москвы, умирает на даче Песочная, близь города Тарусы.

(Из Автобиографии 1940 г.)

[44]

Аннотированный каталог выставки. 1. Детство. 1892 — 1900-е

И.В.ЦВЕТАЕВ

1. Учебный атлас античного ваяния. Составил Иван Цветаев для студентов Императорского Московского университета. Выпуск II. Век Фидия. М., 1891

На форзаце черными чернилами: «В Библиотеку Кабинета изящных искусств Императорского Московского университета от составителя. Москва, 1. III. 1895».

Архив ГМИИ, ф. 6, оп. III, ед. хр. 33а

Иван Владимирович Цветаев (1847—1913), доктор римской словесности, профессор Варшавского, Киевского, а с 1877 г. — Московского университета, почетный член Петербургского и Болонского университетов, действительный член Московского археологического общества, Российской АХ и член-корреспондент АН. С 1883 г. также был хранителем Отделения изящных искусств и древностей Румянцевского музея, а с 1900 по 1910 г.— его директором. Одновременно возглавлял кафедру теории и истории изящных искусств Московского университета. Создатель и первый директор Музея изящных искусств в Москве (1894—1913). Автор многих трудов, в частности, «Сборника осских надписей с очерком фонетики, морфологии и глоссарием» (Киев, 1877), «Из жизни высших школ Римской империи» (М., 1902) и др., учебных пособий по истории античного искусства. (См. о нем: Каган Ю.М. И.В.Цветаев. Жизнь, деятельность, личность. М., 1987.)

2. Записка о Музее изящных искусств имени императора Александра III при Императорском Московском университете проф. И.Цветаева. М., 1898

На обложке черными чернилами: «Дорогому Роману Ивановичу Клейну на память приема Государем-Императором 12 марта 1898 в Зимнем Дворце от автора».

Архив ГМИИ, ф. 6, оп. IV, ед. хр. 76/1

3. Путешествие по Италии в 1875—1880 гг. И.Цветаева, проф. Имп. Моск. ун-та. М., Изд. кн [иго] продавца А.Л.Васильева, 1883

ГЛМ 223546

4. Речь, произнесенная в годичном заседании Комитета музея 16 декабря 1900 г. проф. И.Цветаевым. М., 1900

На авантитуле черными чернилами: «Милой Мане от автора». Архив ГМИИ, ф. 6, оп. IV, ед. хр. 82Маня — М.А.Цветаева, урожд. Мейн.

5. Отчет и речь, читанная в годичном собрании Комитета музея 29 ноября 1904 г. проф. И.Цветаевым. М., Университетская типография на Страстном бульваре, 1905

На титульном листе: «Глубокоуважаемой Ольге Измайловне Срезневской в благодарном воспоминании о далеких годах от автора».

ГЛМ 31392О.И.Срезневская, дочь известного филолога-слависта И.И.Срезневского, декана классического отделения Московского университета, лекции которого И.В.Цветаев слушал,

будучи студентом, в конце 1860-х гг. 6. Записи к лекциям по истории античного искусства, прочитанным И.В.Цветаевым на

Московских высших женских курсах в 1900-х гг.

45


[Фотография]И. В. Цветаев. Москва. 1913. (Кат. № 111)

Автограф черными чернилами, тетрадь, 24 лл., 22,2X18,0Архив ГМИИ, ф. 6, оп. III, ед. хр. 37, тетр. III

7. Визитные карточки проф. И.В.Цветаева на русском и итальянском языкахАрхив ГМИИ, ф. 6, оп. II, ед. хр. 30

М.А.МЕЙН

8. Дневник. Ноябрь 1887 — февраль 1888Автограф черными чернилами. Тетрадь в твердом, темно-зеленом переплете, 117 лл.,

18,2Х12,4.«<...> 8-го Декабря

Странный я сегодня видела сон! Будто у нас в доме на моей постели умирал Гете! Как сейчас вижу я его бледную голову с посиневшими губами и белыми как снег волосами. Вокруг его постели

46


стоят доктора. Вошел папаша и подошел к постели. «Na, und ich lebe noch!» — с саркастической улыбкой проговорил Гете. — Ну, что же, отлично — отвечал папаша по-русски. Потом Гете стал дышать все чаще и тяжелее, голова упала на грудь, глаза закрылись. Сейчас он скажет «Mehr Licht!», промелькнуло у меня в голове. Мне вдруг сделалось страшно, и я выбежала из комнаты. «Завтра придут снимать фотографию нашего дома и напишут «Goethe’s Sterbenhaus» как во Франкфурте...» И с чего мне это вдруг приснился Гете?

<...> Вечером, 1-го января <...>Какая прелесть — стихотворения Надсона! Лермонтов и Гейне — мои излюбленные

поэты — бледнеют перед ним. Какой правдой дышит всякое слово его, каким чистым светом от него веет! Какой высокой подъем души, сколько глубины мысли, ширины взгляда!

Не говорите мне — он умер — он живет.Пусть жертвенник разбит — огонь еще пылает,Пусть роза сорвана — она еще цветет,Пусть арфа сломана — аккорд еще рыдает!.. Какая это прелесть! Теперь он мой любимый поэт. В Гейне и Лермонтове мне всегда чего-

то не хватало — именно этого чистого идеализма, этого постоянного стремления к правде и свету! Устами его говорит болезненно-чуткая, чистая, высоко-человеческая душа! Он так и рвется к свету и истине, к добру, к познанью, к свободе, но крылья его надломлены...

Вот, он мог бы сказать про себя: для себя я сам — весь мир! Да, в душе его действительно лежал нетронутым целый мир, правды и добра, и этот мир вылился в его звучном, чудном стихе. Он был в жизни то же что в поэзии — олицетворением правды и добра. Мне хотелось выписать

какие-нибудь из его стихотворений, но что ни возьмешь — все так хорошо, что и не знаешь, на чем остановиться. Ну, уж и язык наш — богатый и звучный язык! Он так же богат, но он звучнее немецкого. Русская речь хороша и в прозе и в поэзии. Сомнения тоже тревожили и мутили душу поэта, но он выходил из этих сомнений и борьбы всегда так благородно! Это не восторженный идеалист как Шиллер, не разочарованный скептик как Байрон, не спокойный философ как Гете (в своей лирике), не беспечный анакреон как Пушкин: — он весь — стремление к истине. Ради нея, для нея он живет, ея он ищет на всех путях, но не только субъективно-восторженно, но и вполне сознательно и объективно. Поэт — в самом чистом и светлом смысле этого слова. Он может быть улыбнулся бы, прочтя эти строки, но мне кажется, что в них есть доля правды. Он был молод и я молода — мне кажется, что я верно поняла его...»

ЦГАЛИ, ф. 237, оп. 2, ед. хр. 209Публикуется впервые.Мария Александровна Мейн (1868—1906), вторая жена И.В.Цветаева (с 1891 г.), мать

Марины и Анастасии, талантливый музыкант, помощница мужа в деле создания Музея изящных искусств.

СЕМЕЙНАЯ ХРОНИКА

9. И.В.Цветаев — сыну АндреюАдресовано: «Russia – Mosca. Москва, у Старого Пимена, д.Д.И.Иловайского. Андрею

Ивановичу Цветаеву».

47


[Фотография]М.А.Цветаева. [1903—1904]

Автограф черными чернилами, 1 л., 14,3Х9,1, на почтовой открытке с изображением площади в Генуе.

«Нерви, 23.ХП. 1902 г. Via Austria.Милый Андрюша. Я только что вернулся из разных городов и нашел маму в лучшем

положении, чем оставил. Теперь она выходит на морской берег и сидит у самой воды. Весь последний месяц — ясный и теплый. Муся и Ася бегают в платьях. Всюду розы и другие цветы. Идет сбор апельсинов. Ждут дождей в январе. Во Флоренции свежее, но и там ясное солнечное небо Все путешествие сделал в пальто без ваты. Зонтика не пришлось разворачивать. Зимние месяцы удивительно теплые. Мы спим с открытыми окнами, все окна целый день открыты. Муся и Лёра по-

48


полнели, глиста Ася стала тоже поедать 5 кусков хлеба с маслом за утренним кофе. Порозовела. Целуем всех. Твой папа.

Здесь послезавтра Рождество. Завтра в нашем пансионе Елка. Лёра готовит украшения. Вчера мы с Лёрой были в Генуе; купили маме и Лёре наряды. Мусе и Асе я привез студенческие цветные шапочки — бархатные из Пизы. Поклонись Д.И., дедушке. Письмо его я получил».

Архив ГМИИ, ф. 6, оп. I, ед. хр. 4609а

Публикуется впервые.Послано, как и последующие два письма, во время заграничной поездки семьи, предпринятой для лечения М.А.Цветаевой и для нужд строящегося Музея.

Муся — Марина, Ася — Анастасия, Лёра — Валерия Цветаевы, дочери И.В.Цветаева.Д.И. — Иловайский (см. кат. № 23).В.И.Цветаева так вспоминает об этом времени:«Сад наш кончался крутым скалистым спуском к морю, берег завален был большими

камнями, обломками скалы — подойти к воде было трудновато. В первый же день приезда Марина, поскользнувшись, очутилась в воде, в башмаках и платье. Уменью лазить по скалам Асю и Марину научили неизменные их товарищи — двое мальчиков, дети хозяина пансиона. Все свое свободное время проводили они на скалах. Там было их воображаемое «разбойничье гнездо». Володя — младший из мальчиков — стал «атаманом», и пошли у них игры одна увлекательнее другой. Но дальше — больше, игры стали опасными, а дети превратились в конце концов в настоящих сорванцов» (В.И.Цветаева. Записки.

Архив ГМИИ, ф. 6, оп. VI/2, ед. хр. 66, ч. I. л. 101)

10. И.В.Цветаев — сыну АндреюАдресовано: «Russie, Эстляндской губ., через Везенберг, в Вёссо. Е.В. Ф.И.Бергу, для

Андрюши Цветаева».Автограф черными чернилами, 1 л., 13,9X8,7, на почтовой открытке с видом Женевского

озера.«Женевское озеро, Женева, 4 июля, [1904] Понедельник. Милый Андрюша. Вчера я провел день в Женеве, которая от нашей пристани Ouchy — в 2

часах плавания. Это — вид озера и выливающейся из него в Женеве Роны (она вливается в другом узком конце и опять выходит из него). Вода озера светло-голубая, Роны — несколько темнее, но все же бирюзовая. Чудные виды! Ныне еду на другую сторону, во франц[узский] гор[од] Evian. Там мне нужно посмотреть учение в гимназиях. Я пишу статью о французских гимназиях. Пишите. Целую. Папа».

Архив ГМИИ, ф. 6, оп. I, ед. хр. 4606Публикуется впервые.На открытке рукой И.В.Цветаева обозначен маршрут его предполагаемого путешествия.

Марина и Анастасия находились в это время в Лозаннском пансионе Лаказ. «После уроков и обеда мы ненасытимо бродили с мамой вокруг Лозанны, мы сидели за столиками прибрежного ресторанчика Уши за стаканами гренадина или кофе. Закат медленно опрокидывал в озеро розовую желтизну неба, небесно-водяной пар начинал темнеть, мерцал первой звездой» (А.И.Цветаева. Воспоминания. М., 1983, с. 136)

11. И.В.Цветаев — сыну АндреюАдресовано: «Е.В. Федору Ивановичу Бергу для Андрюши Цветаева. Rüssland. Эстляндская

губ., через гор. Везенберг в Вёссо».

49


[Фотография]Вид Тарусы. 1900-е

Автограф черными чернилами, 1 л., 14,0X9,0, на почтовой открытке с изображением Фрейбургского университета.

«Воскресенье, 24 июля 1904 г. Langackern bei Freiburg in Breisgau. Милый Андрюша. Ты должен был получить из Рум[янцевского] м[узея] открытые письма и надписанный конверт для письма Дедушке, ожидающему от тебя описания виденных тобою мест и новых условий твоей жизни. Как идут твои дела? Готовишься ли ты систематически к экзамену? Куда и сколько делали экскурсий? Как распределяется день у вас? Какова погода? Здесь все лето ясное и теперь жарко. Оттого кто может, уезжает в горы. На нашей горе прохладно, постоянно ветерок из

хвойных лесов, сильно теперь пахнущих смолою. Прогулки чудные во все стороны по широким, темным, часто высоко вьющимся дорожкам. Всюду тень и зелень, журчащие горные источники и изумрудные долины. Фруктовые деревья осеняют правильными рядами полевые дороги. Никто их не трогает, хозяева земли собирают в свой черед груши, яблоки, сливы, вишни, черешни. Шварцвальдские крестьян[ские] дома тонут в садах. Пиши. Целуем. П[апа]».

Архив ГМИИ, ф. 6, оп. I, ед. хр. 4607 Публикуется впервые«Иногда мы выходили всей семьей на длинную лесную прогулку в самую глубь

шварцвальдского леса. Опираясь о папину руку, идет мама, как годы назад в Тарусе, и папин голос мерно рассказывает ей о Музее, о том, как и кто помогает ему в труде его созидания, о своих планах, надеждах. Мы идем по их сторонам, слушая, нагибаясь иногда — за шишкой, за веткой, за палочкой, иногда бежим вперед и назад, им навстречу» (А Цветаева. Воспоминания, с 156)

50


[Фотография] И.В.Цветаев, Валерия, Андрей, Анастасия, Марина, М.А.Цветаева на даче в Песочном близ Тарусы.

Начало 1900-х

МУЗЕЙ

12. Грамота по случаю торжественной закладки здания Музея и молебствия 31 августа 1898 г.

Фото, 38,6X25,0Архив ГМИИ, ф. 2, оп. II, ед. хр. 21Оригинал заложен в фундамент здания Музея в стеклянной капсуле. Текст составлен при

участии И.В.Цветаева, оформление — Р.И.Клейна. Расхождение с фактической датой закладки (17 августа 1898 г.) объясняется, по-видимому, переносом церемонии на более ранний срок, чем предполагалось первоначально.

51


[Фотография] Набросок генеалогического древа М.И.Цветаевой. (Кат. № 240)

13. Смета на постройку здания Музея изящных искусств имени Императора Александра III при Московском университете [1898]

Отпечатано на гектографе.Архив ГМИИ, ф. 3, оп. I, ед. хр. 2

14. Пригласительный и входной билеты на торжественную закладку Музея изящных искусств. Август 1898

Архив ГМИИ, ф. 3, оп. I, ед. хр. 20

15. Фундаменты под будущее здание Музея. 1899 Фото, 21,8X28,9Архив ГМИИ, ф. 2, оп. II, ед. хр. 22

52


В центре фотографии — И.И.Рерберг (1869—1932). «Надзор за кладкой ведет военный инженер Рерберг <...> человек серьезный, трудолюбивый и очень скромный.<...> Работа, по его словам, ведется хорошо, по категории «особо чистой кладки» (И.В.Цветаев. Письмо к Ю.С.Нечаеву-Мальцову 12.V. [1899].

Архив ГМИИ, ф. 6, оп. I, ед. хр. 4744)

16. Возведение стен здания Музея. Общий вид строительства. 1900 Фото, 21,6X27,5Архив ГМИИ, ф. 2, оп. II, ед. хр. 51

17. Центральный фасад Музея. Установка колонн портика. 1904 Фото, 16,5X25,0Архив ГМИИ, ф. 2, оп. II, ед. хр. 28«Первое мое видение музея — леса. По лесам, — как птицы по жердям, как козы по

уступам, в полной свободе, высоте, пустоте, в полном сне...<...>Мы с Асей впереди, взрослые — отец, мать, архитектор Клейн <...> — следом. Спокойно-

радостный повествующий голос отца: «Здесь будет это, тут встанет то-то, отсюда — туда-то...» (Это «то-то», «туда-то» — где это отец все видит? А как ясно видит, даже рукой показывает!) Внизу, сквозь переплеты перекладин — черная земля, сквозь те же переплеты — голубое небо. Кажется, отсюда так легко упасть наверх, как вниз» (Марина Цветаева. Сочинения в двух томах. М., 1980, т. 2, с. 9)

18. Парадная лестница Музея в процессе облицовки мрамором. 1903 Фото, 29,0X22,3Архив ГМИИ, ф. 2, оп. II, ед. хр. 33

19. Христианский дворик Музея. Строительство. 1904 Фото, 21,9X29,0Архив ГМИИ, ф. 2, оп. II, ед. хр. 35

20. Установка слепка с юго-восточного угла Парфенона в Греческом дворике Музея. 1905Фото, 17,0X23,0Архив ГМИИ, ф. 2, оп. II, ед. хр. 37

21. Закладные кирпичи, не употребленные при церемонии закладки 17 августа 1898:1. «Императрица Мария Федоровна»Красный порфир, надпись позолочена, 8,4X17,0X2,02. «Великая княжна Ольга Александровна»Белый мрамор, надпись позолочена, 8,2X17,0X1,83. «Министр двора И.Н.Воронцов-Дашков»Белый мрамор, надпись позолочена, 8,2X17,3X1,84. «Р.И.Клейн»Белый мрамор, надпись позолочена, 8,2X17,3X1,8 Архив ГМИИ, ф. 8, оп. VIII, ед. хр. 17—20«Сейчас принесли на просмотр именные мраморные кирпичики для завтрашней закладки.

Заказ их делал Нечаев-Мальцов и, как человек придворный, он позаботился только о высочайших особах. Нет именных кирпичей ни министру нар. просв-ия, ни попечителю учебного округа, ни ректору университета, ни даже митрополиту. Теперь уже ночь, вырезать надписи некогда, да и рабочие все гуляют. Завтра придется краснеть<…>»

(И.В.Цветаев. Дневник. Архив ГМИИ, ф.6, оп. II, ед. хр. 7, л. 128).

53


[Фотография] Церемония закладки Музея изящных искусств. 1898. (Кат. № 35)

22. Памятные изделия из тех сортов мрамора, которые использовались для украшения здания Музея:

1. Уменьшенное изображение колонны парадной (розовой) лестницы.Темно-розовый мрамор, бронза, выс. 42,32. Уменьшенная деталь ограждения колоннады парадной лестницы, завершенная наборным

шаром, сложенным из разных сортов мрамора.Выс. 33,4, д. шара 6,03. Декоративный чернильный прибор, украшенный изображением Земного шара.Белый и цветной мраморы, инкрустация, выс. 21,0, д. шара 12,5 Архив ГМИИ, ф. 8, оп. VIII, ед. хр. 13—15«В одно прекрасное утро вся дача Песочная заполняется кусками разноцветного камня:

голубого, розового, лилового, с ручьями и реками, с целыми видами <...>. Есть один — как ломоть ростбифа, а вот этот пузырчатый, точно синий вскипевший кофе» (Марина Цветаева. Сочинения в двух томах. М 1980 т. 2, с. 8)

ФОТОГРАФИИ

23. Д.И.ИловайскийС портрета, писанного В.О.Шервудом в 1882 г. Фотогравюра художника Панова, Москва. 19,3Х14,8 ЦГИА, ф. 1636, оп. I, ед. хр. 393, л. 4

54


[Фотография] Парадная лестница Музея в процессе облицовки. 1903. (Кат. № 18)

Дмитрий Иванович Иловайский (1832—1920), историк консервативного направления, отец первой жены И.В.Цветаева Варвары Дмитриевны. В 1860-е гг. профессор Московского университета, автор «Истории России» (1876—1905), учебников по всеобщей и русской истории, собиратель материалов по истории России XVII —XVIII вв., жертвователь на постройку и член Комитета по созданию Музея изящных искусств.

24. Д.И.Иловайский. Белград. 1900-е 16,5Х10,5ЦГИА, ф. 1636, оп. I, ед. хр. 357, л. 10

25. Надя и Сережа Иловайские. Москва. 1880-е 14,5X10,0На обороте паспарту рукой В.И.Цветаевой черными чернилами: «Дети Иловайские. К

рассказу «День у Иловайских» (Имеется в виду глава из «Записок» В.И.Цветаевой.) ГЛМ КП 38559Надя (1882—1905) и Сережа (1885—1905) Иловайские, дети Д. И.Иловайского от второго

брака. В очерке «Дом

55


у Старого Пимена» М.И.Цветаева дает портреты Нади и Сережи, погибших в юности от туберкулеза. «Надя, живая, — каштановая и розовая, вся какая-то жгуче бархатная, как персик на солнце, в своей гранатовой пелерине (Прозерпина!), которую двуединым жестом озноба то распахивает, то смыкает, — о нет, не в саване! Миф савана не знает, все живые, живыми входят в смерть, кто — с веткой, кто — с книжкой, кто — с игрушкой... <...> Вот Сережа, живой отблеск отживших поколений <...>, изящный, тонкий, с маленькими бачками на совершенно детском лице, светло-черноглазый, не розовый, — ярко-бледный, — живой 1812 год! — с гравюры — из семейной хроники — точно вросший в свой (увы, студенческий!) мундир» (М.Цветаева. Сочинения в двух томах. М., 1980, т. 2, с. 47)

26. Н.Д.Иловайская. Москва. 1890-е 9,5X6,0ЦГИА, ф. 1636, оп. I, ед. хр. 360, л. 1

27. С.Д.Иловайский. Москва. 1890-е 10,5X6,5ЦГИА, ф. 1636, оп. I, ед. хр. 362, л. 1

28. Н.Д. и С.Д.Иловайские в группе пациентов санатория. Давос. 1901 17,0X12,0На обороте надпись черными чернилами: «Давос, Семен Линден, 20/7 янв. 1901 г.»ЦГИА, ф. 1636, оп. I, ед. хр. 358, л. 5

29. В.И.Цветаева в детстве. 1891 8,8X5,5На обороте паспарту рукой И.В.Цветаева черными чернилами: «Лёра Цветаева в 1891 г.»Архив ГМИИ, ф. 6, оп. VI, ед. хр. 469

30. В.И.Цветаева. 1900 9,0X6,0На обороте паспарту рукой В.И.Цветаевой: «1899». Датируется по штампу фотоателье на паспарту. ГЛМ КП 38557Валерия Ивановна Цветаева (1883—1966), дочь И.В.Цветаева от первого брака,

впоследствии педагог, автор «Записок» (1959—1964), из которых взят нижеследующий фрагмент: «Из нашей дружбы с Мариной в те дни [лето 1906 г.] помню такой случай: как-то под вечер шли мы вдвоем из Тарусы от Добротворских к себе домой. Несли мы 2 толстых тома «Войны и мира» в крепких переплетах. Шли берегом, мимо кладбища. И захотелось Марине заночевать на кладбище! Дома беспокоиться о нас не стали бы, думая, что остались мы у Добротворских.

Я легко согласилась: было лето, было тепло. Ушли мы подальше от дороги, зашли за кусты на краю кладбища, положили себе по тому «Войны и мира» под голову и залегли. Уже смеркалось. Люди шли по дороге, голоса нам слышны, но нас не видно. Лежим молча, смотрим, как меняют краски облака там высоко над нами. Поднялся ветерок, стало беспокойно. Мы придвинулись друг к другу. Лежать неудобно, — от жестких переплетов голове больно. Лежим, терпим. Говорить ни о чем не хочется... От реки потянуло сыростью и стали мы зябнуть, в летних своих платьях. Уснуть почти невозможно: так, маята одна! А все-таки, видно устали мы и, сами того не заметив, заснули.

56


[Фотография]Валерия Цветаева. 1900. (Кат. № 30)

Летняя ночь коротка: вот уж и голоса слышны, — солнце всходит, по реке плоты идут, — плотогоны перекликаются. Белый туман от солнца тает, трава мокрым мокра, с берез и кустов каплет, все кругом росой блестит. Лежать больше нет возможности, но идти в такую пору нам некуда. И стали мы бродить, на всю эту незнакомую нам утреннюю красоту любоваться. Цветов набрали полны руки, а от мокрой травы в башмаках вода, платье чуть не до пояса намокло, висит как клеенка, хлопает, шагать мешает.

Не рассуждая, сами не зная что будет, повернули мы домой... А там видим: дом заперт, прислуга еще не вставала. Куда де-

57


[Фотография]Письмо И.В.Цветаева сыну Андрею. Женева. (1904). (Кат. № 10)

ваться? Залезли мы на сеновал над сараем, пригрелись и заснули, благо сухо да тихо... Когда проснулись и стукнула входная дверь без ключа — сама судьба помогла нам незаметно пробраться в дом, наверх, к своим постелям и, как были во всей «красе» свалились, заснули мы мертвым сном, проспав до самого завтрака, до 12-ти часов. Быстро переоделись, вышли к завтраку в обычном, приличном виде...» (В.И.Цветаева. Записки, ч. 3, лл. 140—141).

31. А.И.Цветаев. Москва. 1891 9,0X5,5На обороте паспарту рукой И.В.Цветаева черными чернилами: «Андрюша Цветаев в 1891

г.»ЦГИА. ф.1636, оп. I, ед, хр. 377, л. I

58


[Фотография]И.В.Цветаев в группе профессоров Московского Университета. 1894. {Кат. № 34)

Андрей Иванович Цветаев (1890—1933), сын И.В.Цветаева от первого брака, искусствовед, эксперт-антиквар.

32. А.И.Цветаев — гимназист. Москва. Начало 1900-х 9,0X5,8На обороте паспарту рукой А.И.Цветаева черными чернилами: «На добрую память

дорогой Крестной от Андрея Цветаева». Архив ГМИИ, ф. 6, оп. VI, ед. хр. 469Крестная — Анна Александровна Адлер, московская благотворительница, близкая подруга

первой жены И.В.Цветаева.

33. И.В.Цветаев. 1890-е 14,1Х10,1Архив ГМИИ, ф. 6, оп. V, ед. хр. 87/3

34. И.В.Цветаев в группе профессоров Московского университета в Кабинете изящных искусств и древностей университета. 1894

16,8X22,5Архив ГМИИ, ф. 1, оп. III, ед. хр. 1

35. И.В.Цветаев и Р.И.Клейн на церемонии торжественной закладки здания Музея изящных искусств на территории быв. Колымажного двора 17 августа 1898

12,0X17,5Архип ГМИИ, ф. 2, оп II, ед. хр. 19

59


[Фотография] И.В.Цветаев и М.А.Цветаева на разработке мрамора для облицовки фасада Музея. Урал. 1902. (Кат.

№37)

Роман Иванович Клейн (1858—1924), академик архитектуры, автор проекта и строитель здания Музея изящных искусств в Москве (1896—1912)

36. И.В.Цветаев, Р.И.Клейн, И.И.Рерберг и Г.Лист возле строящегося Музея среди итальянских рабочих-мраморщиков. 1902

29,4X22,1Архив ГМИИ, ф. 2, оп. II, ед. хр. 25Георгий (Густав Адольфович) Лист (ум. 1909), глава московского торгового дома «Георг

Лист», ведавшего добычей, доставкой и обработкой уральского и заграничного мрамора для здания Музея изящных искусств в Москве.

37. И.В.Цветаев и М.А.Цветаева на разработке мрамора для облицовки фасада Музея. Урал, 2 июня 1902

22,3X28,6Архив ГМИИ, ф. 2, оп. II, ед. хр. 43

38. М.А.Цветаева. 1890-е 11,3X8,0Архив ГМИИ, ф. 6, оп.V, ед. хр. 87/16

60


[Фотография] М.И.Цветаева с отцом. Шварцвальд. 1905. (Кат. № 40)

«Была она человек прямой, но характера резкого, несдержанного и к другим нетерпимого. <...> Позднее поняла я, что М.А., до 22-х лет жившая очень замкнуто, взялась за непосильную для себя задачу: войти в чужое гнездо, стать матерью чужих детей, доброй женой человека

малознакомого, вдвое старше себя <...>» (В.И.Цветаева. Записки, ч. I, л. 47).

39. М.И.Цветаева в раннем детстве. [1893] 14,1X10,0Собств. А.А.Саакянц, Москва

40. М.И.Цветаева с отцом. St.Blasien, Bad. Schwarzwald. 1905 9,0X6,0На оборота паспарту надпись И.В.Цветаева черными чернилами: «Лёре и Андрюше от

Муси и Папы. 1905». ЦГАЛИ, ф.1190, оп. 2, ед. хр. 219

61

2. ЧАС УЧЕНИЧЕСТВА1900-е—1910

Сапожком — робким и кротким — За плащом — рдяным и рваным.

(1921)

«Осенью 1906 г. поступаю в интернат московской гимназии Фон-Дервиз. Пишу Революционные стихи. После интерната Фон-Дервиз — интернат Алферовской гимназии, после которого VI и VII класс в гимназии Брюхоненко (приходящей). Лета — за границей, в Париже и в Дрездене. Дружба с поэтом Эллисом и филологом Нилендером. В 1910 г., еще в гимназии, издаю свою первую книгу стихов — «Вечерний Альбом» — стихи 15, 16, 17 лет и знакомлюсь с поэтом М.Волошиным...»


ПУБЛИКАЦИИ

М.Цветаева. Вечерний альбом. Стихи. М., товарищество типографии А.И.Мамонтова, 1910. 224 с., 500 экз. (Кат. №№ 41—42)41. На шмуцтитуле надпись черными чернилами: «Графу Алексею Н.Толстому с

благодарностью за книгу. Марина Цветаева. Москва, 28 января 1911 г.Я ж гляжу на дно ручья, Я пою — и я ничья». ГЛМ 21382Приводимое двустишие — дословная цитата, взятая из стихотворения А.Н.Толстого

«Мавка», опубликованного в его книге «За синими реками» (М., 1911). (См.: А.А.Саакянц. Марина Цветаева. Страницы жизни и творчества (1910—1922). М., 1986, с. 25—26)

42. Титульный лист из книги. Надпись черными чернилами: «Сереже от Марины. Коктебель, 20го июня 1911 г.»

ЦГАЛИ, ф. 237, оп. 2, ед. хр. 217

РУКОПИСИ М.И.ЦВЕТАЕВОЙ

43. Стихотворение в «закрытом» письме. Москва. 1910. Адресовано: Здесь. Дмитровка д. Костякова Гимназия Потоцкой. Ученице V кл. А.Калин.Автограф синими чернилами, 1 л., 15,0X12,3

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 18Анна Самойловна Калин — соученица А.И.Цветаевой по гимназии.

44. М.И.Цветаева — А.А.ИловайскойАвтограф черными чернилами, 2 лл., 21,5X13,5«Ялта, 8го января 1906.Многоуважаемая Александра Александровна! Сердечно благодарим Вас за Ваш чудный подарок. Какая это

[62]


прекрасная книга, как дивно сделаны рисунки! Мы страшно любим книги и у нас скопилась порядочная библиотека. Ваша чудная книга доставила нам огромное удовольствие. Я как раз учу историю и «Царь Иоанн Грозный» пришелся мне как нельзя более кстати. Живем мы в Ялте ничего себе, учимся, ожидаем письма из Москвы всегда с большим нетерпением. Мы готовимся в мае держать экзамен; Ася во второй, а я в четвертый класс и должны много учиться. Я должна пройти программу первых трех классов в эту зиму, Ася проходит программу первого. Погода у нас очень хорошая, так тепло, что ходим в сад только в платьях. Но все же как ни хороша ялтинская погода и природа, сама она, Ялта препротивная и мы только и думаем, как бы поскорей в Москву. Ведь мы уже больше трех лет не видали Андрюши, а Лёры больше двух. И вообще, в гостях хорошо, а дома куда лучше!

Еще раз благодарим Вас сердечно за Вашу чудную книгу. Сердечный привет от мамы и нас Вам и многоуважаемому Дмитрию Ивановичу.

Маруся и Ася Цветаевы». ЦГИА, ф. 1636, оп. 1, ед. хр. 257, лл. 62—63 Публикуется впервые.А.А.Иловайская — вторая жена Д.И.Иловайского, урожд. Коврайская (1852—1929), мать

Надежды и Сергея Иловайских.

45. М.И.Цветаева — В.И.Цветаевой. Ялта, 1909 (по почт. штемпелю)Адресовано: Москва, Трехпрудный пер. д. Цветаевых ЕВБ. Валерии Ивановне Цветаевой.Автограф черными чернилами, 1 л., 13,7X8,8, на почтовой открытке с изображением

побережья Ялты, на верхнем поле — пометка В.И.Цветаевой: «От Марины 1910».«Милая Валечка. Если бы ты знала к[а]к хорошо в Ялте! Я ничего не читаю и целый день

на воздухе, то у моря, то в горах. Фиалок здесь масса, мы рвем их на каждом шагу. Но переезд морем из Севастополя в Ялту был ужасный: качало и закачивало всех. Приеду верно 3-го или 4-го. Всего лучшего. МЦ.»

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 132 Публикуется впервые.«<...> Мне остается рассказать только о поездке в Крым, которую наша гимназия устроила

на пасхальные каникулы для старших классов. Мы были тогда в шестом классе. Цветаева ездила с нами. К сожалению, нас не предупредили, что в Крыму об эту пору погода переменчива, и мы в своих легких весенних пальто очень озябли. В Севастополе нас разместили в гостинице группами по пять-шесть человек. Когда наша шестерка вошла в отведенный нам номер, Цветаева тотчас распахнула все окна, дверь на балкон и быстрым легким шагом принялась ходить по комнате. Она была легко одета, а подходя к балкону, с наслаждением подставляла лицо свежему порывистому ветру. Озябшие девочки запротестовали, начали спорить. Цветаева сначала упорствовала, настаивала на своем, потом внезапно, как это было ей свойственно, покинула нас и переключилась в другую группу из выпускного класса.<...>

Из Севастополя в Ялту мы переправлялись на пароходе. Дул сильный ветер и многих укачало. Помню, как мы с Радугиной, хмурые, притихшие, сидели на палубе, прижавшись друг к

другу, закутанные в плэд. Выглянув из-под угла плэда, я увидела Цве-

63


таеву, бодро ходившую по палубе в оживленной беседе с кем-то из пассажиров. Но вот она стремительно отбегает в сторону, перегибается через борт, а через минуту снова продолжает прерванный разговор.

В Ялте повеяло теплом. Каждый день мы совершали экскурсии то на линейках, то пешком. Розовые облака цветущего миндаля на яркой синеве неба показались нам волшебной сказкой. Но погода все еще не установилась. Во время нашей поездки на Ай-Петри вдруг повалили густые хлопья снега. Но никогда я не видела, чтобы Цветаева зябла и куталась как остальные. Она предпочитала ездить рядом с возницей и я помню ее фигуру на козлах с развевающимися волосами, легко одетую, с бусами вокруг шеи. Она часто покупала ожерелья из всевозможных ракушек, разноцветных камушков. Бывало, перебирает их пальцами, прислушивается к их шелесту, скажет с улыбкой: «Люблю эти гадюльки», нацепит на себя. И они к ней шли» (Т.Н.Астапова. Воспоминания о гимназических годах Марины Цветаевой (1908—1910 гг.) 1965. ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 178, лл. 11—12)

46. Записка М.И.Цветаевой неизвестному адресатуАвтограф черными чернилами, на обороте визитной карточки: «Иван Владимирович

Цветаев. Директор Московского Публичного и Румянцевского Музеев», 1 л., 11,5X7,0«Многоуважаемая Екатерина Алексеевна.Паспорт, билет и деньги — все есть. Буду на Брестско-Смоленском вокзале за 3/4 часа до

отхода поезда. Надеюсь Вас там найти.М.Ц.»

Архив ГМИИ, ф. 6, оп. VIII, разд. IV, ед. хр. 1, л. 1Публикуется впервые.Предположительно записка относится ко времени поездки М.И.Цветаевой в Париж в 1909

КНИГИ ИЗ БИБЛИОТЕКИ М.И.ЦВЕТАЕВОЙ

47. Contes fantastiques et contes littéraires, par M. Jules Janin. Т. 1. Paris. 1832На авантитуле — владельческая надпись черными чернилами: «Marina Zwetaieff. Moscou, le

1 février 1910.» ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 140

48. Uhlands Gedichte und Dramen. Stuttgart, 1863. [Bde 1—3]Титульный лист первого тома (из трех, находящихся в одном переплете) отсутствует. На

обороте авантитула имеются две надписи. Первая — владельческая, черными чернилами: «Marina Zwetaieff, Moskau, am 28.März 1910»

Вторая — фиолетовыми чернилами: «Милому Матвею Исаевичу на добрую память и в добрый путь. А.Цветаева. Москва, 23, весна».

Собств. Ю.М.Каган, МоскваС философом-неокантианцем, другом М.М.Бахтина М.И.Каганом (1889—1937) Анастасия

Ивановна познакомилась у Н.А.Бердяева в 1922 г. Подаренная ему книга осталась у нее после отъезда Марины Ивановны за границу.

В книге есть ряд карандашных помет М.И.Цветаевой. Они касаются стихов и не распространяются на драматические произведения немецкого поэта. Иногда она обводила карандашом название стихотворения в знак того, что ей важно все стихотворение, иногда отмечала отдельные строки. В нескольких местах есть с тру-

64


[Фотография] Марина Цветаева в доме в Трехпрудном пер. 1900-е

дом прочитываемые сокращенные записи — в них даны лишь первые буквы слов, имен, связанных для М.И.Цветаевой с той или иной строкой. В России лирику Уланда переводили такие поэты, как В.А.Жуковский, Ф.А.Тютчев, М.Л.Михайлов, А.А.Фет и др. Пометы Цветаевой, конечно, интересны и необходимы для понимания так мало еще изученных связей ее творчества с немецкой литературой вообще и особенно с поэзией немецкого романтизма. (Комментарий Ю.М.Каган)

49. Bettina von Arnim. Die Günderode. Im Insel-Verlag zu Leipzig. 1904 В двух томах, в мягкой обложке, позднее переплетены в один том в твердый переплет,

обтянутый гобеленовой тканью, по заказу М.И.Цветаевой.На авантитуле — владельческая надпись фиолетовыми чернилами: «Marina Zwetaieff.

Gursuff, den 1.Mai 1911». На многих страницах пометы Цветаевой простым и синим карандашами: вертикальные

отчеркивания на полях, вопросительные и восклицательные знаки, подчеркивания отдельных слов и строк, текстовые замечания на немецком, русском и французском языках.

ЦГАЛИ, библиотека

50. Clemens Brentanos Frühlungskranz. Im Insel-Verlag zu Leipzig. 1909В двух томах, в мягкой обложке, позднее переплетены в один том и твердый переплет,

обтянутый гобеленовой тканью, по заказу М.И.ЦветаевойВ тексте — многочисленные пометы М.И.Цветаевой. ЦГАЛИ, библиотека

65


51. Bettina von Arnim. Goethe’s Briefwechsel mit einem Kinde. Verlegt bei Eugen Diederichs, Iena.1906

В двух томах, в мягкой обложке, позднее переплетены в один том в твердый переплет, обтянутый гобеленовой тканью, по заказу М.И.Цветаевой

В тексте — многочисленные пометы М.И.Цветаевой. На шмуцтитуле — надпись Н.А.Коган-Нолле карандашом: «Книга подарена мне Мариной

Цветаевой с ее пометками. Н.К.».ЦГАЛИ, библиотекаНадежда Александровна Нолле (1888—1966), переводчица, жена П.С.Когана, дружила с

М.И.Цветаевой в 1921 — 1922 гг. Ей перед отъездом Цветаева оставила на хранение часть своего архива и библиотеки.

Петр Семенович Коган (1872—1932), известный критик и историк литературы.

52. Валерий Брюсов. Пути и перепутья. Собрание стихов. Т. 1—3. М., книгоиздательство «Скорпион», 1908 (т. 1, 2) — 1909 (т. 3.)

На корешке переплета золотом: «Валерий Брюсов. Пути и перепутья. 1—3. М.Ц.» На титульном листе 3-го тома вверху владельческая надпись синими чернилами: «М.Цветаева. Москва, 23-го февр. 1910 г.».

В тексте многочисленные пометы М.И.Цветаевой карандашом, черными или синими

чернилами. Обведены или отчеркнуты некоторые названия стихов, строки, строфы.Собр. Л.М.Турчинского, МоскваОб этой книге см.: А.А.Саакянц. Марина Цветаева. Страницы жизни и творчества (1910—

1922). М., 1986, с. 9 сл.

ДОКУМЕНТЫ

Документы о распределении наследства М.А.Цветаевой 1906—1909 (Кат. №№ 53—56)

53. В Московский Окружной суд душеприказчика по духовному завещанию умершей жены Тайного Советника Марии Александровны Цветаевой Тайного Советника Ивана Владимировича Цветаева, живущего в г. Москве Арбатской части, в Трехпрудном переулке, в доме Цветаевых Прошение. Москва, 1906 года, ...декабря. Рукописный черновик черными чернилами, 2 лл., 35,3X22,1

Архив ГМИИ, ф. 6, оп. II, ед. хр. 15, лл. 2—3Документ об утверждении к исполнению духовного завещания М.А.Цветаевой.

54. Правление Императорского Московского Университета И.В.Цветаеву 1.IX.1907Машинопись, на бланке Правления, 1 л., 35,0X22,9, подписи неразборчивы«В виду полученного уведомления Прокурора Московского Окружного Суда об

утверждении к исполнению Судом 27-го февраля 1907 года духовного завещания Марии Александровны Цветаевой, которым завещано 10.000 рублей в 4%' Государственной ренте в вечный капитал имени завещательницы Музею изящных искусств имени Императора Александра III при Московском Университете на составление из ежегодно приносимых завещанным капиталом процентом — библиотеки при сем Музее имени отца ее Александра Даниловича Мейна, Правление Университета имеет

66


[Фотография] Марина и Анастасия Цветаевы. [Ялта. 1905]

честь просить Ваше Превосходительство о внесении в Университет означенного капитала в 10.000 рублей, во исполнение воли завещательницы.

Помощник Ректора [подпись]Секретарь [подпись]»Архив ГМИИ, ф. 6, оп. II, ед. хр. 15, л. 4Публикуется впервые.

55. Отчеты по опекунству над малолетними Мариною и Анастасиею Цветаевыми за 1907 и 1909 гг.

Рукописные черновики черными чернилами, на специальных бланках, 5 лл., 34,9X22,6Архив ГМИИ, ф. 6, оп. II, ед. хр. 15, лл. 9—11, 14—15Подавались ежегодно И.В.Цветаевым как опекуном в Московскую Дворянскую Опеку.

Содержат сведения о месте проживания, членах семьи, а также о процентных бумагах, в которых заключалось имущество опекаемых Марины и Анастасии и о других лицах, упомянутых в завещании.

56. Сведения о движении наличных сумм по счету № 25829 малол. Марины Ивановны Цветаевой. 13. VIII.1908 г.

На бланке Московской конторы Государственного банка, 1 л., 21,4X15,0

Архив ГМИИ, ф. 6, оп. II, ед. хр. 15, л. 13

57. Квитанции на оплату экзамена Марины и Анастасии Цветаевых 26.IV 1906 г.

67


Черные чернила, на бланках, 2 лл. (не разорваны), 9,0X11,1 каждаяАрхив ГМИИ, ф. 6, оп. II, ед. хр. 16, л. 2Экзамен сдавался сестрами в Ялте, где они жили с матерью зиму 1905 — весну 1906 г.

Подпись начальницы гимназии неразборчива.

58. Расписка начальницы женской гимназии им. В.П. фон Дервиз (Москва, Гороховский пер.)

Автограф черными чернилами, на бланке гимназии, 1 л., 21,6X13,5 «Января 27 дня 1907 г.Многоуважаемый Иван Владимирович. Пятьдесят рублей за содержание Вашей дочери и 1

р. 25 коп. за английскую книгу получила. Очень буду рада видеть Вас и поговорить с Вами о дочери.

Уважающая ВасВ.Власьевская».

К расписке приложена квитанция на указ. сумму от того же числа, на бланке гимназии, 11,3X8,4

Архив ГМИИ, ф. 6, оп. II, ед. хр. 16, лл. 3, 5Публикуется впервые.

59. Московская женская гимназия имени В.П.фон Дервиз. Коридор 2-го этажаИзображение на почтов. открытке изд-ва гимназии, 1906, 1 л., 13,7X8,8Архив ГМИИ, ф. 6, оп. II, ед. хр. 16, л. 11«Мое знакомство с ней началось в гимназии Фон-Дервиз, где я училась пансионеркой.

Когда я была в шестом классе, к нам перешла из другой гимназии Марина и тоже пансионеркой. Начало ее пребывания среди нас сохранилось в моей памяти довольно смутно может быть потому, что она поступила не в наш класс, а классом ниже, хотя мы были с ней однолетки. Но поскольку ежедневно по вечерам пансионерки старшего возраста собирались вместе в одном из классов для приготовления уроков, я не могла не замечать сидящую на одной из парт девочку, всегда или склонившуюся над книгой или что-то пишущую. Очки, которые она никогда не снимала (она была очень близорука), довольно угрюмое лицо, постоянная углубленность в себя, медленная походка, сутулящаяся фигура делали ее более взрослой, чем она была на самом деле. Марина ни с кем особенно не общалась и, казалось, ни на кого из девочек не обращала внимания. Впервые я стала к ней присматриваться после того, как мне дали прочитать написанный ею рассказ, ходивший у всех по рукам. Название его и содержание я забыла, но начало его хорошо запомнилось: «Их было четыре, — четыре звезды приготовительного класса...» Затем следовали их имена и фамилии. Помню мое удивление, когда среди этих «звезд» я увидела себя. Мне было, конечно, весьма лестно находиться среди «звезд», но рассказ был совершенно неправдоподобен. Марина «приготовишкой» меня не знала и своей богатой фантазией превратила меня, самого обыкновенного ребенка, любившего в то время играть в куклы, прыгать по дорожкам сада через веревочку или играть в «классы», в какую-то необыкновенную, Бог весть чем только ни одаренную девочку. <...>

С той поры мы стали много времени проводить вместе. Встречи и разговоры наши происходили обычно в дортуаре, неизменно на моей кровати, после того как всегда дежурившая «ночная дама» укладывалась спать, а начальница гимназии, завершив свой обыч-

68


[Фотография] И.В.Цветаев с сыном Андреем. 1909. (Кат. №62)

ный, обязательный для нее обход, удалялась. Марина пробиралась ко мне бесшумно и разговаривали мы тихо, чтобы не разбудить соседок по кроватям. Мы делились всем, что нас интересовало, волновало в нашей повседневной жизни, рассказывали друг другу о том, что было в нашей жизни до нашей с ней встречи, мечтали о будущем, вернее делилась своими мечтами Марина.<...> Многие не любили Марину за ее кажущиеся самомнение и отчужденность от других пансионерок; они применяли к ней детское выражение — «задирает нос». Среди девочек она держала себя обычно деланно развязной, порой резкой и грубоватой, и никто не мог подозревать, что под этой маской скрывается застенчивый человек с мягким характером и нежной, чуткой душой. Помню, как во время наших разговоров она доверчиво прижималась ко мне, как бы ища защиты от чего-то нависающего над ней, и ощущение ее теплой ласки сохранилось у меня и по сей день» (В.К.Перегудова (Генерозова). Воспоминания о Марине Цветаевой. 1965. ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 194, лл. 1—3, 5)

60. Частная женская гимназия А.С.Алферовой (Плющиха, Благовещенский пер.)Квитанции об оплате за обучение М.И.Цветаевой, воспитанницы V класса, в первом и

втором полугодиях 1907/1908 уч. года. Черные чернила, на бланках гимназии, 2 лл., 14,15X14,1; 10,8Х 14,3 Архив ГМИИ. ф.6, оп. II, ед. хр. 16, лл., 4, 6

69


61. Московская женская гимназия М.Г.Брюхоненко. Квитанция об оплате за обучение воспитанницы VI класса Цветаевой Марины в I полугодии 1908/1909 уч. года и за обучение воспитанниц VI и VIII классов Цветаевых в I полугодии 1910/1911 уч. года

Черные чернила, на бланках гимназии, 2 лл., 10,5X12,5; 12,1X11,0 Архив ГМИИ, ф. 6, оп. II, ед. хр. 16, лл. 8, 10«В нашу гимназию (М.Г.Брюхоненко) Цветаева поступила в 1908 г. и проучилась в ней два

года, в 6-м и в 7-м (выпускном) классе. Но пожалуй вернее было бы сказать не проучилась, а пробыла в ней два года. Это была ученица совсем особого склада. Не шли к ней ни гимназическая форма, ни тесная школьная парта. И в самом деле, в то время, как все мы, а нас в классе было 40 человек, приходили в гимназию изо дня в день, готовили дома уроки, отвечали при вызове, Цветаева, каким-то образом, была вне гимназической сферы, вне обычного школьного распорядка. Среди нас она была как экзотическая птица, случайно залетевшая в стайку пернатых северного леса. Кругом движенье, гомон, щебетанье, но у нее иной полет, иной язык.

Из ее внешнего облика мне особенно запечатлелся нежный, «жемчужный» цвет лица, взгляд близоруких глаз с золотистым отблеском сквозь прищуренные ресницы. Короткие темно-русые волосы мягко ложатся вокруг головы и округлых щек. Но пожалуй самым характерным для нее были движения, походка — легкая, неслышная. Она как-то внезапно, вдруг, появится перед вами, скажет несколько слов и снова исчезнет. И гимназию Цветаева посещала с перерывами: походит несколько дней и опять ее нет. А потом смотришь, вот она снова сидит на самой последней парте (7-ой в ряду) и, склонив голову, читает книгу. Она неизменно читала или что-то писала на уроках, явно безразличная к тому, что происходит в классе; только изредка вдруг приподнимет голову, заслышав что-то стоящее внимания, иногда сделает какое-нибудь замечание и снова погрузится в чтение.<...>» (Т.Н.Астапова. Воспоминания о гимназических годах Марины

Цветаевой (1908—1910 гг.). 1965. ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 178, лл. 1—2)«Внешне тяжеловесная, неловкая в детстве, с светлой косичкой, круглым розовым лицом, с

близорукими светлыми глазами, на которых носила долгое время очки, Марина характером была неподатливая, грубовата. Заметен был в ней ум, с детства собственный внутренний мир. Слабая ориентировка в действительности в дальнейшем превратилась в, до странности, непонимание реального окружения и равнодушие к другим. Забегая вперед скажу, что с возрастом внешность Марины менялась к лучшему, она выросла, выровнялась. 16-ти лет, будучи еще в гимназии, Марина выкрасила волосы в золотой цвет, что очень ей шло, очки носить бросила (несмотря на сильную слепоту), гимназию кончать не стала. Жила своей внутренней жизнью» (В.И.Цветаева. Записки, ч. 1, л. 77)


62. И.В.Цветаев с сыном Андреем. 1909 10,2Х10,0На обороте паспарту черными чернилами: «Дорогой Елизавете Евграфовне с мужем и со

чады. От И.Ц. 1909». Архив ГМИИ. ф. 6, оп. V, ед. хр. 87/17Елизавета Евграфовна Цветаева, жена младшего брата Цветаева, Дмитрия Владимировича.

70

3. МОЛОДОСТЬ1911 — 1917

...на нашей молодости кончился старый мир, на ней — оборвался.

(1940)

«Летом 1911 г. еду <...> в Коктебель и знакомлюсь там со своим будущим мужем — Сергеем Эфроном, которому 17 лет и с которым уже не расстаюсь. Замуж за него выхожу в 1912 г. В 1912 г. выходит моя вторая книга стихов «Волшебный фонарь» и рождается моя первая дочь — Ариадна. В 1913 г. — смерть отца.

С 1912 по 1922 г. пишу непрерывно, но книг не печатаю. Из периодической прессы печатаюсь несколько раз в журнале «Северные записки».



М.Цветаева. Волшебный фонарь. Вторая книга стихов. М., книгоиздательство «Оле-Лукойе», Т-во Скоропечатни А.А.Левенсон. М-ва, Трёхпрудный пер., 1912, 148 с., 500 экз. (Кат. №№ 63—67)

63. Книга в темно-бордовом бархатном переплете.На титульном листе черными чернилами: «Милому папе, хотя он и забраковал эту книгу.

М.Ц. Москва, 28-го П.1912 г.»Архив ГМИИ, ф. 6, оп. VIII, разд. I, ед. хр. 2/63

64. Книга в бархатном зеленом переплете.На обороте титульного листа черными чернилами:«Были мы — помни об этом

В будущем — верно лихом! —Я — твоим первым поэтом,Ты — моим лучшим стихом!

МЦ.»На фронтисписе: «Ариадна Эфрон. Але от Марины. Москва, 4-го июля 1918 г. (10 ч. вечера,

ливень, розовый фартук.)»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 57Дарственная надпись адресована дочери Але. А.С.Эфрон (1912—1975), художник-график, переводчик, публикатор литературного

наследия матери.

65. Книга в темно-бордовом бархатном переплете. На титульном листе: «Дорогой Фанни Исаевне Найдин с глубокой благодарностью и на

добрую память. М.Ц. Москва, июнь 1919 г.» ГЛМ 5955Ф.И.Найдин — лицо неустановленное.

66. Книга в темно-бордовом бархатном переплете. На титульном листе: «Михаилу Ильичу Гинзбург на добрую память. Марина Цветаева.

Москва. 8-го русск. сентября 1920 г.» ГЛМ 6162М.И.Гинзбург — лицо неустановленное.

71


67. Верстка книги с правкой автора синими чернилами. ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 56

М. Цветаева. Из двух книг. М., «Оле-Лукойе», 1913, 62 с. 1000 экз. (Кат. №№ 68—69).

68. Надпись на титульном листе книги: «Милой Рае — Марина. Москва, 17-го мая 1915 г.»ГЛМ 173807Адресат дарственной надписи — Ираида Карловна Альбрехт, из богатой московской семьи,

знакомая Цветаевой. Она упоминается в стихотворении «В первой любила ты...» (цикл «Подруга»).

69. Шмуцтитул с надписью черными чернилами Е.А.Каннегиссер: «Après avoir aimé il faut aimer

encore.Il faut aimer sans cesse — après

avoir aimé!A. de Musset

Милой Loulou и на добрую памятьМЦ.

(30° мороза, исторические здания, камин и чай на полу) Петербург, 17го января 1916 г.»ГИБ, РО ф. 150, ед. хр. 456Книга была надписана Цветаевой Елизавете Акимовне Каннегиссер во время пребывания в

Петрограде на Рождество 1916 г. В доме отца Лулу, петербургского инженера путей сообщения Иоакима Самуиловича Каннегиссера (Саперный пер., 10, кв. 5), в январе 1916 г. состоялся литературный вечер, описанный Цветаевой двадцать лет спустя в очерке «Нездешний вечер». Брат Лулу — поэт Леонид Каннегиссер (1898 — 1918) тоже упоминается в очерке Цветаевой. В 1930-е

годы, в Париже, Цветаева продолжала поддерживать дружеские отношения с Е.А.Каннегиссер.

70. Бюллетени литературы и жизни. Ежемесячник (затем — еженедельник нового типа). Редактор В.А.Крандиевский. 15 сент. 1911 — 1918, М.

1913, № 21, 1916, № 15/16ГЛМ, № 07833, 08382В этих номерах публикации трех стихотворений М.И.Цветаевой.

71. Северные записки. Литературно-политический ежемесячник. 1913 — 1917. С.-Петербург (затем — Петроград)

1915, январь, май/июнь; 1916, март, июль/август, 1917, № 1 ГЛМ, №№ 037733, 027812, 027815, 027818, 027820В этих номерах публикации ряда стихотворений М.Цветаевой; в сентябре — декабре 1916

г. журнал напечатал также цветаевский перевод романа А. де Ноай «Новое упование».

72. С.Эфрон. Детство. М., «Оле-Лукойе». 1912ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 278В последней главе книги, озаглавленной «Волшебница», в образе героини —

семнадцатилетней Мары — изображена М.И.Цветаева.С.Я.Эфрон (1893—1941), муж М.И Цветаевой.

72

Аннотированный каталог выставки. 2. Молодость. 1911 — 1917

[Фотография] Церковь Рождества Христова в Б. Палашевском пер. в Москве, где венчались М.Цветаева и

С.Эфрон

РУКОПИСИ, ПИСЬМА И ДРУГИЕ АВТОГРАФЫ

73. М. Цветаева. Юношеские стихи1. Беловой автограф 1913—1915 гг. черными чернилами, 58 разрозненных листов из

тетрадей и блокнотов, 19,4X12,7—21,8Х17,3ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 222. Машинопись с правкой автора 1920 и 1940 гг. черными, синими и красными чернилами,

95 разрозненных листов, 22,6X16,5ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 21

74. М. Цветаева. Любви старинные туманы. Цикл стихотворений. 1917Беловой автограф сер. 1930-х гг. синими чернилами, двойной лист, 17,4Х11,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 26

75. М.Цветаева. То, что было. 1. Волшебный цвет. [2.] Литература. Автобиографическая проза. [Феодосия, 1914]Автограф, черные чернила, 2 лл., 35,6X22,4 РО ИРЛИ, ф. 562, оп. 6, ед. хр. 183

76. М. Цветаева. Аля... (Записи о моей первой дочери). 1912—1918Тетрадь с записями об А.С.Эфрон и стихами, ей посвященными.Автограф черными чернилами, 8 лл., 21,2X17,8ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 17

77. М. Цветаева — Е.Я.Эфрон. Усень-Ивановский завод, июль 1911Автограф синими чернилами, на рекламной карточке московского Т-ва Эйнем (шоколад

«Золотой ярлык»), I., 11,1X4,7

73


[Фотография] Титульный лист второй книги стихов М.Цветаевой с дарственной надписью отцу. 1912. (Кат. № 63)

«Дорогая Лиленька,За неимением шоколада посылаю Вам картинку. Сереженька здоров, пьет две бутылки кумыса в день, ест яйца во всех видах, много сидит,

но пока еще не потолстел. У нас настоящая русская осень. Здесь много берез и сосен, небольшое озеро, мельница, речка. Утром Сережа занимается геометрией, потом мы читаем с ним франц[узскую] книгу Daudet для гимназии, в 12 завтрак, после завтрака гуляем, читаем, — милая Лиля, простите скучные описания, но при виде этого петуха ничего умного не приходит в голову.

Давно ли уехала Ася и куда? Как вел себя И.С.? Мой привет Вере. Когда начинается тоска по Коктебелю, роемся в узле с камешками.

Пишите, милая Кончита и не забывайте милой меня. На днях мы с С. были в Белебее. Это крошечный уездный городок совершенно гоголевского

типа. Каторжники таскают воду, в будке сидит часовой, а главное — во всем городе нельзя достать лимонаду.

74


Я сегодня видела Вас во сне. Вы были в клетчатом платке и страшно хохотали. Я перекрестила Вас и Вы исчезли. Интересно? Простите за все эти глупости!»

На обороте рукой С.Я.Эфрона, черными чернилами: «По получении этого письма поезжай к Юнге, бери у него микроскоп и принимайся читать

сие письмо. Сережа». ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 124, л. 2 Публикуется впервые.М.И.Цветаева и С.Я.Эфрон познакомились 5 мая 1911 г. в Коктебеле, куда оба приехали по

приглашению М.А.Волошина. 8 июля 1911 г. они вдвоем уехали из Коктебеля в Башкирию, где С.Я.Эфрон должен был пройти курс лечения кумысом.

Адресат письма — Елизавета Яковлевна Эфрон (1885—1976), старшая сестра С.Я.Эфрона, педагог, режиссер.

Вера — Вера Яковлевна Эфрон (1888—1945), сестра Е.Я. и С.Я.Эфронов, актриса.Семья Юнге — знакомые Волошиных по Коктебелю, Александр Эдуардович Юнге (1872—

1921) — ботаник.Кончита — прозвище Е.Я.Эфрон.

78. М.И.Цветаева — Эллису. Москва. 1911На бланке Музея Изящных Искусств имени Императора Александра III при Императорском

Московском Университете. Автограф черными чернилами, 1 л., 13,5X14,0 «3-го декабря 1911 г.Дорогой Эллис,Будьте поласковее с этой барышней, — это сестра Сережи, очень интересная и умная.

Забудьте на время о готической девушке с Библией в руках! С Библией, к[отор]ую она даже читать не умеет! Не сердитесь за шутку и будьте помилей с Лилей.

М.Ц.»На обороте — письмо Е.Я.Эфрон к В.Я.Эфрон. Берлин, 1912; записка Эллиса к Е.Я.Эфрон:

«Будьте добры, прийти через 1/2 часа».ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 133Публикуется впервые.Эллис (настоящ. имя — Лев Львович Кобылинский. 1879—1947), поэт-символист,

переводчик, один из участников кружка «аргонавтов»; друг сестер Цветаевых в 1909—1910 гг. Ему посвящена первая поэма Цветаевой «Чародей» (1913). В декабре 1911 г. Эллис находился в Берлине. Рекомендательное письмо написано по просьбе Е.Я.Эфрон, отправлявшейся за границу.

79. М.И.Цветаева — А.М.Кожебаткину.Адресовано: «Russia, Москва, Пречистенский бульвар, К-во Мусагет, Александру

Мелетьевичу Кожебаткину».Автограф чернильным карандашом, 1 л., 8,9X13,9, на открытке, на обороте изображение

Teatro Greco Massimo в Сиракузах.«Сиракузы, 26/13 апреля 1912 г.Милый Александр Мелетьевич. Получили ли Вы мою открытку из Палермо? Я, кажется,

перепутала № Вашего дома. Сегодня мы уезжаем из Сиракуз через Катанью и Мессину в Рим, из Рима — в Базель. Если захочется написать, то адр.: Швейцария, Basel, poste restante, M-me Marina Efron. Что нового в Москве и Мусагете? Пока всего лучшего, С.Я. шлет привет. МЭ.».

Собств. Ю.Н. Горохова, МоскваПубликуется впервые.

75


Александр Мелетьевич Кожебаткин (1884 — 1942), писатель, секретарь книгоиздательства «Мусагет» (организ. в 1910 г.). На собраниях и лекциях в «Мусагете» М.И.Цветаева в то время часто присутствовала.

80. М.И.Цветаева — Е.Я.Эфрон. Kirchgarten, 7 мая/24 апреля 1912 Адресовано: «Rüssland, Елизавете Яковлевне Эфрон. Сивцев Вражек, д. 19, кв. 11, Москва».Автограф черными чернилами, 1 л., 9,2Х14,0, на почтовой открытке, на обороте вид

Фрейбурга с Замковой горой. Собств. А.А.Саакянц, МоскваЕ.Я.Эфрон — о ней см. кат. № 77.

81. Приписка М.И.Цветаевой в левом верхнем углу на письме С.Я.Эфрона к Е.Я.Эфрон от 19 мая 1912, Москва, Собачья площадка

Автограф черными чернилами, 1 л., 25,6X13,0 Собств. А.А.Саакянц, Москва

82. М.И.Цветаева — В.Я.Эфрон. Москва, нач. июня 1912 Автограф черными чернилами, 1 л., 11,0Х8,1; на обороте — черновой текст письма

С.Я.Эфрона к неизв. лицу. Собств. А.А.Саакянц, МоскваВ.Я.Эфрон — о ней см. кат. № 77.

83. М. И.Цветаева — МЛ.Кювилье. Ялта. 1913

Автограф фиолетовыми чернилами, 1 л., 20,0X7,5. Не окончено. ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 112Майя (Мария Павловна) Кювилье (1895 — 1985), по первому мужу — Кудашева, во втором

браке — жена Ромена Роллана, поэтесса, переводчица, коктебельская приятельница Цветаевой. Осенью 1913 г. Цветаева с дочерью и золовкой жила в Ялте, где С.Я.Эфрон проходил курс лечения в санатории Александра III.

84. М.И.Цветаева — Б.С.ТрухачевуАдресовано: «Здесь, Немецкая ул.. Демидовский пер., 3. Лазарет Гучкова. Добровольцу

Борису Трухачеву».Автограф черными чернилами, 1 л., 14,0X9,0«Москва, 10-го февраля 1917 г., пятницаМилый Борис,Все никак не выберусь к Вам: морозы и трамвайная давка. Но очень хочу Вас видеть, надеюсь, что Вы сейчас же, как сможете, придете.С. пока еще в Нижнем. Страшно устает от строя, режим суровый, но пока здоров. У него

там несколько знакомых. Адр. его: Нижний Новгород, I учебный подготовительный батальон, 4 рота, 3 взвод.

Рядовому такому-то. Всего лучшего, будьте здоровы и приходите

М.Э.»ГЛМ, ОРФ, ф. 204, РОФ 6274Публикуется впервые.Трухачев Борис Сергеевич (1892 — 1919), первый муж А.И.Цветаевой.

85. Фрагмент стихотворения А.де Мюссе, переписанный рукой М.И.Цветаевой в альбомчике — записной книжке, принадлежавшей Е.Я.Эфрон. Коктебель, 1911

76


[Фотография] Письмо М.И.Цветаевой Б.С.Трухачеву. 1917. (Кат. № 84)

Альбомчик содержит автографы и фото М.А.Волошина, К.Ф.Богаевского и др. (1908—1911); на л. 4 — вышеупомянутый автограф М.И.Цветаевой черными чернилами, те же две строки, что в дарств. надписи Е.А.Канегиссер (см. № 69).

В латунном посеребренном переплете с рельефными декоративными изображениями, сбоку — крепление для стального карандашика-застежки, 5,0X3,5

ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 176

86. R.Töpffler. La bibliothèque de mon oncle. Paris, Ernest Flammarion, s.d.

77


На авантитуле — надпись М.И.Цветаевой фиолетовыми чернилами: «A Mademoiselle Elisabeth Efron – douce villageoise suisse — j’offre le jour de son 27-ème (!!!) anniversaire et celui de mon 21-ème ( !) — ces nouvelles de son compatriote.

Marina EfronYalta, le 26 septembre 1913».

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 141

87. С.Я.Эфрон. Тетрадь с наброском автобиографии, планами и набросками сочинений по русской литературе XVIII и XIX вв.

Автограф черными чернилами, карандашом, 21 лл., 21,8X17,1 На л. 4 — помета М.И. Цветаевой. Феодосия, 1914. [Автобиография:]«Первые детские воспоминания мои связаны со старинным барским особняком в одном из

тихих переулков Арбата, куда мы переехали после смерти моего деда П.А.Дурново — отставного гвардейца Николаевских времен. Это было настоящее дворянское гнездо. Зала, с двумя рядами окон, колоннами и хорами; стеклянная галерея, зимний сад, портретная, увешанная портретами и дагерротипами в черных и золотых овальных рамах; заставленная мебелью красного дерева диванная; тесный и уютный мезонин, соединенный с низом крутой и узкой лесенкой; расписные потолки, полукруглые окна — все это принадлежало милому, волшебному, теперь уже далекому прошлому.

При доме был сад с пышными кустами сирени и жасмина, искусственным гротом и беседкой, в разноцветные окна которой весело било солнце.

Чуть только начинала зеленеть трава, я убегал на волю, унося с собою то сказки Андерсена, то «Детские годы Багрова-внука», а позднее какой-нибудь томик Пушкина в старинном кожаном переплете. Я помню огромное впечатление от стихотворения «К морю». Никогда еще не виденное море вставало передо мною из прекрасных строк поэта, — то тихое и голубое, то бурное. Я бредил им, и всем существом стремился наконец узнать «Его брега, его заливы, И блеск, и шум, и говор волн».

Моим чтением руководила мать. Часто по вечерам она читала мне вслух. Так я впервые познакомился с «Вечерами на хуторе близ Диканьки», «Повестями Белкина», «Капитанской дочкой», «Записками охотника» и другими доступными моему возрасту образцовыми произведениями русской литературы.

Десяти лет я поступил в 1-ый класс частной гимназии Поливанова. — Этим заканчивается мое раннее детство. На смену сказочной, несколько замкнутой жизни выступила новая, более реальная. Появились школьные интересы, товарищи и новые через них знакомства, но чтение по-прежнему оставалось моим излюбленным препровождением времени. Легко возбуждающийся и болезненный, я до того уставал от долгого сидения в классе, что с трудом мог заниматься дома. Частая лихорадка, головные боли, сильное малокровие — все это отнимало много сил. Самолюбие не давало мне спать. — «Быть первым в классе!» Кто из вновь поступивших не мечтал об этом?! Я знал не меньше своих товарищей, но шел неровно. Приходилось много догонять, и только я начинал чувствовать себя на твердой почве, как новый приступ слабости сразу лишал меня всего достигнутого.

В гимназии Поливанова я пробыл почти пять лет, переболев за это время почти всеми детскими болезнями. Внезапная и почти одновременная утрата родителей окончательно расшатала мое здоровье.

78


[Фотография] М.И.Цветаева и С.Я.Эфрон. Москва. 1911. (Кат. № 103)

Дом продали, — прежняя жизнь рушилась. Разбитый и усталый я выехал в Петербург. Вся моя последующая жизнь — непрерывное лечение. Обнаруженный у меня петербургскими докторами туберкулез легких требовал немедленного и строжайшего санаторского режима. Начались скитания по русским и заграничным санаториям.

С утра до вечера, лежа на chaise longue, я читал, думал и главное — вспоминал. Мелькали

лица, звенели голоса, из отдельных слов слагались фразы, воскресали целые беседы; вставали сцены недавнего милого прошлого. Понемногу я стал их записывать. Из этих приведенных в порядок воспоминаний составилась книга рассказов «Детство», вышедшая из печати, когда мне исполнилось 18 лет.

За четыре года моей болезни я читал и перечитывал Пушкина Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Л.Толстого и иностранных

79


[Фотография] М.И.Цветаева и М.П.Кювилье. (Коктебель, 1913). (Кат. № 107)

классиков. Из русских поэтов моим любимым оставался Пушкин — «России первая любовь», как сказал о нем Тютчев. Из прозаиков больше всего волновали меня Достоевский и Толстой, связанные друг с другом самыми драгоценными свойствами — глубиной и полной искренностью.

С 17 лет я понемногу принялся за подготовку к экзаменам на аттестат зрелости, которые думал держать прошлой весной при Московском Лазаревском Институте Восточных Языков. За месяц до экзаменов мне, однако, по болезни пришлось уехать в Крым. После курса лечения в Ялтинской Санатории Александра III и удачно перенесенной операции аппендицита на туберкулезной почве, я в настоящее время заканчиваю подготовку на аттестат зрелости».

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 279Публикуется впервые.

80


[Фотография] На террасе дома М.А.Волошина в Коктебеле. 1913. (Кат. № 108)

88. С.Я.Парнок. «Этот вечер был тускло-палевый...», «Узорами заволокло...». Москва. 1915Приписка: «Милая Елизавета Яковлевна, исполняю обещание: посылаю Вам стихи,

которые Вам понравились. Всего хорошего. С.Парнок».Автограф черными чернилами, двойной лист, 15,3X11,2 ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 183София Яковлевна Парнок (1885—1933), поэт, критик, переводчик. В 1914—1916 гг. Парнок

и Цветаеву связывала близкая дружба. Парнок — романтическая героиня лирического цикла Цветаевой «Подруга». Авторский список этих двух стихотворений адресован Е.Я.Эфрон (о ней см. кат. № 77).

ДОКУМЕНТЫ

89. Паспортная книжка М.И.Цветаевой. Выдана Управлением пристава 2-го уч. Арбатской части г. Москвы. Апрель 1911

Черная коленкоровая обложка, 20 с., 15,6X10,5На с. 6 — подпись владельца, на с. 9 — запись о бракосочетании с С.Я.Эфроном.ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 145

90. Пригласительная повестка на открытие Музея изящных искусств. Май 1912Архип ГМИИ, ф. 6, оп, II, ед. хр. 25-а

91. Информация книгоиздательства «Оле-Лукойе» о выходе книг:1. Марина Цветаева. Вечерний альбом. Первая книга стихов. М., 1910, ц. 1 р.

81


2. Марина Цветаева. Волшебный фонарь. Вторая книга стихов.М. 1912, ц. 1 р. 50 к.3. Сергей Эфрон. Детство. Книга рассказов. М., 1912, ц. 1 р.Печатная афиша 1 л., 12,7X7,8ГЛМ, ОРФ, ф. 383, оп. I, № 463Под маркой вымышленного издательства «Оле-Лукойе», названного по имени

андерсеновского героя, М.И.Цветаева и С.Я.Эфрон печатают как заказные издания на собственные средства второй («Волшебный фонарь») и третий («Из двух книг») сборники стихов М.Цветаевой и рассказы С.Эфрона «Детство». Там же выходит и брошюра М.А.Волошина «О Репине» (1913). Первый сборник М.Цветаевой, «Вечерний альбом», вышедший ранее и не имевший марки «Оле-Лукойе», по-видимому, к этому времени не был распродан.

92. Расписки на получение М.И.Цветаевой принадлежащих ей ящиков из Музея изящных искусств имени Императора Александра III в количестве пяти и шести (размеры указаны в аршинах) от 3 и 8 сентября 1913

Автографы (только подписи черными чернилами): «Марина Эфрон. Москва, 3-го сентября, 1913 г., вторник» и «Марина Эфрон», 27,3X21,6

Архив ГМИИ, ф. 6, оп. VIII, разд. IV, ед. хр. 1, лл. 2, 3 По-видимому, М.И.Цветаева получала свое имущество, отданное ею на хранение в музей

на период сдачи своего дома в М. Екатерининском пер. под частную клинику, и теперь намеревалась забрать его в Крым, куда она отправлялась в те дни на зиму.

93. Счет клиники др. О.Г. фон Шимана в Москве г-ну С.Я.Эфрону 7 августа 1914На бланке клиники, черные чернила, 1 л., 22,7X17,3 ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 356

94. Рампа и жизнь. 1916, № 3На с. 10 объявление о вечере поэтесс 22 января в Политехническом музее с участием

М.И.Цветаевой.ЦГАЛИ, ф. 1463, оп. 1, ед. хр. 19

ИКОНОГРАФИЯ

95. Н.В.Крандиевская. Портрет Марины Цветаевой. 1913Гипс раскрашенный, 40X49X24ГЛМ КП 50474Надежда Васильевна Крандиевская (1891—1963) работала над портретом М.И.Цветаевой в

1913 г. в Коктебеле. Вернулась к работе над портретом позднее, после отъезда М.И.Цветаевой. Экспонируемый гипсовый отлив — авторский; одновременно был сделан нераскрашенный гипсовый отлив (ныне в Тарусском краеведческом музее) и портрет в мраморе (в Архангельском областном музее изобразительных искусств).

96. В.Д.Сухов. Портрет И.В.ЦветаеваХолст, цветные карандаши, мел, 108X79,0Подпись слева внизу: «В. Сухов».ГМИИ, инв. № Б-332

82


[Фотография] С.Я.Эфрон и В.П.Редлих. Москва. [1916]. (Кат. № 109)

Посмертный, выполнен по фотографии, возможно, в 1913 г., художником-реставратором Владимиром Дмитриевичем Суховым (1865—1933), работавшим в Музее с 1912 по 1933 г. Предположительно был заказан музеем для увековечения памяти И.В.Цветаева.

97. Неизвестный художник. М.И.Цветаева. 1910Бумага, карандаш, 20,5X14,5В правом нижнем углу рисунка дата: «1910». Собр. Л.М.Турчинского, Москва

98. Н.В.Крандиевская. Дружеский шарж на М.И.Цветаеву и С.Я.Эфрона. Коктебель. 1911Картон, карандаш, акварель, 24,8X17,2В правом верхнем углу — реплика Амура: «Ах, что я наделал?..» ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 214

99. М. М.Нахман. «Это наш коктебельский стол. 1913»Бумага, тушь, 14,0X21,0Авторская надпись на обороте рисунка приведена в заглавииСобр. Л.М.Турчинского, Москва

83


Магда Максимилиановна Нахман — художница. Существовали два живописных портрета Цветаевой и Эфрона, выполненных ею в те годы. Местонахождение их неизвестно.

100. М.М.Нахман. Портрет С.Я.Эфрона. [Коктебель, 1913]Бумага, карандаш, 37,2X27,4Справа внизу: «М.Нахман».ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 219

101. Неизвестный художник. Портрет С.Я.Эфрона. Коктебель. 1910-еБумага, карандаш, 45,5X29,3ГЛМ КП 15244/2


102. М.И.Цветаева. [1913] 10,5X8,8ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 286, л. 1

103. М.И.Цветаева и С.Я.Эфрон. Москва. 1911 10,5X10,5ГЛМ КП 9820/9Вариант фотографии (хр. в ИРЛИ), сделанной в тот же день, М.И. Цветаева посылает

М.А.Волошину 3.ХП.1911, с письмом на ее обороте:«Дорогой Макс,Вот Сережа и Марина, люби их вместе или по отдельности, только непременно люби и

непременно обоих <...>» (Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1975 г. Л., 1977, с. 174. Публикация В.П.Купченко)

104. М.И.Цветаева, А.И.Цветаева, Е.О.Волошина, Е.Я.Эфрон, В.Я.Эфрон, С.Я.Эфрон и др. в доме Волошиных в Коктебеле. Лето 1911

5,6X8,8ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 287, л. 4Анастасия Ивановна Цветаева (род. в 1894 г.), младшая сестра М.И.Цветаевой,

писательница.Елена Оттобальдовна Кириенко-Волошина, урожд. Глазер (1850—1923), мать

М.А.Волошина, «Пра».Елизавета Яковлевна и Вера Яковлевна Эфрон — см. кат. № 77.

105. М.И.Цветаева, Е.Я.Эфрон, Ю.Л.Оболенская, С.Я.Эфрон, В.А.Соколов, В.А.Рогозинский, В.Я.Эфрон, Е.О.Волошина. Коктебель. 1911

11,8X17,8ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 288, л. 1Юлия Леонидовна Оболенская (1889—1945), художник-график, в 1930—38 гг. работала в

ГМНЗИ.Владимир Александрович Соколов (1889—1965?), актер Камерного театра, в эмиграции

работал у Макса Рейнхардта, снимался в кино.Владимир Александрович Рогозинский (1882— 1951), архитектор.

106. С.Я.Эфрон, М.И.Цветаева, В.А.Соколов, В.Я.Эфрон, Е.Я.Эфрон. Коктебель. 191112,0Х16,6ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 288, л. 4

84


[Фотография] И.В.Цветаев и Ю.С.Нечаев-Мальцов на ступенях Музея. 1912. (Кат. № 113)

107. М.И.Цветаева и М.П.Кювилье. Коктебель. [1913]13,4X8,7ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 224, л. 2

108. Е.О.Волошина, В.Я.Эфрон, С.Я.Эфрон, М.И.Цветаева, Е.Я.Эфрон, В.А.Соколов, М.П.Кювилье, М.С.Фельдштейн, Л.Е.Фейнберг на террасе дома М.А.Волошина. Коктебель. 1913

9,0X12,0ГЛМ КП 17077/2Михаил Соломонович Фельдштейн (1884—1939), юрист, впоследствии муж В.Я.Эфрон.Леонид Евгеньевич Фейнберг (1896—1980), художник.

109. С Я Эфрон и В.П. Редлих возле здания Городской Думы. Москва.[1916]12,2Х8,2ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 306, л. 8

110. А.С.Эфрон в детстве. Ялта. 1913

9,0Х5,8ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 292, л. 2

85


111. И.В.Цветаев в мундире Почетного опекуна. Москва. 191313,8X9,1ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 273Звание Почетного опекуна было присвоено И.В.Цветаеву за создание Музея изящных

искусств.

112. Д.В. и И.В.Цветаевы. Москва. [1911 —1913]10,0X14,8Архив ГМИИ, ф. 6, оп. V, ед. хр. 87/15Дмитрий Владимирович Цветаев (1852—1920), младший брат И.В.Цветаева, историк,

публицист, педагог, профессор Варшавского университета (1887—1907), управляющий архивом Министерства юстиции в Москве (1911 —1920), автор ряда научных трудов.

113. И.В.Цветаев и Ю.С.Нечаев-Мальцов на ступенях Музея. 191228,9X20,4Архив ГМИИ, ф. 2, оп. II, ед. хр. 50Юрий Степанович Нечаев-Мальцов (1834—1913), обергофмейстер двора, промышленник,

владелец стекольных заводов в Гусь-Хрустальном, вице-президент Общества поощрения художеств. Вложил в строительство музея более двух миллионов рублей. «Под неустанным и страстным воздействием моего отца <...> Нечаев-Мальцев стал главным, широко говоря — единственным жертвователем музея, таким же его физическим создателем, как отец — духовным. (Даже такая шутка по Москве ходила: «Цветаев-Мальцев».)» (Марина Цветаева. Сочинения в двух томах. М., 1980, т. 2, с. 10)

114. Залы Музея изящных искусств. Первая экспозиция. 1912Альбом, 46 фото, 22,2X28,1Архив ГМИИ, ф. 5, оп. I, ед. хр. 57

115. «Москва, 31-го мая 1912 г. Посещение их Императорскими Величествами нового московского Музея Императора Александра III». Документальная кинолента фирмы «Братья Патэ», Москва, 1912, 56 м

Центральный государственный архив кинофотодокументов, П-372

116. Медаль «В память сооружения в Москве Музея изящных искусств имени императора Александра III. MDCCCCXII»

Серебро, 49 ммАверс: фигура Афины на фоне фасада Музея с лавровой ветвью в поднятой руке, обращена

вправо, слева — бюст вел. кн. Сергея Александровича, окруженный у подножия лавровым венком. На постаменте надпись: «Великий князь Сергий Александрович». Справа внизу под изображением Музея — легенда и дата в шесть строк.

Реверс: профили императоров Николая II и Александра III обращены вправо. Слева по краю — лавровая ветвь. Справа внизу по краю: «леп.Е.Малышев грав.А.Жаккар».

Архив ГМИИ, ф. 8, оп. VIII, ед. хр. 11 Есть предположение, что рисунок для медали выполнял Р. И.Клейн.Вел. кн. Сергей Александрович (1857 — 1905), московский генерал-губернатор,

председатель Комитета и жертвователь на постройку Музея.

86

4. В ГОДЫ РЕВОЛЮЦИИ1917—1922

Из строгого, стройного храма Ты вышла на визг площадей...— Свобода! Прекрасная ДамаМаркизов и русских князей.

Свершается страшная спевка, —Обедня еще впереди!— Свобода! — Гулящая девкаНа шалой солдатской груди!

(1917)

«С начала революции по 1922 г. живу в Москве. В 1920 г. умирает в приюте моя вторая дочь, Ирина, трех лет от роду».



117. М.Цветаева. Версты. М., «Костры». 1921Обложка работы проф. [П.Я.]Павлинова, марка издательства работы Н.Н.Вышеславцева.ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 60

118. М.Цветаева. Версты. М., Госиздат. 1922 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 59

119. М.Цветаева. Царь-Девица. М., Госиздат. 1922 Рисунки Д.И.Митрохина.ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 61

120. М.Цветаева. Царь-Девица. Петербург — Берлин, «Эпоха». 1922 Обложка и графические украшения Л.Е.Чириковой. Марка издательства работы

М.В.Добужинского. На корешке переплета тисненые литеры: «А.Е.» [Ариадна Эфрон]ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 62

121. М.Цветаева. Конец Казановы. Драматический этюд. М., «Созвездие», 1922ГЛМ 21383

122. М.Цветаева. Конец Казановы. М., «Созвездие», MCMXXII Верстка с правкой автора синим карандашом и черными чернилами.ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 77

123. М.Цветаева. «Сегодня ночью я одна в ночи…». 1916 (из цикла «Бессонница»)Газ. «Понедельник» № 10, 6 мая (23 апреля) 1918. Первая публикация стихотворения.Архив ГМИИ, ф. 6, оп. VIII, разд. I, ед. хр. 3/82

[87]



124. Червонный Валет. Пьеса в двух действиях, в стихах. 1918Машинопись с правкой автора черными чернилами, 17 лл., 35,6X22,3ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 71

125. Приключение. [Пьеса] в пяти картинах. 1918—1919Оттиск с правкой автора черными чернилами, из журнала «Воля России», Прага, 1923, №

18, с. 1—22.ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 73

126. Фортуна. Пьеса в пяти картинах, в стихах. 1919Оттиски с правкой, пометами и вставками автора лиловыми чернилами, из журнала

«Современные записки», Париж, 1923, кн. XIV — XVЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 74

127. Феникс. Пьеса в трех картинах, в стихах. 1919Оттиск с незначительной правкой автора синими чернилами, из журнала «Воля России»,

Прага, 1924, кн. 8—9, с. 17—82. Приложена характеристика героев пьесы — автограф фиолетовыми чернилами, 1 л.,

19,5X13,4ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 76

128. Метель. Драматическая картина, в стихах. [1918—1919]Беловой автограф черными чернилами, 9 лл., 22,2X17,7На первом листе вверху фиолетовым карандашом: «Вере и Юре Завадским — их дружбе —

моя любовь».ЦГАЛИ, ф. 2530, оп. 2, ед. хр. 232Завадский Юрий Александрович (1894—1977), актер, режиссер; его образом вызван цикл

стихотворений Цветаевой «Комедьянт» (1918), ему посвящены многие страницы «Повести о Сонечке» (1937).

Завадская Вера Александровна (1895—1930), его сестра, гимназическая соученица Цветаевой; их дружба возобновилась в эмиграции, ей посвящено стихотворение «Хвала Времени» (1923).

129. Октябрь в вагоне. (Записи тех дней). Октябрь — ноябрь 1917Наборная рукопись, автограф синими чернилами с пометами редактора, 17 лл., 21,8X17,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 68

130. Беловая тетрадь стихотворений 1916—1918 гг.В коричневом картонном переплете, автограф 1938—1939 гг. синими чернилами, 122 с.,

21,0X13,5ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 1

131. Беловая тетрадь стихотворений 1918—1920 гг.В черном коленкоровом переплете с вытисненным орнаментом и надписью: «Poésies»,

автограф черными, красными, коричневыми чернилами, простым, синим и фиолетовым карандашами, 76 лл., 19,0Х13,5

На лл. 14, 40 об., 52, 59 — 59 об., 70 об. — 71 — правка и пометы автора 1940 г.На лл. 60 — 60 об. — стихотворения Мирры Бальмонт «Марина»,

88

Аннотированный каталог выставки. 4. В годы революции. 1917 — 1922

«Вечность», «Аля». 10—12 декабря 1919 г. Автограф красными чернилами.На обороте титульного листа и на лл. 56—57, 72, 74 об. — стихотворения и фрагменты

стихотворений Евгения Ланна «Роланд», «Последняя ночь в монастыре», «Слово», «Итоги» и др. 1919 — 1920 гг. Автограф красными чернилами и простым карандашом.

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 2М.К.Бальмонт — дочь К.Д.Бальмонта от третьего брака. Е.Л.Ланн (Лозман, 1896—1958),

поэт, переводчик.

132. Беловая тетрадь стихотворений. 1921 —1923 гг. 117 лл., 17,0X11,5Сшита М.И.Цветаевой из восьми самодельных тетрадок и переплетена в коричневый

кожаный переплет, на корешке которого золотое тиснение орнамента и название — «Странствователь по сушѣ и морямъ».

Автограф красными, фиолетовыми, черными, синими чернилами, простым карандашом.На лл. 76, 79 об., 85 об., 92 об., 95, 95 об., 96 об., 97 об., 98 об., 99 об., 101, 102, 102 об., 103

об., 106, 110, 112, 113, 116 — правка автора 1940 г.На лл. 20 об. — 22 об. — тексты писем С.Я.Эфрона к М.И.Цветаевой и к А.Эфрон от 28

июня 1921 г., переписанные Цветаевой. На лл. 46 об. — 47 — письмо А.С.Эфрон к М.И.Цветаевой к новому, 1922, году, автограф.

На л. 117 — адрес А.А.Тесковой, записанный ее рукой. На л. 93 об. — рисунок льва рукой С.Я.Эфрона. ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 4Анна Антоновна Тескова (1872—1954), переводчица, общественный деятель, член

общества чешско-русской Едноты, многолетний эпистолярный друг М.И.Цветаевой.

133. Чердачные. Цикл стихотворений. Москва. 1919Беловой автограф красными чернилами, 2 двойных сшитых лл. (вторая часть внутреннего

листа вырвана), 18,8X11,8 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 28

134. Стихи. Москва. 1920Рукописный сборник для «Лавки Писателей». Беловой автограф красными чернилами, 4 двойных сшитых лл., 18,7Х11,7; в левом верхнем

углу обложки оттиск перстня М.И.Цветаевой с изображением кораблика, синий сургуч. ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 3

135. На красном коне. Поэма. Москва. 1921Рукопись, сшитая в тетрадь для «Лавки Писателей». Беловой автограф фиолетовыми чернилами, 2 двойных лл., 23,9X16,5; в левом верхнем

углу обложки оттиск перстня М.И.Цветаевой с изображением кораблика, красный сургуч. На обороте обложки:

«Дорогой Аделаиде Казимировне ГерцыкМарина.

Москва. 17-го, р. авг. 1921 г.»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 7Аделаида Казимировна Герцык (1874 — 1925), поэт, переводчик; о ней см.: М. Цветаева

«Живое о живом» (1932).

89


[Фотография] Титульный лист рукописной книжки М.Цветаевой для Лавки писателей. 1920. (Кат. № 134)

136. Современникам. Сборник стихотворений. Москва. 1921Беловой автограф для «Лавки Писателей» красными чернилами. 17 лл., 35,0X22,5ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 11

137. Ученик. Стихи. Москва. 1921Рукопись, сшитая в тетрадь для «Лавки Писателей».Беловой автограф красными чернилами, 3 двойных лл. голубовато-серой плотной бумаги,

18,6Х11,6; в левом верхнем углу обложки

90


оттиск перстня М.И.Цветаевой с изображением кораблика, сургуч двухцветный — нижний слой красный, верхний, с оттиском, синий.

Частное собр., Москва

138. Мариула. Стихи. Москва. 1921Рукопись, сшитая в тетрадь для «Лавки Писателей». Беловой автограф красными чернилами, 3 двойных лл., 18,6X11,9 На обороте обложки, справа внизу синими чернилами владельческая надпись: «Экземпляр

Алексея Гавриловича Тихомирова. Москва. 1921».Собр. Л.М.Турчинского, МоскваА.Г.Тихомиров — литературовед, впоследствии преподаватель Литературного института,

коллекционер.«Воспоминания» А.С.Эфрон включает главу «Лавка писателей». «В 1918 году, вскоре

после августовского постановления о ликвидации частных периодических изданий, возникла в Москве эта первая и единственная в своем роде Лавка писателей — книготорговое предприятие на паях, которое, по замыслу его организаторов Б.Грифцова, А.Дживелегова, П.Муратова, М.Осоргина, В.Ходасевича, Б.Зайцева, Н.Бердяева и других, должно было со временем преобразоваться в кооперативное издательство.

<...> Помимо печатного слова в лавке можно было приобрести и рукописные автографы писателей и поэтов — самодельные книжки из разномастной — от веленевой до оберточной — бумаги, иногда иллюстрированные и переплетенные авторами; за время существования Лавки там было продано около двух сотен таких выпусков, в том числе и несколько Марининых, ничем не разукрашенных выпусков, крепко сшитых вощеной ниткой и аккуратно заполненных красными чернилами» (Ариадна Эфрон. О Марине Цветаевой. Воспоминания дочери. М., 1989, с. 102—103)

139. «На плече моем на правом...» Стихотворение. Москва. 1921 Автограф черными чернилами, 1 л., 14,7X16,0 Написано на обороте квитанции «Кооперативного товарищества литературного кружка

«Никитинские субботники» о получении М.И.Цветаевой в счет паев 500.000 рублей (Квитанция № 31 от 26 дек. 1921 г., печатная с рукописными вставками и подписью Е.Ф.Никитиной).

ГЛМ, ОРФ, ф. 204, РОФ 6277

140. Превыше крестов и труб. Стихотворение. 1921

Беловой автограф карандашом, двойной лист оберточной бумаги, 21,4X16,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 34

141. Отрок. Цикл стихотворений. Москва. 1921Наборная рукопись, автограф синими чернилами, 5 лл., 22,4X14,1 На первой стр. посвящение: «Геликону» ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 32Геликон — Абрам Григорьевич Вишняк (1895— 1943) — владелец русского издательства и

Берлине «Геликон».

91


ПИСЬМА

142. М.И.Цветаева — М.А.Волошину. Автограф красными чернилами.Послано в Крым с оказией, в углу первого листа синим карандашом рукой Цветаевой:

«МАКСУ» «Москва, 14го русск. марта 1921 г.Дорогой Макс!Только сегодня получила твое письмо, где ты мне пишешь о Соне1. В настоящую минуту

она уже должна быть на воле, ибо еще вчера (знала раньше из Асиных писем) Б.К.З[айц]ев 2 был у К[амен]ева3, и тот обещал телеграфировать. Речь была также об А.К.4 — Дело верное, Б.К. поручился.

Обо мне ты уже наверное знаешь от Аси, повторю вкратце: бешено пишу, это моя жизнь. За эти годы, кроме нескольких книг стихов, пьесы: «Червонный валет» (из жизни карт), «Метель» (новогодняя харчевня в Богемии, 1830 г. — случайные). «Приключение» (Казанова и Генриэтта), «Фортуна» (Лозэн-младший и все женщины), «Конец Казановы» (Казанова 73 л. — и дворня, Казанова 73 л. — знать, Казанова 73 л. — и девочка 13 л. Последняя ночь Казановы и Столетия). — Две поэмы: Царь-Девица, — огромная — вся сказочная Русь и вся русская я. «На красном коне» (Всадник, конь красный как на иконах) и теперь «Егорушка» — русский Егорий Храбрый, крестьянский сын, моя последняя страсть. Вся довременная Русь. — Эпопея.

Это моя главная жизнь. О людях — при встрече. Много низости. С.5 в моей жизни — как сон.

О тех, судьбы которых могут быть тебе дороги: А.Белый за городом, беспомощен, пишет, когда попадает в Москву, не знает с чего начать, вдохновенен, затеял огромную вещь — автобиографию — пока пишет детство. — Изумительно. — Слышала отрывки в Союзе Писателей. — Я познакомила с ним Ланна 6. Это было как паломничество, в тихий снежный день — куда-то в поля.

Из поэтов, кажется, не считая уехавшего Б[альмон]та, не служили только мы с ним. Еще П[астер]нак. Есть у нас лавка писателей: Б[ердяе]в, Ас-гин7, Гр[иф]цов, Дж[ивеле]гов, — всех дешевле продают, сочувственны, человечны. Сейчас в Москве миллиард поэтов, каждый день новое течение, последнее: ничегоки. Читаю в кафе, из поэтов особенно ни с кем не дружу, любила только Б[альмон]та и Вячеслава8, оба уехали, э т а Москва для меня осиротела. Ф.С.[оло]губ в П[етербур]ге, не служит, сильно бедствует, гордец. Видела его раз на эстраде — великолепен. Б[рю]сов — г а д, существо продажное (уж и покупать перестали, — д[олжно] б[ыть] дешево просит!) и жалкое, всюду лезет, все издеваются. У него и Адалис3 был ребенок, умер.

Сейчас в Москве М[андельшта]м, ко мне не идет, пишет, говорят, прекрасные стихи. На днях уехал за границу Э[ренбур]г, мы с ним дружили, он был добр ко мне, хотя в нем мало любви. Прощаю ему все за то, что его никто не любит. Скоро уезжают З[ай]цевы. Какой она

изумительный человек! Только сейчас я ее увидела во весь рост.— Москва пайковая, деловая, бытовая, заборы сняты, грязная, купола в Кремле черные, на

них вóроны, все ходят в защитном, на каждом шагу клуб-студия, — театр и танец пожирают все. — Но — свободно, — можно жить, ничего не зная, если только не замечать бытовых бед.

92


[Фотография] Б.М.Кустодиев, М.А.Волошин. 1924. (Разд. «Современники»)

Я, Макс, уже ничего больше не люблю, ни-че-го, кроме содержания человеческой грудной клетки. О С. думаю всечасно, любила многих, никого не любила.

Нежно целую тебя и Про. Лиля и Вера10 в Москве, служат, здоровы, я с ними давно разошлась из-за их нечеловеческого отношения к детям, — дали Ирине умереть с голоду в приюте под предлогом ненависти ко мне. Это — достоверность. Слишком много свидетелей. Ася Ж[уков]ская11 вышла замуж за еврея-доктора.

С Ф[ельдштей]нами 12 не вижусь, были в прошлом году в большой передряге.Милый Макс, буду бесконечно рада, если напишешь мне через, тогда очень скоро получу

письмо. Передай Пра, что я ее помню и люблю и мечтаю о встрече с ней.—Такой второй Пра нету!

М.— Сейчас в М[оскве] Бялик13 — Еврейский театр «Габима», реж. — Станиславский.

Играют на древнееврейском.[На полях:]Дружу еще со Ст[епуном] 14 и В[олкон] ским15. Ст[еп]ун за горо-

93


[Фотография] М.А.Волошин. Мастерская в доме в Коктебеле. 1916. (Разд. «Изобразительное искусство»)

дом, пишет роман, кн.В[олкон]ский бедствует, пишет замечательную книгу «Воспоминания», другая «Д[екабри]сты» уже готова. Нежно-нежно поцелуй за меня А.К. и Е.К.16 — если —

Только что узнала, что Вера Э. через месяц ожидает ребенка. Эва с детьми17 за границей».

РО ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 1255Публикуется впервые.1. София Яковлевна Парнок (см. кат. № 88). В годы революции жила в Судаке, дружила с

семьей Герцык. Речь идет об аресте С.Я.Парнок и А.К.Герцык.2. Борис Константинович Зайцев (1881 —1972) — писатель.3. Лев Борисович Каменев (1883—1936), сов. парт. и госуд. деятель; в 1918—1926 гг. —

председатель Моссовета,член Политбюро ЦК ВКП (б).4. Аделаида Казимировна Герцык — о ней см. кат. № 135.5. Имеется в виду С.Я.Эфрон.6. Евгений Львович Ланн — см. кат. № 131.7. По-видимому, имеется в виду Осоргин МихаилАндреевич (1878—1943), писатель, один

из организаторов Лавки писателей.8. Имеется в виду Вячеслав Иванович Иванов (1866—1949).

9. Аделаида Ефимовна Адалис (1900—1969), поэт, переводчик, гражданская жена Брюсова.10. Елизавета Яковлевна и Вера Яковлевна Эфрон — о них см. кат. № 77.11. Василиса Александровна Жуковская (1892 —1959), племянница Д.Е.Жуковского, мужа

А.К.Герцык.12. Михаил Соломонович Фельдштейн — см. кат. № 108.

94


13. Хаим Нахман Бялик (1873—1934), еврейский поэт.14. Федор Августович Степун (1884—1965), писатель, философ.15. Князь Сергей Михайлович Волконский (1860—1937), внук декабриста, писатель,

театральный критик.16. Имеются в виду Аделаида и Евгения Казимировны Герцык.17. Имеется в виду Эва Адольфовна Фельдштейн (1886—1964), жена М.С.Фельдштейна, и

их дочери Таня и Леля.

143. М.И.Цветаева — М.И.ГриневойАвтограф красными чернилами, 1 л., 14,6X11,0 В правом верхнем углу помета синим карандашом: «М.И.К.» На обеих сторонах листа — росчерки синим карандашом. «16-го русск. марта. 1921 г. — Москва.Дорогая Мария Ивановна!1

Помню и люблю Вас. О Борисе горевала и горюю, смерти его не верю и ее не принимаю, — п р и х о д и т с я верить в бессмертие души!

Приветствую и люблю Вашу дочку, — дай Бог ей счастья! — Пришлите, если сможете, два словечка о себе и о ней.

Аля большая, худая, — белокурый С., похожа на мальчика, помнит, как мы с ней ночевали у Вас, — пестрая шаль, беспорядок, высота, наш общий смех перед сном. Б. помнит ясно, — как они играли в шахматы и, как ели какое-то розовое сладкое.

— Ах! —Жалко Б. Больше, чем могу сказать, в нем я потеряла самого настоящего брата, не могу

смириться. Целую Вас нежно, Вас и Ирину.

М.Ц.Вера Э.2<...> после 7-летних колебаний сошлась с М.С.Ф.,3 а через месяц ожидает ребенка.

Эва4 с детьми за границей. Ася Ж.5 вышла замуж за Ц-ского, тоже ожидает».ГЛМ, ОРФ, ф. 204, РОФ 6273Публикуется впервые.1. Гринева — театральный псевдоним Марии Ивановны Кузнецовой (1895—1966), актрисы

Камерного театра, второй жены Б.С.Трухачева (см. кат. № 84).2. Вера.Э. — сестра С.Я.Эфрона (о ней см. кат. № 77).3. М.С.Ф. — Михаил Соломонович Фельдштейн (о нем см. кат. № 142), во втором браке

был женат на В.Я.Эфрон и у них родился сын Константин.4. Эва — Э.А.Фельдштейн, первая жена М.С.Фельдштейна (о ней см. кат. № 142).5. Ася Ж. — В.А.Жуковская (о ней см. кат. № 142), была замужем за Марком Яковлевичем

Серейским, врачом-психиатром.

144. М.И.Цветаева — А.А.Ахматовой. Москва, 26 апреля 1921Автограф черными чернилами, 2 лл., 21,0X13,2ЦГАЛИ, ф. 13, оп. 1, ед. хр. 159

145. М.И.Цветаева — И.Г.Эренбургу.Автограф черными чернилами, 2лл., 20,0Х8,0

95


«Москва, 21-го р. октября 1921 г.Мой дорогой Илья Григорьевич!Передо мной Ваши два письма: от 5-го сентября и от 20-го октября. Получила их сегодня

у Изабеллы Григорьевны1. Там больной мальчик, уныние и безумный беспорядок: немножко лучше, чем у меня! Если Вам хочется их видеть, зовите сильнее: впечатление подавленной воли.

Писала Вам недавно (письмо С. помечено двенадцатым №), дела мои, кажется (суеверна!) хороши, но сегодня я от Ю.К.2 узнала, что до Риги — с ожиданием там визы включительно — нужно 10 миллионов. Для меня это все равно что: везите с собой Храм Христа Спасителя. — Продав С[ережи]ну шубу (моя ничего не стоит), старинную люстру, красное дерево и 2 книги (сборничек «Версты» и «Феникс» (Конец Казановы) — с трудом наскребу 4 миллиона, — да и то навряд ли: в моих руках и золото — жесть, и мука — опилки. Вы должны меня понять правильно: не голода, не холода, не [пропуск в рукописи. — Е.К.] я боюсь, — а зависимости. Чует мое сердце, что там, на Западе, люди жестче. Здесь рваная обувь — беда, или доблесть, там — позор. (Вспоминаю, кстати, один Алин стих, написанный в 1919 г.:

Не стыдись, страна РоссияАнгелы всегда босыеСапоги сам Черт унесНынче страшен кто не бос.)

Примут за нищую и погонят обратно. — Тогда я удавлюсь. — Но поехать я все-таки поеду, хоть бы у меня денег хватило ровно на билет.

Документы свои я, очевидно, получу скоро. К[оммуни]ст, к[отор]ый снимал у меня комнату (самую ужасную — проходную — из принципа!) уехал и не возвращается. Увез мой миллион и одиннадцать чужих. Был мне очень предан, но когда нужно было колоть дрова, у него каждый раз болел живот. У меня было впечатление, что я совершенно нечаянно вышла замуж за дворника: на каждое мое слово отвечал: «ничего подобного» и заезжал рукой в лицо. Я все терпела, потому что все надеялась, что увезет: увез только деньги. — Ваших я не трогала, оставляю их на последнюю крайность!

Аля сопутствует меня повсюду и утешает меня юмористическими наблюдениями, это мой единственный советчик.

Если уеду, не имея ни одного [адр]еса, пойду в Риге к Вашему знакомому, на к[оторо]го раньше отправляла письма, у меня есть несколько золотых вещей, может быть поможет продать.

В доме холодно, дымно — и мертво, потому что уже не живешь. Вещи враждебны. Все это, с первой минуты моего решения, похоже на сон, крышка которого — потолок.

Единственная радость — стихи. Пишу как пьют, — и не вино, а воду. Тогда я счастливая, уверенная [пропуск в рукописи. — Е.К.]. Стихи о каторге Вами у меня предвосхищены, это до того мое [пропуск в рукописи. — Е.К.].

Вот Вам в ответ стих, написанный, кажется, в марте3, и не об этом, — но об этом:

На што мне облака и степиИ вся подсолнечная ширь!Я — раб, свои взлюбивший цепи,Благословляющий Сибирь!

96


Эй вы, обратные по трахту! Поклон великим городам. Свою застеночную шахту За всю свободу не продам!

Привет тебе, град Божий — Киев! Поклон, престольная Москва! Поклон, мои дела мирские! Я сын, не помнящий родства.

Не встанет любоваться рожью Покойник, возлюбивший гроб. Заворожил от света Божья Меня верховный рудокоп.

Просьба: не пишите С., что мне т а к трудно, и поддерживайте в нем уверенность, что мы приедем. Вам я пишу, потому что мне некому все это сказать и потому что я знаю, что для Вас это только иллюстрация к револ[юционному] быту Москвы 1921 года.

— На Арбате 54 гастрономических] магазина, — считали: Аля справа, я слева. Спасибо за все. — Целую.

М.[На полях:]Письмо за № 12 отослано по старому адр[есу]: Chaussée de Waterloo 1385 (?) — Теперь

буду писать часто. Там я писала о «Лике Войны». — Прекрасная книга».ЦГАЛИ, ф. 1204, оп. I, ед. хр. 105 Публикуется впервые.1. Изабелла Григорьевна — сестра И.Г.Эренбурга.2. Ю.К. — Юргис Казимирович Балтрушайтис (1873—1944), поэт-символист; с сентября

1920 г. — дипломатический представитель Литвы в СССР.3. В «Ремесле» дата стихотворения — 20 апреля 1921 г.

146. Новогоднее пожелание М.И.Цветаевой, написанное в тексте протокола собрания «Никитинских субботников», по поводу празднования Нового года: «Плутая по своим же песням...» 31 дек. 1921 — 1 янв. 1922

Автограф химическим карандашом, 29,0X22,5 Здесь же: автографы О.Г.Савича, А.С.Эфрон-Цветаевой, М.А.Хейфеца, В.Голубкова,

С.В.Шувалова и др. ГЛМ, ОРФ, ф. 357, оп. I, № 62Протокол «Никитинских субботников» от 31 декабря 1921 года позволяет установить

некоторые из имен тех, с кем М.И.Цветаева встречала Новый 1922 год. Среди расписавшихся (всего 25 человек) — Л.П.Гроссман, Вл.А.Луговской и др. Судя по программе вечера, М.И.Цветаева прочла пьесу «Конец Казановы». Другие выступления носили чисто новогодний характер.

Новогодней записи Цветаевой в протоколе предшествует автограф детской рукой:

«Ариадна Эфрон-ЦветаеваС Новым годом и счастьем старым».

97


[Фотография] Новогоднее поздравление М.И.Цветаевой. 1921. (Кат. № 146)

147. Записка к неустановленному лицу М.И.Цветаевой. Б. д.Автограф карандашом, без подписи, 1 л., 8,5X13,5«Ученик» — идет в альманах?У меня очень милое впечатление от всего; здесь с е р ь е з н о и милые люди!»ГЛМ, ОРФ, ф. 204, РОФ 6413 Публикуется впервые.По-видимому, речь идет об альманахе «Свиток» № 1, выпущенном Литературным кружком

«Никитинские субботники».17 декабря 1921 Цветаева читала цикл «Ученик» на заседании кружка «Никитинские

субботники».

148. С.Я.Эфрон — Е.О. и М.А.Волошиным. Новочеркасск, 12 мая 1918«Закрытка», адресовано: Елене Оттобальдовне Волошиной, г. Феодосия, Коктебель.Автограф черными чернилами и карандашом, 1 л., 23,3Х21,0РО ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 1347, л. 9

98


ПИСЬМА К М.И.ЦВЕТАЕВОЙ

149. А.А.Ахматова — М.И.Цветаевой. Петроград. 1921Автограф черными чернилами, 1 л., 21,9X17,3«Дорогая Марина Ивановна,

благодарю Вас за добрую память обо мне и за иконки. Ваше письмо застало меня в минуту величайшей усталости, так что мне трудно собраться с мыслями, чтобы подробно ответить Вам. Скажу только, что за эти годы я потеряла всех родных, а Левушка после моего развода остался в семье своего отца.

Книга моих последних стихов выходит на днях, я пришлю ее Вам и Вашей чудесной Але. О земных же моих делах, не знаю право, что и сказать. Вероятно мне «плохо», но я совсем не вижу отчего бы мне могло быть «хорошо».

То, что Вы пишите о себе, и страшно и весело.Желаю Вам и дальше дружбы с Музой и бодрости духа, и, хотите, будем надеяться, что

мы все-таки когда-нибудь встретимся.Целую Вас.Ваша Ахматова».ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 140, л. 1Публикуется впервые.

150. А.А.Ахматова — М.И.Цветаевой. Петроград. 1921Автограф черными чернилами, 1 л., 21,5X18,0«Дорогая Марина Ивановна,

меня давно так не печалила аграфия, кот[орой] я страдаю уже много лет, как сегодня, когда мне хочется поговорить с Вами. Я не пишу никогда и никому, но Ваше доброе отношение мне бесконечно дорого. Спасибо Вам за него и за посвящение поэмы. До 1 июля я в Петербурге.

Мечтаю прочитать Ваши новые стихи. Целую Вас и Алю.Ваша Ахматова».

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 140, л. 2Публикуется впервые.

151. М.А.Волошин — М.И.Цветаевой. [Феодосия.] Автограф черными чернилами, 1 л., 22,0X14,0«1922 13/1

Милая Марина и Аля,с новым Годом! и чтоб он был годом встречи с С1. Голодная смерть Крыма началась. На улицах уже появились трупы татар. Барометр

показывает 2 мил[лиона] за пуд хлеба. А на рейдах Севастополя, Ялты, Феодосии стоят иностран[ные] суда с хлебом. Но им приказывают уходить, т. к. они «имеют наглость» запрашивать по 140 тыс[яч] за пуд, когда твердая цена для ввоза 80 тыс[яч].

«Пролетариат предпочитает поголодать, чем обогащать спекулянтов (sic!) Герцыки 2

тоже «предпочитают голодать». В Судаке цены еще свирепее. У меня смутные вести о том, что Дм[итрий] Евг[еньевич]3 уехал в Москву. Что на 2 мил[лиона] удалось закупить несколько фунтов муки, которая хранится для детей. Аделаида К[азимировна] собирает у кухонь кожуру от картофеля. «Академический паек» — сплошное издевательство. Обещанием томят до конца месяца, а потом заявляют, что задним числом не выдают. В Симферополе его урезывают, в Феодосии не оказывается продуктов.

99


Мое с Пра положение неплохое, т. к. меня кормят в Санатории, а ей я посылаю свой паек с Конкурсов.

У меня попросили на № однодневки «На Борьбу с голодом» стихи «Дикое Поле». Известный красный поэт Золотухин счел нужным переделать контр-революционные стихи на «революционные». Так вместо:

Ох, не выпить до дна нашей волиНе связать нас в единую цепь... (контрреволюция)

напечатано:Мы пропьем до конца нашу волюИ скуемся в единую цепь (революция)

Я разумеется в восторге... Крепко обнимаю Тебя, Алю, Асю, Андрюшу.

МАХ»После подписи М.А.Волошина — приписка М.И.Цветаевой черными чернилами:«— Посылаю Вам живого Макса, если не трудно, перешлите, переписав, это письмо И.Г.4

Пусть даже опубликует, опустив обращение, — сейчас я труслива!М».

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 142Публикуется впервые.1. С. — Сергей Яковлевич Эфрон.2. Герцыки — семья поэта Аделаиды Казимировны Герцык (см. кат. № 135)3. Дм. Евг. — Д.Е.Жуковский (1868—1943), издатель, переводчик, муж А.К.Герцык.4. И.Г. — по-видимому, И.Г.Эренбург.

КНИГИ, ПРИНАДЛЕЖАВШИЕ М.И.ЦВЕТАЕВОЙ

152. А.Ахматова. Подорожник. Петроград, «Petropolis». 1921

На шмуцтитуле дарственная надпись автора черными чернилами:«Марине Цветаевой в надежде на встречу с любовью

Анна Ахматова. 1921».

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 163

153. А.Ахматова. Anno Domini MCMXXI, «Petropolis». 1921На авантитуле дарственная надпись автора карандашом: «Милой Марине Цветаевой, моему таинственному другу с любовью

Ахматова.1921».

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 164

154. А.Ахматова. У самого моря. Петербург «Алконост». 1921 На авантитуле дарственная надпись автора карандашом: «Марине Цветаевой — Анна

Ахматова, вместо письма. 1921». ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 165

155. Rainer Maria Rilke. Die Weise von Liebe und Tod des Cornets Christoph Rilke. Leipzig im Insel-Verlag. 1899

В тексте отчеркивания и надписи рукой А.И.Цветаевой, карандашом. На обороте обложки: «Борису Пастернаку (его — Марининого — моего — Rilke). И все-таки надо переставать любить Rilke, и Пастернака, и Марину, и себя. 1925. Москва. А.Ц.»

Собр. семьи Пастернаков, Москва

100


[Фотография] Дарственная надпись А.А.Ахматовой на книге «Anno Domini MCMXXI». 1921. (Кат. № 153)

ДОКУМЕНТЫ

156. Протокол «Никитинских субботников». 17 декабря 1921 г.Протокол велся одновременно двумя людьми: Р.М.Михельсоном и неустановленным

лицом.Автограф синими чернилами и карандашом, 10 лл. (7 + 3), 28,8X23,3; 35,5X22,2I. Вариант Р.М.Михельсона: «<...> Присутствовали: Евдоксия Фед.Никитина,

Роб. М. Михельсон, Вл.Ал.Луговской, Бор.Ник.Жаворонков, С.Вас.Шувалов, Ив.Ник.Розанов, Лев Сам.Гинзбург, Моис.Аф.Хейфец, Ал.Мих.Росский, Ал.Макс. Никитин, Леон.Петр.Гроссман, Влад. Георг. Вешнев, К.Толчинский, Лид.Ник.Куклинская, Вас.Пав.Федоров, Андрей Соболь, Марина Цветаева, Овад.Гер. Савич, Алек. А. Куренной.

Порядок дня: Рассказ Ал. Яковлева «Конец старой сказки» — читает Евд.Фед. Никитина.2. Стихотворения Марины Цветаевой.3. «Обломки» Андрей Соболь<…>

101


Марина Ивановна Цветаева читает цикл стихотворений «Ученик»

1. Ученик2. Есть некий час...3. Солнце Вечера — добрее...4. Пало прениже волн...5. Был час чудотворен...6. Все великолепье...7. По холмам — круглым [и] смуглым...С.В.Ш у в а л о в . Истина всем известная, что лирика должна быть лирична, гов[орит]

Сер[гей] Васильевич], но вместе с тем мы особенно теперь ищем в лирике эстетический момент. Этот момент мы ищем в форме. Не всегда лиричность содержания совпадает с эстетизмом формы. Эти моменты сочетаются только у поэтов «милостью Божьей». У Марины Ивановны находим ярко выраженные эти два момента.

Особенно удачны последние стихотворения, первые слабее в смысле эстетическом.Л.С.Гинзбург обращает внимание на употребление неопределенного наклон[ения] и как

сильно режущее ухо слово «сапожок». В а с .П.Ф е д о р о в . Здесь отмечалась лиричность и эстетичность, но я их не заметил.

Иногда казалось, что мы имеем дело с переводом. Виртуозность форм — дутая. По содержанию сплошная риторика. Рифмы шаблонные. Последнее стихотворение здесь определили как шедевр — но оно без содержания, часто повторяющиеся шипящие производят неприятное впечатление.

Л е о н . П е т р . Г р о с с м а н . Отрадно видеть в развитии поэта постепенное укрепление поэтических форм, отдельные выражения, форма, прекрасное чтение производят впечатление виртуозности. Чеканная форма, ритмичность, нежные мелодические переходы говорят в данном случае о росте у автора поэтического дарования.

В первых стихотворениях чувствуется юношеский задор, и этот задор главным образом чувствуется в форме.

О в . Г е р . С а в и ч . Я люблю всякую критику, говор[ит] Овад[ий] Гер[цович], и особенно критику Василия Павловича. Он легко и быстро разделывается со всем. Но это не так страшно. С другой стороны, Леонид Петр[ович], пожалуй, слишком хвалит. Правда получится в середине. Правда, Леонид Петр[ович] правильно отметил рост и некоторые достижения в области форм, но можно отметить, что в этом направлении автору нужно много еще работать.

Г р о с с м а н . Просит прочесть стихотв[орения] Москва, которые по ее [Цветаевой?] мнению разрешат все сомнения.

Марина Ив.Цветаева читает:1.2. Кровных коней запрягайте [в дровни...] С е р . В а с . Ш у в а л о в . Возражает[?] Овадию Гер[цовичу], Вас[илию] Павл[овичу] и [?!]

оспаривая его мнение о шаблонности форм и рифм. Поэт вправе употреблять и рифмы и формы шаблонные, и если ему удается создать целое нешаблонное произведение, то это вполне оправдывает произведение.

Что же касается определения лиричности, то я ее, конечно, не определяю так элементарно, как это мне приписал Овад[ий] Гер[цович], я имел в виду настоящий лиризм, приникающий в душу, говор[ит] Сер[гей] Вас[ильевич].

Марина Ивановна Цветаева благодарит всех за высказанные мнения <…>»

102


II. Вариант неизвестного лица: «<...>Ш у в а л о в . Лирика должна быть лирична, это издавна всем известно. Нам надо что-то

другое. Мы в лирике старались видеть два момента: лирический и эстетический. Мы, обращаем внимание на форму, которая нам дает известные моменты. Мы знаем поэтов, которые лиричны,

но не эстетичны. Многие стихотворения Некрасова не эстетичны. Новые поэты бывают лиричными и эстетичными. Вот и Марина Ивановна принадлежит к таким поэтессам. Я удивляюсь той виртуозности форм, которая здесь есть в некоторых местах. Это общее впечатление. Первые два стихотворения мне показались лиричными, но мало эстетичными. Они несколько обыкновенны. С третьего стихотворения они и лиричны и эстетичны. Последнее — прямо шедевр. Менее удались первые два, а более удачно третье и последующие.

Г и н з б у р г . Мне ужасно резала ухо форма «сапожком». С этим образом я согласиться не могу.

Ф е д о р о в . Я был [не] приятно поражен. Ни лиричности, ни эстетичности я во всех этих стихотворениях не нашел. По-моему, в этих стихах очень дешевая претенциозность форм. Рифмы тоже шаблонны. Когда в последнем стихотворении вы видите шедевр, я вижу только игру звуков. Неприятно звучит (2) «бок о бок». Эти стихотворения ничем не выделяются и рядом с другими стихами они в сборнике не будут заметны.

Г р о с с м а н . Отрадно видеть в развитии и росте автора постепенное укрепление поэтической формы. Эти стихи и первоначально отличались своим тоном. Я очень сожалею, что позируя художнику, не имел возможности отметить наиболее интересующие меня места. Я чувствую ее своеобразный поэтический голос. Тут есть та кристаллизация, которая свидетельствует о виртуозности и зрелости стиха... звенящая их медь в силу особой крепости стиха, вместе с тем мелодическая и музыкальная. Хотя бы это последнее стихотворение с этой прелестной рифмой «сапожком». Здесь ясно показана обдуманность форм. Я думаю, что эта обдуманность, инструментовка подчеркивает тон. Здесь оказывается особенно бодр тон, который для меня свидетельствует о большом росте поэта.

С а в и ч . Я очень люблю слушать всякую критику и думаю, что из предыдущих двух критик можно сделать нечто общее. Я был большим поклонником Марины Ивановны приблизительно в 1915-м году и мою детскую любовь к автору я сохранил и до настоящего времени. Действительно, Марина Ивановна взяла какой-то лирический тон. Мы имеем дело с поэтом молодым. Особенно ценно в авторе то, что вступивши в период мастерства, он не оставил своего «детского». Способы в поэзии не только использованы, но и канонизированы. Здесь не было ничего оригинального. Эти стихи очень приятны, их хорошо слушать. Мне было приятно слышать, что они лиричны.

Е. Ф. Марина Ивановна предлагает прочесть одно или два стихотворения. Просим!Ш у в а л о в . По поднятым вопросам: это вопрос о шаблонности. Мне много приходится

слышать этих слов. Мне думается с этим понятием надо поосторожнее обращаться. Да, рифма «неба и хлеба» не нова. Это стихотворение не представляет ничего особенного, потому что оно не ново — критерий шаблонности совершенно невозможный. Поэт из всего шаблонного должен создать нешаблонное. Вот и шаблонная рифма, а звучит все-таки не шаблонно. Если бы Василий Павлович сумел бы доказать, что все стихотво-

103


рение в целом шаблонно. Отвечу Савичу, что, разумеется, лиризм не заключается в том, что если кто-нибудь мне скажет на грустную тему, я буду грустить, я имел в виду лиризм настоящий, подлинный. Что такое лиризм, знают все — это чувство, проникающее стихотворение. Я думаю, что когда мне кажутся стихи лиричными — это мое впечатление, они затрагивают мою душу, это лиризм субъективный.

Ц в е т а е в а . Спасибо всем. <...>»ГЛМ, ОРФ, ф. 357, оп. I, № 60«Никитинские субботники» — литературный кружок, официально зарегистрированный в

Москве в 1921 году и имеющий свою предысторию. Его создательница — Евдоксия Федоровна Богушевская (впоследствии — Никитина, 1891 —1974) в 1912 году стала устраивать у себя на

квартире вечера для студентов, гимназистов, слушателей Высших женских курсов, выступить на которых приглашались известные литераторы. Первая программа датируется 1914 годом, что и считается временем основания «субботников».

Оказавшись в годы Гражданской войны на юге страны, Е.Ф.Никитина продолжает традицию субботних литературных встреч и с сентября 1919 года по осень 1920 они проходят в Ростове-на-Дону и в Новороссийске, получив название «Никитинских субботников» (с 26 октября 1919 г.).

Собирая вокруг себя литераторов, художников, артистов, Никитина, бесспорно, поддерживала в них в это тревожное время ощущение прочности культурных традиций.

Осенью 1920 года Е.Ф.Никитина переезжает в Москву, возобновив здесь работу кружка, активная деятельность которого продолжалась до 1934 года.

В 1963 году Е.Ф.Никитина передает собранный ею литературный архив в музейную коллекцию государству и становится заведующей филиалом Государственного литературного музея «Никитинские субботники», возобновив и литературные вечера, которые будут проходить до конца ее жизни.

В октябре 1921 года участниками кружка было принято решение об организации кооперативного издательства и выпуске коллективного сборника. Для участия в сборнике привлекались писатели-профессионалы: Л.Яковлев, А.Насимович, Андрей Соболь, А.Лидин и др.

Предполагаемые к публикации произведения предварительно читались и обсуждались на очередном «субботнике». Была приглашена и М.И.Цветаева, которая, судя по протоколам заседаний, хранящимся в архиве Е.Ф.Никитиной в Государственном литературном музее, побывала на «субботниках» трижды — 17 декабря 1921 года она читает на квартире Никитиной цикл стихов «Ученик»; 31 декабря вместе с дочерью присутствует на вечере, посвященном празднованию Нового года, где читает «Конец Казановы»; 14 января 1922 года принимает участие в заседании, на котором читают свои произведения Н.Ляшко, С.Парнок и др. Цикл стихов «Ученик», обсужденный на «субботнике» 17 декабря, был включен в первый выпуск сборника «Свиток», выпущенный издательством «Никитинские субботники» (М., 1922).

Планируемые публикации других произведений М.И.Цветаевой — поэмы «Царь-Девица», «Мать-верста», пьесы «Конец Казановы», — не состоялись. Договор на их издания был расторгнут. Рукописи возвращены автору (см. кат. №№ 157 и 158).

104


Публикуемый выше протокол «Никитинских субботников» фиксирует одно из немногих публичных выступлений М.И.Цветаевой в Москве, раскрывает историю первой публикации цикла стихов «Ученик».

«...стихотворения Москва» — возможно, цикл из трех стихотворений «Москве», написанный в декабре 1917 г.; это название, которое протоколист не успел записать, видимо, и должно стоять ниже, под № 1; стихотворение под № 2 в цикл «Москве» не входит.

«...Позируя художнику» — то есть, по-видимому, А.А.Куренному, во время чтения стихов.Е.Ф. — Никитина

157. Заявление правления издательского кооператива литературного кружка «Никитинские субботники» в Мосгубиздат с просьбой о разрешении издать поэму М.Цветаевой «Царь-Девица». 15 янв. 1922 г.

Рукопись с подписями А.М.Никитина и В.Г.Вешнева, 1 л. ГЛМ, ОРФ, ф. 357, оп. I, № 444

158. Соглашение между М.И.Цветаевой и кооперативным издательством «Никитинские субботники» о возврате М.И.Цветаевой кооперативному издательству «Н.С.» аванса и кооперативным издательством «Н.С.» Цветаевой М.И. ее рукописей «Конец Казановы», «Мать-

верста», «Царь-Девица», в связи с невозможностью опубликования по причине продажи Цветаевой М.И. поэмы «Конец Казановы» издательству «Созвездие». 1 февр. 1922.

Рукопись с подписью М.И.Цветаевой; 1 л. (текст с обеих сторон листа).ГЛМ, ОРФ, ф. 357, оп. I, № 444

159. Карточка на предметы широкого потребления на одно лицо. 1-я категория. I вып. 1920 года. Продовольств. отдел моск. сов. раб.и красн. депутатов РСФСР. Выдана домовым комитетом № 3 М.И.Эфрон

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 146

160. Удостоверение, выданное М.И.Цветаевой-Эфрон Комиссией по улучшению быта ученых «КУБУ» 23 марта 1922 г.

Машинопись на бланке «КУБУ», 1 л., 22,1X19,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 147В марте 1920 г., после смерти своей младшей дочери Ирины (р. 1917), Цветаева стала

получать академический паек. Через год она, было, оказалась вычеркнутой из списка. Из письма Ю.И.Айхенвальда — П.С.Когану, президенту ГАХН: «15/VI 921Дорогой Петр Семенович!Не только от себя лично, но и от имени целого литературного кружка обращаюсь к Вам с

большой просьбой... Из того списка писателей, который действует с марта 1920 г., т. е. из числа 17 или 18 писателей, получающих академический паек, вычеркнута Марина Цветаева. Между тем едва ли кто-нибудь в пайке больше нуждается, чем именно она со своею дочкой. Только этим пайком они обе и существовали; мало приспособленная к теперешним условиям, Цветаева нигде не служит, ничего не зарабатывает, и ее друзья боятся, что лишение пайка, столь внезапное, обрекает ее с ребенком буквально на голодную смерть. Вот мне и поручили, зная наши добрые отношения, просить Вас — нельзя ли что-нибудь

105


сделать? Нельзя ли восстановить ее в правах? Не вычеркнутым из списка так больно и даже совестно, что они остались в числе счастливцев, а беспомощная женщина вычеркнута оттуда... Пожалуйста, Петр Семенович, что можете, сделайте! Я бы сам зашел к Вам, да боюсь потревожить Надежду Александровну и Вас.<...>

Жму Вашу руку. Сердечно Ваш Ю.Айхенвальд» (ЦГАЛИ, ф. 237, оп. 1, ед. хр. 6)П.С.Коган — о нем см. кат. № 51

161. Документы о выезде М.И.Цветаевой с дочерью за границу — квитанции: о получении за разрешение на выезд 2.454.000 руб. 3 мая 1922; о получении 1.728 герм. марок за проезд от Москвы до Риги 10 мая 1922; о получении за 1/2 билета за ребенка 864 герм. марок 10 мая 1922; о получении за плацкарту 12 руб. 50 коп. золотом 10 мая 1922

На бланках НКИД Часть Дипломатических курьеров, заполнено красными чернилами и чернильным карандашом, 5 лл., 14,8X10,0

Все квитанции хранились в конверте, на котором рукой М.И.Цветаевой синими чернилами написано: «Мой отъезд за границу в апреле 1922 г.»

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 142, лл. 1—6


162. Н.Н.Вышеславцев. Женский портрет (М.И.Цветаева?). Начало1920-хБумага, тушь, кисть, белила. 29,6X21,5

На обороте граф. кар. надписи неустановленных лиц: «М.Цветаева?»ГТГ, инв. РС-6213


163. С.Я.Эфрон. Ставрополь. 1918РО ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 1374, л. 28

164. С.Я.Эфрон в военной форме, с шашкой в руке, среди двух неизвестных лиц в военной форме

3,2X3,0, в рамке, обклеенной фиолетовой бумагой, под стеклом, 6,2X5,3Собств. А.А.Саакянц, МоскваПринадлежала М.И.Цветаевой, сопровождала ее во всех поездках.

106

5. ПОСЛЕ РОССИИ1922—1939

Той, где на монетах — Молодость моя — Той России — нету. — Как и той меня.

(1931)

«В 1922 г. уезжаю за границу, где остаюсь 17 лет, из которых 3 с половиной года в Чехии и 14 лет во Франции».



165. Марина Цветаева. Разлука. М.— Берлин, «Геликон», 1922С автографом М.И.Цветаевой (на левой стороне разворота титула): «Вам, чья дружба мне

далась дороже любой вражды и чья вражда мне дороже любой дружбы Эренбургу — Марина Цветаева 29-го нов. мая 1922 г.»Собр. И.И.Эренбург, МоскваСборник «Разлука» подготовлен М.И.Цветаевой в Москве и издан в Берлине, в

издательстве «Геликон» под наблюдением И.Г.Эренбурга, еще до приезда туда М.И.Цветаевой. Для издаваемого Эренбургом журнала «Вещь» Цветаева перевела на французский стихи Маяковского «Сволочи» («Вещь», № 3, 1922).

С И.Г.Эренбургом Цветаева была дружна с 1917 — 18 гг. В 1921 году, будучи в заграничной командировке, Эренбург разыскал С.Я.Эфрона, находившегося в Праге, и привез от него письмо. Это определило отъезд Цветаевой за границу. Приехав в Берлин с дочерью 15 мая 1922 г., она сразу направилась в отель «Прагерплац», где жили Эренбурги, и первое время жила там, затем переселилась в маленькую гостиницу на Траутенауштрассе. «В пансионе на Прагерплац жили — семьями и в одиночку — литераторы, издатели и окололитературные деятели всех мастей, недавно прибывшие из России <...> Марина скоро перезнакомилась со всеми, а подружилась, как всегда, с немногими и ненадолго — с художницей Любой Козинцевой, женой Эренбурга, с другой художницей, ученицей Билибина, Людмилой Чириковой (дочерью известного в свое время писателя), с молодым издателем Геликоном <...> (А.С.Эфрон. О Марине Цветаевой. Воспоминания дочери. М., 1989, с. 125)

166. М.Цветаева. Разлука. М.— Берлин, «Геликон», 1922На авантитуле: «Борису Пастернаку — навстречу! Марина Цветаева. Берлин. 10 нов. июня

1922 г.»Собр. Л.М.Турчинского, МоскваНачали переписки М.Цветаевой с Б.Пастернаком относится к июню 1922 года.

[107]


[Фотография] М.И.Цветаева. Прага. 1924. (Кат. № 265)

167. М.Цветаева. Разлука. М.— Берлин, «Геликон», 1922На обороте фронтисписа напечатано: «Экземпляр, отпечатанный для С.Я.Эфрона».На фронтисписе фиолетовыми чернилами: «— Сереже.— Берлин, 7-го нов. июня 1922 г. —

День встречи. — Марина». ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. бЗСережа — С.Я.Эфрон.

168. М.Цветаева. Стихи к Блоку. Берлин, «Огоньки», МСМХХПНадпись фиолетовыми чернилами: «Дорогой Але от Марины. Берлин, май 1922 г.»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 64

169. М.Цветаева. Ремесло. М.— Берлин, «Геликон», 1923На шмуцтитуле фиолетовыми чернилами: «Моему заочному другу — заоблачному брату

Борису Пастернаку Марина Цветаева, Прага, 9-го нов. марта 1923».Собр. Л.М.Турчинского, Москва

108

Аннотированный каталог выставки. 5. После России. 1922 — 1939

170. М.Цветаева. Ремесло. М.— Берлин, «Геликон», 1923На авантитуле фиолетовыми чернилами — К.Б.Родзевичу: «Моему дорогому Радзевичу —

на долгую и веселую дружбу. Марина Цветаева. Чехия — Прага — Мокропсы — Апрель 1923 г.»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 66Константин Болеславович Родзевич (1895—1988), герой «Поэмы Горы» и «Поэмы конца».

171. М.Цветаева. Психея. Романтика. Берлин, изд. З.И.Гржебина, 1923На фронтисписе фиолетовыми чернилами: «Дорогой Але — на Новый (чешский) 1925 Год.

МЦ. Ночь с 31-го декабря 1924 г. на 1-ое января 1925 г.»На корешке переплета тисненые литеры «А.Е.» [Ариадна Эфрон]. ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 65

172. М.Цветаева. Психея. Романтика. Берлин, изд. З.И.Гржебина, 1923На фронтисписе синими чернилами: «Моему Родзевичу — на память о Карловом Тыне.

Марина Цветаева.26-го октября 1923 г.»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 65

173. М.Цветаева. Молодец. Прага, «Пламя», 1924

Обложка отсутствует.На авантитуле фиолетовыми чернилами: «Але — моему абсолютному читателю. МЦ.

Чехия, Вшеноры, 7-го мая 1925 г. 1925 г. — 1935 г. МЦ»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 67

174. М.Цветаева. Молодец. Прага, «Пламя», 1924Обложка работы Н.И.На авантитуле фиолетовыми чернилами: «Борису Пастернаку — Марина Цветаева.Прага, май 1925 г.»На обороте фронтисписа фиолетовыми чернилами:«Русской ржи от меня поклон,Полю, где баба застится...Друг! Дожди за моим окном,Беды и блажи на сердце...

Ты, в погудке дождей и бедТо ж, что Гомер — в гекзаметре —Дай мне руку — на весь тот свет!Здесь — мои обе заняты.

МЦ. Веймар, 1-го мая 1925 г.»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 68Дата, написанная под стихотворением, — день и место предполагаемой (и не

состоявшейся) встречи Цветаевой и Пастернака, о чем они договорились в письмах в 1923 г.

175. М.Цветаева. После России. 1922—1925. Париж, 1928На авантитуле синими чернилами В.В.Маяковскому: «Такому как я — быстроногому!

Марина Цветаева. Париж, октябрь 1928 г.» Частное собр., МоскваДо 1970 г. книга находилась в Париже, у Э.Триоле, через которую, вероятно, М.И.Цветаева

передала свой подарок В.В.Маяковскому.

109


176. М.Цветаева. После России. 1922—1925. Париж, 1928Книга принадлежала Н.П. Гронскому, с его владельческим штемпелем и рукописными

пометами.ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 69Николай Павлович Гронский (1909—1934), русский поэт, памяти которого посвящены цикл

стихотворений М.И.Цветаевой «Надгробие» и статья «Поэт-альпинист».


177. Беловая тетрадь стихотворений и поэм 1923—1934 гг.В черном коленкоровом переплете, 138 лл., 15,0Х9,0Автограф фиолетовыми, черными, зелеными, синими чернилами и простым карандашом.На стыке форзаца и титульного листа — рисунок льва рукой С.Я.Эфрона и его надпись:

«от всего стада».На лл. 4, 6 об., 8 об., 9 об., 10, 10 об., 21, 43, 45 об., 48 об. правка автора 1940 г.На л. 136 об. — список черновых тетрадей, составленный М.И.Цветаевой.

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 7

178. Беловая тетрадь стихотворений и поэм 1934—1936 гг.В синем картонном переплете, 19 лл., 14,7X9,6Автограф черными чернилами.ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 11

179. Эмигрант. Стихотворение. Чехия, 1923Беловой автограф фиолетовыми чернилами на бланке «YMCA», I л., 21,7X15,1Посвящено Б.Л.Пастернаку. Стихотворению предпослан «Эпиграф ко всей мне к<...>

[часть текста утрачена]: «От сего, что поэт есть творитель — еще не наследует, что он лживец: ложь есть слово против разума и совести, но поэтическое вымышление бывает по разуму так, как вещь МОГЛА и ДОЛЖЕНСТВОВАЛА быть. Тредьяковский».

Внизу, после текста стихотворения и даты: «(Эти строки непременно надо читать голосом, иначе пропадут)».

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 39

180. Провода. Цикл стихотворений. Прага, 1923Наборная рукопись, автограф черными чернилами, с разметкой на строфы синим

карандашом, 6 лл., 20,1X12,3 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 40

181. Поэма Горы. Прага, 1 января —1 февраля 1924Беловой автограф черными чернилами, 4 лл., 22,0X13,8Посвящено К.Б.Родзевичу.ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 41

182. Поэма ГорыОттиск из ж. «Версты», Прага, 1924, № 1, с. 12—19 Черными чернилами:«...Милые спутники, делившие с нами ночлег!Вёрсты, и вёрсты, и вёрсты, и черствый хлеб...

МЦ.Вандея, сентябрь, 1926 г.Дорогому Радзевичу — первую книгу «Вёрст».

110


[Фотография] К.Б.Родзевич. Париж. 1927. (Разд. «Современники»)

Оттиск заключен К.Б.Родзевичем в твердую обложку, украшен фотографией М.И.Цветаевой тех лет и ветками засушенных цветов.

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 44

183. Поэма Конца. 1924Оттиск из сб. «Ковчег», Прага, 1926.Переплетен К.Б.Родзевичем, вместе с письмом М.И.Цветаевой к нему, автограф

карандашом, 1 л., 16,8X11,1«Прага, 23-го Декабря 1923 г.Мой родной,

я не напоминаю Вам о себе (Вы меня не забыли!) я только не хочу, чтобы Ваши праздники прошли совсем без меня.

Расставшись с Вами во внешней жизни, не перестаю и не перестану —Впрочем, Вы все это знаете.

МЦ.

111


[Фотография] М.И.Цветаева с сыном и дочерью. Понтайяк. 1928. (Кат. № 272)

А на прилагаемую мелочь — не сердитесь (не сéрдитесь?) право выручить Вас — мне, и Вам — меня, это жалкое право мы ведь сохраняем?

Буду думать о Вас все праздники и всю жизнь». Публикуется впервые.В эту самодельную книжечку К.Б.Родзевичем вложена вырезка из парижской газеты

«Последние новости» со стихотворением М.И.Цветаевой «Попытка ревности» (1924). ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 45

184. Тезей. Трагедия. [Трилогия. Ч. 1]. 1923Оттиск из сб. «Версты», Париж, 1927, № 3, с. 5—83, с правкой автора черными чернилами.Тезей. [Трагедия]. Трилогия. Ч. 2. Федра. 1927Оттиск из ж. «Современные записки», Париж, 1928, № 36, с. 121-162, с правкой автора

черными чернилами.ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 12, 13

185. Лестница. Поэма. 1926Машинопись с правкой автора [1940 г.] зелеными чернилами, 12 лл., 26,8X20,9ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 47

186. Отцам. Стихотворение. 1935Беловой автограф 1940 г. карандашом на двойном листе писчей бумаги, 20,4X11,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 51

187. Marche funebre [«Вы жертвою пали в борьбе роковой...»]Перевод на французский язык.Белоной автограф 1936 г. синими и черными чернилами на листе писчей бумаги, 26,6Х20,7ЦГАЛИ, ф. 1190 1, ед. хр. 14

112


188. Переводы стихотворений А.С.Пушкина на французский язык1. Полубеловой вариант, автограф 1936 г. синими чернилами, в тетради, заполнено 30 л.,

21,0X17,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 132. Оттиск из журнала [«La vie intellectuelle»?]Синими чернилами:«Дорогому А.Е.Крученых — моих французских Бесов и Няню

МЦ.

Москва, 17-го мая 1941 г.»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 15

189. Твоя смерть. 1927Беловой автограф черными и синими чернилами, простым, синим и красным карандашами,

27 лл., от 24,7X19,6 до 34,5X20,1 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 23

190. История одного посвящения. 1931Тетрадь, автограф черными и синими чернилами, на первой странице: «Попытка

чистовика», 40 лл., 22,0X17,1 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 10

191. Искусство при свете совестиОттиск из ж. «Современные записки», Париж, 1932, № 50, с. 305— 326; № 51, с. 251—264 с

незначительной авторской правкой черными чернилами; на обложках оттисков рукой М.И.Цветаевой черными чернилами: «М.Ц. Искусство при свете Совести. I» и «М.Ц. Искусство при свете Совести. II».

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 79

192. Живое о живом1. Оттиски из ж. «Современные записки», Париж, 1933, № 52, с. 238—261; № 53, с. 215—

250 с авторской правкой черными чернилами; на обложках рукой М.И.Цветаевой черными чернилами: «МЦ. Живое о живом. I» и «МЦ. Живое о живом. II».

2. Машинописные вставки с правкой автора в 2-х конвертах, на которых рукой М.И.Цветаевой черными чернилами: «Вставки в Живое о живом (Места, выпущенные В.В.Рудневым как «неинтересные для среднего читателя»). Всех счетом — восемь» и «Живое о живом. Вставки счетом — семь (Места, выпущенные Рудневым и мною затем восстановленные) М.Ц.», 39 лл., 27,0X20,9

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 83Руднев Вадим Викторович (1879—1940), земский врач, эсер, в 1917 г. московский

городской голова, в эмиграции — один из редакторов парижского журнала «Современные записки». О «вегетарианстве» его художественных вкусов см., например, мнение другого русского эмигрантского писателя: «В прозе эсеры, эсдеки, кадеты и прочие правые-левые интеллигенты отлично разбирались, и советоваться с кем бы то ни было они не находили нужным. Здесь, как ни странно, преобладал метод, напоминающий жандармский: «держи и не пущай» (В.С.Яновский. Поля Елисейские. Нью-Йорк: «Серебряный век», 1983, с. 177)

193. Пленный дух. (Моя встреча с Андреем Белым). 1934Оттиск с правкой автора черными чернилами, из ж. «Современные записки», Париж, 1934,

№ 55, с. 198-255ЦГАЛИ, ф, 1190, оп. 2, ед. хр. 90

113


194. Дом у Старого Пимена. 1934Оттиск с незначит. правкой автора черными чернилами, из ж. «Современные записки»,

Париж, 1934, № 54, с. 212—256 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 20

195. Сказка матери. Кламар. 1934

Беловой автограф со вставками простым карандашом и пометами красным, 5 лл., 30,0X18,4ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 89

196. Мать и Музыка. 1935Оттиск с правкой автора черными чернилами, из ж. «Современные записки», Париж, 1935,

№ 7, с. 241—266 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 21

197. Чорт. 1935Оттиск с правкой и вставками автора черными чернилами из ж. «Современные записки»,

Париж, 1935, № 59, с. 205—226 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 22

198. Мой Пушкин. 19361. Беловой автограф черными и синими чернилами, красным карандашом, две тетради: 54

лл., 22,1X16,7 и 43 лл., 22,1X16,8На титульном листе первой тетради черными чернилами: «Попытка чистовика. Мой

Пушкин. — Дай Бог! — (Рукопись начерно кончена 28-го дек. 1936 г., переписывать начинаю 29-го дек. Vanves, 65, Rue J.B.Potin) Рождество 1936 г.»

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 152. Оттиск из ж. «Современные записки», Париж, 1937, № 64, с. 196—234, с правкой автора

черными чернилами.ЦГАЛИ, ф. 2887, оп. 1, ед. хр. 509

199. Пушкин и Пугачев. 19371. Две черновые тетради. На второй с. первой: «Попытка первого (приблизительного)

чистовика Пушкина и Пугачева (Начато 12 апреля 1937 г., ровно месяц спустя Алиного отъезда: уборка, шитье, аптека, всякое — все, к р о м е )». Автограф синими чернилами, красным карандашом, 91 л., 22,3Х17,1

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 162. Оттиск из ж. «Русские записки», Париж — Шанхай, 1937, кн. 2, с. 155—189На первой с. рукой М.И.Цветаевой синим карандашом: «МЦ.» ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 116

200. Хлыстовки. Май 1937Оттиск с правкой автора черными чернилами из ж. «Встречи», Париж, 1934, № 6, с. 243—

248ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 19

201. Повесть о Сонечке. 1937Наборная рукопись, автограф синими и черными чернилами, 139 лл., 21,7X18,2ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 81

114


[Фотография] Автограф перевода на французский язык текста песни «Вы жертвою пали в борьбе роковой...».

1936. (Кат. № 187)

ПИСЬМА И ДРУГИЕ АВТОГРАФЫ М.И.ЦВЕТАЕВОЙ

202. М.И.Цветаева — М.С.ЦетлинойАвтограф фиолетовыми чернилами на бланке: «On active service with the American

expeditionary Force», 1 л., 20,4X13,2 «А д р . : Praha II Vyšehradska, 16

Mĕstsky ChudobinecM-r S.Efron (для М.Ц.)

Мокропсы, 31-го нов. января 1923 г.Милая Мария Самойловна.

Пишу Вас с больной рукой, — не взыщите, что плохо.Получила недавно письмо от кн. С.М.Волконского: писателя, театр.

115


[Фотография] М.И.Цветаева с сыном. Медон. 1928. (Кат. №277)

деятеля, внука декабриста1. Он. сейчас в Париже. И вспомнила поэму Михаила Осиповича о декабристах2. И подумала, что вас непременно надо познакомить.

Сергея Михайловича я знаю с рев. Москвы, это из близких мне близкий, из любимых любимый. Человек тончайшего ума и обаятельнейшего обхождения. Неизбывная творческая природа. Пленительный собеседник. — Живая сокровищница! — Памятуя Вашу и Михаила Осиповича любовь к л и ч н о с т и , я подумала, что для вас обоих Волконский — клад. Кладом и кладезем он мне пребыл и пребывает вот уже три года. Встреча с ним, после встречи с Сережей3, моя главная радость за границей.

Недавно вышла книга С.М. — «Родина», в феврале выходят его: «Лавры» и «Странствия»4. О его «Родине» я только что закончила большую статью, которой Вам не предлагаю, ибо велика: не меньше 40 печатных страниц!5

116


[Фотография] М.И.Цветаева с сыном. Мёдон. 1928. (Кат. № 273)

— А может быть вы давно знакомы и я рассказываю Вам вещи давно известные!Адр. Сергея Михайловича: B-d des Invalides — 2, Rue Duroc, живет он, кажется, в Fontaine

bleau, по крайней мере осенью жил. Если пригласите его к себе, попросите захватить что-нибудь из «Лавров». Это книга встреч, портретов. — Он прекрасно читает. — Приглашая, сошлитесь на меня, впрочем, он наверное о Вас знает, и так придет.

И — непременно — если встреча состоится, напишите мне о впечатлении. Это моя большая любовь, человек, которому я обязана может быть лучшими часами своей жизни вообще, а уж в Сов. России — и говорить нечего! Моя статья о нем называется «Кедр» (уподобляю).

117


[Фотография] М.И.Цветаева с сыном. Мёдон. 1928. (Кат. № 279)

«Метель»6 свою Вам послала. Живу сама в метели: не людской, слава Богу, а самой простой: снежной, с воем и ударами в окна. Людей совсем не вижу. Я стала похожей на Руссо: только деревья! Мокропсы — прекрасное место для спасения души: никаких соблазнов. По чешски понимаю, но не говорю, объясняюсь знаками. Язык удивительно нечеткий, все слова вместе, учить не хочется. Таскаем с Алей из лесу хворост, ходим на колодец «по воду». Сережа весь день в Праге (универс. и библиотека), видимся только вечером. — Вот и вся моя жизнь. — Другой не хочу. — Только очень хочется в Сицилию. (Долго жила и навек люблю!)7 — Шлю сердечный привет Вам и Михаилу Осиповичу.

М.Ц.[Приписка сбоку:]В феврале выходит моя книга стихов «Ремесло», пришлю непременно».Собств. М.И.Белкиной, МоскваПубликуется впервые.Публикуемые письма (кат. №.№ 202, 203) дополняют уже известную публикацию писем

Цветаевой к М.С.Цетлиной

118


в книге «Книги и рукописи в собрании М.С.Лесмана», М., 1989, с. 366—369 (публикация Е.И.Лубянниковой). Там опубликованы письма от 9 января и 17 марта 1923 г. и приведены сведения еще о двух известных письмах Цветаевой к тому же адресату (от 31 мая 1923 г. — хранится в собрании Л.А.Мнухина, и от 11 августа 1923 г. — опубликовано в «Вестнике РХД», № 108/109/110, 1973).

Мария Самойловна Цетлина (1882—1976), урожд. Тумаркина, в первом браке — Авксентьева, доктор философии, издатель, хозяйка литературного салона в Москве, затем в Париже, оказывала финансовую и организационную помощь многим культурным проектам русской эмиграции.

1. С.М.Волконский — о нем см. кат. № 142.2. М.О.Цетлин (1882—1945), поэт, писатель, критик, автор романа «Декабристы», муж

М.С.Цетлиной.3. Имеется в виду С.Я.Эфрон.4. «Родина», «Лавры», «Странствия» — мемуарные книги С.М.Волконского.5. Имеется в виду статья Цветаевой «Кедр». Апология. О книге С.М.Волконского «Родина»

— «Записки Наблюдателя», Прага, 1924, кн. 1.6. «Метель. Драматические сцены в стихах», пьеса Цветаевой 1918 г. — еженедельник

«Звено», 1923, № 2, 12 февраля.7. На Сицилии Цветаева была весной 1912 г. во время свадебного путешествия с

С.Я.Эфроном.

203. М.И.Цветаева — М.С.ЦетлинойАвтограф фиолетовыми чернилами, двойной тетрадный лист в линейку, 20,2X16,2«Мокропсы, 8-го июня 1923 г.

Милая Мария Самойловна.Посылаю Вам два стиха: «Деревья» и «Листья»1, пишу и сама чувствую юмор: почему не

«Ветки», «Корень», «Ствол» и т. д. И еще просьбу: если «Заставу»2 не берете — по возможности, пристройте, а если невозможно — по возможности верните. Я не из лени, — у меня очень устают глаза, я переписываю книгу прозы3 (печатными буквами!) и к концу вечера всюду вижу буквы (это вместо листьев-то!).

И еще просьба: мне бы очень хотелось знать, что — вообще — предпочитает «Окно»4: к у д а в ы х о д и т (не: когда выходит?) — на какие просторы? Ближе к делу: природу, Россию, просто — человеческое? Мне достаточно малейшего указания, в моем мире м н о г о рек,

назовите свою. Я знаю, что это трудно, что издательская деликатность предпочитает «авторам не указывать», но, если автор, на беду, тоже оделен этим свойством — тогда ни сойтись, ни разойтись.

Это я говорю о ч т ó стихов. Относительно к á к , — увы, будет труднее. Я знаю, что «Ремесло»5 меньше будет нравиться, чем «Фортуна»6, напр. и стихи тех годов, но я не могу сейчас писать стихи тех годов и «Фортуна» мне уже не нужна. Мне бы очень хотелось знать, совершенно безотносительно помещения, чтó Вы чувствуете к моим новым стихам.

Искренне тронута Вашим денежным предложением и отвечу Вам совершенно непосредственно. В месяц я имею 400 франков на себя и Алю, причем жизнь здесь очень дорога. (Наша хибарка, напр., в лесу, без воды, без ничего — 250 крон + 40 за мытье пола). Жить

119


на эти деньги, вернее: существовать на эти деньги (на франц. валюту 400 фр.) можно, жить на эти деньги, т. е.: более или менее одеваться, обуваться, обходиться — нельзя. Прирабатываю я гроши, бывает месяцами — ничего, иногда 40 крон («Русская мысль», 1 крона строчка). В долги не влезаю, т. е. непрерывно влезаю и вылезаю. Самое обидное, что я на свою работу отлично могла бы жить, неизданных книг у меня множество, но нет издателей, — все они в Германии и платят гроши. — Переписка не оправдывается. Вот точная картина моего земного быта. Определить ее «острой нуждой» руку нá сердце положа — не могу (особенно после Москвы 19-го года!). Я бы сказала: хронический недохват.

Чего мне всегда не хватало в жизни, это (хотя я и не актриса!) — импресарио, человека, лично заинтересованного, посему деятельного, который бы п р о давал, п о давал... и не слишком п р е давал меня!

Здесь много литераторов и все они живут лучше меня: знакомятся, связываются, сплачиваются, подкапываются, — какое милое змеинное гнездо! — вместо детского «nid de fauvettes» — «nid de vipères». Есть прямо подозрительные личности. Если бы до них дошло, что я получила от Вас субсидию, они бы (випэры!) сплоченными усилиями вычли из моего «иждивения» ровно столько же, сколько бы я получила. Я даже не пометила 40 кр. за прошлый месяц от Струве7 (анкетный лист), ибо знаю, что получила бы на 40 кр. меньше.

Кроме того — и самое важное! — когда я Вам деньги верну??? Ну, продам книгу прозы, но ведь это будут гроши. Не до России (где у меня б ы л дом на Полянке) — а когда Россия???

Простите, что беспокою Вас своими бытовыми бедами, — у Вас без меня достаточно забот. Больной ребенок, — ведь больнее этого и тяжелее этого нет ничего. Алина болезнь в 1920 г. была худшим временем моей жизни, единственные месяцы, когда я не писала стихов.

Но Ваша дочка (Анжелика?)8 конечно поправится и Вы поедете с нею в какое-нибудь прекрасное место, наверное к морю, где она в полосатой фуфайке будет играть в песке. Боль забывается, — особенно детьми!

Аля огромная, вид 12-летней (10 лет), упрощается с каждым днем. С.М.В.9 говорит о ней: Аля начала с Vieillesse qui sait и неуклонно шествует к Jeunesse qui peut. — Что ж! У каждого своя дорога. — Боюсь только, что к 20-ти годам она все еще будет играть в куклы. (Которые ненавидела, ненавижу и буду ненавидеть!) Умственное развитие ее, впрочем, блестяще, но ж и в е т она даже не детским, а младенческим!

Нынче еду в Прагу — заседание по делу Патриарха Тихона10. Ненавижу общественность: сколько лжи вокруг всякой правды! Сколько людских страстей и вожделений! Сколько раздраженной слюны! Всячески уклоняюсь от лицезрения моих ближних в подобных состояниях, но не показываться на глаза — быть зарытой за живо. Люди прощают все, кроме уединения.

Кончаю. Желаю Вашей дочке быстрого и полного выздоровления. Вам — покоя, Вам обеим — веселого отъезда. — Что Ваши старшие дети?11 —

Привет Михаилу Осиповичу. Вам — поцелуй и благодарность.

МЦ.»Собств.М.И.Белкиной, МоскваПубликуется впервые.

120


[Фотография] М.И.Цветаева с сыном. Фавьер. 1935. (Кат. № 283)

1. «Деревья», «Листья» — стихотворения 8, 9 цикла «Деревья», опубл. «Окно», Париж, 1924, № 3.

2. «Застава» — стихотворение 1923 г., его полное заглавие «Поэма Заставы».3. По-видимому, имеется в виду книга прозы «Земные приметы», которая никогда не

вышла отдельным изданием, отрывками которой являются опубликованные Цветаевой подборки дневниковых записей «О любви», «О благодарности», «О Германии».

4. «Окно» — журнал, издаваемый М.О. и М.С.Цетлиными в Париже в 1923 г. (вышло 3 номера).

5. «Ремесло» — книга стихов Цветаевой, М.— Берлин: «Геликон», 1923.6. «Фортуна» — пьеса Цветаевой 1919 г., опубл. в ж. «Современные записки», 14—16,

1923.7. Петр Бернгардович Струве (1870 — 1944), редактор ж. «Русская мысль», где в № 1/2,

1923 г. были напечатаны

121


стихотворения Цветаевой 1916 г., объединенные в цикл «Проводы».8. Имя дочери Цетлиных — Ангелина.9. Имеется в виду С.М.Волконский.10. За противодействие постановлению ВЦИК от 23 февраля 1922 г. об изъятии церковных

ценностей на нужды голодающих ряд церковных иерархов был предан суду. Патриарх Тихон предстал перед судом сначала в качестве свидетеля, а потом привлечен судебным постановлением как один из инициаторов преступлений обвиняемых. В это время Патриарх находился в Донском монастыре под домашним арестом.

11. У М.С.Цетлиной была дочь от первого брака Александра и старший сын от второго—Валентин.

М.И.Белкина Письма-«бродяги»

Случайно судьбою ко мне прибило блуждающие письма Цветаевой. Их много еще бродит по свету и попадают они то в руки одержимым страстью коллекционерам, то к равнодушным менялам-торгашам. И платят за них огромные деньги!

А в одном из тех писем, что у меня, Марина Ивановна пишет в 1923 году в Париж Марии Самойловне Цетлиной, издающей альманах «Окно», меценатке, что существовать на то пособие, которое она получает от Чешского правительства — можно. Жить — нельзя. И заканчивает, что определить свой земной быт — «острой нуждой» руку нá сердце положа — не могу, особенно после Москвы (19-го года!). Я бы сказала: «хронический недохват».

И этот «хронический недохват» — всю жизнь, до конца... А, может, точнее: нищенское существование!

И еще в том письме: «Самое обидное, что я на свою работу отлично могла бы жить, неизданных книг у меня множество, но нет издателей...»

А в письме Веры Николаевны Буниной, которое оказалось у меня вместе с двумя письмами Цветаевой, в письме все к той же Цетлиной, Вера Николаевна пишет, это уже в 1934 году: «Получила отчаянное письмо от Марины Цветаевой и десять билетов умоляет распространить. Вот и пытаюсь, ведь нужно пристроить мне восемь<...>

Марину же жаль. Ей не дают возможности заработать в Новостях даже 300 fr. в три месяца — с июля там лежит ее фельетон. Она надеялась на аванс, но ей не дали, а между тем для Терма она у «нищих» заняла 300 fr., а еще нужно платить за сына в школу. Вот и решила вечер, будет читать о себе, своем детстве, наверное, интересно. Все без теплой одежды.

Цены на билетах нет. Я не знаю, сколько теперь они могут стоить. Вы знаете эту биржу лучше меня. Если же у Вас они уже имеются, то, может быть, Вы устроите их где-нибудь в тепленьком месте. Ведь, если Марину не поддержать, то ей одно остается — в торгпредство... А для нас, эмиграции, это большой урок, ведь она, действительно талантлива.<...>

Если Вы оставите билеты, или Вам посчастливится их устроить в надежные руки, то пошлите деньги по следующему адресу <...>»

Это-то восемь билетов столь сложно продать на вечер Цветаевой, где она сама, живая, будет читать!..

И тут может стóит, кстати, вспомнить первый Цветаевский вечер в Москве. Правда, тогда уже прошло двадцать три года после ее возвращения на Родину. Двадцать один год после ее гибели!..

122


Был 1962. Год ее семидесятилетия. У Дома литераторов на Герцена толпа, милиция! А еще только робкие публикации стихов стали появляться в журналах, только вышла тоненькая, изнасилованная цензурой, книжица...

К подъезду не пробиться, хотя у меня и есть билет. Появляется Крученых. «Ну, что Вы тушуетесь?!» Он хватает меня за плечи и, подталкивая коленом чуть пониже спины, вклинивает в толпу. И так тараном растерзанные, растрепанные, мы влетаем в вестибюль. Я не в обиде на него за столь неделикатное обращение со мной, я рада за Марину Ивановну. И увидя парторга Союза писателей (была такая должность!) и прочтя на его лице растерянность и явный испуг, не без злорадства, говорю ему:

— Вот бы Цветаевой поглядеть, как ломятся на ее вечер! Все пуговицы оборвали!И он, мрачно:— Завтра за этот вечер на Старой площади я не только без пуговиц останусь...Господи! «Как странно и глупо кроится жизнь!» — это слова Пастернака.Но все же почему три письма — два Цветаевой, одно Буниной, адресованные в Париж

Цетлиной, которую я никогда и в глаза не видала, — оказались здесь в Москве, у меня?! А было так. Было лето 1945 года. Только отгремела Победа, и полк, в котором служил

капитан Борис Шиперович, был расквартирован на отдых в Бреслау или под Бреслау. Борис собирал автографы, понимал толк в книгах; одно время работал в букинистической лавке на улице Горького, бывшей Тверской, нынешней Тверской. Вот туда-то Тарасенков и привел в сороковом году Марину Ивановну. Борис подбирал нужные ей книги, помогал продать привезенные ею из Парижа французские, немецкие. Она очень нуждалась в деньгах. Стихи не печатали, переводы не обеспечивали в достаточной мере. Словом, все тот же «хронический недохват», если не более...

Так вот, там, в Бреслау, Борис обратил внимание, что солдаты, офицеры что-то уж очень пристрастились к чтению книг. Лежат на траве под деревьями, не оторвешь их. Поинтересовался, что читают. Чарскую! А Чарская давным-давно изъята из употребления, не дозволено ее держать в советских библиотеках. Княгиню Бебутову читают. Поглядел на штамп: «Тургеневская библиотека. Париж»! Оказалось, есть неподалеку ангар, забит книгами. Он, конечно, в этот ангар.

А там ящиков под самую крышу и на каждом черной краской аккуратно по-немецки выведено: «Минск. Библиотека Академии наук». «Париж. Тургеневская библиотека», и прочие другие города, библиотеки... Многие ящики разбиты, книги, папки валяются на земле и ветер носит по ангару исписанные листы, и их топчут сапогами. Борис стал собирать эти листы, совать в папки, какие-то рукописи, письма. И вдруг узнал почерк Бунина, Цветаевой... Было доложено начальству. Ангар опечатали, поставили охрану. Потом можно было встретить книги со штампом Тургеневской, например, в Минской библиотеке. Бывало, попадались в Москве, у букинистов.

О том, что у Бориса имеются письма Цветаевой, я узнала где-то в шестидесятых годах, и стала уговаривать продать их мне, а я подарю Але. Я видела, как болезненно она переживает, что письма матери ходят по чужим рукам. И очень сочувствовала ей. Но разве же коллекционер может расстаться со своим сокровищем. Тогда я попросила дать их, чтобы показать Ане. Это он сделал.

123


Аля читала, мы перепечатали их, даже сохранился машинописный текст с ее правкой. Мы тогда с ней пришли к выводу, что, по-видимому, семейство Цетлиных, уезжая из Парижа в Нью-Йорк, под угрозой фашистского нашествия, отдало архив альманаха «Окно» на хранение в Тургеневскую библиотеку. Ну, а немцы вместе с книгами все и вывезли...

Я не отступалась от Бориса, и спустя несколько лет все же приобрела эти письма. Сообщила Але, что хочу ей вручить их для архива Марины Ивановны. Она очень хворала, говорила, что совсем не в форме. Собирается в Тарусу. А раз письма у меня, она за них спокойна, подождут осени. Вот, когда вернется, привезет яблоки из своего сада, испечет пирог, вот тогда-то в торжественной обстановке... Но этого тогда не наступило. Из Тарусы она не вернулась...

1991

204. М.И.Цветаева. Записка«16-го, понед., 1925, у зубного врача...» Автограф лиловым карандашом, 1 л., 11,1X6,4 Собств. А.А.Саакянц, Москва

205. М.И.Цветаева — Б.Л.Пастернаку. St. Gilles, 10 июля 1926Автограф черными чернилами, 1 л., 25,4X19,7ЦГАЛИ, ф. 1334, оп. 1, ед. хр. 835, л. 2

206. М.И.Цветаева — М.В.ВишнякуАвтограф черными чернилами, 1 л., 25,3X20,2

«Многоуважаемый Марк Вениаминович.Посылаю Вам по просьбе Федора Августовича статью «Проза поэта». В случае могущих

быть несогласий помечайте, пожалуйста, карандашом на полях. Если таких пометок окажется много — дружественно разойдемся. Если пустяки — тем лучше.

Рукопись мне, так или иначе, верните — в случае принятия для переписки по старой орфографии.

Очень просила бы не задержать с ответом, — судьбу рукописи мне нужно выяснить еще до отъезда (крайний срок — 22-го). Если можно, верните экспрессом.

Сердечный приветМарина Цветаева

8, rue Rouvet(19-me)Париж, 15-го апр[еля] 1926 г. Авторская корректура обязательна».ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 95

Публикуется впервые.По-видимому, речь в письме идет о рукописи Цветаевой, посвященной разбору «Шума

времени» О.Мандельштама. Черновой вариант этой статьи был озаглавлен «Мой ответ Осипу Мандельштаму». Можно предположить, что «Современные записки» в лице М.В.Вишняка рукопись отклонили, как ранее это сделала редакция «Верст» в лице П.П.Сувчинского. Статья эта при жизни Цветаевой не была опубликована.

Федор Августович Степун (см. о нем кат. № 142), член редколлегии журнала «Современные записки».

207. М.И.Цветаева — Н.П. Гронскому. Понтайяк, 7 сентября 1928Адресовано: «Monsieur N.Gronsky. 31, B-d Verd Bellevue (S. et O.) Commune Meudon».

124


Автограф черными чернилами, голубое верже, 1 л., 17,5X11,2, конверт 9,7X12,2Собств. М.И.Белкиной, Москва

208. М.И.Цветаева. Записка к Н.П.Гронскому [1928—1929]Автограф синими чернилами, 1 л., 18,8X10,7Собств. А.А.Саакянц, Москва

209. Поздравительная телеграмма М.И.Цветаевой В.Н.Буниной в связи с присуждением И.А.Бунину Нобелевской премии. Кламар,10.Х1.1933 (по почт. штемпелю)

Почтовый бланк, 1 л., 13,9X19,6ЦГАЛИ, ф. 44, оп. 2, ед. хр. 137, л. 30

210. М.И.Цветаева — Дон Аминадо [Аминаду Петровичу Шполянскому].Ванв. 1938Автограф черными чернилами, 2 лл., 20,8X13,2 ЦГАЛИ, ф. 2257, оп. 1, ед. хр. 8А.П.Шполянский (1888—1957), поэт-сатирик, сотр. «Последних новостей»,

«Иллюстрированной России» и др. эмигрантских изданий.

211. Дарственная надпись М.И.Цветаевой синими чернилами печатными буквами: «Пражский рыцарь. Н.Г. — М.Ц. Понтайяк, 1-го сентября 1928 г.» на обороте репродукции с изображением пражского рыцаря Брунцвика (Bruncvik), 23,8X15,5

Собств. А.А.Саакянц, Москва«Очень хотелось бы узнать происхождение: приблизительное время и символ — того

пражского рыцаря на — вернее — под Карловым мостом — мальчика, сторожащего реку. Для меня он — символ верности (себе! не другим). И до страсти хотелось бы изображение его — (где достать? нигде нет) — гравюру на память. Расскажите мне о нем все, что знаете». (Из п-ма М.И.Цветаевой к А.А.Тесковой от 1 октября 1925 г. — Марина Цветаева. Письма к А.Тесковой. Прага, 1969, с. 33.) М.И.Цветаева находила также, что рыцарь этот лицом похож на нее. А.А.Тескова прислала репродукцию Цветаевой, когда та отдыхала на берегу океана, в Понтайяке, летом 1928 г. Передарена Н.П.Гронскому.

ПИСЬМА К М.И .ЦВЕТАЕВОЙ

212. Райнер-Мария Рильке — М.И.Цветаевой. 17 мая 1926 Автограф синими чернилами, на немецком, с первой строкой — на русском, голубая

почтовая бумага, 1-я стр. — выгоревшая, лист сложен пополам (4 страницы), 21,2X13,4

В конверте той же бумаги, с синей подкладкой. Собр. семьи Пастернаков, Москва

213. Райнер-Мария Рильке — М.И.Цветаевой. 28 июля 1926Автограф черными чернилами, на немецком, голубая почтовая бумага, лист сложен

пополам (4 страницы), 16,6X14,3В.концерте той же бумаги, с подкладкой, 10,2X15,3На лицевой стороне концерта: 2 почтовые марки; наклейка «Ragaz»; адрес Цветаевой на фр.

яз.На обороте: сургучная печать Р.М.РилькеСобр. семьи Пастернаков, Москва

125


[Фотография] Стихотворение О.Мандельштама, обращенное к М.Цветаевой 1916 Автограф, ЦГАЛИ

214. Райнер Мария Рильке — М.И.Цветаевой. 19 августа 1926Автограф черными чернилами, на немецком, голубая почтовая бумага, лист сложен вдвое,

16,6X14,3В конверте той же бумаги, 10,2X15,3На лицевой стороне конверта, рукой Рильке: «A madame Marina Zwetaewa-Efron. Saint

Gilles-sur-Vie (Vendée). Avenue de la Plage. France».На обороте: «Env. R.M.Rilke. Hotel-Hof-Ragaz. Ragaz. Suisse»Сургучная печать Рильке.Собр. семьи Пастернаков, Москва

215. Конверт, в котором М.И.Цветаева хранила письма и фотографии Р.М.Рильке и Б.Л.Пастернака

Цветная (бежевая) бумага, с металлическим замком, 18,6Х23,6

126


[Фотография] О.Э.Мандельштам. [1915]

На конверте рукой М.И.Цветаевой: «Р.М.Рильке и Бориса Пастернака».Собр. семьи Пастернаков, МоскваВ августе 1941 г. М.И.Цветаева, перед отъездом в Елабугу, оставила конверт с

находящимися в нем материалами на хранение Александре Петровне Рябининой, редактору Гослитиздата. В 1975 г. Рябинина передала их семье Пастернаков.

216. Конверт, в котором Р.М.Рильке прислал М.И.Цветаевой «Duineser Elegien»Из плотной белой бумаги, с двумя марками. На лицевой стороне рукой Рильке: «Recommandée. A M-me Marina Zwetaewa-Efron Saint

Gilles-sur-Vie (Vendée), avenue de la Plage (ker Edouard). France.»

127


На обороте — обратный адрес, сургучная печать Рильке.Собр. семьи Пастернаков, Москва

217. С.Н.Андроникова — М.И.Цветаевой. 2 сентября 1931Автограф черными чернилами, на двух художественных открытках, черно-белая

фотопечать, 8,9X12,9На лицевой стороне одной — церковь в местечке Раронь в Швейцарии, где похоронен

Р.М.Рильке; на другой — фотография его могилы.Собр. семьи Пастернаков, Москва


218. Б.Пастернак. Сестра моя жизнь. Москва, 1922На авантитуле надпись автора черными чернилами:«Марине Цветаевой

Б. Пастернак14/ VI 22Москва».ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 166Прислана через И.Г.Эренбурга вместе с первым письмом Б.Л.Пастернака к М.И.Цветаевой.

Она откликнулась на книгу статьей «Световой ливень» («Эпопея», М. — Берлин, 1922, № 3).

219. Das Buch der Bilder von Rainer Maris Rilke. Leipzig im Insel-Verlag, МСМХХIНа авантитуле — владельческая надпись синими чернилами: «Марина Цветаева

Прага, 1-го нов. августа 1922 г. — первый день. — »ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 142

220. Б.Пастернак. Темы и вариации. М. — Берлин, «Геликон», 1923 На форзаце чернилами: «Несравненному поэту Марине Цветаевой, «донецкой, горючей и

адской» (стр. 76) от поклонника ее дара, отважившегося издать эти высевки и опилки, и теперь кающегося.

Б.Пастернак 29/1 23 Берлин». Частное собр., Москва

221. Beethoven. Briefe, Gespräche, Erinnerungen. Berlin und WienНа авантитуле — владельческая надпись фиолетовыми чернилами: «Марина Цветаева.

Моравская Тшебова, канун нового — 1924 года». ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 143

222. О.Э.Мандельштам. «Tristia». Петербург — Берлин, «Петрополис», 1922Обложка и марка работы М.В.Добужинского.На форзаце рукой М.И.Цветаевой карандашом: «Без надписи — потому что надпись —

тоже письмо. МЦ. Прага, 21-го февраля 1924 г.»На последней странице: «а встретимся — все-таки — еще раз — непременно!»Пометки в тексте рукой М.И.Цветаевой карандашом ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 187

128


223. С.Волконский. Быт и бытие. Берлин, «Медный всадник», 1924С посвящением М.И.ЦветаевойЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 180

224. Б.Пастернак. Рассказы. М.—Л., «Круг», 1925На авантитуле дарственная надпись автора фиолетовыми чернилами: «Марине,

удивительному, чудесному, Богом одаренному другу. Б.П.»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 167

225. Rainer Maria Rilke. Die Sonette an Orpheus. Leipzig im Inzel-Verlag, 1923В суперобложке, с вынесенным на нее заглавием карандашом: «Reiner Maria Rilke. Sonette

an Orpheus»На форзаце с маркой издательства рукой Рильке: «Райнер Мария Рильке. Сонеты Орфея.

Leipzig im Inzel-Verlag, 1923». На правой стороне форзаца: «Der Dichterin Marina Zwetaewa 3 May 1926 Reiner Maria

Rilke». На стр. 12, 17, 41 — пояснения по тексту. Собр. семьи Пастернаков, Москва

226. Rainer Maria Rilke. Duineser Elegien. Leipzig im Inzel-Verlag, 1923На форзаце с маркой издательства рукой Р.М.Рильке:«Für Marina ZwetaewaWir rühren uns. Womut? Mit Flügelschlägen,mit Fernen selder rühren wir uns an.Ein Dichter einzig leht, und dann und wannkommt, der ihn trägt, dem ihn trug, entgegen.

Rainer Maria Rilke(Val-Mont, par Glion, Canton de Vaud, Suisse, im May 1926)» Собр. семьи Пастернаков, Москва

227. Rainer Maria Rilke. Vergers. Paris, ed. NPF, 1926На форзаце рукой Р.-М.Рильке дарственная надпись М.И.Цветаевой: «Marina : voici galets et coquillagesramassés récemment à la française plagede mon étrange cœur...(J’aimerais que tu connusestoutes les étendues de son divers passagedepuis sa côte bleue jusqu’à ses plaines russes.)

R.(Fin de Juin 1926)Musot»Собр. семьи Пастернаков, Москва

228. Rainer Maria Rilke. Auguste Rodin. Trad. de Maurice Betz. Paris,1928На авантитуле надпись синими чернилами рукой Н.П.Гронского: «Письмо от Рилькэ,

которое он Вам посылает через меня». ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 169

229. Б.Пастернак. Избранные стихи. М., изд-во «Огонек», 1929

На обложке — пометка Б.Л.Пастернака — «Вм[есто] фотографии». На шмуцтитуле —стнхотворение Б.Л.Пастернака, обращенное к М.И.Цветаевой — автограф фиолетовыми чернилами, под ним надпись: «Вм[есто] письма».

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 170

129


[Фотография] Б.Л.Пастернак. Акростих Марине Цветаевой. 1929. (Кат. № 229)

230. Charles Vildrac : L’île rose. Paris, 1929На авантитуле надпись автора черными чернилами: «A madame Marina Zwetaieva en

souhaitant que cette histoire soit jugée par elle digne d’être racontée à son petit gars. Charles Vildrac.»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 171Шарль Вильдрак (1882—1971), французский поэт, драматург, писатель, теоретик стиха.

Знакомство с Цветаевой возникло, по-видимому, в связи с ее автопереводом на французский язык поэмы-сказки «Молодец», который Цветаева хотела опубликовать во Франции с иллюстрациями Н.С.Гончаровой. Известно письмо Цветаевой Вильдраку, опубликованное в переводе А.С.Эфрон.— «Новый мир», 1969, № 4.

231. Б.Пастернак. Стихотворения в одном томе. Издательство писателей в Ленинграде, 1933

На шмуцтитуле — следы вычищенного первоначального текста и надпись Б.Л Пастернака, фиолетовыми чернилами: «Марине. Прости меня. Целую Сережу. Сергей Яковлевич, простите и Вы

130


меня. Я бы хотел, чтобы главное вернулось. Я это должен еще заслужить.Простите, простите. Простите.

Боря.Сначала надписал, как книгу. Хоть и горячо, но как ни в чем не бывало; и стер. Потому

что никакой книги нет, а только привет, — тебе и Вам. И — никакой надписи, а только:простите». [1935].

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 189 Публикуется впервые.Прислано, по-видимому, в 1935 г. после возвращения Пастернака в Москву из Парижа, где

он виделся с Цветаевой и познакомился с ее мужем и дочерью. Об этой встрече Цветаева оставила горькое признание в письме к Н.С.Тихонову:

«В ответ на слезы мне: колхозы, В ответ на чувства мне: Челюскин...»

(см. «Поэзия», 1983, вып. 37, М., с. 144—145).

ПЕРИОДИКА О М.И.ЦВЕТАЕВОЙ

232. В.Я.Брюсов. Среди стихов. Статья для ж. «Печать и Революция», 1922На лл. 6—7 разбираются «Стихи к Блоку» М.Цветаевой (Берлин, изд-во «Огоньки», 1922) Автограф черными чернилами, 9 лл., 35,1X22,1 ЦГАЛИ, ф. 56, оп. 1, ед. хр. 67

233. Д.П.Святополк-МирскийОбзор журналов «Современные записки» I—XXVI, Париж, 1920 — 1925, и «Воля России»,

1922 —1925, 1926 (№ I и II), Прага, 1926 На лл. 4 и 12 упоминается М.И.Цветаева. Автограф черными чернилами, 12 лл., 25,0X20,2 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 29

234. Пушкин среди чернокожих. (Негритянское чествование Пушкина в Париже).Газета «Последние новости», Париж, 21.II.1937 «Среди многочисленных пушкинских празднеств, протекающих в этом месяце в Париже,

было и такое своеобразное чествование. В малом зале «Мютюалите», проживающие в Париже негры устроили литературный и артистический фестиваль по случаю сотой годовщины смерти того, с кем они насчитывают однокровных черных предков.

Вечер этот, состоявшийся под почетным председательством министра колоний Мариуса Мутэ и полпреда Потемкина, наполнил почти целиком зал «Мютюалите». Большинство публики — негры, всех оттенков кожи, — от светло-шоколадного до густо-черного. <...>

Собрание открылось обстоятельным докладом негритянского писателя (на французском языке) Л.Дамаса. Отметив известную фразу лицейского товарища Пушкина Комовского о «Пушкине-негре», Дамас сделал попытку отыскать в творчестве поэта специфические для черной расы черты.<...>

Вторым докладчиком выступил негритянский поэт Жак Ромэн, сказавший по случаю «столетия со дня смерти великого метиса Пушкина» пламенную речь против всяческого расизма и прочитавший несколько своих собственных стихотворений.

131


После этого состоялись выступления чернокожих артистов, любителей-декламаторов, певцов и певиц. Исполняли они, главным образом, произведения своего фольклора. Все это никакого непосредственного отношения к Пушкину не имело, но было наполнено искренним воодушевлением и желанием отличиться в честь далекого северного родственника.

Последней выступила М.И.Цветаева, прочитавшая «К няне», «Для берегов отчизны дальной», «Пророк» и «Прощай, свободная стихия...» в собственных французских переводах. Эти переводы — интересные опыты тонифицирования французского силлабического стиха и исключительно близкие к подлиннику, вызвали единодушные аплодисменты всего зала».

ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 138

235. Вечер Марины Цветаевой. (Памяти А.С.Пушкина) Газета «Последние новости», Париж, 2.III. 1937 ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 136

СТИХИ, ПОСВЯЩЕННЫЕ М.И.ЦВЕТАЕВОЙ РОМАНСЫ НА ЕЕ СЛОВА

236. А.Белый. Марине Цветаевой. 1922Машинопись стихотворения с правкой автора красными чернилами, 1 л., 21,4X22,1ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 6, ед. хр. 47, л. 4

237. Л.А.Половинкин. Романс на стихи М.Цветаевой «Откуда такая нежность?» 25 марта 1923

Автограф нотной записи черными чернилами, двойной лист, 35,4X26,4ЦГАЛИ, ф. 1947, оп. 2, ед. хр. 38

238. Ф.А.Гартман. Романс на стихи М.Цветаевой «В мое окошко дождь стучится». [1934]Рукопись нотной записи черными чернилами, двойной лист, 31,7X24,1ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 182

ДОКУМЕНТЫ

239. Свидетельство об окончании С.Я.Эфроном философского факультета Карлова Университета в Праге. 1925

На бланке Университета, двойной лист, 34,0X21,0 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 210

240. Пригласительные билеты на литературные вечера М.Цветаевой. Париж, 1926—1934, 4 лл.

На обороте приглашения 1928 г. рукой М.И.Цветаевой синими чернилами набросок генеалогического древа по линии предков ее бабушки М.Л.Бернацкой.

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 150, лл. 1—4

241. Приглашение, присланное М.И.Цветаевой на продолжение прений по докладу А.Ф.Керенского. 1936

Машинопись, 1 л. (фрагмент листа), 4,2X12,2 Сохранился в одной из тетрадей М.И.ЦветаевойЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 151

132


[Фотография] С.Я.Эфрон с сыном. Савойя. Начало 1930-х. (Кат. № 289)

242. Г.С.Эфрон. Школьная тетрадь с изложениями на французском языке. 1936—1937Автограф черными и синими чернилами, 15 лл., 22,0X16,8 В тексте — поправки учителя.На обложках рукой Г.С.Эфрона карандашом и пером многочисленные шаржированные

изображения мужских голов. В верхней части лицевой обложки рукой М.И.Цветаевой синим карандашом помета: «С

собой».ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 282

243. Материалы о гитлеровской оккупации Чехословакии 1938—39 гг., собранные М.И.Цветаевой: вырезки из французских газет, открытка с видом чешской деревни, программа вечера чешской музыки но дворце Шайо 7 мая 1939

133


[Иллюстрация] М.И.Цветаева в рисунках А.С.Эфрон. 1928 — начало 1930-х (Кат. №№ 244, 245)

Хранились в конверте, надписанном рукой М.И.Цветаевой красными чернилами: «Письма и открытки из Чехии. Фотографии чешской трагедии (15-го — 20-го марта 1939 г.)».

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 175, лл. 1—10


М.И.Цветаева в рисунках А.С.Эфрон (кат. №№ 244—248). 244. Медон. 1928Бумага, акварель, 19,7X10,1Внизу посередине шуточная надпись, рукой А.С.Эфрон черными чернилами: «Мама

гуляить».Собств. М.И.Белкиной. Москва

134


[Иллюстрация]

135


245. Версаль. 1928Бумага, акварель, 20,5X13,3 (на листе из блокнота)Внизу справа надпись рукой А.С.Эфрон черными чернилами:«Мама. Версаль».Собств. М.И.Белкиной, Москва

246. Франция. 1928Бумага, уголь, растушевка, 26,9X21,5 Собств. М.И.Белкиной, Москва

247. Франция. Начало 1930-хБумага (лист из блокнота), карандаш, 27,0X21,0 Собств. М.И.Белкиной, Москва

248. Франция. Начало 1930-хБумага, карандаш, тушь, 24,6X18,9Внизу справа рукой А.С.Эфрон карандашом: «c’est formidable» На обороте неоконченный набросок портрета М.И.Цветаевой карандашом.ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 326, л. 2

249. А.Л.Билис. Портрет Марины Цветаевой. 1931Бумага, карандаш. 23,7X17,8Подпись: «A.Bilis. 1931»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 215, л. 12Билис Арон Львович, выходец из России. Жил в Париже.

250. Марина Цветаева. 1931Фотокопия с рис. А.Билиса, 24,0X18,0На обороте синими чернилами: «Борису Садовскому Марина Цветаева. 1941 г. 8 августа».

(Рукой неизвестного)

ГЛМ КП 16574/1Борис Александрович Садовской (1881—1952), поэт, беллетрист, литературный критик.

Уезжая в эвакуацию, М.И.Цветаева передала ему на сохранение свои книги, вещи и часть архива (8 августа 1941 г. — день ее отъезда из Москвы).

РИСУНКИ А.С.ЭФРОН

251. Портрет Г.С.Эфрона. Начало 1930-хБумага, черная акварель, 26,7X20,8ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 324, л. 8

252. Иллюстрации к поэме М.Цветаевой «Крысолов». Середина 1930-хЛитография, 2 лл.,16,4X9,8; 28,8X20,4 17,0X10,6; 27,3X19,7ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 331, лл. 19, 20

253. «Allons au cirque!». Texte et dessins d’Ariane Efron. Середина 1930-хМакет рисованной книгиБумага, карандаш, тушь, акварель, 6 лл., 25,0Х32,6ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 329, лл. 31—35

136


254. «Histoire de la locomotive qui a perdu ses wagons».Середина 1930-хМакет рисованной книгиБумага, карандаш, тушь, акварель, 6 лл., 16,2X25,4ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 329, лл. 22—26

255. Макет рисованной книги. Середина 1930-хОтдельные листы. На фр. языке.Бумага, карандаш, тушь, акварель, белила, 4 лл., 24,8X32,4 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 329, лл. 27—30

256. Портрет Г.В.Адамовича. Конец 1930-хТипографский оттиск из журнала «Наш Союз», 4,7X2,8ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 340

РИСУНКИ Г.С.ЭФРОНА

257. Тетрадь с рисунками, часть из которых на тему испанских событий. 1938Тушь, перо, черный и цветные карандаши, 54 лл., 22,1X17,5 На первой странице рукой М.И.Цветаевой помета: «С собой». ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 287

258. Symphonie en X dimensions. Серия «Silhouettes». 1939Бумага, тушь, перо, 26,8X20,8В правом нижнем углу название серии, рисунка, авторская монограмма и дата.ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 289, л. 42

259. La lecture. Серия «Silhouettes». 1939Бумага, тушь, перо, 26,8X20,9В правом нижнем углу название серии, рисунка, авторская монограмма и дата.ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 289, л. 14

260. «Quel drôle de promeneur et quels drôles d’arbres!». 1939Бумага, черные чернила, перо, 26,8X20,9В правом нижнем углу название, авторская монограмма и дата. ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 289, л. 28

261. Альбом с рисунками на жанровые темы. 1939Бумага, карандаш, тушь, перо, белила, 9 лл., 17,6X22,3ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 289, лл. 47—55

262. Сельский пейзаж с автомобилемБумага, черная пастель, красный карандаш, 20,8X29,4 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 288, л. 12

263. Фигура в треуголкеБумага, черная пастель, 29,6X21,0ЦГАЛИ, ф, 1190, оп. 2, ед. хр. 288, л. 11

137


[Фотография] Г.С.Эфрон. «Symphonie en X dimensions». 1939. (Кат. № 258, публикуется впервые)


264. М.И.Цветаева. Чехия. 1922—192314,4X10,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 48, л. 1

265. М.И.Цветаева. Прага. 19247,7X5,7ГЛМ КП 16574/2

266. М.И.Цветаева. Париж. 192522,5X16,0ГЛМ КП 46779

267. М.И.Цветаева. Франция. Начало 1930-х22,0Х15,4ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, од. хр. 228, л. 1

268. М.И.Цветаева. Франция. Середина 1930-х6,4Х9,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп.2, ед. хр. 235. л. 7

138


[Фотография] Г.С.Эфрон. Сельский пейзаж с автомобилем. 1939. (Кат. № 262, публикуется впервые)

269. М.И.Цветаева, С.Я.Эфрон и А.С.Эфрон. Горние Мокропсы. 19226,5X4,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 226, л. 5

270. М.И.Цветаева, С.Я.Эфрон, К.Б.Родзевич, О.В.Туржанский и др. Горние Мокропсы. 1923

8,5X13,4ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 226, л. 9

271. М.И.Цветаева, С.Я.Эфрон с новорожденным Муром (Георгием) на руках и А.С.Эфрон. Вшеноры. Середина 1925-х

8,8X13,6ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 226, л. 13

272. Мур, М.И.Цветаева и Аля. Понтайяк. 19285,0X7,3На обороте рукой М.И.Цветаевой синими чернилами: «Понтайяк, 27-го июля 1928 г.»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 230, л. 17

273. М.И.Цветаева с сыном. Мёдон. 19288,4X5,9ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 230, л. 1

274. М.И.Цветаева с сыном на перроне. Мёдон. 19288,5Х6,1ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 231, л. 5

139


275. М.И.Цветаева с дочерью и сыном. Мёдон. 19286,0X8,5ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 230, л. 9

276. М.И.Цветаева с сыном в Версале. 19288,6X5,9ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 231, л. 2

277. М.И.Цветаева с сыном. Мёдон. 19288,6X6,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 231. л. 6

278. М.И.Цветаева с сыном. Мёдон. 19288,6X6,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 231, л. 7

279. М.И.Цветаева с сыном на виадуке. Мёдон. 1928

8,5X6,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 231, л. 15

280. М.И.Цветаева, Мур и С.Я.Эфрон на парижской улице. [1936]6,3Х9,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 236

281. М.И.Цветаева с сыном. Ванв. Середина 1930-х11,8X8,4ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 49, л. 3

282. М.И.Цветаева с сыном в группе других лиц на одной из улиц Парижа. Середина 1930-х6,3X8,8ЦГАЛИ, ф. 2505, оп.1, ед. хр. 31, л. 86

283. М.И.Цветаева с сыном. Кламар. Середина 1930-х8,7Х6,2ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 235, л. 6

284. М.И.Цветаева с сыном. Фавьер. 19359,0X6,3ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 235, л. 13



287. М.И.Цветаева с сыном. Фавьер. 19356,3X8,7На обороте рукой М.И.Цветаевой синими чернилами: «Мы с Муром против форта

Брегансон где возвращаясь с Эльбы ночевал Наполеон.Лето 1935 г.

МЦ»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 235, л. 9

140


288. М.И.Цветаева с сыном и Хэди Балтер на ступенях лестницы. Версаль. 1936—193712,3X8,4ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 49, л. 5

289. С.Я.Эфрон с сыном. Савойя. Начало 1930-х8,6X6,2ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 306, л. 12

290. С.Я.Эфрон с дочерью Ариадной. Франция. 1930-е

9,0X6,4ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 306, л. 17

291. С.Я.Эфрон и А.С.Эфрон среди группы отдыхающих в санатории.Кисловодск. 193717,1X22,8ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 306, л. 19

292. А.С.Эфрон. Прага. 19237,5Х5,8ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 292, л. 5

293. А.С.Эфрон. Париж. 1930-е5,2X3,6ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 292, л. 10

294. Г.С.Эфрон и А.С.Эфрон. Савойя. 19308,9X6,5ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 303, л. 25

295. Г.С.Эфрон. 192613,8X8,9На обороте рукой М.И.Цветаевой черными чернилами: «Георгий (Мур) — полтора года —

St.Gilles-sur-Vie, 1-го августа 1926 г.» ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 302, л. 1

296. Г.С.Эфрон. 19288,9X6,4На обороте рукой М.И.Цветаевой синими чернилами: «Мур — 3 года. (Весна 1928 г.)».ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 302, л. 2

297. Г.С.Эфрон. 19284,9X3,6ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 303, л. 36

298. Г.С.Эфрон. 19288,9X6,4На обороте рукой М.И.Цветаевой синими чернилами: «Мур — Мёдон, 8-го апреля 1928 г. (3

г. 2 мес. 1 нед.)». ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 302, л. 3

299. Г.С.Эфрон в Версале. 19288,7X6,2На обороте рукой М.И.Цветаевой синими чернилами: «Мур — летом 1928 г. (три с чем-то

года)».ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед, хр 302, л.4

141


300. Г.С.Эфрон (Мур) на тракторе. 19299,0X6,2

На обороте рукой М.И.Цветаевой синими чернилами: «Мур на тракторе жуёт язык. Мёдон, 1-го сентября 1928 г. (4 г. 7 мес. ровно)».

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 302, л. 5

301. Г.С.Эфрон на тракторе. Мёдон, сентябрь 19298,8Х6,5ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 303, л. 8

302. Г.С.Эфрон с тачкой. Савойя. 19308,9X6,4ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 303, л. 30

303. Г.С.Эфрон на автомобиле. Савойя. 19306,4X8,9ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 303, л. 28

304. Г.С.Эфрон с собаками. Савойя. 19306,4X8,9ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 303, л. 32

305. Г.С.Эфрон. Начало 1930-х13,9Х8,8ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 304, л. 25

306. Г.С.Эфрон. Кламар. 1933—193412,7X9,4ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 304, л. 32

307. Г.С.Эфрон на тумбе садовой ограды. Кламар. 1933—193412,9X9,4ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 304, л. 26

308. Г.С.Эфрон. 19378,5X6,0На обороте рукой М.И.Цветаевой синими чернилами: «Мур с нашей дикой лакано’ской кы-

ыней. Сентябрь 1937 г. Безансон». ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 302, л. 6

ФОТОГРАФИИ, ПРИСЛАННЫЕ РАЙНЕР МАРИЯ РИЛЬКЕ М.И.ЦВЕТАЕВОЙ

309. Р.М.Рильке у ограды замка Мюзо. Сен-Сьер, Кантон Вале, Швейцария. 19248,2X5,6Собр. семьи Пастернаков, Москва

310. Р.М.Рильке (сидя на ограде). Мюзо. 19248,2X5,6Собр. семьи Пастернаков, Москва

311. Р.М.Рильке (на аллее). Мюзо. 19248,4Х 5,6обороте рукой Рильке: «Le Potager (Muzot)» Собр. семьи Пастернаков, Москва

142


312. Р.М.Рильке (на лавочке). Мюзо. 19248,2X5,6Собр. семьи Пастернаков, Москва

313. Р.М.Рильке (на траве). Мюзо. 19248,2X5,6Собр. семьи Пастернаков, Москва

314. Р.М.Рильке. 19268,2X5,9На обороте рукой Б.Л.Пастернака карандашом: «Райнер Мария Рильке в Muzot летом 1926

г.»Собр. семьи Пастернаков, МоскваФотографии хранились Цветаевой в одном конверте с письмами Рильке и Пастернака.

315. Замок Мюзо. 192610,6X6,4На обороте рукою Р.М.Рильке: «Château de Muzot en mars 1926».Собр. семьи Пастернаков, МоскваВ Мюзо Рильке жил с 1921 г., когда, как он пишет М.И.Цветаевой, «удивительнейшее

стечение обстоятельств, просто чудо», помогли ему найти и удержать его за собой.

316. Замок Мюзо. 192610,6X6,6На обороте рукой Рильке: «Château de Muzot (de XIIIème siècle, restauré au XVIIème) S/Sierre

(Canton du Valais)». Собр. семьи Пастернаков, Москва

317. Вход в замок Мюзо. 192610,8X6,6На обороте рукой Рильке: «Château de Muzot (Entrée)» Собр. семьи Пастернаков, Москва

318. Комната Р.М.Рильке в Мюзо5,6X8,2На обороте рукой Рильке: «Rilke»Собр. семьи Пастернаков, Москва

ФОТОГРАФИИ, ПРИСЛАННЫЕ М.И.ЦВЕТАЕВОЙЕЕ ШВЕЙЦАРСКОЙ ПРИЯТЕЛЬНИЦЕЙ Н.ВУНДЕРЛИ-ФОЛЬКАРТ

319. Церковь, около которой похоронен Р.М.Рильке. Рарон,Швейцария12,3X13,6На обороте карандашом: «Raron, L’église» Собр. семьи Пастернаков, Москва

320. Могила Рильке12,6X14,2

Собр. семьи Пастернаков, Москва

321. Долина Рарон12,7X15,2На обороте карандашом: «Raron»Собр. семьи Пастернаков, Москва

143


322. Конверт, в котором Нанни Вундерли-Фолькарт прислала М.И.Цветаевой фотографии места захоронения Р.М.Рильке

Оранжевый, с маркой и штемпелемНа конверте рукой отправителя: «Photographis» и адрес: «Madame Marina Zwetaewa-Efron

2, av. Jeanne d’Arc, Meudon. France» Карандашом переадресовка: «101, rue Condorcet, Clamart». Перед адресом рукой М.И.Цветаевой: «Могила Рильке» (подчеркнуто).На обороте конверта: «Env : M.Wunderly-Volkart. Meilen Lac de Zurich. Suisse».Собр. семьи Пастернаков, Москва

323. Анна де Ноай. Париж. 192722,1X16,5Дарственная надпись А. де Ноай М.И.Цветаевой: «A Madame Marina Zwetaewa que je

remercie de tout mon cœur de son amitié. Anna de Noailles. 1927».ЦГАЛИ, новое поступлениеАнна де Ноай (1876—1933), французская поэтесса и романистка. Ее творчество почти

неизвестно русскому читателю, между тем во французской литературе первой трети XX века А. де Ноай занимает определенное место, главным образом своими поэтическими книгами, хотя она является и автором нескольких романов. Ее первый сборник стихов вышел в 1901 г., последний — в 1930. Как поэт она воспиталась на поэзии парнасцев и В.Гюго, восприняв от первых структуру стиха и его техническое оснащение, влияние второго сказалось в тематике — пантеизм, культ героев, радость любви. Одним из основных мотивов поэзии А. де Ноай, и даже основным фоном ее, является тема смерти, что придает ее лирике черты мистицизма и печали.

Цветаева познакомилась с поэзией А. де Ноай, по-видимому, в начале 1910-х годов, а в 1915-м стала первой переводчицей на русский язык ее романа «Новое упование», появившегося в IX—XII за 1916 г. книгах петербургского журнала «Северные записки». О присутствии в поэтическом сознании Цветаевой образов поэзии А. де Ноай свидетельствует множество фактов — от стихотворения «Тебе — через сто лет», являющегося парафразом темы французской поэтессы, до приводимой в записи 1940 г. цитаты из ее стихотворения. В 1927 г. Цветаева обратилась к А. де Ноай с письмом, ответом на которое и явилась, видимо, присылка этой фотографии.

144

6. СССР1939—1941

Стройте и пойте выше Благополучье толп. Кройте стеклянной крышей Мой деревянный столп.

(1934)

«В 1939 г. возвращаюсь в Советский Союз — вслед за семьей и чтобы дать сыну Георгию (родился в 1925 г.) родину».



324. Запись стихотворения «Вчера еще в глаза глядел...» 1941Автограф карандашом, розовый картон (часть от папки), 1 л., 31,4X23,8На другой части той же папки синим карандашом записан телефон редакции «Тридцать

дней» и начальные буквы имени, отчества и фамилии редактора Льва Михайловича Длигача.Собств. Ю.М.Каган, МоскваЧерновой автограф стихотворения Марины Цветаевой 1920 г. «Вчера еще в глаза глядел...»

подарила мне московская приятельница Марины Ивановны, переводчица с французского языка Нина Герасимовна Яковлева в 1969 г., когда мы с Анастасией Ивановной Цветаевой были в гостях у нее в Телеграфном переулке. Текст давнего стихотворения был записан простым карандашом на одном из двух листов розовой оберточной бумаги. На другом листе другим почерком синим карандашом был написан номер телефона: «К-0-47-09» и в скобках буквы Л.М.Д. Позднее любитель и знаток русской поэзии Ю.Н.Горохов выяснил, что К-0-47-09 — телефон редакции журнала «Тридцать дней». Л.М.Д. — инициалы поэта Льва Михайловича Длигача, сотрудника редакции. Этот автограф прекрасно иллюстрирует слова А.С.Эфрон, писавшей о почерке Марины Ивановны, который в черновиках последней трети жизни «стал трудно читаемым из-за нарастающих сокращений: многие слова обозначаются одной лишь первой буквой; все больше рукопись становится рукописью для себя одной...» (А.Эфрон. О Марине Цветаевой. Воспоминания дочери. М., 1989, с. 38)

В № 3 1941 года в журнале «Тридцать дней» это стихотворение М.Цветаевой было опубликовано под названием «Старинная песня». Н.П.Кончаловская вспоминала, что Марина Ивановна рассказывала о том, как она уговаривала редактора не называть так этих стихов. «Он утверждал, что это стихи о несчастных, обездоленных женщинах прошлого, о таких, каких теперь нет. А стихи-то просто любовные...» (М.Цветаева. Где отступается Любовь... Петрозаводск, 1991, с. 272).

[145]


Кажется, это единственное не переводное, а оригинальное стихотворение М.Цветаевой, которое ей удалось издать после возвращения из эмиграции. По сравнению с опубликованным позднее текстом 1920 года в журнале отсутствует предпоследняя строфа:

Все ведаю — не прекословь!Вновь зрячая — уж не любовница!Где отступается Любовь,Там подступает Смерть-садовница.

И в таком сокращенном виде это стихотворение не осталось тогда незамеченным. Ю.Н.Горохов обнаружил в газете «Известия» от 29 мая 1941 г. рецензию М.Мирлэ, в которой к этому стихотворению относились такие неуважительные строки: «<…> меланхолические причитания Марины Цветаевой, изобличающей любовь-мачеху и страдающей оттого, что „увозят милых корабли", „уводит их дорога белая"...» Неизвестно, знала ли Марина Цветаева об этом отзыве.

Остается добавить, что помогавший ей в редакции журнала Л.М.Длигач в достопамятный период борьбы с космополитизмом покончил с собой (Ю.М.Каган).

325. Переводы стихотворений М.Ю.Лермонтова на французский язык На обороте обложки: «Тетрадь начата 21-го июля 1939 г., в Болшеве».Черновой автограф синими чернилами, тетрадь, 15 лл., 22,0X17,1 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 16

326. Переводы стихотворений М.Ю.Лермонтова на французский язык. 1939Беловой автограф синими чернилами, тетрадь, 49 стр. заполнено, 21,9X17,5. На первой

странице: «С 21-го июля 1939 г. — по 19-ое августа 1939 г. переведены:1. Сон (В полдневный жар) — Un reve — 20 стр.2. Казачья колыбельная песня — Berceuse cosaque — 48 стр.3. Выхожу один я на дорогу — Je m’en vais tout seul — 16 стр.4. И скучно и грустно — Ennui et tristesse — 12 стр.5. Любовь мертвеца — L’amour d’un mort — 40 стр.6. Прощай, немытая Россия — Adieu, pays mangé de puces — 8 стр.7. Эпиграмма (Под фирмой иностранной) — Epigramme8. Отчизна — Patrie — 26 стр.9. Предсказание — Prophétise — 2 стр.10. Опять вы гордые — Toujours le Polonais — 4 стр.11. Нет, я не Байрон — Je suis un autre que Byron — 4 стр. 12. На смерть Пушкина — Sur la mort de Pouchkine — 48 стр.

_____________228 стр.»

ЦГАЛИ, ф. 1334, оп. 1, ед. хр. 995

327. Перевод немецких народных песенБеловой автограф 1940 г., на двух листах линованной писчей бумаги, 22,0X17,0, и одном

одинарном листе линованной писчей бумаги, 26,8X20,8, синими чернилами, с пометами редактора.

«Что ты любовь моя...»«Разумница»«Орешина»«Мне белый день чернее ночи...»«Пляшут зайцы на лужайке...»«Доныне о бедных детях...»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 121

146

Аннотированный каталог выставки. 6. СССР. 1939 — 1941

328. Перевод «Плаванья» Ш.Бодлера. Строфы I—IX, вар.Черновой автограф 1940 г., на двойном листе линованной писчей бумаги, синими

чернилами, 22,0X17,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 122

329. «Стихи». Сборник стихотворений. Часть рукописиБеловой автограф 1940 г., синими чернилами, на двойных, пронумерованных автором

листах линованной писчей бумаги, 36 стр., 22,1X17,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 53

330. «Этери». Перевод поэмы Важа Пшавела с грузинского языка. 1940Беловой автограф синими чернилами с авторскими поправками на отд. листах, 12 лл.,

27,5X21,0; 18,7X15,1, с правкой и пометами В.В.Гольцева.ЦГАЛИ, ф. 2530, оп. 1, ед. хр. 213Гольцев Виктор Викторович (1911—1955), критик, литературовед, редактор журнала

«Дружба народов».

331. Переводы стихов разных авторов. 1940Черновой автограф синими чернилами, тетрадь, 13 лл., 20,8X16,8 На обложке красным карандашом: «Черновая поляков и евреев», синим: «II».ЦГАЛИ, ф. 2887, оп. 1, ед. хр. 514

332. Разбор двух вариантов переводов стихов Агриппы д'Обинье. 1940—1941Черновой автограф синими чернилами, красным карандашом без начала и конца, двойной

лист, 30,5X20,9. На обороте первого листа записка сыну красным карандашом: «Кыня! Я зайду к Лиле и буду не позже 8 ч.», ниже — рисунок кота синим и красным карандашами.

ЦГАЛИ, ф. 1334, оп. 1, ед. хр. 997Лиля — Елизавета Яковлевна Эфрон.

333. «Концы разговоров». Голицыно, 11 января 1940Обращено к Е.Б.ТагеруБеловой автограф синими чернилами, 2 лл., 26,9X20,8 ЦГАЛИ, ф. 2887, оп. 1, ед. хр. 513Евгений Борисович Тагер (1906—1984), литературовед.

ПИСЬМА

334. М.И.Цветаева — В.А.МеркурьевойАвтограф синими чернилами, 2 лл., 22,0X17,0«Москва, 31-го августа 1940 г.

Дорогая Вера Александровна.Книжка и письмо дошли, но меня к сожалению не было дома, так что я Вашей

приятельницы не видела. Жаль. Для меня нет чужих: я с каждым — с конца, как во сне, где нет времени на предварительность.

Моя жизнь очень плохая. Моя нежизнь. Вчера ушли с ул. Герцена, где нам было очень хорошо, во временно-пустующую крохотную комнатку в Мерзляковском пер. Весь груз (колоссальный, все еще непомерный, несмотря на полный месяц распродаж и раздач) оставили на ул. Герцена до 15-го сентября, в пустой комнате одного из профессоров. А дальше??? —

147


Обратилась к заместителю Фадеева — Павленко — очаровательный человек, вполне сочувствует, но дать ничего не может, у писателей в Москве нет н и м е т р а , и я ему верю. Предлагая зáгород, я привела основной довод: с о б а ч ь е й т о с к и , и он понял и не настаивал. (Зáгородом можно жить большой дружной семьей, где один другого выручает, сменяет, и т. д. — а тáк — Мур в школе, а я с утра до утра — одна со своими мыслями (трезвыми, без иллюзий) — и чувствами (безумными: я к о б ы — безумными, — вещими), — и переводами, — хватит с меня одной такой зимы. Обратилась в Литфонд, обещали помочь мне приискать комнату, но предупредили, что «писательнице с сыном» каждый сдающий предпочтет одинокого мужчину без готовки, стирки и т. д. — Где мне тягаться с одиноким мужчиной!

Словом, Москва меня не вмещает.Мне некого винить. И себя не виню, п. ч. это была моя судьба. Только — чем кончится??Я с в о е н а п и с а л а . Могла бы, конечно, еще, но свободно могу н е . Кстати, уже больше

месяца не перевожу ничего, просто не притрагиваюсь к тетради: таможня, багаж, продажи, подарки (кому — чтó), беганье по объявлениям (дала четыре — и н и ч е г о не вышло) — сейчас — переезд... И — доколе?

Хорошо, не я одна... Да, но мой отец поставил Музей Изящных Искусств — один на всю страну — óн основатель и собиратель, е г о труд — 14-ти лет, — о себе говорить не буду, нет, все-таки скажу — словом Шенье, его п о с л е д н и м словом: — Et pourtant il avait quelque chose là.. (указал на лоб) — я не могу, не кривя душой, отождествить себя с любым колхозником — иль одесситом — на к[оторо]го т о ж е не нашлось места в Москве.

Я не могу вытравить из себя чувства — п р а в а . (Не говоря уже о том, что в бывш[ем] Румянцевском Музее т р и наших библиотеки: деда: Александра Даниловича Мейна, матери: Марии Александровны Цветаевой, и отца: Ивана Владимировича Цветаева. М ы Москву — задарили. А она меня вышвыривает: извергает. И кто она такое, чтобы передо мной гордиться?)

У меня есть друзья, но они бессильны. И меня начинают жалеть (чтó меня уже смущает, наводит на мысли...) совершенно чужие люди. Это — хуже всего, п. ч., я от малейшего доброго слова — интонации — заливаюсь слезами, как скала водой водопада. И Мур впадает в гнев. Он н е понимает, что плачет не женщина, а скала.

...Единственная моя р а д о с т ь — Вы будете смеяться — восточный мусульманский янтарь, к[отор]ый я купила 2 года назад, на парижском «толчке» — совершенно мертвым, восковым, покрытым плесенью, и который с каждым днем на мне живеет: оживает, — играет и сияет изнутри. Ношу его на теле, невидимо. Похож на рябину.

Мур поступил в хорошую школу, нынче был уже на параде, а завтра первый день идет в класс.

...И если в сердечной пустыне Пустынной — до краю очей, Чего-нибудь жалко — так сына: Волчонка — еще поволчей...

(Это — старые стихи. Впрочем, все старые. Новых — нет). С переменой мест я постепенно утрачиваю чувство реальности: м е н я — все меньше и

меньше, вроде того стада, к[отор]ое на каждой изгороди оставляло по клоку пуха… Остается только мое основное н е т .

148


Еще одно. Я от природы очень веселая. (М. б. это — другое, но другого слова нет). Мне о ч е н ь мало нужно было, чтобы быть счастливой. С в о й стол. Здоровье своих. Любая погода. Вся свобода. — Все. — И вот — чтобы это несчастное счастье — тáк добивать, — в этом не только жестокость, но глупость. Счастливому человеку жизнь должна — радоваться, поощрять его в этом р е д к о м даре. Потому что от счастливого — идет счастье. От меня — шло. Здóрово шло. Я чужими тяжестями (взвáленными) играла, как атлет гирями. От меня шла — свобода. Человек — вдруг — знал, что выбросившись из окна — упадет в в е р х . На мне люди оживали как янтарь. Сами начинали играть. Я не в своей роли — скалы под водопадом: скалы вместе с водопадом п а д а ю щ е й на (совесть) человека... Попытки моих друзей меня растрагивают и расстраивают. Мне — совестно: что я еще жива. Тáк себя должны чувствовать столетние (умные) старухи...

Если бы я была на десять лет моложе: нет — нá пять! — часть этой тяжести была бы — с м о е й г о р д о с т и — снята тем, что мы для скорости назовем — женской прелестью (говорю о своих мужских друзьях) — а тáк, с моей седой головой — у меня нет ни малейшей иллюзии: все, что для меня делают — делают д л я м е н я — а не для себя... И это — горько. Я т á к привыкла — дарить!

(N В! Вот куда завела — «комната».)Моя беда в том, что для меня нет ни одной в н е ш н е й вещи, все — сердце и судьба.Привет Вашим чудным тихим местам. У меня лета не было, но я не жалею, единственное,

что во мне есть русского, это — совесть, и она не дала бы мне радоваться воздуху, тишине, синеве, зная, что, ни на секунду не забывая, что — другой в эту же секунду задыхается в жаре и камне.

Это было бы — лишнее терзание.Лето хорошо прошло: дружила с 84-летней няней, живущей в этой семье 6 0 лет. И был

ч у д н ы й кот, мышиный, египтянин, на высоких ногах, урод, но божество. Я бы — д у ш у отдала — за такую няню и такого кота.

Завтра пойду в Литфонд («еще много-много раз») — справляться о комнате. Н е верю. Пишите мне по адр.: Москва, Мерзляковский пер., д. 16, кв. 27.

Елизавете Яковлевне Эфрон (для М.И.Ц.)Я здесь не прописана и лучше на меня не писать. Обнимаю Вас, сердечно благодарю за память, сердечный привет Инне Григорьевне.

МЦ»ЦГАЛИ, ф. 2209, оп. 1, ед. хр. 39, лл. 3—4Впервые опубликовано в «Неизданных письмах», Париж, 1972 по копии с неправильным

прочтением отдельных фраз.Вера Александровна Меркурьева (1876—1943), поэтесса.Инна Григорьевна — жена поэта А.С.Кочеткова.

149


335. М.И.Цветаева — Н.Н.Вильяму-Вильмонту. Москва, 7 октября 1940 (дат. по почтовому штампу)

Адресовано: «Москва, Вспольный пер., д. 18, кв. 2. Николаю Николаевичу Вильяму-Вильмонту».

Автограф синими чернилами на почтовой открытке, 1 л., 14,4X10,1 Собств. М.И.Белкиной, МоскваН.Н.Вильям-Вильмонт (1901 —1986), известный германист, автор многочисленных статей

о немецкой литературе. М.И.Цветаева в 1940—1941 гг. поддерживала с ним дружеские отношения.

336. А.А.Фадеев — М.И.Цветаевой, 17 января 1940Машинопись, на бланке Правления ССП СССР, с подписью А.А.Фадеева, 1 л., 30,1X19,8ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 179


337. Б.Пастернак. Спекторский. М,—Л., ГИХЛ, 1931С пометами Цветаевой зимы 1939—1940 г. синими чернилами на полях. С. 10, против

строк «Занявшись человеком без заслуг...» помета: «Тогда я пошел собирать тебя по всяким Ланнам» (Письмо 1922 г.)»; с. 41 вертикальной чертой отчеркнут стих «Во сне; в часы, которых в списках нет»; с. 43, против строк «Но он не знал, что во второй и в третий...» и следующих — помета: «—Похоже на мой Борисоглебский 1917 г. — 1922 г.»; с. 45, вертикальной чертой отчеркнуты стихи «И оба уносились в эмпиреи, Взаимоокрылившись, то есть врозь».

ЦГАЛИ, ф. 2887, оп. 1, ед. хр. 463Книга принадлежала Е.Б.Тагеру (о нем см. № 333). Считается, что героиня поэмы

Пастернака, Мария Ильина, имеет черты сходства с Цветаевой.

РЕЦЕНЗИИ

338. В.В.Гольцев. «В Гослитиздат, С.В.Евгеньеву». 1940Отзыв на перевод М.И.Цветаевой поэмы Важа Пшавела «Этери» Автограф фиолетовыми чернилами, 1 л., 24,4X20,4 ЦГАЛИ, ф. 2530, оп. 1, ед. хр. 1

339. К.Л.Зелинский. Тезисы о сборнике стихов Марины Цветаевой (2862 строки). 19 ноября 1940

Машинопись с незначит. авторской правкой карандашом, 7 лл., 29,7X22,0ЦГАЛИ, ф. 1604, оп. 1, ед. хр. 151, лл. 1—7 Сборник не был издан.

ДОКУМЕНТЫ

340. С.Я.Эфрон1. Протокол обыска и ареста С.Я.Андреева-Эфрона сотрудниками НКВД в доме на ст.

«Болшево», пос. «Новый быт». 10 октября 1939Рукописная копия на бланке, имеются подписи Андреева (С.Я.Эфрона) и М.И.Цветаевой и

список изъятого при обыске, 1 л., 29,4X20,92. Копии квитанций на принятые деньги для С.Я.Андреева-Эфрона, январь — март — июнь

1941

150


[Фотография] М.И.Цветаева, Л.Б.Либединская, А.Е.Крученых, Г.С.Эфрон. Кусково. 1941 (Кат. № 347)

На бланках Бутырской тюрьмы ГУГБ НКВД, 3 лл. 8,8X27,0 Протокол и квитанции хранились в конверте, на котором рукой Г.С.Эфрона черными

чернилами надпись: «Все имеющиеся документы, касающиеся С.Я.Андреева-Эфрона». ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 212

341. Договор между М.И.Цветаевой и Б.И.Шукстом об аренде комнаты в доме № 14/5 по Покровскому бульвару. 21 сентября 1940

Автограф Б.И.Шукста, черновик фиолетовыми чернилами и карандашом, 2 лл., 31,1X20,9ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 153

342. Список продаваемых книг. Сентябрь 1940Включает в себя названия книг на русском, французском и немецком языках

151


Синими чернилами рукой М.И.Цветаевой, 4 лл., 18,8X15,2 Часть названий вычеркнута красным и синим карандашами, что, по-видимому, означает их

продажу.ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 128

343. Свидетельство о рождении Г.С.ЭфронаВыдано ЗАГС'ом УНКВД Московской обл. 10 мая 1941 г. На бланке НКВД СССР, 1 л., 22,8X20,5 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 291

344. Членский билет профсоюза работников печати, выданный М.И.Цветаевой. 1941В коленкоровой обложке, 7 лл., 10,9X7,5, заполнен фиолетовыми чернилами, на л. 1 об. —

подпись М.И.Цветаевой и ее фотография. ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 154

345. Заявление в Литфонд о приеме на работу в столовую. 1941Фиолетовыми чернилами рукой М.И.ЦветаевойНа части тетрадного листа в линейку, 1 л., 8,9X12,4 Собр. Л.К.Чуковской, Москва

346. Свидетельство о смерти М.И.Цветаевой. 1 сентября 1941На бланке НКВД СССР, со штампом Елабужского районного ЗАГС'а, фиолетовыми

чернилами, 1 л., 15,0X13,5 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 157, л. 2


347. М.И.Цветаева, Л.Б.Либединская, А.Е.Крученых, Г.С.Эфрон. Кусково. 1941 11,8X8,8На обороте внизу рукой М.И.Цветаевой синими чернилами: «Дорогому Алексею Елисеевичу

Крученых с благодарностью за первую красоту здесь — Кусково — озеро и остров — фарфор — в день двухлетия моего въезда. М.Ц. 18-го июня 1941 г.». Выше, рукой А.Е.Крученых, карандашом: «На сколько мне известно — это последнее фото М.Ц., других не видел. А.Крученых».

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 49, л. 11История этой фотографии изложена в воспоминаниях Л.Б.Либединской («Зеленая лампа».

М., 1966).

152

7. МЕМОРИАЛЬНЫЕ ВЕЩИ СЕМЬИ ЦВЕТАЕВЫХ-ЭФРОН

Л.АЛЕКСЕЕВА О мемориях

В 1978 году, тогда же, когда Центральный государственный архив литературы и искусства принял на хранение от А.А.Шкодиной цветаевский архив, так скрупулезно собранный А.С.Эфрон, в Государственный литературный музей от нее же поступила коллекция мемориальных вещей поэта и ее близких. Часть этой коллекции экспонируется на выставке.

А.С.Эфрон удалось собрать то немногое от домашнего уклада, что уцелело после всех катастроф, существования вне быта, в отсутствие владельцев.

Сохранившиеся памятью людей и волей случая, эти вещи — судьбой отобранные фрагменты и свидетели невосстановимо ушедшей жизни, вобравшие, «закодировавшие» целые ее пласты. «Все мы пройдем, — писала Цветаева в 1913 г. в предисловии к сборнику „Из двух книг”. — Не презирайте „внешнего”! Цвет ваших глаз так же важен, как их выражение; обивка дивана — не менее слов, на нем сказанных. Записывайте точнее! Нет ничего не важного! Говорите о своей комнате: высока она, или низка, и сколько в ней окон, и какие на них занавески, и есть ли ковер, и

какие на нем цветы?..Цвет ваших глаз и вашего абажура, разрезательный нож и узор на обоях, драгоценный

камень на любимом кольце — все это будет телом вашей оставленной в огромном мире бедной, бедной души».

И для нас сегодня потертая сумка или дорожный сундук, кухонные ножи и хозяйственный фартук, будильник или детские игрушки — вся «непреображенная вещественность», именуемая бытом, — уже не просто реалии внешнего; скорее — знаки, символы необходимостей и привязанностей, вкусов и привычек их владельцев, тех или иных жизненных обстоятельств. «Бог наделил меня самой демократической физикой: я все люблю самое простое», — писала в одном из писем Марина Ивановна. И действительно, сохранившиеся в коллекции предметы просты по своей «физике» и несут четкий отпечаток цветаевского выбора. Помимо утилитарных предметов есть вещи, с которыми у Цветаевой был «роман», особенно дорогие и любимые ею. Как правило, у них были своя судьба, своя история, которые так или иначе отражены в комментариях каталога.

Самые «цветаевские» — серебряные браслеты и кольцо с сердоликом, — неразлучные с ее образом украшения, прозвучавшие в стихах, отмеченные в воспоминаниях, украшения, которыми она и дорожила, и щедро одаривала:

О, сто моих колец! Мне тянет жилы — Раскаиваюсь в первый раз — Что столько я их вкривь и вкось дарила, — Тебя не дождалась...В ноябре 1934 года, как о самом сильном впечатлении своего парижского вечера, она

пишет В.Н.Буниной: «Я так хотела продать билет одному господину, очень богатому... Но, знаете, что он мне сказал: — „Цветаева очень вредит себе своими серебряными кольцами: пусть сначала продаст…” <…> Как мне хочется, Вера, в громкий и молчаливый ответ ему написать вещь “Серебряные кольцы” (Блок) <…> Дать весь серебряно-колечный, серебряно-кольцевый аккомпанемент — или — лейтмотив — моей жизни…

[153]


[Фотография] Тарелка. Англия, фаянс (1872). (Кат. № 349)

<...> Вера, я всю жизнь прожила на серебре и в серебре умру»1.И конечно, в восприятии Цветаевой серебряные запястья и кольца больше, чем украшения,

— иначе зачем предлагать дочери браслет в ссылку, — знак душевной связи, соединенности, оберега от несчастий. Материализация рокового смысла в свидетельстве Л.М.Эренбург о цветаевском подарке — браслете, расколовшемся в день ее смерти.

Перипетии судеб, подвижность быта — «версты, дали» — почти не сохранили предметов семьи Цветаевых из родительского дома или из дома в Борисоглебском переулке. (В этой связи представленные на выставке рукотворные воспроизведения кабинета и гостиной дома в Трехпрудном, выполненные Л.М.Борисовой по мемуарным источникам и удостоверенные А.И.Цветаевой, имеют свою определенную ценность.) Лишь икона «Иоанн Богослов», в день памяти которого родилась Марина Ивановна, символически возвращает к детству:

В колокольный я, во червонный день Иоанна родилась Богослова.

Что касается периода эмиграции, то здесь более всего отмечены цветаевским отношением и эмоционально окрашены «пражские» пещи. Де-

____________ 1 Марина Цветаева. Неизданные письма. Paris, 1972, с. 475-476.

154

Аннотированный каталог выставки. 7. Мемориальные вещи

[Фотография] Кат. №№ 350, 353, 370, 387

ревянная шкатулка с изображением легендарного рыцаря Брунцвика, которого Цветаева помнила долгие годы и о котором намеревалась написать крупное произведение; металлические чашка с блюдцем, подаренные Цветаевой в Москве подруге ее дочери Н.П.Гордон и от нее, движением сердца, вернувшиеся к А.С.Эфрон; «чешский» платок — подарок Але, который она в ссылке будет бережно латать красным сатином... Наконец, «богемская грань» — хрустальное ожерелье, ставшее просто необходимым Цветаевой уже в Париже, в год фашистской оккупации, когда потоком шли стихи:

Процветай, народ, — Твердый, как скрижаль, Жаркий, как гранат, Чистый, как хрусталь.В октябре 1940 года, «перед лицом огромного стылого окна», в комнате на Покровском

бульваре Марина Ивановна запишет: «Я, кажется, больше всего в жизни любила уют (sécurité). Он невозвратно ушел из моей жизни». Меньше года оставалось до эвакуации из Москвы, когда — в последний раз — самые необходимые вещи будут складываться в дорожные сундуки и чемоданы, остальные — продаваться, передаваться на хранение, раздариваться. Трудно сказать, было ли что-либо из сохранившихся ныне предметов в елабужском багаже. Разве что портфель Георгия — ведь ему еще предстояло учиться...

В числе немногих меморий, принадлежавших непосредственно А.С.Эфрон, снова браслет на этот раз из кости — и костяная подвеска-кулон с портретом матери. По-видимому, это подарок — чей и кто автор работы, к сожалению, установить не удалось.

155


Из личных вещей С.Я.Эфрона (в основном это одежда) на выставке представлены карманные часы и курительная трубка. При всем минимуме сохранившегося, нельзя не назвать самой символической эфроновской мемории — обручального кольца Сергея Яковлевича с — «уцелевшим на скрижалях» — внутри него — именем «Марина».

348. Икона «Иоанн Богослов». Начало XVIII в.Дерево, левкас, масло, золото, бархат, 26,5X23На ковчеге золотом справа на церковнославянском: «Иоанн Богослов».Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 53549/9

349. Тарелка с изображением в фиолетовых тонах: в центре — льва среди зарослей, по борту — Амфитриты на колеснице, запряженной морскими конями и в медальонах — профилей мужских голов.

Англия, Стаффордшир, Хэнли, ок. 1872 Фаянс, пурпурный печатный рисунок, д. 26,5Собств. А.А.Саакянц, Москва, ранее — у А.С.Эфрон«У меня здесь, в Кламаре, на столе, на котором пишу, под чернильницей, из которой пишу,

тарелка. Столы и чернильницы меняются, тарелка пребывает, вывезла ее в 1913 году из Феодосии и с тех пор не расставалась. В моих руках она стала еще на двадцать лет старше. Тарелка страшно тяжелая, фаянсовая, старинная, английская, с коричневым побелу бордюром из греческих героев и

английских полководцев. В центре лицо, даже лик: лев. Собственно, весь лев, но от величины головы тело просто исчезло. Грива, переходящая в бороду, а из-под гривы маленькие белые сверла глаз. Этот лев самый похожий из всех портретов Макса. Этот лев — Макс, весь Макс, более Макс, чем Макс» (Марина Цветаева. Живое о живом. (Волошин). Соч. в 2-х т. М., 1980, т. 2, с. 244)

Тарелка, о которой идет речь в приводимом фрагменте, утрачена. Экспонируемая на выставке, аналогичная описанной, была много позднее подарена Ариадне Сергеевне одной из знакомых. По словам А.С.Эфрон, она отличалась от принадлежавшей Марине Ивановне только цветом изображения.

350. Чашка с блюдцем. Начало XX в.Металл, гравировка, выс. 6,3; д. 11,5Пост. от А.А.Шкодиной в 1978ГЛМ КП 50502/1,2Из воспоминаний Н.П.Гордон:«Пригласила я как-то Марину и Мура ко мне на день рождения. Было это уже в 41 году, в

марте... Марина принесла мне в подарок маленькую чашечку из металла, чешскую. «Я люблю Чехию, какая прелестная страна, какая чудесная Прага, какой хороший и добрый народ, — говорила она. — Я купила эту чашечку на старом базаре. Там есть маленькие магазинчики, вроде антикварных старьевщиков. Чашечка была совсем темная, но ее можно чистить, и и она светлеет. Я очень люблю такие вещи. У нее чудесное свойство — если нальешь горячее — всегда горячее, если холодное — холодно...»

(Серебряный век. М. 1990, с. 627)

156


351. Кошка, статуэтка. 1920-еКерамика, 3,0X4,7X1,0Пост. от А.А.Шкодиной в 1978ГЛМ КП 50507Образ кошки был своеобразным знаком в семье Цветаевой, имевшим свою историю.«Счастьем была наша семейная сказка — импровизация, которую Марина и Сережа

рассказывали мне перед сном <...> — вспоминала А.С.Эфрон. — Начало ее терялось в юности моих родителей и в моем самом раннем, почти младенческом детстве. Сережа замечательно изображал Льва и Обезьяну, Марина — Кошку и Рысь <...> Издавна и нежно повелось — Марина звала Сережу Львом, Лёви, он ее — Рысью, Рысихой; сказочные эти клички вошли в домашний, семейный наш обиход, привычно подменяя подлинные имена, и так — до самого конца жизни» (А.Эфрон. О Марине Цветаевой. Воспоминания дочери. М., 1989, с. 179)

352. Модель корабля «Normandia». 1930-еМеталл, 3,4X8,0X2,0Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50487

353. Шкатулка. Чехия. 1920-еДерево, цветная роспись, 22,3X12X8X8,9 Пост. от А.А.Шкодиной в 1984 ГЛМ КП 53549/7На росписи — вид Праги с вынесенной на первый план статуей Рыцаря, стоящей у Карлова

моста над Влтавой. Пражскому рыцарю, символизирующему для Цветаевой «сердце» Праги, в 1923 году посвящены стихи: «Бледно-лицый Страж над плеском века — Рыцарь, рыцарь, Стерегущий реку...»

354. ШкатулкаГрушевое дерево, металлические вставки и ручка, 6,7X16,5X5,0 ЦГАЛИ, ф. 1190

355. Шкатулка. Франция. 1920-еДерево, кожа, шелк, металл, 38,0X11,6X7,9 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50498

356. Дорожный сундук (кофр). 1920-еДерево, металл, рогожка, 38,3X42,0X66,0На крышке надпись тушью: «Эфрон. Москва. Эфрон». Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50529

357. Корзина дорожная. Начало XX в.Соломка, 22X25,5X58Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50511

358. Портмоне. Начало XX в.Кожа, тиснение, шелк, бисер, позолота, металл, тканевая прокладка, 15,9Х11,7Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50492

157


[Фотография] Кат. №№ 355, 366—368, 371, 384

359. Дамская сумочка. 1900-е — 1911Черепаха, латунь, сафьян, слюда; в овальной вставке — цветное изображение площади

итальянского (?) города, 6,5X7,3 Дар А.А.Шкодиной в 1978, ранее — у А.С.ЭфронАрхив ГМИИ, ф. 6, оп. VIII, разд. VI, ед. хр. 1Предположительно, была привезена И.В.Цветаевым в подарок Марине из заграничной

командировки.

360. Дамская сумочка-ридикюль. 1910-еТемно-зеленая кожа, шелк, латунь, 24,3X15,4Дар А.А.Шкодиной в 1978, ранее — у А.С.ЭфронАрхив ГМИИ, ф. 6, оп. VIII, разд. VI, ед. хр. 2

361. Дамская сумка. 1930-еКожа, репс, металл, 14,5X26,6Пост. от А.А.Шкодиной в 1978ГЛМ КП 50527

362. Кошелек. 1930-еКожа, металл, 6,0X9,7

Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50494

363. Портсигар. Начало XX в.Кожа, металл, репс, бисер, 8,7X14,7 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50493

158


[Фотография] Кат. №№ 357, 389

364. Обручальное кольцо С.Я.Эфрона. 1912Золото, 960°; вес 6,64 г; д.— 2,1; высота обода — 0,5 На внутренней поверхности выгравировано: «Марина 27/I 1912» Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50347

365. Медальон с барельефом М.И.Цветаевой. 1950—1960-еКость, резьба; овал, 4,6X3,3Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50499

366. Браслет. 1910-еСеребро, бирюза, 500°; вес 68,2 г; д. до 63,3; ширина — до 18,8; толщина с наплывом — до

4,7 мм Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50350Из воспоминаний М.Л.Слонима о М.И.Цветаевой: «Она очень любила красоту, но не

красоту вещей, хотя кольцом или камеей она могла прельститься. Она, например, любила эти перстни, серебряные браслеты, которые всегда носила. Это еще осталось от одного юношеского мифа — цыганки. Вообще она любила женские вещи и сама была очень женственна, несмотря на мужской задор» (В кн.: В.Лосская. Марина Цветаева в жизни. Париж, 1989, с. 130)

159


367. Браслет. 1910-еСеребро, бирюза; овал, 800°; вес 33,5 г; ширина 20,2 мм; толщина 3,4 ммПряжка с камнями, 21,4X20,8Пост. от А.А.Шкодиной в 1978ГЛМ КП 50348В собрании музея хранятся две половины расколотого браслета.«В прошлом — 1956 году, зимой, кажется, зашла на минутку к Эренбургу по делу, потом,

поговорив с ним, заглянула к Любови Михайловне — та позвала меня. И говорит: «Не верю я в предчувствия, приметы. А ведь бывает что-то такое в жизни. Давным-давно, еще до отъезда из России, Марина подарила мне браслет, и носила я его всю жизнь (и тут же, простодушно): не потому, что мне его Марина подарила, а просто он был мне по руке и нравился. Браслет серебряный, литой, тяжелый — сломать такой немыслимо. И вот как-то — захожу в магазин, что-

то со звоном падает на пол; смотрю — у моих ног половина браслета, вторая осталась на руке. Подняла, посмотрела, через весь браслет — косой излом. Сломался у меня на руке! Стало мне как-то не по себе, волей-неволей запомнился этот день, число — 31 августа 1941 года. А через некоторое время Эренбург узнает — именно в этот день, этого числа погибла Марина. Теперь я хочу отдать Вам этот браслет — я его не чинила, оставила так; хотите — храните его в таком виде, хотите — почините и носите»...

И Любовь Михайловна подала мне тяжелый, литой, серебряный браслет, знакомый мне с детских лет, — вернее не браслет, а два его обломка, и линия излома наискосок, с резкими углами, как молния...» (А.С.Эфрон. О Марине Цветаевой. Воспоминания дочери. М., 1989, с. 254)

368. Браслет. 1910-еСеребро, бирюза; вес 67,7 г; д. до 65,6; ширина от 19 до 20,4 мм; толщина 4,2 мм Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ 50349 М 466Из воспоминаний О.Е.Колбасиной-Черновой о первой встрече с М.И.Цветаевой:«<...> Ее рука также поражает: сухая, крепкая, жилистая рабочая рука, старше ее возраста,

массивный перстень на пальце. На руках широкие серебряные браслеты-запястья. Она любила только серебро, золото — золотой телец, говорила она презрительно, для

сытых, благополучных и самодовольных» (О.Е.Колбасина-Чернова. О Марине Цветаевой. — Альманах «Мосты», 1970, № 15, Мюнхен, с. 312)

М.И.Цветаева А.А.Тесковой 2 мая 1937 года из Парижа сообщает о проводах Ариадны в Москву: «В вагоне подарила ей последний подарок — серебряный браслет и брошку — камею и еще — крестик — на всякий случай» (М.Цветаева. Письма к Анне Тесковой. Прага, 1969, с. 152)

М.И.Цветаева 12 апреля 1941 г., в ответ на первое письмо А.С.Эфрон сообщает о том, какие собирает для нее продукты и вещи: «<...> Не прислать ли тебе серебряного браслета с бирюзой, — для другой руки, его можно носить не снимая — и даже трудно снять. И, может быть, какое-нибудь кольцо?»

(М. Цветаева. Где отступается Любовь… Петрозаводск, 1991, с. 239)

160


369. Ожерелье с кожаной подвеской. Италия. 1910-еСтекло, кожа, раковины, шерсть, металл; 6,0X5,0 — подвеска; дл. бус 50,0; дл. ремня 26,0Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50500Являлось праздничным украшением для ослика. По легенде, ожерелье было подарено

И.В.Цветаевым одной из дочерей.

370. Бусы. 1930-еГорный хрусталь, металл, дл. 43,0 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50495В ноябре 1938 года М.И.Цветаева обращалась к А.А.Тесковой с просьбой о покупке

дымчатого ожерелья из богемского хрусталя (24.11.1938), а в одном из последующих писем сообщала: «<...> нашла два ожерелья, себе и Але — «moraves» — и чувствую их Вашим. Свое ношу не снимая» (31.05.1939.— Марина Цветаева. Письма к А.Тесковой. Прага, 1969, с. 183) По-видимому, данное, второе, ожерелье было привезено Ариадне в подарок.

371. Бусы. 1920-еКость, коралл, темный камень, дл. 130 см

Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50496

372. Четки. 1920-еКость, металл, дл. 55,0 Пост. от А.А.Шкодиной в 1984 ГЛМ КП 53549/6

373. Цепочка-ожерелье с десятью подвесками в форме бурбонской лилииСеребро, дл. 26,2 (сохранилось не полностью)Пост. по завещанию Е.Б.Тагера в 1984 ЦГАЛИ, ф. 1190Ожерелье было подарено М.И.Цветаевой Е.Е.Тагер в 1940 г.

374. БусыЯнтарь, дл. 43,0ЦГАЛИ, ф. 1190Упоминание о них см. в письме к В.А.Меркурьевой (кат. № 334).

375. Часы женские карманные. Швейцария. Начало XX в.Металл, стекло, д. 2,8Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50486История часов неизвестна, но подобные модели были распространены в начале века, а

А.И.Цветаева, вспоминая о 1908 годе, писала: «Шла зима, вторая без мамы. Наступило и Рождество. Как всегда, принесли елку, поставили в зале <...> Традиция подарков, тайны и торжества праздников ушли вместе с мамой. Хоть помня ее желание, папа, осенью, к Марининому пятнадцатилетию, купил ей черные карманные часики и она носила их, как все старшие гимназистки, на тонком черном шнурке через шею — за поясом платья» (А.И.Цветаева. Воспоминания. М., 1983, с.249).

161


[Фотография] Кат. №№ 377, 378, 390, 391

376. Часы мужские, карманные фирмы «Longines». Швейцария. 1920-е Металл, стекло, кожа, д. 5,3 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50485

377. Дорожные часы-будильник марки «Bayard» в футляре. Франция. 1930-еМеталл, стекло, папье-маше, шелк. Часы — 5,8X5,4X3,7; футляр — 7,8X6,4X5,5Пост. от А.А.Шкодиной в 1984ГЛМ КП 53549/8, 8а

378. Компас карманный. 1930-е Металл, стекло, д. 3,1 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50484

379. Нож для чистки картофеля. 1930-е Металл, дерево, дл. 17,0 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50480

380. Нож кухонный. 1930-е Металл, дерево, дл. 18,8 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50479

162


[Фотография] Кат. №№ 379, 380, 392

381. ПечаткаСердолик терракотового цвета, 0,7X2,1X2,4 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978На печатке гравировки: на одной стороне — кораблик в волнах, на другой — якорь, ветвь и

монограмма. ГЛМ КП 50497

382. ПечаткаСталь, карельская береза, выс. 8,1, размер оттиска 2,6X2,3 Изображение на оттиске: щит, увенчанный короной, на щите: ключ, стрела, крыло.ЦГАЛИ, ф. 1190

383. Перстень-печатка с изображением корабликаСеребро, д. 2,0, размер оттиска 1,9X1,7; изображение полустерто, сбоку печатки

полустертая надпись: «тебе, моя синпатия». ЦГАЛИ, ф. 1190

384. Перстень. 1910-еМеталл, сердолик; 2,3X2,0 — камень; д. кольца 2,0, выс. кольца 0,6 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50488Вспоминая о лете 1911 года в Коктебеле, А.И.Цветаева писала: «Насытившись небом, в

которое опрокинули головы, мы ложимся на камни, мелкие и <...> роемся в Сокровищах Сердоликовой бухты, показывая друг другу добычу, вскрикивая при каждом розовом, алом, почти малиновом, подернутом опаловой пеленой. У Пра и Макса их — шкатулки и россыпи, и

163


лучшие они дарят друзьям» (А.И.Цветаева. Воспоминания. М., 1983, с. 388—389)

385. Пресс для бумаг. 1920-е Кожа, д. 12,2 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50504

386. Ручка-вставка Бамбук, дл. 12,3На колпачке надпись черной тушью рукой Цветаевой: «Марина Цвѣтаева»ЦГАЛИ, ф. 1190

387. Платок, подаренный М.И.Цветаевой дочери — А.С.Эфрон. 1920-е Х/б ткань, набивной рисунок: по красному полю женские и мужские фигурки в чешских

национальных костюмах среди цветочных гирлянд, 63,0X63,0 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 535449/5Запись М.И.Цветаевой 5 сентября 1940 года, через год после ареста дочери: «27-го в ночь

арест Али... Забыла: последнее счастливое видение ее — дня за 4 на сельхоз. выставке, «колхозница» в красном чешском платке — моем подарке» (М.Цветаева. «Где отступается Любовь...» Петрозаводск, 1991, с. 190)

388. Платок, подаренный М.И.Цветаевой дочери — А.С.Эфрон. 1930-е Х/б ткань; набивной рисунок: по красному полю белые якоря, 66,0X76,2 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978ГЛМ КП 50524

389. Плед С.Я.Эфрона. 1920—1930-еШерсть, бежевый, в крупную коричневую клетку, 154,5X137,0 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50514Собирая посылку для дочери в ссылку, М.И.Цветаева в письме от 12 апреля 1941 года,

перечисляя вещи, спрашивала: «Не прислать ли <...> твой папин бежевый плед...»

390. Курительная трубка С.Я.Эфрона (в футляре). Германия. 1930-еТрубка — дерево, лак, янтарь, дл. 8,5, выс. 3,5, д. 2,3; футляр — кожа, бархат, металл, дл.

12,5, выс. 5,0, д. 5,5 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978ГЛМ КП 50503/1,2

391. Колода игральных карт. Лондон.1926 Картон, бумага, печать (литография), 9,0X6,2 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978ГЛМ КП 50482/1-53

392. Шашки дорожные. 1930-е Д. шашки 2,0; доска-футляр, 2,6X17,0X8,5 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978ГЛМ КП 50483/1-25

393. Набор оловянных солдатиков. 1930-е11 фигурок в красноармейской форме на овальных подставках. Олово, краска, 6,5; 4,5; 3,0 Пост. от А.А.Шкодиной в 1978 ГЛМ КП 50528/1-11Принадлежали Г.С.Эфрону

164

СОВРЕМЕННИКИ

Живопись

Л.Н.Андреев (Леонид Андреев) Портрет А.И.Андреевой. 1910 Холст, масло, 79,0X60,0 ГЛМ, КП 1737

Ю.П.Анненков Портрет Е.Н.Чирикова. 1906 Холст на картоне, масло, 41,0X28,7 ГЛМ, КП 39260

Н.С.ГончароваАвтопортрет с желтыми лилиями. 1907 Холст, масло, 79,5Х60,5 ГТГ, инв. № 8965

Б.М.Кустодиев Портрет М.А.Волошина. 1924 Холст, масло, 111,0Х89,0 ГЛМ, КП 355

А.В.МаковскийПортрет Р.И.Клейна. 1894Холст, масло, 87,0X69,0ГМИИ, инв. № 3764

А.А.ОсмеркинПортрет А.А.Ахматовой. Белая ночь. Ленинград. 1939—1940 Холст, масло, 98,0Х80,0 ГЛМ, КП 38107

К.С.Петров-ВодкинПортрет С.Н.Андрониковой-Гальперн. 1925Холст, масло, 81Х65ГТГ, инв. № ЖС-1944

В.А.СеровПортрет А.А.Стаховича. 1909Холст, масло, 50Х60Дом-музей К.С.Станиславского, Москва, инв. № 1

Графика

Н.И.АльтманПортрет С.А.Есенина. 1926 Бумага, карандаш, 35,0Х22,5 ГЛМ, КП 35137

Портрет Л.М.Эренбург-Козинцевой. 1926

Бумага, карандаш, 50,0Х34,0 ГЛМ, КП 52195

Шаржированный портрет Г.В.Иванова. 1920-еКартон, тушь, 24,5Х11,7ГЛМ, КП 51463

[165]

Марина Цветаева. Поэт и время Н.А.Андреев

Портрет В.Ф.Ходасевича. 1922 Бумага, пастель, 32,5X24,2 ГЛМ, КП 43097

Портрет И.Г.Эренбурга. 1923 Бумага, итал. карандаш, сангина, мел, 45,5X35,5 ГЛМ, КП 37828

Л.С.БакстПортрет Андрея Белого. 1906 Бумага, карандаш, 77,5Х53,5 ГЛМ, КП 51930

Л.А.БруниПортрет А.А.Ахматовой. 1922 Бумага, акварель, 37,0X30,0 ГЛМ, КП 43294

Н.Н.ВышеславцевПортрет Андрея Белого. 1920 Бумага на картоне, сангина, графит, 34,6Х26,8 ГЛМ, А 333

Портрет художника В.Д.Миллиоти. Начало 1920-х гг. Бумага, графитный карандаш, сангина, 24Х20 ГТГ, инв. РС-6214

Портрет Б.Л.Пастернака. 1930 Бумага, карандаш, 43,6Х26,8 ГЛМ, КП 50275

Т.Н.ГиппиусПортрет А.А.Блока. 1906 Авторская копия, 1925 Бумага, карандаш, 34,4X23,3ГЛМ, КП 15826

И.К.КолесоваПортрет Е.И.Замятина. 1925 Бумага, карандаш, 38,5X28,3 ГЛМ, КП 40235

Н.И.КульбинПортрет М.А.Кузмина. 1913 Литография, 34,5Х25,3 ГЛМ, КП 5412

Б.М.КустодиевПортрет Б.А.Садовского Бумага, карандаш, 19,5Х15,2 ГЛМ, КП 41176

Портрет М.А.Волошина. 1924Бумага, карандаш, 27,3X25,4ГЛМ, КП 356

166

Аннотированный каталог выставки. Современники

[Иллюстрация] Л.А.Бруни. А.А.Ахматова. 1922

Е.Е.ЛансереПортрет Е.Ф.Никитиной. Новороссийск. 1920Бумага, карандаш, 24,7X20,0Автограф автора: «Евдоксии Федоровне Никитиной на память о вечере загадочном и

времени странном и ужасном... Новороссийск. 4 марта 1920. Е.Лансере»ГЛМ, КП 52724/1

М.Ф.ЛарионовПортрет В.В.Маяковского. Париж. 1922Бумага, уголь, тушь, 27Х21,0ГЛМ, КП 55695

167


[Иллюстрация] В.А.Орлова. А.М.Ремизов. [1925]

Д.ЛиньеПортрет Р.И.Клейна. 1910Бумага, графитный карандаш, 23,5Х18,9Дарственная надпись, подпись и дата справа: «à Robert Klein cordial souvenir, James Ligner.

1910»Архив ГМИИ, ф. 8, оп. IV, ед. хр. 18а

С.В.МалютинПортрет В.Я.Брюсова. 1913 Картон, пастель, 102X65,4 ГЛМ, КП 51905

В.Л.МилашевскийПортрет С.П.Ремизовой-Довгелло [1921]Бумаги, карандаш, 10,4X12,6ГЛМ, КП 50247

168


П.В.МитуричПортрет О.Э.Мандельштама. 1915 Бумага, тушь, белила, 44,5Х48,5 ГРМ, РБ-14939

М.М.НахманПортрет К.В.Кандаурова. Коктебель. 1913 Бумага, уголь, 45,0X35,0 ГЛМ, КП 16136

Неизвестный художникПортрет М.А.Волошина. Коктебель. 1910-еБумага, карандаш, 45,5X29,3ГЛМ, КП 15244/1

В.А.ОрловаПортрет А.М.Ремизова. [1925] Бумага, карандаш, 20,5Х13,1 (лист из блокнота) ГЛМ, КП 40168

Е.В.ПастернакПортрет Б.Л.Пастернака. 1922Бумага, карандаш, 37,5X23,0Собрание семьи Пастернаков, Москва

Л.О.ПастернакПортрет Т.Ф.Скрябиной (Шлёцер). 1909 Бумага, карандаш, 25Х31Музей-квартира А.Н.Скрябина, Москва, ОФ 26097, инв. № 119

На докладе Вячеслава Иванова в «Обществе ревнителей художественного слова», (В.И.Иванов, Эллис, Н.А.Бердяев, А.Белый). 17 марта 1910

Картон, уголь, сангина, 31,8X43,6 ГЛМ, КП 53536 А.Н.Скрябин за роялем. (Наброски) Бумага, итал. карандаш, 39,7X29,3 Бумага, карандаш, акварель, 39,7X27,2 ГЛМ, КП 49560, КП 49561

Портрет К.Д.Бальмонта Бумага на картоне, карандаш, 13,1X10,6

ГЛМ, КП 44559

М.М.Синякова-Уречина Портрет Н.Н.Асеева. [1940] Офорт, 40,2Х29,3ГЛМ, КП 11826/1

С.А.СоринПортрет С.М.Волконского. 1919Картон, графитный карандаш, итал. карандаш, сангина, 59,0Х41,7ГЛМ, А 4840

169


В.Д.ФалилеевПортрет Н.А.Бердяева. 1922Литография, 39,0Х27,0ГМИИ, инв. № Р-11246

Фотографии

П.Г.Антокольский. 1924—1925 20,0X14,0ГЛМ, КП 25193

Г.К.Артемов, Л.А.Никанорова. [Корсика, конец 1920-х] 11,0Х8,0ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 259, л. 1

Н.Н.Асеев. Май 1941 14,5X23,0ГЛМ, КП 12855/1

А.А.Ахматова. 1924 19,0X13,7ГЛМ, КП 50946/887

А.А.Ахматова. 1940 17,0X11,0ГЛМ, КП 50712

М.К.Башкирцева. Париж. [1875] 14,0X10,0ГЛМ, КП 42230

А.Белый и А.А.Тургенева (с портрета М.В.Сабашниковой)11,7X8,7На обороте черными и лиловыми чернилами рукой А.Белого: «Я и Ася (первая жена).

Снимок с портрета М.В.Сабашниковой, написанного в Дорнахе в 1916 году».ГЛМ, КП 45955

А.Белый. Берлин. 1923 10,0X8,0ГЛМ, КП 48954

А.Белый. 1928Фото М.С.Наппельбаума25,0X17,0ГЛМ, КП Б 19256

Л.Ю.Бердяева, Н.А.Бердяев, А.К.Герцык, Е.К.Герцык, М.А.Волошин, Л.А.Герцык. Судак. [1911—1914]

10,7X15,6ГЛМ, КП 50950/1168

С.Бернар в роли герцога Рейхштадтского в спектакле по пьесе Э.Ростана «Орленок». 1900-е14,0Х10,0ЦГАЛИ, ф. 2430, оп. 1, ед. хр. 1383

170


[Иллюстрация] Н.А.Андреев. И.Г.Эренбург. 1923

И.А. и В.Н.Бунины. Грасс. 1927 9,0X9,0ГЛМ, КП 34813

И.А. и В.Н.Бунины на вилле Бельведер в Грассе. 1935 13,0X18,0ГЛМ, КП 34807

С.М.Волконский. Рим. 1910—1911 16,0X9,0ГЛМ, Ф 3453

М.А.Волошин. 1910 13,5X8,7ГЛМ, КП 50950/2673

Е.О.Волошина. Начало 1910-х8,0Х6,5ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 242, л.11

171


[Фотография] Н.С.Гончарова и М.Ф.Ларионов. Париж. [1934]

Е.О.Волошина. Начало 1910-х 8,8X5,8ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 242, л. 10

М.А.Волошин и Е.О.Волошина. Коктебель. [1919] 11,5Х8,7ГЛМ, КП 50950/1436

Н.С.Гончарова и М.Ф.Ларионов .в кафе. Париж. [1934]14,6X19,6ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 182, л. 2

С.А.Есенин. Петроград. 1916 12,0X8,7ГЛМ, КП 35925 Фо 4468

В.Н.Звягинцева. 1920-е Фото М.С.Наппельбаума 15,5X12,0ГЛМ, КП34124 Фо 3804

Е.Л.Ланн. 1920-е 10,5X17,7ГЛМ, КП 46859

В.В.Маяковский, Э.Триоле, Ф.Леже, В.Ф.Ходасевич, Иван Голль с женой. Париж. 1924 9,0Х13,8ГЛМ, КП 12190/1 Фо 7633

172


[Фотография] Л.А.Никанорова и Г.К.Артемов. Корсика. Конец 1920-х

В.В.Маяковский. Москва. 1929 Фото А.А.Темерина 33,5X25,8ГЛМ, КП 12070/3 Фо 767

Ю. Л. Оболенская, М.М.Нахман. [Коктебель, начало 1910-х] 11,3X8,2ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 274, л. 2

Б.Л.Пастернак. 1926 Фото И.Г.Эренбурга 14,7Х9,7ГЛМ, СФ 1423

К.Б.Роздевич. Париж. 192713,8Х8,8ЦГАЛИ, ф 1190, оп.2, ед. хр. 271, л. 1

173


[Фотография] М.К.Башкирцева. Париж. [1875]

К.Б.Родзевич. Испания. 1936—193913,6X8,4На обороте рукой К.Б.Родзевича синими чернилами дарственная надпись А.С.Эфрон: «<…

> Таким я был раньше. <…> Таким ты меня знала, таким, вероятно, помнишь и таким я, может быть, останусь и навсегда в твоей памяти, если судьба не пожелает свести нас снова. <...> Париж, 1964 г.»

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 271, л. 3

В.В.Розанов. 20 апреля 1916 13,4X8,4С дарственной надписью сыну на обороте: «Василию Второму Василий Первый. 20 апреля

1916. Когда мне стало 60 лет». ГЛМ, КП 38120

Т.В. Чурилин. 1920-е3,9Х3,6ГЛМ, КП 52878

174


[Иллюстрация] М.Ф.Ларионов. В.Маяковский. 1922

М.С.Шагинян. [1936] 13,7X9,4ГЛМ, КП 12813/58

И.Г.Эренбург. Начало 1920-х 11,7Х8,7ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 275, л. 1

И.Г.Эренбург. 1920-е Фото М.С.Наппельбаума 16,0X11,3ГЛМ, КП 34328

Дом М.А.Волошина в Коктебеле. 1910-е 7,3X10,7ГЛМ. КП 17,185/1

175

ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО

Данный раздел включает в себя не иконографию М.И.Цветаевой и ее современников (соответствующие материалы находятся в других разделах каталога), но те художественные произведения, что отобраны на выставку по эмоционально-образному созвучию творчеству и биографии поэта. Наша задача состояла в отыскании художественных параллелей. Разумеется, такое сближение двух разных искусств — изобразительного и словесного — всегда остается до некоторой степени субъективным, однако надеемся, что оно не только выполняет здесь функцию обогащенья зрительного образа выставки, но имеет и научный интерес. Представлены произведения художников — современников Цветаевой, в основном русских мастеров.

Лишь с некоторыми из них (Волошиным, Богаевским, Синезубовым, Гончаровой) М.И.Цветаева была знакома или дружила. Обычно знакомство происходило не на художественной почве; мы не ставили перед собой цели представить работы всех художников, с которыми она когда-либо встречалась.

Любопытно, что одна из показанных на выставке работ Борисова-Мусатова написана на той самой даче, где проходило детство Цветаевой, хотя с художником она и не встретилась, как не встретилась, вероятно, и с Митрохиным, иллюстрировавшим в 1922 году ее книгу «Царь-Девица».

Особую линию в данном разделе представляют материалы, призванные напомнить зрителю о репродукциях или гравюрах, украшавших родительский дом Цветаевой и ее собственную комнату в юности. Этим диктуется показ в гравюрах и репродукциях «Явления Христа народу» А.Иванова, «Дуэли Пушкина с Дантесом» А.Наумова, «Смерти Цезаря» Ж.Жерома, «Виллы у моря» А.Беклина, иллюстраций Г.Доре к Данте. Ряд портретных гравюр и репродукций напоминает об увлечении Цветаевой личностями Пушкина, Наполеона, герцога Рейхштадтского, М.Башкирцевой (мы сочли возможным показать на выставке и одно произведение этой художницы в подлиннике). В одной из поездок в Германию с отцом Цветаева «облюбовала» для себя слепок, по-видимому, с «Менады» Скопаса (предположение Д.Ю.Молока).

В ряду художественных впечатлений Цветаевой важное место занимала и русская икона.

Живопись

Чудо Георгия о змие. Икона начала XV в. Новгородская школа Доска сосновая, паволока, левкас, яичная темпера, 82,0X63,0 ГТГ, инв. № 12036

М.К.Башкирцева Дождевой зонтик. 1883 Холст, масло, 93X74 ГРМ, Ж-2740

В.Э.Борисов-Мусатов Майские цветы. 1894 Холст, масло, 51Х64ГТГ, инв. № 5000

[176]

Аннотированный каталог выставки. Изобразительное искусство

М.Голы (M.Holý) Встреча. 1924 Холст, масло, 110Х80ГМИИ, инв. № 4121

Н.С.Гончарова

Уборка хлеба. 1907 Холст, масло, 96X103 ГРМ, ЖБ-1603

Рябина. «Панино» близ Вязьмы. 1908 Холст, масло, 96,1Х66,5 ГТГ, инв. № 3860

В.В.КандинскийОзеро. 1910Холст, масло, 98X103ГТГ, инв. № 4901

Георгий Победоносец. 1914—1915 Картон, масло, 64,4X91ГТГ, инв. № 13228

Зубовская площадь. 1916 Холст, масло, 34,4X37,7ГТГ, инв. № 13232

К.А.КоровинПарижский бульвар. 1910-е Картон, масло, 24,2X37,7 ГЛМ, КП 40310

А.А.ЛабасПейзаж в районе Мясницкой улицы. 1935Холст, масло, 55Х75,5ГТГ, инв. № ЖС-684

М.Ф.Ларионов Розовый куст Холст, масло, 98X144 ГРМ, ЖБ-1199

А.В.ЛентуловИван Великий (Звон). 1915 Холст, масло, 213X211ГТГ, инв. № Ж-687

У Иверской. 1916Холст, масло, бронза, наклейки из ткани, 98,2X89,5 ГТГ, инв. № 8626

В.Н.Мешков Моховая улица. 1904 Холст, масло, 109,8Х67ГТГ, инв. № 028532

В.Н.ПальмовКомпозиция с красным всадником. 1920Холст, масло, 63Х53,5

ГРМ, ЖБ-1384

177


К.С.Петров-ВодкинЛюксембургский сад. 1908 Холст, масло, 50X65ГМИИ, МЛК, ЖР-205

Париж. Нотр-Дам. 1924 Холст, масло, 61Х50ГРМ, ЖБ-1273

В.Д.ПоленовТаруса. Золотая осеньХолст, масло, 35Х68Красноярский художественный музей им. В.И.Сурикова, КП 904, инв. № Ж-269

Б.Ф.РыбченковОкраина. Светлый вечер. 1933Холст, масло, 59X69ГТГ, инв. № ЖС-1847

Н.В.Синезубов Весна. 1920Картон, масло, 61X50,5 ГРМ, ЖБ-1353

Я.Славичек (J.Slaviček) Вид Праги из Градчан. 1966 Холст, масло, 54X65ГМИИ, инв. № 4078

Р.Р.ФалькПариж. Окружная дорога. 1930-еХолст, масло, 62X68Собрание И.И.Эренбург, Москва

И.Чапек (J.Čapek)Соседи встречаются. 1938Холст, масло, 75,5Х85ГМИИ, инв. № 4118

Д.П.ШтеренбергПечка. 1914 Холст, масло, 81Х55Собрание семьи художника, Москва

Папоротники под Москвой. (Из цикла «Фактура и цвет»). 1921Холст, масло, 108,8X103,2 ГТГ, инв. № 8885

В.Н.Яковлев Двор. 1918 Холст, масло, 81Х64ГРМ, ЖС-44

178


Графика

К.Ф.БогаевскийГероический пейзаж. 1910 Бумага, акварель, 67Х100,5 ГТГ, инв. № 3744

Пейзаж восточного Крыма. Горы Бумага, сангина, уголь, 23,0X33,3 ГЛМ, КП 15249/44

Пейзаж восточного Крыма Бумага, итал. карандаш, 34,1X44,7 ГЛМ, КП 15250/2

В.Э.Борисов-Мусатов На балконе. Таруса. 1905Бумага, акварель, черный карандаш, 53,4X63,8 ГТГ, инв. № 3725

В.А.Веснин и А.А.ВеснинЭскиз оформления Московского Кремля к празднованию 1 мая 1918 г. Кутафья башняБумага, акварель, карандаш, бронза, 31,6X35 ГНИМА, РIА 6895

М.А.ВолошинМастерская в доме Волошина («купе» Богаевского и Кандаурова). 1916 Картон, гуашь, акварель, 29,0Х51,0 ГЛМ, КП 15966

Крымский пейзаж (Коктебель). 1910-е Картон, гуашь, 50X87,5Собр. Р.Б.Вальбе, Москва

Крымский пейзаж (Коктебель). 1910-е Картон, гуашь, 27Х78,5Собр. Р.Б.Вальбе, Москва

Пейзаж с озером. 1910-е Картон, гуашь, 64,2X31,8Собств. А.А.Саакянц, Москва

Горный пейзаж. 1924 Бумага, акварель, 18,1Х24,3 (в свету) Собств. А.А.Саакянц, Москва

Н.С.ГончароваВесна (В Трехпрудном переулке?) Бумага, пастель, 35X25Собств. А.С.Галушкиной, Москва

Оформление и иллюстрации к поэме М.И.Цветаевой «Le Gars».Подготовительные эскизы. 1929Бумага, графитный карандашГосударственный Русский музей, С.-ПетербургПоступили в 1976 г. в дар от А.К.Ларионовой, Париж

179


1. Титульный лист27X21Справа внизу авторская надпись: «последний»Там же печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10608

2. То же27X21Справа внизу авторская надпись: «пока лучший» Там же печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10609

3. То же27X21Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10610



6. То же. Набросок27X21Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10613

7. То же. Набросок27X21Слева вверху печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10614


9. Первая страница27X21Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10616


11. То же28,2X22Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10618

12. 2-я страница (с концовкой)28,2Х22Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10619

13. Иллюстрация (Часть 1, глава 5 «Под порогом»)«Очнись! — Не хочу!Пляша душу испущу!»

28X22 Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10627

14. То же. Набросок. 28X22 Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10628

180



16. Иллюстрация (Часть 1, глава 5 «Под порогом»)«Лежит девицаКак в церкву убранная.Ровно деревцеВ цветенье — срубленное».

28,2X22 Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10624



19. Иллюстрация (Часть 2, глава 1 «Барин»)«Где версты сошлись(Все врозь, одна ввысь) —

Цвет, цвет румянистГорит, уголь-чист!»

28X22 Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10637


21. Иллюстрация (Часть 2, глава 2 «Мрамора»)«Что за свет такой в снегахО двенадцати столбах?Сугроб-белая гора,Прадедова мрамора.По той лестнице — да ввысь:Взглянуть — ноги отнялись!»

27Х21 Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10636

22. Иллюстрация (Часть 2, глава 2 «Мрамора»)«Красное приданое,Щечки бесчувственные,Стан запрокидывает,Ручки выхрустывает».

28Х22 Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10633

23. Иллюстрация (Часть 2, глава 2 «Мрамора»)«Как взстонет тут древо!Как вздрогнет тут дева!»

28,2X21,8 Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10620

24. То же28,2X22,1 Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10622

181




27. Иллюстрация (Часть 2, глава 3 «Сын»)«Живут голубь с горлицей,Живут барин с барыней»

28X22

Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10635

28. То же 28X22 Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10634

29. Иллюстрация (Часть 2, глава 3 «Сын») «У меня ль жена скромна, — С такой не раскутишься!

Ходит в белом, Судит зрело, Хвалит скупо, Глаза тупит».

28X22Справа внизу печатка-монограмма: НГ. (в круге). РС-10630

30. Иллюстрация (Часть 2, глава 5 «Херувимская»)«Как на невестеФата... — Грех тяжек!И лба не крестит!И глаз не кажет!»


31. Иллюстрация (Часть 2, глава 5 «Херувимская»)«Белки — пучат,Перстом — тычут.Тот — по-щучьи,Тот — по-птичьи».


Описание составлено Е.В.Баснер (ГРМ). Ею же подобраны цитаты из поэмы. Текст приводится по кн.: Марина Цветаева. «Молодец». Сказка. Прага, «Пламя», 1924

182


Е.В.БАСНЕР О работе Наталии Гончаровой над поэмой «Молодец»

В 1976 году В.А.Пушкарев, бывший в те годы директором Русского музея, привез из Парижа несколько папок с рисунками Наталии Гончаровой: вдова М.Ф.Ларионова, А.К.Ларионова, бережно сохранявшая все, что принадлежало перу или кисти ее мужа, но с легким сердцем расстававшаяся с произведениями его первой жены и сподвижницы в искусстве, передавала их в дар музею. Это событие значительное и тем более примечательное, что имя Гончаровой тогда еще находилось под идеологическим гнетом, как и имена большинства художников ее круга.

Однако сами рисунки, относившиеся к парижскому периоду творчества Гончаровой, оставляют смешанное, если не сказать резче, впечатление. В них не найти и следа той экспрессии, того полнокровного напора энергии, что отличали почерк Гончаровой в ранние годы, как в живописи, так и в рисунке, независимо от того, в каком стилистическом качестве пробовала себя

эта бесконечно изменчивая по натуре художница. В небольших набросках, варьирующих стилизованные мотивы деревьев, цветов, женских фигур, сквозит никогда прежде не свойственная самому облику этой амазонки русского авангарда (по выражению Бенедикта Лившица) красивость, расслабленность, даже анемичность.

Может быть, именно поэтому среди поступивших в музей рисунков притягивала к себе внимание небольшая папка карандашных эскизов, не только более цельных и завершенных по замыслу, но и более живых, крепких по исполнению. Казалось, что в них парижская Гончарова пыталась вновь осознать и ощутить себя прежней Гончаровой, московской. Для этого, несомненно, должен был возникнуть достаточно сильный побудительный импульс, каким явились для нее, например, «Свадебка» Стравинского или «Сказка о царе Салтане» Пушкина, в работе над которыми сквозь густой налет стилизации все же пробивалась энергия прежней Гончаровой. Таким же импульсом для Гончаровой послужила поэзия Цветаевой.

Имена Марины Цветаевой и Наталии Гончаровой в нашем сознании существуют в едином пространстве литературно-художественных явлений XX века. И дело не только в прослеживающейся сквозь годы перекличке их судеб, «рифме событий». Даже не будь у них общего московского детства в Трехпрудном переулке, не случись знаменательной встречи в Париже — их роднит природа творческого дара: предельное напряжение душевных сил, безудержность, подчас граничащая с надрывом, служение искусству, воспринятое как высший жребий, — и кроме того, черты, которые сразу отметила сама Цветаева: «Много сходства: демократичность, 3/4 чутья, 1/4 знания, основная русскость и созвучие со всем...»1

У Цветаевой впечатления от встречи с Гончаровой вылились как в форму художественную (очерк «Наталья Гончарова»), так и документальную (письма к А.Тесковой). Чем стала эта встреча для Гончаровой, судить труднее: эпистолярное наследие художницы небогато, и поступившие в Русский музей эскизы оказываются едва ли не единственным свидетельством «обратной связи»2. Тем более что перед нами не окончательный макет книги, а предварительные работы, зачастую наброски, в большей мере отражающие процесс восприятия, то, какими глазами читала Гончарова Цветаеву.

В папке тридцать один рисунок: несколько листов, на которых художница варьирует титул будущей книги: «Marina Zvetaeva. Le Gar»

______________ 1 Марина Цветаева. Письма к Анне Тесковой. СПб., 1991, с. 61.2 Возможно, материалы, относящиеся к этой теме, могут быть обнаружены в архиве Ларионова и

Гончаровой, поступившем в Третьяковскую галерею, но он, к сожалению, до сих пор остается недоступным для исследователей.

183


[Иллюстрация] Н.С.Гончарова. Иллюстрация к поэме «Молодец». 1929 (№ 13)

(в написании французского слова «gars» Гончарова допустила ошибку), и иллюстрации, подтверждающие, что перед нами эскизы оформления поэмы «Молодец»1.

Сразу бросается в глаза и даже, можно сказать, обескураживает то, что Гончарова, подыскивая образный (хотя и чисто шрифтовой) аналог заголовку, меняя расположение строк и размеры букв, не пыталась выйти за пределы усредненной позднеавангардной европейской графической лексики. И так же сухо и аскетично, как титул, решены художницей первые страницы с текстовой разбивкой (заметим, что работала она с русским текстом).

Лишь на одном из листов среди жестких, равнонаправленных элементов орнамента вдруг появляется россыпь мелких цветочков. Сперва это может даже показаться бессознательной игрой карандаша (так, отвлекшись, рисуют узоры на деловых бумагах). На самом же деле Гончарова —

может быть, отчасти и машинально — воспроизводит здесь один из постоянных мотивов своей живописи: некую неодушевленную, чаще геометри-

____________1 Пользуюсь случаем выразить признательность И.В. Кудровой за помощь в атрибуции рисунков и

работе над темой.

184


зованную форму, неожиданно прорастающую живым цветущим побегом. Конечно, здесь можно было бы искать отголоски одной из лирических тем «Молодца» (мертвая Маруся, возвращающаяся к жизни цветком), но сама Гончарова вряд ли задумывалась над этим.

Оформление текста покажется тем более скудным, если вспомнить, с каким вдохновением и изобретательностью в начале 1910-х колдовала Гончарова над стихами Хлебникова и Крученых, создавая удивительные «самописные» книжки. Странно, что взвихренная поэтика «Молодца», его сложнейший ритмический рисунок, то дробный, то хлесткий, то чеканный, то срывающийся, его горячая страстность не подсказали Гончаровой, создателю «Игры в аду» и «Пустынников», более насыщенных по драматизму и созвучных стихам по стилистике решений.

Уже беглый просмотр иллюстраций убеждает в том, что внимание Гончаровой было сконцентрировано на чисто событийной канве поэмы. Повествовательности, умерившей «живой огонь» (слова Цветаевой) «Молодца», вторила манера рисования добротная, с обычной уже для работ Гончаровой этого времени долей стилизации в русском духе.

Всю демоническую линию — линию Молодца — почти полностью Гончарова игнорирует. «Почти» — потому что его образ возникает единственный раз в иллюстрации, в основу которой лег лейтмотив первой части поэмы — пляска. Уже в подготовительном наброске (кстати, одном из удачных, быть может, именно в силу его незавершенности, — живом, экспрессивном) художник схватывает главное — «нечеловеческие» — его черты: инфернальный блеск глаз и оскал. В обоих вариантах этой иллюстрации Молодец, несомненно, выразительней безлико красивой, глянцевой Маруси. Но именно этому женскому образу отдает предпочтение Гончарова в своих рисунках, тем самым окончательно сглаживая драматизм поэмы.

Отказавшись от поисков внутреннего сопряжения со стихами, но желая тем не менее подчеркнуть привязанность иллюстраций к тексту, Гончарова воспользовалась нехитрым и безотказным приемом, рассчитанным на эффект «узнавания»: отталкиваться от конкретной детали, выделенной и в тексте поэмы и потому служащей своего рода «мостиком», отсылкой к стихам. В рисунке, изображающем пляску, например, не случайно так старательно очерчены половицы. Это не только вносит ритмический акцент в композицию, но и «вклинивает» иллюстрацию в текст поэмы: «Дрожи, доски! /Ходи, трёски!/ Покоробиться вам нонь!/ Под тем — доски, / Под тем — доски, / А под молодцем — огонь!»

Тот же принцип заложен в двух листах, иллюстрирующих начало второй части поэмы: скачет на тройке молодой барин и замечает у развилки дорог цветочек. Всего две строки «Где версты сошлись/ Все врозь, одна ввысь...» подсказывают Гончаровой изобразить поле, дорогу, тройку с высоты птичьего полета, и пространство, увиденное сверху, пересеченное крестом дорог, словно распахивается вширь и вдаль, создавая иллюзию необозримой снежной равнины.

Лист, изображающий дом Барина («Мрамора»), оставляет впечатление монументальности, которую Гончарова могла достичь даже в небольших по формату рисунках. Облик таинственного и сказочного дворца-крепости, обиталища, опять почти дословно воспроизводит первые строфы главы. Вместе с тем эта композиция, выразительная и запоминающаяся сама по себе (здесь есть явная перекличка с театрально-декорационными произведениями Гончаровой) в том общем событийно-повествовательном движении, которое разворачивает Гончарова от иллюстрации к иллюстрации, воспринимается остановкой, цезурой перед кульминационной сменой. Ею, по замыслу Гончаровой, становится момент превращения цветка в девушку.

Именно в этой работе художница словно возвращает себе то под-

185


[Иллюстрация] Н.С.Гончарова. Иллюстрации к поэме «Молодец». 1929 (№№ 19, 21)

линное качество выдающегося рисовальщика, которое заставляет вспомнить, что Гончарова — автор альбома «Война», поразительного произведения графического искусства. В рисунке, изображающем Барина, пытающегося удержать девушку-деревце («Держит / бугром — Жилы! / — Ни в жысть!»), мы узнаем Гончарову темпераментную, ищущую — контрастов, экспрессии, динамики. Движение, передающее напор и сопротивление, органично схвачено упругой, напряженной как нерв линией: четко рассчитано соотношение черного и белого (что не часто дано постичь природному живописцу, каким была Гончарова) — и возникает ощущение мощного натиска энергии, которого так явно не хватает другим иллюстрациям. Рядом с этим рисунком опять кажутся банальными и холодными сцены семейной идиллии для главы «Сын».

Из последней главы («Херувимская»), которая у Цветаевой является кульминацией душевной драмы, трагического соития — «нераздельного и неслиянного» — светлой и темной стихий, Гончарова выбирает самый несложный по сюжету момент: Барин вводит в церковь свою некрещеную жену с ребеночком на руках под злобное перешептывание присутствующих. Один и то же момент действия художница предлагает в двух ракурсах, изображая сперва супружескую чету с младенцем, за котором едва намечены отвратительные рожи, а на следующей иллюстрации — ме-

186


[Иллюстрация]

няя планы и рисуя крупно всю эту нелюдь, нечисть, напоминающую персонажей Босха. Таким образом, коллизия мучительного сопряжения чистоты и греховности, внутренней сердечной боли и борьбы, на которой Цветаева строит финал поэмы, подменяется незамысловатой персонификацией добра и зла.

Возможно, в окончательном варианте оформления поэмы, который не дошел до нас, какие-то эпизоды выпали или добавились. Но вряд ли это могло нарушить тот принцип, которого придерживалась Гончарова в своей работе.

Благодаря письмам Цветаевой к Тесковой, история совместной работы над «Молодцем» (Гончарова работала над иллюстрациями, Цветаева — над французским переводом) может быть восстановлена поэтапно, и, главное, можно проследить эволюцию настроений автора поэмы: от восторга перед художницей и надежд, на нее возлагаемых («Пишу большую не-статью о Н.Гончаровой, лучшей русской художнице, а м. б. и художнике. <...> Никогда не встречала такого огромного я среди художников!..»)1, через неопределенность ожиданий (пока книга предлагалась издительствам) — к горечи неудач («С французским Молодцем пока ни-

_____________ 1 М.Цветаева. Письма к Тесковой, с.61.

187


чего не вышло. Издательский кризис. <...> И иллюстрации Гончаровой (очень здесь известной) не

помогли»1), к разочарованию («Гончарова. С Гончаровой дружила, пока я о ней писала. Кончила — ни одного письма от нее за два года, ни одного оклика, точно меня на свете нет. Если виделись — по моей воле. Своя жизнь, свои навыки, я недостаточно глубоко врезалась, нужной не стала. Сразу заросло»2).

Насколько справедливым было это горькое признание Цветаевой? И почему «Молодцу» не суждено было стать тем, чего можно было бы ожидать от творческого содружества таких замечательных мастеров? Оттого ли, что, не желая или не будучи уже в силах разделить исступленную страстность цветаевской поэзии, вторить ей, Гончарова стала просто параллельно создавать своего «Молодца» — спокойную, непритязательную сказку, где добро всегда только добро, где Маруся — не страдалица, обрекшая на смерть брата и мать, а нежная и чистая красавица; где девушка, возникшая из цветка, — не мятущаяся неупокоенная марусина душа, а чудесная восточная одалиска, не случайно вызывающая в памяти Шехеразаду из гончаровского же «Золотого петушка»?

Мятежная стихия поэмы Цветаевой оказалась вне пределов оформительских задач. Пыталась ли Гончарова сознательно смягчить бунтарский характер «Молодца», имея в виду перспективу его восприятия французским читателем? Или же, поскольку сложно (если вообще возможно!) найти в изобразительной области что-либо тождественное поэтике Цветаевой, решила остановиться на традиционном иллюстрировании отдельных сцен, наиболее ясных по логике поведения действующих лиц, предпочтя, таким образом, проверенный, заведомо стабильный результат экспериментированию с текстом, которое, возможно, закончилось бы безуспешно? Не была ли неудача «Молодца» предрешена самодостаточностью каждой из его создательниц? (Напомним цитированное выше письмо к Тесковой: «Я ее пишу (NB! как художник, именно портрет!), а она пишет иллюстрации к моему „Молодцу”. Но ни я, ни она не показываем» 3.) Или же все дело в том, что их встреча произошла слишком поздно и — в Париже?

Все эти вопросы остаются, и история работы Гончаровой и Цветаевой над «Молодцем» перерастает в извечную проблему дружбы-вражды, тяготения-отторжения, сотворчества-соперничества двух равновеликих мастеров.

И.Л.ЛевинПариж. 1922 Бумага, тушь, 32,8Х25,2 ГЛМ, КП 54718

Париж. 1928 Бумага, тушь, 25,6X38,2 ГЛМ, КП 54718/21

Е.П.Левина-Розенгольц Смерч в степи. 1960-е Бумага, акварель, белила, 51,2X66,0 ГМИИ, инв. № 21030

М.М.НахманПейзаж в Коктебеле. 1910-е Бумага, акварель, лак, 22,2X30,3 (в свету) Собств. А.А.Саакянц, Москва____________ 1 М.Цветаева. Письма к Тесковой, с. 74.2 Там же, с. 75.3 Там же, с. 61.

188


Л.О.Пастернак Москва. Почтамт. 1910Бумага, итал. карандаш, цв. карандаш, 34,8X26,2 ГЛМ, КП 49543

К.С.Петров-ВодкинИгра на пляже. Франция. 1924 Бумага, черная акварель, 25,6Х33,4 ГМИИ, Р-19432

На веранде. 1925Бумага, китайская тушь, кисть, 25,4X32,8 ГМИИ, Р-8312

Р.Р.ФалькУлица старой Москвы. Лавра. 1921 Бумага, уголь, 17,5X17,5 ГЛМ, КП 48660

Тиражная графика

Е.И.ГейтманАлександр Пушкин. 1822 Гравюра на меди, пунктир, 19,5X14,5 ГМИИ, ГР-64976

Н.С.ГончароваМистические образы войны. 1914Серия литографий, 32,3X24,0ГЛМ, КП 10423/2, 3, 4, 10, 13, 14, 15

М.С.КарасикМ.Цветаева. Федра. 1991Литографированная книжка, 8 с. 23.9Х 13,8 + обл.М.Цветаева. Сивилла. 1991Литографированная книжка, 10 с. 23,7 X 13,8 + обл. + общаядля обеих книг обложка, 23,8X54,7

Собств. автора, Санкт-Петербург

Е.С.КругликоваПариж. Улица Буасонад. 1910 Монотипия, 27,3X32

ГМИИ, инв. № 8868 Гурзуф. Спуск к морю. 1933 Акватинта, офорт, 21,3X15,9

ГМИИ, инв. № 105124

В.В.МатэКсилография с картины А.И.Иванова «Явление Христа народу». 1890-еФрагмент. 12Х10,5ГМИИ, инв. № 112649

189


Д.И.МитрохинТолпа. 1926 Ксилография, 7,3X8,8

ГМИИ, инв. № 70718

Деревянный дом. 1928Ксилография, 7,2X8,8

ГМИИ, инв. № 70733

Цветы. 1934Цветная ксилография, 6,5Х10

ГМИИ, инв. № 119094

Автопортрет у книжных полок. 1934 Ксилография, раскраска, 7,5X10

ГМИИ, инв. № 119100

Лодка. 1937Резцовая гравюра, 15,5Х12,0

ГМИИ, инв. № 119088

Дождь. 1937Резцовая гравюра, 9,5X12,5

ГМИИ, инв. № 119087

День Авиации. 1939 Резцовая гравюра, раскраска, 15,1X9,6

ГМИИ, инв. № 119327

Неизвестный художникЛитография с картины А.А.Наумова «Дуэль Пушкина с Дантесом». 1887 29Х44,5

ГМИИ, инв. № 3/9077

Г.Доре (G.Doré)Гравюры на дереве с его рисунков в книгах:Данте Алигьери. Божественная комедия. Ад. СПб., изд. М.О.Вольфа, 1850 (иллюстрации)ГМИИ, ГК-1015Le Purgatoire et le Paradis de Dante Alighieri. Paris, L.Hachette MDCCCLXIII (иллюстрации)ГМИИ, ГК-530

Репродукции с произведений, упоминавшихся М.И.ЦветаевойСлепок «Менады» Скопаса (IV в до н. э. )ГМИИ

Макеты комнат сестер Цветаевых в доме в Трехпрудном переулке (конец 1900-х — начало 1910-х гг.)

Худ. Л.М.Борисова, 1980—1988

ГЛМ

Скульптура

П.И.БондаренкоПортрет М.Цветаевой. Ок. 1970Дерево, 83Х66Х48Омский областной музей изобразительных искусств, инв. № С 166, КП 5032

190

ПРИЛОЖЕНИЯ К КАТАЛОГУ

Е.Б.КОРКИНА Семья Дурново-Эфрон

Материалы настоящего раздела составлены из сохранившихся документов членов семьи Дурново-Эфрон, с которой породнилась Цветаева, выйдя в 1912 г. замуж за С.Я.Эфрона.

Мать семейства Елизавета Петровна Дурново-Эфрон (1855—1910) была дочерью гвардейского штаб-ротмистра Петра Аполлоновича Дурново и Елизаветы Никаноровны Посылиной, купеческого звания. Получившая домашнее воспитание, Елизавета Петровна добилась разрешения отца поступить на Высшие женские курсы, где она сблизилась с молодыми людьми «передовых взглядов» и вскоре стала членом партии «Народная Воля». В этих кругах Елизавета Петровна встретила человека, которого полюбила на всю жизнь, это был Григорий Преображенский. Е.П.Дурново выполняла различные конспиративные задания партии, во время одного из них — перевозки в Петербург печатного станка — была выдана провокаторшей А.Е.Серебряковой, арестована и заключена в Петропавловскую крепость. Благодаря хлопотам П.А.Дурново, добившегося освобождения дочери под крупный залог, Елизавета Петровна смогла покинуть Россию и поселиться в Женеве. В Россию она вернулась лишь через несколько лет уже женой Я.К.Эфрона и матерью троих детей.

Яков Константинович Эфрон (1854—1909) родился в большой еврейской семье в Ковно, его отец был строительным подрядчиком. Четыре брата Эфрон (Николай, Григорий, Савелий и Яков) своим трудом выходили в люди. Николай стал фармацевтом, имел аптеку в Москве, у Красных ворот. Савелий — известным журналистом и драматургом (под псевдонимом — Литвин). Яков поступил в Московский университет, на физико-математическое отделение. В годы студенчества стал членом партии «Народная Воля». На сходке в Петровском-Разумовском познакомился с Е.П.Дурново. Я.К.Эфрон был активным участником конспиративной партийной работы, он был одним из исполнителей казни по приговору партии провокатора Розенкранца. Это убийство отяготило его совесть и заставило впоследствии отойти от революционной деятельности. Я.К.Эфрон принимал участие в организации побега Григория Преображенского из ссылки за границу, не увенчавшегося успехом.

В 1885 г. Я.К.Эфрон принял лютеранское вероисповедание, чтобы иметь возможность жениться на Е.П.Дурново. Их брак был заключен в Марселе. С тех пор Я.К.Эфрон полностью посвятил себя семье и детям, которых было восемь человек.

Е.П.Дурново-Эфрон, вырастив детей (трое умерли в раннем детстве), снова отдалась революционной деятельности. В 1905 г. она вступила в партию эсеров-максималистов, на собрании которой и была арестована летом 1906 г. На даче Эфронов в Быкове был произведен обыск, обнаружен склад оружия, и Елизавета Петровна была заключена в тюрьму, ей грозила каторга. Старший сын Петр (1883—1914), тоже член партии эсеров-максималистов, был арестован на юге России, бежал, нелегально жил в Москве, навещая мать в Бутырской тюрьме. Анна и Вера и даже 12-летний Сергей тоже были вовлечены в конспиративную работу.

Около года Елизавета Петровна провела в Бутырской тюрьме, пока семье не удалось

добиться медицинского освидетельствования ее и освобождения под залог на поруки семье до суда. После этого по чужим

[191]


[Фотография] Е.П.Дурново-Эфрон с детьми. Москва. Конец 1900-х. (Публикуется впервые)

документам она с младшим сыном уехала в свою вторую и последнюю эмиграцию. Летом 1908 г. семья Эфронов в последний раз собралась в полном составе. В следующем году умер Я.К.Эфрон, а в 1910 г. трагически оборвалась жизнь Елизаветы Петровны и Константина — оба покончили с собой в Париже. В 1914 г. умер в Москве от туберкулеза Петр.

В судьбе Сергея Яковлевича Эфрона отозвались трагические повороты жизни его родителей.

Забота о могиле Якова Константиновича, Елизаветы Петровны и Константина Эфронов на Монпарнасском кладбище в Париже была последним личным делом Цветаевой перед отъездом в СССР. Она заплатила вперед за место, поставила надгробие и заказала плиту с именами покойных. Надгробие простояло до 1982 г., когда кончился срок оплаты.

Последний Эфрон — сын Цветаевой и С.Я.Эфрона Георгий Сергеевич, Мур (1925—1944). Его рисунки и писательские опыты, свидетельствующие о богатой одаренности юноши, погибшего на Белорусском фронте летом 1944 г., заключают публикуемые в этом отделе материалы.

ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА ДУРНОВО

Рукописи

Сочинение. (О необходимости выбора при чтении книг). 5 мая 1867Автограф черными чернилами, 3 двойных лл., сшитых в тетрадь. 26,3X21,5Проселочная дорога. [Рассказ]. 1890-е —1900-еАвтограф черными чернилами, 6 лл., 29,7X19,4Ваня в музее Гревен в Париже. [Рассказ]. 1890-е — 1900-еАвтограф фиолетовыми и черными чернилами, 23 лл., 22,2Х16,9

192

Приложения к каталогу

В конце текста: «Коте» [Константину Яковлевичу Эфрону]Паразит. С немецкого. 1890-е — 1900-еАвтограф черными чернилами, 4 лл., 29,7X19,3 ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 324

Изобразительные материалы

Озеро в горах Холст, масло, 31,4X21,0На подрамнике: «Пейзаж написан моей бабушкой Е.П.Дурново. Подарен мне ее дочерью

Е.Я.Эфрон в 60-е годы. А.Эфрон, май 1973» Собств. А.А.Саакянц, Москва

Альбом с портретными и пейзажными зарисовками. 1881—1905Бумага, карандаш, уголь, перо, коричневая тушь, акварель, белила, 26 лл., с рисунками.

11,8X19,2ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 211

Портретный набросок сына Константина. 1900-е Бумага, карандаш, 14,4Х10,3ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 221, л. 38

Декоративные изображения жука, птички и цветочной гирлянды с вензелем «AEJ»На листах бумаги для писем (в верхней части листов).3 двойных лл. клетчатой бумаги, акварель, гуашь, бронза, лак, 13,2X9,9; 12,6X9,9; 12,5X9,8ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 221, лл. 47—49

Письма

Е.П.Дурново — Я.К.Эфрону 8 августа 1906 [по почт. штемпелю] Автограф черными чернилами, 4 лл., в виде книжечки, 12,1X8,0 На всех страницах штампы о просмотре тюремной цензурой ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 327

Е.П.Дурново — Я.К.Эфрону. [1906] Автограф черными чернилами, 2 лл., 21,0X13,2На последнем листе отметка о просмотре цензора Бутырской тюрьмы ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 327

Е.П.Дурново — С.Я.Эфрону. [Париж, 1909]Автограф черными чернилами на почтовой открытке, 1 л., 13,6X8,8, на обороте фото

зимнего леса и рукой Е.П.Дурново в нижнем правом углу: Севр близ Парижа, мост «Женщины без головы».

ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 327

Е.П.Дурново — С.Я.Эфрону. [Франция, 1909] Автограф черными чернилами, 2 лл., 17,5X11,0 ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 327

Я.К.Эфрон — семье. Сумы, 19 сентября 1899 Автограф черными чернилами, 3 лл., 21,8X13,9ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 334, лл. 1—3

Я.К.Эфрон — Е.II.Дурново (Эфрон). 18 августа 1906 [по почт. штемпелю]Адресовано: «Елизавете Петровне Эфрон. Московско-Казанской ж.д. ст. Быково».

193


[Фотография] Е.П.Дурново-Эфрон. Москва. 1870-с. (Публикуется впервые)

Автограф черными чернилами на почтовой открытке, 1 л., 8,7X13,5, на обороте — вид поселка Лозовая

ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 334, л. 4

П.А.Кропоткин — Е.П.Дурново. Viola, Muswell Hill Road, London N. 28 ноября 1908Автограф черными чернилами, двойной л., 17,6X11,2 ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 329, л. 1

П.А.Кропоткин — Е.П.Дурново. Viola, Muswell Hill Road, London N. 7 декабря 1908Автограф черными чернилами, 1 л., 20,0Х12,5 ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 329, л. 2

194


Документы

[Диплом] о пожаловании П.А.Дурново чина штабс-ротмистра. Санкт-Петербург, 17 мая 1843

Печатный бланк, черные чернила, слева остаток сургучной печати, 1 л., 22,6X33,3ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 322, л. 1

Свидетельство о рождении Е.П.ДурновоВыдано 27 февраля 1885Черные чернила, двойной л., 25,7X22,3ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 336, л. 1

Выпись из метрической книги, часть первая, о родившихся за 1885 год, выданная причтом Московской Спиридоновской за Никитскими воротами церкви. 24 октября 1902

(О рождении Е.П.Дурново)На бланке, черные чернила, двойной л., 22,5X18,2 ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 336, лл. 2—3

Свидетельство о браке Я.К.Эфрона и Е.П.Дурново. Марсель, 8 июня 1885 г. н. ст.Черные чернила, фр. яз., двойной л., 26,1X19,8Перевод этого акта на русский язык, Вильно, 1888Черные чернила, двойной л., 35,3Х21,8ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 337, лл. 1— 4

ПЕТР ЯКОВЛЕВИЧ ЭФРОН

Афиши Русского театра в Давосе

Романтики. Комедия Э.Ростана в переводе Щепкиной-Куперник. 26 октября 1912 г. (С участием П.Я.Эфрона)

49,4X32,1ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 357

Дядя Ваня. Пьеса А.П.Чехова. 16 ноября 1912 г. (С участием П.Я.Эфрона) 40,6X64,6ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 357

Вечер чествования памяти Н.А.Некрасова по случаю 35-летия со дня смерти. 15 января 1913 г. (С участием П.Я.Эфрона)

49,4X32,2ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 357

Документы

Аттестат об окончании П.Я.Эфроном Комисаровского Технического Училища в Москве. 30 мая 1904 г.

На бланке, заполнен черными чернилами, заверен подписями директора, инспектора и учителей и печатью, 2 лл., 35,0Х22,0.

На втором листе: отметка об обучении П.Я.Эфрона в Императорском Московском Техническом училище с сентября 1905 по декабрь 1907 г., 12 августа 1908 г.; отметка и штамп Управления пристава 2-го участка Хамовнической части о выдаче П.Я.Эфрону вида на жительство 5 сентября 1913 г.

ЦГАЛИ. ф 2962, оп. 1, ед, хр. 356

195


Свидетельство, выданное Подольским Городским Общественным управлением П.Я.Эфрону в том, что со стороны этого Управления на поступление П.Я.Эфрона в Императорское Московское Техническое Училище препятствий не встречается. 3 августа 1905 г.

Рукописное, черные чернила, на бланке Управления, 2 лл , 35,5X22,1 ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 356

Счет клиники др. О.Г. фон Шимана в Москве за г-на П.Я Эфрона. 7 августа 1914 г.На бланке клиники, черные чернила, I л., 22,7X17,3 ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 356

Лечебница О.Г. фон Шимана. Москва, 1910-е Фото, 8,5X13,4ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 313, л. 1В этой лечебнице последние месяцы своей жизни находился П.Я.Эфрон

ГЕОРГИЙ СЕРГЕЕВИЧ ЭФРОН (МУР)

Рукописи

В полдень. Рассказ à la manière de Хемингуэй. 4.1.1944 Автограф черными чернилами, на бланке YMCA, 1 л., 22,6Х15,2 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 284, л. 11

Перевод первых трех глав романа Ж.Сименона «Три преступления моих друзей». [1944]Автограф простым, синим и красным карандашами и черными чернилами, 28 лл.,

22,0X14,3; 19,8X14,2; 21,8X17,1ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 283

Конспекты лекций на первом курсе Литинститута, 1944:1. Записки по истории ВКП(б)Автограф черными и синими чернилами, синим карандашом, 6 лл., 22,0X17,52. Краткий конспект по языкознаниюАвтограф черными, зелеными и синими чернилами, красным карандашом, 35 лл., 25,5X17,83. История Древней Греции. Краткий конспектАвтограф черными, синими и фиолетовыми чернилами, синим и красным карандашами, 12

лл., 21,8X17,3

4. Краткий конспект по истории Древнего РимаАвтограф черными чернилами и синим карандашом, 5 лл., 21,6X17,6 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 285

Рисунки

Призраки большого города. 1941 Бумага, тушь, перо, размывка, 26,2Х18,1В правом нижнем углу: «Г.Эфрон 41»; название — рукой А.С.Эфрон ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 290, л. 5

Мужчина в шляпе. 1941Бумага, тушь, перо, размывка, 28,1Х20,0В правом нижнем углу: «Г.Эфрон 41»ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 290, л. 4

196


[Иллюстрация] Е.П.Дурново-Эфрон. Озеро в горах. Этюд. (Публикуется впервые)

Письма

Г.С.Эфрон — Е.Я.Эфрон и З.М.Ширкевич. Западный фронт Автограф карандашом, 1 л., сложен треугольником «4/VII—44 г. Дорогие Лиля и Зина! Довольно давно Вам не писал; это объясняется тем,

что в последнее время мы только и делаем, что движемся, движемся, движемся, почти безостановочно идем на запад: за два дня мы прошли свыше 130 км (пешком)! И на привалах лишь спишь, чтобы смочь итти дальше. Теперь вот уже некоторое время, как я веду жизнь простого солдата, разделяя все ее тяготы и трудности. История повторяется: и Ж.Ромэн, и Дюамель и Селин тоже были простыми солдатами, и это меня подбодряет! Мы теперь идем по территории, находящейся за пределами нашей старой границы; немцы поспешно отступают, бомбят наступающие части, но безуспешно; т. к. движение вперед продолжается. Население относится радушно; народ симпатичный, вежливый; разорение их не особенно коснулось, т. к. немцев здесь было довольно мало, а крестьяне — народ хитрый и многое припрятали, а скот держали в лесах. Итак, пока мы не догнали бегущих немцев, все же надо предполагать, что они где-нибудь да сосредоточатся, и тогда разгорятся бои. Пейзаж здесь замечательный, и воздух совсем иной, но всего этого не замечаешь из-за быстроты марша и тяжести поклажи. Жалко, что я не был в Москве на юбилеях Римского-Корсакова и Чехова!

Пишите! Привет. Преданный Вам МУР».ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 158Публикуется впервые.Е.Я.Эфрон — о ней см. кат. № 77.Зинаида Митрофановна Ширкевич (1888 – 1977), близкая подруга Е.Я.Эфрон, жившая с

ней многие годы.

197


[Фотография]

Е.П.Дурново-Эфрон. Москва. Конец 1890-х. (Публикуется впервые)

Документы

Удостоверение, выданное Г.С.Эфрону о направлении его по решению Совета семей эвакуированных московских писателей на постоянное жительство в Москву. Подписано: член президиума ССП Ник.Асеев, секретарь Совета эвакуированных ССП Л. Маяковская. 9.IX.1941

Машинопись, 1 л., 29,3Х20,2ЦГЛЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 292

Заявления Г.С.Эфрона директору пионерского лагеря Литфонда в Чистополе Хохлову о принятии его в лагерь согласно распоряжения Литфонда и

198


[Фотография] Я.К.Эфрон с сыном Сергеем. Москва. 1907. (Публикуется впервые)

о ходатайстве перед Правлением Литфонда об оказании ему материальной помощи ввиду смерти его матери. 11.IX.1941

Автограф синими чернилами, 2 лл., 17,8Х12,8ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 293, лл. 1, 2

Справка, выданная Г.С.Эфрону в том, что он эвакуируется Союзом Советских Писателей СССР. 10 октября 1941

Машинопись, на бланке Правления ССП СССР, 1 л., 21,2Х14,4ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 294

Увольнительная записка, выданная Г.С.Эфрону Военным Комиссариатом

199


[Фотография] П.Я.Эфрон. 1900-е. (Публикуется впервые)

Краснопресненского р-на г. Москвы до 15 октября 1943 г. для устройства личных дел. 11.Х. 1943Фиолетовые чернила, на бланке Райвоенкомата г. Москвы, 1 л., 12,9X17,5 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 296.

Справки Гос. метизного завода «Пролетарский труд», выданные Г.С.Эфрону в том, что он работает комендантом общежития этого завода, для предоставления в Военкомат и милицию. 20.XII. 1943 г.

Фиолетовые чернила, на бланках завода, 2 лл., 14,8X16,6 ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 298

Заявление начальника Главного управления учебных заведений Правления ССП СССР П.Скосырева Военному Коменданту Советского р-на г. Москвы об освобождении студента I курса Литинститута от призыва по мобилизации в промышленность. [Конец 1943]

Автограф синими чернилами, черновик, 1 л., 21,1Х15,5

ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 297

200


[Фотография]Афиша Русского театра в Давосе. 1912

Билет на пользование читальным залом Государственной центральной библиотеки иностранной литературы, выданный Г.С.Эфрону на 1943 г.

На бланке, 2 лл., 6,8X4,8ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 295

Иконография

В.РавичПортретный набросок Я.К.Эфрона в шезлонге. 1908Бумага, карандаш, 18,0X12,4Слева внизу: «V.Ravitch 1908. Siez»ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 221, л. 1 Вера Равич — жена П.Я.Эфрона


Е.П.Дурново. Начало 1870-х8,6Х5,6ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 250, л. 33

Е.П.Дурново в шинели [1870-е]8,7Х5,5ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 250, л. 24

201


Е.П.Дурново. Москва, конец 1890-х 9,1X6,1ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 250, л. 25

Е.П.Дурново со старшими детьми Анной, Елизаветой и Петром. Москва, март 188813,7X9,5ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 251, л. 3

Е.П.Дурново с детьми Елизаветой, Анной, Сергеем, Константином, Петром и Верой в их московской квартире. На стене фотография сына Глеба, умершего в детстве. Конец 1890-х

12,8X17,6ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 251, л. 11

Е.П.Дурново с младшим сыном Константином. [Швейцария], конец 1900-х 6,5Х11,2ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 251, л. 23

Я.К.Эфрон с сыном Сергеем. [1907] 6,2X4,8ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 306, л. 1

Я.К.Эфрон и Е.П.Дурново с детьми Анной, Елизаветой, Петром и Сергеем.Середина 1900-х12,9X18,0ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 251, л. 12

Надгробие Я.К., Е.П. и К.Я.Эфронов на Монпарнасском кладбище в Париже. (Установлено М.И.Цветаевой в 1938 г. перед отъездом в СССР)

Фото М.И.Цветаевой, 13,5Х8,6На обороте рукой Цветаевой: «2 novembre, Jour des Morts — 1938. Cimetiere Montparnasse».ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 52, л. 1

П.Я.Эфрон — гимназист. Конец 1890-х 9,0X6,0На обороте паспарту рукой П.Я.Эфрона черными чернилами: «Многострадальной

учительнице от мучителя ученика. Петр». ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 302, л. 5

П.Я.Эфрон. Начало 1900-х 14,5X10,1ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 302, л. 6

П.Я.Эфрон. 1900-е 27,8X19,6ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 302, л. 23

П.Я.Эфрон. Начало 1910-х 26,5X22,6ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 302, л. 8

П.Я.Эфрон8,6Х5,5ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 302, л. 16

202


Г.С.Эфрон. Чистополь, 11 сентября 1941 11,5X8,5ЦГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 302, л. 2

П.А.Кропоткин. 1906 15,4X11,9В левом нижнем углу рукой П.А.Кропоткина черными чернилами: «П.Кропоткин, 1906»ЦГАЛИ, ф. 2962, оп. 1, ед. хр. 265, л. 5Была подарена П.А.Кропоткиным Е.П.Дурново

Мемориальные вещи

Блюдо. Россия, вторая половина XIX в. Серебро, золочение, чернь, резьба, д. 30,8Надпись на дне: «Г.Мировому Посреднику Петру Аполлоновичу Дурново. От благодарных

крестьян Богословской волости». ЦГАЛИ, ф. 2962

Е.Б.КОРКИНАМатериалы к истории русской эмиграции

Материалы данного раздела состоят, в основной своей части, из документов Русского культурно-исторического музея в Праге-Збраславе, ныне хранящихся в ЦГАЛИ.

Этот первый в Европе русский музей открылся в 1935 г. В состав Музейной Комиссии входили профессора и преподаватели Русского Народного Университета в Праге В.А.Брандт, Б.Н.Лосский, М.М.Новиков, Н.Л.Окунев, П.А.Остроухов, А.Н.Фатеев, М.В.Шахматов и др. Основатель и бессменный заведующий Музея — Валентин Федорович Булгаков (1886 — 1966) — поставил перед собой задачу создать музей по истории русской эмиграции. Благодаря посредничеству д-ра К.Крамаржа Русский культурно-исторический музей получил помещение в историческом Збраславском замке в окрестностях Праги. Президент Чехословацкой республики Т.Г.Масарик оказал ему материальную поддержку. Первые дары поступили от русских художников, ученых и писателей, живущих в Праге. Впоследствии они стали поступать из многих мест русского рассеяния. Весною 1937 г., во время командировки в Париж, В.Ф.Булгакову удалось значительно обогатить коллекции.

Собрание Музея составляло пять отделов: художественный, архитектурный, истории эмиграции, русской старины и библиотеки с отделом автографов и большим собранием фотографий. Художественный отдел обладал ценной коллекцией произведений русских зарубежных художников, в нем были представлены живопись, графика и скульптура 98 авторов, в том числе 15 полотен Н.К.Рериха.

В разделе по истории русской эмиграции находилась серия портретов писателей, ученых и артистов, работы художника Леонида Николаевича Голубева-Багрянородного (1890—1934). Здесь же собраны мемориальные предметы: перья И.А.Бунина, З. Н. Гиппиус, Д.С.Мережковского, Б.К.Зайцева, М.А.Алданова, вещи из театрального реквизита С.М.Лифаря.

В библиотеке Музея было до трех тысяч томов, рукописи, письма писателей, ученых, художников. Здесь же хранились тематические подборки материалов о проведении «Дня Русской культуры»,100-летия со дня гибели Пушкина, сокольских съездов и др.

203


[Иллюстрация] Ж-Кокто. Афиша выставки к 100-летию со дня гибели Пушкина. 1937

В 1937 г. М.И.Цветаева, по просьбе В.Ф.Булгакова, передала для Музея свою ручку-вставочку, серебряное кольцо и журнальные оттиски своих прозаических произведений с рукописными вставками.

Л.Н.Голубев-БагрянородныйПортрет В.Ф.Ходасевича (1885—1939). 1923 Бумага, карандаш, 48,8Х37,8Вверху справа: «Л. Голубев-Багрянородный, 1923 г.»ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 156

Портрет Г.В.Серова (1897—1929). 1923Бумага, карандаш, 50,1X33,2Справа: «Л. Голубев-Багрянородный, 1923 г.»Слева внизу автограф Г. В. Серова «Г. Серов. 1 мая 1923 г. Berlin».ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 156Георгий Валентинович Серов, младший сын В.А.Серова, актер; упоминается в

«Повести о Сонечке» (как третий «Юра»)

204


Портрет В.И.Иванова (1866—1949). 1924Бумага, карандаш, 46,0X38,2Слева внизу: «Л.Голубев-Багрянородный. 1924 г.»Справа в углу автограф Вяч.Иванова черными чернилами: «Берлин, 7.IX. 1924.Только что познакомившись с художником Л.Н.Голубевым-Багрянородным, рад был

служить ему невзначай моделью в последние полчаса перед отъездом в Италию и сим засвидетельствовать мое сочувствие ему и уважение. Вяч. Иванов».

ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 156 Публикуется впервые.

Портрет И.Северянина (1887—1941). 1925 Калька, карандаш, 45,1X36,6Справа вверху: «Л.Голубев-Багрянородный, 1925». Справа внизу автограф И.Северянина черными чернилами: «Люди, уверяющие меня,

что я похож на О. Уайльда, говорят мне дерзость: я очень люблю Уайльда, но с меня достаточно быть похожим на себя. Игорь Северянин. Берлин, 7. V. 1925»

ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 156 Публикуется впервые.

Портрет митрополита Евлогия (1868—1946). 1926Калька, уголь, 48,5X36,5Справа вверху: «Л.Голубев-Багрянородный. Берлин, 1926 г.»Справа внизу автограф митрополита Евлогия черными чернилами: «Блюдите правду

церковную, храните свободу Церкви по Заветам Святейшего Патриарха Тихона. Митрополит Евлогий.

24 авг.Берлин———— 1926»

6 сент.ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 156 Публикуется впервые.

Материалы о чествовании 100-летней годовщины со дня смерти А.С.Пушкина в разных странах русского рассеяния из собрания Русского культурно-исторического музея в Праге (1937 г.)

Программы и анонсы Пушкинских комитетов в Париже, Праге, Белградского отделения Общества Галлиполийцев, Русского национального общества эмигрантов в Японии и др.;

литературных и музыкальных фестивалей и концертов; объявления о выходе в свет произведений А.С.Пушкина и исследований о нем (Берлин,

Париж);фото одного из залов выставки пушкинской эпохи из частных собраний в Париже;афиша «Музыкального вечера, посвященного русским композиторам, вдохновленным

гением Пушкина», Париж, зал Плейель; афиша выставки к 100-летию со дня смерти А.С.Пушкина. Париж, 1937. Организована

С.Лифарем. Оформление афиши Жана Кокто. ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 126, 127, 129, 131

205


[Фотография] Правление Чешско-Русского объединения. Прага. 1925

Материалы о царской семьеиз собр. Русского культурно-исторического музея в Праге

Императрица Александра Федоровна с братом, сестрой — вел. кн. Елизаветой Федоровной, вел. кн. Сергеем Александровичем и вел. кн. Павлом Александровичем. 1896

Фото, 12,4X9,9Николай II и Александра Федоровна с наследником и дочерьми. 1905 Фото, 11,9X8,1ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 40, лл. 18—19, 5—6

Вид центральной части ЕкатеринбургаФото, 6,4X11,8Дом Ипатьева. [1918]Фото, 7,9X11,2ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 43, лл. 20—21


А.А.Брусилов (1853-1926). 1910-еФото, 13,8X10,2

206


[Фотография] Протоиерей о. Сергий Булгаков. Прага. 1922

«Генерал Алексей Алексеевич Брусилов». [1916] Лубок, 23,3X18,5ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 45, лл. 34, 51

Е.Н.Чириков (1864—1932) с дочерью и внучкой. Прага. 1925 19,2X14,7ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 85, л. 23

А.С.Штейгер (1907—1944). 19356,7Х9,4

На обороте — автограф письма В.МорковинуЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 263, л. 37

Русские писатели и ученые в гостях у д-ра К.И.Крамаржа в Праге. [1925]16,5Х22,5ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 89, л. 3

207


[Фотография] А.С.Штейгер. 1935

Правление Союза русских писателей и журналистов в Праге. [1925] 16,5X22,7ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 89, л. 7

Правление Чешско-Русского объединения (Česko-russká jednota) в Праге. [1925]16,9X22,9ЦГАЛИ, ф. 1355,оп. 1, ед. хр. 89, л. 17

Деятели Богословского института в Париже. 1930-е 5,8X8,4ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 271, л. 10

И.А.Бунин (1870—1953). 192527,0X19,0В нижнем правом углу черными чернилами рукой И.А.Бунина: «J.Bunin. 1925»ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 84

С.Н.Булгаков (1871—1944). Прага. 1922 13,8X10,3ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 271, л. 11

Митрополит Евлогий. 1925 13,3X8,5ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 271

С.В.Завадский (1871—1935) 16,5X11,0ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 249, л.5

208


Б.К.Зайцев (1881—1972). 1928 22,2X15,2На паспарту под фото черными чернилами: «От Русских Соколов в Белграде. Октябрь.

1928 г.». По правому, левому и верхнему полям паспарту автографы членов организации. В правом нижнем углу дарственная надпись синими чернилами: «Русскому Культурно-Историческому Музею в Праге. Бор. Зайцев. 23 мая 1937 г. Булонь (s/s)».

ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 84Сокольство — общеславянская организация национального единства. Основана в 1862 г. и

Чехии М.Тыршем и И.Фигнером. Близка к военной организации. Ее девиз: «В мышцах сила, в сердце отвага, в мыслях Родина». В первой трети XX в. была распространена в Югославии, Польше, Болгарии, Америке. Русское Сокольство, объединяющее зарубежную Россию, входило в Федерацию Славянского Сокола. Осенью 1928 г. в Белграде состоялся съезд русских писателей и журналистов; вероятно, тогда и состоялась встреча Б.К.Зайцева с русскими Соколами.

Русская гимназия в Моравской Тшебове. Перед входом в столовую. 1935 8,7X13,7ЦГАЛИ, ф. 1355, оп. 1, ед. хр. 263, л. 50А.С.Эфрон училась и жила в этой гимназии осень — зиму 1923—24 гг.

МАРИЯ БЕЛКИНА«Тарасиздат»

Как мы читали Цветаеву

Принято считать, что слово «самиздат» получило свою прописку в шестидесятых годах. Но я помню, после войны к нам приходил молодой поэт Коля Глазков, он дарил свои книги Тарасенкову. Стихи его тогда не печатали, и он сам их «издавал». Очень маленькие книжицы, в боковом кармане могла уместиться, машинопись, или от руки печатными буквами, и удивительно оформленные — орнамент из чехарды букв, тоже машинопись. «Сам себя издат!» — говорил он. А потом он читал стихи о самиздате. Так что слово это витало в воздухе еще до шестидесятых годов! А что касается смысла, то, мне думается, — все годы существования советской власти существовал и самиздат! В разные годы в разном обличье, только название это ему не присваивалось. Разве стихи Гумилева, Мандельштама, Ходасевича мы не читали в самиздате? А Цветаеву? Это ведь теперь тираж ее книг дошел почти до трех миллионов, да и то не так просто купить! А тогда? Те книги, что были изданы в России до ее отъезда, — библиографическая редкость, а те, что после России — в России, и вовсе их нет. Разве что в собрании Тарасенкова, да еще, может, у кого. А какое богатство хранили ее тетради! И как много еще было в те годы не написано...

Она пишет в каких-то там Мокропсах-Дольних, в Медоне, а мы здесь, в Москве, за железным занавесом, в годы сталинских репрессий, когда беспрестанно что-то запрещается, изымается, — даже вместе с жизнью, — читаем!

Как попадали к нам ее стихи? Привозили, кто мог еще ездить. Заучивали наизусть, прятали листки, целые поэмы засовывали за пазуху, минуя таможенников. Главным адресатом ее был Пастернак, ему она стремилась переслать все, что писала. Но как часто до него доходило не на-

209

Марина Цветаева. Поэт и время [Фотография] Книги «издательства» А.К.Тарасенкова

писанное ее рукой, а переписанное кем-то, подлинник утаивался! Вот тогда, когда появлялось что-то новое, цветаевское, и начиналась круговерть по Москве. Читали друг другу, переписывали, перевирали слова, путались в сложной цветаевской пунктуации. И ходили листки из рук в руки. Ну, а Тарасенков листкам не доверял, листок мог легко затеряться, — он сразу в тетрадь, «Общую», купленную в магазине, а то, обзаведясь хорошей бумагой, сам сшивал, переплетал в ситец. И стояли они на полке, подобие книг, рядом с подлинными книгами Цветаевой. На стихи

Тарасенков не скупился, он охотно переписывал, перестукивал на машинке, переплетал и дарил. «Великое Вам спасибо за этот подарок и за то, что Вы имеете возможность делать такие подарки от щедрот своих...», — писала Панова из Ленинграда. А туда он посылал не только ей — и Берггольц, и Азарову, и другим. А недавно я получила письмо оттуда, из Санкт-Петербурга, от человека, не имеющего никакого отношения к литературе, он писал, что, будучи студентом, в конце пятидесятых годов познакомился с творчеством Цветаевой по тетрадям Тарасенкова!

Цветаеву долго не допускали к российскому читателю, еще и в семидесятых годах книги ее приходилось «пробивать»!.. Тетради Тарасенкова были и в Киеве у поэтов Ушакова, Первомайского, и в Москве у Твардовского, Маршака, у многих, многих других... «Тарасиздат» — говорилось с легкой руки Твардовского.

А Крученых? Его тетради-книжицы — как их назвать? Вот одна, например, стоит у меня на полке: «Неопубликованные письма Цветаевой к Б.Пастернаку. 1925—1926 гг.». И надпись карандашом: «Крученых — А.Тарасенкову и больше никому. 30.ХI.44». Но позволим себе все же усом-

210


ниться в том, чтобы «больше никому»... Он продавал эти тетради музеям, в ЦГАЛИ, коллекционерам, это была одна из статей его дохода. Он бедствовал. Когда Аля, Ариадна Эфрон, узнала об этих письмах, как разгневалась она и на того, кто продавал, и на того, кто покупал!.. И, конечно, была права. Но не выпроси тогда Крученых эти письма у Бориса Леонидовича, не перепиши он их — они бы канули в вечность, как и другие, пропали бы... А тетрадь с переводами Цветаевой Лермонтова, двенадцати стихотворений на французский язык, над которыми она работала в Болшево, в то страшное для нее лето 1939 года. Ариадна в книге переводов «Просто сердце», в комментариях, поминает только о трех стихотворениях, других в тетради Марины Ивановны не обнаружила. Видно, были вырваны. Кем, когда? Как попали в руки Крученых? Кому он их продавал по листку? Увы, до сей поры всех обнаружить еще не удалось. Только вот эта машинописная его серо-голубая книжица: «Встречи с Мариной Цветаевой. Переводы двенадцати стихотворений Лермонтова на французский язык». Есть и еще такая же книжица — «Чудо с лошадьми», и еще... И помечены они 1944 годом. Так что же это, как не самиздат?!

Когда Марина Ивановна летом 1940 пришла к нам на Конюшки, ее стихи, как на параде, выстроились на полке в шкапу — книги, ситцевые тетради! И может, как раз эти тетради сыграли свою роль в том, что она именно Тарасенкову отдала на хранение ту часть своего архива, который считала наиболее ценным. (Держать у себя она боялась, боялась ареста, и у родственников было рискованно. Нужно было какое-то нейтральное место!) Она ведь тоже, как и Тарасенков, не доверяла отдельным листкам, а только тетрадям — черновым, беловым. «Тетрадь вернее сбережет!» — сказала она однажды.

Эти ситцевые тетради она с интересом разглядывала, и бывало, сама брала их с полки, листала. После ее гибели их прибавилось совсем немного. В одной есть запись Тарасенкова: «В 1955—56 гг. (он умер к феврале 1956) Ариадна Сергеевна Эфрон перебелила ряд стихотворных тетрадей матери. Это — выписки из этих тетрадей». Другую — там, где проза, выдержки из журнала «Воля России» — их прислал из Бреслау Б.Шиперович в 1945.

А среди тех, что были уже при Марине Ивановне, что велись задолго до ее появления, есть одна — особо ценная! В ней на полях она оставила столько замечаний, пояснений и о «Поэме Воздуха» написала, что доселе было неведомо!

Но у тетрадей, увы, оказалось, есть столь же странное свойство, как и у писем, — блуждать по свету...

«В смерти не все ново...»

Нет, эти слова я не запомнила. Как и не запомнила ни одной пометки, сделанной Цветаевой

на полях той тетради. В голове почему-то только застряла фраза, что написала она «Поэму Воздуха» для того, чтобы опробовать смерть. Но были ли это ее слова или я так поняла? Столько времени прошло с той поры... Памяти я довериться не смела, а тетради не было. И я так ничего и не смогла написать в своей книге «Скрещение судеб».

Одно время я даже стала себя уговаривать: может, тетради той вовсе и не было, может, мне причудилось, ведь случается же такое! Да нет, я знала, тетрадь была, стояла на полке среди других тетрадей и книг. Я держала ее в руках. Меня тогда так поразило, что Марина Ивановна пишет по старой орфографии, с твердым знаком и ятью! У нас никто уже так не писал. И потом, как кадр из старой хроники: застекленная дверь из комнаты отца с матерью — в нашу. И там за письменным столом, достав-

211


шимся мне от старой учительницы, дочери коменданта Кремля при последнем царе, за таким дамским, маленьким, — Марина Ивановна, подперев голову руками, читает, потом что-то пишет, и время от времени поворачивается к Тарасенкову, который нависает над ней, и что-то сердито ему выговаривает.

А я уже несколько раз подогреваю чайник, подхожу с подносом к двери, но не решаюсь их прервать. Тарасснков не раз, когда приходила Марина Ивановна, подсовывал ей свои тетради, прося проглядеть. И она быстро их проглядывала. Там все было списано из журналов, с печатных текстов, которые ему чудом удавалось раздобывать, разыскивать. Там поправок не было. А в эту тетрадь, где была «Поэма Горы», «Поэма Конца», «Поэма Воздуха», стихи на смерть Маяковского и много, много других, — он списывал с чужих переписок, а те, кто давал — в свою очередь списывали у кого-то другого, а случалось, он вел запись, когда кто-то читал вслух. Он знал, что там могут быть огрехи, неточности, так легко было спутать на слух. А цветаевские знаки препинания! И он придерживал эту тетрадь и попросил Марину Ивановну просмотреть, когда попривык к ней, когда она уже не один раз бывала у нас на Конюшках. Он получил хорошую взбучку от нее, хотя в общем-то вины его не было! Но был счастлив: наконец-то выверенный текст! Хоть сейчас в печать! И все исправлено ею самой, ее рукой! И столько замечаний на полях!..

И вот эта-то тетрадь и пропала... Когда я хватилась, Тарасенков уже умер. Спрашивать было не у кого. Я все перерыла, перевернула весь дом. Хотя и понимала, что стоять эта тетрадь могла только там, где ей и долженствовало стоять — на полке среди других тетрадей и книг Цветаевой. В шкапах, в бумагах у Тарасенкова всегда был полный порядок. И все же я столько времени потратила, лазая по полкам с книгами, роясь в ящиках стола, среди подшивок газет. Тетради не было, а у нас никогда ничего не пропадало...

Годы шли. Много их прошло. Очень много. И вот однажды, в конце зимы, это было уже в 1990 году, — пакет из Америки, из издательства «Ardis». И там тетрадь. Та самая! Ксерокопия тетради. И письмо. И в нем говорится, что в конце шестидесятых годов издатель «Ardis» Карл Проффер, ныне покойный, будучи в Москве, купил эту тетрадь Александра Гладкова, драматурга, автора мемуаров, у букиниста. В своих записях Проффер отметил, что Гладков был одним из немногих, кто дружил с Цветаевой, когда она вернулась в 1939 году в Россию! Издательство собиралось издать эту тетрадь факсимильным способом, но смущает то обстоятельство, что сам Гладков в своих мемуарах нигде не говорит о встречах с Цветаевой и нигде, ни в какой литературе нет ссылок на то, чтобы они были даже знакомы! Тогда возникает вопрос: как же эта тетрадь может быть тетрадью Гладкова? А известно, что Тарасенков вел подобные тетради стихов и он встречался с Цветаевой. Вот и просят меня помочь разобраться...

А я ничего не могу понять: Просто в шоковом состоянии. Тетрадь Тарасенкова, да, почерк его, но сама себе не верю! Беру другие тетради, кладу рядом — его! Та самая. И почерк Марины Ивановны, и яти, и твердые знаки. И по этой тетради впервые, еще тогда, в 1938 году, я прочла «Поэму Конца», и она сразила меня. И стихи на смерть Маяковского... Но как могла эта тетрадь

оказаться у букиниста? И при чем тут Гладков? Мне казалось, что я даже чуточку свихнулась. Я обзванивала всех, кого могла, но, естественно, никто мне ничем не мог помочь. И вдруг кто-то, в телефонном разговоре, сказал об аресте Гладкова... Арест!

Удивительное это устройство — человеческая память! Как может быть достаточно одного слова, и оно, подобно лучу прожектора, может выхватить из потемок времени, из глубинных, запутанных лабиринтов пережитого именно то, что тебе нужно!.. И как я могла забыть ту ночь! Да я никогда и не забывала. Просто та ночь и тетрадь хранились в отдельных

212


кладовых памяти, в разных отсеках, и никогда не перекрещивались. Теперь даже можно было точно установить, когда именно пропала тетрадь. Гладков был арестован 1 октября 1948 года. Значит, мы были у него в самом конце сентября, а может, и в ту ночь. Этого уже не узнать... Гладков пригласил Тарасенкова и меня посмотреть его библиотеку. Он бывал у нас на Конюшках после войны. Его интересовали стихи Цветаевой. Тарасенков ему читал, переписывал. Тот тоже был библиофил, и разговоры о книгах велись нескончаемо. И вот мы пришли к нему впервые. Книги у него были интересные, но собирал он хаотично, без всякой системы. Жил он, кажется, один, квартира имела холостяцкий вид. Он сам варил кофе, угощал нас. Сидели допоздна. Читали стихи, главным образом Тарасенков, и, конечно, Цветаеву. Ушли далеко за полночь. Когда мы отворили парадную дверь — машины, стоявшие у подъезда, как по команде включили фары и ослепили нас. А надо сказать, в те годы частных машин почти не было, и ими не были забиты дворы, как ныне, и они не парковались у подъездов. Это могли быть только казенные машины... Тарасенков крепко взял меня под руку, и мы, ничего не видя, прошли мимо каких-то мужчин, которые нас явно разглядывали. Мы шли по тротуару, боясь оглянуться, нам казалось, что за нами идут...

— Что-то это мне совсем не нравится, — шепнул Тарасенков,—они кого-то ждут...Мы оказались не теми, кого они ждали, но кто знает, может, как раз они и ждали, чтобы мы

ушли... По-всякому случалось в те годы. Знаю только, что через день или через два, не помню точно, Тарасенков пришел из редакции серый, убитый.

— Гладкова арестовали, — сказал он,— а я оставил ему эмигрантские стихи Цветаевой, переписанные своей рукой, он хотел перепечатать их для себя и для меня...

И я налетела на него, говоря, что со своей страстью к стихам он доведет нас до Лубянки... Теперь это может показаться нелепым — что такого могло быть крамольного в стихах Цветаевой?! Но органам многого было и не надо. Дела кроились быстро и сшивались надолго! А в стихах Маяковскому, например, говорится о Гумилеве: «В кровавой рогоже, На полной подводе...» А имя Гумилева было запретным, о нем не поминали, как не жил на свете... Да и весь разговор, когда Маяковский встречается с Есениным на том свете!.. Да и автор была эмигранткой. Боже милостивый, в какое время мы жили!..

Но что же было с тетрадью после ареста Гладкова? Рукописи обычно забирались. Завалилась за книги? Не заметили?! Кто взял ее? Кто отнес букинисту? Говорят, и среди кагэбэшников встречались сведущие, прикарманивали, придерживали, потом продавали... Ну, а коль тетрадь из дома Гладкова — то, стало быть, тетрадь самого Гладкова. Но все это не столь уже важно: главное, тетрадь не сгнила в подвалах Лубянки.

И вот теперь, наконец, я могла просмотреть эту тетрадь, пролистать все восемьдесят страниц, написанных убористым почерком Тарасенкова. И чуть ли не на каждой странице поправка или замечание Марины Ивановны. Так легко, например, было спутать на слух: «Бога миродержца», — а надо было: «Бога лиродержца»! Или: «приложим» вместо «наложим»! И Марина Ивановна терпеливо правит. И порой на полях оставляет сердитые надписи, вроде таких вот: в «Поэме Горы», в тетради — «Та гора была как гном!»

И она:«NB! Как и какая гора может быть как гном?! МЦ»

И исправляет: «Та гора была, как гром!»Или в «Поэме Воздуха»:

В ломотуЖатв — зачем рожаем?

213

Марина Цветаева. Поэт и время Исправляет «рожаем» на «рождаем», и на полях: «NB! Я бы никогда не написала

«рожаем!»Пастернак говорил, что Марина Ивановна очень серьезно относится к написанному ею «как

к факту, как к документу», и она, видно, не могла допустить, чтобы в собрании поэзии хранилась тетрадь с ее стихами, неверно переписанными. Но она не только исправляла ошибки, она хотела еще быть абсолютно точно понятой и часто поясняла смысл. Так, в «Поэме Воздуха» рядом со строками:

Еврея с цитрою Взрыд: ужель оглох? —

на полях: «NB! Смысл: Ужель оглох? (Подразумевается: Бог ибо о чем же думает еврей с цитрою?)»

И далее:Мать! Недаром чаяла! Цел воздухобор!

На полях: «NB! Здесь речь о Линдберге, в те дни перелетевшем океан, и о его матери, учившей его отказываться от всех земных почестей и выгод. Если вспомню ее имя — впишу».

Не вписала. Может, не вспомнила, а может, и вспомнила, но не до этого было...И еще там же, в той же поэме, где строки:

Как сквозь просып Первый (нам-то засып!) —

«NB! Смысл: Мы, поэты, просыпаясь — засыпаем! NB! В этой поэме все осмысленно».И еще, и еще, не пропуская ни запятой, ни ударения! Слов «опробовать смерть» — я так и не нашла. Марина Ивановна написала иначе о «Поэме

Воздуха»:«Эта поэма написана в ответ на вопрос одной ясновидящей молодой больной (Веры

Аренской, сестры Юрия Завадского). — Марина, как я буду умирать?

Отсюда: — ...дыра бездонная Легкого, пораженного Вечностью»1.

«Эта поэма, как и многие мои вещи, написана — чтобы узнать». В своей неизбывной и неутолимой жажде познать, перечувствовать все, что дано человеку

на его жизненном пути, за короткий срок его пребывания на земле, Марина Ивановна, столь часто, еще смолоду возвращавшаяся в своих стихах к теме ухода из жизни, — в этой поэме переступает черту дозволенного и пытается представить себе, что же там, за пределом предела. И в одном месте на полях этой тетради пишет: «В смерти не все ново».

Но это уже иной разговор. 1991 г.____________1 В.Аренская умерла от туберкулеза.

214


Книги «издательства» А.К.Тарасенкова

Марина Цветаева. Юношеские стихи 1912—1915 гг. Москва. Машинописная книга в картонном зеленоватом переплете с коричневым матерчатым корешком, 1930-е — 1940-е, 90 лл., 19,2X15,1

Марина Цветаева. Поэмы и стихи.(В книге собраны стихи из зарубежных русскоязычных изданий 1920-х — 1930-х гг.).Машинописная книга в матерчатом пестром переплете, с уточнениями и добавлениями

синими чернилами и карандашом рукой А.К.Тарасенкова, 1930-е — 1940-е, 262 лл., 13,1X15,3

Марина Цветаева. Стихи 1916—1939.Рукописная тетрадь в коленкоровом розоватом переплете, автограф А.К.Тарасенкова

синими чернилами, 1930-е — 1950-е, заполнены 77 лл., 21,0X14,8

Марина Цветаева. Стихи разных лет.Рукописная тетрадь в матерчатом фиолетовом переплете, автограф А.К.Тарасенкова

синими чернилами, 1955—1956, заполнены 70 лл., 20,9X17,1. На первой стр. рукой А.К.Тарасенкова запись: «В 1955—1956 гг. Ариадна Сергеевна Эфрон

перебелила ряд стихотворных тетрадей матери. Это — выписки из этих тетрадей».

Марина Цветаева. Переводы стихов Пушкина на французский язык. (11 переводов со вступительным текстом-пояснением А.Крученых). Машинописная книга в картонном темно-зеленом переплете, 1930-е — 1940-е, 17 лл., 19,9X15,2

Встречи с Мариной Цветаевой. Тетрадь XIV. Переводы двенадцати стихотворений Лермонтова на французский язык. (Вступительный текст А.Крученых, послесловие — Б.Казанского). М., 1944.

Машинописная тетрадь в бледно-зеленой картонной обложке, 17 лл., 19,2X14,5

Встречи с Мариной Цветаевой. Тетрадь XV. «Чудо с лошадьми». Перевод с французского Б.Казанского. М., 1944.

Машинописная тетрадь, в бледно-зеленой картонажной обложке, 11 лл., 15,4X12,5

Марина Цветаева. Феникс. Пьеса в трех картинах, в стихах. 1919 г. (Публикация из пражского ж. «Воля России»). Переплетено в темно-синий с белым матерчатый переплет, 65 сс., 20,9X14,7

Марина Цветаева. Проза. («Мой Пушкин», «Черт», «Из писем Райнер Мария Рильке», «Твоя смерть», «Дом у Старого Пимена», «Пленный дух», «Поэт и время», «Земные приметы». Публикации из журнала «Воля России» и других зарубежных русскоязычных изданий). Переплетено в пестрый матерчатый переплет, 133 лл., 21,8X15,1

Марина Цветаева. Хлыстовки.Машинописная книга в пестром матерчатом переплете, сер. 1930-х —1940-е. 10 лл.,

19,1Х14,5

215

Марина Цветаева. Поэт и время Марина Цветаева. Мать и музыка.

Машинописная книга в матерчатом пестром переплете, 1930-е — 1940-е, 33 лл., 19,5X14,5

М.Цветаева. Искусство при свете совести.Машинописная книга в картонном зеленоватом переплете с серым корешком, 1930-е —

1940-е, 37 лл., 23,3X16,1

Марина Цветаева. Статьи о Б.Пастернаке.Машинописная книга со вставками синими чернилами рукой А.К.Тарасенкова, в синем

матерчатом переплете, 1930-е — 1940-е, 48 лл., 25,0X17,1

Неопубликованные письма М.Цветаевой к Б.Пастернаку 1925 — 1926 гг. Машинописная книга со вставками синими чернилами рукой А.К.Тарасенкова, в черно-красном матерчатом переплете, 1930-е — 1940-е, 15 лл., 21,8X15,2

Собств. М.И.Белкиной, Москва

216

ИЗ ИСТОРИИ ИЗДАНИЯ И ИЗУЧЕНИЯ ТВОРЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ ЦВЕТАЕВОЙ

[217]


Н.Б.ВОЛКОВА Материалы архива М.И.Цветаевой в ЦГАЛИ

Начало фонда М.И.Цветаевой в ЦГАЛИ СССР (№ 1190), организованного в 1949 г., составили документы, полученные еще неутомимым собирателем В.Д.Бонч-Бруевичем. Это были автографы стихотворений Цветаевой «Поступь легкая моя...», «Как закон голубиный вымарывал», «Ученик», циклов «Современникам», «Стенька Разин», рукопись «Аля. Записи о моей первой дочери», тетрадь и записная книжка со стихотворениями 1916—1921 годов, всего 9 единиц хранения.

Пополнение фонда практически начинается только в 60-х годах. В мае 1962 г. из ЦГАОР СССР передается 15 ед. хр., поступивших туда в составе материалов Русского культурно-исторического музея в Праге. Среди них воспоминания М.И.Цветаевой об А.Белом, В.Брюсове, М.Волошине, рассказы «Башня в плюще», «Дом у Старого Пимена», «Мать и музыка», трагедия «Тезей», несколько стихотворений. В приложенной к ним пояснительной записке В.Морковина сообщалось: «В марте — апреле 1938 г. я ездил в Париж. Там я имел случай встретиться с М.Цветаевой, которая меня просила передать в Русский музей в Збраславе ее печатные вещи. В последний день моего пребывания в Париже я ее видел снова, и она меня просила временно ее рукописи не отдавать, пока она не пришлет еще какие-то дополнения.

Несмотря на то, что я позднее из Праги ей напоминал об этих дополнениях, она ничего не прислала. Я ждал их еще некоторое время, ныне же решился отдать их так, как есть, в музей, в виду того, что в ближайшие дни вступаю в полк и в виду общего положения.

Прага, 25 сентября 1938 г.»В 1962 г. в ЦГАЛИ также поступают: от А.Е.Крученых — рассказ Цветаевой на

французском языке «Чудо с лошадьми», статьи и переводы, несколько фотографий; от В.Б.Сосинского — дневниковая запись «Октябрь в вагоне», поэма «Попытка комнаты», письма, фотографии — 32 документа, преимущественно автографы; от В.И.Цветаевой — ее «Записки», в которых говорится о детстве поэта, и очерк, посвященный их отцу, И.В.Цветаеву; от А.И.Цветаевой были получены ее обширные «Воспоминания», тогда еще не напечатанные, и дополняющие их фотографии А.И. и М.И.Цветаевых в детстве; Е.Е.Тагер был передан

великолепный беловой автограф «Поэмы Горы»; М.И.Будберг — рукопись цикла стихотворений «Отрок».

Тогда же архив пытается установить отношения с дочерью Цветаевой А.С.Эфрон, собирательницей и хранительницей наследия поэта. Узнав о смерти матери, она писала 5 августа 1942 г. близкой подруге своей тетки Е.Я.Эфрон, З.М.Ширкевич: «Мамину смерть как смерть я не сознаю и не понимаю. Мне важно сейчас продолжить ее дело, собрать ее рукописи, письма, вещи, вспомнить и записать все о ней, что помню, — а помню бесконечно много. Скоро-скоро займет она в советской русской литературе свое большое место, и я должна помочь ей в этом».

В 1968 г. в деле фонда зафиксирован первый отклик А.С.Эфрон на обращение ЦГАЛИ: «<...>Надеюсь, что в этом году мне наконец удастся пополнить (начать пополнять!) —подведомственную Вам сокровищницу. Всего Вам самого доброго и светлого». В апреле 1969 г. от Ариадны Сергеевны поступают в ЦГАЛИ 122 письма М.И.Цветаевой к Саломее Николаевне Андрониковой-Гальперн за 1926—34 годы и составленный дочерью комментарий к ним, о котором она писала: «Я не искала сведений об известных людях и событиях — это могут многие и — лучше, чем это сделала бы я, — но старалась прокомментировать в основном то, что сегодня еще неизвестно, или же забыто; старалась не пропустить и „мелочей”». В 1974 г. А.С.Эфрон передает часть своего личного архива: 27 пи-

218

Из истории издания и изучения творческого наследия М.И.Цветаевой

сем Б.Пастернака к ней, письмо к А.Ахматовой, верстку «Поэмы Горы» с авторской правкой и личные вещи М.И.Цветаевой. В апреле же 1975 г. ею передается значительная часть архива М.И.Цветаевой, в том числе: 12 беловых и черновых тетрадей, 3 записные книжки, 76 писем М.И.Цветаевой, из них 57 к молодому поэту Н.П.Гронскому, 17 писем к ней (М.Волошина, Л.О.Пастернака, Гронского) и некоторые биографические материалы. Ко многим из них был приложен комментарий Ариадны Сергеевны. Его составление, расшифровку записей в тетрадях, представляющих основной, творческий архив, так же как и написание воспоминаний о матери, она считала главным делом своей жизни.

26 июля 1975 г. А.С.Эфрон скончалась в Тарусе. Ее друг, наследница и душеприказчица, А.А.Шкодина, сразу же по приезде из Тарусы в Москву вместе с представителем нотариата осуществляет передачу оставшегося, и архив М.И.Цветаевой вывозится в ЦГАЛИ. В него вошли: 52 тетради, 11 записных книжек, отдельные рукописи, 159 писем, в том числе 31 к К.Б.Родзевичу, герою «Поэмы Горы» и «Поэмы Конца», 124 письма к М.И.Цветаевой, сборники стихов и прозы, книги с дарственными надписями; всего — 3494 документа, составивших 28 коробок, занявших целый стеллаж.

А через некоторое время А.А.Шкодина в дополнение к архиву А.С.Эфрон передала еще около 700 документов, многие из которых имеют непосредственное отношение к Цветаевскому архиву. Одновременно в Государственный литературный музей ею были переданы мемориальные вещи Цветаевой.

Кроме этих основных материалов несколько позже в ЦГАЛИ поступили: из Англии от С.Н.Андрониковой-Гальперн 60 писем к ней А.С.Эфрон и стихотворение М.Цветаевой «Ане Калин»; от Р.Б.Вальбе 27 писем Цветаевой к сестре ее мужа Елизавете Яковлевне Эфрон и некоторые другие документы.

Одним из условий передачи архива А.С.Эфрон поставила закрытие до 2000 года значительной части материалов, в основном черновых тетрадей, где творческие заготовки соседствовали с черновиками писем и дневниковыми записями, записных книжек, переписки, некоторых биографических документов. Ариадна Сергеевна считала, что в первую очередь должно быть опубликовано творческое наследие Марины Цветаевой. По ее словам, она не хотела, чтобы трагические обстоятельства судьбы Цветаевой, а тем более факты ее личной жизни, в какой-то мере вытеснили или заслонили ее значение как одного из великих русских поэтов. Это находит подтверждение и в некоторых документах ее архива, и в составленных ею комментариях,

и в высказываниях по поводу публикации писем Цветаевой за рубежом.Описание архива Цветаевой опубликовано Е.Б.Коркиной в четвертом выпуске сборника

«Встречи с прошлым» (М., 1982 и 2 изд. — 1987). Поэтому назовем только основные группы документов ее личного фонда. Это прежде всего — творческое наследие. Стихи, поэмы, проза и переводы содержатся в 16-ти беловых и 43 черновых тетрадях и отдельных автографах. К этой группе относятся машинописи с правкой и без правки автора, оттиски и вырезки из газет и журналов, печатные издания разных лет с 1902 по 1940 год.

Записные книжки с 1913 по 1939 г. содержат наброски будущих произведений, дневниковые записи, копии писем.

Письма М.И.Цветаевой к мужу, С.Я.Эфрону, Р.М.Рильке, Б.Л.Пастернаку, переписка с Н.П.Гронским, письма к ней ряда других лиц составляют еще один важный раздел собрания.

Книг в архиве М.И.Цветаевой сохранилось очень немного. В основном это сборники стихии с дарственными надписями О.Мандельштама, Б.Пастернака, сборник А.Ахматовой «Подорожник», о котором Цветаева

219


26 апреля 1921 г. писала Ахматовой: «Спасибо за очередное счастье в моей жизни — „Подорожник”. Не расстаюсь, и Аля не расстается. Посылаю Вам обе книжечки, надпишите».

Весьма многоплановы материалы, посвященные М.И.Цветаевой. Много воспоминаний о ней, статей и заметок о ее творчестве, в том числе М.Волошина, Н.Гумилева, П.Антокольского, И.Эренбурга, А.Эфрон и других лиц. В них можно найти самые разнообразные сведения. Так, например, В.Ф.Булгаков, директор Русского культурно-исторического музея в Праге, заканчивая свои воспоминания, писал: «<...> М.И. Цветаева прислала мне собрание всех ее журнальных статей на литературные темы, с новыми поправками и дополнениями, свое перо (ручку) и заветное серебряное кольцо матери с полустершейся таинственной надписью. Статьи потом погибли, при разгроме музея немцами в 1945 г., а кольцо и перо я вывез с собой в Россию, чтобы передать их в один из отечественных музеев. Но, пока я дышу, они хранятся у меня».

Булгаков, к счастью, ошибся, статьи не погибли. Как уже указывалось, они в составе Пражского архива поступили в ЦГАОР, а оттуда были переданы в ЦГАЛИ. Перстень и ручка были подарены им Ариадне Сергеевне, а та передала их вместе с бусами Цветаевой и ее печаткой в ЦГАЛИ. Весьма обширны библиографии произведений Цветаевой, статьи и заметки с упоминаниями о ней, стихотворения, ей посвященные.

Очень богат состав изобразительных материалов. Это главным образом фотографии Цветаевой и близких ей людей, свыше 250, с 1902 по 1941 г. Часть — с дарственными надписями. Фотографии мест, где она жила, лиц, с которыми она встречалась.

Материалы, относящиеся собственно к М.И.Цветаевой, дополняются немногочисленными документами, касающимися ее мужа С.Я.Эфрона и сына Георгия, а также большим архивом А.С.Эфрон, содержащим ее прозу, переводы, рисунки, переписку, материалы по собиранию архива Цветаевой.

В конце 1974 г., когда А.С.Эфрон передала нам свой личный архив, возник вопрос — сделать ли самостоятельный фонд или присоединить к фонду М.И.Цветаевой.

При встрече я задала его Ариадне Сергеевне.«Делайте по вашим правилам»,— ответила она. Я сказала, что можно и так и так, и

напомнила, что еще есть материалы Сергея Яковлевича и Мура.«Тогда пусть мы все будем под ее крышей», — решила Ариадна Сергеевна. Идя навстречу

ее желанию, архив объединил все в одном Цветаевском фонде.Не могу не сказать, что сотрудники ЦГАЛИ счастливы и горды тем, что после долгих

скитаний материалы Цветаевского архива объединились под нашим кровом. И мы сделаем все от нас зависящее, чтобы дать творческому наследию Цветаевой новую жизнь.

220


А.А.СААКЯНЦ Как мы работали с Ариадной Эфрон

Ариадну Сергеевну Эфрон я увидела в первый раз, вероятно, в 1958 или 1959 году, в редакции русской классики Гослита, где я тогда работала. А в начале 1960 года нас с нею познакомила Мария Яковлевна Сергиевская, редактор несостоявшегося — задуманного в 1955-м и загубленного в 1957-м — сборника Марины Цветаевой.

Знакомство, возможно, так и осталось бы беспоследственным, если бы в конце того же шестидесятого года Владимир Николаевич Орлов, известный блоковед и в то время главный редактор «Библиотеки поэта», не взялся составить небольшую книжку стихотворных произведений Цветаевой, написать к ней статью и предисловие; он подал заявку в Гослит. Я узнала об этом и добилась, чтобы меня назначили «соредактором» книжки, — всего-то восемь авторских листов, но — огромная «политическая ответственность»; одной мне сборник не доверили, а отдали в помощь старшему и партийному коллеге. Но все равно это была большая радость, и я немедленно написала Ариадне Сергеевне в Тарусу. Так началась наша работа над первым посмертным сборником Марины Цветаевой.

Я не оговорилась: наша. Потому что, как только В.Н.Орлов прислал состав книги, я отправила его в Тарусу, и началось «эпистолярное» обсуждение состава, словно от этого зависела жизнь или смерть,— ведь в то время я была всего лишь второстепенным, ничего не значащим редактором, а А.С. — вообще никем! Юридически. Но нам очень хотелось включить в книгу лучшие стихи, и мы страшно переживали, что Орлов предложил много ранних, не очень сильных стихов, — например, «Генералам 12 года» — с ужасавшей А.С. рифмой: «вчера — офицера» (почти что «выбора» — слово, которое можно было слышать тогда достаточно часто...). «Хочется, чтобы эта книжечка открыла семафор для тома „Библиотеки поэта” — писала А.С. — <...> несколько смущает тяготение Орлова к пополнению сборника наислабейшими из ранних стихов». Орлова, однако, переубедить не удалось, и в книжку попали не самые лучшие стихи. В феврале 1961 года он прислал тексты, и А.С. просила меня найти время, чтобы поработать с нею, — она приедет в Москву.

...Она брала в руки цветаевские беловые тетради, и мы сверяли тексты — все тексты сборника; даже если некоторые вещи печатались по прижизненным изданиям — беловики помогали устранить опечатки, ошибки. Тексты мы сверяли дважды: зимою — рукопись, летом — корректуру. Тетради А.С. из рук не выпускала, — не потому, что не доверяла мне: доверять начала с первой же встречи, — а, как мне кажется, из некоего суеверно-благоговейного чувства, не поддающегося объяснению. В то время я не осознавала до конца, что значило для А.С. участие в подготовке первой посмертной книги Марины Цветаевой — после того, как был погублен сборник, составленный и прокомментированный ею в 1955 году, по возвращении из туруханской ссылки. Я понимала тогда лишь одно: нет прощенья тем, кто дал упасть хотя бы волосу с головы этой замечательной женщины, и надо сделать все, чтобы она по крайней мере меньше нервничала; необходимо оговорить ее участие в книге — приуроченной Орловым к двадцатилетию со дня гибели Цветаевой.

В редакции к желанию дочери Цветаевой отнеслись с полнейшим бессердечием: пространно и бездоказательно объясняли мне юридическую (!) невозможность даже упоминания А.С.Эфрон в первом посмертном цветаевском сборнике. Настаивать было совершенно бесполезно, и я вынуждена была написать об этом А.С., для смягчения пустившись на маленький обман: дескать, слова о невозможности участия в книге принадлежат некоему компетентному юристу. «Не волнуйтесь, ради Бога,

221


все это суета сует и всяческая суета, — писала А.С.— <...> я, конечно, знала, что мое имя не будет фигурировать на задворках петитом, но это — такая мелочь по сравнению с выходом самой книги, что не стоит расстраиваться».

Надо отдать справедливость Орлову: он предложил упомянуть А.С. в книжке (подготовка текста). Но «великодушная» редакция не допустила этого. Не буду вдаваться в формальные и мелкие (с точки зрения человеческой мелкости) подробности, — но я имела глупость сообщить об этом А.С. И, получила, ответ:

«Великодушие редакции с Орловской фамилией (подготовка текста) меня просто потрясло. Угрызаться-то будет не он — а я, причем всю свою жизнь, что там не моя фамилия стоит. Редкий для меня случай тщеславия (в данном случае не „тще” и не „славия”). Очень мне дорога и очень мною выстрадана именно эта, первая посмертная книжечка. И дорого мне дались „подготовка текста” и „составление” — мне, только что вернувшейся из ссылки, последними слезами плакавшей над сундучком с разрозненными остатками архива — жизни. Не простая это была подготовка, и в данном случае Орловская фамилия вместо моей, дочерней — издевательство „великодушной, а главное — дальнозоркой” редакции. Лично к Вам это, конечно, не относится, что до издательства — отношу его к роковому (в малом и большом), тяготеющему над семьей. Которой уже нет». (Письмо от 26 июля.)

Нечего и говорить, что я срочно и по секрету написала Орлову и просила его упомянуть Ариадну Эфрон либо поблагодарить ее за помощь. Орлов не только не «выдал» меня, но, откликнувшись сразу, еще и упрекнул в том, что я раньше ему об этом не написала, а также себя, что сам не догадался. Он написал заведующей редакцией письмо, и в результате всей этой сложной дипломатии, «на задворках петитом», перед крохотными орловскими примечаниями, появились слова: «В подготовке сборника принимала участие А.С.Эфрон». Сегодня это просто не укладывается в нормальной человеческой голове, а тогда было нормой нашей безумной жизни, и такие микроскопические «победы» стоили огромной затраты сил и нервов...

В сентябре 1961 года первая, посмертная книжка Марины Цветаевой вышла в свет тиражом двадцать пять тысяч экземпляров.

Еще весной того же года, исполняя просьбу А.С., Орлов предложил мне вместе с нею подготовить том сочинений Цветаевой в «Библиотеке поэта», а в конце года организовал Комиссию по литературному наследию поэта (туда, в частности, вошли К.Паустовский и И.Эренбург), и А.С. захотела, чтобы я была ее секретарем, отказавшись от других кандидатур, которые ей предлагали. «Комиссия не группирует людей по принципу их работы над цветаевской темой... о Цветаевой пишут очень и очень многие, здесь и на Западе... Комиссия собирает (в идеале) людей, полезных Цветаевой, реальному делу издания, а не тех, кому Цветаева может оказаться полезной», — писала А.С. со своей всегдашней категоричностью и непримиримостью, когда речь шла о матери. Но это — уже другая тема.

Итак, мы действительно стали «соавторами». А.С. еще не получила квартиру в Москве и жила в Тарусе. «Что сейчас важно, пока мы с Вами работаем врозь, — писала она в марте шестьдесят второго, — набросайте примерный план книги, готовьте по возможности техническую часть примечаний (когда было опубликовано, где и т. д.), чтобы к этому нам присоединять архивное, когда поработаем вместе в апреле».

Я сделала предварительный и приблизительный состав книги, а когда мы встретились в Москве, пошла самая интересная часть работы. А.С. снова брала беловые тетради, прочитывала вслух стихотворение, не известное мне, и мы решали, включать его или нет. Она была очень осторожна в отборе, — я бы сказала, излишне осторожна, все боясь повредить

222


изданию, бесконечно взвешивая «за» и «против». Иногда разрешала записать под диктовку какое-нибудь стихотворение, которое в сборник включать не хотела, и просила «не распространять» его. К дикости такой ситуации мы обе относились, как к должному: А.С. — по горькому опыту, я — по молодому недуманью.

Как бы там ни было, книгу мы составили по своему разумению, не злоупотребив поздними вещами, могущими показаться на первых порах слишком сложными, но и не перегрузив ранними, более «простыми». Хотя некоторые цветаевские шедевры, не грешившие усложненностью, но слишком, как казалось А.С., «вызывающие», как, например, «Поколенью с сиренью...» («Отцам»), «Уединение: уйди...», мы так и не посмели дать в книге, — впрочем, они и не прошли бы тогда ни в коем случае. Помню, что последнее стихотворение из «пушкинского» цикла: «Народоправству, свалившему трон...» — А.С. категорически отказалась включать, ибо была убеждена, что редакторы-цензоры непременно усмотрят аналогию с похоронами Пастернака: «Не поручать палачам похорон // Жертв, цензорам — погребенья // Пушкиных».

Но позиция осторожничанья, «страха ради иудейска» (выражение А.С.), всегда мстит сама за себя. Наши «благонадежные» старания остались невознагражденными. Дело в том, что Орлов, по-видимому, чувствуя себя полновластным хозяином будущей книги, заранее настаивал на том, чтобы в нее вошли те стихи, которые он указывал. Я не собираюсь сейчас, разумеется, предъявлять «счета» этому человеку, благодаря которому только и осуществились первые посмертные издания Цветаевой. Однако факт остается фактом: «первопроходец»-издатель «командовал» двумя «неопытными» составительницами (нами), а мы упрямились. Короче: посылая в редакцию «Библиотеки поэта» тексты, мы отправили ему письмо, где оговаривали наш выбор стихов. Мы писали:

«... „приохочивать” квалифицированного читателя Большой серии в основном к наиболее „легкому” в творчестве Цветаевой, к тому, с чем он уже отчасти знаком по опубликованному в периодической печати и в „Избранном” — неверно; задачу свою мы видим в ознакомлении со всей (избранной!) Цветаевой — со всеми периодами ее творчества, легкого и трудного, простого и сложного, жизнерадостного и скорбного. Цветаева „без середины” — не Цветаева, Вы это знаете так же, как и мы. Поэтому, согласившись с Вами на некотором сокращении раздела „После России”, согласиться с почти полным сведением его на-нет, с устранением, в частности, таких краеугольных произведений, как „Час Души”, „Раковина”, „Наклон”, „Заочность” и др., мы не можем...

Вы предлагаете, сохранив полностью блоковский цикл, по сути дела, ликвидировать цикл ахматовский. Нельзя! — темы Блока и Ахматовой равнозначащи в творчестве Цветаевой... обойти почти полным молчанием цветаевскую Ахматову невозможно...

Зачем увеличивать цикл „Комедьянт” и включать всего „Дон-Жуана”, а равные, если не превосходящие в художественном отношении и близкие по теме циклы „Плащ” и „Любви старинные туманы” снимать? Здесь вопрос только вкуса, а в подобных случаях споры между нами нозникать, нам думается, не должны...

Цикл „Марина” из четырех стихотворений, интереснейший по своему „диалектическому” замыслу, — просто немыслим в неполном виде — см. примечания к нему».

И так далее...Мы ничего не написали Орлову о примечаниях, зная, что их-то он оценит по достоинству.Эта часть работы проходила так: А.С. забирала с собой в Тарусу очередную черновую

тетрадь и делала из нее выписки: варианты, замечания в ходе работы (например, над «Стихами к Чехии»), подробные пла-

223


ны (трагедий «Ариадна» и «Федра», поэмы «Крысолов» и др.). Потом она составляла комментарий начерно, используя только часть выписок. Я же приводила все в окончательный вид и добавляла необходимые объяснения (толкования) и пояснения (реалии), — говорю о примечаниях к лирике.

А.С. выписала множество выразительнейших вариантов стихов, отвергнутых либо переделанных поэтом; иное примечание к стихотворению превращалось в интересное сообщение, вводило в творческий мир Цветаевой. Но, увы, так называемая «научная», а на самом деле наукообразная инструкция к «Библиотеке поэта» предписывала (предписывает, к сожалению, и ныне) приводить другие редакции и варианты в специальном разделе, под соответствующими номерами; история произведения, его «душа» таким образом почти уничтожается; кто станет читать варианты просто так? Чтобы вернуть их в смысловой контекст, нужно все время «сновать» между примечаниями и вариантами, — да еще заглядывать в основной текст...

Что же до больших вещей: «Поэмы Конца», «Крысолова», трагедии «Ариадна», то бóльшую часть их творческих планов А.С. в книгу решила не помещать, а посоветовала сохранить для будущей моей работы, — здесь она была истинным провидцем. (То же относится к некоторым ценным цветаевским записям: о смерти Блока, о книге Ахматовой, о Маяковском, о Волконском и др.) Примечания к поэмам и к трагедии мы писали вместе; А.С. приезжала в Москву либо я — в Тарусу, и мы («соавторы»!), мешая друг другу, ибо обе привыкли работать в одиночку, создавали наши примечания.

В примечаниях полагалось указывать первые публикации произведений. Здесь была, что называется, «целина»: библиографии цветаевской пока не существовало никакой, — пришлось начинать с нуля, пролистывать десятки эмигрантских газет и журналов. «Хожу ежевечерне в библиотеку. Кое-что нахожу. Давеча нашла в „Последних новостях” за 1934 год заметочку (?) статью (?) очерк (?) —„Китаец”», — радостно сообщала я Ариадне Сергеевне в марте 1962 г. Эта первая библиография Цветаевой до сих пор хранится у меня на обветшавших карточках...

Итак, в июне 1963 года мы отправили рукопись в «Библиотеку поэта», надеясь, что наше письмо к Орлову умерит полемический пыл редакции, в коем не сомневались. Спустя пять месяцев редактор прислал нам сборник обратно, вместе с отзывом, в котором, после кисло-сладкого воздавания должного нашей работе, говорилось: «<...> редакция не считает работу по отбору текстов окончательно завершенной и решительно настаивает на включении дополнительно следующих стихотворений» — и следовал список из двадцати семи стихотворений, которые надлежит вставить в сборник, а далее — другой список, тоже из двадцати семи стихотворений, которые «необходимо исключить» (так прямо и сказано!). И добро бы еще речь шла о каких-либо «политически-сомнительных» стихах, — нет: все заранее было нами тщательно «профильтровано»; тут была чистейшая вкусовщина, которую нам навязывали, пользуясь нашей беззащитностью. Редакторскими действиями дирижировал Орлов; все мы чувствовали зависимость от него; нам было не до самолюбий, мы не позволяли себе никаких иных чувств, кроме волнения за книгу, никаких иных желаний, кроме как поместить в нее возможно больше сильных стихов. Так что мы вступили в неравную борьбу с редакцией, опасаясь, в довершение всего, задеть амбиции «Главного». Мы писали:

«Нам кажутся весьма спорными категорические требования снять целый ряд стихотворений и включить вместо них другие — без всякой мотивировки... Абсолютно непонятно и неоправданно требование снять несколько превосходных лирических стихотворений 1920 г. (“Большими тихими дорогами... ”, „Пахнуло Англией и морем... ”, „Да, вздохов обо мне — край непочатый.. ”). Непонятно, почему редакция предлагает заменить со-

224


вершенно „безвредное” романтическое стихотворение „Вдруг вошла... ” — стихотворением „Кабы нас с тобой да судьба свела...” — апологией Марины Мнишек и Самозванца, ибо это стихотворение явно предвосхищает цикл „Марина”, который редакция категорически не пропускает... О стихах с библейской тематикой и образами. Пойдя навстречу пожеланиям редакции (хотя и не согласившись с ними) и сняв прекрасный цикл „Магдалина”, мы решительно возражаем против исключения таких вещей, как „Удостоверишься — повремени...” (цикл „Провода”) и цикл „Облака”. Неужели не будет понятно, что Библия, религия и „божественное”

тут не при чем, что поэту нужны эти „вечные” образы для выражения вполне современных чувств?..

Вызывает недоумение решительное предложение редакции и рецензента включить в книгу такие слабые стихи, как „Встреча с “Пушкиным” и „Генералам Двенадцатого года”... Цикл „Ахматовой” по предложению редакции сокращен до минимума, и давать всего три стихотворения к Ахматовой (из одиннадцати), в то время как все остальные, равноценные циклы 1916 года идут почти все в полном виде — немыслимо..., циклы стихотворений к Ахматовой и к Блоку занимают равное место, это — циклы-„близнецы”, ибо образы Блока и Ахматовой, созданные Цветаевой, — это образы-„близнецы”...»

И так далее...Нет, убеждения были бесполезны: из цикла «Ахматовой» прошли лишь четыре

стихотворения, из цикла «Марина» — одно; «насильно» редакция исключила десять стихотворений и, насильно же, включила — семнадцать. «Встреча с Пушкиным» и «Генералам 12 года», разумеется, были оставлены. А если еще принять во внимание изувеченного «Крысолова», из которого вынули все строки о крысах-большевиках, то наше с А.С. поражение было весьма весомым, а победа — чуть более десятка стихотворений, которые удалось отстоять, — весьма жалкой.

Орлову А.С. усердно помогала цитатами, выписками из материнских тетрадей, комплиментами, подбадриваньями, увереньями в его могуществе и незаменимости — и была в этом, увы, права: неожиданно сказанное или написанное неосторожное слово, обмолвка грозили вызвать гнев капризного шефа «Библиотеки поэта», — ведь кроме него хлопотать за цветаевские книги в те годы было некому...

Книга наша вышла в 1965 году тиражом сорок тысяч и явилась, что называется, крупным событием в литературной жизни. Хотя преувеличивать ее научные достоинства не следует: то был первый опыт серьезного издания поэзии Марины Цветаевой, во многом непоследовательный, — что мне сейчас видится особенно ясно. Непосредственно с архивом Цветаевой я не работала; А.С., понятно, опытным текстологом не была, и, вероятно, в будущем веке, когда откроется цветаевский архив, будут исправлены некоторые тексты (например, поэмы «Автобус»), — а также проверены и уточнены сделанные А.С. выписки из черновых тетрадей, которые мы с нею использовали тогда в примечаниях, а теперь я — в своей новой книге о Цветаевой.

После большого тома «Библиотеки поэта» мы с Ариадной Сергеевной подготовили еще три книги Марины Цветаевой: «Мой Пушкин» (вышла в 1967 г. в «Советском писателе»), «Просто сердце» — стихи зарубежных поэтов в цветаевских переводах («Прогресс», 1967) и сборник пьес. Эта книга вышла лишь двадцать дна года спустя в изд. «Искусство» (1988), под названием «Театр». И еще мы начали работу над сборником «Марина Цветаева об искусстве», но оставили ее, так как на издание не было никакой надежды. Наша работа над этими книгами была, в сущности, такою же, как и над первым сборником, только в меньшем объеме. Книжке «Мой Пушкин» предшествовала небольшая публикация в ростов-

225


ском журнале «Дон» (1965 г., отрывки из очерка «Мой Пушкин»); книжке «Просто сердце» — публикация в том же журнале переводов. Радость А.С., когда она держала в руках третий номер журнала с пушкинской публикацией, была, по-моему, сильнее, чем в 1961 году, когда вышел первый сборник. Потому что этим как бы приотворился выход цветаевской прозе. И действительно, с середины 60-х годов не только стихи Цветаевой, но и проза начали, правда весьма «робко», появляться на страницах московских журналов: «Дом у Старого Пимена», «Пленный дух»; в «Литературной Армении» — «История одного посвящения», «Живое о живом». Но редакционные купюры калечили живую плоть произведений; ни одно не вышло полностью, — как, впрочем, и долгие годы позже. А.С. была вдохновительницей этих публикаций, но хотела,

чтобы готовила их только я и чтобы под ними стояло мое имя.И, наконец, несколько слов о том, как мы не работали с Ариадной Эфрон, — как нам не

дали возможности работать над изданием Марины Цветаевой. Не дали — кто?1966-й год. Комиссия по литературному наследию Цветаевой обращается с письмом к

директору издательства «Художественная литература» В.Косолапову с «просьбой рассмотреть вопрос о включении в план редакционно-подготовительной работы... двухтомника избранных произведений М.И.Цветаевой». В этом письме, составленном Орловым, говорилось, что, Цветаева — большой поэт, что надо познакомить читателя со всеми жанрами ее творчества и т. п.

Заявка канула в небытие, ответа не последовало. Промаячив немного в отдаленных планах издательства (а директора меж тем менялись), двухтомник затем исчез окончательно.

В 1971 году мы с А.С. подали заявку в «Библиотеку поэта» с просьбой привлечь нас к работе над цветаевским томом, предусмотренным к изданию в Малой серии.

Эта заявка тоже канула в небытие. Никакого ответа мы не получили.В марте 1973 года была создана новая Комиссия по лит. наследию Цветаевой. Началась

пустая трата сил. Комиссия собиралась; решили оживить дело с гослитовским двухтомником, с книгой пьес в «Искусстве», с томом Малой серии, а еще — переговорить с директором издательства «Советская Россия» об издании однотомника избранной лирики.

Все эти намерения ушли в песок.Правда, были предприняты особо настойчивые попытки издания Цветаевой в Гослите.

Комиссия обратилась с большим письмом в Госкомиздат к Б.Стукалину с просьбой «содействовать включению в план ближайших редакционно-подготовительных работ» — теперь уже осмелев, — трехтомника. Одиннадцать человек подписали эту бумагу; среди, них — новые члены Комиссии П.Антокольский, Б.Слуцкий. Короткое письмо с теми же подписями пошло в ЦК к А.Беляеву.

Но чиновники не слушают поэтов. Эти бумаги, копии которых у меня перед глазами, растворились в воздухе, словно их и не было. Глухая тишина.

Через несколько лет, как известно, все изменилось; Цветаеву стали издавать; после 1980 года — все энергичнее. Только Ариадны Эфрон уже не было в живых...

226


Стенограмма вечера, посвященного 70-летию со дня рождения Марины ЦветаевойЦентральный Дом литераторов, 26 декабря 1962 г.1 Председательствует И.Г.Эренбург.

И.Г.Эренбург2

Человек на склоне лет знает, что редеют не только друзья, редеет и его жизнь. Вероятно, поэтому он особенно чувствителен к часам радости. Сегодня для меня большой вечер: мне досталась честь открыть вечер памяти Марины Ивановны Цветаевой. Пригласительный билет говорит о семидесятилетии со дня рождения поэта; оно исполнилось ровно три месяца назад. Впрочем, что значат три месяца — ведь издания ее стихов мы ждали почти тридцать лет...

Особенно меня радует, что на сегодняшнем вечере выступят наши молодые поэты. Смена поколений в искусстве — это бег с эстафетой. Анри Матисс писал: «Молодой художник, не способный освободиться от влияния предшествующего поколения, неминуемо должен завязнуть... Если художник обладает должной чувствительностью, он не теряет при этом вклада, внесенного его предшественниками — такой вклад в нем, даже против его воли, но он должен от него освобождаться, чтобы дать нечто новое, свежесть вдохновения». Матисс писал так в возрасте семидесяти шести лет, и это не призыв к вандализму, порой присущему ранней молодости, а спокойная справка о развитии искусства. Молодость настороженно смотрит на носителей лавров. Но в творчестве есть и тернии. Этим, может быть, объясняется интерес многих молодых поэтов к

поэтике Марины Цветаевой. Эта поэтика еще до сих пор не попала в хрестоматии, она заново открыта, она дает возможность свежего восприятия, освоения, продления.

Каждый человек в своем восприятии искусства субъективен и несправедлив. Не мне судить, сколько страниц должно быть посвящено в истории русской поэзии первой половины XX века Марине Цветаевой. Я могу сказать только, что для меня ее стихи многое открыли.

Мы были почти сверстниками, и я говорю не только как друг Марины Ивановны, а я считал ее другом, хотя мы часто с ней расходились, но и как современник поэтессы Цветаевой. Я скажу о том, чем для меня были ее уроки. Дело не только в большом таланте, не только в редкостном мастерстве, дело и в душевной природе художника.

В превосходном предисловии к сборнику избранных стихов Цветаевой Владимир Николаевич Орлов, который, к сожалению, не смог принять участие в сегодняшнем вечере, говорит о редкостном жизнелюбии Марины Ивановны. Это слово может сбить с толку, его слишком часто употребляют, оно лоснится, как румяные щеки. Цветаева по душевной структуре была трагической натурой. Жизнь она любила той же трудной, неуступчивой любовью, что и близких людей. Мне кажется вернее сказать, что Цветаева любила жизнь той любовью, которую Лермонтов называл «странной», а Тютчев «убийственной». Ее возмущали стихи молодого Брюсова «Быть может все в жизни есть средство для яркопевучих стихов». Она отвечала: «Слов вместо смыслов, рифм вместо чувств?.. Точно слова из слов, рифмы из рифм, стихи из стихов рождаются...» Вот уж кто не был формалистом! Цветаева создала новую форму не потому, что хотела новых форм, а потому, что прочувствованное и продуманное ею требовало нового языка. Вопреки совету Брюсова она сначала жила, терзалась, ошибалась, плакала, радовалась, а потом уже писала.

____________ 1 Публикуется впервые по машинописи, хранящейся в ГЛМ (КП 11849/32).2 Текст выступления И.Г.Эренбурга дается по машинописи, хранящейся в ЦГАЛИ — ф. 1190, оп. 2,

ед. хр. 200.

227

Марина Цветаева. Поэт и время Если и существовала когда-то (в чем я сомневаюсь) знаменитая «башня из слоновой

кости», где проживали поэты, то теперь для бесчувственных душ есть дома, квартиры, дачи, кабинеты с пресс-папье на столе, большие и малые мастерские, изготовляющие стихи на случай, на любой вкус и в любой манере, оды или басни, срифмованные статьи или проповеди, с бухгалтерией обыкновенной или двойной — таков формализм нашего времени. А где жила Цветаева? В разоренных нежилых комнатушках — будь то в Трубниковском переулке1, в мизерных пригородах Праги, Парижа или в своей последней Елабуге. С издевкой она писала: «И засим, упредив заране, что меж мной и тобою мили, что себя причисляю к рвани, что честно мое место в мире: под колесами всех излишеств стол уродов, калек, горбатых...» (Я редко встречал в поэзии столько ненависти к миру денег и силы.)

О том, как ошибалась Цветаева, можно написать том. Если подчеркивать ее ошибки карандашом экзаменатора, то, кажется, не останется ни строки. Все знают, как она в начале революции жестоко заблудилась — не поняла гражданской бури. Можно добавить, что она заблуждалась и в сердечных делах, исповедовалась перед ничтожными людьми, которые теперь спешат за границей опубликовать ее письма, проклинала разлюбленных, не знала никогда литературной среды, не могла наладить быт, жила в нужде и одиночестве, оставила кипы ненапечатанных стихов. Да, она любила жизнь, и одиночество было для нее не слоновой костью, а собачьей жизнью, как она сама признавалась, жизнью, где отбирают последнюю кость, ту, что кладут в суп бедняка. «Гетто избранничеств! Вал и ров. По-щады не жди! В сем христианнейшем из миров поэты — жиды!»

Чем объяснить обреченность Марины Ивановны? Она писала: «Что же мне делать, слепцу и пасынку в мире, где каждый и отч и зряч, где по анафемам, как по насыпям, страсти, где

насморком назван плач?» Для меня она остается примером обостренной совести, благородной непримиримости. Она писала о толстых раскормленных голубях: «Сколько их, сколько их ест из рук, белых и сизых! Целые царства воркуют вкруг уст твоих, Низость!»

Цветаева много чудила в жизни, плакала на свадьбах, принимала недругов за друзей, тупик за дорогу, пела и причитала, заклинала и заговаривала, но ворковать она не хотела — не была ни попрыгуньей, ни хлопотуньей, ни воркотуньей.

Мне остается сказать о человеке, которому Марина Ивановна оставалась всегда верной: «Я знаю твои морщины, изъяны, рубцы, зубцы — малейшую из зазубрин. (Зубами, коль стих не шел). Да, был человек возлюблен, и сей человек был стол». Одну из своих книг Цветаева назвала по стиху Каролины Павловой «Ремесло». Она знала, что такое поэтический труд, работала, как проклятая, никогда не позволяла себе неточного слова, случайной строки, и в этом тоже один из ее уроков.

В статье о художнице Наталии Гончаровой, недавно скончавшейся, Цветаева вернулась к своей любимой теме — к Пушкину. Она рассказывала, как менялась жизнь Дантеса. Вначале он был доволен, хорохорился, считал себя почти героем. Но с годами росла слава Пушкина, и Дантес забеспокоился, начал помалкивать, потом оправдываться. Победил поэт. Поэзия всегда побеждает, но порой слишком поздно для поэта. Со времени смерти Цветаевой прошло больше двадцати лет... История литературы монотонна в одном: те, что ставят на сегодняшнего читателя, оказываются неизменно обогнанными — через год или через двадцать лет. При жизни у Цветаевой было, кажется, меньше читателей, чем в этом зале избранных, получивших пригласительные билеты.

______________ 1 Ошибка докладчика. В Трубниковском переулке М.И.Цветаева никогда не жила.

228


Мне хочется кончить мое затянувшееся слово одним стихотворением Цветаевой, напечатанным до ее отъезда за границу, но не вошедшим в новый сборник и поэтому малоизвестным. Могилу Марины Ивановны в Елабуге найти не удалось. Ее стихи, написанные в молодости, обращены к тем, кто прочитает ее имя, она думала о могильной плите, я думаю о книгах — они обращены ко всем нам: «Идешь на меня похожий, глаза устремляя вниз. Я их опускала тоже! Прохожий, остановись. Прочти, слепоты куриной и маков набрав букет, что звали меня Мариной и сколько мне было лет. Не думай, что здесь могила, что я появлюсь грозя — я слишком сама любила смеяться, когда нельзя. И кровь приливала к коже и кудри мои вились. Я тоже была, прохожий! Прохожий, остановись! Я вечности не приемлю. Зачем меня погребли? Я так не хотела в землю с любимой моей земли! Сорви себе стебель дикий и ягоду ему вслед, кладбищенской земляники крупнее и слаще нет. Но только не стой угрюмо, главу опустив на грудь. Легко обо мне подумай, легко обо мне забудь. Как луч тебя освещает! Ты весь в золотой пыли... И пусть тебя не смущает мой голос из-под земли!»

П.Г.АнтокольскийМне выпало счастье встретить и узнать Марину Ивановну Цветаеву на самой заре юности.

Ей было тогда 26—27 лет, мне — 22—23 года. И эта личная заря совпала во времени с ранней зарей нашего мира, нашего общества, нашей поэзии.

Это были 18—19 годы. Вот какая историческая даль стоит перед глазами! С тех пор прошло почти сорок пять лет, т. е. вся жизнь. А жизнь прожить, как известно, не поле перейти.

Марина Цветаева была тогда стройная, статная, широкоплечая женщина, с широко расставленными зелено-серыми глазами, с широкими скулами. Ее светло-русые волосы были острижены — короче, чем это видишь на портрете, напечатанном на нашем билете, а высокий лоб, так же как тут, убран под челку. Ее темно-синее платье немодного, да и не старомодного, а самого что ни на есть простейшего покроя, было туго стянуто в талии широким желтым ремнем, через плечо перекинута и висела сбоку желтая кожаная сумка, вроде охотничьего патронташа, и в этой

не женской сумке умещалось по меньшей мере две сотни папирос. Таким образом, куда бы ни шла эта женщина, она всегда производила впечатление собравшейся в дальний путь, в поход, в путешествие. Широким твердым мужским шагом шла она по арбатским переулкам — прямая, как будто выгребая правым плечом встречный ветер, истово напряженная, мобилизованная, как новобранец, поэтическим огнем, неугасимо в ней горевшим.

Речь ее была точна, быстра, отчетлива. Любое случайное наблюдение или шутка, любой ее ответ сразу отливались в легконайденные отточенные слова, и они легко могли бы превратиться в стихотворные строки.

...Вот мы подошли к Борисоглебскому переулку (Илья Григорьевич, это был именно Борисоглебский переулок!), ведущему от Собачьей площадки к Поварской — ныне улице Воровского. Из-за забора свешиваются крупные ветви старой ивы, мощного прекрасного дерева. Эта ива, любимица Марины, ее собеседница и подруга.

Она живет в этом деревянном оштукатуренном доме, каких и сейчас еще много в Москве. По деревянной лестнице мы поднялись на второй этаж. Две больших комнаты на первый взгляд кажутся нежилыми, так мало в них вещей. Но здесь стоят две детские кроватки. На одной из них спит безмятежно старшая дочка Ариадна, Аля, — ей пять лет, на другой — младшая, неизлечимо больной ребенок, вскоре умершая. Наверху, на третьем этаже под чердаком — мансарда. И это есть жилье, единственная комната Марины, ее рабочий угол, ее бессонница и сон, ее гнездо. Оно

229


сплошь затянуто коврами. Даже окно. Здесь днем и ночью зажжена настольная лампа на секретере начала прошлого века. Марина взбирается с ногами на широкую тахту.

Она ночная птица по природе, бессонная ночь лучшее ее время. Она никакая хозяйка, домовитость ей чужда так же, как и оседлость, так же, как и любой быт. К тому же она бедна. На столе появляется крепчайший черный кофе и черные соленые сухари. Не забудьте — это 1918 год. Все молоды, голодны, жадны, как волки зимой, и мало от того страдаем.

У Марины Ивановны было поразительное, только ей одной всегда присущее свойство. Если человек, собеседник, недавний знакомый кажется ей занимательным, так или иначе заслужил ее внимание, она немедленно находила для него определение, вполне фантастическое, но в ее глазах оно обретало жизнь. Ей только того и нужно. Отношения дружбы были обозначены, закреплены и уплотнялись. И тогда выходило, что такой-то в глазах Марины «молодой Державин», а другой — «Казанова», а третий, изволите ли видеть, «черт, дьявол». На таком шатком, но бесспорном для Марины основании строилась фабула возникших отношений, и тут уж она была верна своей фабуле — себе самой на радость, а партнеру на поучение. И тогда возникали стихи:

И я вошла, и я сказала: — Здравствуй! Пора, король, во Францию, домой! И я опять веду тебя на царство, И ты опять обманешь, Карл Седьмой!

И дальше о самой себе:И был Руан, в Руане — Старый рынок... — Все будет вновь: последний взор коня, И первый треск невинных хворостинок, И первый всплеск соснового огня.

А за плечом — товарищ мой крылатый Опять шепнет: — Терпение, сестра! — Когда сверкнут серебряные латы Сосновой кровью моего костра.

Скажут — вот романтика. Да, наверное, в учебниках и энциклопедиях это так и называется. А я думаю, что это-то большее, чем романтика. Это колыбельная прародина искусства,

продолжение детской игры, ее второй, более сложный, более ответственный этап, и он уже переплетен в клеенчатую тетрадь со стихотворными черновиками. Не все ли равно сказать, что я буду казаком, а ты разбойником, или я буду Жанной Д'Арк, а ты Карлом VII. И там и тут потребность юной души в творчестве, избыток жизни, ее дополняющий план. Он одинаков и в любви, и в охоте, в каменном веке и сегодня.

Я должен оговориться, что и здесь говорю об определенном периоде в жизни Марины Ивановны Цветаевой. Это было еще юношество. В те годы трагедия, о которой говорил Илья Григорьевич Эренбург, была еще впереди. Как в старом романе, можно было бы сказать — у нас все было впереди, и ничего не было впереди.

Отвлекаясь от всего, что здесь было сказано и поневоле скомкано, потому что надо быть кратким, я снова и снова вижу перспективу времени, уже ставшую исторической. Я вижу дом, где жила Марина в Медоне под Парижем в 1928 году, где жила Марина с рано поседевшим мужем, красавцем С.Я.Эфроном, и дочерью Ариадной, и мальчиком, который через 20 лет пал смертью храбрых на полях битвы нашей Родины, во славу ее.

Только что вышла книга Марины «После России». Тогда начала обозначаться ее трагедия в эмиграции, ее вполне безнадежное одиночество в страшных эмигрантских кругах. Когда она писала эти пронзительные строки:

230


Рас — стояние: версты, мили... Нас рас — ставили, рас — садили, Чтобы тихо себя вели, По двум разным концам земли.

Рас — стояние: версты, дали... Нас расклеивали, распаяли, В две руки развели, распяв, И не знали, что это — сплав

Вдохновений и сухожилий... Не рассóрили — рассори́ли, Расслоили...

Стена да ров. Расселили нас, как орлов —

Заговорщиков: версты, дали... Не расстроили — растеряли. По трущобам земных широт Рассовали нас, как сирот.

Который уж — ну, который — март?! Разбили нас — как колоду карт!

И вижу наш предвоенный сороковой год, когда Марина, уже седая, вернулась на родину, в Москву. Вижу, чего не видел, — страшную гибель Марины на ледяной Каме в сорок втором году 1. Вижу книгу Марины, вышедшую у нас в прошлом году, — о, как еще неполна эта маленькая книга, сколько нам предстоит еще напечатать и отдать в руки читателей. Вижу, наконец, этот зал нашего дома и внимательные лица и глаза и ясно вижу, что решительно стоило не «поле перейти», а прожить целую жизнь до этого знаменательного вечера.

Весь смысл и значение его в том, что вот, наконец-то, Марина Цветаева окончательно вернулась на родину, в родной ей круг братьев, детей и внуков, в родной ей литературный круг, в нашу советскую поэзию, в наш дом.

Пусть же ей будет легко и светло в этом доме!(Аплодисменты.)

И.Г.ЭренбургСамуил Яковлевич Маршак не смог прийти сегодня по состоянию здоровья и просит

Л.А.Кассиля прочитать его стихи, посвященные Цветаевой.Л.А.Кассиль

Как и сама ты предсказала, Лучом, дошедшим до земли. Когда звезды уже не стало, Твои стихи до нас дошли.

Тебя мы слышим в каждой фразе, Где спор ведут между собой Цветной узор славянской вязи С цыганской страстной ворожбой.

Но так отчетливо видна, Едва одета легкой тканью, Душа, открытая страданью, Страстям открытая до дна.

Пусть безогляден был твой путь Бездомной птицы-одиночки, Себя ты до последней строчки Успела Родине вернуть.

_____________ 1 Ошибка докладчика. Надо — 1941 г.

231

Марина Цветаева. Поэт и время И.Г.ЭренбургПоэтесса Белла Ахмадулина прочитает свои стихи.

Б.АхмадулинаЯ не прочитаю своего стихотворения, я хочу сказать только несколько слов о Марине

Цветаевой.В русской литературе есть судьбы, которые странны и прекрасны игрой обстоятельств, как-

то все время перемещаются в своем масштабе величавые явления, значительное становится чрезвычайно близким.

Марина Цветаева писала, что ей было жалко Пушкина, как будто он ее дитя, а не умер давно, просто был прекрасный мальчик. У Марины Цветаевой все самое далекое проходило через ее живое тело, через ее живую душу. Она так писала о Пушкине, как будто бы он был частью ее организма. Каждое ее слово приобретало достоверность.

Я навсегда осталась в ее невероятной, странной власти, как если бы я имела основание вспоминать ее, зная ее лично. Ее прекрасный образ всегда близко стоит от меня, и на щеках своих я чувствую дух ее поэзии, чувствую всю прелесть ее поэзии.

Она была большим и близким человеком, большим явлением в русской литературе. Она была дитя каждому из нас. Она была дитя человечества.

Марина Цветаева была величава и прекрасна и в то же время беззащитна в своей судьбе. Она была огромной человеческой доброты, это вытекает из всей логики ее личности. Это несомненно было так.

Цветаева, на мой взгляд, явление чисто русское хотя бы по жадности к жизни, по огромности дарования, по той энергии, которая в ней жила.

Она писала и стихи, и прозу, и все это выходило, слепя глаза. Когда я это вижу, голова кружится от безмерной человеческой радости, которая в ней жила. Она ни перед чем не останавливалась до самой смерти.

В этой трагической судьбе были свои поучительные и счастливые моменты. Ее жизнь при всех обстоятельствах все равно была исполнена счастья, ее дарование цвело в высоких образах ее поэзии. Поучительность такого счастья и ее открытый несгибаемый дух должны остаться с нами. Мы должны ее любить и безмерно гордиться ею, как человеком огромной отечественной культуры, должны уметь воспринимать ее всем сердцем.

Прочту ее стихотворение «Тоска по родине» (читает).(Аплодисменты.)

Е.М.ВинокуровЯ думаю, что поэты делятся на два типа: на поэтов трагических и поэтов не трагических.

Первые, на мой взгляд, поэты настоящие, истинные (это Маяковский, Есенин, Блок). Вторые — внутрилитературные.

Цветаева — великий трагический поэт. Через толщу ее стихов проступает капля крови — единственный критерий истинности.

Ее поэзия — это продукт расщепления ее нервной системы. Цветаева — поэт мысли. Формула, данная Пушкиным, «мыслить и страдать» — это и ее формула. Раскаленная добела мысль излучает яркий свет поэзии. Она — поэт-философ.

Я ощущаю Цветаеву, как живого человека. Когда я читаю ее стихи, то чувствую ее вздох и выдох. Я чувствую ее живой голос со всеми его модуляциями, вибрациями. Я вижу каждый ее внутренний жест.

Цветаева, как настоящий поэт, была целым микрокосмосом и, как всякий микрокосмос, соединяла в себе полярности. В ее поэзии дух мужчины и душа женщины. Цветаева как-то и озорна, и отчаянно непосредственна, и в то же время мудра, как мудрец. Ее поэзия — глубоко русская и в то же время универсальная.

232


[Фотография] Диплом о присвоении малой планете, открытой Л.Г.Карачкиной и Л.В.Журавлевой, имени

Цветаевой

233


Цветаева, как патриотка, любила Россию, русская стихия, как всякая стихия, была мила ее сердцу.

Марина Цветаева знала и цену дисциплине. Она понимала начала художества. Она восклицала: «Ремесленник! Я знаю ремесло!»

Она знала, что слово имеет и свою некую автономию от смысла. Она любила играть словом, перекидывая его, как раскаленный уголь, с ладони на ладонь. Но она знала, что нет ничего более художественного, чем любить людей. К ее книге, как ни к какой другой, подходят слова Пастернака: «Книга есть кубический кусок горячей, дымящейся совести». Действительно, цель ее поэзии — не сама поэзия, а другое начало, которое я бы назвал «прапоэзия», т. е. совесть, любовь к людям.

Я прочитаю сейчас одно стихотворение Марины Цветаевой, философское и в то же время страстное стихотворение. Это синтез глубины и большой эмоциональной экспрессии1.

Д.С.СамойловЗадача, которую мне предстоит сейчас выполнить, кажется очень простой, но для меня она

трудна потому, что я должен все время в себе преодолевать слышимый, постоянно звучащий для

меня голос Пастернака. Поэтому мне и читать хорошо трудно.Я прочитаю два стихотворения Пастернака. Одно стихотворение относится к 1927 году,

которое вы, вероятно, знаете, а другое — 1942 году. Ты вправе, вывернув карман, Сказать: идите, ройтесь, шарьте... (читает).

(Аплодисменты.)Второе стихотворение, посвященное памяти Марины Цветаевой: (читает).

(Аплодисменты.)

И.Г.ЭренбургПрежде чем предоставить слово М.Н.Ваксмахеру, который хочет рассказать о переводах

М.Цветаевой на французский язык, хочу ответить на некоторые, поступившие в мой адрес, записки.

Ссылаясь на стихотворение Б.Пастернака: Ах, Марина, давно уже время, Да и труд не такой уж ахти, Твой заброшенный прах в реквиеме Из Елабуги перенести. Торжество твоего переноса Я задумывал в прошлом году, Я слонялся у камского плеса, Где зимуют баркасы во льду... —

товарищ спрашивает: «Побывал ли Пастернак в Елабуге или это только поэтический вымысел? Нашел ли он могилу Цветаевой?»

Это не поэтический вымысел. Ему удалось установить ряд, где она погребена, но где ее могила, так и осталось неизвестным 2.

И второй вопрос: «Почему не пригласите в президиум дочь Марины Цветаевой Ариадну Сергеевну Эфрон?»

Я получил телеграмму из Тарусы, где сообщается, что Ариадна Сергеевна нездорова и не сможет приехать.

Третий вопрос следующий: «О каком человеке вы говорили, которому всю жизнь была верна Марина Цветаева?»

Я, вероятно, плохо или неясно прочитал эти стихи М.Цветаевой, но она там ясно говорит, что этим человеком был ее рабочий письменный стол.

___________ 1 В стенограмме текст стихотворения отсутствует.2 Ошибка докладчика. Б.Л.Пастернак никогда не был в Елабуге.

234


М.Н.ВаксмахерВ тридцать седьмом году в Париже вышла газета, которая сейчас стала библиографической

редкостью. Это была однодневная газета под названием «Пушкин», где публиковались стихи Пушкина в переводе на французский язык.

Сегодня от души говорилось много больших слов, но мне хочется добавить к этому еще одно большое слово, вспоминая эти гениальные стихи. Стихи Пушкина под пером М.Цветаевой оставались именно стихами Пушкина. Такое ощущение было, что эта великая нация, которая не имеет возможности в подлиннике читать стихи Пушкина, она получила в подарок подлинного Пушкина, подлинную музыку его стихов.

Много есть переводов Пушкина во Франции. Большинство из них дают почувствовать мысли, чувства Пушкина, но прелести Пушкинского стиха там не услышишь. Я прочту вам всем

известные стихи Пушкина в подлиннике и в цветаевском переводе. Кто не знает французского языка, все-таки сможет почувствовать здесь идентичную передачу.

Стихотворение, которое я прочту, — это «Бесы». Оно было опубликовано в газете, о которой я говорил. Там были еще переводы стихов «К морю», фрагменты из «Пира во время чумы» и стихи, «сочиненные во время бессонницы». Вот как звучал этот перевод (читает).

(Продолжительные аплодисменты.)Марина Цветаева переводила Лермонтова, и, пожалуй, впервые в мире, в 1923 году она

перевела стихи Владимира Маяковского.Мне думается, что предстоит огромная работа для того, чтобы наследие Марины Цветаевой

сделать достоянием читателей, разыскать разбросанные во Франции, в Германии переводы Цветаевой русских поэтов на французский язык. Это необходимо сделать и для тех людей, которые в Африке, в Канаде не знают, что такое русские поэты.

Это могло бы сделать издательство «Иностранной литературы» в Москве, опубликовать их в журнале, который выходит в Москве на французском языке. Это будет не только данью уважения Цветаевой, как поэтессе, но и пропагандой русской поэзии за рубежом.

(Аплодисменты.) (Голоса с мест: — Еще, еще прочтите переводы!)

М.Н.ВаксмахерЭто только единственное разысканное мною стихотворение, остальные, — я знаю, что они

есть, — я буду искать и дальше.

И.Г.ЭренбургЯ бы лучше послушал еще стихи Марины Цветаевой. При всем моем уважении к

французскому языку и к работе, проделанной; Мариной Цветаевой по переводам, я предпочел бы еще послушать ее стихи.

Моя работа кончается. Мне дали листок, и я его дочитал до строчки, где сказано —объявляется перерыв на 15 минут.

Я хотел бы сказать, что этот вечер мне трудно будет забыть. Посмотрите, что делается в задних рядах, как слушают стихи Марины Цветаевой, как ее любят. Какое это счастье для всех нас! Мы сидим здесь, поэты разных поколений, — я, к сожалению, здесь самый старый. И вот мы радуемся тому, что в этом торжество поэзии, и оно всем нам очень нужно.

(Аплодисменты.)

235


Список сокращений названий учреждений и организаций

ГТГ — Государственная Третьяковская галереяРО ИРЛИ — Рукописный отдел Института русской литературы Академии наук ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусстваЦГАОР — Центральный государственный архив Октябрьской революцииЦГИА — Центральный государственный исторический архив, СПб.ЦГИАМ — Центральный государственный исторический архив, МоскваYMCA — «Young Men Christian Association»ГАХН — Государственная академия художественных наукГЛМ — Государственный литературный музейГМИИ — Государственный музей изобразительных искусств им. А.С.ПушкинаГМНЗИ — Государственный музей нового западного искусстваГНИМА — Государственный научно-исследовательский музей архитектуры им.

А.В.Щусева

ГПБ — Государственная Публичная библиотека им. М.Е.Салтыкова-ЩедринаГРМ — Государственный Русский музей

236

М.ЦВЕТАЕВА

Твоя смерть

[237]


Написано после смерти Р.М.Рильке. Впервые опубликовано в журнале «Воля России», Прага, 1927, № 5—6.(Кат. № 189)

[238]

[Фотокопия рукописного текста]

[239-265]

Именной указатель1

Авксентьева А. — 122Авксентьева М.С. — см. Цетлина М.С. Адалис А.Е. — 92, 94 Адамович Г.В. — 137 Адлер А.А. — 32, 59 Азадовский К.М. — 39Азаров В.Б. — 210 Айдинян С.А. — 35 Айхенвальд Ю.И. — 105, 106 Аксененко М.Б. — 42, 43 Алданов М.А. — 203 Александр I — 33 Александр III — З1, 86 Александра Федоровна, имп. — 33, 36, 206 Алексеева Л.К. — 43Алексей Николаевич, цесаревич — 34 Алексей Петрович, царевич — 34 Алферова А.С. (гимназия) — 62, 69Альбрехт И.К. — 72 Альтман Н.И. — 165Анастасия Николаевна, вел. княжна — 34 Андерсен, Ханс Кристиан — 78, 82 Андреев Л.Н. — 165 Андреев Н.А.—166, 171 Андреева А.И. —165 Андреева-Шилейко В.К. — 32

Андроникова-Гальперн С.Н.—128, 165, 218, 219Аничков Е.В. — 27 Анненков Ю.П. —165 Антокольский П.Г. — 170, 220, 226, 229Аренская В.А. — см. Завадская В.А. Арним, Беттина фон (Arnim B. von) — 65, 66 Артемов Г.К. — 170, 173Асеев Н.Н. — 169, 170, 198Астапова Т.Н. — 64, 70 Ахмадулина Б.А. — 232Ахматова А.А. — 7, 16, 17, 28, 37, 39, 43, 95, 99—101, 165—167, 170, 219, 223—225

Багрицкий В.Э. — 6 Бадмаев — 34Байрон, Джордж — 47, 146 Бакст Л.С. — 166 Балтер, Хэди — 141Балтрушайтис Ю.К. — 96, 97 Бальмонт К.Д. — 89, 92, 169Бальмонт М.К. — 88, 89 Баратынский Е.А. — 30 Баснер Е.В. — 182, 183_____________ 1 Жирным шрифтом выделен номер страницы, на которой приводятся основные биографические

данные.

[266]

Именной указатель

Бахтин М.М. — 64Башкирцева М.К. — 170, 174, 176Беклин, Арнольд — 176Белкина М.И. — 42, 43, 120, 122, 125, 134, 136, 150, 216Белый, Андрей — 25, 39, 92, 113, 132, 166, 169, 170, 218Беляев А.А. — 226Беранже, Пьер-Жан — 32Берг Ф.И. — 49Берггольц О.Ф. — 210Бердяев Н.А. — 64, 91, 92, 169, 170Бердяева Л.Ю. — 170Бернар, Сара — 170Бернацкая М.Л.— 132Бетховен, Людвиг ван (Beethoven L. van) — 128Билибин И.Я. — 107Билис А.Л. — 136Бичер-Стоу, Гарриет — 19Блок А.А. — 37, 39, 131, 153, 166, 223-225, 232Богаевский К.Ф. — 77, 176, 179Бодлер, Шарль — 147Бондаренко П.И. — 190Бонч-Бруевич В.Д. — 218Борисов-Мусатов В.Э.— 176, 179

Борисова Л.М. — 154, 190Босх, Иероним —187Брандт В.А. — 203Брентано, Клеменс (Brentano Cl.) — 65Бруни Л.А. —166, 167Брусилов А.А. — 206Брюсов В.Я. — 66, 92, 94, 131, 168, 218, 227Брюхоненко М.Г. (гимназия) — 62, 70Будберг М.И. — 218Булгаков В.Ф. — 203, 204, 220Булгаков С.Н. — 207, 208Бунин И.А. — 11, 14, 123, 125, 171, 203, 208Бунина В.Н. — 30, 122, 123, 125, 153, 154, 171Бялик Х.Н. — 93, 95

Важа Пшавала (Разикашвили Л.П.) — 147, 150Ваксмахер М.Н. — 234, 235Вальбе Р.Б.— 179Васильев А.Л. — 45Великовская Г.В. — 43Веснин А.А. — 179Веснин В.А. —179Вешнев В.Г. — 101, 105Вильдрак, Шарль (Vildrac Ch.) — 130Вильям-Вильмонт Н.Н. — 150Винокуров Е.М. — 232Витте С.Ю. — 33Вишняк А.Г. — 91, 107Вишняк М.В. — 124Власьевская В. — 68Волконский С.М. — 93, 94, 95, 115—117, 119, 120, 122, 129, 169, 171, 224Волошин М.А. — 6, 10, 39, 40, 43, 62, 75, 77, 81, 82, 84, 85, 92—94, 98, 99, 156, 163, 165,

166, 169—172, 175, 176, 179, 218—220Волошина Е.О. — 84, 85, 93, 98, 100, 163, 171, 172

267


Вольф М.О. — 190Воронцов-Дашков И.Н. — 53Вундерли-Фолькарт, Нанни (Wunderly-Volkart N.) — 143, 144Вышеславцев Н.Н. — 87, 106, 166

Галдина А.О. — 32Галушкина А.С. — 179Гартман Ф.А.— 132Гауф, Вильгельм — 44Гейне, Генрих — 47Гейтман Е.И. — 189Генерозова В.К. — 69Герцык АД. — 89, 92, 94, 95, 99, 100, 170Герцык Е.К. — 94, 95, 170

Герцык Л.А. — 170Герцык, семья — 94, 99, 100Гете, Иоганн Вольфганг — 18, 30, 46, 47, 66Гинзбург Л.С. — 101—103Гинзбург М.И. — 71Гиппиус З.Н. — 203Гиппиус Т.Н. — 166Гитлер, Адольф — 19Гладков Н.И.— 212, 213Глазков Н.И. — 209Гоголь Н.В. — 78Голенищев В.С. — 26Голлидей С.Е. — 88, 114, 204Голль, Иван (Исаак Ланг) — 172Голубев-Багрянородный Л.Н. — 203—205Голубков В. — 97Голы, Милослав — 177Гольцев В.В. — 147, 150Гончарова Н.С. — 40, 130, 165, 172, 176, 177, 179, 183—189, 228Гордон Н.П. — 155, 156Горохов Ю.Н. — 42, 75, 145, 146Готье Ю.В. — 23Гржебин З.И. — 109Гринева М.И. — 95Грифцов Б.А. — 91, 92Гронский Н.П.— 110, 124, 125, 129, 219Гроссман Л.П. — 97, 101—103Грушка А.А. — 23, 32Гумилев Л.Н. — 99Гумилев Н.С. — 37, 209, 213, 220Гюго, Виктор — 144

Дамас Л.— 131Данте Алигьери (Dante Alighieri) — 176, 190 Дантес, Жорж-Шарль (барон Геккерен) — 176, 190, 228 Дервиз В.П. фон (гимназия) — 62, 68 Державин Г.Р. — 230 Дживелегов А.К. — 91, 92Дидерихс, Эуген (Diederichs E.), издатель — 66 Длигач Л.М. — 145, 146 Добротворская Е.А. — 32 Добротворские, семья — 32, 56Добужинский М.В. — 87, 128

268


Доде, Альфонс (Daudet А.) — 74Дон Аминадо — 125Доре, Гюстав — 176, 190Достоевский Ф.М. — 79, 80Дурново Е.П. — 78, 191 —195, 197, 198, 202, 203

Дурново П.А. — 78, 191, 195, 203Дурново-Эфрон, семья — 191Дюамель, Жорж — 197

Евгеньев С.В.— 150Евлогий, митрополит — 205, 208Екатерина Алексеевна (неизвестное лицо) — 64Есенин С.А. — 165, 172, 213, 232

Жаворонков Б.Н. — 101 Жаккар А. — 86 Жанен, Жюль (Janin J.) — 64 Жанна д'Арк — 230 Жером, Жан-Леон— 176 Жуковская В.А. — 93, 94, 95 Жуковский В.А. — 27, 65Жуковский Д.Е. — 94, 99, 100 Журавлева Л.В. — 233

Завадская В.А. — 88, 214Завадский С.В. — 208Завадский Ю.А. — 88, 214Зайцев Б.К. — 91, 92, 94, 203, 209Зайцевы, семья — 92Замятин Е.И. — 166Звягинцева В.Н. —166Зелинский К.Л.. — 150Зограф-Плаксина В.Ю. (музыкальная школа) — 44Золотухин — 100

Иванов А.И. — 176, 189Иванов В.И. — 92, 94, 169, 205Иванов Г.В. — 165Иловайская А.А. — 23, 62, 63Иловайская В.Д. — см. Цветаева В.Д.Иловайская Н.Д. — 12, 55, 56, 63Иловайские, семья — 12, 33Иловайский Д.И. — 36, 47, 49, 50, 54, 55, 63Иловайский С.Д. — 12, 55, 56, 63Ипатьев — 206

Каган М.И. — 64Каган Ю.М. — 23, 30, 42, 45, 64, 65, 145, 146Казанова, Джакомо — 87, 92, 96, 97, 104, 105, 230Казанский Б.В. — 215Калин А.С. — 62, 219Каменев Л.Б. — 92, 94Кандауров К.В. — 169, 179Кандинский В.В. — 40, 177Канегиссер Е.А. — 72, 77Канегиссер И.С. — 72Канегиссер Л.А. — 72Карасик М.С. — 189

Карачкина Л.Г. — 233

269


Карл VII Валуа — 230Кассиль Л.А. — 231Керенский А.Ф. — 132Клейн Р. И. — 28, 33, 45, 51, 53, 59, 60, 86, 165, 168Кобылинский Л.Л. — см. ЭллисКоврайская А.А. — см. Иловайская А.А.Коган П.С. — 66, 105, 106Коган-Нолле Н.А. — 66, 106Кожебаткин А.М. — 75, 76Кокто, Жан — 204, 205Колбасина-Чернова О.Е. — 20, 160Колесова И.К. — 166Комовский С.Д. — 131Кондаков Н.П. — 30Кончаловская Н.П. — 146Коркина Е.Б. — 42, 43, 219Коровин К.А. — 177Корш Ф.Е. — 23Косолапов В.А. — 226Кочетков А.С. — 149Кочеткова И.Г.— 149Крамарж К.И. — 203, 207Крандиевская Н.В. — 40, 82, 83Крандиевский В.А. — 72Кропоткин П.А. — 194, 203Кругликова Е.С. — 189Крученых А.Е. — 113, 123, 151, 152, 185, 210, 211, 215, 218Кудашева М.П. — см. Кювилье М.П.Кудрова И.В. — 184Кузмин М.А. — 166Кузнецова. М.И. — см. Гринева М.И.Куклинская Л.Н. — 101Кулъбин Н.И. — 166Куприн А.И. — 11Купченко В.П. — 84Куренной А.А. — 101, 105Кустодиев Б.М. — 93, 165, 166Кювилье М.П. — 76, 80, 85

Лабас А.А. — 177Лаказ (пансион) — 49Ламанова Н.П. — 32Лампси П.Н. — 32Ланн Е.Л. — 89, 92, 94, 105, 172Лансере Е.Е. — 167Ларионов М.Ф. — 167, 172, 175, 177, 183Ларионова А.К. — 179, 183

Левенсон А.А. (типография) —71Левин И.Л. — 188Левина-Розенгольц Е.П. — 188Леднева Е.И. — 43Леже, Фернан — 172Лентулов А.В. — 40, 177Лермонтов М.Ю. — 19, 24, 47, 79, 149, 211, 215, 227, 235Лесман М.С. — 119Лже-Дмитрий I — 225Либединская Л.Б. — 151, 152

270


Лившиц Б.К. — 183Лидин А. — 104Линдберг, Чарлз — 214Линден С. — 56Линье, Джеймс (Ligner J.) — 168Лист Г.А. — 60Литвин — см. Эфрон С.К.Лифарь С.М. — 203, 205Лосев А.Ф. — 28Лосская В.К. (Lossky V.) — 26, 159Лосский Б.Н. — 203Лубянникова Е.И.— 119Луговской В.А. — 97, 101Лурье А.С. —17Ляшко Н.Н. —104

Маковский А.В. — 165Малицкая К.М. — 312Малышев Е. — 86Малютин С.В. — 168Мамонтов А.И. (товарищество типографии) — 62Мандельштам О.Э. — 5, 19, 20, 28, 37, 39, 92, 124, 126—128, 169, 209, 219Мария Николаевна, вел. княжна — 34Мария Федоровна, имп. — 33, 53Мартынов Н.С. — 19Маршак С.Я. — 210, 231Масарик, Томаш Г. — 203Матисс, Анри — 227Матэ В.В. — 189Маяковская Л.В. — 198Маяковский В.В. — 17, 27, 39, 107, 109, 167, 172, 173, 175, 212, 213, 224, 232, 235Мейн А.Д. — 22, 47, 66, 148 Мейн М.А. — см. Цветаева М.А. Мережковский Д.С. — 203 Меркурьева В.А. — 147, 149, 161 Мешков В.Н. — 177 Милашевский В.А. —169Миллиоти В.Д. — 166

Мирлэ М. — 146 Митрохин Д.И. — 87, 176, 190 Митурич П.В. — 169Михайлов М.Л. — 65Михайлова. Е.Д. — 43 Михельсон Р.М. — 101 Мнишек, Марина — 225Мнухин Л.А. — 26, 28, 119Модестова А.Д. — 35 Молок Д.Ю. — 176 Мопассан, Ги де — 11Морковин, Вадим — 207, 218 Муратов П. П. — 26, 91 Муромцева В.Н. — см. Бунина В.Н. Мутэ, Мариус — 131 Мюссе, Альфред де — 72, 76

Надсон С.Я. — 47Найдин Ф.И. — 71

271


Наполеон I — 24, 140, 176Наполеон II — см. Рейхштадтский герцогНаппельбаум М.С. — 170, 172,175Насимович А.Ф.— 104Наумов А.А. — 176, 190Нахман М.М. — 40, 83, 84, 169, 173, 188Некрасов Н.А. — 103, 195Нечаев-Мальцев Ю.С. — см. Нечаев-Мальцов Ю.С.Нечаев-Мальцов Ю.С. — 26, 28, 29, 33, 35, 53, 85, 86Никанорова Л.А. — 170, 173Никитин А.М. — 101, 105Никитина (Богушевская) Е.Ф.— 91, 101, 103, 104, 105, 167Николай II — 33, 34, 45, 86, 206Нилендер В.О. — 62Ноай, Анна де (Noailles A. de) — 72, 144Новиков М.М. — 203

Обинье, Агриппа д’ — 147Оболенская Ю.Л. — 84, 173Одоевцева И.В. — 14Озеров Л.А. — 26, 28Окунев Н.Л.— 263Ольга Александровна, вел. княжна — 54Ольга Николаевна, вел. княжна — 34Орлов В.Н. — 221 — 227Орлова В.А. — 168, 169Осмеркин А.А. — 165Осоргин М.А. — 91, 92, 94Остроухов П.А.— 203

Павел Александрович, вел. кн. — 206Павленко П.А. — 148Павлинов П.Я. — 87Павлова К.К. — 228Пальмов В.Н. — 177Панов — 54Панова В.Ф.— 210Парнок С.Я. — 81, 92, 94, 104Пастернак Б.Л. — 11, 17, 27, 28, 37—40, 43, 92, 100, 107 — 110, 123, 124, 127 —131, 143,

150, 166, 169, 173, 209 — 211, 216, 219, 223, 234Пастернак Е.Б. — 39 Пастернак Е.В. — 39, 169 Пастернак Л.О. — 169, 189, 219 Пастернак, семья — 42, 125 — 129, 142 — 144, 169«Патэ, братья» (кинофирма) — 86 Паустовский К.Г. — 222Первомайский Л.С. — 210 Перегудова В.К. — см. Генерозова В.К. Петр I — 27, 34Петров-Водкин К.С. — 40, 165, 178, 189 Поленов В.Д. — 178Поливанов Л.И. (гимназия) — 78 Половинкин Л.А. — 132 Посылина Е.Н. — 191 Потемкин В.П. — 131Потоцкая В.В. (гимназия) — 62Преображенский Г. — 191Проффер, Карл — 212

272


Пугачев Е.И. — 18, 114 Пушкарев В.А. — 183 Пушкин А.А. — 23Пушкин; А.С. — 11, 14, 17 — 19, 27, 47, 78, 79, 113, 114, 131, 132, 146, 176, 183, 189, 190,

203—205, 215, 223, 225, 226, 228, 232, 235

Равич В. — 201Радзевич К.Б. — см. Родзевич К.Б.Радугина — 63Распутин Г.Е. — 34Редлих В.П. — 83, 85Рейнхардт, Макс — 84Рейхштадтский герцог — 24, 170, 176Ремизов А.М. — 168, 169Ремизова С.П. — 168Репин И.Е. — 82Рерберг И.И. — 58, 60Рерих Н.К. — 203Рильке, Райнер Мария (Rilke R.M.) — 17, 38, 39, 100, 125 — 129, 142 — 144, 215, 219

Римский-Корсаков Н.А. — 197Рогозинский В.А. — 84 Роденбах, Жорж — 24Родзевич К.Б. — 109, 110— 112, 139, 173, 174, 219Розанов И.Н. — 101 Розанов В.В. — 21, 24, 174 Розанов В.В. (сын) — 174Розенкранц — 191 Роллан М.П. — см. Кювилье М.П. Роллан, Ромен — 76Романовы, царская семья — 31, 33, 36, 86, 206 Ромэн, Жак — 131Ромэн, Жюль —197 Росский А.М. — 101 Ростан, Эдмон — 27, 170, 196 Руднев В.В. — 113 Рыбченков Б.Ф. — 178 Рябинина А.П. — 107

Саакянц А.А. — 36, 42, 61, 62, 66, 76, 106, 124, 125, 156, 179, 188, 193Сабашникова М.В.— 170Савич О.Г. — 97, 101—104Садовской Б.А. — 136, 166Самойлов Д.С. — 234Северянин, Игорь — 205Святополк-Мирский Д.П. — 131Селин, Луи — 197Семенов С.Т. — 11Сергей Александрович, вел. кн. — 86, 206Сергиевская М.Я. — 221Серебрякова А.Е. — 191Серейский М.Я. — 95Серов В.А. — 165Серов Г.В. — 204Сидоров А.А. — 30, 32Сименон, Жорж — 196Синезубов Н.В. — 176, 178Синякова-Уречина М.М. — 169

273


Скопас — 176, 190 Скосырев П.Г. — 200 Скрябин А.Н. — 169 Скрябина Т.Ф. — 169 Славичек, Ян — 178 Слоним М.Л. — 26, 159 Слуцкий Б.А. — 226 Соболь, Андрей — 101, 104Соколов В.А. — 84, 85 Солженицын А.И. — 7

Сологуб Ф.Д. — 92 Сорин С.А. — 169 Сосинский В.Б. — 218Срезневская О.И. — 45 Срезневский И. И. — 45 Станиславский К.С. — 93 Стахович А.А. — 165 Степун Ф.А. — 93, 95, 124 Стравинский И.Ф. — 183 Струве П.Б. — 120, 121 Стукалин Б.И. — 226 Сувчинский П.П. — 124 Сухов В.Д. — 82, 83 Сытенко Н.А. — 32

Тагер Е.Б. — 147, 150, 161Тагер Е.Е. — 161, 218Тамбурер Л.А. — 32Тарасенков А.К. — 123, 209 — 213, 215, 216Татьяна Николаевна, вел. княжна — 34Тацит — 29, 30Твардовский А.Т. — 210Темерин А.А. — 173Тескова А.А. — 15, 23, 89, 125, 160, 161, 183, 187, 188Тихомиров А.Г. — 91Тихон, патриарх — 120,122, 205Тихонов Н.С. — 131Толстой А.Н. — 62Толстой И.Н. (Ваня) —14Толстой Л.Н. — 11, 14, 79, 80Толчинский К.— 101Топфер, Родольф (Töpffer R.) — 77Тредьяковский В.К. — 110Триоле, Эльза — 109, 172Трухачев А.Б. — 100Трухачев Б.С. — 31— 34, 76, 77, 95Трухачева И.Б. — 95Тумаркина М.С. — см. Цетлина М.С.Тургенев И.С. — 14Тургенева А.А. — 170Туржанский О.В. — 139Турчинский Л.М. — 42, 66, 83, 107, 108Тырш М. — 209Тютчев Ф.И. — 14, 65, 80, 227

Уайльд, Оскар — 205Уланд, Людвиг (Uhland L.) 64, 65Успенский Г.И. — 27

274


Ушаков Н.Н. — 2110

Фадеев А.А. — 148, 150Фалилеев В.Д. — 170Фальк Р.Р. — 40, 178, 189Фатеев А.Н. — 203 Федор Кузьмич, старец — 33 Федоров В.П. — 101—103Фейнберг Л.Е. — 85 Фельдштейн К.М. — 95 Фельштейн М.С. — 85, 94, 95 Фельдштейн Э.А. — 94, 95 Фельдштейн, семья — 93, 95 Фет А.А. — 65 Фигнер И. — 209 Фидий — 46

Харджиев Н.И. — 26 Хейфец М.А. — 97, 101 Хемингуэй, Эрнст — 196 Хлебников В.В. — 19, 185 Ходасевич В.М. — 172 Ходасевич В.Ф. — 91, 166, 204, 209 Хохлов —198

Цветаев А.И. — 24, 35, 47, 49, 50, 51, 58, 59, 61, 63, 69, 70Цветаев Д.В. — 33, 70, 86Цветаев И.В. — 6, 18, 21 — 36, 38, 42, 44, 45, 46, 47, 49 — 51, 53, 55, 56, 58 — 61, 64, 66 —

71, 74, 82, 83, 85, 86, 148, 158, 160, 218Цветаева А.И. — 10, 12, 16, 19 — 21, 23, 24, 31, 35, 36, 47 — 50, 51, 63, 64, 67, 70, 74, 76, 84,

92, 100, 145, 161, 163, 164, 218Цветаева В.Д. — 32, 55, 59Цветаева В.И. — 24, 32, 35, 48, 49, 51, 55, 56, 57, 61, 63, 70, 218Цветаева Е.Е. — 32, 70 Цветаева М.А. — 6, 18, 21, 22, 29, 32, 38, 43— 46, 47, 48— 53, 60, 61, 66, 68, 220Цветаевы, семья — 12, 31, 32, 50, 63, 148 Цезарь, Гай Юлий — 176 Цетлин В.М. — 122 Цетлин М.О. — 116, 118, 119, 120, 121 Цетлина А.М. — 120, 122 Цетлина М.С. — 115, 118, 119, 120 —123 Цетлины, семья — 120, 124

Чапек, Иозеф — 178 Чарская Л.А. — 123 Чехов А.П. — 11, 195, 197Чириков Е.Н. — 165, 207 Чирикова В.Е. — 20 Чирикова Л.Е.— 21, 87, 107 Чуковская Л.К. — 42, 152Чурилин Т.К.— 174

Шагниян М.С. — 175

Шахматов М.В. — 203Шварц А.Н. — 32Шекспир, Уильям — 11Шенье, Андре — 148Шервинский — 32

275


Шервуд В.О. — 54Шиллер, Фридрих — 47Шиман О.Г. фон — 82, 196Ширкевич З.М. — 197, 218Шиперович Б.Я. — 123, 124, 211Шкодина-Федерольф А.А. — 153, 156 — 164, 219Шлёцер Т.Ф. — см. Скрябина Т.Ф.Шопен, Фридерик — 17Шполянский А.П. — см. Дон АминадоШтейгер А.С. — 207, 208Штеренберг Д.П. — 178Штеренберг, семья — 178Шувалов С.В. — 97, 101 — 103Шукст М.И. — 151Шуман, Роберт — 17

Щекин М.С. — 26Щепкина-Куперник Т.Л. — 195

Эйнем (товарищество) — 73Эллис — 24, 25, 62, 75, 169Эренбург И.Г. — 92, 95 — 97, 100, 107, 128, 160, 166, 171, 173, 175, 220, 222, 227, 229 —

232, 235Эренбург Из.Г. — 96, 97 Эренбург И.И. — 42, 107, 178Эренбург-Козинцева Л.М. — 107, 154, 160, 165 Эфрон А.С. — 6, 10, 12, 16, 25, 26, 39, 40, 71, 73, 85, 87 — 89, 91, 92, 95—97, 99, 100, 108,

109, 112, 114, 118—120, 123, 124, 130, 131, 134—137, 139—141, 145, 153, 155—158, 160, 161, 164, 174, 193, 196, 209, 211, 215, 218—226, 229—231

Эфрон А.Я.— 191, 202Эфрон В.Я. — 74, 75, 76, 84, 86, 93 — 95, 191, 202 Эфрон Г.К. — 191 Эфрон Г.С. — 5, 43, 112, 116—118, 121, 122, 130, 133, 136—142, 145, 147, 148, 150 — 152,

155, 156, 164, 192, 196 — 201, 203, 220, 230Эфрон Г.Я. — 202 Эфрон Е.П. — см. Дурново Е.П. Эфрон Е.Я. — 40, 73, 74, 75, 76, 78, 81, 84, 85, 93, 94, 147, 149, 193, 197, 202, 219Эфрон И.С. — 87, 93, 105, 229 Эфрон К.Я.— 192, 193, 202 Эфрон Н.К. — 191Эфрон П.Я.— 191, 192, 195, 196, 200—202 Эфрон С.К. — 191 Эфрон С.Я. — 5, 6, 12, 31, 33, 34, 40, 42, 43, 62, 71, 72, 73—76, 78, 79, 81—85, 89, 93—100,

106—108, 110, 118, 119, 130—133, 139—141, 150, 151, 156, 157, 159, 164, 191 — 193, 199, 202, 219, 220, 230

Эфрон Я.К. — 191,192, 193, 195, 199, 202 Эфрон, семья — 192, 193

Юнге А.Э. — 75 Юнге, семья — 75

Якобсон Р.О. — 27 Яковлев А.И. — 32, 101 Яковлев В.Н. — 178 Яковлев Л.— 104 Яковлева Н.Г. — 145Яновский В.С. — 113

276

Содержание

Н.В.ШахаловаСлово о Марине Цветаевой.................................................................................................5

Б.А.АхмадулинаО Марине Цветаевой...........................................................................................................7

Ю.М.КаганМарина Цветаева и ее отец.................................................................................................21

А.И.ЦветаеваОткрытие Музея изящных искусств (с послесловием Ст.Айдиняна).............................31

Е.Д.МихайловаО выставке............................................................................................................................37

МАРИНА ЦВЕТАЕВА Поэт и времяАннотированный каталог выставки...................................................................................41

От составителей...................................................................................................................42

1. ДЕТСТВО. 1892— 1900-е...............................................................................................44

2. ЧАС УЧЕНИЧЕСТВА. 1900-е — 1910..........................................................................62

3. МОЛОДОСТЬ. 1911—1917............................................................................................71

4. В ГОДЫ РЕВОЛЮЦИИ. 1917— 1922...........................................................................87

5. ПОСЛЕ РОССИИ. 1922—1939.......................................................................................107

6. СССР. 1939—1941...........................................................................................................145

7. МЕМОРИАЛЬНЫЕ ВЕЩИ СЕМЬИ ЦВЕТАЕВЫХ-ЭФРОН(со статьей Л.К.Алексеевой)..............................................................................................153

Современники 165

Изобразительное искусство................................................................................................176

Приложения к каталогуСемья Дурново-Эфрон(со статьей Е.Б.Коркиной).................................................................................................191

К истории русской эмиграции(со статьей Е.Б.Коркиной)................................................................................................203

«Тарасиздат»(со статьей М.И.Белкиной)................................................................................................209

[277]

ИЗ ИСТОРИИ ИЗДАНИЯ И ИЗУЧЕНИЯТВОРЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ М.И.ЦВЕТАЕВОЙ..........................................................217

Н.Б.ВолковаМатериалы архива М.И.Цветаевой в ЦГАЛИ..................................................................218

А.А.СаакянцКак мы работали с Ариадной Эфрон.................................................................................221

Стенограмма вечера в ЦДЛ26 декабря 1962 г.................................................................................................................227

Список сокращений названий учреждений и организаций.............................................236

М.ЦВЕТАЕВА. ТВОЯ СМЕРТЬ (Фотовоспроизведение рукописи)......................................................................................237

Указатель имен.....................................................................................................................266

[278]

Марина Цветаева. Поэт и время. / Выставка к 100-летию со дня рождения (1892—1992). Ц-27 — М.: ГАЛАРТ, 1992, — с. 280, ил.

ISBN 5-269-00836-ХСборник материалов издан в связи с проходившей в Музее изобразительных искусств выставкой,

посвященной юбилею поэта. Аннотированный каталог экспозиции сопровождается рядом мемуарных статей и исследований.

4903010000-023Ц——————— Без объявл. ББК 81.101 084 (02)-92

[279]

МаринаЦветаеваПоэт и времяКнига

РедакторИ.А.Гутт

Художественный редакторН.Г.Дреничева

Технический редакторЕ.А. Медникова

КорректорыЮ.П.Баклакова,И.А.Шорсткина

Н/КСдано в набор 5.06.92 Подписано в печать 10.09.92 Формат 60X100 1/16 Бумага офсетная Гарнитура шрифта литературная Печать высокая Усл. п. л. 19,425 Усл. кр.-отт. 28,305 Уч.-изд. л. 21,682 Тираж 3000 Зак. 295 Изд. № 1-414

Издательствао«ГАЛАРТ»125319, Москва,ул. Черняховского, 4а

Типография изд-ва«ГАЛАРТ»129327, Москва,Ленская ул., 28

[280]

Каталог. Поэт и время.

Documents

Transcript of Каталог. Поэт и время.