— 1 —

Наталья Шешукова

ОРЕНБУРГ

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР ОГАУ

2007

вернулась…Я снова

— 2 —

УДК 82�1ББК 84 (2Рос=Рус) 6Я43

Ш 54

Составители:

Г.В. Шешукова, С.С. Шинкова

© Н.И. Шешукова, 2007.

Шешукова, Н.И.Ш 54 Я снова вернулась... – Оренбург: Издательский центр ОГАУ, 2007. –

372 с., с ил.

Шешукова Наталья Ивановна родилась 3 февраля 1981 года и трагическиушла из жизни 6 ноября 2003 года. Первая подборка ее стихов была опубликованав 2005 году под названием «Тайна утра» в журнале «Гостиный двор» № 17. Перваякнига «Я любила» вышла в 2006 году в издательстве «Агенство�Пресса». Данноеиздание дополнено стихами, записями дневника, письмами и рисунками, которыеранее не публиковались. В книгу вошли ее лирические стихи, написанные с 1996 по2002 годы. Лирика молодой поэтессы затрагивает такие вечные темы бытия, каквера и сомнение, тайны природы, любви, жизни и смерти. Философская пробле�матика представлена также в научных статьях.

ISBN 978�5�88838�422�0

ISBN 978�5�88838�422�0

— 4 —

— 5 —

Девочка и Философ

Людям, не бывшим знакомыми с Натальей Шешуковой, остался пре�красный том её стихотворений и эссе «Я любила», собранный матерьюГалиной Викторовной и подругой Светланой.

В аннотации к первому изданию книги суховато констатируется: книга«предназначается всем, кто любит и понимает поэзию и интересуется воп�росами философии»... Между тем наибольшая значимость книги –в личности её автора, девушки, ушедшей из жизни в 22 года, едва став аспи�ранткой философского факультета ОГУ. Широкая философская эрудиро�ванность, литературная начитанность не могут заслонить предельно лич�ностной манеры восприятия каждой темы ранимой и трепещущей душимолодого поэта и философа.

Какою же она была? Вопрос этот и прост – если мы привяжем его ккакому�нибудь слову: девушка, девочка, студентка, Наташа, молодой учё�ный, неповзрослевший ребёнок, оренбургский самородок или какому�ни�будь подобному, и сложен – сложен настолько же, насколько близко захо�тим мы к нему подойти. Воссоздать, представить себе эту необыкновеннуюличность можно только исходя из неё же самой. Но как исходить из неё,если к ней�то мы и собираемся прийти?

А исходить надо; исходить из её души, понимания мира, пониманияею самой себя. Последнее – самое сложное, потому что самым сложнымоно было, наверное, для неё самой.

В книге лирики, философских эссе и дневников живут и говорят (каж�дый с нами, читающими, но не между собой) два постоянных образа. Пер�вый – это девочка, дочка, внучка, мечтающая о небывалых платьях, рассве�тах у моря, переигрывающая на тетрадной бумаге разговоры с подругами,боящаяся и ждущая встречи с «парнем», выхода в жизнь.

Какие б там встречала я восходы!Или закаты. На крыльце – закаты.Закаты цвета спелых абрикосов,и с запахами всех осенних фруктов,и в платье цвета всех осенних красокя б знала восхитительный покой.

(«Может быть, Ренуар?»)

— 6 —

Второй образ – это молодой, дерзкий, но мыслитель, постигающий ипостулирующий законы мироздания, общающийся в кругу если не рав�ных, то близких: Даниил Андреев, Серен Кьеркегор, Макс Вебер, Фрид�рих Ницше... «После «Заратустры» не надо было бы уже ничего писать.Это вполне достаточно для тех, кто должен услышать. Всё дальнейшее –снисхождение к толпе. Всё дальнейшее – забота о толпе (наподобие идеаль#ного государства для всех)». «О, Фридрих Ницше, если бы тебе остановить#ся на этом и здесь! К чему всё остальное: не есть ли это разъяснение дляглупых, которым и не должно ничего знать? Вся «Генеалогия морали» умести#лась бы в страницу «Заратустры», и лучше было бы так. К чему такая войнаморали; ведь не на ней зациклен мир. Кто, вообще, думает о ней и на чторазрушать её? Ты хотел спасти жизнь, Фридрих Ницше? Но верил ли ты, чтоэто возможно? ».

Светлана Шинкова, близкая подруга Наташи, так ощущает разлуку:«...в воспоминаниях ты – живая, и там, я знаю, что у нас много времени. Нокогда я оттуда возвращаюсь – не нахожу тебя, Наташа». Но так же живутмежду собой и два образа в книге творений Наташи Шешуковой. Философне чувствует девочки, а девочка ещё не знает, что на свете есть философы.Обитая у себя, один другого они не находят. Хотя не забудем в этих краткихрассуждениях, что существуют оба они только в пределах одной личности.(Думать один о другом они могут: таково, например, стихотворение «Дет�ство Адриана Леверкюна» – философическое осмысление страха персона�жа Томаса Манна перед приближающейся «взрослой» жизнью, в которойразвернутся страдания нового доктора Фаустуса, уже избранного для ис�пытаний самим дьяволом).

Что же их разделяет, философа и девочку? Что за поле лежит междуними, которое, по Пастернаку, и Гамлету, и русской пословице, перейти –меньше, чем жизнь прожить? Вот эта жизнь, представляется нам, и лежаламежду двумя образами ушедшей из мира Девочки и Философа. На жизньони глядели со стороны – каждый со своей: одна не повзрослев до него,другой в поле жизни не спускаясь, – и не видя в нём друг друга. Вникнем врассуждения Наташи: они ярко характеризуют двойственность её бунтую�щего сознания.

«Мы хотим Бога, хотим тайны, чуда, его откровения. Хотим быть там итут: и под пальмой у моря, и в швейцарских горах. Хотим, чтобы нас люби�ли, хотим быть красивыми, как Афродита и Елена Прекрасная. Всё равно вглубине души хотим. А что делает мир? Он не даёт нам Бога, не даёт чуда,говорит «здесь» и «сейчас», а не «всегда и «везде», или «где вздумается», какбы нам хотелось. Он даёт определенный облик и окружает нас определён�ными людьми. И всё, другого выбора у нас нет. Свобода относительна.И тогда мы заключаем компромисс с миром. Это – наши догадки, теории ивымыслы, вся сфера искусства и мечты. Конечно же, со стороны мира этонезначительная уступка, почти никакая. Но нам она дорога, ради неё мы и

— 7 —

заключаем компромисс, то есть соглашаемся жить. Ведь не будь её, жить ивовсе не имело бы смысла... Но эта уступка очень коварного свойства; Божемой, какого коварного! Надо быть гиппопотамом, чтобы сохранить грань междууступкой и жизнью. И в каждую трещину этой грани прорываются образы, совсей неудержимостью прорываются они в жизнь. Это и есть рождение траге#дии, и нам не остаётся ничего другого, как начать предъявлять миру претен#зии, от которых мы вроде бы отказались в прошлый раз. Теперь этот конф#ликт уже намного страшнее прежнего, ибо он хранит память о неудавшейсяпопытке, о компромиссе, который уничтожил сам себя, и, следовательно, онпереходит...».

Компромисс с миром позволяет нам отодвинуться от его жгущей сущ�ности, заслониться в сферу теорий, искусства и мечты. Без них жизнь неимела бы смысла. «Аптекарь что#то толчет в ступе, кухарка выскребаеткастрюлю, конюх выколачивает о мостовую скребницу. Но звуки музыки при#надлежат мне одному, увлекают лишь одного меня!» – писал любимый еюКьеркегор в «Афоризмах эстетика».

Но, продолжая эту мысль, позволим себе поправить ход рассуждений:через трещину между «уступленной» миром областью философии и по�эзии, где обитают и Девочка, и Философ, врывается – не отсюда, а сюда! –к ним мир, отнимающий свободу мечтаний, будь то поэтические или фи�лософские образы. Доверять этому миру нельзя – обманет, компромисс сним неустойчив.

Разрывы, разделы и распри… Таков мир в новой книге Натальи Шешу�ковой «Я снова вернулась». Большинство людей так и живут, под сеньюгоголевского горестного восклицания: «Боже, что за жизнь наша! Вечныйраздор мечты с существенностью!». Душа эта не раскрылась полностью – никак цветок перед началом дня, ни как человек, поверяющий свои думы итайны друзьям и близким. Но всё же свою жизнь она прожила – короткую,яркую, полную мыслей и чувств.

Игорь Савельзон

О Наташе

Когда Наташе было 5 лет, она спросила меня: «Мама! Мы умрём?». –«Когда�нибудь, да», – ответила я.

– Мамочка, ты не бойся, мы в сказку прорвёмся, а там не умирают!»Наташа в детстве очень любила сказки. Она рано научилась читать и

читала их сама. Но все известные сказки скоро были прочитаны, и поэтомумне и бабушке приходилось придумывать и рассказывать новые сказки.Наташа и сама придумывала сказки. Так, например, в 5 лет она придумаласказку про любимую кошку Пушу, которая изобрела лекарство от СПИДа и

— 8 —

всех спасла. Наверное, уже тогда она жила не только в реальном мире, но ив выдуманном, ярком и красивом. У дедушки в Феодосии был дом, и мы сНаташей часто ездили туда, еще до ее поступления в школу. Может быть,поэтому первая поэма в стихах, которую сочинила Наташа в 9 лет, была окошке Пуше – волшебнице, которая сумела наколдовать так, что стоилокому�то из нашей семьи открыть дверь на лестничную площадку, как мыоказывались на залитом солнцем морском берегу. Именно там и происхо�дили все сказочные события.

К сожалению, поэма не сохранилась. Желание фантазировать, при�думывать события в своей жизни осталось у нее и в юности. Она приду�мывала иногда невероятные события в своей жизни, чтобы потом расска�зать о них подругам. Может быть, для того, чтобы им с нею было интерес�нее общаться... В детстве у нее было очень немного подруг. По существу,они появились уже тогда, когда она училась в старших классах. Мне ка�жется, что подруги и друзья были главной ценностью в ее жизни. Впро�чем, у большинства молодых – это главная ценность. Поэтому многиестихи Наташи посвящены подругам, друзьям. Когда она была школьни�цей, я не замечала особого отношения к поэзии. В раннем детстве Ната�ша очень любила Лермонтова. Многие его поэмы знала наизусть. Особоевпечатление на неё произвел «Демон». В школе, в 9 классе, она написалареферат о Есенине. И выступила с ним на литературной олимпиаде. Ноуже к 15–16 годам её главная любовь – это поэты Серебряного века. Со�хранилась её тетрадь «Мои любимые стихи», в которую она записываластихи М. Цветаевой, О. Мандельштама, А. Ахматовой, Б. Пастернака,В. Хлебникова. Причём к каждому стихотворению она рисовала иллюст�рации цветными карандашами.

У неё было много увлечений помимо поэзии. Именно поэтому онадолго не могла решить, в какой же институт ей поступать. В 11 классе онасобралась поступать в лесотехническую академию в Петербурге. Не знаю,что её больше привлекало: профессия лесничего, сказочный лес, природаили город, в который она была влюблена. Впервые Наташа побывала в Пе�тербурге, когда ей было 11 лет. Тогда она была в восторге от Петергофа,Кронштадта, Финского залива.

Однако мы уговорили Наташу поступать в Оренбургскую медицин�скую академию. Ей нравились биология и химия. Но врачом она быть оп�ределённо не хотела. Поэтому мы посоветовали ей выбрать медико�профи�лактическое отделение. Я убеждала её, что санитарный врач лечит не от�дельных пациентов, а всё человечество. Однако месяца занятий в медака�демии оказалось достаточно, чтобы Наташа полностью разочаровалась всделанном выборе. Она решительно покинула медакадемию и на биржетруда зарегистрировалась как безработная. Её направили на курсы компь�ютерных операторов. И впервые у Наташи появляется очень много свобод�ного времени для чтения, размышлений, фантазий.

— 9 —

В 1996 году Наташа начала писать стихи.Я об этом тогда даже не догадывалась. Наташа готовилась к поступле�

нию на исторический факультет. Увлекалась Освальдом Шпенглером. Ноодновременно читала Ницше и влюбилась в него. Именно в этот периодНаташа вела дневник. Через несколько лет она сказала, что это был самыйсчастливый год в ее жизни.

Летом 1998 года Наташа поступила сразу в два вуза: на историческийфакультет в педуниверситет и в Оренбургский госуниверситет на философ�ский факультет. Выбрала сначала исторический, но после первого семестрав 1999 году перешла на философский в ОГУ. Об этом выборе Наташа почтине жалела, потому что именно в университете она встретилась со СветойШинковой, своей лучшей подругой. И именно здесь она впервые влюби�лась. Она увлекается Райнером Марией Рильке, Франсуа Вийоном, Артю�ром Рембо, Паулем Целаном, Францем Кафкой. Тогда же, в 1999 году, онапрочла «Розу мира» Даниила Андреева. Сначала её потрясло своей красо�той название книги, а потом – содержание, идеи о всемирном братствелюдей, андреевские пророчества о будущем России, увиденные им в совре�менности апокалипсические предзнаменования. Именно его творчествуНаташа впоследствии решила посвятить свою диссертацию.

Любви и философии посвящены ее стихи в 1999 году.За свою короткую жизнь Наташа влюблялась четыре раза. Но взаимной

её любовь была только однажды. Влюблялась она так же, как и дружила –без оглядки, самоотверженно, забывая о себе...

В 2001 году у Наташи появились проблемы со здоровьем. В это не хоте�лось верить. Но она все�таки окончила философский факультет и в сентяб�ре 2003 года поступила в аспирантуру. Перечитывая философское и поэти�ческое наследие Д. Андреева, она продолжала размышлять над его идеями.А 6 ноября 2003 года Наташа погибла. Остались её стихи. А в них живет еёдуша. Значит – Наташа жива. Когда�то она написала:

«Улетим мы с тобой далеко.Высоко... через сотни лет...И растает наш утренний след.– Смерти нет?»

Может быть, она права: смерти нет?Август 2006 г.Г.В. Шешукова

В интернете есть сайт, посвящённый памяти Наташи:http://mail.rambler.ru/Redirect/nashanatasha.area.co.il/

— 10 —

Ты

Прошло четыре года после твоей смерти. А я так ясно помню тебя.Ужасно, что так мало вспоминается из наших разговоров: мы просто жилии разговаривали, разговаривали и жили. А на дни нашей проходящей жиз�ни мы мало обращали внимания, если не случалось каких�то событий, намгновенье отвлекавших наше внимание.

Я помню, как ты сидишь напротив, у себя дома – в кресле, в моейкомнате – на стуле или подоконнике открытого настежь окна, в вагонеэлектрички – в нашем с тобой другом мире.

Я хорошо помню твоё лицо и руки – ладони и чуть повыше локтя –шероховатую кожу, очень расстраивавшую тебя тогда. Я помню шрам наноге и историю его появления. Я помню твою одежду, потому что, как и я,ты подолгу любила носить одно и то же. Я помню твои истории, потрясав�шие мое воображение. Я помню твою сумку, всегда набитую книгами итетрадями со стихами. Приходя ко мне, ты всегда норовила бросить её напол и, как правило, успевала, прежде, чем я протягивала руки, чтобы пове�сить её на вешалку. Я помню взгляд твоих серых глаз и твою улыбку. Тымного шутила, хотя окружающим ты казалась грустной. Но именно ты зас�тавляла меня смеяться и радоваться, ты спасала меня, ты спасла меня.

Я помню многое, стоит только позволить себе начать вспоминать.А это очень и очень трудно, потому что в воспоминаниях ты – живая, и там,я ещё знаю, что у нас много времени. Но когда я оттуда возвращаюсь –не нахожу тебя, Наташа.

Это было в жёлтой комнате.Ты сидела у окна.Занавеска ветром севернымзаслоняла кромку дня.

В свете солнца шли прохожиев саване забот земных,не догадываясь, что за окнамиразговариваем – мы.

Марево цветущих яблоньс крыш готических соборовпоказала мне весноюПрагу – чёрно�белый город.

На одной из граней плоскоститак легко мечтать о звёздах,утонувших в глади озера,и вдыхать туманный воздух.

— 11 —

Так тепло – услышать близкоев воске чувств сидящих рядом,осторожно прикасаяськ зазеркалью смысла взглядом.

Больно как жалеть о главном,виноватою улыбкойслед сомненья отражаяв хрустале надежды зыбкой.

Ты смеялась и в смущенииприкрывала рот ладонью.В жёлтом дне – одно мгновенье.Вечность – в небесах бездонных...

Занавеска всё колышетсяв будничном сияньи дня...Помню я, что ты смеялась...Помню, что смеялась я...

Твоя Света Шинкова

— 12 —

— 13 —

МОЖЕТ БЫТЬ, РЕНУАР?

Сон

1Зачем так часто сердце бьется?Зачем так сладко замирает?Какую странную мечтуЯ от себя давно скрываю?

О, что со мною происходит?Чего я жду, кого я жду?И кто во сне ко мне приходит?Кто гладит голову мою?

Кто грустно смотрит на меняБольшими темными глазами,Что чудной нежностью сверкаютИ тайного полны огня?

Из них спокойный льется свет,И говорю я с этим светомО сказках призрачных планетИ о сиреневых рассветах.

2Я этот трепет сохраню.Мой чудный сон! Я признаюТаинственную власть твою.

СТИХОТВОРЕНИЯ

— 14 —

Мне не забыть тебя, о нет!Моя любовь, моя мечта!Так знай, что верности обетЯ пронесу через года.

Я отрекусь от всех вокруг.Свой чудный сон я сберегуОт наглых взглядов, грязных рук.

Чудес не встретишь наяву.Снег исчезает поутру.Твоей не быть мне никогда.Но мне зато мечта дана.

Я пронесу через годаМою любовь – обрывок сна.

1996 г.

Олеся

Нетронутый лес. Тишина вековая.Высокие рыжие сосны молчат.Сухие иголки шуршат под ногами.Садится на ели багряный закат.

Заброшенный дом у знакомой тропинки.Тропинка высокой травой поросла,А дом обступили кусты повилики.Я знаю, здесь раньше Олеся жила.

Она была дочерью мудрого леса,Как воздух лесной, и чиста, и легка.Ей были друзьями деревья и звери,Ее научила словам тишина.

Озерной водою она умывалась.Ей нежное солнце дарило свой свет.Ей странные тайны и сны открывались.С ней листья шептались,К ней травы склонялись.Волшебные сказки рассказывал лес.

— 15 —

Тайна утра

Ныне, может,Огни поездов отзывают влюблённых.

Ныне снегОпадает с деревьев особенно чисто.

Ныне небо,Как грустная серая сказка лесная, повисло,

Длань разверзласьИ близостью странной и чуждой над нами простерлась.

Ныне ветер,Особенно ласковый, дарит прощенье,

ОтпущеньеВсех старых грехов, слепоты отпущенье,

Ощущенье,Что жизнь – это сон, и его уж не раз мы видали.

Эти запахиОстрого счастья моментов из жизни прошедшей

В сером небеВысокий и чистый приют для себя отыскали,

В мокром снегеИ в ласковом, дарящем тайны тревожные ветре.

ОсторожностьСвила себе гнёзда в высоких и черных ветвях, в поднебесье.

Бережет онаХрупкое утро от грубого слова и взгляда.

Задержать онаХочет его больше, чем на мгновенье.

Много больше!Ибо больше – больше, чем миг.

Январь, 1997

— 16 —

Бабушка

Люблю я внученьку, но странною любовью!Прежде всего, её я мучаю едой.Потом – теплом.Потом – глубоким сном.Все время проявляю я заботу.Когда она, задумавшись, сидит,К ней подхожу и говорю: «Бардюжа,Ты почему угрюмая такая?»Всегда угрюма, замкнута, дика –Что за характер у неё несчастный?Всегда молчит, как в рот воды набравши.А если что�то скажет иногда –Такую чушь, что просто уши вянут.Что у неё всегда за рассужденья?!Как ненормальны, как дики они!Но разве девочка в семнадцать летТакою быть должна?!Другие девочки в семнадцать летРезвы, красивы, веселы, как утро.Как птички легкокрылые порхаютИ оглашают дом веселым смехом.И невозможно им сидеть без дела:Иль испекут пирог, иль уберутся,Иль платье для себя сошьют и мамы.Повсюду ходят: на концерт, в театр.Им мир открыт и всё им интересно.У них всегда хорошие подруги,У них всегда хорошие друзья.И друг один, особенно хороший,Воспитанный, надежный... – а Бардюжа?Хоть девочкой она была хорошей –Звоночек нежный, любящий, веселый –Ну что теперь с ней сталось?Она была спортивной, рисовала,И подавала мне тогда надежды...Я почему�то думала, что станетБардюженька известной, знаменитой.Какое�то мне чувство говорило...Ах, это был обман: увы, увы.Теперь уж поздно...По телевизору её я не увижу –

— 17 —

Гордиться нечем, хвастаться нельзя.И на коньках она не выступает –А танцевать, а петь – совсем не может.Как жаль, как жаль, как жаль!Теперь, лишь девушку красивую увижу –Известную, окутанную славойВсё время вспоминаю: «А Бардюжа...»И представляю часто... Но мечты –Пустые грезы. Ими сыт не будешь.Её я, было, видела ученым –И то она схватила две четверки.Хотя вообще�то я ведь понимаю,Что это ерунда... –Ах, вышла бы она удачно замуж,За человека доброго, по сердцу –И все бы было хорошо! И я быУж счастлива была...Но сбудется ли это – я не знаю.Ах, нет, должно, должно, должно, должно!Должна быть справедливость: за несчастьяМои и дочери, хотя б БардюжаДолжна от жизни счастье получить!И так я страстно этого желаю,Что я почти уверена в успехе.И чувство смутное подсказывает мне...А вдруг оно – обман, как то, другое?Люблю я внученьку, но странною любовью!

Январь, 1998

— 18 —

* * *Это была не пустыня безводная,Знойная, страшная, пеплом покрытая –Это ведь был только ветер оттуда,Ветер оттуда, песчинка оттуда.И не на грани ума и безумия,Пропасти смерти на сторону вечности –Я лишь стояла на маленьком холмикеСтранных ответов, ответов ненайденных.Я лишь увидеть хотела нечаянноТо, что не видно с далекого холмика –Нет, там не видно песков огнедышащих,Там лишь безмолвие, темное, жуткое.Мысли безумные, мысли мгновенные,Я задержать не могу вас усилием!Не претендуйте на звание знания,На обозрение необозримого!!!

Февраль, 1998

Приговор

Тихо как... В этой комнате яБуду долго сидеть одна.Многие, многие лeта...Но не вечность и не мгновенье!Что за сказки – мгновенье, вечность?Ожидание – вот в чём беда.Страшно как... За окном застываютЭти серые сумерки... Боже!Проплывают и застывают –Эти сумерки будут всегда!«Приговор привести в исполнение!»Это значит – с этого дня,Это значит – с этого вечераМне остались одни вечера.Ни луны и ни солнца! Сумерки...Ветра нет. Только падает снег.Почему же так тихо? Хоть быМышка, что ли, в углу зашуршала?Но, конечно же, мышки нет.Правды нет. Только есть наказание.Ожидание. Сумерки. Снег.

Февраль, 1998

— 19 —

К Ницше (Первая любовь)

Да! Я счастья расточитель,Счастья благостный даритель!Эти розы – ваши... рвите!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Тебя пленяет говор мой,Ты по пятам идёшь за мной?Иди�ка лучше за собой �И будешь – тише! тише! – мой.

Ф. Ницше

За то, что я тогда боялась,За то, что не боюсь теперь,За то, что приравнял ты к «знаю»Уже бестрепетное «верь!»,

За то, что если в этом миреЕщё есть нежность и любовь,То петь о них и жить над нимиЛишь только ты, наверно, мог,

За то, что ты был равен богуИ что сказал об этом сам,За то, что многих презирая,Кого�то ты не презирал!

За то, что говорил ты «слабость»,Но только смерть имел в виду,За то, что ты хотел чего�то,Чего – я только не пойму.

За то, что страшную свободуЯ всё�таки могу понять.Проклятье! Это слишком просто:Что не боялся ты не лгать.

Пусть веселятся те, кто любят,Быть может, только не того...Они тебя для счастья губят,Тебя – для счастья своего.

Но ты – ты боль себе на счастье,Ты – запрещение тоски!

— 20 —

И я умру от этой страсти,От этой жертвы и любви.

От этой лёгкости мгновенной,От этой нежности – на миг!От этих слов, таких прекрасных,От этих слов, от них одних!

О, сколько музыки на свете!Какие смелые мечты!Какие звуки – песни эти!Как много в мире красоты!

И этой гордости надменной,Пускай не будет ей конца!За это – только ли за это? –Впервые – я люблю тебя!

Как жаль, что ты теперь не сможешьПрезреть меня за все слова,Как жаль, что ты теперь позволишь,Позволишь мне любить тебя.

Так знайте же, что я прощаюНеверный путь и страшный бредЗа силу страсти и стремленья!И всем я отвечаю: нет!

Какая грустная ошибка!Но в том – не он, не он виной:Другому богу поклонялисьИ увлекали за собой.

Безумие принять на веруНе вправе были вы тогда.За это – только ли за это? –Впервые – я люблю тебя.

Март, 1998

— 21 —

Фаустовское мирочувствованиепо Освальду Шпенглеру

I Осенний сонЗдесь ты свободен – вдыхай и пей –в холодном ветре – простор полей.

Здесь гнутся травы – скрипят стволы –дубов столетних – дрожат листы.

Весенний ветер – легко зовёт –с холмов зеленых – вперёд, вперёд!

И даже ночью – во мгле дрожит –всё хочет, дышит – ничто не спит.

Луна несётся – сквозь облака –и с нею тени – и ночь светла.

Здесь солнца мало – прозрачен свет –и в сером небе – покоя нет.

Познай теченье – морей и рек –все их стремленье – их быстрый бег.

Найди их тайну – спроси о ней –лишь ожиданье – покой полей.

И что за звуки – летят, бегут? –они не ищут – себе приют.

Страдают, стонут – куда, куда? –их созывают – издалека.

Их разгоняют – их слышен бред –и слаще жалоб – для слуха нет.

«Ты видишь тайну – ты видишь даль –отдайся страсти – о ней узнай –

Простор и звёзды – твоё пока!» –Их тихий шёпот – сожжёт тебя.

Не меркнут звёзды – дрожат огни –Круговращенье – ночной земли.

Земли созданья – в земле приют –в спокойных странах – себе найдут.

— 22 —

Но эти души – не знают сна –им нет забвенья – им смерть страшна.

Движенье, воля – спасенье их –но этой жажды – не утолишь!

И даже ласки – холодных волн –не успокоят – их страстный стон.

Всё в этом танце – ветра, огни –Во всей Вселенной – они одни.

Земля рыдает – над их судьбой –теперь навеки – с тобой, с тобой?..

Никто не сможет – понять, простить –никто не сможет – с тобою быть.

О древний ужас! – ветра, огни –В огнях безумных – сгори, сгори!

II. ЗaмкиСквозные щели – и вой ветров –большие двери – большой засов.

Из глыбы камень – из камня – зал.Ты раньше эха – не знал, не знал...

О эти зaмки! – Зачем, когда –восстала в небе – одна заря?

Свободной, страстной – она была –и даже больше – чем вдаль звала.

Так серый купол – вознёсся ввысь –надежды, клятвы – и гибель их.

И все, что будет – уже потом –тоска по зaмкам – осенний сон.

В потоках света – хрустальный звон –и это тоже – осенний сон.

И тяжесть капли – и шум дождя –Невозвратимо – и – никогда.

Апрель, 1998

— 23 —

Может быть, Ренуар?

Я думала: жила бы я у моря,и, может быть, имела бы детей.Ограда сада, серая скамейка,куда бы опадали абрикосы,и там бы на ветру сушилась простыньи, верно, отражалась бы в колодцес коричневой и тёплою водоюи с самым духом сада – летним солнцем.Какие б там встречала я восходы!Или закаты. На крыльце – закаты.Закаты цвета спелых абрикосов,и с запахами всех осенних фруктов,и в платье цвета всех осенних красокя знала б восхитительный покой.Хотя... такое может ведь случиться:мне что�то ветер с моря принесёт.Он будет дуть сильнее и сильнее,и прежний мир тогда преобразитсяв лазурный и зовущий небосвод.А там недалеко и до тревоги:морская свежесть с утреннею схожи.И кажется, нельзя ли мне уйти?От жёлтых листьев отряхнуть скамейку,пусть абрикосы остаются гнить.Закрыть калитку и пройти, прощаясь,по ласковому тёплому асфальту,смягчая свои гулкие шаги?В вечерней тишине прохладе садаи запахам земли дивиться можно,и если только мимо проходитьи отмечать, где солнце, а где тень,то, может быть, захочется вернуться.Ведь буйство горных трав – такая сказка,и много легче предпочесть покой.

Май, 1998

— 24 —

Сон во время грозы

– Мой собеседник!Забудь все ссоры, все мои проклятья.Вернись ко мне, прошу тебя! СейчасТакая ночь, какой не будет больше.Рождается и гаснет синий цвет –То молнии встают на чёрном небе.Жара и тишина. Поёт сверчок.Вернись ко мне, и будем ждать грозу.Вернись ко мне, поймай раскаты грома!Вернись – и расколдуй мне тишину!Возьми и унеси меня в объятьях!Но любишь ты русалочку, конечно, –Свою сестру и нежную невесту.Но всё равно, окно для всех открыто!Но всё равно: балкон и запах моря...Всех манит счастье запахов ночных,Всех душит счастье невозможных былей.Так много странных вымыслов на свете.Так много сказок и живых чудес.Что делать в замке Снежной Королевы?Зал Вечности на льдинки распадётсяИз тонких игл и из хрустальных звуков.Куда ты мчишься с воинством небесным?

– Всё равно.

– Кто говорит мне: всё равно?

– Ах, всё равно!Ведь это очень просто.Намокли листья, да и ты в слезах...Тоску искатьНе стоит.Она сама придёт.Придёт и назовёт тебя своею.Ведь если призывать её начнёшь,Ждать не заставит, не в пример другим!Скажи теперь: ты рада ль этой гостье?Остановись. Здесь отдохни. Пойми:Так будет лучше.Лучше быть не может.

— 25 —

Твоё теперь – всё время впереди.Ни горести, ни славе неподвластно,Ни счастию, и даже – ни любви.

– О счётчик времени, как близок стал ты мне!О счётчик времени, считай, но в разном темпе.И наслаждайся вечностью, прошу я,И до тебя, и впереди тебя!Тоску искатьНе стоит.Она сама придёт.Придёт и назовёт тебя своим.О друг мой, что мы сделали с тобою?Мы потеряли нашего врага.И что же нам теперь ещё осталось?Не обращаться ль к каждому мгновенью:«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»?Хоть называй врага обманом, хоть молчи.Останется всё в том же измерении.И ты устал, я вижу, о бедняжка!Сломаешься и ты когда�нибудь.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Гроза закончилась. Уже, должно быть, каплиОпали с листьев и уже впиталисьСырой землёй.Должно быть, на болотахЛягушки затянули песнь свою.О призраках я думала, мой друг!Когда умру – то стану я зелёной.И буду по болотам я бродить.Но люди�то меня не смогут видеть...Ну разве иногда... Ну что ты, что ты?И отчего так испугался ты?И уж не счёл ли ты меня безумной?А между тем, здесь всё обыкновенно:Ведь люди после смерти зеленеют.

– И не жди, всё будет не так!Ты же знаешь: горячий бред!В книгах страшный таится яд.Ты мне снишься, а я тебе – нет:Захвачу я тебя с собой,Полетим мы под бледной лунойНад тоскливой землёй.

— 26 —

Далеко внизу – города,А за ними – поля, поля.Ты прощайся с ними навек.Не увидишь их никогда,Хоть пройдут даже сотни лет.Это – холод, это – тоска.Хуже нет, чем слова «никогда»!Но за ними – легко, легко.Улетим мы с тобой далеко.Высоко... через сотни лет...И растает наш утренний след.– Смерти нет?

Июнь, 1998

— 27 —

Подражание Янке (Сон)

А мы пойдём с тобою погулять по старому кварталу.Мимо красных башен и домов с железными затворами,Мимо чёрных окон, где томятся сумасшедшие детишки,Выбегают стаями и с криками несутся под машины.

А мы пойдём с тобою погулять по серому проспектуИ увидим ангелов, сидящих на кривых заборах.Мы увидим небо в грязных окнах городской больницы,А в окошке слева мы заметим страшное сиянье.

Мы с тобой знакомы пять часов, ты негр, но мы вместеЗаночуем на кроватях тёмных антикварных магазинов.Ты разбудишь меня ночью, скажешь мне, что мама уже ищет.Мы попробуем одеться, но запутаемся в ниточках и бусах.

Мы расспросим старичков об адресах судебных канцелярийИ, минуя светлые пролёты лестничных площадок,Заберёмся на чердак, отыщем дверцы старых голубятенИ стучаться будем до тех пор, пока нам не откроют.

И тогда ты встанешь на пороге, и я встану рядом,Помолчав немного, ты достанешь чёрный молоточек.И вобьёшь мне гвоздь сначала в лоб, а после – прямо в руку.И отделишь кожу от крутого сваренного мяса.

Улыбнёшься ты и скажешь мне, что это ведь не больно.Я скажу: «Не больно». И спрошу тебя: «Зачем всё это?»Ты посмотришь мне в глаза, и от меня на миг уйдёт дыханье.Я пойму, кто мимо нас ходил по серому проспекту.

Январь, 1999

ЗЕЛЁНОЕ КАФЕ

— 28 —

Пятигорск

Эти наши пятнадцать лет.Этот белый кавказский город.Эти ели и эти горы,И расплавленный красный цвет.

Кто внимал им в ту ночь – ониНавсегда отравлены были.То огни золотые илиФонари, фонари, фонари.

Как рожденный в горах туманПо утрам спускался в долину,Как клубились у ног котловины –В ту весну мало кто узнал.

Но однажды вдохнув их – выНавсегда остались святыми:Это вестники утра илиНеба сны, неба сны, неба сны.

Март, 1999

* * *К чему теперь твои поправкиВ мой страхом купленный покой?Здесь запахи сильны и сладки,Здесь гнутся ивы над рекой.

Счастливый стыд, солярный ветер,Свобода духа и беда.Из всех возможных узнаванийВ аду – узнаю лишь тебя.

Март, 1999

— 29 —

Апокалипсис на картинахБосха Ван Акена

Пугают мельницы огнями:То в каждой мельнице – луна,Сама собой порождена,Сияет белыми крестами.

На струнах жёлтых арф – распятья,В гитаре – колья и столбы.Сжигая кости мамы, братьяВо флейте развели костры.

Тяжёлые, как камни с гор,Несут погибель барабаны.Смычки и палочки упрямоЛетят в глаза во весь опор.

Распят на арфе человек,И уши проткнуты иглою.Встаёт, как знамя, красный цветНад закипающей рекою.

А в черепе того вола,Что согревал Христа когда�то,Играют в гвоздики солдаты,Вбивая звёзды без числа.И звёзды там, где глубже череп.Там нынче – тайная вечеря.И светлый так, как и тогда,Всё тот же круг вокруг стола.

Всё шире – красная река,Пожар – пока издалека –Ужасную даёт подсветкуТемнеющим полям в огнях,Где ночь на световых крестах,Свою переступив отметку,Отнюдь не хочет исчезать.

Но берега уже скользят,И задержаться – нету силы.Гитары, уши, черепа

— 30 —

И повреждённые могилыПерерождённая водаПотоком красным вниз сносила.

Но догорят ещё дома.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Течёт вперёд густая лава.И за пределами землиОна создаст свои озёраИ реки красные свои.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .И в тихой заводи огня,Где выступает башня жара,Из опалённого окнаВыглядывает СатанаИ тонкой палочкой сдираетТу тень, что высохла, с луны.И тень мгновенно закипаетИ не увидит больше сны.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .И в красном небе Смерть летаетНа чёрном венике метлы.Она черна сама и знает,Что все дела её – черны.

Апрель, 1999

Воспоминания после«Заратустры»

А.А.М.

В пустоте всё случиться может.Там разные мысли рождаются.До чего – удивительно! – разные.И растут, и растут, и растут...И множатся, множатся, множатся...Без конца, без конца, без конца...Но сама пустота – безразличиеИ спокойствие серого дня.Там призраки могут встречаться,Дуют ветры – с песками – частоИ поют о надежде жалобно...Там я повстречала тебя.

— 31 —

... и с тех пор я была не одна.Но ты странный был утешитель.Кто кого утешал скорее?Уж не я ли тебя? Не я.Но мы вместе с тобой утешались...Не делили мы боль пополам,Но, однако же, было с намиПосле встречи меньше страданий.

Но тот звук – самый лёгкий в мире –самый долгий и самый печальный,уж не был ли он ненароком

последним?прощальным?

прощальным?О, скажи, Заратустра, что случилось вчера?Кто сказал, что нам с Ницше расстаться пора?

Ах, к чему так шептаться? ЗачемСекретничать только с жизньюИ вечность с собою звать?Я раньше – представьте – тожеПро море и звёзды пела.Но что мне теперь до моря?На что мне оно сейчас?

Я страх победить сумела.Теперь же нам нужно расстаться.Презренье и злобу друг к другуЗачем нам с собою носить?Понять не могу я многое.А ты вот всё понял, наверное...Тебе даже весело былоРешиться и совершить...

О чёрт! Неправа я: знаю.Но как же иначе – с тобою?Кругом лишь ловушки и ямы.Ещё лабиринтов нить.Круги эти вечные, долгие,Расходятся и исчезают...И если нам не расстаться,То как же мне дальше жить?

— 32 —

Ты думаешь, это просто:Так вот сказать – и всё?Ты думаешь, я забудуУколы и сладкий яд?Забуду тоску и нежностьИ солнечных снов разлив?Но ты «Заратустрой» прощался.Прощался со мною, прощался.Ты мне намекнул стыдливо,Что нам пора уходить.

«Заратустрой» – самым прекрасным,Самым лучшим, что есть на свете!Воистину, так прощатьсяМог только ты, ты...И каждое, каждое слово,Блаженно�долгая песня,Равной которой не будет,Шептало: прости, прости...

«Ты плакать, кричать хотела?Но перед этим МолчаниемЗастыло бы даже время,Не то что слёзы твои...»Ах, если б слова умелиПрорваться сквозь эту стену:Нет, нет! Уходить не надо.Верни мне себя! Верни!

Апрель, 1999

Детство Адриана Леверкюна

Трагедия на фоне солнца

Одна богатая усадьбаДавно помечена была.Там фермера ИонатанаЖила почтенная семья.Из ада вызванная тайнаСбежала музыкой в поля,И на лужайке, вместе с Адри,Играла весело она.

— 33 —

Там ярко�изумрудный дуб,Скамьей оцепленный вокруг,Крестами преломив лучи,Пил сок из солнца и травы.

Зелёный сок,Пожар лучей

Сильней, сильней!Но бережет

Зелёный сокна долгий срок,

на долгий срок...

Как часто Адриан игралНа той скамье. И засыпалВ тот миг, когда полдневный жар,Без ветра марево качал.Но дуб любовно опускалЗавесу влажную над ним,

И словно принц,Он спал в тени,

под шум листвы,под шум листвы...

Шуршанье ощутимо ясноСквозь волны солнечного сна...Наверно, по дорожке, в юбке красной,Подходит мама, не спеша.От полных рук

И молока,И белизны

Ее лица,От черноты

Ее волос,От густоты

Блестящих косУплыли вдаль

Холмы, поля,ее слова,

ее глаза.

Напрасно, жаркое дыханьеНе сможет изменить судьбу.И эта гибельная тайнаВсё ближе к сыну твоему.

— 34 —

Он унаследовал прозрачностьИ бледность кожи от отца.Но чёрный цвет волос блестящихИ живость взгляда от тебя.

Но отчего тогда сияньеВ глазах тускнеет иногда?И с настороженным вниманьемТвой мальчик смотрит в никуда?

Он зачарован болью бездны.В ней пребывая, он постигЖизнь насекомых однодневныхИ обитателей морских.

А завтра он чердак обыщет,И вместо водосточных трубОн фисгармонию отыщетИ извлечет свой первый звук.

И эти странные аккордыУслышат только пауки.К нему трагическое солнцеСквозь щель пошлёт свои лучи.

И вдруг, застав его случайно,Зажмурится, к стене припав,В его горячечном румянцеРожденье страсти угадав.

О дочка ада, за тобоюВ нечеловеческую глубь,На фоне счастья и покоя,Произошел секретный спуск.

Но принцы голубых проваловНа солнце слишком холодны.И он смеялся, что восходыЗа стенкой тонкою мертвы.

Есть бабочка, она прозрачнаВ стыдливой наготе своей.Зовёт Hetaera EsmeraldaВ ловушку сумрачных ветвей.

— 35 —

Его болезнь – нагая тайна,Венеры бледной колдовство,Его Hetaer’ы Esmerald’ыКоснется тонкое крыло.

Но лишь безумный не сумеетВ минутной дрожи рассмотретьСоблазн каких угодно сделок,Чтоб только музыкой владеть.

Апрель, 1999

Зелёное кафе

Если невозможное прорветсяв жизнь – неважно, какимипутями, оно мгновенноперерастет все, что ни естьвозможного – по красоте...

Мне приснилоськафе в изумрудных лучах.

Электрический светрассыпался в листах.

Неестественный свет,никого рядом нет.

Тёмный лесИ молчанье небес.

Только мызасиделись в полночном кафе.

Мы не знали, зачем.Мы не помнили, где.

Наши длинные тенисплелись на столе.

Тонкий кругИ дрожание рук.

Я хочухоть на миг задержать свой ответ.

Ты не можешь поверитьв мой лучший секрет:

На прекрасной земленикого больше нет.

Только мыИ остались одни.

— 36 —

Приближениюсмерти подобно сейчас.

Разве кто�то потомудержать сможет нас?

Разве кончится сон?Разве выживет он?

Эта грань –Предрассветная рань.

«Подожди, не спеши.Это выше души.

Эта сладость в долгуУ безвременной мглы».

«Что же, я заплачу.Ты так близко ко мне...В бесконечном лесуЗатерялось кафе.Ты мне шепчешь о снеНа высокой соснеВ бесконечном лесу.Впрочем, я не спешу».

Май, 1999

Горяч или холоден звёздный свет?

Посвящается философии

Горяч или холоден звёздный свет?Я слышу лишь тихий бред.Добра или зла эта смерть на столе?Кто сможет ответить мне?

Провал или ложе есть вечный покой?Где нам поселиться с тобой?Мягка иль тверда мать – сырая земля?Кто в силах утешить меня?

Когда всё исчезнет – мыили не мы

Помчимся с ветрами по склонам земли?Когда всё погаснет – я

или не яС росой поднимусь в облака?

— 37 —

О чудище в ста десяти головах,Кто лучший рассказчик: мечта или страх?Что следует после: прорыв или взрыв?Как глупо болтают о них.

Горяч или холоден звёздный свет?Я слышу лишь тихий бред.

Май, 1999

Сон перед казнью(Воскрешение Европы)

Go on and onЯ вешаюсь, но мне не надоелиСады, дворцы, сирени прутья.И вызываю я – хоть очень сожалею –Большой плевок на всякое искусство.

О висельник, это не страшно.Я в силах тебе помочь.Пусть примет дар полного счастьяТвоя десятая дочь.

Рождение будет легким:Вдоль зала пройдет ветерок,И утренний звон колоколенПростит красоту без тревог.

Акация станет белой,И нежно�зелёным – сад.Гонцы королевства эльфовЗабудут пути назад.

Часы не заметят времяВ гостиной, где правит лень.Достав половину стрелок,Уснёт в зеркалах сирень.

Сойдутся и вновь растаютСледы музыкальных фей.Но гордый ангел рояляПолюбит думать о ней.

— 38 —

Но лунный ангел рояляПолюбит встречаться с ней,Когда на мостах сверкаютДорожки ночных дождей.

На мягкое утро станцииГлаза распахнёт лишь самшит.Как чисто пока дыхание,Мир спит и не видит обид.

Она будет ждать, и море,Омытое ливнями гроз,Свободно вздохнет во взореИ ворохе рыжих кос.

И в нём отразятся звёздыИ вечности тихий свет.Легко набегают волныИ тут же стирают след.

И голос, играя с ветром,Поднимется выше звёзд,Развеется горше пепла,Окликнет сильнее слёз.

И станут соблазны – верой,И запахом – каждый миг.Смотри, как уже воскресшуюЕвропу уносит бык.

Вот видишь, совсем не страшно.Когда я хочу помочь,Пусть примет дар полного счастьяТвоя десятая дочь.

Май, 1999

— 39 —

Комедия дружбы (Опровержение)

Свете

Из полумрака грязного кварталаВзлетела стая белых лебедей.И светлая колдунья рассказалаМне истину о сущности людей.

Наморщив лоб и изгибая брови,Ты тихо говоришь: «А что же я?»И вопрошают также изумлённоНемыслимо�прекрасные глаза.

Ты открываешь страшную страницу,Но веришь в то, что нерушим покой.А я не знаю, может ли случитьсяТа странная история с тобой.

Пусть мира нет, но половина мираЯвляется угрозой для тебя.А ты взыскуешь чёрного эфира,И Дьявола, и Бога возлюбя.

Мы уничтожим эту половинуОдной улыбкой и движеньем век.И этот город, обручённый с пылью, –Он будет самый лучший в жизни след.

Хрустальные берёзы под окном,И горизонт, и радиус паденья.Не правда ли, мы ничего не ждём?Мы в стороне от всяких изменений.

Май, 1999

* * *Он сидел над чёрною рекою,Вспоминая взгляд её и песни.Восхищались звёзды красотою,От которой просят только смерти.

Он висит на придорожном клёне.Не было на самом деле встречи:Это всё ему приснилось в поле,И его качает дикий ветер.

Август, 1999

— 40 —

* * *Может быть, этот жаркий ветер сможетСделать мёртвой душу мою?Через пыльное поле под чёрной кожейЯ навстречу солнцу пойду.

Может быть, эти звёзды немые могутСделать мёртвым сердце моё?Я бросаюсь в их вечный безбрежный холодИ вдыхаю покой его.

Может быть, эти грязные руки властныУ любви чистоту отнять?На широкую улицу в узком платьеЯ под вечер пойду гулять.

Может быть, погребенье под водной гладьюРазорвёт эту связь с тобой?Неземных перезвонов косые стайкиУвлекут меня в мир иной.

Может быть, эти дикие мысли в силахЧто�нибудь ещё изменить?Безразличною тенью на трёх могилахЯ до смерти буду бродить.

Я сажусь на ступеньки. Прохладно. Пусто.Исчезают осколки дня.«Не забыть тебя!» – эти заклятья вьются,Словно змеи, вокруг меня.

Август, 1999

* * *Преломившийся луч солнцаЗакачался на ветке тонкой.– Мы с тобой увидимся. Только...После жизни. – Зачем же так?

– Рассказать я тебе забыла,Что давно уже, мой милый,Я предчувствую мрак могилы.– Что за глупость? – Ну да, пустяк.– Ты не видишь свет на опушке?Это – ангелов хор воздушный.

— 41 —

Мне теперь ничего не нужно.Разве можно – жить без тебя?Цепью жёлтых усохших кружевПросветлённая осень кружит.Сон небес никто не нарушит.Не вернет никто облака.

Сентябрь, 1999

* * *Тонким вереском вышито на небесах:

«Наказуемо!»Громким смехом, знающем о близком конце:

«Покупается!»Тёплым ветром на безнадёжных камнях:

«За возмездие!»И улыбкой на искажённом лице:

«Принимается!»

Октябрь, 1999

* * *С.Б.

Не приходи мне говорить о том,Что никогда уже не будет больше.Смотри, как занесло наш старый домИ как запорошило нашу площадь.

Такой вот снег.

Смеркается. Ну как мне быть с тобой?Свободен мир, а ты свободен дважды.Щекой прижавшись к шапке меховой,За книжным шкафом я пойму однажды:

Ты спишь давно.

Я в тишине высоких потолковПод чёрными настенными часамиСидела как�то ночью. И всю ночьНаш коридор был освещен свечами.

Приятных снов.Ноябрь, 1999

— 42 —

Нам слёзы не даны

О, странник оживающий, беги!Не сомневайся, вспять не обращайся.Ничуть не кажется тебе, беги!А обернёшься – застынешь солью.А обернёшься – и забудешь имя.А обернёшься – и оставлен будешь.Нам сны – разрешены.Как псам – похлёбка.На нас всю ночь сливает Дьявол ведраЦветных и ярких снов.Но, Господи, пошлиСуровых мне и вещих сновидений.Дай чёрно�белые твои знаменья,И серый город, и глотки тоски.Нам слёзы не даны.

Ноябрь, 1999

Октябрь и тайга

Золото хвои,Знаки огня.Вечная воляНо не для меня.Снова ты, что ли,В зарослях спишь?Там, за листвою,Стелется тишь.О, просыпайся!Слушай меня:Сонное счастьеНе для тебя.Ты принимаешьТихий пожарЗа колыханьеСолнечных чар.Я истопталаСклоны горы.И разузналаСмысл игры.

— 43 —

Золото хвои,Знаки огня,Жертвы весёлойХочет тайга.Вечного кругаБдение – ты.Смерти по вкусуПляски твои.

1999

* * *Есть область тьмы за окаёмкой света,Её случайно встретивши – лети.Куда как страшно ангелам в ночиВнезапно пересечь границу эту.

Ибо, упав, ты позабудешь свет.И не заметишь, как забьются раны.Ты будешь жить в местах, где жизни нет.И назовешь всё лучшее – обманом.

Смотри же, ты не сможешь говоритьНи «да», ни «нет», ни «чувствую», ни «знаю».Ты высохнешь, пытаясь ублажитьЧужую страсть к потерянному раю.

А в тёмном свете странствуют свободноСеребряные тени, чёрный змей.Для них блаженство вечности – бесспорно.А эти души – в образе людей.

Они упали за пределы светаНа пустыри обугленной земли.Куда как страшно ангелам в ночиВнезапно пересечь границу эту.

1999

— 44 —

* * *И когда я дотронулся до дерева,оно возопило человеческим голосом:«Что ты делаешь? Мне же больно!»

Данте Алигьери «Божественная комедия»

Я на самом тончайшем льдуУпаду и снова пойдуЗа холодным ручьём, босиком,В мой прозрачный, в мой вечный дом.

В этом доме полы из стекла,Стрелки лестниц – из хрусталя.И давно пересох фонтан,Дно – моё, я останусь там.

Я одета в бордовый наряд,И на мне рубины горят.И засохшие два крылаПровисают, истлев дотла.

Голова лежит на песке,А глаза – на белом стекле,Руки вьются вокруг колен,Ничего не хочу взамен.

1999

* * *Из безмолвия не рождаются проклятия.И эти откровения приходят неслышно,на цыпочках,но об их присутствии ты узнаешь сразу.Они – самые гордые существа на свете.Нельзя сказать им: «Подождите!».Они не станут ждать...Им надо раскрыть все двери,чтобы они нашли себе ход.И сделать это нужно немедленно:бросив всё,не зажигая свечей, кинуться навстречу.Можно поскользнутьсяи разбить себе нос,и когда ты будешь лежать на полу,быть может,они придут утешать тебя.

1999

— 45 —

* * *Ночи становятся страшными, скучными – дни.Дни – просветлёнными, ночи пугают своей пустотой.Гении многих веков призывают: «Молчи!»Я и сама не хочу. Говорить ничего.Ни говорить, ни исследовать, ни созерцать.Но больше всего на свете не хочу я заснуть.Спать – не больно, не страшно уже никому.Мир – колдун: он сны навевает неспешно.Неотвратимо, легко, незаметно, но я – не хочу!

1999

* * *Я хуже всех. Другие – хуже. НицшеЯ заполняла многие обрывкиПечальных мыслей, светлых и прекрасных.И принимали мысли благодарноТакого гостя и его тоску.И так мне легче было выноситьТех, кто вокруг. Других, других, других.Другие – хуже? Хуже, хуже, хуже.Какая жалость. Как печально. Нет!Я не согласна с этим... Но зачемПисать на грязной тумбе «Nihil», «Nada!»?Или ещё: «Пусть тени станут гущеИ вырастут в коричневый покой!»?

1999

Сонет

Благодарение обману!А я – лишь лживая вода.Я умирала слишком рано,Чтобы исчезнуть навсегда.

Теперь я, в вечном страхе тлена,Брожу, пуская пузыри,Или гляжу с тоской надменной,Как опускаются цари.

— 46 —

Вы правы: страх и наслажденьеЕсть неизменное спасенье.Но если... жизнь обнажена –

Я умоляю вас: не смейтеСудить о приближённых смертиВ тишайший час их торжества.

1999

Обрыв

Кровь тростника на песке –Это великая тайна.

Он нёс одежду детям подземелья,Но снова задержался у воды.Суть в том, что уж которую неделюОн наблюдал восход дневной звезды.

На небе разметнулись облака,И резкий ветер их погнал по кругу,А далеко в полях играли вальс,Но это было бесконечно чуждо.

Он медленно склонился над отвесомИ выслушал заклятье серых снов.Он был отмечен брызгами как вестникТуманных непроснувшихся богов.

А там, где осязался светлый берег,Молчали ослеплённые пески.И тростники ломались и желтели.Но там уже кончался этот мир.

Он вспомнил вдруг необычайно ясно,Как девочка из антикварной лавкиС мучительно�молящею улыбкойБез устали его предупреждала,Чтоб он не приходил сюда один.Когда темна вода и солнца мало.

1999

— 47 —

To be or not to be?

Здравствуйте, летние ночи!Вас призываю опять.Кто�то, наверно, не хочетС миром меня отпускать.

Здравствуйте, летние ночи!Слышите? Будет война.Кто�то, наверно, не хочетЧтоб я и дальше жила.

Ночь: и жара, и испарина.Ночь: электрический свет,Что ж, испытаю я новое.Хода обратного нет.

Где ты, последняя правда?Разве тебя не найти?Кто же мне скажет: «Останься!»?Кто разрешит мне уйти?

Нужно ли, ночи прекрасные,Мне уходить навсегда?Или за эти мгновенияЯ не уйду никогда...

Разве за блеск и сверканиеЛюбим мы солнечный свет?Разве за то проклинаем мы,Что наслаждения – нет?

Ложь этой ночью заказанаПравда же шепчет мне: «Да».Значит, похоже, проигранаСтрашная эта война.

Жить невозможно с презрением,Страшно себя презирать.Гордое это решение:Людям не стоит мешать.

Рада я всем, кто останется,И не желаю им зла.

— 48 —

Будет все чудно и правильно.Так отпустите меня.

– Но ради тех, кто останется,Ты не должна уходить.– «Долг» – это слово забытое –Может меня лишь смешить.

– Раз родилась ты, то призванаПуть завершить до конца.– Побереги для эпиграфаУмные эти слова.

Как бы хотела я струсить!Ах, ничего не боюсь!Только скажите мне что�нибудь!Вся я – надежда и слух.

Ты, о надежда последняя,Тоже мне скажешь: туда!О, упражнение в смерти,Это работа твоя!

Летние ночи уходят.Сладко и хочется спать...Только поверь! – эти ночиСкоро вернутся опять.

3 июля 1998 г.

Когда убивают песню

И ни единой песниНе должно быть жаль.

Песня, умри!Ты родилась на свет –В этом сомнений нет:По нерождённым плач – не моя стихия.Но теперь ты умри, «Смерть и София»!«София и смерть». Ведь...К чёрту рифмы!Они прилипли

— 49 —

К мыслям моим!Как бы мне их отлепить?Нет, мне от них не спастись:Это уже как инстинкт, как рвотный рефлекс.Ладно ещё, что нельзя сюда вставить «лес».«Лес» и «рвотный рефлекс» – это даже и мне не снилось!Боже, как пошло... А я�то ещё гордилась.Словно индюк, чистотою своих стихов.Впрочем, это расплата за яркость слов:За ангелов, за пустоту небесИ за прочий бред!Песня, умри!Ты бы ведь предпочла,Чтобы я умерла?А ты бы жила?! Чёрта с два!Может, я тоже умру: и почём мне знать?Но это, конечно, уж не тебе решать!Послушай, Песня: мне очень плохо.В окно мое смотрит вечер,И ветки, и бледное небо,Голубое лишь только чуть�чуть...Будто бы в глуби озёрной –Все это смешалось, застыло –В тонком стекле оконном...Ах, позволь мне тебе шепнуть:

О, моя Госпожа!Я считала себяТвоей госпожой.Да, обманулась я!Но никогда –Слышишь, Песня? –Не стану твоей рабой!

В границах твоих – мне не было тесно.Твои посещенья – мне не были мукой.Я только шептала: «Как это чудесно!»Я только гордилась – своею наукой.

Выверну я карманы.Загляну�каВ давно обветшалую сумку.Что там спит на дне? слово – и мало –

хранилищ...

— 50 —

Да�с, не густо...ВолныИ звезды.Сумрачный лес.Закаты.Восходы.Ангелов хоры.Сиянье небес.

Ужас, ужас!Заглянем�ка in psihologics.Боже, как мокро здесь! Да это ж сплошные слёзы!Нет, забавно: из каких ледяных безразличий

эти слёзы берутся?В этих слёзных морях я, словно Алиса, могу захлебнуться.Это, кстати, сравненье со смыслом. Только с каким?

Не ясно.Неужели, о Песня, ты не могла рассмеяться?Хоть бы одна улыбка встретилась мне на пути!Нет, тут её не найти!Песня, умри!

– А стоит ли мне умирать из�за этого, а?– А?

О, только одна мечтаСчастье бы мне принесла!Ах, если б ко мне пришёлСлов первозданных строй:Нежных, блаженных и чистых...Таких же, как те. С тем же смыслом.Но не осквернённых веками нарушенных клятв!Вот вылезает червяк.На влажной спине – ярко�красная надпись:«ПРОРЫВ К АБСОЛЮТНЫМ ВЕЩАМ

АБСОЛЮТНО ОПАСЕН.ОН СВЯЗАН С ЗАПРЕТОМ СЛОВ».Я теперь не скажу: «Так что ж?»О, моя абсолютная Песнь, абсолютно умри!

Между прочим,Светлых истоковНе так уж и много.Два или три – и не боле.А темных истоковНет вовсе.

— 51 —

Ибо это – не есть исток.Это – чистая скорбь.А цветные ручьиОчень злы:Ожидание часа и словаКак условие – слишком суровоДля влюблённых в тебя, о Песнь,И в тебя, о Смерть!

1999

* * *Из пропасти к Тебе, Господи, взываю.О! как позволил Ты обрести мне надежду?Ведь пропасть стала ещё глубже: что сделал Ты?Что сделала я? Зачем отреклась я от знаний?Я могла быть спокойной, могла лишь смеяться – и вот:Я не хочу смеяться, о Господи! Я хочу плакать!Я хочу плакать и из�за слёз не видеть Тебя.Тайна Твоя должна скрыться глубже, о Господи!Что означает – любить ещё выше себя?Что означает – хотеть, искать и найти?И почему мне Тебя не найти никогда?О, научи меня, что означает «понять»?О, научи меня границам Своих владений!Правда ли, Боже, что смирение чуждо Тебе?Правда ли, Боже, что Тебе милее проклятье?Как это страшно: когда не ответ, а молчанье.Из пропасти, Господи, я взываю к Тебе.

1999

Жалобы турка

И если уж ко мне приходит радость –То, чтобы до конца она была.И если уж печаль – то до конца.Но скажут мне: «Не радость – лишь отчаяньеИ не печаль – лишь глубина безумствТвои мечты и жизнь твоя!» – Вы правы!«И к гибели ведёт». – Да, может быть!Я силу рока чувствую сполна.Она издалека ко мне приходитИ сети мне плетёт, и для меня

— 52 —

Готовит западни страшнее прежних.И то, что это правда, в те мгновеньяЯ точно знаю, но не страшно мне.Хоть и она не до конца пугаетИ хочет притвориться или шуткой,Иль просто глупой мыслью, иль мечтой.Возмездие наступит за презреньеТого, что жизнь нам преподносит в дар.Я так и поступаю, хоть и знаю,Что это – грех, и тем вдвойне виновна.Я клятв своих, желаний не держалаДоселе ни одной. Когда стучаласьЯ в дверь – шептала страстно: «Навсегда».Когда же мне её приотворяли –Назад уже смотрела, а когдаМеня впускали за порог – рваласьСкорей назад, скорее прочь оттуда!Неужто же огням, что мне давалиТак много, не прося ничто взамен, –Неужто им остаться лишь огнямиПо сторонам от моего пути?И солнцами не стать уж никогда?И не прервать мой путь, сказав «Довольно!»?Ведь, кажется, они и я – мы вместе,Всегда открыты, так друг друга стоим...Неужто же действительно есть рок,Меня ведущий прочь из жизни этой?Ах, думать не хотела бы я так...Я б вымолить хотела этой песнейИ песнями другими у боговПрощенье...Но, наверно, не красиваДля слуха их и не нежна она.Иль, может, посылают наказаньеОни как раз за песни? Может быть,Специально так устроено, чтоб людям,Не слышащим божественные звуки,Не так обидно было? Ведь они –Несчастны. Но зато они не гибнут.Ах, гибель, ты не стоишь сожалений.И тех призывов страстных, что к тебеЯ посылаю часто. Мир же – слишком груб.

1999

— 53 —

Аллея

Чей�то взгляд печально�длительныйМне согласием ответил.И, суровый и решительный,Поднялся горячий ветер.

Разметнулись с шумным трепетомЗапылённые деревья.И расширилась торжественноЖёлто�серая аллея.

Для чего мне эта музыка,Обручившаяся с пылью?Это счастие минутное?Это странное веселье?

Я ловила эту музыкуИ дышала этой пылью...Было всё вокруг разрушено,И конец пропал из виду.

1999

Март и безмолвие

К весне мы готовы один только раз.И жизнь только раз принимаем: сейчас!Мы верим и знаем, что это весна,Но в марте приходит лишь осень одна.Да! В марте приходит лишь осень.Лишь осень... И вот сквозь решётку окнаИ небо, и ветки бесшумны тогда,Как сердце, как чувства, как разум, когдаСтремиться им некуда больше.Смотреть, и смотреть, и смотреть из окна.Ни час и ни два, и ни день, и ни два.Без смысла, без цели игра и тоска,Зачем в пустоту переходит она?К чему в пустоту переходит?

Обманы, обманы и это – обман.Такой пустоты не прощается нам.

1999

— 54 —

Без воли

– Не надо думать о грустном.Доверься судьбе.Молчанию будь послушенИ только себе.

– Твои золотые фразы –Как ковш для огня.Но светлый огонь ни разуНе трогал меня.

– Ты знаешь закон стремленьяИ тренья о твердь?Отмщенье за жаркое тленье –Холодная смерть.

1999

* * *Свете

О тлен, о плен, звезда, цветок,И вечность, и недолгий срок.

«Просто так не возникает энергия».Мне известен закон сохранения.

Ничего не даётсябесспорно,бесплатно – о да!

За страдания – вознаграждение:Ночь восторгов и страстного бдения.А потом – неизбежно отмщение

пустотоютоски и стыда.

Но! – мне интересно – какоюЭто куплено было ценою?

И я знаю: есть мера –но цель – недоступна.

И я знаю: есть сроки –но сроки чего?

Где находится крепость,что слывёт неприступной

— 55 —

Для безумия: «ВСЁ! –или – так: НИЧЕГО!»

Я мечтала тебя попросить:«Научи, научи меня жить!»Но от «Сроков» хочу я бежатьИ не видеть, не слышать, не знать...Невозможных четырнадцать строк –Словно содранный кожный покров.Обвинение выше суда.Оправдание – выше тебя.

Страшен мне ведь не шёпот, не бред.И не сон лихорадочный, нет –Эта ясность. Такие слова.Кем, за сколько она продана?Есть цена. Есть пределы цены.Мы больны. Боже, как мы больны!..

Но я б не хотела забытьо торжественной площади Ада.

И я бы клялась сохранитьречь о ней и о холоде Рая.

Но как мне попытаться уйтидо прихода кромешной тьмы?

Если это правда – что мыне собою, но миром больны –

То уж лучшеуйдём отсюда,

чем сойдём с ума.К морю, солнцу,

в белый городдорога видна.

1999

— 56 —

Оправдание

– Но как найти для мыслиДостойные слова?– Как жаль, что ты со словомНавек обручена!

– О нет, неправда это:Звук не создаст оков,Достойно слово мысли,Мысль недостойна слов.

И в тёмных откровеньяхТы нить не потеряй,И мысли на виденьеПрошу, не променяй.

Среди намёков странныхЗапутаться легко,И мысли от туманаНе отличит никто.

Виденье крепко свяжетИ остановит бег,Видение с землёюОбручено навек.

А дух обвенчан с небом,Взмывает в облака.Мысль, коль она от духа,Божественно легка.

Видения земныеЕй не сплетут оковИз ярко�синих красокИ розовых венков.

И вот она, нагая,Идёт на суд богов.Поверь, что мысль такаяСвоих достойна слов.

— 57 —

Есть разница, откудаСловам произойти,Из тьмы идёт виденье:Но мысль – из тишины.

Увидеть – это значитУбить свою мечту.Услышать – это значитПереступить черту.

Черту всего земного,И ввысь – за облака!Да будет эта песняБожественно легка.

1999

* * *Лунная дорога привелаНас с тобой в холодные поля.И проплыли белые огни –Зёрнышки горячей конопли.И застыли в воздухе для нас –Поцелуем ты коснулся глаз.Я хочу запомнить голос твой –Никогда не будешь ты со мной.А твои огромные глазаПоглотили лунные поля,И объятья лучшие твоиРастворили призраки земли.Отчего дрожит твоя рука? –Эта боль огромна и легка.Лишь рассвет, что смоет эту ночь,Я не в силах буду превозмочь.

1999

— 58 —

Голубая роза

Тамара и Офелия – одно.Из лениных рассказов.

1Они свободно вызывали духовИ населяли ими старый дом.Они исчезли, клятвы не нарушив,Не опровергнув призрачный закон –

Что полутон и только очертаньеПриводят к беспредельному молчанью.

От плаванья в глубоких чистых водахОни, наверно, были рождены.И в утренних туманах, на озёрах,Подруги обе – счастливы в любви.

В посеребренных голубых тонахИх общий звук – о сказках и о снах.

2Взметнутся серьги, легкие уборы,На шею ляжет сумрачный янтарь.Ковры и косы, ищущие взорыСмешаются в кружении зеркал.Ворвётся в окна – как посланник вещий –Рассветный ветер, прилетевший с гор.Хрустальные игольчатые вещиЗатеют осторожный разговор.

«На эти шкуры прилетали боги,Чтоб созерцать, красавица, твой стан.Не страшно ли, что скажешь ты сегодня,Что ничего тебе уже не жаль?»

Но прошлое – как солнечная бездна.А будущее – сладко и темно.А в облаках уже сложилась песня«Тамара и Офелия – одно».

3Кремнистый путь ведёт в каменоломню.Ничто не нарушает тишины.Бессильно распластались пустыри –

— 59 —

Ты твердо знаешь: силою любвиОазисы здесь вырасти должны!Но этот воздух – мёртвый и бесплодный...

Ведь Демон мудр – лишь миг на сотню лет.А Гамлет – сумасшедший при норд�вест.

Он – воплощенье всех родов несчастий,И тем сильней ее изранил он!Конец был столь божественно прозрачен! –Рассудком клялся расплатиться сон...Но страсть – всегда не терпит, а на всём,Что не умеет ждать – печать проклятья.И виноград, и белый ситец платья –Смертельны – в сердце вечно ждущих гор.

Рассыпались в шкатулках ожерелья,Распалась гладь оконного стекла,И зеленью покрылось отраженье,Когда она услышала слова:

«То – знак волненья девушки в ночи.Иль – лунный омут в зарослях сирени.О, нестерпимо это, о, молчи! �Любуется тобою чёрный гений...»

1999

Добрые мысли днём

Вопрос остаётся открытым...

Город исчез.Это стало особенно ясно именно здесь,

у реки.Исчезли коляски и шляпы,Шарфы, животы и зонты.

Остались поля.Резкий ветер гонял по кругу усмирённые им облака.Было немыслимо грустно от звуков далёкого вальса

и вида намокшей травы.Что, вообще, может быть печальней,чем скрипка в плену у дождя и холодной воды?Ничто.

— 60 —

Плач мира над пропастью,Стон духа у серой стены –

О, если ты помнишь! – Выслушай и скажи:Для того ли

(это сказка, которую ангелы пели для Данте и Баха)Оно свило гнёзда себеГде�то в туманных высях и в стороне,То ли существующей, то ли нет,Окружило себя лабиринтами чуткого эха,От легкого шёпота срывающих с насиженных мест

валуны,Пустило во все концы света ручьи тоски.И зажгло лунные солнца прощаний и встреч

для прощаний,Опутало мир белыми нитями связей,Удерживающих и отпускающих туда,Заключило торжественный бракС царством мёртвых и табором сна

(сказка кончилась).Чтобы мы, промелькнув среди звуков и быстрых теней,И успев распознать их законы,

очутившись в их строгихчерно�белых пространствах,

прошитых насквозьиглами призрачных танцев

и скованныхстрашной свободой неземных королей,

Наслаждались мечтою о ней,глядя, как медленно гибнут лучи бесполезного дня,

как по грязному полу скользяти целуют в предсмертной истомекусочки и краешки бледной стены,

по ошибке на голос и звук залетевшие дни?Для того ли?Мы вмещаем в себе

всё, что было, и всё, что будет, на склонах земли.Но реальные связи

нас и мира – какие они?Лишь одни –

путь на мокрое кладбище,в чахлые заросли,

где под тяжестью неба согнулись кусты и кресты.1999

— 61 —

Память о весне

Фридриху Ницше

Ранней весной мы проснулись от страшных догадок.Дул тёплый ветер и с запада нёс облака.В жарких подвалах прочли мы, что умерли боги,Сердце исчезло, мы стали бояться ночей.

Смерть закрывала лицо тёмно�синей вуалью.Мы, подвывая, ходили за ней по пятам.Робко ступали по книгам на грани надежды.В яростный миг мы наткнулись на хобот её.

Мы – от удушья свернулись в немые комочки.Ждать не могли, с тёмной кухни украли ножи.В талом снегу мир окрасился серым, высокимВ лужи упал и взлетел небывалой тоской.

Плакали мы, а апрель утешал нас нелепо.Выпив весну, совмещали мы ветер и мозг.Зверем убитым смотрела любовь на гормоны.Губы дрожали, молекулы стали судьбой.

От безнадёжности мы полюбили безумно,В небе носились на очень высоких ногах.Чарами времени смерть испарилась из крови,Страх унесла, но оставила власть высоты.

Солнечный свет повенчал высоту и улыбку,Скромной улыбкой заставил смутиться любовь.Тени сгустились, мы стали за всё извиняться,В сумерках лета впервые застав красоту.

Февраль, 2000

ЕЩЁ ГОРЕЛИ НАШИ СВЕЧИ

— 62 —

Память о зимеА.А.

IВ те дни я только привыкала к чужим местам и новой жизни.Была зима, и во дворце, который звали институтом,сверкали лестницы и кельи от света снега за окном.

Я только что дала обет довериться всему, что встречу,всему, что встречу, удивляться и ничего не ждать от рук.Весь мир висел на волоске: я думала – судьба и тайна,а было – занесённый молот над заражённою душой.

Дворцовый воздух был опасен: туда на бал ходило многокрасивых юношей и женщин, я всем завидовала им.

Я согрешила невысокой нетерпеливой красотой,но это был лишь сон, конечно: хрусталь и сумеречный зал,и тишина пустыни жёлтой, поскольку сон влюбился в смерть,и башня у ночной дороги; но можно ли меня простить?

IIТы был учителем во храме, который звали институтом.Светились лестницы и залы от мессы вьюги за окном.Стоял февраль, и все ходили в мохнатых и тяжёлых шубах,а у тебя тогда, я помню, был серый свитер шерстяной.

И ты нам показал с усмешкой великий сон восточных мифов,и сам ужасно испугался: ведь это был соблазн царей.Ты говорил о нём со страстью; как, впрочем, и всегда:

со страстью.Твоё лицо серьёзно было, ты рассмеялся невпопад.Как я тебя тогда любила, теперь никто уже не помнит,и даже стены позабыли, как к ним прижался тёплый свет.Доска и мел; студентки пишут; в морозных солнечных потокахтвоё запястие так тонко, что невозможно мне смотреть.И знаешь ли, твоя улыбка мне страшно грустною казалась,твоя отчаянная вера была куда понятней мне,чем та огромная влюблённость в Того, кого я не встречала.Прости за то, что оскорбила я взглядом эту чистоту.

Гостила осень в той тюрьме, что называли институтом.Стонали стены и подвалы от плена тлена моего.Потом – распятая любовь, предательство, моя сестричкаи святость – вещий сон и ужас – потом опять пришла зима.

О святость – слёзы по тебе – сухой и смертный грех отказа,Стонали стены и подвалы от плена тлена моего.

Февраль, 2000

— 63 —

Сон

Мы продолжали предаваться греху в своих постелях мокрых,в обиде грязной и упорной слезами с небом говоря.А под балконами играли виолончели без оркестра:тремя высокими ночами мой дух холодный успокой.

Ещё горели наши свечи и целовали наши ноги,но было поздно в этот вечер, и всем давно пора идти.Мы вышли к морю, с нами дети и все знакомые из комнат.Раскинув руки, мы летели, носочки в воду опустив.

Мы выплыли на дикий берег и среди ягод ежевикинаткнулись на ветвями скрытый, цветами спрятанный обрыв.Ребёнок их в обрыв сорвался, и мы скатились на дорожкуи поползли, цепляя травы, чтобы вернуть его назад.

Вначале были только брёвна в тоннеле чёрном с серой пылью.А после ты заметил школу: мы стали видеть в темноте.

Как могут дети жить так долго, ни разу не встречая света?Торчат из них проводки с током, пустые лампочки – из глаз.Да что вообще и ждать от школы для некрещёных для младенцев?Никто не пишет за столами, на груде лампочек – возня.

И бегают они зачем�то, пытаясь вставить лампы в уши.А девочка одна попалась – совсем лицом из жёлтых ламп.Ох, как вздохнула я свободно, когда мы вышли из тоннеля.И это был какой�то город: пятиэтажные дома.

Как будто все вокзалы мира сошлись в туманна эту площадь.

И были жёлтыми их стены, как жёлтым был –нависший смог.

«Какая скверная здесь осень, – сказала я. –И дождь холодный».

Но ты предупреждён был раньше, что то –весна для этих мест.

И мы с тобой ещё не знали, зайти ли в бар «У Сатаны».Он был открыт, а мы устали и нам хотелось посидеть.И я решила, между прочим, что надпись всё же сократили:могли бы написать «Infernal», а нацарапали «Infer».

Смотри: во сне и после смерти умеем мы не пить, не есть.А мир большой, мне стало страшно: и бар, и город где�то есть.

Февраль, 2000

— 64 —

* * *I

Это случилось внезапнов полумраке концертного зала:кто�то подвёл ко мне очень близкоанглийского мальчика Джонни.Он жил давно: может быть, в тридцатых,может быть, чуть позже, а сейчас он мёртв.Но Боже мой, какой красивый,какая музыка, Боже мой!Какая компания была у них там,они жили в Америке, сочиняли музыку,у них были девушки, по вечерамони собирались, и я подумала,что мне хорошо бы куда�то уехатьили броситься с третьего этажа.Я вышла на улицу – и я поняла:это было наваждение: кто подвёлко мне так вплотную, что я задохнулась,душуэтого мальчика Джонни?А здесь, на улице – синее небо,зелёное пламя страны Мурохаммы,которое есть духи трав ласкающих,духи трав, сменяющихся среди лучей.Им также легко оставаться на месте,как маленьким молниям фиолетовымлетать стремительно, быть вестникамисвященной, о Господи, воли Твоей.

В Страстную Пятницу людям грустно.В Страстную Пятницу бушуют грозы.Души должны быть омыты дождями,омыты слезами.

IIЦелый район потонул во мраке.Здесь даже пятницы не боятся.В час, когда Дьявол – на колокольне,что делать неукреплённым домикам?Маленьким комнаткам, а тем болеедомам с колоннами и балконами,с высокими арками, с огромными комнатами?

— 65 —

Новым домам с подобием стиля?Души домов своей красотоювызовут в Дьяволе месть и злобу.Здесь каждой стене нужны образа.А здесь живут простые люди,думают о деньгах, покупают мебельи не боятся ничего никогда.

IIIВ Страстную Субботу глубокой ночьюмаленькие эльфы начинают звонитьв тихие колокольчики.Они летают между деревьеви между зелёных огней Арашамфа,и незаметно, совсем понемногу,нарастает звучанье.Ещё гроза не успела исчезнуть,и фиолетовым свод окутан.В мире прощённых, на первом небе,души – как люди.Словно скрестились в едином танцеЦарь Ирудрании, Зевс великий,души Фальторны, цветы полевые,словно пронзили их цвета блики.И созывал всех людей в хороводыблаговест светлый ночной Субботы,и каждое небо дышало молитвой,и люди с цветами вместе молились.

Апрель, 2000

Грехи от любви

Папе

Все грехи – от любви.Ночь мне смотрит в окно.Всё, что было хорошего, всё –бред, беспамятство, пьяный угар.Всё, что в прошлом, – вина, от вины не уйти никуда.Стала я королевой в стране Искривлённых Зеркал,главным зеркалом для оскорбленья хороших вещей.Как же вера и жизнь изменились от дружбы моей!

— 66 —

Сколько много красивых мелодий, а форма одна:это ржавый цилиндр, в цилиндре – железное – Я.Открываются дырочки только, чтоб что�то схватить,длинным щупальцем внутрь затащить, исказить,обнажить этот ад изнутри:

о, вы знаете, как мы горим –я и папа мой – в адских огнях.Это зрелище для очень внимательных глаз,чтоб они отшатнулись и в страхе бежали от нас.

Так бегите быстрей, от подобной бегите любви!Чтобы я не смотрела на душу с кривой стороны.Наваждение это мое – оно с той стороны,из страны укреплённых во злобе подземных огней.Я любое добро перейму, но по форме моей.И гордыня взовьется, и вашу улыбку убьёт,здесь жестокость смеётся, здесь суд бесконечный идёт.Здесь чужими слезами встают на пути небеса:сделав больно, вздохнём и забудем о вас навсегда!А потом улыбнемся и станем смеяться во тьму,и заманим другого, и руку протянем ему.Это было сомненье, а будет – молчанье, так что ж?Все равно, первым сказанным словом окажется ложь.Посмотрите, как было не страшно и как мы горим.Нас река подмывает, а мы удержаться хотим.Злые молнии всюду, мы будто по пояс в крови,что�то громко кричим и большими глазами блестим!

Мы присоски откроем и к людям хорошим прильнём,и словами о боли греметь перед ними начнём.Если мы вас полюбим – тогда вам уже не спастись,потому что грехи от любви до небес разрослись.Мы вас чушью потравим – о, как вы начнёте страдать!Но на все разговоры ведь будете только молчать.Как так можно – лишь Богу известно, Ему одному.Но тогда, наконец, вам удастся понять, что к чему.Вы, лицо закрывая от слёз, захотите бежать,но у нас сотни способов есть, чтобы вас удержать!Вас, святых, изучили мы вдоль, а потом – поперёк.Вас и жалость сковала, и долг вам дорогу пресёк.А у нас нет понятий о дали благого всего.Мы архангелу сможем шепнуть, что мы лучше него.

— 67 —

Ну и что? Всё спокойно, нам в волнах тоски хорошо.Эта грязь не проступит прыщами на наше лицо.Ковыряем в чужих недостатках, как пальцем в зубах.В зазеркальную глубь направляем уверенный взгляд.Совмещаем с улыбкой наружность с дарами внутри:все должно быть прекрасно: и тело, и ум, и стихи.Светит солнце, весна, и на улице птички поют.Может быть, нас хотя бы глаза иногда выдают?

Это страшно: проклятие рода упало на дух.И теперь мы так любим с тобой говорить слово «дух».Это страшно, о да. Ночь пустая мне смотрит в окно.Я правдивого в жизни найти не могу ничего.Это страшно, о да. От себя я сбегу в пустоту.Постараюсь молчать, только музыку громко включу.Это может спасти; да ведь музыка – не для меня.Как возможно мне слушать её? Она слишком светла.

Май, 2000

* * *А.А.М.

В кинозале давай закроем глаза.Мы с тобой никогда не умели плакать.В счастье мы знали толк, как никто, наверно.В этом, кажется, нет ничего плохого:зная толк, устремиться однажды в небо.

Нет, не зря ты влюблялся в экстаз Востока.Ну а я – наслаждалась игрою солнца.Медитация нас до сих пор пленяет,Состоянье души – это наша мера.По своим состояньям, как по канатам,по хорошим поступкам, как по ступенькам,поднимаемся мы во дворец небесный,не смутясь перед Богом, который рядом.Умирает ли кто�то – мы в возбужденьи,в предвкушеньи его загробных скитаний.Человек он был почти что хороший,а куда пойдёт – это неизвестно.Говорить мы с тобою всегда любилии любили того, кто узнал о тайнах.Это с нами случалось почти безгрешно,

— 68 —

вдохновляют ведь сильно такие вещи.И возможно, когда мы пускались в речи,то и впрямь о себе совсем забывали.Только знаешь, что�то в последнее времязастревают слова между губ всё чаще,Хоть я их, помедлив, потом с презреньемвыпускаю наружу в глаза молчащим.

Поздравляю с той ночью, когда трёхмернымты увидел двухмерное наше небо.Облака распахнулись, как будто двери,в светлый купол тебе лететь захотелось.То ли наша печаль, то ли их деревья,то ли страшный восторг, то ли ангел Божий.Этот хор мы уже позабыть не сможем.И погибнем, чтоб снова вернуть виденья?Знаешь, верю, что всё это было правдой.Упаду и взмолюсь, чтобы всё осталось.Только сны нас пугают дождливым адом.Предсказания снов�то сбылись на славу.И слоев, и миров существует много.Слишком часто о них мы с тобой читаем.Что сирень зацвела – это мы не видим.Бесы, ангелы свили вокруг цепочку.День и ночь нас на крыльях своих качаюттак, что даже тошнит: потому что – бесы.Нет, совсем неспроста я подолгу в детствезамирала в зимнем лесу на лыжах.Запрокинув лицо, я вдыхала воздухи считала, что так я вдыхаю вечность.И наверно, тогда б я вполне согласиласьпопросить, чтоб мгновение остановилось.

В тёмном зале давай закроем глаза.Может быть, нас видения не обманут.Я хочу узнать,я хочу увидеть,что стало с тобой,что случилось с нами –в фиолетовом небе душа, как птица,слишком белая птица, чтобы влюбиться,будет биться в плену у Креста и Мрака –тех подобий, с которыми тщимся слиться.

Май, 2000

— 69 —

Кары

Ты говоришь: «Это кары», – и свободно вздыхаешь.Когда знаешь,

за что страдаешь,становится так легко.

Ты даже, смеясь, решаешь, что можно вынести многое.Но вынести самую малость вряд ли тебе дано.

Мы взглянем на мир глазами, готовыми мир увидеть.Как раньше,

в самозабвеньи,не станем от боли орать.

Но мы поплывём в тумане, серый воздух глотая.Там, на ветвях полускрытых, чудища чьи�то сидят.Мы породили чудищ, послали с поклоном к знакомым,пустили их всех на волю, куда глядят их глаза.Теперь по следам зарубцованным – скорее, за ними в погоню!Поймать их нельзя, конечно, но и забывать нельзя.

Мы – отпрыски Жозефины, влюбились в свой писк мышиныйи притворились больными, чтоб люди хвалили нас.Мы рыли ходы и норы, спасаясь от непогоды,и жмурились, вспомнив тварей, что мокнут в лесу сейчас.

Смотрите в глаза чудовищ, свои слова понимайте.Память дрожит, не в силах (поверить?) выдержать взгляд.И вряд ли страшнее будут те, кто содержат ад.Хотя, говорят, что будут, и это легко представить.

Влажный воздух глотаем, в серых волнах плывём.Где тот путь, на котором

можно вынести стоны,где та дорожка, которой,

минуя выкрики боли,как по обрыву, к радости мы с тобою пройдём?Когда тебе станет плохо, ты не сможешь молиться.Тебя не спасёт диета, ни музыка, ни стихи.Еще неизвестно, в какое ты

чудовище превратишься,когда будешь бегать с рёвом от окна до стены.

Вроде бы всё спокойно, тихо, хорошая книга,

— 70 —

вкусный вроде бы кофе, семечек два кулька.Но ты встаёшь, и вздыхаешь, и на балкон выходишь.Налево там купол церкви, а прямо – мечеть видна.

Предвидели ли мы это, когда, визжа, призывалиогромную радость жизни, от нетерпенья дрожа,книгам, друзьям и музыке объятия раскрывая?А надо всем восстала, недвижно, одна тоска.

Она застыла в тумане, сковала нас всех смертельно.Бросайтесь к вину, объешьтесь, ложитесь скорее спать!Нет без любви дыханья, без милости нету счастья.А мы, своих душ испугавшись,

решили себя изгнатьото всех, кого мы любили.И правильно поступили.

Июнь, 2000

Мистическое

Здесь черные окна заброшенных психбольниц,здесь запах тюрьмы гнездится под небесами.

Здесь смерть зубоскалит в решетках слепых домов,здесь грех обвил пружины старых кроватей.

Здесь что�то очень долго с Богом сражалосьи в запахах горьких тряпок молчало о Нём.

И кто�то стареньким няням устал кричать,что очень страшно, в мокром углу затих,вздрагивал, шорохов больше не различал.

Мы видели замок: подвалы уходят в ад,в небо ведут балконы.В клубах небесного белого и голубогонет и не может быть никакой печали.

А подземелье стянула музыка Знамени –серебряный шёлк с чёрными розами�звёздами:аккорды, которыми демоны присягаливечной тоске и обиде – скрипки и слёзы.

— 71 —

От этой музыки нет никакой свободы.Над горькими

развалинами домовдремлет почти недвижно серое небо.Где это небо, в котором полёт колоннвозносит по аркам душу от света к свету?

Об этом нельзя говорить.Не должно бытьстихов о небе.

Июнь, 2000

* * *Мне не стоило думать, что я хуже всех.Отчего же?Может, это не так.Но беда в том, что я слишком трезво смотрела на мир.Мало верила в сны.И уже потеряла правана все игры, в которых участвуют вместе

ветер, ночьи любовь.

Ничего, что живу я в хорошей квартире в такомюном возрасте.

Ночью никтопо паркету со мною не будет скользить,

не поселятся тайныпо углам.

И теперьнапоен одиночеством сон –

благородным – пускай, но каким же безмерным,бездонным.

По ночам я скитаюсь в пустынном и строгом дворце,и широкие лестницы без перил

поднимают меняв крайне узкую комнату, где я лежу на кровати

у окна, возле самых небес,и смотрю, как потухли

огни городов.Обманули чужие пророчества, чья�то судьбаоказалась невнятной по силе несчастий и боли.Не понять, не вместить наказанье такое

— 72 —

почти без вины.Так хотелось пожертвовать всем. Стать совсем одинокой.Но на долгое счастье я, видимо, обречена.

И теперь до меня постепенно доходит:нету разницы в прошлом, и в будущем – разницы нет.Возвращаются черти –

только лишь их помянешь,что нету их больше.

Одинаково люди несчастны, по�своему каждыйполучает награду уже.

Это небо.А вот и земля.Вот земля со своими грехами.Если здесь мы, то как

скрыться можно от сил этих мест?Да и стоит ли? Ясно ещё:из одного материала –

небо,сны

и глаза.Те места, где не помнят себя.

Июнь, 2000

* * *Ноябрь.Лихорадкой и сном упражняемся в смерти,но близкие живы и нам ещё рано болеть.Мы сон умоляем: «Вернись!»,«Тут сон», – заклинаем жизнь.Но так обижаем, и что�то другое здесь есть:любовью и болью – в земной голубой небосвод,быть верным слугою, у ног господина сидеть,чтоб в глиняных чашахвино, хлеб и смех приносить.

Ноябрь, 2000

— 73 —

* * *Я снова вернуласьна прежнее место,какая�то станциядолгого рейса:с земли до земли,с пересадкой на небена тихой комете.В заплечном мешке –только теплое знанье,что мы после смертиуедем куда�то.

А в сердце моем –та же теплая вера,что смерти�то нету.

Я снова вдыхаювсе те же желаньяянварскою воднойоранжевой ночью:в канун Рождествав фиолетовом паркепод яркою ёлкойвесь город растаял.

Я просто хочу,чтоб тот мальчик красивыйобнял меня сильно,увёз на машинев бордовые барыи в тёплые страны,всё тот же единственный,тот же любимый.

Миры чистотыпозади все остались,тот свет, где с другимимы взглядом встречались.Ни серых венцов,ни рассветного неба,ни ужаса. Толькодень будничный серый.

На лестнице космосане быть нам слугою

— 74 —

архангелов сильных,как мы ни просили...Меж ангелом синими вором во мракепоставлены долгие – по слезам –и грустные равенства знаки.

2000

Полёты над Токио

Свете

Если внизу земля –Путь для тебя открыт:Бегство, скользящее надКрышами, стрелами пик.Но где прервётся бегРозовых этажей?Там, на закате, гдеБерег земли длинней!

2000

* * *Мы вскакиваем утром: темно, рассвет, будильник,и в комнате так холодно; закутавшись в халаты,мы шлепаем на кухню, открываем холодильники старый хлеб намазываем заледеневшим маслом,

и обжигаем горло почти кипящим чаем,чтоб хоть чуть�чуть согреться – почти кипящим чаем.

Что до обеда – то его у нас и вовсе нет.Весь день мы разбираем серьезные бумаги.К тому же в феврале мы на весну худеем.Поэтому мы в полдень спускаемся в буфети выпиваем медленно всего две чашки чаю,и заедаем тортиком – для сладости, конечно,

Как грустно, что обед у нас – две жалких чашки чаю.

А вечером, когда мы смотрим сериалы,вот тут мы наедаемся, хотя прекрасно знаем,что вечером – особенно – обильная еда

для девушек вредна.

— 75 —

И мы готовим соус – мясной или с грибами,и жарим сковородку огромную картошки.Когда же от стола мы с хрипом отпадаеми чувствуем, что вот сейчас у нас желудок лопнет.Мы, чтоб смягчить комок, горящий этот, выпиваем

один глоточек чаю.Хоть это очень сложно, осторожно выпиваем

один глоточек чаю.

А ночью – можете ли вы себе представить? –мы чувствуем, что нам чего�то не хватает.Эх, по большому счету нам всем нужна любовь,рассвет в горах с друзьями и ялтинская ночь.Но, на худой конец, раз мы уж киснем здесь,достаточно хотя бы чего�нибудь поесть…И мы крадемся тихо на кухню, открываемшкафы, но кто�то нас всегда опережает.Все полки выметены, холодильник пуст.И с философским видом мы шепчем: «Ну и пусть».И ставим чайник на плиту, и со слезами

мешаются глотки чуть тепленького чаю.

2000

— 76 —

— 77 —

* * *Фиолетовый дым из трубы выходит,фиолетовый дым.Я проезжаю по Подмосковьюпоездом ночным.Так тоскливо и одиноконе бывает нигдев этом мире, где правит закон:здесь на землес тем, кого любишь, долго не будешьпо своей вине.

В небо смотрю: облака темнеют,небеса молчат.Наша судьба далеко – высоко,не прочитать.Может, и будет средь лишних годковсветлый денёк.Может, простят меня, да после смертисвидимся вновь.Может, простишь меня, да не прогонишьи позовешь.Я бы тогда серой пылью леталау твоих ног,в светлой лазури, где небо с любовьюобнимет тебя.И пусть бы ты и не знала долго,что рядом я.

ИНАЯ СВОБОДА

— 78 —

Отрывок

Я правила несложные сложеньяи вычитаньяпроизводила, нолики и плюсыпредпочитая.Я рассуждала: «Ноль и плюс добрее,чем плюс и минус».А ты летишь к любви от безразличья,любовь покинув.

Возможность счастья

Тот вагон, которым мы возвращались,превратился в чистый кристалл навеки.На скамейке жёлтой лучи застыли,дует ветер с полей и садится солнце.

На пороге гибели хочется помедлить.Электричка катится, и закат на спинкахдеревянных лавок, мы – в пустом вагоне.

Никому отсюда никуда не нужно.Ни один отсюда выходить не хочет.Девочка листает медленно газету,женщина с тоскою смотрит за окошко.

Входит сумасшедшая лысая старушкас острым подбородком, с множеством пакетов,смотрит озабоченно и поёт нам песню,на нее уставилась с ужасом девчонка.

На пороге гибели можно быть спокойным.Если поезд движется, мы сидим, всё видим,оставляем позади станции, деревьяи поля вечерние с кирпичными домами.

Хорошо бы было ехать так и думать:наше время не придет никогда, пожалуй,замерло мгновенье со своей тоскою,не достигнув нестерпимой боли

в середине боли.

— 79 —

* * *«Так опять продолжение бала!» –это я, не подумав, сказала,будто бы и взаправду желалаглубь бесцельной тоске возвратить.

Слёзный ветер – солярный, как прежде.Только сердце боится надеждыи ему не под силу одеждытех сентябрьских кочевий носить.

* * *Как я пугаюсь ранво сне, у души на краю.Так же почти, как встарьомута смерти жуть.

Как я боялась познатьбездну, разверстую вдругночью бессонной – таксейчас я боюсь разлук.

Они выползают в сны,весь мир собой заслонив.Пока я не знаю, увы,как вместе с ними жить.

Меня учили идтикоридором тоски,ветром – под гребнем волнгоря. Но есть же сон.

И даже так – пусть тосканебом пронзит меняраннего сентября:в пух его завернусь,и сон наяву будет, пусть.Но возврата любви я боюсь.

— 80 —

* * *Я любила,восемь вещей на свете:Свету Шинкову, Андрея Мишучкова,Фридриха Ницше, Стаса Быкова,Господа Бога, сны,Небеса и стихи.По разным причинам теперьостались лишь толькочужие стихи и небо.Иногда соноткрывает мне,как же на самом деле обстоит делобез этих шести частей:вслушиваясь в Большое спасибо,от оторванных половин,душа глядит в засасывающую безднуна том (у себя) месте,где должны быть они.И всю ночь перекатываются стоны:«Как мне плохо без них!»И вопросы:«Как же мне можно без них?»И мучаются, и сталкиваются лбамис детскими мыслями, вроде таких:«Было право не расставаться?»«Расставаться не надо было»,«Расставаться нельзя никогда».Поэтому в последнее времяя не люблю спать.Тем более, что скоро осеньпридёт и раскинет шатёротрешённости, света и листьев,возвысит каждую мелочь,выведет душу в тайнулиц, бордовых резинок,перекрёстков тихих шагов.Запахом свежих яблокотгородит от мирас его людьми и любовью.Уронит на землю память,смешает с дорожной грязью,заставит забыть обо всем.

— 81 —

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Ну как я не вспомнила маму?Теперь я люблю и маму.Закутаюсь в одеяло,налью себе вкусного чаю,возьму себе книг и сухарикови буду сидеть на диваненочью и слушать дождь.Как это было в детстве.

Встреча в лагере

Наде

Мы были просто измученными существами,На нас от любви кровились чужие шрамы.И были у нас не руки, не губы – обрубки,и мы поднимали обрубки с нависшими струпьями.Живы были только глаза. И в твоих глазахсветила такая безвыходная тоска,что я полюбила тебя за это, и мы смеялисьс тобою, пока весь вечер в карты играли.Но стоило выйти на миг в туалет – и я вспоминала,что ночь впереди, и все наши разлуки – с нами,что страшно любить, и что мы разъедемся завтра,и было тоскливо – смешно и так тебя жалко.

Тарасу

В лагере у речки лишь недельку жили.Про брусничный цвет он пел – алый, да рассвет,Та любовь была в ночи – ровной, фиолетовой,Словно это поле светит далеко.

Не гуляли вместе, слов не говорили.Лишь во сне к нему я приходила в гости.Жил он, как послушник, во дворце высоком.То ли институт то был, то ли монастырь.

Он провёл меня к себе деревянной лестницей.Знала точно я тогда: у него невеста.

— 82 —

Распахнулась в келье Библия старинная:буквы древнерусские, заповедь одна.

Заиграла рядом музыка его:то ли это был орган, то ли волны струн.А потом осталось только небо чёрное.Были только звезды, больше ничего.

* * *В городе кто�то есть.Где�то они живут.Он бы не устоял,если бы был так пуст,как хотят показатьбухгалтерии фирм,рёв грузовых машин,овощной магазин.

Мы перейдем в сонскоро, в последний день.В скользящей толпе тенейпотеряем друзей.

Или кто�то кого�то найдёти вместе с ними пойдёт,не захватив лосьон,тогда и начнется сон.

Не взяв даже лучших книг.Книги, как мы, должныстранствовать по рукам,ночевать по углам.

В городе они естьИ где�то они живут.В тонкости серых стен,в простынях на ветру.

Невидимые послыиз Царствия Божия – к нам,в случайных дворовых встречах их«Да будет воля Твоя!»

— 83 —

* * *Серый прозрачный деньпрячет благую весть:«Разницы между сноми воздухом этим – нет».

Живы стены домов.Ветер, туман и путь.Не встретить и не взглянуть,а только тайну вдохнуть.

То, что уже началось,остановить нельзя.Сон, как река, течет,а страх предлагает нам.

Брызги грязи – в осколкахсвятого осеннего солнца.Склонились и помним мыо том, что дворцы – грехи.

P.S.(1)

В тот миг, когда смерть настанет,ты, может быть, камнем станешь.Он тоже будет камнем,чтоб вы молчали рядом.

Три тысячи лет покоя ...Ты, может, станешь травою –полынью, цветком однолетним.И – целое лето вместе.

Я думала: судьбы проще:сначала – до ада и рая –молчать научиться надо.Но всё оказалось сложным.

И тот, кто здесь всех оплакал,кто научил прощаться,поднимется над землёю,над осенью голубою,чтобы проститься с землёю.

— 84 —

* * *Я знаю, что происходит с душевнобольными

после их смерти.Они оказываются в загробном месте,

залитом солнцем,где сушатся простыни и Божий Дух летает

среди белья.

Разговор с чёртом

– Молчи, что тот, кто любит дождь – тот был в аду.Я серых красок, тёмных книг тебе найду.Я обучил тебя прогулкам в пустоте:нельзя дышать, и звуки в обмороке все.

– Молчи, исчезни, только вспомнить я хочу.Об этой мысли – только другу не скажу.То был какой�то странный день, пустырь большой,и мусор стаями летал над головой.

– И ты была в пустырь и в мусор влюблена.– И это значит, что я тоже там была.И как люблю по мертвым строкам я гулять.Но как мне нравится об аде вспоминать?

– Кто видел что – тот будет помнить и любить.Старушку�память вашим солнцем не убить.И будет память плакать об одной тоске.– Не правда ведь... Но почему пейзажи те...

Так, значит, там был нудный труд, большой барак,и это Скривнус, первый ад, по�моему, так,и надо было что�то чистить и скрести,а нынче глаз от старых стен не отвести.

– От грязных пятен на обоях и полах,кто любит примуса гудение из вас,а кто – звук капель и подземельные ходы,плеск волн больных, осколки ваз и чердаки.

— 85 —

– Молчи, что тот, кто верит в смерть – тот был в аду.Я в страшных снах и злых клыках к тебе придуи донесу в глазах дыханье тех пустынь!Припомни это и от ужаса застынь!

– Кто был в аду – тот, значит, любит Петербург:там нет земли: там только ад и Бог живут.

P.S.(2)

Что сволочь я, узнала я давным�давно.Я даже помню, может быть, твоё лицо.Постой... Там была лестница в подвали лихорадочный больной клубился пар.

Я заболела, помню, сразу. У менятемпература – сорок, кажется, была.

Пройти так трудно было – узкий был проход –казалось, в обморок я упаду вот�вот.Но странно: комната большая, а в углу –я вижу дьявола, сидящим на полу.

Да, то был ты. Но негр или индус –сказать теперь я точно не решусь.И серое – да, серое! – лицокоричневым и чёрным было всё.

Я говорю: «Простите меня, япопала по ошибке не туда».Ты ничего не отвечаешь мне,ведь шла я на свидание к тебе...

Да, ты молчишь, а я хочу бежать,но ты ведь – царь, и будем мы летать...И ты пришел – как и положено тебе –в каком�то пошленьком литературном сне!

— 86 —

Почему так долго?

Потому что прощенья обид надо ждатьи, совсем как виденья, нельзя рассказать

нашу веру.Потому что у Дьявола – плеть и топор,кулаки и болезни – он на руку скор,а у Матери Божьей – лишь слёзы в глазах

и молитва о нас.Потому что бесплотны, как сны, чудеса,И они меж случайных вещей шелестят,

не неволя,а душа – это слепо�глухая стена,и ее не пробьют ни слова, ни года

горьких споров.Потому что из злости рождается зверь,это Дьявол командует: «Встаньте теперь!Повернитесь к стене! Кто желает жить – верь!»

И стреляет.Но расплакалась вечная ночь у стола,пониманьем и ужасом вся облита,и боится, что кончатся сроки её

ожиданья.

* * *Это – не счастье: жить честно,по утрам чистить зубы, и ногти

в порядке держать,зарабатывать деньги, откладывать их аккуратно,чтоб потом давать бедным нищим.И самое главное – вовсене сознанье того, как беззлобно отглажена блузка,

хоть лицо как кирпич.Это – не счастье, а способбыть весёлой, но это веселье греховно.

Нет дорог и нет права ехать по ним.Правдой кармы чугунной окована

накрепко жизнь.Если можно – ах, если б Ты внял

моим просьбам!К небу тайному тихо летят просьбы и розы.

— 87 —

* * *Я хочу не слушать и не рассказывать,

а разговаривать.

* * *Я боюсь зимы,снега глухоту.Господа за Дьяволая опять приму.

А когда наступит ночь –вдруг сойду с ума.С демонами не смогуночевать одна.

У горячей батареирасскажу весь бред:богословские трактаты,карты, амулет.

О, зима, холодный, чёткиймир среди небес.О, зима, и ад повсюдупропасти разверз.

Синий мир в прекрасных звёздахзакруглил края.Снежно�серая дорогав темноту легла.

И в забвенье – слов ненужныхвьется грустный рой.Их в испуге тайн раскрытыхвырос страшный строй.

Знаки смерти облепилиокна и пути,и с бездумным интересомприняты они.

И в кольце горячей тряпкибьётся голова,

— 88 —

шепчет, бредит чёрным правомверного суда.

Рассылает людям письма,ничего не ждет,в темноте лежит, взбодрится,снова упадет.

То – зима такие жизнив лапы загребла,то – в преддверье подземельямир средь залов льда.

И пока у стен тюремныхещё мёрзнет дождь,уж отчаяньем безмернымплещет стая звёзд.

Это горе нелюдское –серая тоска,скучный, страшный стон – что жизни –не придет конца.

Смутный блик с подземным стоном,и огонь во сне,даже музыка зимоюнедоступна мне.

О, зима – кошмары чисел,пьянки до утра,в звёздах знаков Зодиаканебо и судьба:

Весть о том, что будет ДьяволАнгелом потом,чтобы стал ошибкой дажеэтот серый стон.

— 89 —

Чёрные дыры

сказка

Давным�давно, ещё не в этом мире,у чёрной бездны, ночью, на ветрунад водопадом волосы сушилите, кто спаслись, остались наверху.

И кто�то плакал, вспоминая омути склизкую покатость берегов,а кто�то обнимал свою сестричку,искал дрова и хворост для костров.

Давным�давно, ещё не в этом мире,у чёрной бездны, на краю земли,старухи выли, простыни сушили,и крики доносились из воды.

И тот, кто в воду, чёрную и злую,спускался – обречён был умереть.Над горизонтом занималось утро,и небо стало чуточку алеть.

И мать, прижав к груди своих любимых,шептала, согреваясь у костра:«Как хорошо, что бездна проглотилани дочку и сынишку, ни тебя».

И к маминому сердцу прижимаясь,малыш блаженно�сладко засыпал...И юноша у самого обрывастоял и крики смертные глотал.

«Как хорошо – глоток вина – так вопль –что я теперь – рука в воде – вот здесь –где так – дрова в костер – а зря он лезет! –тепло – треплю подружку по щеке».

И к свету, вслед за убегавшем солнцем,на колесницу усадив детей...Просились жёны, торопились кони,и кто не сможет осудить людей.

— 90 —

Смотр чёрным дырам: нищета, болезни,уродство, одиночество и смерть,ведь старых дев и грустных чудаковтак просто могут эти ямы съесть.

А ведьм и колдунов, тиранов страшныхпроглотит, распахнув свой хобот,из лжецов и пьяниц, убийц несчастныхвсей приглушённой болью – смутный ад.

И мы с тобой отпрянули назад.

* * *И в тот короткий день,когда расплата скрылась,унизить и обидетьмы с вами торопились.

Браслет, помада и духи,пушистый жёлтый свитер,восторг зимы и маленькоезнамя красоты.

Тогда мы в тёплом декабретак сладко замирали,и утром прошлого в снегукасались по духам.

Ведь и мечтали мы о снах –цветных, густою ночью.

Пусть надо будет разгребать такую черноту.Пусть три оранжевых звезды

взойдут на синем небе.Пусть в совершенной пустоте

лишь комната летит.Пусть будут стены там увешаны

шелками и парчою.Пусть за пределами её – лишь вакуум,

а внутри –среди зеркал и тканей вечно бусы примеряетдевчонка в красном платье

со смоляной косою.

— 91 —

Тут память – это ночь: в ней мывылавливали миги,конфеты, запахи, дворцы,обёртки от конфет.И потому ушли мыиз прошлых жизней вспомнитьлишь ночи в летних огонькахи радость облаков.

И в тот короткий день,когда расплата скрылась,унизить и обидетьмы с вами торопились.

* * *... потом темным осенним вечеромсесть на трамвай и мечтать о девушке,которая услышала одну песенкуи не смогла по�прежнему жить.Это была песня русалочки,было море русалочки на закате,и полутона земли – такие,что веришь – красиво только зелёное,последняя песня: «Ах, зачем не дал Ты?»,всё еще мучимая любовью,рыжая очень, мрамор волны...Трамвай трясется, быстро темнеет.На пустырях жгут большие костры.Хорошо бы девочке научитьсяиграть на гитаре, ездить на лошади.Тогда бы ей стало немного проще.Как блаженно пахнут томатным соусомкухни, дворы. Это – запах осени...

— 92 —

Сон

А судьбы земные – жёлтенькие, сырые.Развернута карта жизни: под низким осенним небомлюди бегут к машинам, и город цепями звякнул.Мы – бедные человечки,

нашедшие, наконец, расплату.А по чердакам, подъездам, по коридорампытаются влезть всё выше, хотя потолки всё ниже,в этот горячий туман, на эти лестницы сонные.От жала, введенного в плоть, голоса становятся тише.

Где – здесь?

Здесь летняя ночка в цыганской чаще,где сон – детство, и сон – старость,и гнёзда для сна – в шерстяных тканях.Здесь подружка

с вестью о его свадьбе,и праздник с шумом и смехом будничным,где весь мир застит слезами юности.

Колыбельная

Есть такая дальняя�дальняя страна:там такая жёлтая комната одна:с пола и со стульев тёплый льётся свет,а у этой комнаты стен и вовсе нет.

Ветер с занавескою – вот и все окно.В тайный жёлтый город распахни его.Ты припомни это – ты ведь там была,Ангел твой с тобою залетал туда.

Может, и увидишь ты всё, когда уснешь:лес там или город, сразу не поймёшь.Замки и провалы, глыбы башен жёлтыхи полёты с крыши в линиях свободных.

Там живёт принцесса – крошка буква Эль.Светленькое платьице для неё надень.Во дворце открытом, жёлтом, золотом,Там она летает с солнечным лучом.

— 93 —

Встреча улиц

Я трагедию жизни претворю в грезофарс.И. Северянин. «Увертюра»

Что вы, добрые люди? –Мне, конечно, тепло.Я уже не замёрзну.Это очень смешно...

Этот вечер был хмурый.Комнатушка – сырая.Он притихнул на стуле,Верный звук подбирая.

Для комедии смертиУходящего векаМы купались в блаженствеИ давились от смеха.Все, что было во тьме,Укротив именами,Уже сами себеМы казались богами.

Отрешенностью вечнойДогорала свеча.Мир холодный и серыйУгрожал из окна.

И, смертельно�беспечный,Он прилег на кровать.Вот теперь, наконец�то,Вы могли начинать.

Разделилось крест на крестОтраженье в зрачке.«Посмотри, это Демонсел на горло ко мне!

Сколько страшных трагедийМы с тобой разыграли!»Я шепнула: «Комедий»...Только губы – дрожали.

— 94 —

Я весь вечер глядела,Как печально забвенье.Я ничем не умелаУдержать затемненье.

Этот мир проклятущийВсе же сделал свое,Отчего он воздушныйПосле смерти его?

Безразлично и пустоХолод принял меня.Мне нисколько не грустноБыть сестрою дождя.

Эти мокрые веткиПотянулись за мною.Скоро город, соседки,Станет чистой рекою.

Что вы, добрые люди? –Мне, конечно, тепло.Мне, конечно, спокойноПосле смерти его.

* * *О, игры плоти и крови,Метаморфозы вечного дня.Карты в руках одноногих

демонов,Режущих тело огня, –

Кто из живущих нынеНе был вами замечен? –Только один из семи,И то в кредит будущей встречи.

Они возвели алтариКрасоте бегущего мира,Но их дары не нужныОбугленной адом богине.

— 95 —

Они повели хороводыМимо боли, ревущей в пыли,Но и звуки венгерских рапсодийОчень мало исправить смогли.

Если хочешь – лети за нейВ каком�нибудь тихом сне,При дельта икс, стремящемсяК беспредельному настоящему.

Утро

В хрустальной дымке, не убитой гарью,На острие пятнадцатых вековСмеётся монастырская ограда,Обняв ряды ликующих цветов.

А в холоде нетопленного замка,Перед окном, на каменном полу,Расчёсывает волосы служанка,Слезами смыв свою некрасоту.

А я по кромке синего туманаПришла на склон горы; внизу огни,И снова – ночь, и тонкие посланцыМеж елей бродят и поют псалмы.

И я нисколько не боюсь рассвета:Ему не быть, пока не смолкнет месса.

Мне радостно: они пообещалиНе исчезать, пока я не растаю.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Я выберусь из замкнутого круга,Ступая осторожно. Может быть,Я тоже, как и утро, – не отсюда.И помню, как по воздуху ходить.

— 96 —

После выздоровления

После выздоровления –Грусть от восхищения,Смех от возвращения:Боже мой, зачем?Эти звуки – странные,Эта боль – желанная,Это ощущеньеДарит дух полей.

После выздоровления –Слезы очищения.Трубы разрушенияСмолкли... до утра,Так лови ж, лови скорейВетер полей, тоску полей,Радость просветления,Холод, облака.

Это выздоровление –Сон о вознесении.Здесь на блюде неба спятТайны бытия.И выздоровление –Снова отдалениеСамой главной тайны днаНеба от тебя.

Сновидение

На холме скрипел лес, внизу – одинокий крест.Смеркалось. Вдруг из травы выросло много крестов.Могилы раскрылись, выплюнув кости гробов,Скелеты разбрелись по траве, повернулись ребром на восток,

Упали на колени и запели суровую мессу.Девочка в оранжевом платье кружилась между могил.Её нельзя было поймать, нельзя было крикнуть: «Кто ты?»Месса звучала все громче, ей вторил жестокий вихрь.Девочка в оранжевом платье встала между могил.

— 97 —

А ведь и она когда�то была настоящей девочкой,Примеряла красивые платьица перед зеркалом,

в комнате,Затянутой пёстрым ситцем, завешенной бархатом,Заваленной грудами шёлка и легкой парчи.За пределами комнаты начинался мировой вакуум,Но внутри ее – блеск черных волос и глазСоздавал легенды из шалей, колец и бус,Длинных серег, браслетов тонких, цветастых блуз.И больше всего ей нравился оранжевый цвет.

Чистые опыты

Чистые опыты над собойНе несут отпечатка греха.Они в высшей степени интересны –Не сводимы к придаткам машины.Они разлагают тебяНа кишки и мозги, не спускаясьПри этом до уровня атомов.Они означают полёт –На один миллиметр в сторону.Они силятся заглянутьЗа пределы органической жизни:Туда, где нечто свободноеНесётся с осенним ветром.Но взгляд вперёд может малоПо сравнению со взглядом назад,Где каждая доля секундыЗастывает в манящей тоске,Овеваема ветром реки, –Она ждет только звуков и света:Вспоминает и плачет так быстро...Так вырождаются в слёзыЧистые опыты над собой,Должные быть попыткойПерейти на ту сторону СтиксаИ под вечер вернуться назад.

— 98 —

* * *Отстукивая ритмТокатты, не даноПонять, куда стучитГость: в дверь или в окно.

Здесь время не при чём,А разница одна:Ужасен стук в окноВторого этажа.

Когда же он звучитНа сонной глубине,Нить разума дрожитИ тянет сон к себе.

Приближение

Как этот запах буднично знаком...

Ты вымолвишь: «Но я её любил!»Ты встанешь у стены в оцепененье.Должно быть, это только приближенье,Но близость отнимает столько сил!..К чему твоё «Но я ее любил»?Здесь слишком душно: хочется бежать.Но ты распят чернилами и клеем.Ты отдан на съедение неделям.Как хочет долг и как хотела мать.Но слишком душно: надо бы бежать.

Бежать, бежать: здесь жарко, как в аду.Но век распят чернилами и клеем.Чернильна жизнь, как вы того хотели, –И стала таковой по существу.И безнадежность – та же, что в аду.Ты обречён: куда тебе бежать?Ты отрешён, тебе давно плеватьНа то, что разноцветные осколкиИ ромбики кубических картинСобой являют пустоту итогов

— 99 —

Прекрасных форм и смысловых глубин.1

Ты горько плачешь: – пустоту итогов...Прекрасных форм... и смысловых глубин...Да, это так, и – так – и – так – и – так.Ты выбежишь, но в небывалый страхТебя повергнет только перспективаПройти сквозь строй молочныхмагазинов...Ты мечешься по улице в слезах,А люди наблюдают с подозреньем.А это уже точно – приближенье.Да, это так.

Крёстный путь

Как просто видеть сны земные...Вкруг иудейского царяОдежды пёстрые поплыли:Вояки, торгаши седые,И бельма, вспученные наПрозрачные черты святые.Нет слова – против, жеста – за.И среди зрительского пираКак знак полнейшего бессилья –Закрытые глаза Христа.

Окровавлённые поплылиЛегенды. Небо было – за.Холодные кошмары былиТобой рассказаны, земля.Не верите, что люди выли? –Так оглянитесь на себя!И там, где все глаза открыли,Мы можем лишь – закрыть глаза.

(P.S. Кто выбрал жизнь, желая умереть,тот может лишь терпеть – но не смотреть?)

___________________________1 Вариант: И кубики картин авангардистов

Собой являют пустоту итоговСтремленья к совершенной глубине.

— 100 —

Apeiron и метафора

Безумие, безумные слова...И человек, задумчивую явьЗа призраки безумия приняв...Но следствие – намёку не чета.

Молитва

Как от тебя спастись.О, обобщённый бред?!Разве с небес путиСнова на землю нет?

Утро

С рассветом вещи слишком холодны.И слишком ясно наше понимание,Что невозможно жизни оправданьеИ слишком резок запах чистоты.Усилием зовётся отдаванье,И безнадежно – дня предугаданье.И простыни – до ужаса белы.

Розовые уста(Копия с картины Серова «Незнакомка»)

Я прилепилась к жизни. Мне ночамиТуманы снятся с берегов Невы.И Незнакомка. За её плечамиЛишь призраки от города видны.Зачем же быть такой холодной с нами?И навевать нам гибельные сны?Я умираю пред её очамиИ, как брахман, жду таинства зари.

— 101 —

Шелест знамени

На самых высях острых скалЗакат торжественный сверкал.И чей�то дух в луче летал,И голос был в луче.То был прерывный слабый стонИ таял он, как лёгкий сон.И умолял кого�то он:«Прошу, ответьте мне!»

И был ответ: «Дитя, позвольСпросить, откуда эта боль?Ах, кто посмел и почемуТак страшно сердцу твоему?За эту боль твою однуЯ мир и солнце отдаю.Теперь же боль должна уйти.Теперь, дитя, лети, лети!О мой родной, спокойно спи!Прости меня, прости!»

Легко лететь! Легко лететь!Предел земли – земная твердь.А это называют «смерть»?О небо синее, ответь!Легко, легко лететь!

Там так легко! Там так легко!Чего же ищешь ты ещё?Черта совсем недалеко!Скорей переступи её,Лети туда, где так легко!Где так легко, легко!

Пока все спят, пока все спят,Ты над полями пронесись!Жилище духов – высота.Смотри, как быстро ты летишь!Покуда люди спят.

Забудь о них! Забудь о них!Пространство розовых полей

— 102 —

Огромно, светлый дух лучист.Виденья мира не жалей!Забудь, забудь о них!

О знамя утра, это ты!Дух�ветер к странствию готов.Росой омытые цветы,Поля в росе над царством снов.О знамя утра, это ты!

Не так? Но дикая мечтаДика до самого конца,Она по�своему дика,Безумная мечта.

Своя есть мера у неёЧто не её, а что – её.Ей брать с собой разрешено,А раздавать – дано.

Прерывно льётся жизни нить.Жить и любить. Не жить, но быть.Быть – и любить и не любить.Как странно вьётся нить.

Но, впрочем, дикая мечтаНема до самого конца.Она по�своему нема,Безумная мечта.

Имя

Выслушаю ангела:Что за песню дал он мне?

Выспрошу у ангелаИмя, песне данное.

Этим именем не яЭту песню назвала.

Выспрошу у ангела,Что за имя дал мне он...

— 103 —

Иная свобода

Слышен ли голос из душной глубокой норы?Рушатся стены.И это – вершина горы.Вниз убегают ступени,Волнами, дугами, плещется, стелется свет.Что за простор мне открылся вдали, о Боже?Это песок или снег?«Я есть» и «меня уже нет» –ведь это одно и то же,Мир на свободе.И яВслед лучуЛечу.

* * *Видишь, взошла лунаИ стала прястьСпицами тонких лучейСолому из нас, людей,И снопами её кидатьВ глотку вечности, вечно немой.Я... хочу говорить с тобой.

О, радостных слёз ручей!Сколько чудных лучей!Чтобы их с собой унести,Я должна в пустоту войти.Но ты правду мою пойми:Только тыЭту клятву мою повтори,Только ты.Чистой истины изо льда,Снежной Истины я не нашла.Но доподлинно знаю я:

Пустота – это только знак.Бесконечность – в твоих глазах,Безразмерность – в твоих словах,Целый мир – лишь твои черты.Только ты...

— 104 —

* * *В этих залах нет потолка,Но – прорыв.Это – занавеса разрыв,Это – смерть полотна.Там, в просвете, так ясно видна

бесконечность,безмерность,вечность,

чистота,пустота –

Вот твои имена!Что за яркие письмена?!И еще раз видна

бесконечность,безмерность,вечность,

чистота,пустота.

Сколь чиста,Сколь открыта и холодна,Белоснежна, белым�бела

эта проповедь, что века,завороженные, твердят,замороженные глядят

в чистоту,пустоту.

I. Не хочу!

Что ж, но здесь на каждом шагуЗнак величья.Уничтоженный ты,Но победивший.Не побеждённый, нет!Но – победивший светИменем пустоты...

О, не – я и не – ты!Я не хочу пустоты,Как ты проста, пустота!

— 105 —

Может быть, ты и есть мечта,Непонятая никем...Сколько выстроено путей,Обводных каналов, системДля одного «совсем»...

Я гуляла в твоих чертогахИз чистого льда.О, поистине,Только там живет чистота!В каждой зале – свое названье:«Чистый разум», «Чистое знанье»,Каждый новый порог – урокЛедяной чистоты.Вот и стёрлись твои черты –Растворились в её одном...Это о нём, о нёмВ вечных залах – молчаньеИ сиянье,Сверканье,МерцаньеЕдиного в вышине,Вдалеке, в стороне, в тебе...О Единое, тут и там!Вся Вселенная – только храмИз вечного льда, где Разум славит тебя.

II. Только ты

Эта Альфа – на круге первом.Эта ткань – из вечных возвратов.Эта радость – несмелое «здравствуй!»И сто тысяч последних «прощай!»

Эта истина – в свете неверном,В ней сгорает несвязность предметов.Это место, где ветер не движет

Травы,Не скрипит колесо бытия.

Пусть всё превратится в сны!

— 106 —

И что же?О, как далеки они!Быть может,Те сны, что зовем мы прошлым,ТожеЗастыли и ждут вдали?

Как все ж бесконечно жальБывает,Что слишком беспечна волнаМорская,Что слишком похожиНа наши грёзыФрегаты и корабли.

И так же они отплывают тихо,Бесшумно, неслышно,Как только тень...С собой забирая концы и начала,Их нет у причала.Приходит день –

И все по�другому и точно так же...К чему вам искать кораблик бумажный?Ведь все по�другому и точно так же,Как корабли в ту страну...Затем, что они слишком долго звалиК себе тишину. И боясь печали,К фрегату взывали, чтоб он отчалил,И не во сне – наяву.А там оказалось, что явь и сонСмешались давно в пустоте времен,А там оказалось, что хлещет огонь,Сгорает зелёный огонь.

А там оказалось, что звезды смеютсяИ в море глядятся,И волны бьютсяО борт корабля.Я отраженьеТвоё искалаВ зелёном море,В тревожном море.Там нет тебя!

— 107 —

А звезды смеются,И волны бьютсяО берег пустой,О корабль пустой...

О, не – я и не – ты!Я не хочу пустоты!

Дно мучительного

Еще мучительней,чем Смерть –

презренье и позор.Несноснее

суда людей –глухая к срокам Боль.

Страшнееадской муки тел –

презрение к себе.Смотри ж! –

ах, вот: ты разгляделЛюбовь на самом дне.

Когда она сказала:«Я больше не могу!»Тоска не осквернялаОбидой тишину.

Ещё мелькают пятнаИ в ней, и вне её.Но всё уже понятноИ пусто, и светло.

— 108 —

Ночь на берегу

Мне его не разгадать ли?Ты, наверно, узнаешьМой рассказ, как с морем свадьбуВенецейский правил дож?

Просветленный благодатьюИ обманутый покоем,Он отверг былую свадьбуИ расторгнул узы с морем.В этот карнавальный вечерОн искал в тавернах другаИ легко прошел сквозь сетиБеатрич седьмого круга.

Разукрашенный огнями,Город впал в исчезновенье.Колоннадам и каскадамСтали грезиться виденья.

Поднялся из вод на берегПризрак Анадиамены,Растворились в белой пенеЦеломудренные девы.

И, покров с себя срывая,Закружились в танце части.Распустились небывалоМаки траурного счастья.

«Ах, мой друг, здесь все так зыбко,Что и сетовать нелепо!С благодарною улыбкойЯ нарушил все заветы».

«До чего ж неосторожноРазболтали вещи тайны!Разве их доверить можноМне, стоящему на грани?»

«Ты взираешь восхищённоНа несбыточные игры.

— 109 —

Ты – лишь только приглашённый,Только гость на этом пире».

«Что же может быть прекраснейИ желанней этой смерти?Этих дружеских объятий,На серебряном рассвете?»

Прага, 35Jй год

Ты видишь в замкнутых кругахБлагословение прохлады?Хоть им приказано страдать –Они – доверчивы и рады.Но им приказано страдать.

Есть строгость – в линиях канала.Есть гордость – в улицах прямых.Есть музыка – в пространстве храма.Есть правда – в статуях святых.Есть тишина – в аллеях сада.Есть время – в гулких мостовых.Прекрасна ты, о злата Прага! –Прохладу ты не запретишь.

Она живёт в старинном домеВдвоем с профессором – отцом.Ее жених – высокий, стройный,С приятным вежливым лицом –По воскресеньям к ней приходитИ говорит с её отцом.

Она живет в большой квартиреНа предпоследнем этаже.В отцовском кабинете сыроИ книги зябнут на окне.Но летним вечером, порою,Открыто пыльное окно –Тогда внимательный прохожийС улыбкой смотрит на неё.Что жар готического храма? –

— 110 —

Он не смягчит горячих глаз!И только дождь осенней Праги,Возможно, облегченье даст.

Крошатся старые ступени –Лишь ночь и ветер на холме.Здесь – мох и выцветшие стены.Там – город, плачущий в огне.И ложе – старые ступени,И только ветер на холме...

Ты видишь в замкнутых кругахБлагословение прохлады?Ведь им приказано страдать! –Они ж – восторженны и рады.Но им приказано страдать.

— 111 —

ХОРОВОДЫ МИРА

1. Предчувствие песен

Теперь их охватил священный трепет, ибо отовсюду доносились угро�жающие предупрежденья: «Вы вступили на дорогу богов!», «Вы теперь там,где обитают боги», «С обрыва, к которому вы идёте, боги взирают на со�зданный ими мир».

Они лишь сильнее прижались друг к другу и шли, казалось бы, по лучу,вдвоем – по одному лучу, и если бы один из них оступился, то оба тотчас быупали вниз.

И вдруг... свершилось! – луч оборвался: они стояли на заветном обры�ве. И были под ними – белые хороводы мира и чистое звучанье священныхпесен, а над ними – чёрное озеро с опрокинутыми вглубь линиями звёзд.И между небом и твердью увидели они таинственную связь – растаявшеепламя, которое не жгло, а горело и связывало в тепле. И имя тому огнюбыло: любовь. А также ещё жизнь.

И кроме того, повсюду малыми озёрами плавала вода, отражая то бли�ки пламени, то черноту небес. И лунный свет был тишиной, а также –музыкой, и чистыми слезами была вода. И это пламенное водное маревовлекло к себе людей в белых одеждах, но еще большую власть над нимиимел престол богов. От связи с ним рождались прекрасные песни�лучи;лишь изредка они превращались в стрелы и остро ранили небесную высь.

2. Первая песенка

Господу Богу,Горе простым,Благодарение – благодарим!

Тихую радостьнам подарил –Благодарение! –благодарим!

МОЛИТВА О ПРОЩЕНИИ

— 112 —

Степи и горы –бродят стада.Капли упали –гнётся лоза.

В белых одеждах возносят мольбыК трону Всевышнего дети земли.Ночь над Вселенной. Но чистый хоралЧистого слуха покой нарушал.

«Вечность – обман.Но и время – обман.Смерть, как и жизнь, –Непонятный обман.Что же, что вера есть грёзы и сны?Жизнь – тоже грёзы и сны».

Так возникали помимо луны –Тени луны и орбиты луны.Так возникали помимо Земли –В светлых просторах – иные мирыВ тёмных провалах – иные гроба...Так зацветала бессмертья трава.Так, несмотря на пречистый хорал,Бог приходил и траву поджигал,Чтобы в страданьях остаться смоглиГрустными дети земли...Это случилось во имя любви?Ради великой бессмертной любви?Радость, как дар,И смиренье, как дар,Пел просветлённый хорал.

3. Вторая песенка

Что от них скрыто –не хотят они узнать!

Этого смиреньянам вовеки не понять!

Как сгорают сучья –так пускай и жизнь сгорит!

Что же, что страданьевслед за радостью стоит?!

— 113 —

Все, что только можно,бросим мы огню на сплав!

Страсти и проклятьяпреступлений и расплат!

Не покой Вселеннойночью дарит нам луна –

Ах, кидает в пляскунас смертельная тоска!

Кто не знает риска,власти бездны, говорит:

«Любит их удача,к ним судьба благоволит!»

Только лишь движеньеза удачу сочтено.

Нами правит вихрь:вихрь с пламенем – одно!

Чистые реки –небо, волна,Солнце в зените –даль без конца.Вы уж не дети –это любовь.Тихие речи.Первая ночь.

Пусть же зачатыдети в ночи –Но на рассветеда рождены!Смерть и могиланам не страшны –Травы густые,Клены, венки.

Тихо и простоболь исцелил –Благодарение! –благодарим!

Солнце заходит –яблоня, стол.

— 114 —

Тихо в природе –Тих разговор.

Жёлто на бревнатени легли.В сумерках – страхи,Сказка, огни.

Тонет в закатетак день за днём.Большего счастья –мы и не ждём.

Господу Богуславу поем.Большего счастья –мы не возьмем!. . . . . . . . . . . . . . .И уничтоженье

постоянно нам грозит:В нас огонь влюбился,

гибель к нам благоволит!С нею подписали

мы бессрочный договор.Но – не зная страха –

Богу мы не шлем укор.

Сами мы решилиэту цену заплатить!

Сладостно и жутков темной пропасти кружить!

Мы уйдем навеки –не оставим и следа.

Миру мы не сделалиНи добра, ни зла...

Тех же, кто в себе не могбездны утаить,

Кто греха не виделв том, чтоб землю погубить.

Разрешал стать властьюсилам темного огня,

Чтоб она пожрала всё –и саму себя.

— 115 —

Кто не только для себясмерти пожелал,

Тот, кто тайну не поняв,тайну отменял,

Кто неведенье и страхв зло переродил,

И кто лунные лучив кровь переместил,

Кто ответственности граньникогда не знал,

Кто свою неправотуи не допускал.

Тот, кто некогда был с нами, –О, анафема тому!Стал он зверем и делами,И по духу своему!

И тогда, земля в крови,Прямо к Богу возопи!И – «отмщенье аз воздам!» –В бездну ада был отдан!

4. Третья песенка (вне круга людей)

О, прости меня,Ты, дающий мне чрезмерную власть,За мою любовь к смерти,За смутную жажду конца,За те заключенья, что в сущности,Глубоко противны Тебе...Под их бременем стал я безумцем.Ведь их было тысячи, а я – только один.Но кто научил меня гордости?Кто, если не Ты?Кто дразнил меня страшным ядомСтраданий, влекущих ввысь?Кто давал их мне на секунды,А потом отнимал и смеялся,Что они показались мне?Кто заставил меня скитатьсяПо разным невзрачным местам?Кто пьянил меня радостью,

— 116 —

Обжигал восхищеньем,Леденил пустотой и сжимал ужасающим страхом,И ни разу не дал мне – надежду,А только мгновенное счастье,От лёгких обманных вещей?А потом отнял всё, всё!

Так к чёрту эту ответственностьЗа всех прочих, подобных мне!Какое мне дело до правдыВ этом мире, где правды нет?!Где каждая птичка чирикает:«Правды нет!», «Правды нет!», «Правды нет!»К чёрту мир, что создал Ты!..Вот видишь,До чего Ты меня довёл...Я забыл обо всем... НеужелиЯ хорошее где�то нашел?Будто есть тишина на рассвете,Солнце, капли, роса... Не верю!

Мой ответ – гомерический хохот!Слишком звуки во мне несносны.Слишком много во мне диссонансовИ провалов в кромешную жуть.О скажи, отчего все слухи?Почему мастера спасаться,Утешаться, греться, сжиматьсяНичего не видят вокруг?!Ты меня научил не бояться:Я теперь не боюсь, а ТыНаказаньем грозишь мне страшным,Но за что? Я понять не сумел,Что мы все едины в Тебе –Я хотел, но Ты мне не дал,И меня отвергал Твой же мир!Красоту и любовь не как дар –Я как яд смертоносный чтил.Я не мог равнодушным быть –Кто же должен кого – простить?Я галопом слетаю в ад,И уж если слетаю я,То туда же сползёт весь мир,Потому что никто Тебя

— 117 —

Так, как я не искал, не любил.Кто виновен: о, кто, кто?Эти слезы над скорбной землёй,Этот плач, бесконечный плач,О, услышьте, как плачет Бог!Перед кем и за что? Никто,Не виновен никто ни в чем.Вознесётся безумный плачНад землёю уже пустой...Что Ты будешь делать одинСреди мёртвых своих миров?В тишине отгоревших звёздРастворятся потоки слёз...И клянусь я Тебе тогда......только вот умираю я...

5. Словеса в лихорадке

вон там лежит счастливецв лихорадке; его болезнь легкаи горяча; он будет жить, онвыздоровеет вскоре, но онво вьюге слышит голоса

– Я не хочу идти путем страданийлишь оттого, что это мира путь!– Скажи, ты предпочел бы отдохнутьв Саду СчастливыхИли, или, илис несчастными их боль переносить?– О, что за выбор?!– Быть несчастным с миром...– Или счастливым исключеньем быть?– Или позорным исключеньем быть!

Молчание.

– Мир счастлив...– Ибо счастье – правда мира.Она свободна.– Нет уж! Это долг!– То долг на всех: то знающего долг.

...ей дорог ветер,дорог бури шёлк...

— 118 —

– Как велика расплата за познанье!– Неужто ты незнанье предпочтёшь?– Я предпочту отбросить беды прочь!– Но ты – не можешь – то – закон богов

...ей дорог снеги темноты покров...

– Проклятья шлю!– Ей дороги проклятья.– Я не хочу!– Спроси свои желанья.– Я не могу!– Отбрось свой страх, прошу!

Молчанье.

– Хотел сказать я, но не мог, не мог...– Ей дорог снег,

и темноты покров,ей дорог ветер,

дорог бури шёлк,что заметёт следы открытой тайны...

Ей – жертвенный угар самозаклятий,ей – лихорадка в помощь, ей – игла,

которой вырезаются слова,её слова – по телу жизни нашей...

Ей – жар видений,ей – кошмар проклятий,

ей – холод торжествующих концовкак равнодушие уже смертельный снов,

ей – глухота запыленных мехов,ей тени на стене – парад миров...

Что символ непонятности?И дрожь,

и жизни разрушенье, и крушеньенавек уже воздвигнутых основ,смещение вещей, их возвращение,

и рек теченьевспять,

и прочь опять...и вера, что неверию под стать,и жизнь кружит, не зная где упасть...

– Молчи!!! Мне больше нечего терять...

— 119 —

6. Рвались связи ясного дня

Простёрлись звёздные миры,А люди спят и видят сны.Никто не чувствует, что жизньЗастигнута врасплох.И спорит древняя печальС почти что умершими: «Не жаль!»И говорит она: «Как жаль!»И ей не всё равно.

Если каждый в снах видит свет,Кто бессонный – спасенья нет! –Затевает безумный спорС Богом? С Дьяволом разговор?

Кто постиг, что крыши обман?Что над бездной повис наш стан?Что над черною бездной мыРасстелили ложа свои?

Кто, запутавшись в лунных лучах,Позабыл однажды свой страхИ над смертью смеяться стал,Но – и всё же – спасенья искал...

Тот привычные связи – рвал.

Сопрягались лучи луны –Рвались связи дневной земли.Рвались связи ясного дня –Появлялись знаки огня.

Кто предметы разъединил?Взяв их за руки, уводил?Проводил сквозь блики огняПо ту сторону Бытия?

— 120 —

Проклятье

Если хотите спасенья,Вы для него –Быстро придумайте что�нибудь –И поскорей!Ибо последний хранитель –Страх перед гибелью –Вещи собрал и спокойноВышел – и дверь закрыл.Понял он, что бесполезноВремя теряет с ним.Что ж, если влеченье к демонамСильнее, чем ужас пред ними?Ослабленный ужас уйдет.Вот простор для скорейших выводов!Для логических выводов, кстати!Кстати сказать, проклятьеОщутимо и очень заметно!Ведь крылья у него есть.Перед вами открылись заслоныИз бесчисленных связок�привязок,Никогда вам их не пройти!А проклятье расправит крылья –И над ними, над ними, над ними –Пролетит не за год, а за день.И так быстро доставит к цели,Что и сам удивлен и рад.Всё на свете оно обратитВ ускоритель своих процессов:Даже счастье – привязка из лучших –Не подействует на него.Иль оно перейдет в несчастье:«Это – мало, а то – не то.Ну и что, что недавно этоСамым высшим блаженством казалось?Вот теперь зато я так не думаю!И хочу я другого, вернее,Ничего, ничего не хочу!»

— 121 —

Не говори!

Никогда не суди!Не говори:«Эти страданья легки,Я бы смог их перенести!»Что о них знаешь ты?Даже если ты самТочно так же страдалИ стерпеть сумел –Не суди!Не говори!Может быть, уже стёрся предел.Может быть, может статься,Даже самую легкую больПревозмочь не удастся.И сильнейшая из всех вольИногда поддается соблазну...Всегда так велик соблазнУйти, умереть от ран.Если ж ты совсем не страдал,Если боли не знал –О нейРассуждать не смей!О, тогда и слова утешенья –Пошлая скверна.Мера наша всегда невернаВ чужом измеренье.Склонись перед этой больюВ священном молчаньи.Что за тайна – чужая боль?Что за рана – в чужом сознаньи?

— 122 —

* * *По законам сокрытых силКто же строил заветный мир?Но и хоть в стороне от дня,Всё же это была земля...

Всё же это не был обман!На поживу страху не дан!Просто, может быть, в темнотеМиром правят законы не те...По ту сторону светлого дняОткрывается суть Бытия.

* * *Те, одни, совместить смоглиТайны мира – ночные сны,С клятвой верности правде дня.Это – бдение у огня,Это – так вопреки всемуВидеть свет, чистоту одну!Это – болью и страхом – имЗа презренье отплатит жизнь...

Но тогда погибает вопрос,Ибо он сам себя перерос.Он коснулся огня землиИ огня небесной звезды.И на свете теперь ничегоСлёз заветных не стоит его.

Прощанье

Мир тайнМанил.ПровалПугал.ЗемныеСны –НамекиВы.

— 123 —

Ты часаЖдал,И часНастал.И сумракСкал –Лишь твойПривал.

СказатьХочу,Что яМолчуИ неХвалю,КудаИду.РевнивыйВзглядПрощеньюРад.А я,А яМолчаньюРад.

И топотСловСпастиНе смог.И шепотСновСпастиНе смог.Но стон –Не слон,ПрощаетОн.И стон –Не сон.И он –Спасен.

— 124 —

Конец пути

Приди! Пронзи, Душа Вселенной!Снабди отвагой дерзновеннойСразиться с Духом Мировым.

И.�В. Гёте

Путник: Мгла была страшна,Но взошла звезда.И теперь светла,Эта ночь светла.

Демон: Яркая звезда!Освети снега!Заморозь костры,Пламя изо льда!

Звёзд полярных вьюгРоссыпи вокруг.Помоги ему,Вихрь этих вьюг!

Путник: Как и налетел –Так же вихрь и стих.Хоть я не хотел –Он меня настиг.

Горе мне принес,А потом – забрал.Даже горьких слезРодничок – пропал.

Демон: Сквозь холодный мракМира, сквозь снега,Сквозь страданья – какТы пришёл сюда?

Может, невзначайСбился ты с пути?Этот тихий крайКак ты смог найти?

Как ты смог понять?Как ты смог стерпеть

— 125 —

То, что этот крайНазывают «смерть»?

Путник: Там, в конце пути,Только тишина.Снизошла на мирЖёлтая луна.

Демон: Северная ночьЯсная, страшна:Гибельный мороз,Адская жара.

Смеха дерзкий смерч,Слез поток – потом:Празднованье встречПламени со льдом.

Пламя жизни – мы.Холод смерти – лед.Верь мне, что ониЗнают свой черёд.

Путник: Не пугай меня!Мне не страшно, нет!Больше мгла – не мгла,Свет – уже не свет.

Пламя, грея лед,Охладит себя.Смерть – не есть злой рок.Путь к ней – не борьба.

Как светло в ночи!Путь так одинок.Ах, конец путиБлизок и далёк!

Я миную храм,Полный демониц.Пресеку парадВспышек и зарниц.

Призрачные сны –Близится рассвет.

— 126 —

Там, в конце пути,Страха больше нет.

Там, в конце пути,Только тишина.Снизошла на мирЖёлтая луна.

Демон: Всё, что ты любил,Всё, о чем страдал,Все твои мечтыВетер разметал.

Путник: И теперь меняНе тревожит даль.Там, в конце пути,Ничего не жаль.

Демон: Подожди чуть�чуть,Не ходи туда.Слышишь? Этот шум –Мира голоса.

Мир тебя зовёт.В нём – твоя судьба.Верь мне, что ещёХочет мир тебя.

Оглянись назад!Счастья спелый плодМир лишь для тебяТайно бережёт.

Иль не видишь тыКак слепит глазаВластной красотыСладостный соблазн?

Путник: Ах, я вижу все!Но меня ужеТы не привлечешьСчастьем на ноже.

Этот спелый плодЯ уже срывал,

— 127 —

Счастья терпкий мёдЯ не раз вкушал.

И теперь скажуС полной прямотой:Всё – такая чушь,Верный демон мой!

Но пойми меня:Мир я не кляну.Как и прежде, друг,Славлю красоту.

Властной красотыСладостен удел.Но через неёВыше я хотел.

Было – и прошло.Будет – и пройдет.Всё, что мне не жаль,Смерть пускай возьмёт.

Демон: Слушай: кровь и плоть,Тело и душа,Что страстей полна,Суеты полна –

Ты не признаёшь,Что всё это ложь?Что всё это грязь,Ты не признаешь?

Что ты говорилТам про счастье мне?Только в красотеСчастье на земле.

Жаль мне, что порывТела и души –Череда обид,Смерть для красоты.

Почему лишь я?Что же – он, она?

— 128 —

Но отречься какМожно от себя?

Не даёт душа,Тело не даёт,Крепко держит страх,Ужас стережёт.

Тайну красотыВсем дано постичь,Только вот самимКак её хранить?

Тело – это грязь,Грязь и власть – душа.Нет, забыть себяНа земле нельзя.

Ты не признаёшь,Что всё это ложь,Что всё это грязь,Ты не признаёшь?

Путник: Это грязь и ложьТолько для меня.Нет, скажу я всё ж,Что Земля чиста.

Правы и чистыЗвёзды красоты.Этих звёзд волхвы –Правы и чисты.

Право есть на жизнь,Есть незнанье, страсть.Ни за что я мирНе хочу проклясть.

Царство по�прежнему приметЮность в цвету.Роскошью всей увенчаетМир красоту.

Счастье, что все остаетсяТак, как всегда.

— 129 —

Что ничего не теряетМир без меня.

Тени вокруг стали гуще,Ветер стихает.Всё ли – лишь «я»? Или больше?Шум замолкает.

Сладки вы, запахи ночи!В запахах – слаще,Кто в этой жёлтой пустынеТайну обрящет?

Кто по обочинам этимЖёлтым деревьямСкажет: «Прощайте навеки!»Без сожаленья?

Там, по бокам от дороги,В мрак уходящей,Тени легли на порогеСпящего царства.

Как вы прекрасны, пустыни!Как одиноки!Жизнь молча смотрит мне в спину.Вечность торопит.

Где те безводные дали?Адское пламя?Этой ли самой пустынейВы так пугали?

Где же вы, демоны смерти?Я вас бежал,Я доброты вашей вечнойНе понимал.

Сами вы всё же так частоВыли тоскливо.Ах, мне казался ужаснымВой из могилы!

Но обмануть меня большеВам не удастся.

— 130 —

Звёзды на тихие далиСмотрят так ясно!

Не торопи меня, вечность!Дай оглянуться.Ах, почему так тоскливоЗвёзды смеются?

Вспомнить хочу я неспешноВсю жизнь мою.Сны человечества, что яТак предаю...

Демон: Свет озарений сознанья,Игры ума.Лёгкое даже дыханье,Даже луна...

Разве для уничтоженьяВсе расцвело?Бросишь всё без сожаленьяВ царство Ничто?..

Путник: Разве же я отрицаю?Нет, признаю!Я ведь и не обвиняю,И не кляну.

Это – одно, то – другое:Разные сны.Больше не будет, я знаю,В мире весны.

Но я иду за пределы,Прочь, в никуда.Прочь из постылого телаВ жизнь не из «я».

Там, где цветы и колосьяВ поле шумят,Там, где планеты по кругуВ бездны летят.

Где зарожденье ВселеннойСопряжено

— 131 —

С звёзд моментальным гореньем –– Всё и одно! –

– Выше и ниже – я знаю, –– Здесь и везде! –Много ли жизнь потеряетНа высоте?

Там, за пределом пространства,Времени, зла,Буду и также не будуЯ и не – я.

Деревья кончились; кончаются поля.И очертанья мира исчезают.О, здесь опять холодные снега!Здесь только раз – в последний раз – решают.Пустыня со смертельною звездойОпять во льду предстала предо мной.

Вот снег. Я лягу здесьО, как белаИ как чиста пустыня между нами!Прощаясь с мира жёлтыми огнями,О, льдистый страх, тебя не ожидала!Но то был миг; и вот – тебя уж нет.Я говорю: «Здесь отдохну навек.И сброшу иго я не только звёзд,Но жизни всей томительное бремя:Ведь вряд ли я смогу построить мостВ иную жизнь иль превратиться в семя.

Вот я лежу.И надо мною вихрьКомет. И бездна бездн из звёздной пыли.Как странно, к этим звёздам я плыву,Одновременно растворяясь в мире...О вечной бесконечности покой!Божественный! Навек меня укрой!

Но нет... постой!

Еще я должен, смерть,

— 132 —

Всё вспомнить перед этим вечным мраком.Пусть искры те, что теплятся во мне,Взметнутся к небу и сгорят, как факел.Пусть сбудется! Мечтал я так давноЗа миг один – схватить сознаньем всё.Приди ж ко мне! И будь со мной – сейчас.Так много раз... И вот – в последний раз...Я много истин знаю, но ониТеперь мне не важны.

Мне лишь любовь важна...И зимний лес, и неба тишина,И сонная река, и облака...

Демон: И счастье...

Путник: И счастье, счастье, да!Зачем вы здесь, горячие слова?Померкло Время. Вечность не видна.А там, а там, за пеленою мглы,Какой паук плетёт для нас путиИ вяжет их в абсурдные узлы?..

Демон: А времена?

Путник: О времена! О, да!Чужие жизни, сумрачные дали.Опять восстали древние скрижали,Но мы с тобой их больше не читали.

Нас от мгновений Вечность увела.

Демон: А ведь когда�то ты читал их все,И содрогался в них от буквы каждой.

Путник: Мгновенье, что живет на высоте,И высота, возникшая однажды...Не мир, но миг прекрасен с высоты.В нем чувство достигает полноты,И это чувство – прошлого печаль,Которой много, слишком много жаль...Печаль, что так бездонно глубока,Так тягостна, так сладостно горька.

— 133 —

Что разорвать вот�вот грозится грудьИ не даёт ни охнуть, ни вздохнуть.И смерти хочет от своей тоски,Как счастие – от чудной полноты.

Демон: И смерть находит прошлого печаль,Которой слишком, слишком много жаль!

Леса и времена...

Путник: О, продолжай!Дай мне прощальных сказок и чудес!

Демон: Изволь! Всё просто, в некий день и век......в лесу, у замка, девочка играла,Дремучий лес шиповником порос.Она ловила что�то, убегала,И облако расколотых волосНа платье белоснежное упало...И лес листвою шевелил устало,А солнце в самой вышине стояло.То полдень был.То мимо миг проплыл.

Путник: Не сказано ли этим всё?И смерть, и время – не объяснено?Я вечность утверждать уже не в силах,Но всех прошедших жизней чередаТак ясно, так отчетливо видна!Иль господин и доктор Фридрих Ницше,Мне поступить, как вы того желали?Но всё�таки я возвращусь едва ли...И вряд ли повторю сначала всё –И – ради Заратустры – раз ещё...

Демон: Вселенная зовёт тебя к молчанию!О, друг мой... наступает миг прощальный.

Путник: Ну что ж!Теперь я полностью готов.Прощайте, жизни ласковые сны!Я здесь, в конце пути.Всё, всё – прощай, прости!

— 134 —

О, Боже мой, какая тишина!Похоже, что за мной пришла она.

Вот гаснет свет...Границ у тела нет...

Одинокий Ангел: И где�то начинается рассвет...И только тишина.И нет меня.И где�то пронесётся сквозь поляЗемли новорожденная душа...

Мир и мы

Так я, скорбя, познал запрет:Не быть вещам, где слова нет.

Так я, скорбя, познал запрет:Где счастья ждут, там счастья нет.

Так, в море слёз, постигнул я,О счастье знать нельзя, нельзя.

Так я, скорбя, открыл секрет,Что виноватых в мире нет.

Так я нечаянно узнал:Возмездье дорого богам.

За красоту и за любовь,За полный и неполный срок.В глубокой скорби я постиг:Не тем возмездие грозит,Кто обладает красотой,Здоровьем, счастьем и умом,А тем, кто не имеет их...

И жизнь, и смерть в мольбах, в слезах,Есть дань за чью�то жизнь без слёз.А может, даже и не дань –Так зимний ветер мне донес –

— 135 —

Коль нет Того, кто б принял дань...Коль нет Того, кому онаМогла бы быть принесена...

Так я, скорбя, познал запрет:Как мы хотим – спасенья нет.

Так я, скорбя, открыл закон:Спасенье есть, как хочет Он.

Перед престолом богов

В тени луны,На орбите луны,В тени от самой далёкой звезды,Где же сбываются грёзы и сны?Вера есть грёзы и сны.

Там, где простерлись ночные поля,Там зацветает бессмертья трава –Сладость и жуть для людей на века,Но не для них расцветает она:Вечность, трава и века.

Ветер качает траву все сильней,Это призывы и стоны людей.Это проклятья погибших людей.Ветер гудит все сильней.

Знают лишь боги дорогу туда,Только пустуют ночные поля.Вечность не собрана, гибнет она,Мнется и сохнет трава.

– Что же они не приходят? Тогда,Может быть, вечность богам не нужна?– Может, и сами исчезли ониВ свете далёкой звезды?

– Это мне ветер с луны рассказал:Бог приходил и траву поджигал.– Плакал ли он в миг, когда поджигал?– Плакал, траву поджигал.

— 136 —

«Ибо, – шептал он, страданье тая, –Так и не понята песня моя.Мир обнажённый сгорает дотла,И не при чём здесь трава».

И ты поймёшь, моя малышка,Что ты – нигде, что нет тебя,Что, несмотря на все обманы,Ты – только горькая вода,Что вдаль течет из Ниоткуда,Потом впадает в Никуда.

Извращение существа человеческого,Попробовавшего божественности,Отвратительно и греховно.Это – худшее всё напоказ.

Или, может, чисто, как утро.Над полями рассвета из розовыхТрав и цветов?

Молитва с оранжевым цветом в синей ночи(Навсегда)

Господи!Прегради путь ненужным

и глупым словам,научи нас молчать,ниспошли с небес Твой свет,отвори для нас детский смех,дай нам смеяться, как дети,и, как дети, – везде играть.Господи, дай нам войти

в область слов,в которых свет, а не темнота,божественная красота, а не пустота,дай нам открыть себя,

не умертвив себя,дай нам войти, взявшись за руки,

в область снов,дай нам постичьбез преткновенья чужие цвета,дай нам вместе пройти

— 137 —

по пустынным ночным местам,дай нам друг друга слушатьи новое понимать,дай откровений совместныхна всегда одиноких путях

видений, мечты и ума,дай говорить о том,о чём раньше – всегда нельзя,дай для этих беспамятств слова.Дай свиданья назначатьв синих, розовых, тёмно� красных комнатах,чтобы после летатьпо огромным, по сонными по тайным Твоим дворцам,дай нам вместе гулятьпо дорогам песчаным и жёлтым,мимо башен дозорных,дай нам вместе боятьсяи вместе взлететь в небесанавсегда.

* * *А богов, живущих в тениИ дарующих свет –это только огонь,и не более, нет.А это только огонь.Что, в нём грех, а?А что болела душа,Так того не отнять,а держите, держите,держите меня,чтобы яне лопнул от смеха.

А чудеса далекиза зеркальным стеклом.Нет теней, дикий полденьнастоялся вином.А это только вино.Что в нем грех, а?А что хранила душа,

— 138 —

так того не отнять.а держите, держите,держите меня,чтобы яне лопнул от смеха.

Он войдет, никого не спросив,ты полюбишь его не сразу.С первого взгляда он некрасив,со второго – безобразен.Только речи его горячи,только прочь сомнение, прочь.Самый звонкий крик – тишина,самый яркий свет –

ночь.Всё бы было иначе, когда быможно было совсем не дышать.Всё бы было иначе, когда бы,он не знал бы, как ты хороша.Только речи его горячи,только прочь сомнения, прочь.Самый звонкий крик – тишина,самый яркий свет –

ночь.

Тот красный цвет

Это тайный лес: лес красный и зелёный,В красном воздухе тревоги завивается

зелёная трава.Красный цвет – цвет взгляда в зеркало

в межжизненном покое.Этот цвет – цвет знанья о страданье.Этот лес цветной ночной

лицо скрывает Бога,Но ты знаешь: он за лесом, рядом.Красный цвет – как музыка великая и тихая

в сплетении с красотою.Этот лес такой: хоть нету света и касанья,

близость есть с душою.Все равно ведь только здесь – все ночки счастья

двух влюбленных.

— 139 —

Молитва о прощении

Господи, дай нам друг друга найтив светлом мире, где будут нас всех лечить,где светло от любви,где юродивые мудры,где виноватыеобиженных ими нашлии идут по дорогеот светлого озера,вспоминая любимых –самоубитых,и слагая стихипро «тёмно�красные альковыдля неизбывной красоты».

Сны

Тогда – избавленье от скуки смертельных грехов –от сброшенных шлейфов насыщенность воздуха страхом,окраины смерти, предместия

долгих миров,дворы и времянки, столы и вино для свиданий,Потоки людей на горе, разрешенье на вход,ворота, отказ и затем грустный спуск по ступенькам,и тёмные залы, где лекция ночью идето тайных вещах, и так мало людей на скамейках,и тот, кому рано все это услышать, – уйдёт,Пустые дома, звонко�серые города,где поступь, как мысли, селенье на склоне холма,прослойки миров, куда мертвецов выпускают,кто строит вас, потом, может быть, разрушает.

* * *Это утро – на снегу, в темноте.Лето в воздухе. И снег – на земле.Так тепло, и ты как будто доросВ синем небе до оранжевых звезд.

Проходи, не поднимай головы,Эта тайная война – за огни.

— 140 —

Это утро, словно луг, и домаУкрашают небо радугой зла.

Спой про ужас этих снов и умри,Тайна смерти – это власть красоты.Ты согласен быть ничтожным рабомВ тёмно�синем, неземном, голубом.

В тёмно�синем, неземном, голубом –Эта тайна, эта сделка со злом.Ты все шепчешь об одном, об одномВ тёмно�синем, неземном, голубом.

* * *

Её видели в роще,Висящей на иве тощей.На иве, еще Дездемоной,Оплаканной и прощенной.

Ночных небес насильственные звеньяСложились в сочетанье «Он ушёл».И опустили тени с сожаленьемЧернеющий и ласковый шатёр.

Кровать под бездной холода дрожала,Искали мысли прежней чистоты,Но что�то безвозвратно ускользалоИ падало с огромной высоты.

Законов тела отрицать не смея,Перерождалась лёгкая душа:Она от правды жизни онемелаИ камнем под страдание ушла.

Спокойствие, владенья духа, воляРассыпались, как хлам, к чужим ногам,И торопливо покидали богиИспачканный горячей кровью храм.

Ты говоришь: я вырваться сумею,И, может быть, я смерти не хочу.Но от минут ненужных холодея,Не видишь разве? Я иду ко дну.

— 141 —

* * *Дома опустелиИ люди исчезли, ноТрепещут постели.На площади и светло,

И пусто, и ветраНе будет здесь никогда.Совсем бесполезноВзлетают твои слова:

«Любовь уж не с нами», –Я это знаю и так.Большие тюльпаныВ раскрытых окнах горят.

* * *Я у ада и рая спросила,Как смогу эту боль заглушить:Для тебя я была некрасива,Ты ко мне перестал приходить.

Это было в срединном пространствеИли, может быть, только во сне:Некий чёртик безумно смеялся,А потом обратился ко мне:

«У тебя будет лунная кожа,Тёмный омут огромных очей.Даже ангелов сон потревожитМягкий свет двух печальных свечей.

И дарован тебе будет голосВ переливах воды и огня,И ты станешь божественно�стройной,И никто не узнает тебя».

А наутро зеркальные стёклаПодтвердили его правоту,Но такой же, как тело, далёкойЯ увидела душу свою.

— 142 —

И одела я длинное платье,Белоснежное, в кружеве всё,И жемчужный браслет – на запястье,И на палец – с алмазом кольцо.

И когда я к тебе постучалась,Удивленно ты дверь распахнул,А я только промолвила: «Знаешь...Помнишь девочку бедную ту?»

«В забытьи я тебя увидел,В сладком бреде больного сна...»Я шепнула: «Мы с ней дружили,И она любила тебя...»

Он взглянул на меня с мученьем:«Что я знал о любви, скажи?»Никогда ещё, о наслажденье,Так преступно не было ты.

А потом я сказала: «Милый!Я была для нее сестра,А теперь на её могилуНам с тобою идти пора».

Побледнел он и резко вздрогнул:«Нет, я слов твоих... не пойму.Всё, что я говорил здесь, – вздорно.Я любил лишь её одну».

Я кивнула тебе и села.Ты услышал счастливый смех.Но во взгляде твоем несмеломЯ прочла: «Ты прекрасней всех».

И я крикнула: «Бог клянётся:Если я прикоснусь к тебе,То тотчас же Земля сорвётся,И изменится ход планет!»

— 143 —

* * *Было ли это? Было.Молния вазу разбила.Я никого не любила.В парке цвела сирень.Тёплая ночь вокзалаСтрастно меня ласкала.Я о тебе не знала.Поезд подъехал в семь.

* * *Призрачные звуки и неяркий свет,Никуда отсюда мне дороги нет.

Не зовите радость выпить, зеркала,Если тело завтра выгорит дотла.

Всё, что я любила, будет прощено.Кроме этих звуков, нету ничего.

* * *Листья клёна слабо трепетали,Лучшие секунды торопя.Он спросил: «Так, значит, на прощаньеЦеловать не станешь ты меня?»

И потом в глаза смотрел мне долго,Светлый весь от солнечных лучей.Между нами плавала дорожкаПоцелуем двух его ночей.

Я ушла, смеясь, и он смеялсяМне вослед: «Не любишь ты меня!»Но зачем я думала, что завтраОн вернётся на исходе дня?

— 144 —

Сонет

Когда сходят с ума, когда стены горят,Страх всегда разделяет на рай и на ад.Мне так жутко одной; подожди, расскажи,Как иголки сосны превратились в ножи,

Как художники ада посмеялись над нами,Как бесплотные сны обросли волосами,Шевельнули когтями и легли на кровать...Правый Господи, я не хочу исчезать!

Это всё�таки месть за соитье шелков,За предательство божьих вечерних судов,За оранжевый цвет в небесах и во тьме,И за то, что безумие нравилось мне.

Здесь бесшумно и скользко, и очень темно.Как я к свету хочу, не узнает никто.Здесь сам дьявол дрожит – но последняя нить –Эта вечная жизнь – стоит лишь попросить.

На границе судьбы – небеса Его глаз.И завеса во храме уже порвалась.И, спасая, легли покрывалом на лобСтранных тайн ликованье и мессы ветров.

* * *Юноша милой признался,Что любит её давно,Но она над ним посмеяласьИ прогнала его.

И многих красивых девушекНочами он целовал.И всех их со злою усмешкоюНа следующий день провожал.

Одна из них это утроЕдва пережить смогла.А после старого другаОбидела больно она.

— 145 —

И многим она под луноюО любви говорила и пела.А в полдень уже другомуНежно в глаза смотрела.

Так ширился этот дьявольский,Проклятый, замкнутый круг....скажи, как это отчаяньепреодолеть, мой друг?

* * *Прошептала речная гладь:«Не владеть ни одним из сердец!»Ты, забывшись, плачешь опять,Тянешь руки милому вслед.

Заклинаешь себя: «Умри!Поверни эту жизнь назад!»Где же скрыться? Листы, кустыИ холодный красный закат.

«Возврати эту ночь!.. НайдиТёплый воздух, море и сон».Но лишь воля волн впередиИ бескрайний светлый простор.

И уносит тебя река.Здесь совсем другая тоска:Чьи�то песни издалека,Чья�то жизнь, облака, облака...

* * *Господи, я знаю, что мы сможемПотеснить и победить пустоту,Если сумеем сложить с ТобоюСтихи и молитву, иную мечту.

Теперь, когда ночь настала,И люди несчастные спят,Я верю, что ангелы и люди другиеУ их изголовья стоят.

— 146 —

Я знаю, угроза какого огняЗатаилась у нас на груди,И верю, что между духовными снамиМогут родиться иные пути.

Господи, открой нам тяжёлые воротаВ этот мир, невидимый нам.Шаги на площадях раздаются звонко,

а на улицах гулко,

Идёт снег, но холода нет.Смотри, как явственно в этих домах

присутствие духа,Узнай в их высоких окнах тьму и туманный свет.

Все мы грешники, и не должны видеть солнце,Мы должны расплатиться за этот обман.Возьми эту ночь, которую дадут тебе ангелы скорби,Читать слова судьбы по аркам и этим домам.

Смотри, как стекают по их жёлтым стенамразноцветные капли,

Жди под дождём у кафе «Infernal» зари,Может быть, тебе удастся взойти по склону,Ты увидишь город с тайной безлюдной горы.Это другое время, конечно, это не наше время,Здесь еще есть овальные своды зал,Где темно и люди сидят на скамейках,Ты услышишь тут то, что никогда не знал.

К сожаленью, мы так много знаем,Может быть, ты хочешь увидеть кариатид?Заходи в этот дом, поезд скоро отправится,Ты увидишь кусочек неба, если скажешь «прости».Но если тебя назовут по имени, то скорее иди на улицу,И в розовом облаке, которое спустится вниз,Зажгутся жемчуг, коралл и сапфир королевства

будущего,Когда нас придёт спасти Иисус, небесный принц.

— 147 —

Седьмое марта

Я смотрела в окно сквозь решётку.Это было серое небо.И ветки качались на ветру.Я думала: почему всё так тихо,Так бесшумно?Я смотрела на зелёную стенуИ на тёмные ветки.Я думала: почему всё так сухо,Так безразлично мне?Это было похоже на осень,А ведь это был март.Я думала, почему мне не хочетсяВыбежать к ветру, крикнуть ему об этом.Почему... хочется уже!

Принеси мне весточку оттуда

Е. Ф.

В августе мы ходим по бульварам.Мы уже одни на белом свете.Знаешь, больше не к кому прижаться.Боязливо улыбнётся вечер.

Очень скоро мы в Москву поедем.Гулкие шаги в Москве, я знаю,По пустынным улицам вечерним.Есть ли для кого�нибудь спасенье.

В ноябре – морозный воздух детства.Мы хотели быть с тобою вместе,Где не находил себе ты места.В тихих жёлтых травах смерть воскресла.

Голоса, зовущие Аида,Замирают, темнота какая.Я уже почти ничто не знаюО грехе, об аде и о рае.

Красные лучи лежат повсюду.Я хочу пойти увидеть это.Протяни мне ниточку оттуда.

— 148 —

29 февраля

Оранжевый закат в зелёном небе.А мы с тобою – как теперь, дружок?Никто из нас не верил в осужденье,И униженье режущих колёс в твои грызётся вены.Твоя свобода в обмороке бредит

и режет, и стрижёт.Не вспомнит сон, и смех нам не солжёт.Стирай же жизнь, пиши повсюду смерть!Ни сметь, ни петь...Какое право мы теперь имеем?Тюремщики от вечности – деревья –

чернеют здесь.Незваная ко мне трясётся вера.Ей только страшно, больше ничего.Она не знает о добре и зле, не помнит о суде.Не понимает: в брод или в обход; ни слов, ни нот,ни долгого терпенья, но срам, но храм,но пол, но пот, но кровь.

Рыдают девять ангельских чинов,И как он убедит их в милосердьи?Ничто не хочет жить.

* * *Не опускается мгла,Чтобы не смог ты прийти,И чтоб я не смогла.Всё равно ты придёшьПо дорогам, где пленный и гаснущий свет.Всё равно я придуПо тюремным подвалам, где выхода нет.

Ты придёшь,Потому что ты знаешь далёкую боль.Я приду,Потому что я верю в войну со стеной.

Не опускается мгла.Она ждёт, чтоб ты ждать перестал.Чтобы я у ворот умерла.

— 149 —

* * *

Кровь пульсирует в тёмных жилах,По глубинам течёт,Двери духа открыты настежь,Спрятан в угол засов.Это значит – твоя свобода остаётся с тобой,Это значит – из плена мыслиВозвратились домой.Конвоиры от мглы и тайныОхраняют пути.Только им и открыто знанье –Кто посмеет пройти.Это значит, опять бесшумноНочью выпадет снегИ расскажет тебе, что утромСвет оставит свой след.Это значит – ты ночью встретишьСвоих прежних друзей.Это небо вокруг, и ветер,И полёт по земле –Это значит – твоя свободаВозвратилась опять.Реки тяжести, сны и годыОпускаются вспять.Оттого, что остались связиВысоко позади,Ты следишь, как прекрасны танцыЭтой старой любви.От приказов, летящих снизу,Изменить этот срок,Отпустить на свободу душу,Вызвать дух на допрос.Это будет как обретеньеЯзыка на войне,Наслажденье и шёпот чтеньяПланов света во мглеИ рождение новой кровиПо подобию их,В комбинациях силы рокаИ ума неживых.

— 150 —

* * *Кто рожден быть счастливым на этой земле,те, кто в сердце живут, –собирают дрова в декабре,начинают пиры в январе,а в конце января их костёрнестерпим и немыслим.Пламя мечется в тёмных зрачках,страшно, чёрныйомут и ослепительный свет,наплывает волнавина жуткого, имени Бога,что не смогут они произнесть,что нельзя произнесть.Те, кто ночью смеются в конце января(опустить бы глаза, не поднимешь их больше),знают – в снеге живёт,в снеге спряталось, в снег завернулосьих счастье.Только так,только снег –всё, что есть, всё, что будет на память.Как прибудет февраль –перегонщик угрюмый души от зимы и тоскидо огромного горя –так оскалится снег,обнажит сухожилия смерть,так поймут: снег двуличен.Как же можно так жить?Как спастись ото льда, если нету тебя?Уходить в феврале на рассветеСлишком больно (так всё же нельзя).Видишь, все под прицелом.Снег и лёд открывают себя.А потом –Удивиться издёвке смертина картине настенной:на ослепшей в морозе реке –

страшный солнечный день.Тишина.

— 151 —

* * *Привет, сегодня первый день весны,и мартовский закат прильнул ко мне.Я видела, как воздух улыбнулсяи призрак этой смерти обнажил.Тепло, на небе розовые шрамы.И тихо, горе в золоте, как лодка.Оно имеет право издеваться,а я имею право наблюдать.

И не понять, зачем же это нужно.

Вкус смерти, вкус весны, вкус солнца, звукхрустящих веток и чужих улыбок.

Как счастливы все эти люди в марте.А мне так тихо, словно это вечность,И словно бы открылись под ногамии в мыслях – километры пустоты.

* * *А просто было очень хорошолюбить тебя безумно этим летом,и, замерев от нестерпимой боли,впервые помолиться в ноябре.

Декабрьской бесконечной веройи бесконечным темно�синим небом,которое ещё со мной смеялось,упасть до бесконечного греха.

Дрожащими руками закрыватьсяи во дворе двора шизофренииразвязывать отпущенные мыслии в музыку срываться без преград.

Весь месяц ждать и не дождаться взгляда,пока на месте зимних искушений,слёз и обид и от любви греховнойне встало дно, на дно не села пыль.

— 152 —

Такого не случалось никогда.И сердце не простит больному марту,сухим глазам и холоду грудномусвоих колец.

Совсем привычки нет к таким вещам.И мой пупок раздавлен пустотой.Трясётся март, и бегает ознобот слёз – в оглядку – к разуму – и в камень.

Не просто.

* * *– И ты отдашь за этот сон,За этот сон пространств временЖизнь настоящую? О, ужас!Безумье древнее людей:Взысканье призраков тенейГрозит потерей невозвратной.

– Чего потерей? Уж не мира ли?Оставь его, пожалуйста, себе!Поверь мне, я недолго плакать буду.

– И ты о мире рассуждаешь так?

– Да! Я о мире! Рассуждаю так!Мне ненавистен мир. И слово «мир».И ненавистен ты, его защитник!

– Как смеешь ты, безумная?! Должна ты...

– Мне ненавистен долг. И слово «долг».И ненавистен ты, как тот, кто должен.

– О Боже! Что же хочешь ты взамен?Что ставишь ты тогда на место мира?Уж не мечты ли?

– Да.

— 153 —

Танец господа Шивы вокругновообращенного христианина

Все силы тьмы и света созвали мы к столу.Зачем ты говорила: «Быть может, я уйду»?Тоска еще сильнее проснулась поутру.А мы с тобою были, как свечи на ветру.

Смотри, какая пропасть меж танцем и судом!Здесь красота над кровью раскинулась мостом.И отражают воды тоскующую даль.Ну как принять возможно и радость, и печаль?

Чудесного начала утеряны следы.Под тонким покрывалом из снега и листвы.Но я�то точно знаю, как рушились дома,Как с желтых стен стекала холодная вода.

Но я�то точно помню глотки огромных слёз,Когда мне стало ясно, что Ты меня зовёшь.И серый омут – в воздух, в восторженное дно,И клятвы, что не надо мне больше ничего.

Смотри: красивый замок, и в нём живут они,За длинными рядами тоски и пустоты.Высокое восстанье и гибели печатьЗаставят камни плакать и айсберги рыдать.

Но ты – какая слава играть в такую смерть?Ведь надо верить или

обманутых жалеть.Но ты – какая сила во взгляде у тебя?Ты говоришь устало – и умираю я.

— 154 —

Осенняя оратория

Кьеркегор. Кафка... Кто они?К чему стремятся?Ивлин Во «Незабвенная»

А мы клонились к серому, прозрачному, к осенним дням,в судебных канцеляриях хотели навсегда остаться.Мы в черные дома пустых домов смотрели,

мы прижимали ухосреди металлолома к призрачной земле,мы подлетали, мы везде искали смеси

безветрия, тумана, тишины.

Но черно�белый мир –творенье Сатаны.

Идти по улице с открытыми глазамии выпить боль, и всю виновность мирав тумане четком измерять шестом короткимбезмерности своих, чужих грехов.Здесь яркий свет и коридор больницы,но ни весов, ни сроков мы не знали,и этот бесконечный Суд Высокий,Синедрион – владенье Сатаны.

А ночью нам огонь ревущий снился,мы увидали Бога в страшных снах,и на устах осталось имя Бога.

Сквозь сеть дождей, на грани тьмы и света,и в мертвом теле мы Его узнали,там, за пределом всех вещей,

и в Светлом Мракемы оставались с Богом – с мертвецом.В лесу дождливом было одиноко.От мусора, в котором мы молились,ушли все люди, мы еще боялисьнавечно слиться с мертвою водой,все исчезало, и стекали струиза желтою шершавою стеной.

Но Бог есть Свет,в котором Мрака нет.

— 155 —

Но правды нет, есть только боль и жалость,и есть цвета – зеленый, синий, красный.И есть душа какого�нибудь цвета,которая влюбляется в цветаи в скрытые ресницами леса.Есть чащи, где гуляют только дети.

Коснись же нас, небесный голубой! –мы так и не нашли добро и зло.

Но этот мир – все больше черно�белый,он укрепляет в полутьме осенней.Как музыка тоскливая, в котороймешаются в слезах их голоса.Откуда эти песни подземелья?Их Бог и Дьявол сочиняют вместе,Все оттого, что и над Сатаноюу Бога нет Высокого Суда.

В безумной злобе, с серою тоскою –миры, его миры, его душа, –и линией прямою небесаспускаются со скоростью большою,и нам почти неведомо иное.

Ночные чащи.Разные цвета.

* * *Если бы мой мозг был цепким,может быть, я смогла б рассказать,как это было красиво,сильно и как темно.И все�таки так нельзя.Сколько коней согналисветлой прозрачной осеньюк белому храму на площадьв сон для тебя.Собирались в поход,отводили глаза.Нельзя.Белый храм с золотым узором,голубое небо без солнца.

— 156 —

Все поскачут в небесный поход,а тебе – нельзя.

Гарцевали кони,плакали юноши на конях.Даже если думать об этом –то нельзя.Почему?Разбудили тьму.

* * *А я помню: мы упали из космоса,мы летели по синему воздуху,с нами падали детские зонтики,мы ловили их: они синие,и раскрашены красными, желтыми

и зелеными кубиками.Знаешь, я до сих пор

эти кубики помню.

* * *То зима такие жизни в лапы загребла,То в преддверьях подземелья мир средь залов зла.

И пока у стен тюремных еще мерзнет долг,уж отчаяньем безмерным плещет стая звезд.

Это горе нелюдское – серая тоска,скучно – страшный сон, что жизни

не придет конца.

Черный мир с подземным стономи огонь во сне,даже музыка зимоюнедоступна мне.

О, зима, кошмары чисел, пьянки до утра,в звездах знаков Зодиака небо и судьба,весть о том, что будет Дьяволангелом потом,чтобы стал ошибкой дажеэтот жуткий сон.

— 157 —

* * *Я выключаю телевизор,я пишу тебе письмо,о том, что так и не могусказать тебе в лицо,что я отлично поняла,что я жестока и глупа,но я люблю тебя.О том, что Лена – мой друг,и что из всех моих подругона единственная, ктовот так любила меня.О том, что в той войне, где Небосвета, жертвы, любвии вся реальная земля –непримиримые враги,мы взяли сторону земли,а наши лучшие друзьяостались за чертою боли, милый,за стеной весны,где солнце, смех и тишина,но знаешь, как немеют зубыи как дрожат от страсти губы,как я опять хочу туда,хочу, чтоб ты попал туда.

Но разве это можно?

Что если ленина мечтао нашей свадьбе в один деньисполнится – я вся твоя...Простит нас солнечный апрель...

* * *Это настоящая большая война.Только тише... Посмотри, это едут танки.Ты еще не видел всего, но можешь представить,Как это жестоко.В тот день меня связали –И мне было больно.Можно сделать уколы, от которых уходят мыслиИ пропадают слова.В тот день я все поняла.

— 158 —

Там, где все спокойно,Демоны в красных фартуках подкладывают мясо,А демоны в желтых колпакахКипятят в толстых колбахГорячую жидкостьИ пластмассовыми трубочками и капиллярамиСоединяют ее с людьми.Они пьют нашу радостьИ легкостьРассеиванья душиИ уходят под землю,Освобождая место около насДля темных демонов сна.Несколько человек в больницахВыдерживают весь бой.Те, кто видят, подобно умершим,Те, кто плачут,Те, кто просят.Смотри, это вдали артиллерия.Смотри, это летят самолеты.Смотри, это вечная война,Где враги вгрызаются в нас,А мы вгрызаемся в землюИ знаки новой эры,Нового оружия,Силы ядра атома,Хотя окопы вокруг, как во времяВторой мировой войны.Демоническое пространство вокруг.Движенье по всем фронтам.Очень быстроДвижутся черные поезда.При них есть охранники.Сопровожденье поезда соблазнаИ гордости от девочки ТатьяныДоставил демон Ал.Принято? – Принято.Смех вдали.Состав получен.И груз его потерянной свободыС цепями искаженного путиОтправлены обратно.Поезд послан.

— 159 —

И черти отдают друг другу честьИ лязгают железными частями.Теперь все изменилось для Татьяны.Теперь другие у нее глаза.И слезы ангелов текут на землю.Дождь.Грохочет артиллерия вдали.Сегодня ночью Константин проснетсяВ больнице, весь в бинтах,И онПоднимется на гору, озираяГорячую и выжженную пустошь,И это небо, полное врагов.И он увидит годы и столетья,Укрытые под пеплом той войны,И он увидит нарастанье силыСо всех сторон, и он услышит взрывы,И ужас настоящего сраженьяЕго охватит – он его пойметКак некое бесстрашное сцепленьеСо множеством врагов.Почти что безнадежноОн сядет в танк.

* * *Этот поцелуй для города и для улиц,где я ходила этим летом,рядом с твоей работой,

где ты оставался ночевать.В марте я видела сон о серой высокой церкви,которая строилась рядом.От древних камней к Распятью поднимался

священныйОгонь,чтобы зажечь все вокруг.Я пришла туда, плача, в начале апреля.Ярко светило солнце.Я дрожала от страха, потому что знала,что будущее уходит от меня.Я просила помочь мне в последний раз.Без памяти я возвращалась домой,и Солнце светило мне в спину.Мы встретились с тобой в середине

— 160 —

Теплого высокого апреля.Эта встреча была случайной.Когда ты вошел, то принесвесь мир свободы,настоящей печали и радости без Неба.Это была моя долгая и грустнаявлюбленность в этот мир.После нашего расставанияя перестала бояться,и твоя любовь окружила менякругом розовых облаков.

Апрель

В нем были только мы и Он,И этот мир заполнил сон.От страшных сил в солярных снахТак тяжело меня спасать.В крови порвать глухой заслон,Чтобы попасть в далекий сон,Где ветер в небе высоко,И тьма тебя зовет светло,Чтоб показать закат в крови –Он ждет тебя лишь до зари.

А с неба пали двое птиц,И значит – я должна спешить.Смотри, они летят по три,Как знак победы той любви.Мечтою проклятый покой –И он пройдет сквозь темный строй.Но, может, будет он спасен,Его коснется быстрый конь.Тут есть свобода в страшной лжи.Тут смелость ласковой весны.

Мы здесь встретили свободу,Отступая понемногу.

Настоящую свободу,Отступая понемногу…

Там смогу я защититься,Место, где смогу укрыться…

— 161 —

* * *Прежняя близость была как игра,Столь невозможной казалась она.Недостижима твоя красота,Как капля воды на щите серебраДля юной свободы и тайны от зла.Темная ночь нас ветрами гнала,Ждала нас и к утру нас привела.Туда, где за гранью твой город восстал,У последней стены, где был скрыт мой подвал.Так странно близко твой голос звучал,И не смея стать ближе, мой дух замирал.Как будто дорога вдруг стала путем,И весь путь мой немного дрожал,Это был свет твоих прожитых лет.Беззащитный рассвет, где жила пустотаБлиз прозрачных домов и проездов в домах,Розовый город, стремящийся к солнцу,С верностью утру, с терпением дня.И мне не узнать, где идешь ты теперь,Закрывая мою дверь в инойТемный суд пустоты над тобой.

— 162 —

— 163 —

1 января 1998 г.Мы с Лерой* гуляли. День был теплый, серый, прозрачный. Все зас�

тыло, затихло. И набрели мы случайно на елку возле Дома Советов. Детикатались с горок, играла музыка; сквозь зелень высокой трепетной елкимелькал развевающийся трехцветный флаг на домсоветской крыше. Это,как островок веселья и жизни среди тишины и замкнутости зимнего дня,погруженного в себя. Здесь праздник, людям шумно и радостно, здесь, вэтой стране, под трехцветным флагом. И мир, нет войны. Значит, все бу�дет хорошо. Совсем банально, да? Да? Ах, встречу ли я когда�нибудь ещеодну Наташку Туровскую**, чтобы можно было заниматься самым инте�ресным делом на свете? Размышлять, рассуждать друг перед другом? Иэто тоже эгоистично: умнее и чувствительнее, чем ты есть. Все самоутвер�ждение. Как глупо. Куда утверждаться�то, зачем? Надолго ли? Ах, что быбыло, если бы люди на секунду потеряли свои инстинкты и забыли осебе? Я люблю индивидуализм, без него мне холодно и невозможно жить.Но он так абсурден, и к тому же: причем здесь я? Ох, и почему все таксложно? Как естественны и логичны законы мироздания. Ведь я – био�лог: атомы, молекулы. Хм, атомы, молекулы – глубокие знания! Но всеравно: здесь нет места сомнениям. Прах есть ты и в прах возвратишься.Энергия и вещество не исчезают и не появляются, а лишь плавно перехо�дят из одного вида в другой. Но что тогда теряется, когда исчезает чело�век? О, стены (это будет мое ругательство вместо нехорошего слова набукву «ч»), конечно же, совокупность! Правы, правы они, конечно, и всеэто (мысли об этом, например) – норма или отклонение от нормы в дви�гательном пути чувствительных нейронов головного мозга. И все же, какэто сложно! О, стены! Вот буду изучать философию в институте и узнаю

ИЗ ДНЕВНИКОВ...

___________________________* Валерия Коркешко – подруга Наташи (здесь и далее примеч. сост.)** Наталья Туровская – одноклассница

— 164 —

очень многое. Жаль только, что времени для жизни осталось так мало; всеравно я ничего не успею. А что дальше будет – страшно и неизвестно.И неохота.

И вот стихи, не мои:

Я обрываю нить сознанья,И забываю что и как.Кругом снега, трамваи, зданья;А впереди – огни и мрак.

А вот это – мое, уже об утре(и совсем с другим настроением).

Я вышла из дома утром,Но было еще темно.И только светлые тениСлегка намекали на то,Что это не ночь и не вечер.А что�то другое, но что?

И все как обычно было:Деревья, машины, огни.И люди, конечно, тоже –Они на работу шли...Но все это мимо, мимоБежало и гасло вдали.

Я видела нечто другое;Еще и тепло, как весною,По улицам разлилось.Хоть месяц стоял декабрь,Сугробы кругом лежалиИ шубу одеть пришлось.

Но было не жарко вовсе,А как�то легко и чудноБез всяких на то причин.Горели, как свечки тонкие,Фонарики, окна витрин,И небо – такое темное,И фары многих машин.И в этой борьбе оттенков,

— 165 —

Темных и мягких, желтых,Все время рождались и гаслиКрасные огоньки.Наверное, глупо былоУвидеть дверь деревяннуюС надписью «Бухучет»И чуть не заплакать, и ...И я не хочу бухучетов,Не хочу овощных магазиновИ квитанций с оплатой за газ!

Раз я принимаю городС его красотой ускользающей,Такой, что сквозь щелку легчеПройти, чем ее понять,То все же я вправе требовать,Чтоб не было бухучетов,Ни овощных магазинов,Ни квитанций с оплатой за газ.

Ну вот, а еще «Философские сказки». Если бы я давала рецензию на этукнигу, я бы написала: «Мне кажется, что автор – довольно умный человек сразвитым чувством юмора. Местами бывает очень интересно, местами –очень смешно. Но в основе его теории – его личное мировосприятие, нехарактерное ни для большинства, ни для меньшинства. Поэтому его тео�рия намного утопичнее всех вместе взятых социалистических теорий, иботе касаются общественного порядка, а эта – внутреннего мира. Конечно,мама не права, когда говорит, что все время счастливы одни лишь идиоты.Можно быть все время счастливым. Но это утомительно и требует поря�дочных усилий. А тут как раз встает коронный вопрос Козлова (за фами�лию я не отвечаю): «Зачем?». Это насчет цели. А что касается инструмен�тов, то они непростительно материалистичны в применении к таким нео�пределенным явлениям. Но, возможно, автор, подобно Христу, рассказы�вал притчи для особо одаренных.

А вот анализ Человека и Общества, бесспорно, хорош: увлекателен иправдоподобен. Но вы – во – ды... Здесь, кажется, забыто одно хорошееправило: «Прежде чем писать на какую�либо тему, перечитай все, что былонаписано до тебя, а потом решай: может, твое – глупость или повторение?»Впрочем, это можно отнести ко всей книге. Поэтому явно преувеличенны�ми кажутся заявления о том, что «Сказки» могут произвести переворот вчеловеке. Дурак запомнит только слова «Я верю в Бога» и по�прежнемубудет надеяться на груши, яблоки, компот; «оригинальный» дурак получит

— 166 —

новые средства, чтобы поражать окружающих. Но тот, кто думал сам... Тог�да – это лишь слабая попытка разрушить то, что было создано годами раз�мышлений и впечатлений, единственно верных для себя. И вообще, чело�вечество не виновато в том, что у автора все время хорошее настроение».

Это рецензия. А лично меня встревожила картина мира Святой Церк�ви. И правда, почему мне раньше не приходило это в голову? Истиннойверы не может быть там, где свобода губительна, а мысль производит разру�шающее действие. Это мираж, самообман. И опять�таки мама неправа.Пускай традиции надо уважать, пускай людей утешает вера, мне�то что доэтого? Я не принадлежу к числу тех счастливчиков, у которых мысли про�сто не знают к вере дорогу. Мои�то стучатся, но я их не пускаю. И не могупустить, даже теперь. Я не могу разрушать Святую Церковь. Это страшно,это невозможно даже. Но если это случится, я клянусь: я буду искать, какЛевин, как ... Слава Богу, у меня для этого впереди жизнь. Чтобы понять.А когда я найду, размышления будут только укреплять мою веру, ибо «яподарю вам Истину, и Истина сделает вас свободными». А традиции я по�пытаюсь изменить уже сейчас. В самом деле, какое право я имею осквер�нять Тайное наносами жестоких и фанатичных веков? Какое право я имеюне думать здесь, в этой заколдованной области, предназначенной для са�мых светлых и высоких мыслей? Как я могу, словно Попка�попугай, повто�рять заученные молитвы, когда припрет, и заменять Бога клизмой? «И даженикто не вздрогнет?» Нет, это преступление. Пускай я не права, пускайправда ясна, как «Отче Наш», как улыбка ребенка, как пение в церкви.Пускай – это гордыня, порожденная слишком высоким мнением о своихничтожных мыслях против Мудрости и Добра веков. Я разве возражаю?Я только робко пытаюсь понять. Ведь простит мне это Бог? Ведь не зависитже то, что я прошу, от того, в какой позе я это прошу, в какой последователь�ности и по каким обязательно пунктам. От моего отношения к тем, за когоя прошу, – другое дело. И вообще, какое я имею право просить? О, можноли? И почему?

О, зелёная и чудная страна!

Кто сказал, что честь за песню продана? Ах, много ли я хочу? Всеголишь домик, маленький домик в два этажа с окнами на солнце и море.Пусть он будет белый или розовый, а вокруг будут клумбы и цветы. И пустьнеподалеку будет апельсиновая роща и банановая тоже, и яблоневый, ивишневый сад. А вокруг – старый парк и дорога в город. А еще ступеньки исобственный пляж. А еще – внутренний дворик с плиткой, с колоннами илучами заката. А внутри дома пусть все будет просторно, чисто и светло.Прохладная и свежая спальня, теплый камин, и вечный старый плед, икниги. И маленькая дочка, которой я смогу рассказывать, как прекрасен

— 167 —

мир. И показывать тоже. И собственная территория на сотни гектар с по�лями и забором, чтобы мой мир не потревожил никто. Ну, конечно же,тишина. Так много ли я хочу? А наши мечты, в которые мы верим! Преждевсего, о путешествиях вдвоем, о рюкзаках и самолетах, о мужественномчеловеке и большой любви. О вечерах в тополином пуху, о темноте, долькеапельсина и медленном танце; о разговоре с подругой, о бокале шампанс�кого и бордовом бархатном платье. Быть стюардессой, лесничим! Они ос�тались в прошлом, и я этого не хочу. Только иногда так ясно представитсяэто Несбывшееся, как будто сейчас и здесь, и тоскливо станет ужасно от�того, что ведь ничего не сделано, совершено для того, чтобы оно сбылось.Как будто бы и сейчас не поздно? Не�е�ет. П�о�о�о�о�о�здно. Все�е�е. Те�перь�то я немногого хочу.

17 января (Я еду в Москву с Гаянэ)*Поездка в поезде. Вопрос: угрызения совести – самое мучительное,

неотвязчивое, нескончаемое и беспочвенное, что только есть? Ответ: онискоро проходят. Через призму этих угрызений на меня опять подействова�ло очарование армянского мира, известного еще с Пятигорска: умение тра�тить деньги, красиво жить в мелочах и призывать немелочи и еще – хра�нить традиции. Со знаком волнения красивой девушки в виноградной ночи.

Потом – в окне нет ничего интересного днем, а ночью – да, но хочетсяспать.

Потом – Москва. Совершенно точно, что если бы я попала в Москвупервый раз, я – со своими созерцаниями и рассуждениями, или влюбиласьбы в нее и мечтала о ней, или возненавидела – одно из двух. Все�такипамять имеет значение. И еще что помешало: ожидания, безусловно, скры�тые, но вот преувеличенные или преуменьшенные – не знаю. Так что, чегонет – остроты, но мне и не хочется – вот в чем дело. Ведь ее и не былоникогда в путешествиях.

А что Москва? Что в ней хорошего? Это – не скажу естественное и нескажу придуманное. В том�то и дело – по идее реальное, но...

Это запах метро и подземный ветер; внутренняя красота и живой инте�рес зданий: библиотек, театров, музеев – не важно; это – пускай самоеглавное – мир человеческих встреч. Для более грубого восприятия это –ночная Москва. Интересно, почему нет такого выражения «дневная Моск�ва»? И дело не в том, что это плохо звучит, а в том, что это страшно. Кон�траст очень нехороший; в этом суть – обман! Как у Булгакова: «обманыисчезли, свалились в болото».

В мире человеческих встреч о вещах смутных и неощутимых говоряткак о действительных и реальных. Что из этого получается? Смутность ис�

___________________________* Гаянэ Нерсесян – подруга матери

— 168 —

чезает, и все сдвигается – так – так – на свои места. И появляется защитнаяреакция на дневную Москву: «что?» – не вижу, не слышу, думаю о другом.Главное – перебежать. А спасение везде и повсеместно: в метро, газете,кафе. В общем – перерыв – и это крайность. Я думаю только об одиноче�стве, холоде и ошибочности здесь, как нигде больше.

Я хочу купаться в солнечном свете,Хочу жить на берегу моряСреди песков, колонн и цветов.Вот здесь обмана нет.

А о себе? Совершенно ясно: МГУ, нестандартное мышление, нестан�дартная внешность, в каждом – свой шарм и своя тайна. В этом, можетбыть, виновато ужасное зеркало, но я еще никогда не чувствовала такогоразлада между своим внутренним миром и своей внешностью и поведени�ем. Но участь твоя тиха, как закат вечерний.

И ты в своем одиночестве ей покорись.

Покорись... Покорись. Так что довузовское образование было бы глупоужасно. Это больше не повторится. Только – качество образования и тщес�лавие, хотя последнее выражение не вполне удачно.

«Может быть?» – не должно быть!Ночь, фонари сиреневые и желтые и светло�зеленая высотка на фиоле�

товом небе. Хи�хи. Да ...

20 январяОдин из предыдущих дней, безусловно, подтвердил, что созерцатель�

ный образ жизни вреден для тяжеловесной славянской натуры.А на следующий день я решила сходить в парк, рассуждая о том, как

важно в одиночестве приходить к своему прошлому иногда.Это все�таки был парк моего детства: здесь 1 апреля случилась краси�

вейшая зимняя сказка; здесь среди талой воды и льда я искала мячик вкустах; здесь я сидела на бревне среди нежной зелени мая на большой по�ляне; здесь росли маленькие, корявые яблони, на которые я залезала, подкоторыми качалась на качелях и которые, в конце концов, расцвели. Прав�да, было много и плохого, но все же.

Но ничего такого не случилось, ибо ничто не напоминало мне о про�шлом. Зимнему покою парка мешает непрерывный шум Москвы. Поэтомупарк застыл, но не спит. Он отчетливо чернеет, припорошенный белымснегом. Он зловеще мечтает, ждет, согнулся под бледным, стальным не�бом. Парк как будто и подтверждает и опровергает существование Большо�

— 169 —

го Города, которое теперь кажется мне таким бессмысленным. Поэтому явстаю и ухожу.

Цирк! Что же случилось с цирком? Мне не стыдно, но грустно и жаль...Тут еще и размышления об искусстве. От балета ждут прыжков, от цирка –четырехкратного сальто. Почему же недостаточно просто гармонии движе�ний? Вправе ли мы требовать большее? Вправе ли мы вообще смотреть.Я сидела и думала: что я тут делаю? Смотрю на чужое совершенство. Нопри чем здесь я, что мне это дает?

28 январяПускай зимние утренние тени остаются в моей памяти. Я хочу в тепло.

3 февраля (сегодня исполнилось 17 лет)Точнее, зимние ночные огни. В самом деле, я не буду ходить на курсы,

потому что зима. Это сидение дома – вынужденное. До Одессы. Так вот,про ночь. Про торжественную. Я хотела жить (и жила, и живу?) в торже�ственной ночи. Это – когда ты одна, а кругом – темно, уютно, тихо, и всеэти мечты, размышления и книги тут же, при тебе. Ты не знаешь будущего,не хочешь его, ты даже не знаешь, реален ли мир за окном, потому чтовопрос этот ты еще не решила. Торжественная ночь боится дня: серый (ивсе противно) или солнечный (веселая и яркая жизнь) – все одно убиваетторжественную ночь. А я вчера попала в торжественный день. Такой сияю�щий от счастья и солнца, такой ликующий от белого снега, такой свежий!Вот что нереально. Вот что недоступно для меня за теплыми стенами. Он –не мой. Жизнь – не моя. Жизнь – не со мной, потому что я ухожу от нее.Но я уже не знаю дорогу, как вернуться. Тупик (от слова «тупой»). И позав�чера мне захотелось жить. Я ужаснулась, что мне 17 лет (довольно странныемысли для меня, думающей о смерти). Все же я решила не выходить замужне по любви. Это серьезно. Я посмотрела на себя не как раньше: бездумно�уверенно и не как сейчас: похоронно�критически, а реально. Симпатич�ная девушка, умная, веселая, милая, интересная. Правда, с мальчиками яведу себя, как ребенок, но, может быть, это пройдет или найдется мальчик,которому это понравится. Все равно кого�нибудь встречу. А замужество непо любви – еще хуже, еще серее, обыденнее и безысходнее. .. А ведь я моглабы полюбить. Я чувствую в себе это (сейчас). И все может быть довольнохорошо.

Что же делать? Просто искать знакомство и встречаться с теми, кто мненравится. Кто не нравится – тоже можно, но только встречаться. Хм... Хм,хм, хм и еще раз – хм! В общем, глупо, конечно; будем смотреть по обстоя�тельствам. Так что я отказываюсь, отказываюсь от своих слов, а то потомскажете еще. Но имею их в виду.

— 170 —

Еще Оксанка*. Я вчера восхищалась (но уже не хотела подражать) ееманере жить и говорить. Она всю свою жизнь (все прошлое и настоящее)держит при себе, владеет им. Накапливает. Воспоминания, мысли, связи,вопросы, настроения. Все при ней. Я же не обращаю на это никакого внима�ния, ничего не беру с собой. Мне кажется, я плыву по реке, а моя жизньобтекает меня и сносится вниз по течению. Назад, без возврата. Или воздух.Неуловимая, исчезающая, как воздух или вода. А на бумаге ее не удержишь.

А ты там�там�там,Где смородина растет...

Все же я хочу купаться в солнечном свете,Хочу жить среди песков, колонн и цветовИ среди мокрого белья и утра. Хочу лишьнавещать тоску.

Сестре Владыкина, Ирине**,в день нашей встречи в поликлинике

Зажглось серебристое небо,И падает розовый снег;Мне жаль этим солнечным утром,Что места для прошлого нет.

Меняется все, и неясно,Как можно кого�то спасти.Оставив вас в том же обличье,Вам всем приказали уйти.

Плохое уходит из памяти,Хорошее рвется на свет.Но жизнь все решает по�своему:В ней места для лучшего нет.

Но ведь и ты, Камю, постоянно совершаешь скачки. Ты требуешь неж�ности, логики, но именно твои рассуждения, прежде всего, нелогичны.Чтобы жить в твоей вселенной, нужно постоянно напрягаться, бороться,навязывать себе мысли, и чувства, и желания, насильно отвергать то, во чтоникто не верит. И это ты называешь истиной? Аминь.

___________________________* Оксана Лаптева – однокласница** Ирина Владыкина – сестра однокласника

— 171 —

18 февраляНу вот... Что осталось от моей страсти? Сейчас – ничем ненарушимый

покой. Что разрушили во мне «Сумерки Богов»? Абсурд, желание, надежду...Почти отняли у меня понятие Бога, хотя я и теперь из известных чувств неотказываюсь от него. О, разве можно так убаюкивающе монотонно писатьо великих вещах? Так, что они начинают казаться пустыми? Так, что леньдаже создавать свое собственное мнение на этот счет, но счет по�прежнемуважный самый. Боже, как ослепителен зов жизни, но он мгновенно смыва�ется серостью дней, тогда как торжественен отчаянный абсурд, его тоскадаже привлекательна, если смотреть из моего холодного равнодушия.

Ну, Ницше... Его я больше не люблю. Конечно, красиво одно его имя –Ницше, я могла бы бесконечно его повторять. Но он не хочет, чтобы егожалели, а полюбить его можно только из восхищенной жалости. К тому же,его слова про руки в перчатках вызывают у меня ощущение какой�то нечи�стоты его самого. Я почему�то думаю, что он был некрасивый, лысый, боль�ной, и это ужасно. К тому же, за исключением некоторых блестящих мест,«Антихристианин» – это же полный бред. Но вот ницшеанское понима�ние христианства уверило меня в Иисусе куда больше всего, ведь это моглобыть только так.

Потом – Фрейд, но я не знаю, оставил ли он у меня какие�то ощущения,по�моему, никаких. Другое дело – Эрих Фромм. Он мне сказал, как должновсе это понимать, но в этом нет чего�то главного: упущены Вопросы. А ониостаются на своих местах: если жизнь – всего лишь проблеск из небытия внебытие, то нужен ли он, каким бы прекрасным он ни был? Теперь, НаташаТуровская, я могу тебе сказать: «Из�за любви к девушке не уничтожишьЗемлю, но только из�за безнадежности». Ага, вот тут�то мы все стоим награни гибели. Где гарантия, что властителей атомных бомб не постигнетабсурд? Ведь это поистине великий соблазн: утащить за собой все челове�чество. Значит, я вырабатываю свой категорический императив: мы не имеемправа причинять зла другим, ибо мы ничего не знаем: Вопросы всегда оста�ются Вопросами. К этому же присоединяется еще и совесть, и наше истин�ное желание – сразу два «за». А какие из этого выводы? Христианство велитрадоваться; философии безразличие безразлично, что делать. Значит, мож�но наслаждаться красотой, любить кого�нибудь, понять и сохранять правона надежду. Ага! На кого надежду? На Бога – и я теперь уже признаю Будду,Магомета, Иисуса и все гуманитарные религии – да, да, тысячу раз да!И понятие Бога как Единого всех существ или Высшего Разума – оно впол�не реально. Или нереально то, что тривиально называют «внутренним ми�ром». Так�так, теперь второе: бессмертие. Мне было стыдно за себя, когдаНицше писал о человеческом притязании на бессмертие, но ведь Камю при�знавал это право и ставил его первоочередным. Да, это правда, во всех отно�шениях! Но можно пользоваться советом Эпикура и жить, загадка изна�чально не разгадается, и мы ничего не сможем изменить. Действительно.

— 172 —

«День как день, ведь решена задача –Все умрем!»

И правда, что понапрасну тратить силы в заведомо невыигрышных си�туациях? Достаточно все свои действия соотносить с фактом «Помни осмерти». Надо научиться не бояться ее. И всегда за тобой остается право нанадежду, как и право на Бога. Потому что мы ничего не знаем, и Вопросывсегда остаются Вопросами. Но как тогда прекрасна жизнь! Неудивитель�но, если от такой философии прекратятся все мыслительные процессы.Кажется, это позитивистская философия? Как я презирала ее еще три дняназад. Но тогда моему лентяйскому созерцанию приходит конец. Конеч�но, я не верю в прогресс, но облегчать людям страдания я должна. Надобыло быть врачом, а теперь надо стать учительницей, а не переливать изпустого в порожнее. Но я не хочу! Наверное, это и есть бунт. И я не буду!Ведь бессмертие человека не зависит от того, творил ли он добро или зло?А тогда какого... Разве недостаточно, что я отрицаю зло, теперь я, оказыва�ется, должна творить добро. Ну уж дудки! Другое дело, если моя совестьскажет мне поступить так, – я поступлю так. Учительницей я не буду, пото�му что меня дети не слушают.

Впрочем, моя жизнь не стоит того, чтобы так переживать из�за ее на�слаждений. Я думаю: никому не может быть стыдно за бесцельно прожи�тые годы. Вообще же я должна быть благодарной Богу, что не родиласьбогатой и мне не надо решать еще и эту проблему. С другой стороны, чембольше радостей я получу от жизни, тем страшнее будет для меня смерть.Сплошная математика! Аж противно! Ведь сказал же Христос: «будьте какдети, будьте как птицы». Разве он призывал к труду? Труд – ошибка, глав�ная ошибка. К тому же люди во мне не нуждаются, и никто не будет про�тив, если я проживу жизнь, как я хочу. Ура, ура, ура ...

Реальность, кажется, в нас не нуждается, и будет очень хорошо, если япросто буду жить в своем мире, любить землю, солнце и своего ребенка.Время от времени будет приходить абсурд, но я лучше вернусь в собствен�ные иллюзии, чем в другие, современные. Они ведь страшные, они ведьглупые, они – как не стоит жить.

Я, конечно, стремлюсь к успокоению, но я задала себе очень важныйвопрос: если я предполагаю что�то, то я должна посвятить свою жизнь слу�жению ему. Ибо между ничто и что�то все�таки выбирают что�то, несмотряна то, что речь идет не об утверждении, а о предположении.

Ага, вот меня уже и тяготит обретенный смысл, вот мне уже и жалкопотерянной свободы. А говорите, что человек обречен на свободу. Здесь,конечно, можно сказать, что это «что�то» – наиболее светлое и прекрасное,естественное и не противоречит моим желаниям, оно и есть искомая сво�бода. Но это до смешного напоминает бесившее меня штамповое рассуж�дение: «что�то такое там, конечно, есть». Я, конечно, знала, что знание и

— 173 —

незнание приводят к одному и тому же. Но грош цена моим мыслям, еслиих хватило только на 3 дня! Если всего 3 дня стремление к истине делаломеня, как Бога, свободной, а потом незнание истины сделало меня рабой.Опять вернуться к тому, что я называю бессмыслицей, но что единственнореально и ценно, вот он, абсурд! Ведь это я призвала его. Нет, вернуться кприроде, уехать от овощных магазинов и «Радуги» на юг, к солнцу, вот чегоя хочу! «Печаль моя светла»; и мои раздумья: да будут они светлы! Красотамне покажет яснее всего, что только можно жалеть. И когда я пойму, что этовсе равно, что мир совершенен, потому что мы не нужны друг другу. Чтотолько будет тогда?

Смысл в том, что я хочу спросить:что такое смерть?

Они пытаются объяснить всемногообразие мира одним образом.А. Камю. «Миф о Сизифе»

Такого обмана не может быть,Не может быть такого обмана!Скажите мне, что такое жизнь?Я буду спрашивать всех упрямо.

Я все обойду уголки Земли,Я все прочитаю на свете книги, –Не знают люди, что значит жизнь,И я ничего изменить не в силе.

Ученый мне скажет, смеясь: «Посмотри!Мы все состоим из плоти и крови,Живые клетки лежат в основе,Их жизнь в основе тебя лежит!»

Но я не отстану, пока не узнаюДоподлинно точно, что значат они.И мы начинаем сходить по ступеням,Все ниже и ниже спускаемся мы.

Аминокислоты, белки, углеводы,Молекулы, атомы, электроны ...Да, да, электроны! Вот, вот, электроны!Предел всех делений созданий природы.

— 174 —

– Как! – восклицаю я возмущенно, –но значит, и дерево – электроны?– Да.– Но мы проходили по физике,что и стул состоит из электронов!– Ну да.– Так чем же они отличаются?!– Количество в атоме, скорость движенья,орбиты и уровни, фактор смещенья...– И это все?– Да.– Как! – восклицаю еще возмущенней, –значит, тогда все наши чувства:любовь и вражда, и подвиги дружбы,и тишина, и солнце в лесу, и степные просторы,и наша при этом безграничная радость,и наши страданья, страданья – все электроны?!– Да, да.– Значит, и Вы – электроны?– Хм, да!– Так что же я тогда с вами разговариваю?– ?– Ну, какой мне интересразговаривать с электронами?– Хм.– А, может, мне убить Вас, подумаешь:электроны изменят свое направление.

Тут уж он рассердился не на шутку,и я замолчала и ушла, но по дороге говорила:– Такого обмана не может быть,Не может быть такого обмана!Не знают люди, что значит жизнь,И что мне мешает сказать упрямо:

Эти вечерние города,Они – города лишь в моем сознании,Но это и есть пресвятая тайна,Ее разгадать не хочу никогда.

И еще: я не позволю поганой поэтессе оскорблять наш мир, говоря, чтоон ужасный или, там, противный. Он – прекрасный, прекраснее его нетничего на свете, все ужасное создали люди.

— 175 —

Опять мне печально, опять безгранично жалко себя и других. Чем быловызвано то отупение? Я посмотрю немного на мир такими глазами.

7 мартаЯ смотрела в окно сквозь решетку.Это было серое небо.И ветки качались на ветру.Я думала: почему так все тихо,Так бесшумно?Я смотрела на зеленую стенуИ на темные ветки.Я думала, почему так все сухо,Так безразлично мне?Это было похоже на осень.А ведь это был март.Я думала, почему мне не хочетсяВыбежать к ветру, спросить у него об этом,Крикнуть ему о жизни,Почему... хочется уже!

15 мартаЭтот ничем ненарушимый покой – было просто безразличие пустоты:

я его еще не знала тогда. Но теперь знаю, и еще много других чувств; онименяются каждый день, три раза на день: счастье, любовь, солнечная кра�сота мира, страх, тоска, ну и это пустое безразличие. Причем безразличиевсегда после счастья – как закон. И все�таки, как я жила в прошлом? –всегда одинаково, всегда хорошо, и только изредка – безграничная тоска.Но сегодня опять тоска, после этого фильма. Мне страшно его одиноче�ство (человека�мухи). Нет, мир не только прекрасен: откуда такие страда�ния, такой страх, такая печаль, тоска? Я боюсь именно смерти от какой�нибудь страшной болезни: рака там. Не хочу разложиться заживо. И даженет лекарств, чтобы мгновенно и без боли.

Но, впрочем, надо быть выше этого. Разум дан человеку, чтобы он небоялся смерти: самоубийцы следуют инстинкту (самосохранения на буду�щее), а мы должны быть выше этого животного страха. Господи, прости исохрани! Но я хочу найти тебя: веришь ли Ты мне именно сейчас?

Еще очень интересно, что все мои настроения связаны с Ницше. Еслимне радостно, значит, я его люблю; я уже ни о чем не думаю тогда, а толькос биением сердца повторяю его стихи и наслаждаюсь миром.

Если стало пусто, значит Ницше мне безразличен. Именно безразли�чен (ненавидеть я не могу – за что?), т.е. и я считаю все его учения глупыми

— 176 —

и ложными. Тогда�то я и рефлексирую активно. Только в тоске, пожалуй,нет Ницше. Но тоска приходит редко, а обычно так: пустота�любовь�пус�тота�любовь.

Я почти чувствую истину. Или успокоение. Но Ницше – не в учении.Ах, можно ли полюбить за чудную красоту двух слов: «эти» и «всякое»:полюбить так, что после Ницше даже Ницше кажется мне достаточно кра�сивым. И что уж говорить, что если я пишу и говорю, то только так. Этонепроизвольно.

Но, вообще, странно, что со мной происходит. Я плохо слежу за собой,на внешность – почти наплевать. Я читаю о таких отвлеченных вещах, чтодругой бы просто повесился. Мне это почти интересно. Я больше не хочуучиться: учеба как ценность (раньше – как главная ценность) теперь смеш�на мне и вызывает раздражение. Да, я забыла, оказывается – и глубже всего– я тщеславна. Прежний отказ от тщеславия был лишь видимым: просто таслава была недостаточна для меня. Чувствуете, какая я нервная? Но внеш�не я спокойная и милая. А когда приходит пустота, мне совсем ничего нехочется: вот так. Но я ведь всегда смогу вернуться в обыденность, в DasMan, правда? Скоро, скоро я успокоюсь: на голос печальный и тихий...Я стану красивой. Душу можно понять только через чувства, это ведь так?«Блистающий мир». Я хочу полюбить кого�то.

Тише, тише, если можешь, дуй, вей,Ветер северных морей, рей.Звезды с неба околдуй, дуй...Пастух гони стада...Такой прозрачной глубины не видел никогда...Оставь надежды навсегда...Да!

... что жить и умереть стоит только ради «всех», что «все» – залог бессмер�тия? Значит, вы очень хорошо устроились. Вам тепло и уютно в этом абсурд�ном, мертвом, саморазрушающемся мире. Мало того, что у вас есть воля ксмерти, у вас еще есть воля к всеобщей смерти (по принципу «ни себе, нилюдям» – нет, грубо), это и доставляет вам силы жить. Так я рассуждала, носама не торопилась это признавать: пусть это будет чужая мораль и пусть онаснимет с меня всякую ответственность. То, что признали все, то, что должная понять... Поэтому так возбуждающе, как гром, звучали для меня эти стихи:

Вспомним гордо и прямо погибших в борьбе.Есть великое право:забыть о себе!Есть высокое право:

— 177 —

пожелать и посметь!..Стала Вечною СлавойМгновенная смерть!

И не было гордости вышеИ не было доблести выше –Ведь кромежелания выжить,есть ещемужествожить!

Традиционная схема: механические «всеобщие» ценности – полноеотрицание ценностей – «осознанные всеобщие ценности», – совсем неустраивает меня! Вовсе мне не нужно это возвращение в Das Man. Я хочужить на границе и пока не ненавижу эту свободу.

Это было упреком мне и моему любимому (о, как приятно писать та�кое!). Но потом я поняла: мы не виноваты, мы тоже на их стороне. Точнее, яи он, мне вообще плевать на идеи Ницше, они мне безразличны. Я ловлюсладкую музыку его жизни. Еще раз повторю: Ницше в идеях. Но сначалаэтот гром заглушал его стихи. И тогда я молилась: «Господи, помоги мневернуться в мое личное из того всеобщего мира, Ницше, о Ницше! Они раз�лучают нас с тобой!» Интересно, похоже ли это на идею «фикс». Наверное,да. Хм, хороший объект для любви: уже мертвый, уже... И все восхищение,вся нежность и, может быть, чисто женские чувства. Меня, исповедующую«пошлый материализм», вовсе не пугает такая «физиология». Но нет, не надотак говорить. Но стоит мне только подумать, что он не достоин моей любви,также как и я его... О Боже, это же безумие! Когда�нибудь, увидев его портрет,я покончу жизнь самоубийством, если у меня такая реакция на малейшееотчуждение. Это вампиризм, если связаны наши души... Я бы с удоволь�ствием полюбила кого�нибудь другого, и выбор большой: Пушкин, Лер�монтов, Блок, Юрский, Леонтьев. Плевать мне на них: это невозможно.

Правда, сегодня ночью я призывала Освальда Шпенглера объяснитьмне загадки этих древних культур. Я его звала потому, что он более мягкий,более золотистый и сумрачный, более умный и нежный, конечно. Но в немнет этой страсти (тоскующей страсти).

Да! Я совсем забыла! Я поняла, что значит «как я завидовал волнам!»Афоризм Ницше: «Если бы мне пришлось построить дом, то я, как этоделали греки, выстроил бы его на берегу моря: мне бы хотелось немногопосекретничать с этим прекрасным чудовищем». Я – хотела бы быть с мо�рем. Но не чтобы ложиться к ногам (фу!), а чтобы секретничать, секретни�

— 178 —

чать и еще раз секретничать! Нет, мне неприятна физиология, я совсем нетак выразилась: с точки зрения «пошлого материализма» это неудивитель�но и совсем не пугает меня. Нечто еще: недавно (не слишком ли поздно?)я вдруг поняла, что материальные блага совсем не важны для меня и путе�шествия – вовсе не самое главное. Я уже забыла, что делает жизнь миловид�ной? Кажется, джаз, ванны, коктейли и поэзия. Но я слишком серьезностала относиться к жизни, и меня совсем не удовлетворит это все. Я будусчастливой скорее в грязи, но со своими мыслями и своим миром. Пожа�луй, мне нужны еще природа и книги, и любовь, но здесь и сейчас этого итак слишком много для моего восприятия, зачем еще мне куда�то ехать?И уж совсем не имеют деньги к этому отношения.

Точнее, грязь не помешает мне. Я ищу Красоты, а не миловидности, ноКрасоты не существует, есть только любовь. Боже, как был прав Коркешко*,а я – дура: я силе любви противопоставляла миловидность! Сейчас весна.Кто поздравит меня? Вот сейчас, сейчас я должна выйти навстречу жизни.Должна? Я никому ничего...

22 марта

Освальд Шпенглер. Закат ЕвропыПриписывать отвлеченному пространству какую�либо одну структуру,

к тому же выведенную по привычке из зрительной картины, – значит при�держиваться статуарной, а не контрапунктической тенденции; нас удов�летворит только изменчивая множественность друг друга исключающихпространств.

Там метались лиловые тени,Ярко�белые вспышки огня,В этой книге свечение ночиНе мешало сиянию дня.

Эти мягкие клавиши былиДля меня и, наверно, во мне.Кто�то больно, легко и мгновенноНажимал их во всей глубине.Кто�то их нажимал до предела:Звук рождался и гас в глубине.

И поэтому первое счастьеМоментально сменялось вторым.И «довольно!», и «больно» сливалосьВ благодарность к уже неживым.

___________________________* В.Г. Коркешко – преподаватель философии в ОГМА, друг семьи

— 179 —

Это уже слишком. У меня больше нет сил, и я не хочу сражаться. Мневовсе не нравится, когда дождливый и болезненный, рассудочно�безум�ный, бледный мир Достоевского переносят на солнечно�чувственный ниц�шеанский мир. Если это так... то у меня просто опускаются руки. Я не могувсе время проходить одни и те же ступени, в конечном итоге, у меня простоесть право не хотеть этого. По правде говоря, чем, как ни символом был дляменя Ницше, и почему бы мне не отказаться от него? Отказаться от фило�софии и от живого человека, оставить себе во владение только стихи и стиль?Возможно, я умру от этого: какая�то часть меня точно умрет. Но у меня ужеесть Шпенглер, его глубокая тайна, я чувствую ее истинность и мне никог�да не будет стыдно за него. В сущности, стиль Шпенглера – ницшеанскийстиль, только без ницшеанской петушиной гордости. Может быть, еслирассуждать по Шпенглеру, мы, русские, не ставим так высоко Достоевско�го, как европейцы, потому что наша культура в расцвете, и рассудочность ипроблематичность жизни умирающего Запада непонятна и чужда ей? Вотэто по�настоящему хорошая мысль. Еще одна, несомненно, чужая мысль,о которой я когда�нибудь узнаю: Шпенглер ошибся адресом: не Пруссия, аАмерика – западный Рим. Ведь и Рим созрел не где�то на Балканскомполуострове, в недрах греческой культуры, а там, в Италии, за морями. А тобы это было просто перерождение Афин.

………………………………………………….

У меня в запасе целая армия доводов в защиту Ницше, но я не восполь�зуюсь ей. Постараюсь уйти, но все равно останется боль, а вместе с ней илюбовь. Воспитаннейший юноша с неизлечимой болезнью желудка и глаз...Ничего невозможно выразить словами!

На горе будут – излишне долго –Мужи и жены на свет рождаться.Но мы, мы оба – пребудем вместе,Я и Сигурд.

Все�таки закон действует: не день, а вечная борьба (вечная тоска). Что,что я имею против вечной тоски? Лишь бы не было равнодушия.

Свои аффекты надо оставлять при себе или для более сильного. Зачемпугать бедную девочку и бабушку?

Эта статья – лучшая, самая глубокая. Тогда этот Свасьян* дал мне светнадежды, теперь – свет понимания. Это все, что мне нужно. Все, что мненужно – это только... Какое незнание, какое непонимание себя, сколькожутких противоречий! Это и есть любовь?

___________________________* К.А. Свасьян – современный отечественный философ

— 180 —

2? мартаТак о чем же мне писать сначала: о «Заратустре» или о сущности жиз�

ни? Лучше о втором. Так вот: этот вид религии исповедовали Ницше (сад,где философ узнавал бы себя в камнях и деревьях) и Голсуорси, а когдаумрешь, как «старик», ляжешь на покой под дикой яблоней – что же, этотолько минутный отдых Начала в твоем затихшем теле. Нет, даже не от�дых – это опять движение в таинственном ритме, который зовется жиз�нью. Но я спрашиваю: разве? Не налицо ли здесь подмена понятий: сущ�ность и структура – это вовсе не одно и то же. И как можно примирить их?Моя логика и мое воображение восстают против этой поэтической грезы:что «можно примирить их». Нет, они не терпят друг друга, между ниминадо выбирать. И увековечить структуру можно, только убив сущность:если предположить, что в основе всего живого лежит мертвое, если трак�товать дух как нейрофизические процессы – и только. Тогда, конечно,никакой смерти нет, и жизнь – обман. Это и есть «пошлый материализм»:я всегда его немножко исповедую: он комфортен, это да. Но это призрач�ная власть над вещами и жизнью; она, как говорит Шпенглер, убиваетжизнь, и вот нам приходится теперь жить в мертвом мире. К тому же, этоне есть последняя достоверность «про запас», и эта истина может ока�заться обманом. Можно выбрать и сущность: известно, как ее зовут: Бог.Мы ищем Бога, оставляя «пошлый материализм» про запас, и уверены,что играем в беспроигрышную лотерею. Воистину, хорошо устроился каж�дый, кто поступил так. Но честность и гордость будут смеяться: «зачемлишать себя духа или обманываться несбыточными надеждами?» Сме�ясь, они укажут третий путь, и тут�то стоит посмотреть, у кого хватитсилы принять этот лучший из вариантов. Умирающая сущность, прехо�дящий (не вечный) дух называется третий вариант. Не только страх смер�ти можем преодолеть мы, но и многое другое: отчего же здесь останавли�ваемся мы? И я останавливаюсь и говорю себе: «И правда, познание естьвласть над смертью и вещами, легко ли отказаться от этой власти радижизни? – нет, нелегко! » – и я не отказываюсь. Но мудрость, но смелость,но счастье – только в этом отказе: только в этом стремлении: «полюбитьи умереть!».

Еще я хотела возмутиться своим временем. О, это ужас! Одни слова:«постиндустриальное и информационное общество» – чего стоят толькоэти слова! И правда, ужасно странно, я многое могу понять, но это дляменя непостижимо. Я уж молчу про людей, которые, как сказал Ницше,гордятся тем, что они неверующие и неуверенны, но у самих нет простосил и возможностей поверить, не то чтобы отвергнуть веру! Скучающие ипресыщенные, они стремятся к теплу и уюту и не знают ничего лучшего;даже на то, чтобы испугаться смерти не хватает духа у них, поэтому они ине говорят о «высоких материях». И верующие представляют из себя жал�кую картину всего лишь только страха. А те, кто не знают, верят они или

— 181 —

нет, стремятся скорее забыться: неудивительно, что возрос и интерес ктеатру и живописи; но поздно, слишком поздно, и теперь уже ничегонельзя изменить. Это безысходность, но есть еще и безумие, старое безу�мие Запада: карьера, деньги – и самоутверждение называется оно. И прав�да, что может быть абсурднее этого? Но что такое спрос на интеллектуа�лов, на личное творчество и инициативу? Это уже не творчество, это нечтовыродившееся, и теперь оно зовется компьютером. Люди всегда боятсянового: я чувствую какую�то жуткую угрозу в нем. Наука дана нам, чтобывластвовать над вещами, но здесь компьютер властвует над нами, и в чем жезаключается самообман? Нам кажется, что мы управляем им, но сами мыпопадаем в его мир и растворяемся в нем: неужели вы не чувствуете, какего власть и его представление о мире распространяются теперь и на нас?Разум наш превращается в некое подобие счетно�вычислительной маши�ны, впрочем, это есть техническое мышление, так, может быть, было все�гда. Но вот самозабвение не такой уж незначительный признак: что можетбыть опаснее утраты собственного «Я» и чувства мира, в котором живет «Я»и взгляда «Я» на себя со стороны?

Ах! Разве я хочу осуждать? Разве я не знаю, что это уже истрепаннаяпроблема? Я знаю, но глубокая ложь моего учебника вынудила меня писатьэто «Все хорошо!». Но может ли быть так? И хочу ли я этого?

Я часто думала, кто бы добровольно выбрал мое время? Тот, кто стре�мится к смерти, ибо бессмыслие и саморазрушение – лучшая услада длянего. Но я не знаю, стремлюсь ли я к жизни или смерти. Но иногда мне такхочется, чтобы этот мир имел смысл (и цель, и будущее), наверное, поэто�му я еще верю в этот смысл, и в такие минуты я негодую на судьбу. Ноиногда мне хочется послать всех к..., и увидеть разрушение собственнымиглазами. Но разве я не люблю землю? Нет, я люблю ее и никогда не станубогохульствовать и не предам смысл земли и красоту ее. Но разве я и нелюблю людей сейчас больше земли? Бог свидетель: я ненавижу то же, что ивсе (они): обыденность и толпу. От этого я бегу, только это вызывает у меняотвращение.

И еще я подумала, что мы могли бы быть вполне счастливыми (счаст�ливее всех других). Если история и была нужна когда�нибудь, то только внаше время: она являет нам ценности, от которых мы свободны отныне.Прогресс и равенство (имущественное) – не ценности более: их практи�ческие следствия обжалованию не подлежат. Но это значит освобожде�ние от труда и от нудной борьбы. К тому же все жемчужины прошлоголежат у наших ног. А также весь прошлый опыт и поражения (Ницше):отныне мы вправе не поступать так. А также – границы науки (далее – ужене нужно нам?). А также – надежду на Бога (как грубо еще слова обманыва�ют нас: это слово (Бог) скрывает в своем смысле только «кумир» и «идол»,что бы было, если бы его заменить на «Дух»?). Так почему бы нам не бытьсчастливыми, а?

— 182 —

Теперь «Заратустра» (обрывки и воспоминания).

Эта оранжевая книга – как обещание.Эта черная книга – как поражение.

Отчего же нам обязательно предполагать Бога как ставшее, а не какстановление (как образ, который стремится к завершению)? И отчего жетогда не рассматривать смерть как завершение этого образа? Продолжениев ином становлении? Переход в другие формы материи и духа (при условиивсей иллюзорности материального мира). Отчего, действительно, не отож�дествлять себя и Бога в образе, причем путями, далекими от познания(знания). Не на веру, но хотя бы на предположение мы ведь имеем право?

Все.

Перефразируя Ницше, одно дело – Ницше, другое дело – портретНицше, и третье – «Заратустра». Между ними не вращается колесо при�чинности.

Ницше – это стиль (музыка), слова «эти» и «всякое», стихи и переводименно Свасьяна. Ах, не являются ли вообще эти стихи – стихами Свасья�на: такое подозрение закралось у меня.

Ницше – это образ и жизнь на мой лад – «... сохранился эпизод ободной дурной выходке Вагнера в адрес своего молодого друга». «Что жесказал мой брат?» – спросила я робко. «Он не сказал ни слова, – ответилВагнер, – он покраснел и удивленно посмотрел на меня со скромным дос�тоинством». «Бог ты мой, Ницше, – воскликнул однажды Эрвин Роде вовремя совместного чтения Штифтера, – как похожи на тебя эти юноши!Они ничем не отличаются от тебя, им не достает лишь гениальности!»

Ницше – это моя любовь.Портрет Ницше – это меньше, чем я опасалась, и намного меньше, чем

я ждала. Это – безусловно, отчуждение.«Заратустра» же – это только книга, только мысль для меня, я даже не

чувствую музыки, я вижу не Ницше, а Заратустру, только и всего.«Заратустра» вполне могла бы стать новым Евангелием, но я не вполне

понимаю его.После «Заратустры» не надо было бы уже ничего писать. Это вполне

достаточно для тех, кто должен услышать. Все дальнейшее – снисхожде�ние к толпе. Все дальнейшее – забота о толпе (нечто наподобие идеальногогосударства для всех). Я утверждаю (я думаю, я предполагаю, я надеюсь?),что именно в этом причина замены воли к творчеству на «волю к власти» и«сверхчеловека » – на «белокурую бестию» (чаемый синтез обоих божествтранспарировал псевдоэстетическим подвохом «белокурой бестии», «бес�смертно здорового» – e tutto pesto – Чезаре Борджиа). Это была его жертва.

— 183 —

Иначе зачем все это? Зачем «сверхчеловеку», к которому ведут радуги имосты, который есть идеал в друге и в себе, насиловать и убивать и возвра�щаться довольным с охоты? К добродетели призывал Заратустра свободных.

Я вполне принимаю «сверхчеловека». Но покажите мне его! Он – миф.И все грядущие возможности – жестокая ошибка. Его образ – чертовскийтуман и дым из сказки. Но, должно быть, он – единственный выход изнигилизма, особенно для тех, кто желает говорить по�иному. Да! Он – един�ственный выход. Но я называю его ошибкой будущего и тем самым утверж�даю настоящее. Найди, Заратустра, смысл земли в настоящем, ведь противлжи, обмана и глупых надежд восстал ты!

«Заратустра» прекрасно поддается дешифровке. За исключением неко�торых моментов, «Заратустра» – самое глубокое и наиболее полное толко�вание христианства, христианства честного до конца, без возмездия и воз�награждения. «Заратустра» – песнь и религия любви. Здесь я вижу уже ко�нечную добродетель, ответ, искомую цель («Да», «Нет», прямая линия – цель).О, Фридрих Ницше, если бы тебе остановиться на этом и здесь! К чему всеостальное: не есть ли это разъяснение для глупых, которым и не должноничего знать? Вся «Генеалогия морали» уместилась бы в страницу «Зарату�стры», и лучше было бы так. К чему такая война морали; ведь не на нейзациклен мир. Кто вообще думает о ней, и на что разрушать ее? Ты хотелспасти жизнь, Фридрих Ницше! Но верил ли ты, что это возможно?

«Останься!» или «Уходи!». И о любви не знаю я, что говорить; она бле�стит и тонет в презрении и забвении. И мир нашептывает мне в ухо и со�блазняет меня: «Смотри, я бессмыслен!». И мои учебники вкрадчиво сме�ются мне вслед: «Прогресс? Ха! Наука? Ха! Справедливость? А�ха�ха!». Оттяжкого долга освобождают они меня, и вот стою я налегке и не хочу груза,но чего же я хочу? Разве я скучаю? Или не знаю, что надо мне? О, не моявина, что во мне нет образа мира, и потому я жду и жажду его извне; всевещи хотела бы я поднести к себе. Но в этом не моя вина. Я даже не знаю,ищу ли я. Но если ищу, то все равно знаю: только одна надежда есть у меня:моя надежда. И одна у меня уже есть. И «Заратустра » есть то, что я должнапреодолеть и что я уже преодолела в себе. И что «Заратустра»! Я все�такистрастно хочу убежать от обыденности. Но что останется мне? Пустыми ихолодными обломками лежит мир, и кругом – пустота. И я брожу междуобломков. Но что�то греет меня! Ах, это рождается чувство: надежда илилюбовь; оно вырастает, оно захлебывается в себе, оно требует мгновенияили смерти! Нет, Вечности не требует оно. И это есть «стрелы желаниядругого берега»...

Писать о «Заратустре» по ходу чтения.

— 184 —

Воспоминания после «Заратустры»

I. Ночной разговор

Где раньше жила – не знаю,И что делала я – не знаю.Но вплелись в мои мысли сомненья – звенья –И предстал предо мною Страх.Страх открыл мне путь к вершине:– Стоит, право, увидеть картину мира –И Земля предложила учтивоМне укрыться в ее песках.

Это было глубокой ночью,Злые ветры носились мимоИ пески вдруг остыли мгновенно – мигом,И смеялись звезды с небес:– О, ты хочешь нашего права:Видеть это Небо и Землю,Видеть это море и ветры, звезды –Бесконечное множество лет?!

Но смеялись они – недолгоИ вздыхали они – недолго;Прилетело Мгновенье, и стихла – смолкла –Бесконечная звездная высь.Ты убило, Мгновенье, звуки,Тишина умертвила звуки.Тишина? – Нет, я знаю: то Ужас – Тихий –Прилетел у меня спросить.

От Мгновенья родились мгновенья – звенья –И сплели надо мною кольцо – мгновенье.Ледяною горою встал Ужас – купол...Они все хотели одно.«Выбирай!» – шевельнувшись, Земля сказала,«Выбирай!» – шевельнувшись, вздохнуло море.Но я тихо ответила эхом – вздохом:– Выбирать? Из чего и что?

«Ты же знаешь!» – сверкнули звезды – мигнули,«Ты же знаешь!» – подули ветры – пропели,«Ты же знаешь! – шепнуло море – вздохнуло, –

— 185 —

Что такое холод и страх?Что такое эта дорогаВ Никуда, где теряют Бога,В Никуда, где нет больше надежды – веры,И где стерты пути назад».

«На вершину, вершину! – пропел мне ветер, –Стоит, право, увидеть картины эти».Но Земля предложила учтиво – сноваМне укрыться в ее песках.– Но они уже остыли! – я ей сказала.– Как? – спросила Земля. – Разве ты не знала:«Я их грею забвеньем и солнцем – тенью,Я пески согреваю в снах».

– Но сейчас я замерзла, – я им шептала, –Обещаний же ваших – теперь – мне мало,И уже не забудусь я в сказках этих.Никогда не забудусь в снах.Ледяной и холодный, жестокий ветер!Я навечно одна? О, жестокий ветер,Может, кто мне поможет еще на свете?Нет? За что? Почему? Оставь!

II. Пари

– Слушай же! Я,Я выбираю Дорогу, Земля!

Но послушай, Земля!Разве лжи я служу?Я не лжи и надежды,Я правды хочу.То же хочет мой Бог.И ты знаешь, Земля? –Верю я, что мы встретимся:Он, Ты и Я.

И сказала Земля:– Так не шутят с богами,Но мы любим, когдаВы смеетесь над нами.

— 186 —

Но теперь слушай ты!Чтобы петь и летать,Нужно прежде – ты знаешь ли –Легкою стать.

Но твой дух, посмотри же,Он полон песка;Столько много надеждНе отпустит тебя.

Чтобы знать, ты от веры отречься должна.Ну, так что ж? Отвечаешь ты «Нет!» или «Да!»?

– Да ...

III. Отказ

Все вокруг – пустота...Вышина, глубина? –Ты смеялась так сладкоНадо мною, Земля.Но теперь я смеюсь,Над тобой хохочу!Кто же прав был из нас?Отвечай же, я жду!

Ты молчишь? Ну, конечно,Потому что, Земля,Ты же знаешь, что тыБезгранично моя.Небо, море и звезды!Послушайте, вы! –Вы слыхали, что вы –Лишь виденья мои?

Ваша Вечность – Ничто,Если Вечность – одна,Но и я – только сонСреди яркого дня.Ах, песок моей верыНезаметно пропал.Хотя Вечность мне каждыйОсел предлагал.

— 187 —

Не люблю я ученых!Они верят, что мы,Мы с тобою, Земля,Совершенно равны.Перед кем: перед Богом?У них бог – электрон.Вкруг ядра непрестанноВращается он.

Значит, мы – электроны,Вращаемся мы,И живые, и мертвыеСтали равны.Жизнь – научный и сложныйБесконечный обман.Право, многое, многоеКажется нам.

Они жизнь умертвилиИ кричат мне вослед:– Ты искала бессмертия?Но ведь смерти�то нет! –Как все ясно и просто!Что за чудная даль!Эти новые богиПосильнее, чем встарь.

И тоску успокоив,И надежду любя,Два пути эти в ВечностьМанили меня:– И, послушай, не стоитРазделять даже нас,Можешь взять ты любогоИз нас про запас!

Что же мне так тоскливо?И кругом – пустота?И бессмертие большеНе волнует меня.Даже нет, не хочу я!Его не хочу!Этим чудным мгновеньемЯ к смерти лечу!

— 188 —

Ибо правда в одном,Ибо правда одна:Сила выдержать ВечностьНам с тобой не дана.Вы представьте сначалаЧереду вечных дней.А потом уж, пожалуйста,Рассуждайте о ней.

Если жизнь – это тяжесть,Если жизнь – это груз,Как стерпеть неизбывнуюВечности грусть?Дней безумно похожих,Уходящих в Ничто?Кто хотел бы такого?О, наверно, никто!

Жизнь дана на страданьеИ на счастье дана!Жизнь прекрасна,Поскольку мгновенна она.

Поучитесь�ка холодуУ сияющих звезд!Жизнь да будет сильнее,Чем Вечности зов!И тебя не предам я,Ты слышишь, Земля? –За какие�то вечные«Где�то там» города!

И не будешь ты такжеЭлектронов скопленьем!Называйте иначеВечной Жизни движенье!Ах, люблю я тебя!Разве мало даешь ты,Чтобы выдержать больНаступающей ночи?

Чтобы выдержать счастьеОдного лишь стремленья

— 189 —

Слишком много, пожалуй,Мы имеем Мгновений!Слишком много мгновений,Чтобы выпить тебя,Ты без цели и смысла,Ты – игра и тоска!

Последняя и самая главная. Прощание

В пустоте все случиться может,Там рождаются разные мысли,До чего удивительно разные!И растут, и растут, и растут...И множатся, множатся, множатсяБез конца, без конца, без конца...Но сама пустота – безразличиеИ спокойствие серого дня.Там призраки могут встречаться,Дуют ветры с песками частоИ поют о надежде жалобно......Там я повстречала тебя.

...И с тех пор я была не одна,Но ты странный был утешитель:Кто кого утешал скорее?Уж не я ли тебя? Не я...Но мы вместе с тобой утешались,Не делили мы боль пополам,Но однако же было с намиМоре слез и море страданий.Но тот звук – самый легкий в мире,Самый долгий и самый печальный.Уж не был ли он ненарокомПоследним, прощальным?Прощальным?

* * *

О, скажи, Заратустра, что случилось вчера?Кто сказал, что мне с Ницше расстаться пора?

* * *

Ах, к чему так шептаться? ЗачемСекретничать только с жизнью

— 190 —

И Вечность с собою звать?Я раньше, представьте, тожеПро море и звезды пела.Но что мне теперь до моря?На что мне оно теперь?

Я страх победить сумела,Теперь же нам нужно расстаться.Презренье и злобу друг к другуЗачем нам с собой носить?Понять не могу я многое.А ты вот все понял, наверное,Тебе даже весело было:Попробовать нужно все.

О черт! Не права я, знаю.Но как же иначе с тобою?Кругом – лишь ловушки и ямы,Еще лабиринтов нить.Круги эти вечные, долгиеРасходятся и исчезают...И если нам не расстаться,То как же тогда мне жить?

Ты думаешь, это можноТак вот сказать – и все?Ты думаешь, я забудуУколы и сладкий яд?Забуду тоску и нежностьИ солнечных снов разлив?Но ты с «Заратустрой» прощался,Прощался со мною, прощался,Ты мне намекнул стыдливо,Что нам пора уходить.

Счастье – это когда не работает магнитофон.

И зарею,и водою,

и вечернюю звездоюЗаклинаю,Заклинаю,

— 191 —

На коленяхУмоляю – не пиши, прошу, не надо,Говорить о том не надо,Сочинять о том не надо – лучше, право, помолчать.И бывает ли на светеЧто�то хуже, чем стихи?Сверлят мысли рифмы эти,Выжигают изнутри

всё, всё, всё...Только мне совсем не ясноДля чего все это нужно, для кого?Для себя это не нужно,Это нужно для других.Только вот, признайся честно,Ты не думаешь о них – о других...

И нисколько их не любишь,И нисколько их не жаль, умом заклинай.

Что другим – звук пустой.Мир замкнулся сам собой – над тобой.

Если некому принять,То зачем отдавать?Правда, много, много легчеПринимать, чем отдавать.Жизнь – блаженное наследство!Жизнь – не мука и не ад!Как заря, как талый снегТо мгновенной жизни бег!Муза нас не целовала,Вечность клятв нам не давала,Ложных слов не обещала,Но ты этому не рада?

Почему же, отчего?Оттого...

У гордыни и тщеславияВечных мучеников многоГений лишь всего один.

Ночь. Это состояние – наиболее интересное, ибо оно неизменно ведеткуда�то, не так ли?

(Неудовлетворение от несоответствия).Программа по предотвращению наиболее опасного вируса – тщесла�

вия, проявляющегося в форме стихоплетства.

— 192 —

Указание: читать 2 раза в день: утром и вечером.1. Представь, сколько стихов, романсов, повестей и проч. имеется на

данный момент в России только на русском языке! Там написано красиво иобо всем.

2. Представь жизнь поэта: ожидания, муки, неудовлетворенность.«Не понравилось» – забвение, унижение; «понравилось» – обманутыеожидания, старость.

3. Для поэта у тебя нет главных качеств: фантазии и музыкальности.4. Ты хочешь жить или не жить! Да тебе самой стало смешно! Какая

глупость! Это было просто затмение!Рекомендации: думать надо о смысле жизни, утешаться Шпенглером,

писать сочинения; неправда, что мы ничего не знаем: многое я уже поняла,и так глядишь – глядишь – глядишь.

4 апреляУтро. Когда я бываю красивая, мне хочется, чтобы мной любовались и

хочется кому�нибудь подарить себя. Так было и сегодня. Я строила глазкивсем и Греку тоже, когда увидела его. Я же его не помню уже сейчас и почтио нем не думаю; значит, меня привлекала только внешность. Но какая вне�шность! И у него был интерес ко мне, и еще я ругала себя.

День. Сквозь обиду и разочарование мне все время хотелось сказать по�французски: «Это – жизнь...» или «Это жизнь». Но не «se la vie» – ведь это«такова жизнь» – это некое смирение и фатализм, при котором жизнь на�ходится как бы сверху, давит и подчиняет тебя. А «Это – жизнь» – сам факти удивление и наблюдение со стороны. Что, оказывается, все это мелкоетщеславие и гордость, и самолюбование, и самоутверждение по�прежнемуимеют для меня определяющее значение, несмотря на то, что теперь будутказаться мне священными (издалека?). Но надо учиться грустить.

Вечер. Вот какими разными могут быть дни (и части дня) и какими,однако же, похожими! Музыка, и сумерки, и зашторенные окна – это ещене все: надо учиться не только самой отражаться в другом, но и приниматьотражение. И чувствовать близость и желание сделать как надо: не больноне только для себя, но и для другого. Но самое главное: не делать лишнихдвижений и не говорить лишних слов. Почему�то в музыке и литературе мыпрекрасно чувствуем гармонию и с завидным отвращением отторгаем вселишнее, но в жизни... Ненужное в нашей жизни составляет 90%, а я быхотела, чтобы его не было вовсе! А если бы и было, то только вынужденное!

Но мы живем среди потоков свободного ненужного, сами создаем ипринимаем его, а потом удивляемся, откуда берется эта сухость и пустота.

Ночь. Что есть компенсация и наше право, а также наша месть счастли�вым временам, в которых нам не повезло родиться? Прошлым временам?За то, что мы живем в неком чудовищном мире, уродливом, во�первых, и не

— 193 —

способном создавать, во�вторых? За то, что сами не можем создавать и,может быть, уже разучились любить? И я считаю, что это свобода. Свободаот цели (прогресс и равенство – исторический опыт и доказательство жиз�ни), а также от обычаев. О, это величайшая роскошь – послать к черту всеэти предрассудки и делать все, как тебе хочется. Не знаю, что там писалМакс Вебер, но я только тогда живу, когда я не машина и отбрасываю «при�нятые» пути, и создаю себе новые в форме игры. Мир вокруг меня в радиусе5 м должен быть попыткой отражения моего внутреннего мира, ни в коемслучае не наоборот). И поэтому...

Сейчас или никогда! Мне 17 лет, а скоро будет 18. Я бы не хотела этого!И я бы не хотела полюбить. Мне нужно подарить себя кому�то, а самойлишь узнать этот огонь. Это не скука – необходимость. Конечный выбормудрости земной – в том, чтобы хоть немного узнать о жизни. Чтобы по�том... потом не должно быть! Что мне нужно? К сожалению, хоть немногопривлекательной внешности (бесконечно разнообразной). И, далее, что�бы меня поняли. Чтобы он понял меня, но это не значит ли ум, не синони�мы ли это? А иначе, что я смогу отдать ему? Хотелось бы мне, чтобы ловили«тончайшие движенья моей души», мою тоску и радость? Нет, это глупо ине нужно, что мне до моего настроения, если есть он? Я бы не стала этогоделать. Но наше – наше общее – вот что действительно прекрасно! Дляменя бы в этом был смысл и о какой скуке может идти речь – что было бынеинтересно ему в этом?

И никакой продолжительности, никакой обязательности! Меня пуга�ет это: должна быть всего одна весна! Как же можно жить мгновением?Надо учиться (но обещание вечности мгновения было бы прекрасно, норазве...) Но к расставанию ведут измены только. Как я перенесу измену?Мое тщеславие и самоутверждение – мои злейшие враги и приверженцыобыденности – поднимут бунт. Тогда мне нужен только вечер. Вечерами явсе принимаю и вечером я все прощу. «Прости, я не умею быть гордой. Покрайней мере, ты будешь вспоминать обо мне не со злостью или уважени�ем, а с жалостью. Это хорошо. Если же с презрением – значит, ты толькосам себя презираешь».

О да! Чуть�чуть...Да, да... Чуть�чуть...Иметь ребенка от любимого – это прекрасно. О, жизнь! Уйди! «Я счас�

тлива иметь от тебя ребенка, но ты мне ничего не должен, ведь это счастьедля меня... Ты ведь мужчина: и можешь дарить детей женщинам, которыхты любил – не в этом ли смысл?»

Ужасная философия!Судьба! Ты слышишь? Господи, если ты существуешь! Вы всегда были

до ужаса благосклонны ко мне. Тогда – я прошу! Прошу...

— 194 —

12 апреляИ это книги, которые я называю священными для себя.1. О. Шпенглер. «Закат Европы».2. Ф. Ницше. «Так говорил Заратустра».3. А. Рембо.4. Томас Манн. «Доктор Фаустус».5. Достоевский. «Братья Карамазовы».6. Шестов. «Власть ключей» и «Афины и Иерусалим».Если заставить самого себя… ах! нет! Что случится после поражения?

Скачки из стороны в сторону: между желанием отомстить и доказать, начто ты способен, и вызванным сомнением в своих силах, желанием бро�сить все. Но сегодня я все больше и больше склоняюсь ко второму. Этоужасно! И даже утешения, что сейчас мне и самой это сочинение кажетсягадким, что я и сама бы поставила за такую пошлость и глупость «2», чтотакая эволюция прекрасна – мне не помогают. В самом деле, что можетбыть хуже? Написать такую фразу о Ницше, которая вызывает восклица�ния: «Оставьте в покое прах наших бедных философов!» Это невыносимо;впрочем, чем вдаваться в рассуждения о том, какое это благо, может быть,лучше мучиться и ждать действия времени? К черту время! Я всегда будупосылать его к черту: это мое право! И еще: если это такая уж неизбеж�ность – все эти проявления психологии – то почему бы мне не пойтинаперекор им? Если же мне дан рассудок – то почему бы мне не восполь�зоваться его преимуществами? Не только моя логика, но и интуиция, исовесть говорят, что самоутверждение, известность и успех есть самыеничтожные вещи на свете. И всякое стремление к ним есть действие бес�сознательного. И хотя меня и убеждают со всех сторон, что только оно ииграет роль, и только оно и выигрывает, я буду поступать ему наперекор.Тем более что…

Но дело даже не в этом. Поступать мне надо все равно на историчес�кий. Потому что: разве мне станет легче, если я буду дворником или опера�тором ЭВМ? Не легче – намного тяжелее! Разве есть у меня обратный путь?Только вот в отчаяние. Или в какую�нибудь хорошую жизнь, но кто мнепредоставит ее? Я слишком устала думать о себе, а о других – не очень�томогу. Но разве я смогу вообще не думать? И дело даже не в том, чтобы гово�рить самой (этого может и не быть), но мне необходимо слушать, иначе явряд ли смогу жить. Во что превратится моя жизнь без Шпенглера? безНицше? без отвращения к Ницше? Поступать так – значит хотеть смерти.Потому что забвения нет, может быть только страдание. Но разве бессмыс�ленность жизни потеряла свою актуальность, а воля к смерти стала моейглавной волей, что я выберу такой путь? Я не виновата, что я все понимаю:и тоску по прошлому, и бесконечный коричневый цвет. И что я хочу разга�дывать эту загадку и испытать ее всю до конца. Сейчас я скажу поганоеслово. Вот сейчас. Говорю: все о’кей! О�о�о… Вот.

— 195 —

Кстати: к вопросу о стиле.1) Избегать слова «ах!», а также нестандартных выражений, кажущихся

мне приемлемыми.2) Не произносить имени ни одного философа, кроме Ницше и Шпен�

глера (которых я знаю).3) Всегда досконально объяснять свою мысль: чем дольше, тем лучше.4) Никаких намеков; все мои намеки – чаще всего намеки самой себе,

что уж говорить об их восприятии другими!5) Быть очень скромной, но никогда об этой скромности не говорить.

(Избегать выражений: «Не берусь объяснить», «Не решаюсь гово�рить» и т.д.)

16 апреляВот (!) этот день. Сегодня – страстной четверг – день смерти Иисуса.

Может быть, хоть в этот день я не буду богохульствовать? Может быть, ячто�нибудь поняла? Но что? Мысль Ницше: за бунтом нет глубины. Глуби�на – за новыми ценностями. Уж не за ценностями ли Ницше? Это не про�сто – отмель, это – лужа; издевательство, насмешка, пародия, рождающаяпрезрение. Я ненавижу Ницше! И, значит, за тем, что следует после бунтатоже нет глубины? Пока да. Рембо? О да, Рембо…Он ведь на пару с Ницше:они оба не знают, чего хотят. Все эти пестрые баловни, сверхчеловеки, пья�ные корабли, озарения – все это прекрасные видения, особый род искусст�ва. Но почему им мешает жизнь? Рембо был поэт, но Ницше – философ: иэто непростительно. Он еще доказал, что можно убивать. И чем мешало егосверхчеловеку то, что люди не убивают друг друга? Абсолютная свобода!А потом – Мировая Война. Нельзя ли было подумать, где они живут? Не�ужели они бы не рады были хотя бы этой ответственности? И жизнь, иприрода – ничего не говорили им? Я понимаю: они хотели разрушения.Но за разрушением всегда ничего нет: ах, к сожалению, мир не так глубок!Его глубина – только сон. И место ей – во сне (или в поэзии).

Да! Иисус – намного привлекательнее. За ними – только их петушинаягордость. А за ним – сама судьба. И даже для гордости там бы нашлосьместо. Добро как радость и мир как мгновение – это тоже рождает виденияи сверхчеловеков. Но есть кое�что и поглубже этого? Я отрицаю обычаи,обряды, а также – мысль о Судном дне, и остается – символ Иисус. Какойпрекрасный! Не будь дурой! Мир – глубина! А мне все время попадаетсянечто такое… что…

А что сегодня? Ярко�голубое небо и золотистые ветки:Она была полураздета.Назойливые тополяЛиству швыряли, вызнав это,В мое окно, шаля, шаля…

— 196 —

Я гонялась за призраками и говорила: если я не почувствую их, то ужеумру. Но я почувствовала их. Но не сейчас… Неужели это – правда? И мир– глубина? Ах, этот рубеж почти как пустыня Камю.

… должна ждать. И жаль, что смирение как альтернатива смягчаетожидание. Почему бы мне не написать Туровской? Она изменилась? на�сколько же? Почему бы не отыскать папу? Так дальше невозможно! «Кар�тина души и чувство жизни». Картина моей души. В ней – все спокойно.Если ее не трогать и доставлять ей пищу для размышлений и пережива�ний, она будет счастлива и заметит это. С благодарностью. Жизни. Новнешний мир неизменно вызывает одно поганое чувство – самоутверж�дение и тщеславие. От него есть лекарство – время. Может быть, надоискоренить в себе его? Что за вопрос! Конечно же, но как? Больше всегонеприятностей доставляет моей душе слово «долг» и обязанность выпол�нять какую�то работу. От подобных прикосновений она метается и шараха�ется, как от огня.

… Но там дело не в созерцании природы и в ощущении ее. Это называ�ется «я и солнечный свет». Моей душе наплевать на прошлое. Настоящее –это безразличие или тоска. Есть еще страх: мнимый и абсолютный. Естьеще интерес – тогда нет времени. Но будущее – это всегда полная неизве�стность. Я не знаю завтрашнего дня. Но знаю, что внешне он будет похожна все остальные. Я хочу неизвестности. Я не знаю, что будет со мной:смогу ли я заснуть опять или стану Печориным. Или так будет всегда? Этобыло бы слишком прекрасно. Иногда я хочу смирения и покоя, а иногда –деятельности. Но дело в том, что мои желания покоя и деятельности почтине противоречат друг другу. Что руководит мной: рассудок, воля? Рассудок– это подсобное средство. Может быть, воля, но такая внутренняя и глубо�кая, что мне хочется сказать: «мое истинное я», «моя сущность». Это, ско�рее, не воля, а желание. Вот! Она не может преодолевать препятствий, какволя. Единственный конфликт во мне: конфликт желаний и долга. Что жетакое этот долг? Уж не совесть ли? В таком случае мне тоже хотелось быизбавиться от нее!

… А встречи происходят всегда случайно и всегда наедине. Теперь ябуду диктовать свои условия. Мы будем гулять только в глухих местах. Ни�каких подводок! А кто же хочет – пожалуйста! Я и так слишком хочу иметьдруга, равного себе. Но, стоп! Никогда нельзя быть жестокой. Равный – этоуже мечта (послушай, как она раздается в глухом одиночестве) – неосуще�ствимая никогда, никогда… – этот звук безнадежный. Что может быть уменя лучше? чище? Нужно быть мягче, лучше, но я должна высказать все,что я думаю об этом. Какая эволюция: 1) полная уверенность – богатый,красивый, умный; брак! 2) поцелуй сейчас и любовь и брак впереди;

— 197 —

3) смирение; 4) желание просто брака; 5) никакого брака! желание мгно�венной любви и смирение как альтернатива.

Но неужели даже мгновение никогда не будет мне подарено? Никакойсудьбой? Неужели – никто, никто за всю мою жизнь? Пожалуй, я большемечтаю даже о друге; о том, с кем можно поговорить. Но разве это мало –поговорить? Поговорить – это значит и помолчать, это значит и солнце, исмех; и все самое сокровенное, вызванное к жизни и нашедшее ответ. Кто жемне скажет: «О да, Рембо…»? Неужели не будет того, с кем бы я не спускаласьдо его уровня, а была бы самой собой? Тогда вообще все это бесполезно!

Моя ошибка: я думала, что стоит только согласиться на мгновение, каконо тут же представится. Может быть, надо ждать? И в самом деле… послу�шайте, какая правда: то, что мне надо, нужно ждать. Разве то, что мне надо,встречается часто? А вдруг «оно» не захочет меня?

… Нет! Слова – ничего не выражают (мои). А свободу, так же, как исчастье, чувствуешь мгновенно. Голсуорси невозможно читать. Неужелимне не хватает своей жизни, чтобы еще читать о чужой? Да еще о той сторо�не жизни, от которой я отрекалась даже в своей? Если так эстетическинаслаждаться жизненными мелочами, то неизменно теряешь главное. Ко�роче говоря, засыпаешь. Я не знаю, хочу ли я заснуть. Ведь я еще до концаникогда не просыпалась: наверное, это страшно (холодно, пусто).

О людях всегда думаю лучше, чем они есть. Но я больше не хочу бытьодна. Но нужна ли я кому�то (моя внешность)? А нужен ли мне кто? Ну�жен, нужен! Нет! да!

Полный день.

Здесь ты свободен – вдыхай и пей –с холодным ветром – простор полей.

Здесь гнутся травы – скрипят стволы –дубов столетних – дрожат листы.

Весенний ветер – легко зовёт –с холмов зеленых – вперёд, вперёд!

И даже ночью – во мгле дрожит –всё хочет, дышит – ничто не спит.

Луна несётся – сквозь облака –и с нею тени – и ночь светла.

Здесь солнца мало – прозрачен свет –и в сером небе – покоя нет.

— 198 —

Познай теченье – морей и рек –все их стремленье – их быстрый бег.

Найди их тайну! – узнай о ней –лишь ожиданье – покой полей.

И что за звуки – летят, бегут? –они не ищут – себе приют.

Страдают, стонут – куда, куда? –Их созывают – издалека.

Их разгоняют – их слышен бред –и слаще жалоб – для слуха нет.

«Ты видишь тайну – ты видишь даль –отдайся страсти – о ней узнай –

Простор и звёзды – твоё пока!» –Их тихий шёпот – сожжёт тебя.

Распались формы – в слова, в слова! –картина эта – уже видна.

На много точек – распался мир –на бесконечность – закон един!

Не меркнут звёзды – дрожат огни –Круговращенье – ночной земли.

Земли созданья – в земле приют –в спокойных странах – себе найдут.

Но эти души – не знают сна –им нет забвенья – им смерть страшна.

Движенье, воля – спасенье их –но этой жажды – не утолишь!

Из всех желаний – тоска одна –тоска по бездне – их глубина.

И даже ласки – холодных волн –не успокоят – их страстный стон.

— 199 —

Всё в этом танце – ветра, огни –Во всей Вселенной – они одни.

Земля рыдает – над их судьбой –теперь навеки – с тобой, с тобой?..

Никто не сможет – понять, простить –никто не сможет – с тобою быть.

О древний ужас! – ветра, огни –В огнях безумных – сгори, сгори!

По�моему, 23 апреля

Ночи становятся страшными, скучными – дни.Дни – просветлёнными, ночи пугают своей темнотой.Гении многих веков призывают: «Молчи!»Я и сама не хочу говорить ничего.Ни говорить, ни исследовать, ни созерцать.Но больше всего на свете не хочу я заснуть.Спать – не больно, не страшно уже никому.Мир – колдун: он сны навевает искусно –Необратимо, легко, незаметно – но я не хочу!То, что ищу я – нигде не бывает; все просто.Мир – на поверхности, в нем не найти глубины.Эти желания – только непрочные, пестрые сны.

Сегодня – первый том «Заката Европы». Предисловие, послесловие…У кого же чтение Шпенглера может вызвать волнение? Шпенглер – покаединственный, кому я присягаю. А Ницше – позабыть мы тебя поклялись.Мы тебе не прощали измены. Что может быть величественнее Шпенглера.Красивее, правдивее? Важнее? Никакой надежды? – я пока не знаю. При�рода опровергает это. Я лежала почти в луже и смотрела в небо. Оно мнеказалось куполом, а не бесконечностью. А сегодня утром – могло ли бытьиначе. Все удачи в жизни – вредный самообман. Истинны только… Так яхочу разносить жертву медовую. Сила лететь на мед. Неправда, что этого неможет быть! Но уже поняла, что это будет – разочарование. А что большеэтого можно понять?

— 200 —

Точно – 28 апреля«Но где опасность – там вырастает и спасительное».А из спасительного – вырастает опасность. Мне сегодня хотелось сто

раз отречься от прошлого, все сжечь, начать все по�новому. Но нет… Неполучается. Хоть бы раз мне разрыдаться по�настоящему! не есть ли это все– очередное состояние, сон? Также в чем�то удобное, продолжительное –пока я не скажу: «нет!»? Сопровождающееся постоянным раздражениемнервной системы? Я даже не знаю, чего я хочу. (Как я поняла стихотворе�ние «Парус», но – как смешно! – я боюсь бури).

Я даже поняла, что я хочу не любви, хотя я все время жду и ищу встречи.Я просто хотела самовыражения, самопроецирования на другого человека,который мог бы это оценить по достоинству. Где же тут стремление пода�рить себя, все стерпеть, все понять, всем пожертвовать? Хочу ли я создатькому�нибудь уют, сделать его счастливее? Нет, вовсе нет. Значит, я по�пре�жнему недостойна любви, даже больше, чем раньше, когда я ничего непредставляла о ней. Это чудовищный эгоизм! Я вообще недостойна житьна этой земле. Даже своим близким я не смогу подарить счастья. От этойраздраженности никуда не уйти, от этой неудовлетворенности тем, что есть,от этого желания нового. И причем фантастически нового. Но внешне я жеведу себя хорошо. Я никому не доставляю неприятностей. Но возможно лиописать то, чего я хочу: все что угодно, того, что не есть сейчас! Но это инеудивительно. Я думала, что можно бесконечно долго жить без всякойцели, смысла и идей – черта с два! Как бы мне перестать противоречитьмиру? А? А книги… Правильно сказала та девчонка: «Культура так и прет!»Гумилев компрометирует культурологию как науку. И вообще все науки себякомпрометируют. Еще бы: избаловалась Шпенглером и Ницше и требуютеперь от книги стиль. И теперь зима и ранняя весна будут казаться мнесказкой – а что же было? Что были мои самые высокие моменты? Страх исамопрозрение. И Ницше. А это – что�то новое. Формула моего счастья –1) расслабиться и успокоиться; 2) не ждать и не искать; 3) избавиться, какот шелухи, от всех традиционных понятий счастья и принимать все, какесть; 5) видеть во всем печальном внутреннюю необходимость; 6) статьребенком: переживать многие жизни (душистый и белый горошек – пред�ставить), пускать мыльные пузыри.

Но я не ребенок! Больно даже писать (любимый – спасительное?).Любовь не найти ни вдвоем, ни одной,ни взглядом случайным, ни вздохом,ни словом, ни мимоходом –любовь нельзя отыскать.Что вообще я знаю об этом?О чем рассуждаю? И яне путаю ль это с тщеславием,с жадностью, с чем�то еще?

— 201 —

Главное же – со спасительным.Это миф: что любимый спасет –разделит мой страх и печаль.Зачем мне желать ему страх?Зачем его светлую жизньзатемнять моим страхом?Хочу ли я этого? Еслия верю хоть чуточку в тайное,то я не должна так хотеть.А если не верю, должна ястать самой презренной, ничтожной –мне лучше вообще умереть!И потом: пусть все мои мысли, слованикто не узнает. Трагичное с мелким нельзясовместить без потерь никогда.И нужно искать мне спасение в книгах:В Ницше и в чем�то еще.И если не там, то где?И есть ли ужаснее жертвы?А собеседником может быть мама,подруга и мамин знакомый – не все ли равно?Жалеть можно кошку. Любить можно близких.А зависть и гордость – их надо уметь подавлять.И если я это понять не смогу, то тогдавсе было напрасным; и страх, и мученья мои,И самовлюбленность, и пошлая дурость, и зависть,как прежде, остались во мне.

* * *

И звон, и стон;стон, звон –«осенний сон»,

«осенний сон»…Еще немного – «осенний сон»,Вот так… негромко: «осенний сон».Как грустно, сладко летят года:«невозвратимо… и – никогда…»Жалеть не нужно. Зачем жалеть?Так даже лучше: лететь, лететь…Печаль и радость – теперь в одном:«осенний сон»… «осенний сон».Какая тяжесть! и как легко!

— 202 —

Страданье, счастье – теперь одно…Но только, нежность! Не уходи!Я засыпаю. Ты подожди.Уж не «осенний». А просто «сон». –

стон, звон,звон, стон –

сон.

29 апреляРазум дан человеку, чтобы не быть эгоистом. Эгоизм свойственен, на�

пример, животным. А мы способны осознать нашу судьбу, чтобы понять,как это глупо – эгоизм. Или мы преодолеваем инстинкты, или лучше вооб�ще не жить! И потом, в этом – счастье. Но, однако же, самое высокое, что япока пережила, все равно – во мне. Наверное, потому, что я мало пережила.И никогда не любила. Ох, ну почему…

1 маяИ неудивительно, что с Ницше случилось такое. Вот если придти от

биологического понимания жизни к чему�нибудь более высшему, тогда этокажется нестрашным (биологическое понимание жизни). А если наобо�рот? С каких�нибудь высот (прекрасных) упасть – это ужасно. Вот я, на�пример. От Ницше (который, конечно, – высота) – сразу к Фрейду.И теперь я ужасаюсь. И я еще думаю: вообще, чего мы хотим? Почему ду�ховное предпочитаем материальному, в естественном и понятном нам хо�лодно, а в непонятном и потустороннем – тепло? на чем основываютсянаши мнения и предпочтения: почему именно так, а не иначе? Из множе�ства объяснений почему хочется выбрать определенно одно? Неужели всеэто (и стремление к Богу) – только лишь забота о бессмертии? Взысканиегарантий, которые не может дать реальность, поэтому реальность и нена�вистна? Это инстинкт самосохранения требует иллюзий? И даже когда при�нимается смерть, неприязнь грубых объяснений и требование возвышен�ного – всего лишь инерция? Но если это не так, то появляется чудеснаязападня, и вопрос «почему мы хотим возвышенного?» возвращает нас квозвышенному.

— 203 —

3 мая

Тревога и покой утром и вечером

Просторный светлый дом и сладкий кофе,и платье цвета всех осенних красок,и утром легкий шелест занавесок –неспешных снов прервавшаяся нить.С чего бы эта утренняя свежесть,заманчивая свежесть ожиданий,столь много пробудившая, не можетхоть легкую тревогу пробудить?

Или еще: жила бы я у моря,и, может быть, имела бы детей.Ограда сада, серая скамейка,куда бы опадали абрикосы.И там бы на ветру сушилась простыньи, верно, отражалась бы в колодцес водой, такой коричневой и тёплой,и с самым духом сада – летним солнцем.Какие б там встречала я восходы!То есть закаты. На крыльце – закаты.Закаты цвета спелых абрикосов,и с запахами всех осенних фруктов,и в платье цвета всех осенних красок…Но это буйство! И уже – не то…То – восхитительный и розовый покой.Хотя… такое может ведь случиться:что утро ветер с моря принесёт;он будет дуть сильнее и сильнее,и прежний мир тогда преобразитсяв лазурный и зовущий небосвод.А там недалеко и до тревоги:морская свежесть с утреннею схожи.И, кажется, нельзя ли мне уйти?От жёлтых листьев отряхнуть скамейку,пусть абрикосы остаются гнить.Закрыть калитку и пройти, прощаясь,по ласковому тёплому асфальту,смягчая свои гулкие шаги?В вечерней тишине прохладе садаи запахам земли дивиться можно,

— 204 —

и если только мимо проходитьи отмечать, где солнце, а где тень,то, может быть, захочется вернутьсяи видеть снов прервавшуюся нить…

Ведь буйство горных трав – такая сказка,и много легче предпочесть покой.

…Есть много вещей, которые делают жизнь невозможной. Во�первых,это смерть. Во�вторых, – то, что Бога не существует. Затем – то, что Бога несуществует внутри нас самих: все возвышенные чувства являются произ�водными «первичных позывов», по выражению Фрейда. Но и все это мож�но было бы еще стерпеть, можно было бы быть глубокими на поверхности.Но что самое ужасное, так это то, что мир неглубок; в мире нет глубины.А значит, – и в нас. Можно вылезти из кожи вон, три раза через себя пере�вернуться, послать всех к черту и приложить нечеловеческие усилия – всеравно ничего не получится. Глубина – только в констатации этого факта (ипервых трех): до сих пор все этим и занимались. А что сверх того – толькоискусственность, только напряжение, иллюзия или сон. Здесь – трагедияНицше, Рембо. Рембо хотя бы признается в этом. К чему – ничего не даю�щее освобождение, земля, по ходу дела превращенная в ад? Это все аргу�менты против борьбы, против свободы и всевозможных метаний и искаже�ний. Но, главное, – против жизни. Действительно, невозможная жизнь!Это бы выдал любой компьютер.

Интересный итог. А что ты думала, тебе удастся удержаться на той,мажорной ноте? Хм – закономерный итог. И ничего, ничего… Какие�тотам горизонты…

Нет, жизнь не проблематична! Я хочу послать к черту умирающую куль�туру и саркастический тон!

? маяЭтот дом стоял на самом берегу моря. Он был маленький, серый, с

большим окном. Девочка жила там одна. Днем и утром она спала, потомучто было жарко. Да и были ли, вообще, день и утро? А вот вечером начина�лась тревога и тогда она просыпалась, открывала окно и подолгу смотрелана волны. Вода забегала на крыльцо, а приливы подходили так близко, чтогрозились унести ракушки и гребешки, лежащие на ее окне. Но ей нрави�лось стального цвета небо, и ветер, и запах моря. И одиночество. И в сумер�ках, и ночью в этом маленьком огоньке – ее окне – находили себе приютвсе печали и тоска всей земли. Мерцание, большое и глубокое, как тяжелаякапля, как слезы – зазывало ли путников оно? Как жила она – неизвестно.Может быть, воровала персики из прибрежных садов. Утром на мокром

— 205 —

песке оставались следы от ее ног – такие же остро�печальные, как она сама.Поэтому солнце в этих местах по утрам появлялось редко. Но не толькоморе было у нее. Стены ее комнаты были странно разрисованы, а на полуиз камешков и ракушек составлялись какие�то знаки. Ее. Да, ее окно влек�ло путников. И входили ли они? Неизвестно. Кто�то слышал ее слова: ялюблю отражения света и волны, но никогда – сам свет. Она была не по�детски разумна. У себя она вела себя, как королева. Говорят, в ее стенахоткрывались черные и страшные провалы в бесконечность, в другие миры.Она управляла ими. Но когда? Ведь большую часть времени она смотрелана волны.

Это было ожидание? Или утрата? Может быть, то была смерть?

Совсем одна, всегда одна и никому ни слова. Пусть канет в неизвест�ность все, что было. Это также наша судьба. Так даже на переживания ста�новишься скупым.

Уходящих завлекает нить.Омывает заревом с востока.Уходить… Так просто – уходить.И ни капли это не жестоко.

Приходящий.И – уходящий.Всегда и везде

Назад забегающий,Вперед не глядящий –

Уходить.И по небу светлому бродить,И на ветках желтых раскачаться.

И – летать.И лазурь и золото смешать.

Уходить –Над полями сонными кружить.

Где�то жить.Этой клятве присягнуть навеки.Все принять. И про все зовущее забыть,

Может быть…И зачем бросаться на стены,

Если ихСилой всех желаний не пробить?

— 206 —

? маяИ почему мы защищены от страха? Нет, не защищены. Но почему – от

естественного? Какого�нибудь лесного, ночного? Хотя бы свечи, что ли,как раньше по вечерам… «Не желай мистической жизни на ночь!» Но поче�му? Может быть, тот ужас спасительный. Религиозный, мифотворческий.Не то, что сейчас.

… Все прежние стеклышки распались перед глазами… – разноцветные,хрустальные, обещающие… – это был обман!

14 маяЗато сегодня я ехала в автобусе с радостным чувством освобождения от

всякой философии; от номиналистов и реалистов. Автобус еще так прият�но качался… Хотелось спать. Я закрывала глаза, а когда открывала их, товесь мир представал передо мной одним безграничным, сверкающим пят�ном, не разделенным на дома и деревья. Я думала: «Стало быть, весь миробъединен в одной категории, да?»

Разными мыслями можно играть… перемещать их по�своему. Ощуще�ния тоже, но не так свободно. От этой легкой игры, от этого покоя у талан�тливых людей рождались их произведения. Я же – бесплодная и поэтому уменя в голове должно быть пусто, пусто должно быть и вокруг меня. Я шлаи упорно изгоняла из себя любую мысль, любой мотив.

Эти два дня были бешеные. Учитывая еще и то невозможное волнениевчера, и сегодня днем. Особенно вчера. Как еще при моей рассудочностивсе надежды могут сосредоточиться на одном событии? И ожидании –«шутил: канатная плясунья, как ты до мая доживешь?» А сегодня – нет.Может быть, это трусость. Но я люблю даже свою трусость. Еще я поняла,что наполненная жизнь в том смысле, как я это понимаю: волнение, страх,ожидание, надежда – ничуть не лучше бездействия и покоя. К нему такжепривыкаешь и также забываешь о главном (которого нет). Покой даже пред�почтительнее, и связанное с ним одиночество. Может быть, это воля ксмерти, может быть, очередное «так надо». Но я вовсе не влюблена в себя,как это может показаться. Я по�прежнему хочу кого�нибудь любить. Нотолько такие встречи… Такие разговоры… Как отличить подделку от прав�ды? Мое восхищение от презрения? Не очередное ли это «занятно»? Нонет… Не надо быть такой тупой. Туровской тоже нравился Бунин. Правда,если читать только русских поэтов, то Бунин, может быть, и покажетсяспасением. Я не пробовала – не знаю. Но за Пастернака – я раскаиваюсь.Это, правда, необыкновенно, и потом – Шопен. Из двух моих ощущений –тысячи ощущений его стихов, все эти мимолетные картины, всегда разные,и не только картины, а все, что нужно от стихов. Но Алиса… Не знаю. С ееспособностью рассуждать мне все понятно. Но она жутко музыкальна.

— 207 —

И, может, в ней та глубина, которую я ждала? От друга. Но нет! Друг неможет быть «несмотря на». Но только «сразу! и только с надеждой «навсег�да». Пускай этого не найти. Такая трагедия даже выше. Но эту ужаснуютоску по общению, мучительную, ее так трудно переносить. Но не забы�вай: сегодняшнее письмо! Это радость. Надежда! «Грусть прядет воспоми�нанья золотым веретеном». Надо еще подумать, может ли она их так прясть.По�моему, нет. Есть еще клубок. Воспоминаний, надо думать. Его надоразбить. Есть еще слова «да и ты устал от жизни». Но что в них особенного?Для них – случайная рифма, для меня – важнейшие в жизни. Ах, почему ядолжна перед этими… ?Что может быть абсурднее? Между прочим, диало�ги и монологи – более высокий стиль, чем совместные сборища. Только,ради Бога, меньше гордости. Признай людей выше, растворись в них.

18 мая

Все это так, но как преодолетьВсе, что нас ниже, что мы понимаем,Но неизменно отрицать хотим?К примеру, вот, писать стихи…Намного лучше…Жить не для слов и рифм, не для похвал,А просто так. Все чувствовать и видеть,Но ощущения не связывать ничем.

Тогда, конечно, пропадает цельИ кажется какая�то ненужность.Но лучше быть уж с ней наедине,Как со своею жизнью, чем с другими.Другие люди неуместны здесь,Точней, они ничем помочь не могут.Кто может так себя преодолеть?Через себя себя перехитрить?И сущность жизни победить сознаньем,Высоким рассуждением и волей?И не желать быть лучше, чем другие,Счастливей и удачливее их?А также злость свою остановитьИ твердо запретить себе досаду,И разложить заботу и любовьНа чувство и заклятие «Ты должен!»?Все отговорки вывести на светИ совершить над ними суд правдивый.Сказать себе: «Какая я машина!

— 208 —

Тщеславие и трусость движут мною!»И жить еще с такой картиной дальше…И зная впредь, что ты не человек,Стремиться все же человеком бытьИз странного какого�то упрямства…И если смерти больше не бояться,То не бояться также за других…Не отгонять подальше эти мысли,А смело вызвать их на равный бой.Смеяться и спускаться до конца,До самого последнего вопроса?И недостойным многое считать.Себя – прежде всего. И отвечатьНа правду правдой. И реальность жизни –Не затемнять. В мечты не убегатьИ в сладостных обманах не спасаться.Сказать себе: «Что Бог? Лишь страх.Что красота? Обман или поверхность.Что глубина? Ее и в мире нет.А в мире есть всегда одно и то же».И навсегда быть строгой к этой жизни.Пустую жизнь, пустые разговорыНе выносить, как тягостный кошмар.И разбивая вдребезги обманы,Освобождаться от цветных иллюзий –Искусственных видений наяву?И не судить поверхностно и глупо,Не говорить: «Что Бог? Лишь страх». Не зная,Уж лучше ничего не говорить.И что же делать? И как быть достойной?Трагедий и страданий этой жизниНа видимый покой не променять,И выше стать, как только можно выше!Но что же выше? Степь, жара и ветер,И тишина, и море на рассвете.И звезд молчанье, и прохлада волн.И с ними – ты. И больше – никого.Совсем наедине и в пустоте,Совсем ни для кого, а просто так…Ах, эгоизм! Еще один обман.

Кто может так?Я – точно не могу.

— 209 —

… К тому же желание, чтобы все с тобой соглашались. Невосприятиекритики! Ужас.

… Надо еще научиться жить в этом отсутствии мысли и ассоциаций, вэтой светлой пустоте. Сразу вспоминается детство и кубики на полу – жел�тые, красные…

… Но как сделать так, чтобы не ушла эта жажда жизни, это желаниеперемен?! Надо себе сказать: «Совсем ничего не нравится мне. Совсем ни�чего меня не устраивает». В конце концов, не буду же я сидеть в этой комна�те вечно!

О возможности

Мир убьет все наши мечты(по крайней мере, многие из них).

Из письма моей лучшей подруги Ксюши

Один за другим разбивать золотые шары –Это не просто.О сколько возможностей в мире!Но невозможностей больше.Мир весь невозможен, весь!Мы живем в невозможном мире.Но есть невозможности общей судьбы:Смерть, например, и то,Что чувства и разум –Это обман подсознанья.Что ничего высокого нет,Что нет глубины;И есть личные грани:То, что тебе не дано.Внешность, талант, но ещеЛюбовь и дружба – не дано тебе, не дано.Бесполезно искать себя.О чем с собой говорить?Разве себя для этого мало?Но кто же поймет тебя,Если только не ты?– «Все мечты не сбылись».Мы ищем тепла,Но попадаем в жару.Ищем прохлады,

— 210 —

Но находим лишь лед и холод.Все прекрасное –Лишь только преддверие сказки.Но вся шутка в том,Что сказки не существует.Но мир обещает счастье,только в жертву берет онЛучшие наши желанья.И тогда в обмен на смиреньеПреподносит он сон и покой.

20 маяСейчас, пожалуй, больше, чем когда�либо мне есть о чем написать.

Еще я об одном рубеже, об одной уверенности. Вчера я об этом узнала, асегодня это подтвердилось. Трагичные грани жизни плавно переходят внетрагичные. И они будут всегда.

Эта мысль, в принципе, уже в стихе «О возможности». Но какой именно?Самой последней, последней возможности, которой нет. О любви. Ба! Божемой, я отказалась от всего: успех, престиж, замужество, деньги. Говорила:«Ничего мне не надо, а надо только любви». В смысле, я говорила так судьбе,заклинала ее. Но это было все равно, что просить: «Возьмите вот эти тряпки,труху, осколки, а дайте мне сияющую звезду». Как ?! Неужели я не знала, незнала о шансах; о том, что их нет? Ничего не знала о других? – Какие они?О себе? Какая я? Зачем и кому нужна – я? И зачем и кто нужен мне? Стоп! –тут вышла ошибочка. Такая… В общем, что я подразумевала под словом «лю�бовь»? Здесь уместнее будет сесть, дабы не упасть от удивления: выражаясьсловами Ницше, любовь, «как долгий разговор». Не правда ли, верх глупо�сти, и еще какой? Главное, кому нужен этот разговор? Ни�ко�му. Даже мне.А о чем, о чем разговор�то? Ой! – и это уже истерический смех – о филосо�фии. Ну да, может, еще и о поэзии. Ну как? Невероятно, не так ли?

Ну, в общем, хватит издеваться над собой. Только хорошо так изредкаанализировать себя и называть вещи своими именами. Что это было жела�ние – любви? О нет! Вовсе я не хотела без ума полюбить кого�то. Это про�сто было тщеславие: самое обыкновенное, пошлое и – человеческое, слиш�ком человеческое. Самые главные моменты, и мысли, и знания – всегдатолько одинокие минуты, они настолько важны, так много показывают(жизнь и смерть), что здесь и речи не может быть о другом человеке и ум�ном разговоре. Да и при чем здесь другой, если речь о моей жизни и смер�ти? (В том смысле, что спасения ни у кого не найдешь). Но как только речьзаходит о разговоре, сразу ясно: величие кончилось. Мне просто жалко сво�их мыслей: что они рассеиваются в пустоту. И это желание – любви? Нет, долюбви ты еще не доросла: ты только маленькая девочка, вот и все. Оставим

— 211 —

вечные комментарии по поводу внешности и умения себя вести. И все�таки: здесь еще может быть надежда. Только вот что надо помнить: не су�ществует людей «выше» и «ниже» уровнем, но каждый стоит на своем осо�бом, отдельном, вразнобой находящемся уровне. И каждый держится засвои вопросы; так что один и тот же вопрос для одних маленький, а длядругих – заслоняет полсвета. А если трезво посмотреть, то и то и другое –глупости и предпочтение даже нечему отдать. Так что важно иногда уметьпомолчать, особенно про философию. А то или напугаешь человека, иливызовешь отвращение, потому что если он – философ, то он, наверное,ищет в женщине спасение от самого себя, а не возвращение все к тем жекругам ада. Впрочем, как знать… Странно просто, что я раньше не могла доэтого додуматься и совершила этот поступок.

Однако сегодня я все больше и больше склоняюсь к цинизму. Во всеммне видится эгоизм и извечные инстинкты, а общее: поклонение и едине#ние объясняются Фрейдом. Даже хочется сказать: «И, смеясь, сойдем вмогилу».

НО ЭТО НЕ ТАК! Мне хочется сказать что�то очень важное, преждечем начать свой список невозможностей. Вчера и сегодня – возвращение кБогу. О, мне стыдно, но здесь не надо стыдиться, ибо нет и тени страха, а ятолько реально смотрю на вещи, как и должно было быть. Действительно,смешное слово «атеист». Я читала Достоевского… Мне понятно то невыс�казанное, для чего нет слов; это настроение всей жизни, конечно, намногочище и правдивее, чем у «атеистов». И даже православие, хотя я не прини�маю традиции; и семья, и дети, и земля – все как�то вместе мне понятно, ия это чувствую. Природа… деревья, горячее солнце… Моя тоска и необхо�димость смирения, и спасительность любви. И (а не ибо) – нет другоговыхода. «Господи! Как совершенны дела Твои, Господи! Я чувствую рук Тво�их жар». Я ничего не боюсь. Я совместила бы веру с личной смертью или сбессмертием в трактовке Шопенгауэра или Толстого, даже так, наверное,скорей. Но вера… Она вовсе не слепа. Не слишком ли зрячая? Ни сердце,ни разум здесь ни при чем, но что же? Это ясное сознание – не может бытьнавсегда. Не обман ли это? Вот уж, действительно, разговор. Может литакое быть, чтобы вчера случилось то, на что я уже отчаялась надеяться? Такскоро? Оно уйдет, конечно, как пришло, но, может быть, придет еще разкогда�нибудь. Уже ушло.

И все�таки! «Нет» – философии и тщеславию.«Да» – Богу, смирению и семье.

Завтра я взбунтуюсь. Но не рубеж ли это?Но я не хочу никого судить. И никому мстить за то, что он «неправиль�

ный». Только для себя. Понятно ли это?

— 212 —

21 маяОт музыки уйти в горы. Высокие скалы. Тянутся к небу, и солнце пере�

ходит в темноту. Но где�то есть лучи, пронизывающие тебя насквозь. Зем�ли не видно внизу. Везде – бездна. А где�то есть ночь и разные запахи –волнующие, сладкие. А где�то – рассвет и безмолвие. Конец всех мыслей взвездном небе. Нет ничего выше покоя.

27 маяНадо продолжать список невозможностей. И написать о папе. А также

– как я сейчас чувствую жизнь.Что есть absurdum. Но сейчас я хочу спать.

1 июняНичего себе книга! Ее, действительно, стоило почитать. И опять – все

о том же, о том же – это серьезно надоело мне и, потом, я же не ищу ничеготакого. Впрочем, она была рекомендована на мой вопрос, и вот мне и раз�гадка. Да: она только такой и могла быть. Как прекрасно! Ничего сверхъес�тественного. И если уж мы признаем, что сами целиком состоим из химии,то почему так недоверчиво к ней относимся? Что за неприязнь к медицин�ским препаратам (и естественным причинам)? Я тогда смеялась перед ма�мой, что я могу стать наркоманкой, но если говорить серьезно (не я, а людивообще): почему бы и нет? О, вот где начинается сделка с дьяволом! Вот гдестрашно! Но страх понятен: он вырастает из боязни потерять покой. Нашпокой, уютный и устроенный покой – но ведь как раз он и обман! Как разон и сон! Солнце ослепляет нас, делает невидящими наши глаза, и тольконочь убирает заслон между нами и Вселенной. Но именно ночью темно и,как нам кажется, мы мало видим. Как нам кажется… Это существование –прятанье головы в песок. А всякие взлеты и экстазы, и провалы в пустоту –в смерть, в конечном итоге?! Это только со стороны кажется, что оно поку�пается дьявольски дорогой ценой – на самом деле она не так уж велика:всего лишь жизнь. Это правда, что я слишком люблю жизнь, чтобы мечтатьо ее продлении. Но наркотики – это пустой звук. Я все еще ставлю себявыше них. Однако всем этим пропагандистам стоило бы призадуматься.Что вообще можно предложить взамен? Если на Адриана повлияла бес�плодность, то почему на меня не может повлиять просто полная невоз�можность какого�либо творчества? И, потом, в какое время я живу? Ах!Ошибочнее всего было бы считать меня глупой и недовольной эгоисткой,думающей лишь о самой себе. Этот период, слава Богу, пройден. И даже несмерть страшит меня. И я поняла эту взаимосвязь, о которой толкует Шо�пенгауэр, эту прерывность и высшую мудрость природы. Я – везде, и менянет: это так легко. И Достоевский, и его добро, и я могу целовать Землю.

— 213 —

Я могу любить ближних и забыть о себе. Я могу завершиться ненасиль�ственно и полностью, до конца. Я могу быть счастлива и спокойна.

Я вообще всегда считала, что для самоубийства и наркотиков у меняслишком мало фантазии. И что спокойная жизнь – самое вероятное буду�щее, какое только можно представить. Но вот сегодня… Сегодня в магази�не я представила: я – мать, со мной ребенок, я – с сумками, иду готовитьобед. Нет, нет, тысячу раз нет! (При этом вариант «стройная дама из фир�мы» – наиболее отвратителен). Эта ненависть к обыденности идет у меняеще от самого наивного, самого безоблачного во мне. Я слишком страдаюот своих некрасивостей, чтобы выдержать еще и старение. И даже приро�да… Прекрасная природа… Со всеми деревьями ее хочется послать к чертуза то, что она не всегда прекрасна. У меня слишком много сил, чтобы жить.И в то же время – слишком много стремления убежать куда�нибудь. При�шел конец зимней спячке, зимнему солнцестоянию, ночным кошмарам,всяческим тайнам и исходам их. Узнавание прошло почти безболезненно,обрубив концы всем надеждам. А также – почти неотвратимо, лишь в труд�ные минуты смягченное робким «а почему бы и…» И теперь мне хочетсяидти, я не могу больше сидеть. И лучше бы мне быть одной.

3 июня«Мы сами выдумываем все наши тайны». Нет, вовсе не мы сами. Боже

мой, какое прекрасное прощение, какое оправдание, подумать только.Совсем без укоров, без обвинений. И имя, зашифрованное в «Ecce homo»,подобно Heterea Esmeralda, ни разу не названное – какая это стыдливаялюбовь, какая тайна! Но только: все лучшее списано из жизни – и в этомсмысле роман теряет цену: ну чем ему уступает биография Свасьяна? Но они меня учит быть стыдливее, разборчивее и молчаливее. Ах, скольких глу�пых убеждений мы бы избежали, если бы все могли достаточно глубокопонять. Я именно так и понимаю «разрыв»: как мысль, которая не уклады�вается в голове, не терпит совмещения невозможных оттенков, сгорает,уничтожается; так что всякий раз отшатываешься с возгласом: «Нет, этоневозможно!» Можно выявить два противоречия и совместить их, но тут жеявятся и третье, и четвертое – и разметут, разорвут все построения. Толькочувством можно понять весь ужас данной ситуации. Так что мне надо бытьпоосторожней в области трагедий и красивых слов. Конечно же, гораздолучше быть слушателем, а не композитором; читателем, а не писателем.Тогда ты становишься целью, их целью; в твоих руках – все блага: «упивать�ся», «наслаждаться», «возвышаться» и тому подобное. А что же выпадает наих долю? Вот именно: творчество, т.е. демонология – мое слово из «Докто�ра Фаустуса». Как же можно желать этого? «Если знаешь – молчи…» Ноесли не знаешь – тем более молчи. Твои опыты – сплошь и рядом неправ�да. А одиночество, глухое одиночество и звуки всех великих катастроф –

— 214 —

они вовсе не вести перемен. Я просто представила: каково это – остатьсясовсем одной, без людей. По фильмам Тарковского: трубы, башни, лужи,крики – и только эхо, блуждание, чудовищная тоска, страх – все равносмерть в конце. Или этот фильм про Чернобыль: солнечные дома, и маль�чик один в мертвом городе, и «мама» на асфальте. Если не знаешь – молчи.То же самое и смерть: наше мрачное кокетство со смертью. «Хорошо, чтоона умерла молодой: она никогда не состарилась». «Умер? Подумаешь!Я не боюсь смерти» – и многое другое. Какое право мы имеем на эти выска�зывания? Разве мы уже умирали? Нет, покуда мы живем, мы никак не кос�нулись этой области и не вправе судить о ней. Это горе, когда человек уми�рает. И мы никогда не поймем, что это такое, между жизнью и смертью нетничего общего, поэтому лучше молчать.

Опять�таки, что благородно? Может быть, последует и самая высшаяступень: заснуть. Да�да, прекратить любоваться своим внутренним разви�тием и переключиться на что�нибудь другое. Мудрый и хороший совет: нелезь! Туда, куда тебя не просят, где не имеешь прав, где ты не нужна. Небросайся на эти стены, прояви хоть чуточку рассудка. Ведь это ни к чему неприведет.

Легко ли так сказать? Ведь, может быть, и у меня, как и у учителя, небудет ничего выше, чем эта чужая жизнь. Кто же обязал нас забывать,убегать?

Сделка с дьяволом… Ах, почему обязательно сделка с дьяволом? Какэто не похоже на «Мастера и Маргариту»! Там – «все будет правильно: наэтом построен мир». А здесь – скатывание в ад под звуки галопа и плачГоспода Бога: «Я так не хотел!» Плач, плач… Как же это понимать: стольразные обещания – как быть с радостью? Что же вы прикажете делать сэтим миром? Зло, рожденное от добра… «Смерть от бессмертия». Голосчеловека – и всюду только это. Нота соль – золотой светоч в конце.

5 июня

– Вы влюблены в свою тоску, сеньора!– Что ж, может быть.

Да, этот день – он эхо из прошлого, возврат к старому, о чем он мнеговорит? Отчасти мне становится яснее: это так легко – не торопить время,не пытаться быть лучше, не желать хорошего конца. Главное же: не хотетьпродолжения, совсем не думать об этом; быть спокойной и слегка любо�пытной. Но как это трудно с моим характером! И раньше – гремучая смесь:мир – Арена + все – для других. Непонятно, как я жила. Похоже, без широ�комасштабных выводов. Я счастлива, что прихожу домой. Но мне плевать,что это – было. Я хочу, чтобы так было всегда, и тут совсем ни при чем

— 215 —

тщеславие. Так не бойся же хотеть! И неудача – тоже хорошо. Но так и небойся! Вопрос только, до каких пределов она может дойти. Ах, Боже мой!

Этот остров сегодня… Вот она – осуществленная мечта всех зим и дож�дей. Горячий песок, застывшее солнце, река. И эта природа… В конце кон�цов, действительно, начинает казаться, что какой�нибудь вид просит:возьми меня! Тут Ницше прав, что созерцание сродни сладострастию.И Рембо с зарей. А значит и Фрейд… И еще: я серьезно подозреваю, чтовопрос о бессмысленности жизни встает, когда жизнь действительно бес�смысленна: тогда и начинаешь отделять душу от тела, а других людей – отсебя. Когда же ты – в центре жизни, вопроса этого как бы и не существует.Тело… Наслаждение… Да�да, тут что�то есть. Но, черт возьми, как же дели�катность, этика чистоты, скромность и достоинство? Почему я должна спус�каться ниже? Ну вот: опять стена. И как же моя война против всего слиш�ком человеческого?

11 июняНу?! И как же ты надеешься выдержать одинокое лето, если не выдер�

живаешь даже одинокого дня? Конечно же, наши ожидающие представле�ния – неважно о чем: человек ли, действие ли – чудовищно отличаются отнаших оценок после. Но мне было так плохо! Я воспринимала этот деньпочти как конец счастливой весны и зимы. Это ужасно: все время молчать.Ведь рот же дан зачем�то человеку! Так долго сомкнутые уста – это неесте�ственно в высшей степени. И потом: это так грустно, так безнадежно. Ещечас назад мне смертельно не хотелось повторения этого дня. Не хотелось наречку и в нее, хотелось остаться дома.

Бороться с самим собой – какое странное и тяжелое самоистязание.Запрещать себе тоску, горечь, боль, зависть, т.е. всякий ressentiment; а по�том еще и вымученную страдальческую улыбку – результат этого запреще�ния – тоже запрещать. И мне отнюдь не хотелось наслаждаться этим стра�данием; настоящим страданием вовсе никогда не хочется наслаждаться.Я не хотела также – оплакивания и печали. Все это у меня вызывало толькозлость – злость и месть неизвестно к кому; и решение: так будет до конца!Я сама предпочла одиночество – и я не откажусь от него, отвергну все по�пытки сближения, пока точно не буду знать: это общение лучше моегоодиночества. Может ли такое быть? Что меня действительно бесит, так этонадежда. Я готова встретить любые мучения ради каких�то темных и отда�ленных перспектив, хоть сама себе в этом не признаюсь. Я уверена, что укаждого пессимиста брезжит тайный свет в конце тоннеля. Поганое свой�ство человеческой природы! Стремление к счастью даже тогда, когда твер�до решаешь не стремиться ни к какому счастью. А тщеславие!.. Как многочудесных вещей сводится именно к нему. И как четко действует обще�ственное мнение, на которое плюешь, особенно когда находишься среди

— 216 —

людей. Хочется быть счастливым и в глазах людей. Сколько нелогичных ислишком человеческих вещей, от которых нельзя отвертеться. Как нена�видишь их!

Не угодно ли вам примерить маски, сеньора? Например, трепетноеизучение наук и языков, книжный мир? Или тихое смирение, всякая по�мощь и любовь? Или – надежда и восторженность там, где их не должнобыть?

Нет! Нет, нет и нет! Я срываю эти маски. Это невозможно – их носить.Последнее благородное деяние – отчаяние и плач. Конечно, в монастыреможно спастись, усыпить себя православными присказками. Но только немне. Можно еще немного поискать легкость и побороться с чудовищамисобственного тщеславия и эгоизма. Можно помечтать о сумрачных залахЭрмитажа, о католических соборах и органном пении. Даже о путешествиивдвоем с собственным подобием. Можно отстаивать преимущества искус�ственной жизни. Но долго ли? Без сомнения, исполнение общественногомнения привело бы к тому же.

Но нельзя ли устроить все по�другому? Весна и лето были достаточнымвзысканием мира. То, что неудачным – это хорошо. А теперь – все по�другому. «Мне ничего прошедшего не жаль». «Все это козни королевы Маб».«Он создает себе искусственную полночь».

И как отвергнешь ты ценоюТакою купленный покой?

15 июня

Плач доктора Фаустуса

О, прости меня,Ты, дающий мне чрезмерную Вечность,За мою любовь к смерти, за смутную жажду конца.За те заключения, что, в сущности,Глубоко противны Тебе.Под их бременем стал я безумцем,Ведь их было тысячи, а я – только один.Но кто научил меня гордости;Кто, если не Ты?Кто дразнил меня страшным ядомСтраданий, влекущих ввысь?Кто давал их мне на секунды,А потом отнимал и смеялся,Что они показались мне?

— 217 —

Кто заставил меня скитатьсяПо разным невзрачным местам?Кто пьянил меня радостью,Обжигал восхищением,Леденил пустотой и сжимал ужасающим страхом,И ни разу не дал мне – покой,И ни разу не дал мне – надежду,А только мгновенное счастьеОт легких, обманных вещей?А потом отнял все, все!?Кто заставил себя ненавидетьИ любовь не послал мне взамен?И кто под конец мне позволилЗаблудиться в сухих рассужденияхИ разорванным ими быть?И найти эту мысль? – О, кто?Кто же, если не Ты?Так к черту эту ответственностьЗа всех прочих, подобных мне!Какое мне дело до правдыВ этом мире, где правды нет!Где каждая птичка чирикает:«Правды нет!», «Правды нет!», «Правды нет!».К черту мир, что создал Ты!Вот видишьДо чего Ты меня довел.Я забыл обо всем. НеужелиЯ хорошее где�то нашел?Будто есть тишина на рассвете,Солнце, капли, роса… Неправда!Это дьявол меня соблазняет.Как я мог бы заснуть и забыть?Эта смесь невозможна, ужасна.И ее тоже создал – Ты.Как такое я мог бы простить?И мгновенья быстрые света –Эти злые и страшные шутки.Отвечай же: зачем они?Чтоб потом называть тоскоюЖесточайшие острые боли,Чтобы все презирать отныне,Чтоб потом называть стремленьемБезнадежные ночи в пустыне,

— 218 —

Чтоб погибнуть в погоне за ними?Мой ответ – гомерический хохот!Слишком звуки во мне несносны.Слишком много во мне диссонансовИ провалов в кромешную жуть.О скажи, отчего все глухи,Почему мастера спасаться,Утешаться, греться, сжиматься,Ничего не видеть вокруг?Ты меня научил не бояться.Я теперь не боюсь, а ТыНаказаньем грозишь мне страшным.Но за что? Я понять не сумел,Что мы все едины в Тебе.Я хотел, но Ты мне не дал,И меня отвергал Твой же мир.Красоту и любовь не как дар –Я как яд смертоносный чтил.Я не мог равнодушным быть,Кто же должен кого – простить?Я галопом слетаю в ад.И уж если слетаю я,То туда же сползет весь мир,Потому что Тебя никто,Так как я, не искал, не любил.Кто виновен; о кто, кто?Это слезы над скорбной землей,Это плач, бесконечный плач.О, услышьте, как плачет Бог!Перед кем и за что? Никто,Невиновен никто ни в чем.Вознесется безумный плачНад землею уже пустой.Что Ты будешь делать одинСреди мертвых своих миров?В тишине отгоревших звездРастворятся потоки слез.И клянусь я Тебе: тогдаНад тобой буду плакать – я…

… Как вытерпеть это? Моя ошибка в переоценке слов «величие» и «пре�одоление», которые сами по себе суть обман или катастрофа. Я сама непредставляю, что я имею в виду. Сегодняшний день лишь приоткрыл эту

— 219 —

завесу. И как вытерпеть это? Этот естественный результат бесконечногоудаления и обозначенного замыкания? Как вытерпеть?

Но хватит стонать. Сейчас вечер и мне удивительно легко. С высотыэтого вечера, именем этого вечера я говорю «спасибо!» прошедшему дню.Ведь я же знаю, что не в счастьи и спокойствии смысл. И пускай я не знаю,в чем он! Точно одно: я ненавижу всякий долг, всякое постоянство. Как жемне не стремиться к абсолютной свободе?! Хоть бы я и искала, и тысячу разне находила ее. Все равно. Так будет всегда. Я сама захотела этого. Этотчертов путь я сама выбирала. И если мне надо туда, то я на верном пути.Естественно, рискуешь оказаться просто смешным уродцем. Ох, мне ну�жен совет, как защититься от людей. Какие мысли носить с собой, о чемдумать? Завтра буду представлять всякую пеструю и тревожную чепуху. Ка�кие, все�таки, гениальные слова:

Опять стекло.И мне не страшно – больше ничего.Мне станет ясно – это навсегда.И так и надо:Я останусь совершенно одна,И никого никогда.

Периодически понимаешь, что благодарна. Если природа – то равно�душная. Если Бог – то его отсутствие. Если игра – то проигранная. Еслисмерть – то уничтожение. Только когда жизнь человека высоко возноситсянад всеми «слишком человеческими» проделками: они просто оказывают�ся ложными – и нам дано осознавать это. Но ты пишешь это в спокойнойобстановке, когда тебя никто не трогает…

12 июняМы не станем отрекаться, не так ли? Не станем делать новых и обшир�

ных выводов. И тем более – не будем искать новых путей. Все новое –только в рамках покоя.

Ах, нет! Мы сделаем один обширный вывод: любая встреча с жизньюоканчивается поражением. Но тогда и спросим себя: что есть жизнь? Не�ужели этот мир за окном? Интересная подробность: диалоги и монологиво множественном числе как результат одиночества. Не объясняются ливсе слова именно так?

Хорошо же: ты послала к черту природу, людей и будущее, а теперьсидишь в пустоте и вздыхаешь: абсолютная свобода равна абсолютномубесправию (только подумай, можно ли назвать твои одинокие прогулкиабсолютной свободой?). Для жизни мне нужна несвобода. Но где ее взять?

— 220 —

Самый главный стимул – уверенность в будущем, мечта о нем – пропалбесследно. А ведь жить настоящим можно только с расчетом на будущее:если только понимать жизнь не как череду наслаждений и самоудовлетво�рений. Итак, вопрос: где найти эту цель? Ах, черт возьми, все правы: и япришла к этому! Но, будьте уверены, я ее не найду никогда. Точнее, я отка�жусь от всего: хотя бы из моей верности завоеванным истинам, из вредно�сти, из�за моего пониженного давления, наконец.

Ах, не я ли была готова преклониться перед всем сколько�нибудь воз�вышенным и тайным, будь то Шпенглер, Достоевский или Шопенгауэр?И усмирить свою гордыню не я ли соглашалась легко – ибо чем мне гор�диться? Так в чем же дело? Я тоже пыталась сопрягать эти два мира – и несмогла. В конечном итоге все упирается в этот гамлетовский вопрос, смыслкоторого я поняла только сейчас:

Да: вот вопрос: нам быть или не быть?Из «быть» все остальное вытекает;В «не быть» все исчезает и стихает.

16 июняОдному Богу известно, из каких невозможных вещей состоит эта наша

жизнь! Из каких странностей, случайностей, глупостей – особенно еслимного свободного времени. А где�то ведь не так: где�то все подчинено сво�им законам, все одно из другого выходит. Но мне от этих законов хочетсяпоскорее отвертеться и опять бултыхнуться черт знает куда.

Окно, открытое в лето. От глупых (вечных) мыслей у меня есть смеш�ной боевой клич: «Спасайся, кто может!» Пока я нахожусь в прохладе, вбездействии и одна; пока я изучаю культуру Возрождения, средневековья ирубежа веков – жизнь еще может продолжаться. Но книги о Павловске иЭрмитаже нашли, когда соблазнять меня! Теперь ли мне мечтать о саде срешеткой? Опять ли?

21 июняВсе преходящее – это только подобье. И каждый день – это только

подобье. И никакого прошлого нет. И будущего – нет. Но значит и менянет. «Я» – ошибка, «оно» – чудовищная трансформация, обладающая па�мятью. То, что сегодня во мне совершилось… Черт! Опять ты осаждаешьменя, ты, Кретин От Науки! Ты всегда пристаешь ко мне, и стоит мнетолько что�то подумать, как ты тут как тут. Отстань! Посмотри�ка лучшена себя, чудовище, вспомни о своих электронах! Разве я против этой ост�роумной шутки? Как ты знаешь, она необычайно выгодна мне. И если тыхочешь, то объясняй сколько угодно всю область возвышенного: я никог�да не против строить с тобой эти красивые сочетания. А напоследок я еще

— 221 —

объявлю твой электрон Богом – ты ведь не сможешь мне запретить этогосделать – и вот тогда я посмеюсь. А посему – заткнись и не влезай, когдане просят.

Мое трудолюбие происходит не из любви к будущему. Напротив: я такдорожу настоящим, что не в состоянии переносить оков, навязываемыхбудущим – будь то обязанности, планы и надежды – и потому стремлюсьотделаться от них.

Шпенглер ошибся в главном. Европейская цивилизация не умрет, и наее месте не родится другая. И нигде не родится. Западная цивилизацияувлечет с собой в могилу все человечество. И как могло так случиться? Изремесленников и купцов средневековых городов, из этих скромных, цело�мудренных и трудолюбивых созданий, работающих при свете коптящейсвечи, холодными вечерами подсчитывающих монеты и изучающих зало�женные драгоценности – их них возникла вся протестантская мораль, апотом и извращенная американская мораль, захлестнувшая весь мир «фир�мами», «компьютерами» и «поп�культурой». Какое, действительно, пре�одоление и воля к власти! Погибнуть? Погибнуть одной? Ну нет! На этозападная культура не способна. Не останется больше никаких культур. Всепревратится в абсурд и дикость, все уничтожится вместе с ней.

Читать Шопенгауэра после Ницше – это уже слишком. Это просто не�выносимо. Философия Шопенгауэра имеет все права на истину, но онадескредитирует себя на каждом шагу, именно: в этическом плане. Это женадо! Способ подавлять зависть против тех, кто выше: представлять, сколь�ко людей находятся ниже тебя. А что? Я слишком испорчена двоекратнойморалью Ницше. Апокалипсис как стремление к Царству Правды и Добра?Всем, наверно, свойственно это стремление (апокалипсис). Но я боюсьдопускать его, т.к. оно могло бы быть клеветой на жизнь; в конце концов,местью жизни за какие�то мои неудачи. Не хочу я думать так! И как можносочетать такой взгляд с пантеизмом и круговращением жизни, что делаетШопенгауэр? Непонятно.

24 июняАх, ушедший май! Уходящий июнь! Мне, право же, грустно, очень гру�

стно. Я по�настоящему могу чувствовать время, и уже сейчас.

Только надо писать о мягком вечере; о дне, прошедшем без катастроф.Была еще одна мысль: «Если мы хотим избавиться от возмездий и воздая�ний, то должны смириться и с несправедливостью». А еще было несколькоотказов (сиречь: от эгоизма). Но что значат отказы, которые всем безраз�личны? Звонок Алисы – великолепно, да. Поступать сразу в три института

— 222 —

– еще более заманчивая мысль. Но тут – мое нежелание оказаться профа�ном и дурой. И еще: фраза маме: «Всякое тщеславие, к тому же, не прино�сит ничего хорошего». Но правильны ли эти отказы? Не я ли решила «идтина заведомо проигранные предприятия», смиряясь при этом с унижениеми неловкостью? К чему же тогда эта внутренняя гордость, холодность иодиночество? Жить достойно и умереть достойно – глупее и смешнее, по�жалуй, и не придумаешь. И все�таки можно внутренне наслаждаться твер�дым отказом от всего «слишком человеческого», с тем, чтобы броситься вочто�нибудь нечеловеческое уже целиком. Нечеловеческое? Как сегодня нафильме: почему я не испытываю дрожь? Наташа! И ты стала – стала на�сильственно будить в себе созерцание, а также умиление и восхищение?!Не сметь! Лучше совсем закрой глаза.

Что благородно? Окончить институт, выучить три языка: немецкий,французский и английский – и работать потом почтальоном. В полномодиночестве и без взглядов со стороны. Вы скажете: это невозможно? Ну�ну, но ведь можно еще позволить себе собой любоваться. Ох, нет! Надопрекратить этот разговор.

– Ах, монсеньор, вы слишком многого требуете! Вы слишком мало далимне, монсеньор!

Значит, я – деликатное божье создание. Мне нравится это название.Надо только не дочитывать эту книгу сегодня. Я была дурочкой, что полез�ла в область Ницше: я просто не знала, что это такое. «Доктор Фаустус» –бледный отблеск того, что не укладывается в сознании и разрывается вразные стороны. Ага, это слово! «Разрыв»! Теперь все волнующее и темное,даже Шпенглер, будет для меня синонимом мистерии, демонологии, са�танизма. Я уже давно – и теперь точно – никогда не забываю о фашизме.Везде развешаны флажки: «Осторожно!» Как бы ни хотелось отмахнутьсяот гуманистических идей, здесь нужно говорить себе: «Стоп!»

Как это происходит? Действительно, неудовлетворенность; действи�тельно, жажда выхода; о да, прорыв! Как это там в «Заратустре»? «Тело,отчаявшееся в Земле, хотело пробить недра бытия…»? – не помню. Ноотсюда ведь рождаются все эти прасимволы, идеи крови и чистоты ее, ми�стерии, религии, другие области темных и подзапретных сил и желаниевысвободить их наружу. Такие жуткие и такие манящие, что, казалось: былабы у меня такая возможность, и я, пожалуй, запродала бы душу дьяволу,лишь бы вступить в их царство. Что может остановить, что могло бы оста�новить такую сделку? Не эти ли флажки – «Осторожно!» и «Стоп!»? Здесьнужно что�то большее, и здесь, как печальное благо, выступает тот самыйвеликий исторический пример. Но и этого, оказывается мало!..

Я давно уже думаю, что не может быть ничего прекраснее традиции.

— 223 —

28 июняЯ сейчас рассуждала: писать или не писать в этот дневник… День был

летний, как я того и хотела. Но, конечно, до конца очутиться в лете мне неудалось. Все же было летнее кафе, грибки и белые столики, парк, деревья исолнце, смех и разговор (не мой). Я сидела молча. Так же удалось увидетьвсе эти грани между тенью и солнцем на асфальте, вся площадь была залитасолнцем – целый купол лета, а еще…

Мне нравилось слушать людей и смотреть на них. Все они такие раз�ные, почти все – красивые. Главное – у каждого своя жизнь, и в ней –прекрасная, именно прекрасная, особенность, будто глава из книги илифрагмент картины, или какой�то быстрый, приятный запах. Просто зами�рает сердце, когда почувствуешь это. Как надо рассуждать? Пусть я некра�сивая, но вот та девочка – красавица, и пусть она будет счастлива и весела!Так можно, можно! И без всякой зависти или горечи. Это тоже – последнееоткровение. А еще – разрыв…

Хоть радость бурным бьет ключом,И рвется в вековечный дом,Но скорбь поглубже, чем она…Мы от нее бежим когда?Когда уж слишком горячо,Иль страшно, или высокоОстаться в глубине ее.

29 июняЯ даже счастлива, что провела этот день наедине с собой. И, кстати, что

есть эгоизм? Если судить, например, по мне, то это – основа всех нашихпоступков, хотим мы того, или нет. Правда, я ничего не могу сказать олюбви, т.к. не знаю о ней ничего. Но вот общение или пребывание в обще�стве, – в основном, самоутверждение и мало когда – поиск. Хотя я бы судовольствием общалась, было бы с кем. Впрочем, это уже ressintiment. А ядолжна запретить себе ressintiment: это первое правило жизни. Можно ска�зать и так: если мы проводим день с другом, то, в сущности, это – стремле�ние оставить хорошее впечатление об общении с собой, т.е. тщеславие итолько. Если же человек никогда о себе не думает, а только о других, то это– или истерическая любовь, или привычка, имеющая конечной целью всеравно себя. Только все завуалировано до ужаса. А самоотрицание и самосо�зерцание – тоже эгоизм, только более утонченный. Внезапные минутныеощущения, воспоминания свои или исторические, острые чувства тоскиили нежности – все равно совершаются внутри нас, и именно они достав�ляют нам наибольшее удовольствие. И причина угрызений совести все�таки – виновность или невиновность себя. Отчего же прямо не признатьэто? Мне все более кажется, что эта русская соборность – какой�то гипноз

— 224 —

и бред (хотя и очень впечатляющий бред), а европейский индивидуализм– тупость, но все же он ближе к истине. Я вывела из Шопенгауэра такиерассуждения: я – ничто, другие – все. И все же пока я живу, я – эгоист, иничего не могу с собой поделать. Так буду же я эгоистом!

О, Господи, какая чушь!

… И что же случилось? Разве после танца мне стало легче? Разве сталолегче?! Ничуть. Даже хотелось плакать. И что вы мне там говорили? О сво�бодных умах, о смелости и дерзости, о новой культуре с наукой во главе?Неужели все сошли с ума? Нужно быть сумасшедшим, чтобы приниматьтакие вещи, пусть даже и с цинизмом. Кому хочется разваливаться, распа�даться, превращаться в дряхлеющую машину? И кто при этом хлопает владоши? Можно только плакать над такой неизбежностью, по�моему.

И неужто я теперь обречена на эти ужасы: на чрезмерную пустоту и,одновременно, наполненность дней? На науку одиночества? На самопрез�рение и самоотрицание? На непонимание возможности жизни вообще?Так что иногда вдруг останавливаешься и спрашиваешь себя с негодовани�ем: что же здесь происходит? Жизнь – «не дикость ли древняя»? И в то жевремя – не любовь ко всяким быстрым мечтам; но как часто я их ненавижуза то, что они скоро уходят, что я не имею власти над ними. И еще: ме�таться между самоотрицанием–созерцанием и полнотой жизни – это тактрудно. Никогда нельзя будет совместить их! Стоит только мне увлечьсяжизнью, как я тут же забываю про других, и наоборот. Но, в общем�то, я незнаю, благодарна ли я за такое продолжение. Могло ведь быть и так: я быжила по�старому, учила бы иврит и готовилась куда�нибудь уезжать. Илиоплакивала бы свою несчастную судьбу и ждала бы загробной жизни, приэтом не забывая наслаждаться этой. Это ужасно, конечно; но и это ужасно.Но разрыв – ведь у меня пока не было разрыва? У меня было отклеивание.Но вот про ницшевский разрыв я могу сказать одно: самый яркий примертого, как цель не оправдывает средства. Ведь пятнами на стене можно на�слаждаться и без разрыва. За что же терпеть страх и леденящий ужас: «знаятеперь, что им позволено». Как хотелось выбраться из морали одному чело�веку! Докопаться до истины! Но именно он сказал об истине и лжи: «Еслия и хочу быть разгадчиком загадок, то именно в этом…» И я! И я хочу здесь!Более того, я предъявляю счет! Как страшно раздулось это противоречие:отрицая Бога и все метафизическое, они бросаются в невиданные безднывслед за истиной. Но почему? Зачем? Не может это принести счастья! Толь�ко жизнь и упоение жизнью могут принести счастье: я поняла так. А чтобыбыло счастье, жизни нужно метафизическое; может быть, значит, и ложь.Но кто запретил нам ложь? Галлюцинации, обманы? В таких чудовищныхусловиях зачем быть стойким и ясновидящим до конца?

Ах, почему так осуждается самоубийство? Жизнь хочет разбиться о своюневозможность, ей мало возможности других. И в то же время столько пре�

— 225 —

красных вещей ходят рядом. Иногда. Но только современность; Боже мой,она даже не дает мне право любить жизнь. Машины, газеты, фирмы; глав�ное, компьютеры – я инстинктивно отвергаю это не из�за ressintiment и дажене во спасение метафизики. Это даже говорит в пользу: какая�то дьявольскаямистерия происходит сейчас. Мыслимо ли, чтобы одной из главных про�блем человечества стал дефицит времени? Ах, как я не хочу ошибаться. Ноотносительно внешней стороны я точно права. Может быть, внутри жизньвсе та же, прежняя. К тому же, что делать человечеству, если нет глубины?

5 июля

– И счастлива бывала я так часто…Я праздников считала не двенадцать,А ровно столько, сколько дней в году.– Но горести?– Ах, это? Боже мой!В конце концов, я к ним привыкну вскоре.Они мне мстят за счастие мое.И избегаю я так будущей расправы.– Но что тебя так мучает тогда?– Ах, все не то! Пойми! Не так! Не так!Неправильно! Должно быть все иначе!– Ты хочешь быть со всеми и везде?– Нет, не со всеми. Но везде – возможно.Хочу я быть всегда: вчера и завтра.И перестать стыдиться «да, хочу».– Ты поддаешься чарам искушенья.Должна ты только плакать вместе с Богом.Что толку в том, что ты взываешь к камням,И в том, что ты бросаешься на стены?Завет один: пойми и примирись.– Нет, ни за что! Что ты сказал, несчастный?!«Пойми и примирись»? Скажи: «Умри!» –И будет и понятнее, и проще.Я буду бунтовать, пока смогу.Я буду проклинать и плакать буду.Я буду призывать к себе волненья,Не думая о счастье и покое.Успею насладиться я покоем.На что же старость нам и смерть дана?

— 226 —

6 июля– И это половина лета!Он: – Но ты ведь, кажется, расписала свою жизнь по периодам волнений.– Ну да.– Да? Хм. Послушай, ты одна?– Да, да.– И хочешь быть одна?..– …– Молчишь? Но как же? Откуда же ты рвешься – и зачем? Взгляни, как

сладок и как тих покой. Как сон. Прими его!– Смерть – покой.– Эх, брось! И не болтай так больше! О смерти ты не знаешь ничего.– Мы лишь затем рождаемся на свет,Чтоб взбунтоваться раз против покоя.Так вот – судьба и цель всего живого!– Ой, прекрати рассуждения, прошу тебя!– Прекратить? Но это еще сравнительно хорошие рассуждения. По�

читай�ка учебник истории или философии, а потом говори! Они как будтопоставили себе такую цель: писать как можно более нудно и отвратитель�но. Но почему? Зачем разделять гуманитарные науки и художественнуюлитературу? То есть вообще литературу, имея в виду не вымысел, а хорошийслог. Ведь после такого учебника никто и в руки не возьмет ничего литера�турного. И потом, откуда такой оптимистический тон, откуда такое бух�галтерское отношение к словам «прогресс», «воспитание», «знание». Ведьвсе люди живут перед лицом смерти; зачем же об этом забывать?

– Ну�ну. Что же ты скажешь о свободе воли? Ведь ты утверждаешь, чторазгадала загадку Стрельца*.

– Ну да. Я говорю, что воля несвободна. Например, завтрашний день.Идти или не идти мне на балет (в смысле, с кем идти)? К окончательномурешению меня толкают разные силы. Положим, иногда и возникает иллю�зия «я так хочу». То есть, я спрашиваю себя и отвечаю часто: «Я не хочу идти»– и мне кажется, это моя истинная воля. Но через секунду я думаю: «Этоволя моей трусости». А воля величия скажет другое. А воля гордости – тре�тье. Какая воля во мне возобладает – так и случится, но я здесь не при чем.

– Ну�ну. Ты вольна верить или не верить в сказку. Ты вольна даже изме�нить действительность. Уехать из оренбургского кошмара – и эти призра�ки растают для тебя. Но отчего ты, действительно, трусишь? Ты иди набалет не ради счастья и будущего, а ради верности слезам. Ищи несчастий!И тоски! И позора!

– О да, это так. Пусть это будет формула моей жизни – надо научитьсяеще следовать ей. Но чтобы несчастье было глубже, надо позволить себееще и надежду. На счастье. И само счастье. И к тому же, ведь не несчастий___________________________* Ю.Ш. Стрелец – философ, друг семьи

— 227 —

я ищу. Я ищу спасительное. Но к чему мне хорошее? – хорошее, котороеобращается неизменно в прошлое? Над плохим же прошлое не властно –ибо мы не хотим его возврата. Но есть еще последнее решение: разрешатьнесчастьям – и надежде, и спасительному – проходить мимо себя. Точнее,это последний бунт.

И я хочу, чтобы напрасноБыла мне молодость дана.Пусть изменю я ей всечасно!Обманет пусть меня она!

Ах, к чему мне призывать громы и молнии? И среди них я могу превра�титься в камень. Может быть, мне лучше стремиться к счастью?

– Может быть.

8 июля– Разве Яне я смогу сказать: «Все прошло, ничего не вернешь. Так чего

же ты смотришь вперед, Словно светлого ангела ждешь?». Могу, и я дажепонимаю это. Слишком понимаю. Все ужасно; особенно пошлость, кото�рая кругом. Я еще пытаюсь не называть ее так и даже видеть в ней что�тохорошее. Но по�настоящему нужно быть только одной. Отчего бы мне небежать из городов? Я могла бы быть счастлива так. Впрочем, такие настро�ения всегда случаются от излишнего общения с книгами. Вот призраки…

– И ты отдашь за этот сон,За этот сон пространств, временЖизнь настоящую? О, ужас!Безумье древнее людей:Взысканье призраков, теней –Грозит потерей невозвратной.– Чего потерей? Уж не мира ли?Оставь его, пожалуйста, себе!Поверь мне, я недолго плакать буду.– И ты о мире рассуждаешь так?– Да! Я о мире! Рассуждаю так!Мне ненавистен мир. И слово «мир».И ненавистен ты, его защитник!– Как смеешь ты, безумная?! Должна ты…– Мне ненавистен долг. И слово «долг».И ненавистен ты, как тот, кто должен.– О Боже! Что же хочешь ты взамен?Что ставишь ты тогда на место мира?Уж не мечты ли?– Да.

— 228 —

– Мечты о мире! Мечты, из мира взятые?– Так что ж?– Как? Призраки и жалкие подобьяПредпочитаешь ты… Но что ж еще?– Воспоминанья.– А они откуда?Из жизни тоже; значит, и из мира.– Так что ж с того? Какое дело мне,Откуда взялись и куда идутМгновенья те, что мне всего дороже?Откуда у тебя у самогоСлова такие: «почему», «откуда»,«Мечты», «воспоминания» и прочие?Как можешь ты произносить их только?Не знают иерархий и градацийСвященные минуты для меня.Хоть прошлое всегда для нас прекрасней,Чем данная минута нашей жизни,Но дело ведь, конечно же, не в том.Возвышенного мало у меня.И знаешь…Все лучшее похоже на паденье,И самое ужасное паденье.И вряд ли это «лучшим» назовешь.– О, Боже, как заговорила ты!Ведь это я учил тебя словам –Ты помнишь?– Напрасно было. Лучше б…– О, молчи!Молчи, мне надоело слушать ложь!Заткни свой рот немедленно: ты слышишь?

… – О, да! «Религия – это для толпы, для посвященных же – филосо�фия». Всеобщая необходимость и всегда сопутствующая ей вечность. Воз�нестись от частного – к общему, от своей жизни – к миллионам веков.Увидеть с этой божественной высоты, что все видоизменяется, вращается ипревращается, никогда не кончается… Спуститься до самых начал. Раство�риться в электронах. В Боге, который есть вся Вселенная. Или неизменнаясила, или воля. Или Природа и Жизнь. Прозреть, что единственная реаль�ность – твоя жизнь – на самом деле единственный обман.

– Как же ты справишься с такими соблазнами?– Во�первых, из этих кругов хочется выпасть. Недаром же есть Нирва�

на. Здесь есть противоречие. Они убивают желание жить, а потом говорят:

— 229 —

«Ты будешь жить и дальше». Но я настолько уже не хочу жить, что не хочудвигаться даже в виде мертвой материи. Во�вторых, вдруг они меня убедят,и я снова этого захочу? Но главное – в их доказательствах бессмертия чув�ствуется дыхание той вечности, которая свойственна только мертвой мате�рии. Ведь и понятие «всеобщее» – только понятие…

… Хотя во многом близкое. Ах! Зачем эти знания так легко уходят?Зачем они покинули меня? Зачем я убила их?

– Ты всегда про себя немного знала, что это обман.– Нет. Я знала, что обман – так знать. И потом… Даже если… – но зато

какой обман! Из многих обманов надо выбрать лучший.

… И это… Упражнение в смерти… Дерзать на все… de profundis ad te,Domine, clamavi… Это случайности…

Из пропасти к Тебе, Господи, взываю.О! как позволил Ты мне обрести надежду?Ведь пропасть стала ещё глубже: что сделал Ты?Что сделала я? Зачем отреклась я от знаний?Я могла быть спокойной, могла лишь смеяться – и вот:Я не хочу смеяться, о Господи! Я хочу плакать!Я хочу плакать и из�за слёз не видеть Тебя.Тайна Твоя должна скрыться глубже, о Господи!Что означает – любить ещё выше себя?Что означает – хотеть, искать и найти?И почему мне тебя не найти никогда?О, научи меня, что означает «понять»?О, научи меня границам Своих владений!Правда ли, Боже, что смирение чуждо Тебе?Правда ли, Боже, что Тебе милее проклятье?Может быть, это все шутка; поведай мне.

10 июля… – Достаточно одного усилия, быстрого взгляда на себя и жизнь, что�

бы вновь оказаться в судебных канцеляриях. Рано или поздно бывает ис�ход, приговор. Ты должна его вынести сама! Какое право ты имеешь жить?Такая некрасивая, несовершенная и единичная случайность является цен�тром: ты должна уничтожить это! Какое право ты имеешь спать? Никто неимеет права спать! Ты призвана. Ты призвана на суд. Ты должна искатьБога; зачем же еще жить на этом свете? Должна упражняться в смерти, т.е.нести свой крест до конца. Должна дерзать на все.

– Как? Но сейчас ты говорил…

— 230 —

– Так что же?! Выпутывайся из этого сама: ведь это процесс!– Ты думаешь, что доказал мне, что существует мой процесс. Ха�ха.

Я, правда, хочу плакать. Но я хочу и спать. Я спокойна. Из всего этого явыяснила одно: надо держаться от этого подальше. Значит, и от тебя! Спо�койной ночи!

12 июля– То, что я знаю, заставляет меня замолчать. И то, что я знаю в отно�

шении себя – также. Есть предел страданию. Но есть также и божественнаялегкость, которая уничтожает этот предел. Но у кого она есть? И кто выне�сет расплату за нее? Кем надо быть, чтобы находить радость глубже скорби?И сколько скорби надо испытать?

* * *

Не нужно поступать в институт –Нужно быть почтальоном.

О, не зовиОтречься от тщеславия меняИ с жизньюНаедине остаться, без обманов.О, не зови! –Ведь это путь к провалам.О, не зови!Ведь это путь – туда.Но гений – зачем же он гибнетВ каком�нибудь темном углу?На счастье таким же безумцам,Потом – на беду.Еще раз: зачем и зачем?

15 июля

Разговор с демоном

– Ты ждала меня тысячу лет.

– Ты живешь уже тысячу лет...Ты древнее, чем мир... Что же ты?Что ты помнишь, что знаешь...

— 231 —

– Молчи! Не тревожь меня. Дай мне покой.Я пришел веселиться с тобой.И грустить, и смеяться, и статьДаже легче, чем есть я сейчас.Я пришел, о подруга, сказать,Что живу на поверхности я –Бывший житель глубин –И теперьНе хочу я спускаться тудаНи один, ни с тобою – ни с кем.

– Но ты мертв?

– Мертв? О нет! Посмотри:Разве мертвые могут страдатьИ страданий своих избегать?Избегаю страдания я –Оттого и с тобой говорю.О, теперь знаю я столько средств,Чтоб не пить больше чашу сию.

Я живой, и давно уж живу,И давно уже смерти искал,Но теперь я от смерти устал,Но теперь смерти я не хочу.

Стал я тенью, мой друг.

– Как же так получилось?

– На чтотебе знать?Впрочем, нет, все равно!Ты же тоже такая, как я.Был я гордым, таким, как и ты.Тоже духов к себе призывалИ страданий искал неземных,И заслушался жутких речей,Что шептал мне мой демон.И они были слаще молитв:Я упал на колени...И яУже к ужасам видел тропу,

— 232 —

Но они не спугнули меня,Был готов я на эту войну...

Это ветер пропел мне тогда:«Да свершится воля твоя!Да верши ты свое доброИ оправдывай зло,И ищиНа вопросы ответДо скончания лет!»

* * *Впрочем, нет, все было не так.Ты же знаешь горячий бред.В книгах страшный таится яд.Ты мне снишься, а я тебе – нет.Нас обоих с тобою нет.Захвачу я тебя с собой.Полетим мы под бледной лунойНад тоскливой землей.Далеко внизу – города,А за ними – поля, поля.Ты прощайся с ними навек,Не увидишь их никогда,Хоть пройдут даже сотни лет.Это – холод, это – тоска.Хуже нет, чем слова «никогда!».Но за ними – легко, легко.Улетим мы с тобой далеко...Высоко... Через сотни лет...И растает наш утренний след.Смерти нет?О, не смейся, прошу! ТогдаДаже, значит, не сделка была?!Все живут до скончания лет,смерти нет?Одинок же загробный мир!Потому что я в нем один!Нет, не умер, не умер я.Никогда ...

— 233 —

* * *Слушай, девочка, лучше меня.Этих истин у насНикто не отнимет.Их плащом укрывала ночь,Их дождь обещал сохранитьОт глаза людского и уха.Они стали похожи на сказки,Но правдивы они и чисты.Слушай же:Там, в глубине,Лишь круги лабиринтов и ямы.Там мысль зажигает огоньИ сжигает себя в адском пламени.Чем дальше пойдешь ты, тем злееСтанут насмешки огня.Там смерть притворяется эхомИ сбивает тебя с пути.И шепчет тебе: «Ты сам,Ты сам выбирал страдание,Гордись же и дальше ступай».И ты идешь дальше и дальше,И находишь свою погибельВ каком�нибудь темном углу.Эти пропасти кажутся скалами,Обещают они возвышениеИ насмешку над миром людей.Но не горы это, а бездны:И стремительно, и ужасно,И позорно это падение.Так беги же оттуда скорей!

* * *Я сам поднялся давноИз глубин.И брожу по поверхности.Стихают здесь адские боги,Здесь нашел я желанный покой.Покой же есть смех и сон,Покой есть отказ от страданья.Отказ совершается просто:Скажи лишь: «Зачем мне страдать?»Я сам

— 234 —

Очень много виделИ слышал, и знаю истины.Но все, что встречал я – забылось,Остались лишь камни и стрелы.Дворцы, города возникалиИ рушились – я наблюдал.Пока я не понял: «напрасно»!Пока не вскричал: «Смысла нет!»Дворцы, города возникалиИ вновь превращались в пыль.Рождались и гибли столетия, –Я слышал лишь легкий их гул.По целым векам непрерывноСидел я на старых развалинах,На камни и небо глядел.Зима и весна проходили,И снова весна и зима ...А я все сидел и глядел.Иль часто осенние листьяСгребал я и ночью сжигал ихВ огромных и диких кострах.Легко пожирало их пламя,Светило мне небо ночное,А я все сидел и глядел ...Людей полюбил я за то, чтоПроста и печальна их жизнь ...

* * *– Ты...

– Да, да... А интересно, существует ли книга «О пользе и вреде поэзиидля жизни»? Польза для других – несомненна. Но для поэта... Никто, ин�тересно, не спрашивал: «Кем бы мог стать этот человек, если бы он не сталпоэтом? Чего бы он достиг?»? Наверное, небывалого. Поэзия, как разру�шитель духовного счастья и всякой внутренней жизни. Лирическая, ко�нечно, поэзия. Разве погоня за рифмой не есть главный враг мгновенья ивпечатления, о котором идет речь в стихах? Для поэта – оно уже отравлено,уже мертво. Не есть ли главное величие – отказаться от него. (Я думаю,немногих останавливает здесь чувство долга?)

– Ладно, ладно. Но почему ты напала на эту тему? О! Понимаю! ТайныВселенной... Ночные тайны...

— 235 —

16 июля– Эти звуки сейчас...– Наши надежды... Наши падения... Слезы... И также слова... Про�

клятия... И воспоминания... Время, которое уходит... И наши мудрые ре�шения... Смирение... И проникновения во всякие тайны... Осень...И зима... Наши ночи... И наши вечера... Зимние сумерки... Парк осен�ний... Расставания, слезы... Прощания – и навсегда...

– Ты преклоняешься перед этим?– Я хочу в это вчитаться и оставить это.– Как же?

19 июля

Celebration of Zaratushtra

Не дочь короля�звездочетаПод отблеском бледной луны –Она не искала кого�то,Созданий пресветлой мечты.

Не звезд, ни далеких, ни близких, –Искать не хотела она.Открыться могло бы ей много,Но рано она поняла...

– Отчего они такие? Я хочу их понять. Схватить их за хвост.– Кто они?– Ты знаешь, о чем я.Их невозможно объяснить. Они текучие. Разве они – счастье? Нет.

Счастье – это мгновенье. А они длятся: они никогда не стоят на месте. Чегоони не терпят? Остроты, жгучего удовольствия. Еще: внешнего мира.

Они живут только там, где есть слезы и противоречия. Радость – глубжескорби, а скорбь – глубже радости. Еще нужна боль. Потому что боль, по�нимаете? И лучше бы терпение, а не проклятия. Amor fati. Значит, их апо�гей – это божественная легкость во взгляде на мир, точка, с которой начи�нается падение. Они требуют рассуждений: «Разве счастья я ищу? Нет. Раз�ве удовольствия я ищу? Нет, нет».

— 236 —

* * *

Ночь и день перед экзаменом

... Мой собеседник!Забудь все ссоры, все мои проклятья.Вернись ко мне, прошу тебя! СейчасТакая ночь, какой не будет больше.Рождается и гаснет синий цвет –То молнии встают на черном небе.Жара и тишина. Поет сверчок.Я слушаю и слышу тайны ночи.Вернись ко мне, и будем ждать грозу.Вернись ко мне, поймай раскаты грома!Вернись – и расколдуй мне тишину.Возьми и унеси меня в объятьях!Но любишь ты русалочку, конечно:Свою сестру и нежную невесту.Но все равно, окно для всех открыто!Но все равно: балкон... и запах моря.Всех манит счастье запахов ночных.Всех душит счастье невозможных былей.Так много сладких запахов на свете!Так много сказок... И живых чудес...Что делать в замке Снежной Королевы?Зал Вечности на льдинки распадетсяИз тонких игл и из хрустальных звуков.Куда ты мчишься с воинством небесным?

* * *– Ах, зачем я хочу спать? Я хотела испытать эту ночь. Тем более, их

осталось не так уж много: это, кажется, последняя.

– Хотел тебе я счастье подарить.Но, как всегда, его убила ты словами.Хотел тебе сказать я: «Слушай, детка,Будь счастлива, коль ты для счастья рождена».Что ж? Завтра будет день еще один.

* * *– Ничего не родитсяИз волшебного мира, где я побывала давно.Отпускаю я мысли, слова.

— 237 —

Ведь они – поцелуи и птицы.Пусть летят.Их нельзя удержать.Отпущу их легко, словно птиц...

– Как красиво. И недооконченно.

– Несовершенству присягну навек.Недооконченности – также.

– А как же магический круг? Ты забыла?

– Ах, да! Магический круг! Я забыла. Но сейчас!О Боги!Прошу Вас!Внемлите моим мольбам!Слепые силы судьбы,Услышьте меня!О, обретите зренье на мгновенье!Священной клятвой заклинаю вас.О, пусть не пропадут мои труды!Мои восторги, радости и счастье,Весь бред моих ночей,Ведь в них моя душа.Все самое священное сложилаЯ на алтарь ответов школьных.Все там слилосьИ вот застыло, ждет.Лишь только позови – оно воскреснет.И отзовется бурями, в потокахИ слез, и слов, и самых нежных песен.Подумать только! – Там весь сон времен.Свет древних звезд –Все, что ушло навеки.Рыдала часто я над царством мертвых.Так помогите мне ж теперь за это.Пошлите мне желанные вопросы.О Боги, васПрошу, прошу, прошу!

— 238 —

* * *– Но как же ты смеешь?– Распался день на солнечные блики.Мои желания достигли здесь предела,Неужто же исполниться не можетЗаветное желанье – хоть одно?– Слагается большое здесь несчастье.И будет много скорби и досады.И будет много дней, сухих и скучных!– Пусть так! Уже – мне все равно.Но празднества терпения – они здесь!Да, вот они! Терпеть жару и ждать.Ах, Боже мой!Пусть это длится вечность!

31 июля– Ну вот. И не понимаю: неужели все эти метания и переживания, все

мои рывки и дерганья, все мои деяния, требующие столько сил (как то:прогулки, поездки, походы и т.д.) – неужели все это свелось к жалкомукругу моих привычных состояний? Не хочу так!

– Чего ты не хочешь? Ах, ах, дурная ты голова! Плакать надо над тобой!И уж не знаю, кто я теперь: демон�искуситель или твой адвокат.

– Ладно, начинается терминология из «Процесса»!– А что «Процесс»? Ты начинаешь его понимать наконец�то? Ты все

никак не могла взять в толк слово «вина». «Ну, конечно же, – думала ты, –виной Кафки были женщины», и тебя удивляла слепота К. Отчего же емуне распознать свой грех? Но тебя удивляла и мелкая ставка Кафки: подума�ешь там, угрызения совести! За собой ты тоже не признавала никакой вины,а потому не получалось и самоидентификация, потому ты и не находиласобственных переживаний и дальнейшей глубины. Но понимаешь ли тыэто словечко «тоже»? Виновнее всех те, кто считают себя безвинными: зна�чит, случай К. – полная аналогия с твоим.

– Ты пугаешь – а мне не страшно. И не понимаю я этого словечка«тоже». Я не совершила пока никакого преступления и не вижу за собойникакой особой вины.

– Поразительное сходство! Что ж, значит, твой звонок еще не прозвенел.– А та ночь?– Всего лишь лик абсурда и смерти, а не повестка в суд.– А чем они отличаются друг от друга?– Главным образом тем, что одно из них – явление краткосрочное и

единичное, а другое длится всю жизнь.– Ты хочешь сказать, что женщины были лишь ширмой для Кафки?

— 239 —

– Естественно! Уловкой, чтобы запутать непосвященных. Разве посе�щать проститутку – грех? А спать с чужими женами, если они вешаютсятебе на шею: тебе и каждому встречному? Это ведь не бросать бедных деву�шек, не обманывать их: женщины эти знают, на что идут, и ищут удоволь�ствия; это не приносит никому ни страдания, ни боли. Разве что неулови�мые оттенки... Но потому вина и понимается намного шире! От этих от�тенков не избавлены те, кто считают себя невиновными. Но если они и непонимают этого...

– Ах, оставь, пожалуйста! Что за рассуждения?– Господи, как безнадежно дело! Послушай, а что ты скажешь об ис�

кусственной имитации твоего процесса?– Когда?– Да прямо сейчас! А чего ты так испугалась? Времени на такие дела,

конечно, вечно не хватает. Но сейчас его у нас предостаточно. Белье выгла�жено, ковры почищены, полы вымыты. На дачу идти не скоро. А грозабудет только к вечеру... А может быть, только завтра. А может быть, черезтри дня, через неделю. А может быть, ее и вовсе не будет...

– Но это же смешно! Я ничего не чувствую.– Ну и прекрасно: это будет что�то вроде игры. Я возьму на себя такую

несвойственную мне роль судьи. Ты совместишь в себе ответчика и адвока�та. Ты ведь и вправду, скорее всего, никогда не прибегнешь к услугам адво�катов. Несмотря на все уважение к ним, ты будешь полагаться, в конечномитоге, только на себя.

– Ну�ну! Ты�то откуда знаешь?– А как же?! Кто же знает, если не я?! Я ведь как�никак родом из выс�

ших инстанций: не забывай об этом. А чтобы ты была посерьезнее, скажутебе вот что: именно так процессы и начинаются. Иначе как может попастьпод арест человек, считающий себя невиновным?

– Не верю я тебе! Ни на грош!– Да ты не волнуйся. Итак, начнем?– Ох.– ?– Ну ладно.– Беседу будем вести непринужденно. Грехи – считать по номерам.

Я пропускаю все прегрешения, которые запрещаются Законом и искупля�ются покаянием, хотя некоторые запреты исходят из заповедей Десяти,как то: не лжесвидетельствуй, почитай родителей своих и т.д. Им нет чис�ла. Но – пускай.

Грех номер один. Варианты названия: эгоизм, эгоцентризм, эльфичес�кое равнодушие. Выбирай, какое тебе больше нравится?

– Скорее, последнее.– Ну еще бы. Звучит красивее и лучше выражает сущность дела, не

так ли?

— 240 —

– Да что ж тут такого?! Природа так и создала человека: чтобы он вос�принимал мир только для себя. Вот и Шестов считает, что в этом нет греха.Личная жизнь, личное спасение. А что еще нужно?

– Теперь молчи! Слушай вопрос! Кого ты любишь?– ...– Внутренние потоки слез – знак признания виновности.– Разве одиночество – знак виновности? О�о�о! Разве за такие муки не

полагается еще и награды?– Если бы ты искала людей! Если бы ты мучилась! Это можно кричать,

можно говорить с грустью или шепотом. Но что изменится?– Но...– Стоп! Никакой мечты! В мечтах можно любить кого угодно.– О�о�х! Прекрати! Что ты мне показываешь?– Всего лишь обстановку, в какой кончают свою жизнь эльфически

равнодушные. Бесконечные холодные залы переходят здесь в тесные узкиестены – это еще не самое страшное. Страшнее всего акустика: эхо и давя�щая тишина.

Грех номер два. Он производный от первого: тщеславие. То, что ты нехочешь стать поэтом, конечно, прекрасно. Это облегчает вину. Но ненам�ного. Стоп! Слушай вопросы: Зачем ты поступила в институт? Зачем тактщательно готовилась к экзаменам? Кем ты хочешь стать? Зачем ищешьлюбви и друзей?

Грех номер три. Неслыханный, непростительный грех! Самый страш�ный! Ты лезешь, куда тебя не просят. Ты назойливая, как муха, ты совсем несоблюдаешь дистанции. У тебя нет понятий о приличии! Ты где родилась?

– В Оренбурге.– Адрес!– Гагарина, 23/1, квартира 39.– Отчего же ты не принимаешь этого? Не ищешь своего предназначе�

ния и не соблюдаешь его? Напротив: рушишь последние подобия своегоместа и дела? Или ты не знаешь, что значит божественный промысел? Гос�подь Бог милостиво ниспослал на тебя сон, который успокаивает тебя и недает тебе оказаться близко к процессу. А ты?

– А?..– А ты орешь на весь божий свет! Орешь: «я не хочу спать!». Что ж, сон

очень пуглив: а ведь он единственный ангел�хранитель против всех адскихдемонов, рождаемых бодрствованием. Он отлетел от тебя, больше того: тынарушаешь покой Господа Бога, молчанье ангелов, безмолвие Вселенной.Ты вопишь: «Где Бог? Я ищу Бога!» Ты думаешь, что ты вопишь?!

– Это неправда, неправда, неправда! Такого я никогда не говорила.– Нет, правда! Ты ищешь Бога. Ты разговариваешь со мной. Ты ведешь

дневник! Какое право имеешь ты разговаривать со мной? Вести дневник?– А что?

— 241 —

– Разве ты не знаешь, что бодрствование – самое позорное падение исамое ужасное преступление? Что все спящие – святы и невиновны, хотьбы они и совершили тысячи убийств?

– Нет.– Ну вот видишь? Я так и думал! Держу пари: ты захочешь свести зна�

комство с господином Минотавром, запутаться в лабиринтах.– О нет! Ты ошибаешься! Я знаю столько нежных и прекрасных вещей!

Я вольна разогнать эти призраки.– Но нежные и прекрасные вещи ведут туда же!– Вообще�то, да. Но туда я не пойду. Я засну: в любой момент я могу

заснуть.– Как бы не так! Ты не можешь уже иначе. Только там тебе легко. Без

того жизнь теряет смысл. Ты уже не боишься, ты освоилась там.– Ну нет! В жизни есть вещи куда лучше ..– Да? Что же? – позволь узнать. Еда, природа, горы, закаты, любовь,

дети, растущие дети, путешествия, острое ощущение вечеров и старых го�родов, ночных самолетов, ушедшее время, воспоминания, старый сад? Дазнаешь ли ты, что это – бегущие призраки, потерянный рай. Уж кто�кто, ая знаю все свойства потерянного рая. Он подобен горизонту. Чем вышепытаешься взлететь к нему...

* * *– Помнишь «Одинокое лето 98�го года»?– Да, и здесь я могу рассказать тебе о всех тех событиях, что тебя инте�

ресуют. Да, пожалуй, это стоит сделать.Эта формулировка была неверна. Я хотела, чтобы это лето было «Летом

наедине с собой и с надеждой на встречу». Но как же я ошиблась! Гулятьгде�то по полям и лесам осенью и зимой можно, конечно, – но только нелетом! Сам путь от моста в Зауральной роще до остановки весь наполненидущими на пляж и с пляжа: просто невыносим. Что уж говорить о моихпоходах непосредственно на пляж! Это уже именно одиночество, невы�носимое одиночество среди людей, т.е. не спокойное пребывание наеди�не с собой, а страдание от людского шума и от невозможности собствен�ного общения в этой шумящей массе. Нет, нельзя наслаждаться одиноче�ством среди людей! Но чувствовать себя вполне уверенно одной среди лю�дей можно, только тогда речь уже должна идти о чем�нибудь другом, а не онаслаждении.

Я когда�то написала – давно, кажется, еще весной –Мы ищем тепло – но попадаем в жару.Ищем прохладу – но находим лишь лед и холод.Все прекрасное – лишь только преддверие сказки.Но вся шутка в том, что сказки не существует.

— 242 —

Это было поразительное пророчество на всю дальнейшую жизнь,вплоть до сегодняшнего дня, одна из великих тайных истин, открытыхмною на собственном опыте. Это касалось встречи, глубины мира, вдох�новения, общения, Наташи Туровской, института, лагеря и так до беско�нечности.

Это касалось и природы тоже. На этот раз, в спортлагере, это обстоя�тельство почти не задевало меня. Так получилось, что кроме фантастичес�ких картин душной, безветренной ночи (застывшие деревья, холмы, доми�ки), свежести раннего утра, и еще – дрожания высоких тополей в солнеч�ном, ярко�голубом небе, – я ни на что не обратила внимания.

Это почти не расстроило меня. Я, вообще, научилась говорить о людяхи событиях: «Ты (человек, событие) – вовсе не то, что я от тебя ожидаю, тыплохо, а я ищу хорошего; но я не стану искать плохо в тебе и научусьрадоваться именно ему и именно в нем находить красоту и необходи�мость». Чтобы такое рассуждение имело право на существование, нужнанеопределенность во всех вещах. И я благодарила устройство нашего мира,которое отрицало понятие «плохо» и «хорошо» или же смешивало, кото�рое не давало ни одному утверждению стать аксиомой: и все границыстирало.

Общение с людьми очень многому меня научило. Но так как практи�ческая психология очень мне неприятна, то придется выражаться в сжатойформе.

Во�первых, с людьми очень легко общаться. Надо только говорить то,что думаешь, и то, что интересно им. Далее – тон. Он должен быть медли�тельный, спокойный; темп – размеренный, слова нужно выговаривать чет�ко, ясно, легко. Во�вторых, если говорить о чем�то с серьезным выражени�ем, то любую глупость примут за умную вещь. Но вообще�то, разговор,особенно в молодежных компаниях, всегда вертится вокруг шуток, и людихотят, чтобы их смешили.

Но – я была рада и счастлива в общении! (спортлагерь).

* * *Почему же я не стану сдавать экзамен в политех (на философский фа�

культет)?Если мне придется выбирать между историей и философией, то я ока�

жусь где�то посередине. При этом в истории моя точка зрения будет при�влекательно философской, а в философии – непривлекательно историчес�кой. Так что же? К тому же очень многое в философии действительно от�талкивает меня. Прежде всего – это попытка объяснить и систематизиро�вать мир. И если сейчас признается невозможность такого объяснения, товедь раньше большая часть философов только этим и занималась, и я дол�жна буду разбираться в их системах и построениях в силу своей будущейспециальности. А я вовсе не имею вкуса к причинно�следственным свя�

— 243 —

зям, если дело касается жизни. Математика, химия – пожалуйста, там этоуместно. Но логический, аналитический взгляд на человеческую жизньвызывает у меня отвращение. Полностью объясненная жизнь стала бы мненевыносимой. Я, скорее, напротив, хочу неясности, туманности, леген�дарности, т.е. теплоты надежды и веры, а не холода абсолютного (или неаб�солютного) знания.

Я не люблю доказывать там, где можно поверить на слово. К тому же,ведь и доказать ничего нельзя. Меня всегда волнует искусство, эстетика,мистика, религия и никогда – система философских воззрений. Я бы, бес�спорно, предпочла изучать культуру шумеров, Ассирии и Вавилона, чемфилософов древнегреческой школы. И в этом смысле философия, в отли�чие от истории и культурологии, бесполезна не только для других, но и длясамих философов. И даже вредна. Что делают эти системы? Еще более ис�сушают уже иссушенный доказательствами ум. Но история и культура даютпочувствовать и пережить самые отдаленные, давно ушедшие века, т.е. хотьи несовершенным образом, но чуть�чуть побеждают время. И т.к. я ищу неудовлетворения своего тщеславия и всеобщего признания (что могли быдать необходимые для всех рассуждения), а вообще ничего не ищу, то явыбираю чувства и переживания: легенды, мифы, книги и картины – это жекультурология, ведь так? Это будет только для меня, пусть даже моего мне�ния никто не узнает, ну так что ж?

И, наконец, самое главное: если отвлечься от систем (которые займут70 процентов учебного времени), то в философии я вижу такое тайное,личное и глубокое, что даже сам звук этого слова режет мне слух, т.к. онсрывает необходимый для этого покров и мне становится стыдно. Этогочувства я никогда не преодолею. Сама я могу много думать об этих вещах,но я не вынесу их откровения. А именно так и случится, если из мыслей инадежд они превратятся в институтский предмет, специальность, профес�сию и покроются налетом пустого и ненужного умствования. Мой интересникуда не уйдет от меня, но пусть он будет чуть�чуть вдалеке, в стороне;пусть будет он свободен от каких�либо необходимых планов и программ иволен выбирать то, что ему вздумается, уходить, когда станет противно, иснова приходить.

А вообще�то, все это такая дьявольщина, что я счастлива, что не имеюфилософского мышления и могу держаться от этого подальше.

Единственное, что меня смущает – это то, что студенты там будут луч�ше, но ведь и на истории (праве) студенты неплохие.

* * *– Это все было для мамы; но теперь�то, для себя, я могу сказать другие

слова, куда более правдивые.Это есть надрыв, как у Достоевского, почти тайная вечеря, свидание с

философией и клятва ей, отказ ради нее от нее самой, отказ от самого

— 244 —

любимого, добровольное расставание с самым любимым навсегда. Удо�вольствие от такого рода поступков сомнительно, но все�таки присут�ствует: разрывающая грусть и упоение слезами и грустью, любованиебудущим страданием, воспоминания впрок и, самое главное, красотаподобной жертвы.

Там, в темноте и тишине, я будто бы в последний раз дотрагивалась донее и шептала: «Ты и во сне необычайна. Твоей одежды не коснусь».

Израиль. Необходимость, которую я теперь легко узнаю и испытываюрадость от столь быстрого узнавания. Но необходимость и смирение – одно.Значит, я испытываю радость от смирения. Я думала о космической музы�ке и об осеннем парке, аллеях и листьях. Но у меня нет сейчас осеннегопарка и вряд ли он когда�нибудь будет. Поистине, слова «Так надо!» и«Пусть!» обладают великой властью горестной красоты и умиротворения.Это тихие слова и тишина, которая приходит вместе с ними, заглушает всеостальные звуки. Может быть, еще слышен шелест листьев.

Но это умирание, увядание. Когда же я посылаю к черту необходи�мость, – это сопровождается мельканием образов уходящей жизни, упу�щенных возможностей, соблазнительных надежд, моих прав, заслуг и сво�бод. В центре снова оказываюсь Я. Опять возникает великий шум...

Но ведь я не одна. И к чему же шум? Утверждение себя? Фу. Впечатле�ния? Я забываю о них. А радости шума все равно мгновенны и проходят безследа. Все исчезнет. Но тишина смирения останется со мной.

И все же я хочу жить! Хочу ночей и запахов! Хочу зеленых гор! И это моеправо.

6 августа– Ну, здравствуй! Что же мне сказать тебе?– Ты меня очень удивляешь. За эти двадцать дней у тебя произошло

столько событий, столько встреч и знакомств, столько разговоров – но обэтом ты не упоминаешь ни слова. Похоже, тебе это так безразлично, какничто другое. Но ведь это есть цель, это и есть жизнь.

– Ты прав, конечно, но кто же относится к людям иначе? Другие толь�ко используют их для себя, я же, напротив, предоставляю им полную сво�боду, но и сама отстраняюсь от них, оставляя за собой право быть свобод�ной. Я никого не ненавижу, некоторых даже люблю. Но слишком долгое ичастое общение для меня, конечно, невозможно. Сейчас я принимаю оди�ночество, как самый бесценный и счастливый дар. К сожалению, время нанего отведено немного – только три часа.

– Но ведь ты проклинала одиночество…

— 245 —

17 августаО, как воет ветер! Как бьется в окна, как треплет сетку! Как воет пол�

ночь! Не мне подражать Заратустре, ибо его полночь – пьяная, золотистая,спелая: медовая полночь итальянских городов – не спит, но и не дышит,она хранит тайну, покоится, молчит. Моя же полночь – мечется, бушует.Слышите? Слышите? Она хочет разметать свои тайны сама, не надо выслу�шивать и вымаливать их. О полночь! Не моя вина в том, что я попала вструи Заратустры, да и какое мне дело сейчас до струй?! О полночь, чему тыучишь меня? Ты спрашиваешь, хочу ли я знать твои тайны? О да, хочу!Говори же, говори, говори! О, вот как?! Как ты крутишь каждую тайну втемном вихре, а потом разбиваешь ее о землю, кидаешь ее осколки прямомне в лицо! О, как ты жестока! Дальше, дальше! Я хочу знать! О, я не верюсвоим ушам! Ты советуешь мне, как быть, но как я могу послушаться тебя,полночь? Не обманщица ли ты, быть может, ты погубишь меня? И могу лия учиться у мертвых? Ведь ты мертва, тебя нет; могу ли я давать сама себесоветы? Верны ли они? С кем я говорю: сама с собой? О нет, полночь,воскресни! Ты жива, ты злишься на меня. Что же, я слушаю тебя. Ты хочешьклятвы? Ты говоришь, что равнодушие смертельно, что из него рождаетсяпустота? Ты говоришь, что весь мир таков? Что нельзя быть равнодушной кмиру, значит, я должна уйти от него, не встречаться с ним больше? Ты по�сылаешь меня к призракам, к книгам, к прошлым временам? Ты запираешьменя в своей комнате? О полночь! Не смертельна ли эта дорога? Клясться,не быть равнодушной? Клясться, не терпеть мира? Боже, боже! Нет!

– Какой страстный монолог! Я ревную тебя к этой полночи. Ты взды�хаешь? Отчего?

– Да так.– Ты, видно, совсем не рада мне. Или тебя так гложет список невоз�

можностей?– Хм. У невозможностей есть такое свойство: они нуждаются в перио�

дическом возобновлении. Да иначе и быть не может, ведь невозможностина самом деле ложны: у нас есть очень много возможностей. Этот обман иразоблачает время. Но вслед за этим хочется другого обмана: современныхвозможностей. Тогда�то, в самую жестокую минуту, и появляются невоз�можности в прежнем виде.

* * *– Кстати, и у Кафки тоже есть нечто такое: люди спят – я один бодр�

ствую. Это ошибка: все думают, что спят в своих кроватях, под крышамидомов. На самом деле, люди спят под открытым небом, на голой земле, – итак – по всей планете. Я один бодрствую, знаю и вижу это. Но должен жекто�то бодрствовать.

– Но ты не чувствовала этого?– Нет. Еще никогда. Я не боялась за настоящее – только за будущее.

— 246 —

27 августаАнафема – рефлексии. Никаких мыслей! Просто жизнь. Только так я

могу стать собой. Все остальное – призраки. Анафема – равнодушию. Ана�фема – надменности. Живость и заинтересованность. Лучше быть веселой,как мама. Долго скрываемое желание учебы, общения. Так долго скрывае�мое, что осталось четыре дня, а оно все скрывается, скрывается, скрывает�ся... Как смешно! Облегченный вздох. Как хорошо!

3 сентября(Первые дни на философском факультете ОГУ)– Зато теперь ничего скрывать не приходится. Гоп, гоп, гоп�ля!– Что, лихорадочное отчаяние? А кто тебе, вообще, давал право наде�

яться?– О Боже!– Что�то ты слишком легко отказываешься от своих надежд! Надо было

страдать побольше.– Разве я не страдаю?– Тебя утешает что�то? Что? То, что это все идет мимо?– Не мимо, а через. Через меня, а потом – мимо. Это ужасно.– Не пускай в себя.– Не могу. В такой обстановке моментально теряешь себя.– Держись.– Хорошо. Но, ах! как я страдаю! Почему? Это последние реальные

дали на моем горизонте. Остальное – видeния. И эти дали вблизи оказа�лись...

– Послушай, что ты скажешь о маленькой психологической вивисек�ции? Не боишься ли ты ее после «Борьбы с демоном» Цвейга?

– Да, пожалуйста.– Не беспокойся, дело обойдется без Эдипова комплекса и современ�

ного психологического жаргона. Начнем. Вчера твое мнение об институтебыло совсем другое. Ты болтала без умолку, слишком горячо, быстро, по�чти лихорадочно болтала. Ты была чуть ли не в центре внимания, по край�ней мере, в одном из центров. И тебе понравилось. Сегодня дело обстоитиначе. Ты хочешь сказать – тебя почти не слушают, по крайней мере,слушают не тебя. И что же? Ты сразу пускаешь в ход эпитеты «скучные»,«нудные», «тупые». Да как ты смеешь? Разве ты не являешься тем же са�мым, если ты не можешь развеселить их? И потом, разве Алена скучная?Она очаровательная, веселая, живая, артистичная; держится намного луч�ше тебя, и на нее более приятно смотреть. Почему бы тебе спокойно непризнать это? Соперничать с ней? Пожалуйста. Но только когда для это�го создадутся благоприятные условия; заметь: не ты их создаешь, а онисами создадутся.

— 247 —

– И все же ты должен признать, что уровень их разговора ввергает всмертельную тоску.

– Согласен. Но зачем ты поддерживаешь его? Вчера ты была до непри�ятности болтлива, сегодня ты влезала, когда тебя не просили. Зачем? Будьвыше этого. Умей многозначительно и легко молчать.

– Я боюсь остаться одна. Они нарочно не замечают меня, даже какбудто презирают.

– Возможно. Ответь им тем же. И кто тебе из них нужен, кроме Ольги?– Но сбудется ли Ольга?– Постарайся.– Не могу я привыкнуть к этому институту. Идешь, как в казарму, как

на завод. Все так скучно, сухо, официально. Главное – бессмысленно. Зави�симость от толпы: ты уже не можешь быть одна в толпе. Уйду я оттуда!Брошусь в жизнь! Уеду в Израиль! Устроюсь работать.

– Ох и дура! Кем? Дворником? Машинисткой, чтобы умереть на вто�рой день от скуки? Ты хоть подумай, как все у тебя сейчас сложилось! Будтосама Судьба вступила в договоренность с Господом Богом в отношениитебя, и, посредством мелких случайностей, тебе предоставили самые иде�альные условия. «Милая Сударыня! Вы хотите изучать то, что Вас интере�сует больше всего на свете? Пожалуйста. Хотите совершить легкую зарядкудля ума в виде математики и права? Пожалуйста. Хотите спать всласть, и,лениво потягиваясь, пробуждаться лишь поздним утром? Все к Вашим ус�лугам. Что от Вас требуется? Да съездите в институт на часок�другой, поси�дите на занятиях и приезжайте обратно». А ты говоришь: «Ах, нет! Я, пожа�луй, уйду. Куда? Не знаю. Имею ли я на это право? Нет. Но какое мне делодо прав? Какое мне дело, что я буду чувствовать себя лишней, что я будудействительно в тягость, что мне будет нестерпимо скучно. Все равно уйду– лишь бы уйти!».

– Ну и что? Ведь будущее человека – в любви и общении, а что я нашлаздесь? Не могу я положить на алтарь тщеславия и долга пять самых лучшихлет. Я уеду в Израиль.

– Мечтай.– Жизнь так непредсказуема; она дарит случайности, если ищешь их;

я хочу пойти к ним навстречу.– Ты уже искала жизнь (и случайности). Помнишь, летом?– Она подарила мне их осенью.– Чтобы ты немедленно отказалась от них?– Да.– Но ведь удачи – залог твоего беспокойства. Помнишь Маргариту

Наваррскую? И, наоборот, неудачи – причины новых и новых ступенейтвоего счастья.

– Ах, кончим вивисекцию. Я сегодня шла по городу, по предгрозовомугороду, в развевающемся платье.

— 248 —

6 сентябряАх, никогда мне еще не было так хорошо! Я буду историком! Так весело!

Я счастлива, я смеюсь и танцую. Это освобождение, дарованное мне Госпо�дом Богом: я попросила Его спасти меня. Непросто мне было сделать это,но я сделала. Позволь же мне, Господи, поблагодарить Тебя, сегодня, покаеще не поздно.

Ведь то было наваждением, искушением, проклятием изначально, нетак ли? Подумать только! – я хотела поступиться своей жизнью в угодурациональным доводам. Своей жизнью! Но теперь я снова выбираю своюжизнь, свое будущее, свою неизвестность. Свой покой. Свои занятия фило�софией. Свои литературные опыты. Мыслить можно, что угодно и как угод�но. Ни сердцу, ни воображению нет дела до бессмысленных теорий. Пустьпо ним путешествует иссушенный ум. Красоту же факта, реально свершив�шегося, никто у меня не отнимет.

Прошлое – священно, это единственное, что у нас есть. Пусть будеттак! Аминь!

10 сентябряНо зачем тогда было нужно это испытание?Я не знаю, как дальше писать. Я в плену у красоты стиля. То есть, у его

отсутствия. Но, может быть, у меня просто нет мыслей? Это так страшно:излагать не мысль, а ее отсутствие. Тогда�то и получается безобразие вмес�то красоты. Да, только теперь, после отрывка о рае, я поняла, когда можнописать, а когда нельзя. Когда можно писать, то ты не можешь не писать:перед тобой уже стоят готовые образы, все приняло стройную форму задол�го до технического переноса на бумагу. Так же и стихи. Но если речь идет опридумывании, об изобретении, о фантазии – то писать нельзя. И также японяла, что же все�таки означает творчество: почему ни один художник,если бы ему предложили, не отдал бы свой роман за реальную жизнь всвоем романе (т.е. за превращение его вымысла в реальность и за правожить в этой реальности). Что бы я выбрала: полет над землею или рожде�ние строк: «Полетим мы под полной луной. Над тоскливой землей...».

Не знаю. Казалось бы... но нет. Может быть, дело в тщеславии? Нет,похоже, здесь большее. Бумага, как и слушатели, – необходима. Это – про�рыв в вечность, преодоление минуты и времени. Переживание – всегдаминута, а потом оно исчезает, а если и сохраняется, то лишь в памяти чело�века, которая тоже очень скоро исчезает. Но слова – услышанные и прочи�таные – есть гарантия сохранности нового мира; более того – гарантиядоступа в этот мир многих других душ, следовательно, это есть рождениетысячи новых миров. Реальность же этих миров, иная реальность, – неопровергается даже наукой. В этом смысл культур, древних и новых, в этомпафос человечества и его духа. Так думают идеалисты. Я не знала, что ре�

— 249 —

альное воплощение духа есть искусство, и только оно. Мой удивленныйвозглас: и только�то? Они говорят, что произведение искусства снимаетпротиворечие между внутренним миром и внешним. Так ли это? Не наобо�рот ли? Оно возвышает – это да, оно облегчает страдания – тоже верно. Но,возвышая нас, оно возвышает и внешнюю реальность, которая предстаетуже в свете произведения искусства, и когда потом мы наталкиваемся настены истинной реальности – о, как ужасно это столкновение! Или, можетбыть, реальность лучше? В любом случае противоречие становится лишьглубже.

Вот что такое рефлексия! (Моя рефлексия). И такой дрянью я должнабуду заниматься?! Нет уж, черта с два!

И потом: что это еще за два непримиримых начала: дух и материя?!Я знаю две противоположности: живое и мертвое. Мертвое, например, естьНичто с точки зрения живого. Таково мое понимание Ничто. Бабочка так�же хочет жить, как и человек, а ведь даже философия – это только жаждажизни, самая неуемная жажда. Но человек отдаляется от просто живого,потому что обладает сознанием, которое включает разум, чувство ритма икрасоты и т.д. Следовательно, вторая противоположность: сознание и нео�сознанность. Но разве сознание и материя отрицают друг друга? Почему?

Нет, мои рассуждения обыденны и основаны на обыденной логике.Я не понимаю главного. Похоже, это так.

Я еще не понимаю вечного круговорота жизни в философии Шопенга�уэра. Жизнь не совершает круговорот. Жизнь идет по прямой линии и наджизнью, тоже по прямой линии, идет смерть. Ведь, насколько я поняла,они усматривают круговорот в рождении потомства, но это есть круговоротматерии. Если же мы примем за непосредственную ценность индивиду�альное существование живого, то получится следующая картина (ведь рож�дая потомство, существо не перестает жить: более того: в его жизни ничегоне изменяется).

Историю творили Бог, Жизнь и Судьба, искусство творили художникии поэты, зато философию творили люди, претендующие на звание ученых,по крайней мере, большая их часть. А это уж из рук вон плохо. Зато теперь,когда объявили, что философия это не наука, не слишком ли они спекули�руют захваченностью (экзистенцией) как особым психологическим состо�янием? Не есть ли это decadence философии? Ведь прежние философы, также как и художники и поэты, творили поверх этого состояния, т.е. преодо�лев его, перешагнув на более высокую ступень. Ну да, мне это интересно.Мне ужасно хочется прочитать Хайдеггера и Кьеркегора.

Но тогда я начну с концаИ закончу еще до начала.Но тогда мне не нужна академическая (университетская) философия.

Я верю, что каждая философия – это свой путь к спасению. Каждый из нихверен, и не по�своему верен, а верен вообще, в целом, в согласии с другими

— 250 —

путями. Бессмертие можно мыслить и как включение в существо Приро�ды, и как круговращение Жизни, и как воплощенье и перевоплощенье Духа,и как бесконечный поток электронов (тогда мы уже мертвы), и как слияниес Мировым Духом, или как личное бессмертие. А можно надеяться на всеэто вместе, сразу. Меня интересует другое: насколько занятия философиейвлияют на мое личное спасение? Что, если я останусь наедине со своейсмертью, как Цветаева? Ах, пути к спасению, вы всего лишь пути к успоко�ению. Надо ли заниматься философией, чтобы это понять? Кто из филосо�фов рекомендовал философствование? Они все приходили к ценности не�посредственной жизни, а спасение – ведь его рекомендовали искать в ис�кусстве, религии, добродетели, но не в философии. Я не спорю, став «нор�мальной», я потеряю свою жизнь. Но разве занявшись философией, я ее непотеряю? Абсурд, маски актера... Главное – «пережить всю историю соб�ственной персоной». Это поистине божественный дар... Ах, но можно стем же успехом сказать, что пережить всю историю – это не значить изу�чать ее в университете; что философию необходимо изучать, а вот чтобыпережить историю, изучать ее совсем не необходимо.

Все, хватит!Из всего, что со мной произошло, я должна сделать выводы. Что же

было за знамение? В чем – о прошлом, а в чем – о будущем?1. Это есть наказание за гордыню. Ибо, подслушав тайны мира, я вооб�

разила, что весь мир должен быть у моих ног.2. Это есть наказание за уверенность в себе.3. Это есть наказание за требование счастья. Какое имею я право тре�

бовать счастья? За надежду на разрушение одиночества. Цветаева, Шопен�гауэр, Ницше были бесконечно одинокие – так как же могу я надеяться наиное? Есть еще наказание за ожидание. Я слишком неосторожно ожидалачуть ли не чуда от этого события – и ожидала так долго!..

4. Ты всегда будешь одной из многих. Никто в толпе не обязан ни жа�леть, ни выделять тебя.

5. Ты не должна быть одной из многих. Ты должна оставаться собой иплевать на остальных. Ибо твое существование в группе возможно лишькак противопоставление тебя и группы, лишь на основе пусть и изменяю�щихся связей с одним или двумя из этой группы, но не со всеми. Иначе вслучае «лидер группы» или «член группы» твое положение сделается ката�строфическим.

6. Помни, что в тех условиях, которые создались, тебе нужно толькооставаться самой собой: благоприятный исход в любом случае гаранти�рован.

7. Пора вспомнить старые добрые рассуждения о мальчике как о данивсеобщему мнению и порвать с ним. Мне нет дела до других. Ибо испыты�ваю ли я на самом деле потребность в любви? Пока нет. Здесь речь идет необ одиночестве, а о поведении.

— 251 —

8. Теперь у меня есть за что зацепиться. Советская, близость дома, ба�бушка, Зауральная роща. Культурология. Дерзать на все? Но нужно остано�виться. Капканы расставлены на каждом шагу и они ведут прямиком в ад.Разве я еще не научилась заключать мудрые компромиссы с жизнью?

9. Ясно одно: без философии мне не обойтись. Без философии дляменя нет жизни. Но что мешает мне заниматься философией? Ничто.

12 сентябряО себе, о себе, о себе... Ничего, ничего о тебе!О тебе? Ты?Я даже не знаю, как тебя зовут.О Боже, ну не стыдно ли мне? Все это начинает походить на плохо

придуманный фарс.Любовь – самообман? Я не хочу так думать.Я не имею склонности переплавлять в горниле рефлексии чувство пер�

вой любви, но еще меньше склонности... у меня... специально конструи�ровать это чувство и спасать его от горнила.

Ах, зачем я это пишу? Я хочу спать...Мне не стоит бояться анализа. Любовь выстоит против любого анали�

за. И потом, разве со мной могло случиться иное? В жизни все происходитпо�особенному: не так, как мы представляем и предполагаем. Закономер�ность – это случайность жизни.

Но если очень сильно захотеть... Если очень горячо молиться... Я дажестала красивой – для себя – но хочется стать еще более красивой – длянего. Все стало возможным – в отношении него... Но я боюсь торопиться.Я не хочу торопиться.

Это слова из тех, что действительно убивают любовь.

16 сентября

Так я, скорбя, познал запрет:Где счастья ждут, там счастья нет.

Так, в море слез, постигнул я:О счастье знать нельзя, нельзя.

Так я, скорбя, познал запрет:Где ждут – там этого и нет.

Так, в море слез, постигнул я:Коль хочешь – называть нельзя.

— 252 —

Так я, скорбя, открыл секрет:Кому за всех держать ответ?

Так, в море слез, постигнул я,Что это быть могу и я.

Так я, скорбя, открыл секрет,Что виноватых в мире нет.

Так я нечаянно узнал:Возмездье дорого богам

За красоту и за любовь,За полный и неполный срок.

В глубокой скорби я постиг:Не тем возмездие грозит,Кто обладает красотой,Удачей, счастьем и умом,А тем, кто не имеет их...И жизнь, и смерть в мольбах, в слезахЕсть дань за чью�то жизнь без слез.А, может, даже и не дань –Так зимний ветер мне донес –Коль нет Того, кто б принял дань...Коль нет Того, кому онаМогла бы быть принесена.

Так я, скорбя, познал запрет:Как мы хотим – спасенья нет.

Так я, скорбя, открыл закон:Спасенье есть, как хочет он.

Как хочет мир...

Как мы хотим: дерзай, лови,Весь мир для нас, мы в нем одни.

Как хочет мир, как знает он:Нет счета всем, живущим в нем.

Вперед и вспять – года, века –Одним на свете нет числа.

— 253 —

Так попытался я узнать,Возможно ль все это понять.

Так я, в отчаянье, постиг:«Мы не одни» – всего лишь миг.

Так я, скорбя, открыл секрет:Познать – лишь миг, а жить – навек.

И значит, не для нас закон:«Как хочет мир, как знает он».

Но если не для нас закон,То будет страшен этот спор.Горды мы, мир – непримирим:«Как хочет мир, как мы хотим...»

Дающий всемогущ и благРукою щедрою нам жизньИ сонмы радостей земных:И жар любви, и детский смех,И хлеба вкус, и запах трав,И синь и глубину небес,Простор полей, покой дубрав,Шум листьев и тенистый лес,И тишину в вечерний час,И солнца жаркие лучи,И свежесть утренней зари,И полдня медленные сны.И нетрагичность бытия,Забвенья стертые черты,И полудетские мечты,Коим до старости верны,И исполненье в нужный часЖеланий, благостных для нас.И, наконец, свой сад и дом,Постель в уюте и с теплом.Потом – могильную плиту,И яблоню над ней в цвету.Но отчего, но отчегоЗимой, когда еще светло,И ветер дует по углам,И с ног сбивает там и тут,

— 254 —

И леденеют пальцы рук,О, отчего так худо нам?

Когда прикосновенье льдаДо кости ощущаем мы,И вот, когда приходит мглаИ в отдаленье огонькиНам освещают тусклый путь,Зачем нам хочется шепнуть:«Ни по земле, ни по воде,Пути к Гиперборее нет.Лишь там могли б мы отдохнуть,Где льется теплый, вечный свет».

23 сентября– Это значит – научиться осторожно относиться ко всем словам. Это

значит – быть суеверной даже по отношению к собственным мыслям. Этозначит – придавать словам «покой» и «уют» как можно более положитель�ного смысла. Отныне и навсегда.

– Навсегда? Ах ты!– А что же? Разве опыт не значит ничего? Разве это не цена за знание?– Какое знание?– Сейчас перечислю. На этот раз я вступила в жизнь со многими оши�

бочными установками.Каким был общий план моей жизни? Примерно так:

Так и живи, так к цели и шагай,Не глядя вспять, спиною к приведеньям,В движенье, находя свой ад и рай,Не утомленный ни одним мгновеньем.

Да, это еще было усугублено отсутствием целей и живейшими попыт�ками установить контакты с приведениями. Но что касается неутомленно�сти мгновеньем – все было именно так. А хорошо ли это? Почему онивсегда так превозносят путь и так уничтожают конец пути? Все равно, чтобы ни говорили, мы пускаемся в путь ради конца пути или ради самогопути, но тогда путь становится целью. Отчего же они не следуют этомумудрому принципу – «нужно остановиться»? В чем�то обязательно нужноостановиться: хотя бы для того, чтобы идти дальше в другом. Конечно,велик соблазн разрушать все преграды, дерзать на все. Но ведь мы заключа�ем компромисс с жизнью, не так ли? А значит, сами должны ставить себепреграды и огораживать для себя жизненное пространство, в котором бы

— 255 —

было уютно и тепло при любых обстоятельствах – наш дом. Если мы хотимжить. Пускай философия есть стремление быть повсюду, мы не будем доманикогда. От чего�то надо отвернуться, на что�то сознательно закрыть глазаи смириться, и преодолеть боль – и, главное, смириться с чувством посте�пенно наступающей уверенности, защищенности, уюта и тепла – какимбы низменным оно ни казалось в сравнении с божественной неустроенно�стью, тревогой, грустью, с возвышенным разрыванием всех звеньев, свя�зывающих нас с жизнью, с платоновским «дерзать на все». Если мы хотимжить, то нужно идти на компромисс, нужно уступать жизни. Это ведьсамый настоящий спор. Нет, война. Кто кого победит? Наши «дерзать навсе», наши «хотеть всего»: к чему мы стремимся? Мы хотим Бога, хотимтайны, чуда, его откровения. Хотим быть там и тут: под пальмой у моря ив швейцарских горах. Хотим, чтобы нас любили, хотим быть красивыми,как Афродита и Елена Прекрасная. Все равно в глубине души хотим.А что делает мир? Он не дает нам Бога, не дает чуда, говорит «здесь» и«сейчас», а не «всегда» и «везде», или «где вздумается», как бы нам хоте�лось. Он дает нам определенный облик и окружает нас определеннымилюдьми. И все, другого выбора у нас нет. Свобода относительна. И тогда мызаключаем компромисс с миром. Это – наши догадки, теории и вымыслы,вся сфера искусства и мечты. Конечно же, со стороны мира это незначи�тельная уступка, почти никакая. Но нам она дорога, ради нее мы и заклю�чаем компромисс, т.е. соглашаемся жить. Ведь не будь ее, жить и вовсе неимело бы смысла.

Но эта уступка очень коварного свойства; Боже мой, какого коварного!Надо быть гиппопотамом, чтобы сохранить грань между уступкой и жиз�нью. И в каждую трещину этой грани прорываются образы, со всей неудер�жимостью прорываются они в жизнь. Это и есть рождение трагедии, и намне остается ничего другого, как начать предъявлять миру претензии, откоторых мы вроде бы отказались в прошлый раз. Теперь этот конфликт уженамного страшнее прежнего, ибо он хранит память о неудавшейся попыт�ке, о компромиссе, который уничтожил сам себя, и, следовательно, он пе�реходит...

* * *(Примечание. На историческом факультете ОГПУ).Потом – Лена. Что это было? Это не так просто.Потом – хронология: на четвертом ряду – Алексей. Я так безумно рада:

наконец�то я попала в нормальную компанию, где не надо будет выноситьдвойного напряжения, двойной открытости. Это веселое стихоплетство мнене по душе. Но тут начинает давить другая открытость: открытость каких�то возникающих отношений.

Тяжесть красоты. Я все поняла! Тогда – я страдала после каждой прогул�ки от понимания невозможности, невозможности жизни. Теперь – я стра�

— 256 —

даю от слишком явных, слишком вызывающих возможностей жизни.И еще неизвестно, что лучше. Быть может, и даже скорее всего – лучшетогда.

Но я – так не хочу! Это я говорю со всей ответственностью, и если богамбудет угодно счесть это за вызов – то пусть, я не отрекусь от него. Когда�тоя писала: «Но больше всего на свете не хочу я заснуть. Спать – не больно, нестрашно уже никому.

Мир – колдун: он сны навевает успешно.Неотвратимо, легко, незаметно, но я – не хочу!». Это все чушь. Я тогда

не захотела иметь дело с дьяволом и уже тогда предпочитала сны. Но сейчас– все по�другому. Я знаю, чего я хочу. И я сейчас скажу. Но я не знаю, ктослушает меня. Когда я обращалась с просьбой к богам (вопросы на экзаме�нах) – то они исполняли ее: именно просьбу, хотя выходило из этого вовсене то, что я хотела. Я осознаю и это. Я осознаю всю тяжесть. Но все равно!– слышите, боги?! – я так хочу, я прошу, я отдам за это все! Так что же?Красоту как средство и любовь как цель.

8 октября«Катарсис, очищение – так называли греки то состояние духа, которое

вызывается созерцанием трагедии, то безмолвие сердца, в котором смеша�лись сочувствие и страх, очищение души, что возникло из постиженияболее глубоких истоков вещей. Которое подготавливает всерьез и снова кдеяниям долга и покорности року. Которое ломает hybris так же, как этопредставляют актеры на сцене в самой трагедии. Которое избавляет от гру�бых инстинктов и умиротворяет душу».

Йохан Хейзинга. «В тени завтрашнего дня».

* * *Осень... Кто бы мог подумать, что у меня с осенью сложатся хорошие

отношения? Она теплая и нравится мне.

13 октябряДень выхода с больничногоБлагодарю не только за это. За группу, за внешность. Анастасия Про�

свиркина – хм, это тоже подарок – моему желанию интенсивности жизни.Месть или подарок?

Пусть будет подарок.Я кое�что поняла еще. Мне не хватает истинной свободы. И еще – я

слишком близко принимаю к сердцу жизнь. Жизнь достала меня, оконча�тельно задела, завладела мной. Так нельзя. Потому что начинаешь откры�

— 257 —

вать глубину жизни – не философии, а жизни – и становится страшно инеуютно так же, как и в философии. Но в жизни должно быть уютно. Где жееще спасаться от философии? Я чувствую, что долго двойного напряженияя выдержать не смогу.

«Жди...» Но наступает такой момент, когда ожидание переходит в не�возможность. Уж мне�то это доподлинно известно. И тогда любая возмож�ность получает отказ – в отместку за ожидание.

«Терпи и жди...» Это и есть первые отголоски того страшного, страш�ного дела, что со скучающей миной именуют «духовной работой». А духов�ная работа – это борьба одновременно с миром и с демоном.

За созерцанием трагедии очень легко потерять саму трагедию. Стоиттолько испытать удовольствие от созерцания. Целая жизнь может быть со�зерцанием собственной трагедии. И, тем не менее, она не будет трагичес�кой жизнью. Она будет найденным выходом, спасением от трагедии. Мож�но возразить: но разве выход не есть цель любой жизни и даже трагедии?Разве счастье и спасение не должно стоять в конце любого пути и беспутья?Возможно, но тогда и название должно быть другое: превосходство судьиили восторг жертвенного животного – но не трагедия.

Я слишком долго ставила себя на место несчастных людей, и мне каза�лось, что я была бы счастлива на их месте.

Прощают ли несчастья такое абстрактное, вольное отношение к себе?Нет, они спешат обогатить вас эмпирическими знаниями.

Но и сейчас я оскорбляю несчастья, ибо недооцениваю их. Разве то,что со мной было, – несчастья?

* * *Но я знаю ведь, что Бог не в силах изменить свое творение и неж�

ной гречанкой я уже не стану, – но то, что Бог делает со мной – пусть этобудет так.

А любовь ведь тоже разная бывает, и суть не в том, чтобы испытать все,а в том, чтобы была любовь в высоком смысле этого слова.

Если уж мне иметь какие�то отношения с жизнью – то именно такие.А я привыкла отказываться – с легким отвращением и со словами: «Нет,нет. Не здесь. Не на Земле...» – от подобных вещей. Но теперь я сталасуеверная и беру эти слова обратно: чтобы не нарушить состоявшегосядоговора.

Какие могут сложиться отношения с жизнью у человека, отличающе�гося (страшная правда)?

1) Абсолютной неспособностью к какому�либо труду.2) Патологической жаждой изменений: обрывание всех связей и жела�

ние отовсюду уходить.3) Сильнейшей ностальгией даже по самым незначительным знакам

прошлого.

— 258 —

4) Жаждой общения и вовлеченности и страхом перед людьми.Но дело опять�таки не в этом. Истинная правда делится: с чего все

началось и чем кончится – знаки огня.Не будь их – все можно было б стерпеть. Во всем виновны только они.

И я теперь с радостью призываю свою судьбу.

Полноты божественной бремяИзредка может снести смиренный.Но с этой порыВся его жизнь – лишь греза о нем.

Видите ли... Сущность... потаенное.. раскрывается не сразу. Рок естьсразу. И каждый придет туда, куда приведет его сущность, потаенное.Но это понятно не с самого начала... а постепенно открывается и выхо�дит на свет. Нужно время. И, кажется, сейчас некоторые выводы сделатья уже могу.

16 октябряЕсли иметь в виду экзистенцию, божественное и поэтическое открове�

ние, то можно сказать: «Оно скрывается от нас двумя способами».И первый из них – стремление здоровых поэтов к высшему (таких,

например, как Блок), которое, правда, воплощается в красивейших гимнахи возвышает и нас также, но все же остается вымыслом, мечтой, толькословами – в известной степени ложью поэта. Мы все это понимаем.

А второй путь – это соприкосновение с истинно божественным, а зна�чит, и демоническим (ибо, как известно, где боги, там и демоны – и, соб�ственно говоря, они – одно). Соприкасание – и тут же панический страх:все это, в конечном итоге, открывается нам в виде одних лишь кругов печа�ли и несчастья. Мы видим только танцы над безднами, миг перед катастро�фой; мы сами заражаемся этим ужасом, и за всеми этими страхами мы ни�когда не разглядим божественное (мы лишь почувствуем его близость). Этовторой способ, каким тайное скрывается от нас. Ибо правда как раз в том,в чем мы находим наибольшее противоречие: почему страдальцы призыва�ют обратно свои страдания, почему ждут их?

Потому что круги печали и несчастья – это стена, за которой таятсябоги, и, конечно же, они требуют этой платы за краткий миг общения ссобой, а чаще всего вообще никому не удается продвинуться дальше этихпределов. И что же? Теперь вся их жизнь – как маятник – влечение к безднеи бегство от нее. Но почему бегство? Почему так легко принять смерть заРодину, за свободу, просто умереть от старости и болезни? И почему тактрудна, так ужасающа смерть в объятиях богов?

Вывод только один!

— 259 —

Не надо бояться.Дерзать на все.Но я так не хочу! Я хочу разрушить эти законы, издревле установлен�

ные богами. Нет, так говорить нельзя. Это еще никому не удавалось.В таком случае, я хочу обойти их. Но наш договор остается в силе. Я счаст�лива тогда.

22 октябряИз безмолвия сердца не рождается проклятий...И эти откровения приходят неслышно, на цыпочках,но об их присутствии ты узнаешь сразу.Они – самые гордые существа на свете.Нельзя сказать им: «Подождите!» Они не станут ждать...Трудно разглядеть их в темноте и услышать –в безмолвии, но нужно постараться раскрыть все дверии тайники, чтобы они нашли себе ход...И сделать это нужно немедленно: бросив все, не зажигаясвечей, нужно кинуться им навстречу. Можнопоскользнуться и разбить себе нос; и когда ты будешь лежатьна полу, быть может, они придут утешать тебя.

P.S. Судя по прошлым дневникам – я стала невероятной трусихой.Впрочем, тогда я говорила о многих вещах, не зная их, понаслышке. Теперьже опыт научил меня осторожности. Жизнь – тоже очень обидчива, ноона, вдобавок, обладает правом ужасной мести.

Нельзя говорить о ней с пренебрежением.Нельзя – презирать ее.Нельзя – ее не бояться.По�слушание жизни – есть страх, который жизнь посылает нам (и за

нами право выбора); это ее предупреждение и требование одновременно(две дороги: счастья и тоски); если этим «или�или» пренебрегать, не по�слушаться, то... то... тогда...

Если понадеяться на свою силу и гордость, когда жизнь уже предупре�дила нас, что нельзя делать этого; если мы, уже расслышав ее слова, пропу�стили их мимо ушей или бросили им вызов, то... тогда... тогда...

Притом послушание – это не гарантия спасения,зато непослушание – это гарантия погибели: я знаю.

И только Вечность достойнаТого, чтобы мыПосвящали ей Время свое.

— 260 —

Ах, все проходящее канет,Не оставив следа...Вечность тоже, следов не оставив,Ускользнет от тебя.Тихо ступает: не слышноГулких ее шагов.Тайны, священной и древней,Приподнимите покров.И расскажите: откуда –Не от земли ли и вод? –К звездам ступает по сводамВ прошлом застывших годовВечность, желанная наша,Самая сильная страсть?О! – но для нас ты лишь гостья.Нам не познать твою власть.– О, не спугните башню –Ложь ваших слов,Ложь ваших сроков:Дней и годов, веков...Не называйте чужоюТу, что всех в мире родней.Можно ли думать – чище?Можно ль любить – сильней?К дальнему звездному светуВечность идет из тьмы.И от планеты к планете –Есть для нее пути.

Там, где века с мгновеньемПеремешались, тамВ высших мирах вознессяВечности звездный храм.Так и царит безмолвный... ее чертог.Вечность идет на зовыТолько богов.

Вечность идет на зовыТолько людей? –Можно ли думать – чище?Можно ль жалеть – сильней?

— 261 —

И от планеты к планете –Словно накал тетивы –Вечность – пустила стрелы.Мы – протянули лучи.

Это – картины только.Нету в них – мудрых слов.Древняя эта тайнаНе подняла покров.

Боги смешали вместеСтрелы, лучи и огни,Чтоб отделить их от Вечности.Мы отделить не смогли.

Чтоб отделить от мгновения.Мы не могли века.Вечности голос близкийСлышен – издалека.

25 октября– Но как найти для мыслиДостойные слова?– Как жаль, что ты со словомНавек обручена!

– О нет, неправда это:Звук не создаст оков,Достойно слово мысли,Мысль недостойна слов.

– И в тёмных откровеньяхТы нить не потеряй,И мысли на виденьеПрошу, не променяй.

Среди намёков странныхЗапутаться легко,И мысли от туманаНе отличит никто.

Виденье крепко свяжетИ остановит бег,

— 262 —

Видение с землёюОбручено навек.

А дух обвенчан с небом:Взмывает в облака.Мысль, коль она от духа,Божественно легка.

Видения земныеЕй не сплетут оковИз ярко�синих красокИ розовых венков.

И вот она, нагая,Идёт на суд богов.Такая мысль, поверь мне,Своих достойна слов.

– Есть разница, откудаСловам произойти,Из тьмы идёт виденье:Но мысль – из тишины.

Увидеть – это значитУбить свою мечту.Услышать – это значитПереступить черту.

Черту всего земногоИ ввысь – за облака!Да будет эта песняБожественно легка!

26 октябряПодумать только! Вот – этот день.Все получилось так, как я хотела. Но я была немного скована и подав�

лена: это не позволило мне насладиться моментом. Сейчас осень. Но развея замечаю ее? Разве для меня – осень? У меня сейчас весна: воскресение кжизни; воскресение жизни; лето: бурный поток. Мне кажется, что мойвызов был услышан Богом. Или он просто смилостивился надо мной? Ноза подобное счастье – не расплачиваются ли сторицей? Не будет ли «отм�щение аз воздам»? О, если бы так было всегда! (Счастье, я имею в виду).

— 263 —

Такая жизнь; я не боюсь опасностей, смущения и упреков.Я отказала Алексею.Я люблю Сашу.Сегодня я еду в Москву.И теперь я должна познать, как же невозможно совместить счастье от

блаженства разных родов (как и несчастья, наверное). Пока я еще живу навысоте звезд, беседую со звездами, яркими, синими, желтыми, краснымиогнями; держу в своих руках все поводья разнородных счастий (и некото�рых тайн). Но скоро, очень скоро должно быть (хотя я не чувствую егоблизости) падение, жуткое падение и невозможность одного из блаженств,а, может быть, и всех сразу.

Господи, сделай, чтобы этого не было! Прошу!

7 ноябряПока – только молчание...

8 ноябряКак верует каждая мухаТихим речам Твоим...Как веруем и мы сами,Не ведая, что творим.

Со мной так часто бывает: стоит мне понять что�то – и я тут же встре�чаю книгу, необходимым условием понимания которой является понима�ние именно того, что я только что поняла.

И вот на этот раз – Кьеркегор, «Или�или».И она так все во мне перевернула, что мне стыдно использовать такие

слова, как «И вот, на этот раз»...Но пока я не умею писать по�другому.Плохо не то, что я пишу неправильно, а то, что я вообще пишу.И что же получается?Ну, во�первых, это я, впрочем, поняла еще до всякого Кьеркегора: не

то, чтобы предчувствие гибели, а чувство неизвестности, которое с легкос�тью могло бы включить в себя и гибель, преследовало меня без конца. Ономне нравилось отчасти, отчасти я боялась его. Внешне оно проявлялось впостоянной готовности разорвать любые связи не только на словах (да чтоя говорю?! – «проявлялось»; не «проявлялось», а «проявляется»).

Ставки, действительно, взлетают до невозможности. Желания и меч�ты стремятся все выше, обгоняя друг друга. Они хотят воплотиться в реаль�ной жизни, они открываются в виде бесконечных возможностей. Возмож�ности эти опираются, однако, лишь на случай, и никогда – на задачи и

— 264 —

усилия, потому что неспособность даже к малейшему усилию тоже дости�гает апогея. Безвольно; немного грустно, немного смешно; смешивая иро�нию с трагедией, прощаясь с миром, благодарим мы случай, если он при�носит нам удачу; но и стремясь всеми силами своей души к достижениюэтой цели, мы уже знаем, что хотим оказаться на вершине лишь затем,чтобы потом, легко махнув рукой и разорвав с ней всякие связи, уйти от неепрочь, ибо ищем мы, конечно, не ее.

Было бы неправильно целиком смешивать меня с эстетической лично�стью Кьеркегора.

И все�таки многое – особенно моменты пустоты – как я поняла, по�рождаются эстетическим взглядом на мир.

Я действительно ищу наслаждения, – причем моментального наслаж�дения, и требую от мира в последнее время уже только эстетической красо�ты. Я и от себя требую эстетической красоты и предъявляю такие чудовищ�ные требования богам, что небеса, наверное, содрогаются от моей дерзос�ти. Причем если бы я получила то, что хочу, то этого бы мне, наверное,показалось мало, или, напротив, вовсе не нужно.

Немудрено, что отсюда недалеко до такой опустошенности души, ког�да теряется последняя возможность различать добро и зло. Эту духовнуюпустоту уже можно проследить в моих недавних поступках и мыслях.

Так и получилось, что я года три назад была куда ближе к Истине, Правдеи Добру, чем сейчас, после всех моих опытов с жизнью и философией.

И люди, не имеющие ничего общего с философией, куда ближе к Ис�тине, Правде и Добру.

Потому что слово «долг» для них не кажется дикостью и они всегдаспособны на жертвы и на труд.

А я уже не способна ни на жертвы, ни на труд. И не знаю, что с этимподелать.

Но худшее от людей я взяла: требование «иметь парня» и «выйти за�муж» наложили на меня громадный отпечаток: «при всей моей исключи�тельности это должно быть, как у всех».

Впрочем, может, такое настроение родилось из страха и одиночества.А воображала о себе Бог знает что.Вдоволь исстрадавшись от несовершенства мира и усевшись где�ни�

будь в кресле, я мечтательно закатывала глаза и начинала: «Ах, если бы...Если бы у меня была белоснежная бархатная кожа и большие черные гла�за... Если бы у меня был абсолютный слух и дивный голос... Если бы яумела играть на фортепиано... Если бы я танцевала в балете... Если бы яжила в Грузии, подобно Тамаре... Если бы в том доме, в горах, звучала музы�ка и я была бы милой девочкой в белом платьице... и т.д.».

В течение дня я забывалась мнимой борьбой с демонами: легкими ме�таниями и толчками о стены возможностей мира. Все это сопровождалосьперепадами пустоты и восторга.

— 265 —

А не то – я целиком уходила в жизнь, и тогда малейшая неприятностьотзывалась во мне так сильно и глубоко, что я долго не могла прийти в себя.

О прошлом я забывала, а в будущем искала только радости, ибо одино�чество, неустроенность и пошлость настолько сильно пугали меня, что ябоялась о них даже подумать.

Так незаметно я сворачивала с пути, который был мне свыше предна�чертан. Который я вольна была выбирать, и только на котором можно мненайти счастье.

Но этот путь близко, он рядом. Он не исключает прощания с миром иудивления его красотой. А также и радостей, подаренных богами, – тольконадо уметь ценить эти радости и благодарить богов за них.

Потому что зачем мне иметь бархатную кожу и большие глаза, еслисуществует девушка, обладающая всем этим? А так же и та, которая танцуетв балете?

Не только конец, но и дорога у всех одна: счастья на всех дорогах поровну.И высшее наслаждение – звуки Вечности, которые я слышу: удиви�

тельно ли, что за них расплачиваются дорогой ценой. Главное, они сходят�ся не на мне, они звучат вне меня. Я восхищаюсь Наташей Ростовой ивсеми непосредственными и счастливыми девушками; но, в сущности, они– дети, а я уже не ребенок, я знаю иные из тайн Вселенной, и все моипопытки быть ребенком – подражание, не приводящее ни к чему.

13 ноябряХайдеггер стоял перед закрытым занавесом. Но он угадал и нашел его.

Не он указал наш путь, но он подтвердил, что наш путь верный и выразилего в словах. И мы тоже стоим перед занавесом. Хайдеггер не замечал про�валов (умел не замечать) – а мы? А я?

Отсчет времени начался для меня с прошлой зимы. И образы зимы –тени на снегу и солнце среди голых ветвей – наверное, навсегда запомни�лись мне, ибо я непростительно долго любовалась ими. И я привыкла кэтим цветам: белому, серому (небо) и золотистому (цвет зимнего морозно�го дня), иногда очерченному темными линиями, – так что они мне каза�лись вечными... пока не пришла весна.

И вот весной весь мир изменил свою окраску: нежно�зеленый и ярко�синий смешались с красным (красные кирпичные дома в бабушкином рай�оне). Иногда это сине�зелено�красное чудо было, как туманом, подернутозолотой дымкой (сухая трава и голые золотистые ветки). Это был совсемдругой мир! Это точно была сказка.

Лето я увидела так: сверкающая водная гладь, безоблачное небо и иво�вые ветки совсем рядом (качаются) или тополя шелестят далеко высоконад тобой. Чтобы увидеть лето, нужно лежать на спине, нужна тень и горя�чее солнце, нужен легкий ветерок.

— 266 —

Осени я не видела. Я была слишком занята собой. И вот пришла зима.Опять зима! Что же, все – заново? Нет, я так не хочу! Мне грустно оттого, чтони лета, ни весны, ни осени как бы не было: из всех времен года одна зима такпостоянна и неизбежна. Что мне оттого, что были восторги от чудесныхпревращений? Есть ли для меня теперь какая�то разница, были они илинет? Абсолютно никакой – значит, все бессмысленно и безразлично.

Я знаю, что у меня в жизни есть три пути. Вчера (сегодня уже 14 нояб�ря) я хотела как бы заключить договор с судьбой (еще один). Первый путь(недоступен, скорее всего): творчество или, может, просто жизнь в возвы�шенном. Второй путь: новозаветный – спокойствие, смирение и тихая ра�дость – дети, замужество (но обязательно должна быть связь с первым пу�тем – а иначе – третий путь). Третий путь: падение, власть демонов (бунтпротив смирения, ненасыщенность такой радостью) – дерзание на все,воля к власти, смерть.

Глупо, конечно, чертить такие схемы, тем более, что стрелочки в реаль�ной жизни, быть может, пойдут совершенно по иному пути.

Но я хотела просить у Господа серединный путь и даже отказаться радиэтого от двух остальных (а, следовательно, и от первого договора: ведь кра�сота и бесчисленные... – атрибут падения).

Я еще просила: Господи, если можно, да минет меня эта чаша (имея ввиду последний, нижний путь). А теперь? А теперь я не знаю.

17 ноября

И если уж ко мне приходит радость –То чтобы до конца она была:Так, будто бы она – в последний раз.И если уж печаль – то до конца –До самого последнего предела:За грань (ах, я боюсь!).Но скажут мне: «Не радость – лишь отчаянье.И за печаль – лишь глубина безумств –Твои мечты и жизнь твоя». – Вы правы!«И к гибели ведет». – Да, может быть!Я силу рока чувствую сполна.Она издалека ко мне приходит.И не всегда, а только иногдаЕе в самой себе я отмечаю.Но правда эта не моя, но мира,И в ней самой судьбы и жизни суть,И будущего темные знаменья.Она выходит из меня, должно быть,

— 267 —

И сети мне плетет, и для меняГотовит западни страшнее прежних.И то, что это правда, в те мгновеньяЯ точно знаю, но не страшно мне.Хоть и она не до конца пугаетИ хочет притвориться шуткой,иль просто глупой мыслью, иль мечтой.возмездье наступает за презреньеТого, что жизнь нам преподносит в дар.Я поступаю так, хотя и знаю,Что это – грех, и тем вдвойне виновна.Я клятв своих, желаний не держалаДоселе ни одной. Когда стучаласьЯ в дверь – шептала страстно: «Навсегда».Когда же мне ее приоткрывали –Назад уже смотрела, а когдаМеня впускали за порог – рваласьСкорей назад, скорее прочь оттуда!Неужто же огням, что мне давалиТак много, не прося ничто взамен,И освещавшим по полмира сразу,И Истину хранившим в темноте, –Неужто им остаться лишь огнямиПо сторонам от моего пути?И солнцами не быть уж никогда?И не прервать мой путь, сказав: «Довольно!»?Ведь, кажется, они и я – мы вместеВсегда открыты, так друг друга стоим...Неужто же, действительно, есть рокМеня ведущий прочь из жизни этой?Ах, думать не хотелось бы мне так...К тому же, так люблю я нашу Землю.Я б вымолить хотела этой песнейИ песнями другими у боговПрощенье...Но, наверно, некрасиваДля слуха их и не нужна она.Иль, может, посылают наказаньеОни как раз за песни? Может быть,Специально так устроено, чтоб людям,Не слышащим божественные звуки,Не так обидно было? Ведь они –Несчастны. Но зато они не гибнут.

— 268 —

Ах, гибель, ты не стоишь сожаленийИ тех стремлений страстных, что к тебеЯ посылаю часто. Но за звук,Всю жизнь способный праздником окрасить,Возмездием – слова: «Мир слишком груб».Возмездьем – плач: «Мир слишком, слишком страшен!»

19 ноября– Плач по слезам неродившимся!– Слезы по плачу, прошедшему мимо!О, без трагичности имиВоспринимались картины,Более высшие, чемЯ перенесть не могу...

1�й разговор

– У нас с тобою, Жизнь, размолвка вышла!Давай же разберемся! О, прошу!– Ну что ж, пожалуй! Мне�то что за дело?К таким, как ты, мне интереса нет.– Я знаю, Жизнь, твое определенье.Ведь ты и воля к власти – суть одно?– Конечно. Знай: когда ко мне пылаютМогучей страстью, я сама влюблюсь!Но за презренье я плачу презреньемИ равнодушья не могу снести.Коль ищешь ты любви в высоких сферах –Мне дела нет до твоего пути!– Но сохраняя равновесье это,Разрыв последний отдаляю я.И связь пытаюсь протянуть слабееЧтобы она, сверкая, как струна,Высоким и божественным накалом,Не порвалась однажды...� О, замолчи ! Ведь мне нужны любовники –

не трусы.Кто прячется за спину мне, за юбкуЦепляется дрожащими руками,Холодными и влажными от пота –О, тот, поверь, навек противен мне.И много их, таких, но не дождатьсяИм от меня и маленькой подачки.

— 269 —

Лишь тот мне мил, кто сам, всегда свободный,Свободу мне дарует, наслаждаясьСвободой от меня...

И все ж... меня любя.

2�й разговор

– А ты зачем пришел ко мне, мой демон?Я не звала тебя.– Неправда это.Я взоры – взглядом, зовы – слухом,УхомУж уловил давно. И мне понятныНемые и горячие призывы.И сделки повторения – моленьяО том, что, может быть, всего нужней:– О нет! Уйди! Пусть жизнь придет обратно!– А вдруг уйдем мы вместе? Оба, оба?Покой – для нас обоих знак ухода.А страх... – присутствия нам потаенный знак.– Что ж, страх, так страх!Но, может быть, тогдаВы и придете оба: сразу вместе?– Да что ты?! Я и Жизнь – мы вместе?Нет! Не то, что б были мы враги от рода,Но слишком много чести для тебя.Так что давай, скорее, выбирай!Но я�то слышал тайное признанье...Я слышал «Да», хоть «Нет» уста шептали...И мы – обручены?– С тоской, с несчастьем,И с роком одиночества,Со смертью... Не так ли?– Может быть.– Катись!Прочь, прочь отсюда!Исчезни навсегда!– Но все же, – да?– Да. Нет!– Да?– Нет!– Да?– Да.Нет!Нет!

— 270 —

20 ноябряНад волей к власти празднуя победу,И признавая хуже всех – себя,Бояться все же боли от потериИ счастья ждать, дыханье затая.

И, опровергнув Ницше безвозвратно,Свою безвинность воспринять как грех.И, как на чудо, поглядеть украдкойНа каждого. Потом – на них, на всех.

И Ницше приравняв к условью смерти,Из той же смерти исходя самой,Понять, что ты не можешь, ты боишьсяПринять себя и стать самой собой.

Понять, что нет смирения на деле,Что правда есть, но я сама – обман.Что суета сует – людскому мненью �Я предпочесть не захочу туман... опасностей.

Божественный туманТех мыслей тишины...

А там, а там...Там были звуки: музыка играла,Гармонию искали – и нашли.Ах, звуками мгновенно украшалиЧудовищ тишины.

Они – могли. Лед, перезвон – и, ах!Я – не могла. Не то чтобы хоть как�нибудь...Никак.

И вот: «Я хуже всех» – не просто мысль,Но мысль судьбы, минутное раздумье,Достаточное, впрочем, для того,Чтоб дать мне меньше всех –Дать по законам,С которыми согласна даже я...

Что – «я»?Смешно.

Пускай.

— 271 —

А там, а там...Богиня Музыка! Не то, чтобы явитьсяКо мне... но даже пальчик показать...Не то, чтобы... Но даже голос, голосУслышать свой не хочешь позволять.

Итак, у Храма Музыки темно...На самом деле там, быть может, солнца,Иль – лунные несмелые дорожки,И, может быть, действительно темно...Рождается ведь мысль из темноты.

Но не смогу я этого узнать.А коль спрошу – никто мне не расскажет.Ведь звуки отличаются от мыслей:Возможно ли такое рассказать?

Итак, у Храма Музыки, когдаК нему я приближаюсь, гаснет свет.Простое «нет» – напротив просто «да».Но это «нет» – напротив тоже «нет»...

Такое «нет», которое о «да»Не слышало, не знало никогда...

Такие «нет», которые, помножасьНа многие попытки и мечты,Соединились в круг из темноты...Куда ни взглянешь – и везде отказ,Не встретивший согласья даже раз.Стремлений – их ведь тоже не дано:Куда стремиться, коль везде темно?И даже плач здесь на плохом счету:Оплакивать непросто темноту.И вот последний самый меркнет свет,Коль даже просто удивленья нет.

Быть хуже всех...Ах, только ведь от силыИ можно опровергнуть, Ницше, Вас.От слабости – мне гордость не позволит,Лишь вольного неволя не неволит.Но если ты находишься во тьме,

— 272 —

Судить о свете не дано тебе.И так и я, клянусь, не возведуНа Музыку – и слуг ее – хулу.

Но как же сильной быть мне, друг, когдаМне Ваша воля к власти тут нужна?..Ах, для того, чтоб, все имея, броситьВ один лишь миг к ногам – ...

– Кого? кого?

– Ах, я не знаю имени Его,Угадыванье: это слух и зренье,А все оно живет на высоте.Скажу я: угаданье... РазрешеньеЛишь на него и недоступно мне.О Боже, как хочу я сильной стать,Чтоб к угаданью этому упастьСтремительно, со всей своею страстью,Отбросив прочь и власть, и волю к власти.

– Но этот мир как раз прекрасен в том,Что жертв таких не требует с нас он –И только гордость глупая твоя...

– Да, да.

О Боже, я устала от борьбы.Зачем же мысли хочется боротьсяВсегда с самой собою? Не пойму.Над красотою мира красотуСверх мира видеть – здесь борьбы не нужно.А кроме этого вообще ничто не нужно...Ах, суть всего – «Печаль моя светла...»Мир без борьбы. И Вечность до концаЛишь только жизни. Ей владеть нельзя.

25 ноябряСпасибо... Господи...Жизнь! Вы видите, я не без благодарности принимаю ваши дары. Вы

знаете, как боюсь я вашей немилости. Радость моя и печаль моя – томусвидетели. Но! – разве открытость – грех? Разве грех – доверенность жизни?

— 273 —

Все же «Или�или» существует, все же не уживаются друг с другом по�сланцы разных богов. Но, быть может, они умеют ждать? И даже довольнодолго? Кто знает!

А сейчас я хочу рассказать о своей реальной жизни – пора, пора. В этомдневнике жизни не видно за потоками мыслей, смысл которых, по проше�ствии времени, я часто не могу расшифровать сама.

Я знаю, что, по крайней мере, двое мальчиков влюблены в меня.Они – очень хорошие, смешные (т.е. с чувством юмора) и даже краси�

вые. Не понимаю, что они во мне нашли: ведь их привлекает только моявнешность. А внешность у меня еще та... (т.е. средняя). Не хочется как�тозависеть от своей внешности: ну да ладно, ничего не поделаешь.

Вопрос: почувствовав заинтересованность (любовь) и не испытывая еесама, как я буду дальше?

Я сегодня вечером встретила мысль: «а вдруг они обо мне думают?» Обомне! Непонятно. Вспомнила «Шаганэ»:

Шаганэ ты моя, Шаганэ!Там на Севере девушка тоже,На тебя она страшно похожа.Может, думает обо мне.Шаганэ ты моя, Шаганэ.

Стало немного грустно и очень хорошо.«Зачем?» и «Хоть бы так было всегда».Я совсем не знаю любви. Знаю – только волю к власти, интерес и – в

последнее время – умение общаться.И Саша – не то... Хотя тут – и восхищение (красивым лицом), и влече�

ние, и симпатия, и... А может быть? Все так сложно. И Леша, и духовнаясеминария. И мысли о нем – как некое обещание другой жизни. Наверное,так: деревня, зима, черные вороны, тишина... монастырь, снег. И скром�ность, и дети, и пироги. Лучше ничего нельзя придумать. Но почему�тосразу: «это – жертва самоотречения». И виновность перед Сашей: я не ис�полню этой клятвы, не вынесу жертвы. Величины жертвы и любви не со�впадают. Так к чему?

И это все – учитывая его полное равнодушие. Я даже не знаю, кто он.Умен ли? Добр ли? Или просто тщеславен? Я бы могла написать ему пись�мо, и в этом не было бы риска, ибо он сохранил бы тайну. Но... Я бы могласогласиться дружить с Лешей, и у меня был бы парень; мы бы гуляли ицеловались. Я бы могла дать легкий намек Саше ..

И все бы закончилось покоем, и удовлетворением тщеславия и разре�шением броситься в глубины.

Эти возможности – сейчас у меня в руках, и все же я их не используюникогда. Почему?

— 274 —

Боюсь?Или просто не умею?Или нет любви? Скорее всего, – это.Сохранение чистоты как присяга будущей любви и обручение с надеж�

дой? Мой выбор. Да?

Мне эту ночь не забыть нипочем.Гордость решений – в воздухе.А с небосклона бесшумным дождемПадали звезды.Под музыку – отказы и вызовы судьбе.

Но смирение – не наготове ли?Ах, нет! Все�таки я не могу (простить, согласиться),Но стерпеть – смогу, наверное.

27 ноябряДень отправления письма.«Ну...Раз – два – три... Поцелуй с Богом!» –Стук на дне почтового ящика.

Видишь, сад подобен чудуПоцелуев, поцелуев!Слез от нежных губ твоих!

28 ноябряСии слова облечены в светлые одежды: кто они и откуда пришли.

И мысли сии облечены в светлые одежды: а они кто? они – откуда?

29 ноябряЯ не знаю, чем это кончится. Право... я вспоминаю девушку в Москве:

а эта ночь была чудесная, лил дождь, кругом – темно, фонари почти негорят, и мы с мамой пробегаем в театр, опаздываем; и вдруг в глаза мнебросается табличка на одном из зданий: «Институт искусств», а потом и наследующем доме, освещенном тусклым фонарем – «Всемирная ассоциа�ция музыкантов», а потом – мы возвращаемся: тот же дождь, та же улица, таже всемирная музыка за стеной (для меня – глухой стеной небытия), нотолько мне хочется плакать: мои слезы вторят слезам дождя, я повторяюлишь одно: «Прощай навеки! Эта почка счастья Готова к цвету в следую�щий раз», имея в виду, что только, может быть, после смерти, в следующемпереселении душ, когда мне будет дарована иная внешность и иной музы�

— 275 —

кальный слух. ... И тут я слышу рыдания: по противоположному тротуаруидет девушка, похожая на Марину, чуть сутулая, высокая, с круглым лицом– идет и вздрагивает от рыданий: не захлебывается в них (в самоупоении),а испускает их наружу, в мир, как крик о помощи, с атрибутами надсада,надрыва, с одним только чувством: «Больно! Кто поможет?». И это�то втемную, дождливую ночь, когда на всей улице никого нет, кроме двух слу�чайных прохожих! Я и сама плакала, а эти рыдания – как толчок – родиливо мне ответные: теперь уже о ней, о девушке, только о ней! Мне хотелосьпойти за ней следом, потому что я и не знала, куда она может пойти в такуюночь. Еще я все чувствовала: что с ней произошло, и что хуже этого ничегоне может быть на свете. Но если бы мне тогда предложили всех – отныне ивовеки веков – избавить от подобных страданий, я бы отказалась с ужасоми негодованием. Ибо тогда самой сильной, самой чистой открытости иправды негде было бы отыскать.

Не случится ли со мной подобное?Ибо то, что я сделала, мало обещает счастья.

Это было два раза.И первый из них – в залитом солнцем кабинете музыки; он подошел к

фортепиано и легко, с явным умением, взял несколько аккордов, потом –другие: получилась прекрасная мелодия (мне, по крайней мере, так показа�лось). А второй – в темном вестибюле на третьем этаже; откуда там тоже взя�лось солнце – ума не приложу, но только он сидел на корточках, на полу, весьосвещенный, весь в светоносных лучах, со светлым ликом, волосами и глаза�ми – и я не могла оторвать от него взгляда; хорошо, что он этого не видел.

Я отправила ему письмо – и мне не было ни стыдно, ни страшно, нигрустно; я была рада, ибо знала, что письмо доставит ему удовольствие:ведь приятно, когда довольно симпатичная девочка признается в такойсильной любви. Мне же только этого, только его улыбки, и надобно.

Но я – не красивая (заметьте: это написано не слитно, но раздельно). Хо�тя многие в нашей группе дорого бы дали за такое письмо от меня. (Он умен).

А это.Все равно, что ты глупый и злой,Все равно, что не любишь меня...А если ...Ах! Пожалуйста! Все молитвы!Всем богам! Венере... И только одному Богу!Позвольте, позвольте же мне стать тем, кем вы заповедовали быть де�

вушкам.Так – я хочу детей. Так – я найду покой. Так – я выйду из порочного

круга, не потеряв себя.Господи...Послезавтра – я узнаю ответ. А пока – только ждать...

— 276 —

Там, там...

– Здесь распалась связь времен.– Здесь замкнулся круг времен.Отсюда время уходит в вечность.И сюда же оно возвращается.– Это место в бесконечностиИ в самой мельчайшей точке пространства.Отсюда встает солнцеИ здесь оно гаснет навсегда.Здесь, здесь...Господи, тебе поем славу.

Это взгляд ниоткуда.Это не чей�то взгляд.Это не взгляд Времени.Это не взгляд камней.Это место не в нас.И не в камнях также.И не под землей.И не на облаках.Мы – не в камнях.Мы – не на земле.Мы – не под облаками.Не в нас, а за нами;Мимо, в стороне;Если не в нас – то где?Если не рядом – то где?Ни на самой далекой звезде, –Мимо самой далекой звезды.Пусть там будут иные миры –Все же это не мы...

– Не мы!!!– Искушение!– Искушение!

Там, в темноте, есть поля.Там, где лунная колышется трава –То бессмертия трава. Она цветет,Побеждает все законы.Здесь, в лунном свете,Для богов цветет трава бессмертия.

— 277 —

Здесь колышутся поля,Потревоженные мольбами.Ветер страстных призывовРаскачивает траву.Но поля пустуют,Не приходят боги собирать свою вечность.

– Где они?– Где они?

* * *– Это не вопль, а плачь...Это не крики, а слезы...Ах, не рыданья, а стоны,Мы в вышину тебе шлем.

– И не проклятья – прощенье,И не прощенье – моленье,И не моленье, а славуК ангелам донесем!

Бога, богов и богиньВсе ускользающий круг!Вы хороводы тенейК нам снизойдете на луг?

Бога, богов и богиньНе ускользнула ли нить?Мы эту тайну от всех и для всех.Тайну, которой, быть может, и нет,Свято с тобой поклялись сохранить.– Вечно клянемся хранить!

Не все равно ли нам, есть или нетТо, что на свете нужнее всего?..Мы отреклись от вопроса «Зачем?» –Мы походить не хотим на детей.Ради тебя мы дерзали на все...

– Это свобода от власти Ничто?– Это стремление к власти Ничто.– Это свобода и власть для добра?– Это свобода и сила от зла,Только свобода от зла...

— 278 —

Мы содрогались от этих секретов.– Ах, умереть мы хотели за них!– Вы умереть соглашались за них?– Нет, не за них, но от знания их...Смерти – от знания их!

– Ради Тебя мы весь мир проклинали...– Но возлюбили не ради Тебя...– Ах, расскажите, пожалуйста, сами,Что есть свобода и сила от зла?

Что есть любви немеркнущий свет,Если богов и богинь уже нет?

– Если богов уже нет!!!

С Богом ли мир, иль без Бога ли он,Все ж он таков, как он был сотворенИз миллионов существ сотворен...С Богом ли мир, иль без Бога ли он.

С Богом ли он, иль без Бога ли он,Каждый таков, как он был сотворен.Каждый для смерти своей сотворен...С Богом ли он, иль без Бога ли он.

И «аллилуйя!» звучит веселей...Это – свобода от власти моей.Это – свобода от власти твоей.Это – свобода от власти людей.Счастье – вне власти людей!

В тени луны,На орбите луны,В тени от самой далекой звезды.Где же сбываются грезы и сны?Вера – есть грезы и сны...

Там, где простерлись ночные поля,Там зацветает бессмертья трава –Сладость и жуть для людей на века,А для богов доступна ль она,Вечность, трава, и века...

— 279 —

Ветер качает траву все сильней.Это – призывы и стоны людей.Это – проклятья погибших людей.Ветер гудит все сильней...

Знают лишь боги дорогу туда.Но одиноки ночные поля.Вечность не собрана, гибнет она,Мнется и сохнет трава.

Что же они не приходят? Тогда,Может, им вечность совсем не нужна?

– Может, и сами исчезли ониВ свете померкшей звезды?

Что ж, если будет трава сожжена,Боги сгорят вместе с нею дотла?Тайна сгорит вместе с нею дотла?Вера сгорит ли дотла?

Это мне ветер с луны рассказал:– Бог приходил и траву поджигал.– Плакал ли он в миг, когда поджигал?– Плакал, траву поджигал...

«Ибо, – шептал он, страданье тая, –Так и не понята песня моя.Песня любви и тоски. Но когдаК ней примешалась трава?»

Спрашивал он у луны вновь и вновь:«Разве любовь за награду – любовь?Как же добро и награду смоглиТак перепутать они?»

«Разум и мир – эти знаки мои –Как заслонять научились они?Как получилось, что правы одниЧестные судьи мои?Разум и смерть – разве большее есть,Чтобы поверить, что тайное есть?Чтобы прослушать законы сполна –

— 280 —

О, не мои! – самого Бытия...Самого Бытия!..»

В белых одеждах возносят мольбыК трону Всевышнего дети земли.Ночь над Вселенной. Но чистый хоралЧистого слуха покой нарушал:

Вечность – обман,Но и Время – обман.Жизнь – лишь обман,Но и смерть – лишь обман.

Что же, что вера есть грезы и сны?Жизнь – тоже грезы и сны.

Так возникали помимо луныТени луны и орбиты луны...Так возникали помимо ЗемлиВ светлых просторах – иные миры.В черных провалах – иные гробы.Так зацветала бессмертья трава,Сладкая эта трава...Так, несмотря на пречистый хорал,Бог приходил и траву поджигал.Чтобы страданье забыть не смоглиГрустные дети земли.Это случилось во имя любви,Ради великой, бессмертной любви.Радость, как дар,И смиренье, как дар,Пел просветленный хорал...

9 декабряНаказание... За слова:

«Чтобы в страданье остаться смоглиГрустные дети земли».

За то, что эти стихи дались мне совсем без труда.Как всегда, – чувство счастья и страха (почему�то).Мне кажется, я не только события, но и мысли свои не могу уже писать

в дневник. Одни стихи.

— 281 —

Я сегодня чуть не умерла от счастья, когда Лена сначала восхищаласьстихами, а потом спросила: «Чье это?» Ведь она восхитилась стихами ожи#даемого большого поэта!

А такое восхищение – и восхищение моими стихами – разные вещи.Но это были мои стихи!!!Лена была у меня в гостях...

10 декабряВот, пожалуйста, тебе жизнь в чистом виде! Что же ты будешь делать

с ней?

21 декабряРазверзлись звездные миры,А люди спят и видят сны.Никто не чувствует, что ЖИЗНЬЗастигнута врасплох.

Я проклинаю ложь без мерыИ изворотливость без дна,С какою в тело, как в пещеру,У нас душа заключена.

Я ПРОКЛИНАЮ ЛОЖЬ БЕЗ МЕРЫИ ИЗВОРОТЛИВОСТЬ БЕЗ ДНА,С КАКОЮ В ТЕЛО, КАК В ПЕЩЕРУ,У НАС ДУША ЗАКЛЮЧЕНА.

ЗАКЛЮЧЕНА!Я плачу...

– Прекрасное оформление, малютка! Мне нравится.– Скажи мне, о, скажи, почему так?– Может, это наказание?– Хватит, мне надоело твердить о наказании! За что? Я была правдива

со всеми!– А как же Лена?– Я, в первую очередь, о Лене спрашиваю!– Да ну?! Что�то я раньше не замечал, чтобы ты о Лене беспокоилась.– Ужасно.– Нет, все в порядке. Это и есть то самое внешнее проявление сущно�

сти, о которой ты так кричала.

___________________________* Елена Лисина – подруга

— 282 —

– Да, но другие!– Что другие? Что тебе до них? Что тебе до себя, в первую очередь?– Да, если только так... Что мне до меня? Не только мое тело, но и

большинство моих поступков не стоят меня самой. Возможности...– Но – опять «ты»!– Я...– Избавься!– Ах, если только так.

– Мой милый!Возьми и унеси меня, прошу,В тот край, где душ не связывают телом!Ах, не хочу я клеветать на жизнь!Ах, как мне доказать, что это – правда?Ах, что тебе скажу я, Красота?Я прокляну тебя или восславлю?Жестока ты, и вовсе не печальна.

Возьми и унеси меня туда,Где каждый, каждый человек прекрасенЛишь потому, что он есть человек!Где можно не стыдиться перед всемиТого, в чем нет совсем твоей вины.И мудрым быть, веселым иль печальным –Без отвращения со стороны.

Ах, что есть тело? –Грязные оковыДля чистой и божественной души.Пускай не о себе!Но о других.Кому еще составилось несчастье,Хотя душа для счастья рождена?Кому дорога – по земле влачиться,Хоть может он до облаков взлететь?– Иль, может, с телом мы друг друга стоим?

– Иль, может, мы должны это принять?

* * *«В этой жизни нечего бояться!» – Какие прекрасные слова!«Кроме потери веры...» – слова того же человека.

— 283 —

Я знаю: мне нельзя мечтать о крае,В котором нет ни боли, ни печали,В котором слезы горя высыхают.– Несовершенству присягнули мы навек.Я знаю: слезы горя просветляют.Я знаю: боль от счастья исцеляет.– Лишь для страданья создан человек.

Я знаю, что мечты пусты – бесплодны.Трусливо – прятать голову в крыло.И все ж, сдается мне, мы слишком частоБлагословляем в этом мире зло.

От зла – страданья, от страданий – слезы.Ну, а от слез – добро и чистота.И все же, если б не было страданий,То не было б, наверное, и зла.

Все сцеплено, все влюблено в другое.Мы дарим зло, нам дарят зло – и вот:Не в том беда, что мы свершаем злое,А в том, что мы испытываем боль.

Ах, если бы отречься от себя...Была бы вечным праздником Земля.

Он говорил, что враг наш – это время.Он говорил, что враг наш – это мир.Он говорил, что жизнь – пустое бремя,Что в этом мире каждый наг и сир.

Он говорил: «Не стоит мир печали!».Его уста однажды замолчали.А он хотел бы больше говорить...А то еще и Будде в долг вменяли,Что он от слез горячих исцеляет,Ему тогда и Байроном пеняли,Что Байрон пел: «Я слез хочу, певец!»

Но Байрон плакал над судьбой Вселенной.Наш мир – среди миров нетленных.А Будде плакал человек простой:Ах, он рыдал над собственной судьбой.(Со смехом).

— 284 —

Вот истина, рожденная из знаний:Над миром плакать легче во сто крат,Чем над собой.То даже не страданье –То – счастие – поэты говорят.

Куда�то в ночь бегут, зовут пути.И я – как Пастернак.(Хотя: не как.Пусть будет он в ответе,Что до меня такое написал).Итак, пугают и бегут пути.Хочу я ими выложить стихи.Простятся все грехи?..

Хочу стихами выложить пути...

Ах, если бы отречься от себя... –– И ватным пухом для тебя – земля...

Ах, если только в мире раствориться!– Тогда и мир мгновенно испарится.

– Да, это так... Тогда – любить, любитьВесь мир. И только о себе забыть.Тогда смогу ведь мир я сохранить?

Да, сможешь.Но так любить – не можешь.

– Что ты сказал?– Ты жертвовать – не можешь.Я говорю:Не можешь ты любить...

– Да это так...Тогда одно осталось:Веселой быть и любопытной быть...Так как?

– А я не знаю.

– Ах, какая жалость!Мы не о том с тобою говорим!

— 285 —

Все это мелко, даже недостойно.Такого разговора в час такой.

– Ночного разговора в час такой...

– Давай с тобой бессмертье сотворим!Нет, лучше справедливость.Ведь, наверно,Ты знаешь: тело грубое у нас.Одним – одно, другим – другое, третьим...И крылья подрезают у душиПочти – и только – по размеру с телом.Поэтов вызываю я на суд.Как смелиВы, поэты – страдальцы и цари,Влюбиться в Красоту?И в человека. Но лишь в природе...Как посмели вы?Пустое и наружное восславить,Вы, стражники от всех Небесных царств?!А нежное и чистое – оставитьИ мир несправедливости отдать?Ах, что есть тело?Грязные оковыДля чистой и божественной души.– Божественность и чистоту храни! –

Хранить?!– Завет для всех людей!– А соблюдался ль он однажды?

– Ах, я запуталась, и мне уже не важно.Я славлю Красоту.

– Я больше так не буду!Моя слеза растает поутру.Не равны наши силы.Прощаю Красоту.И исключений – меньше во сто крат.КрасивыПочти, почти все девушки подряд.СчастливыИ мы, и вы...Далекие миры...

— 286 —

28 декабря(Это не стихи)

Не верю! Что год прошел.Жизнь – это сон?Не то слово. Сон – другое.Жизнь – обман?Тоже не то. Что же тогда – правда?Тогда – что?Жизнь – иллюзия, обманчивая видимость?Да, так верней.Я счастлива. Но что – «я»?Побочное условие моего счастья: общение, кокетство.

Окно открыто. Ночь (2 часа).Открытая форточка – резкий разрыв, провал, широкая дорога. Широ�

кая, широкая заснеженная дорога к небу. И музыка Бетховена.

Окно открыто в лес, – а не во тьму.Земля летит по кругу своему.

А теперь – «Реквием».Не буду досаждать Музыке злой зеленой кислой завистью.Лучше буду любить ее.

30 декабря

Музыка плача

Плач, как и музыка, – есть высшее счастье страдания. Страдание, когдаоно не боль, – рвется к плачу всем своим существом. Счастлив, кто можетплакать.

Плач еще хочет вечности. Но он не любит соглядатаев. Он царствуеттолько один на один: он есть жалость себя самого к себе самому. Весь мирдля него – только предмет для его упрека; вина для его безвинности. Поче�му же плач есть счастье? Почему страдание – опосредованное через плач –есть счастье? Это, конечно, счастье особого рода: но все же сладость и упо�ение, и жажда продолжения – верные признаки счастья. Неужели делотолько в resentment? Apriori, – нет! Ибо в плаче нет зла и гордости судьи.Еще раз говорю: счастье это касается себя самого; мир лишь вторичен. Стра�дание (если оно не боль) имеет две составляющие: терпение и плач. Больже распадается на терпение и крик: причем, они быстро сливаются, не

— 287 —

принося облегчения друг другу. Плач же – величайшее облегчение. Терпе�ние – всегда ложь: ложь перед всеми и для всех, истязание себя. Плач –правда: правда перед собой и ото всех (отсылание всех). Единение с собойи некая самодостаточность через отсылание мира всегда присутствуют вплаче. Происходит странная вещь: мир, безусловно, недоступен; но он ине нужен. Самые горячие и невозможные мечты есть тонкое потаканиесчастью отказа, наблюдения со стороны, невовлеченность. В этом и естьсчастье. Ибо истинный плач в момент своего торжества отказался бы отпредложения мира, хотя в следующий момент он бы ринулся к нему иперестал бы быть плачем. И счастье плача стало бы счастьем радости.

То, что эти две вещи различны, как вода и огонь, – известно давно.Радость рвется к миру, она хочет слиться с ним: она – безграничное

расширение. Плач – сжатие, отъединение от мира наедине с собой.Для радости мир – нечто подлежащее покорению, неотъемлемая часть

себя, ценная в своей веселости и легкости.Для плача мир – недоступное и чуждое, уже и так – ненужное.Радость рвется к миру, а плач взирает на мир с осуждением и со стороны.Плач и радость так далеки, что никогда не поймут друг друга: законы

этого непонимания будут действовать вечно.Радость (а сострадание – уже не радость) взирает на плач с отвращени�

ем, как на известный эгоизм, убогий, замкнутый, неспособный оценитьрадость (красоту, справедливость, легкость и т.д.) мира и воздать должноевсем прекрасным и стоящим вещам.

Плач не понимает радость потому, что смотрит глубже нее и видит всюшаткость радости, и в свете этого – ее невеселое положение. Он удивляет�ся. Если плач благороден и чист, он никогда не будет осуждать и чернитьрадость: он, скорее, осудит и очернит себя, как недостойного, и все же...

Парадокс заключается в том, что эти две вещи любят посмеяться в од�ном человеке. Более того, они из своей дали так взаимообусловлены, чтотеряют свое свечение и гибнут друг без друга. Что же их связывает? Конеч�но, память.

Плач помнит о радости; и, вспоминая, он изойдет тоской, постигаяглубину пропасти между Да и Нет; глубину падения из Да в Нет.

Радость помнит о плаче, и вот эта ее память странного свойства. Снача�ла она чтит плач с осторожностью, но потом перестает бояться и бесстраш�но радуется, как бы мстя плачу и наверстывая упущенное и в прошлом, и вбудущем (мудрая радость все�таки всегда танцует перед лицом плача).

Но вот самый страшный парадокс: истины, купленные плачем такойценой, вымученные и выстраданные, забываются радостью или она простоигнорирует их. Увещевания плача не действуют на радость. Т.е. она хочетбольшего. Это, конечно, порождает новый плач.

По идее, эта винтовая лестница должна вести вверх и вверх, т.е. все кбольшим радостям и большим страданиям...

— 288 —

10 января 1999 г.О вечер! Приди и успокой меня ты, мудрый! Освободи меня от власти

дня. Глубже скорби и радости, мимо разных страстей ты несешь меня –о вечер! – по легким бесшумным волнам. Капли слез – брызги твоего моря,о вечер...

Если хотите спасеньяВы для меня –Быстро придумайте что�нибудь –И поскорей!Ибо последний хранитель –Страх перед гибелью –Вещи собрал и спокойноВышел – и дверь закрыл.Понял он, что бесполезноВремя терять со мной.Что ж, если влеченье к демонамСильнее, чем ужас пред ними?Ослабленный ужас уйдет.Вот простор для скорейших выводов!Для логичнейших выводов, кстати!Кстати сказать, проклятьеОщутимо и очень заметно!Ведь крылья есть у него.Перед вами открылись заслоныИз бесчисленных связок�привязок,Никогда вам их не пройти!А проклятье расправит крылья –И над ними, над ними, над ними –Пролетит не за год, а за день.И так быстро доставит к цели,Что и сам удивлен и рад.Всё на свете оно обратитВ ускоритель своих процессов:Даже счастье – привязка из лучших –Не подействует на него.Иль оно перейдет в несчастье –Ускоритель из самых сильных.Это – мало, а то – не то.Ну и что, что недавно этоСамым высшим блаженством казалось?Вот теперь я не думаю так!И хочу я другого, вернее,Ничего, ничего не хочу!

— 289 —

* * *Над полями рассвета из розовыхТрав и цветов?

13 январяЗначит, это началось с 9�го числа...Уже почти месяц. Уже почти месяц эта тетрадка стала хроникой катас�

троф. Это вошло настолько глубоко в меня, что я и сама болезненно боюсьпочти каждого движения в сторону этих катасроф.

Господи! Если можешь, помоги мне! И если не можешь – тоже.Это чуть ли ни сделка с дьяволом... но нет – это сделка с современной

наукой. А не одно ли это и то же? И только если верить Гегелю...

15 январяЛюблю тебя.Люблю тебя.Ты хочешь быть со мной – какая радость. Какое это счастье.«Никогда и ничего не просите». А я слишком много просила. А просить

можно, наверно, только когда очень хочешь чего�нибудь. Можно – нельзя.Можно? Нельзя? Откуда мне узнать? Попытаться узнать, при каких услови�ях: когда очень хочется… Но не просить нельзя еще больше, чем просить.Можно? Нельзя. Вот ведь какая чушь… Как мне избавиться от этого?

Света хочет понять жизнь, как понимают людей, – вот как она хочетпонять жизнь… А я – как если бы я хотела точно узнать устройство какого�нибудь механизма, как именно, в какой последовательности он функцио�нирует, – вот как я…

Переделанные слова Б.Г.: теперь мы можем жить только сердцем, по�тому что нас уже убил ум.

Верность. Все наши отношения – как же это грустно. И как космичес�ки прекрасно то, что было с нами в последнее время: космически нестер�пимо, больно, невыносимо прекрасно.

16 январяЧетверка по истории.И даже сейчас – боль. Ох, ну и дура же я! Тщеславное чудовище. Как,

впрочем, и все мы. Сегодняшняя моя компенсация – утро красоты. Какпросто открывается ларчик. Как все просто! Как все глупо...

О Боже. Finita la comedia!

— 290 —

17 январяИ со Светом беседуяна обманность гробов,белым голубем сетуя,как продлюсь я, мой Бог?Помни!Помни!Просто зря. Просто жаль. Но…(150 лет? Может, больше? Но ведь когда�то все это изменится? И уже

сейчас…).По крайней мере, сейчас они могут жить в сказках. В мифе, мираже,

тумане. В этом есть своя какая�то правда… А путь к правде всегда как�тоблизко к Нему. А когда ты уже что�то знаешь – все как�то иначе, дальше,по�моему… И я почти ничего не знаю. Но от любви Твоей, Господи, и отпрощения Твоего (Роза Мира) не отрекусь. Это очень большое прощенное«почти». И хоть я оказалась недостойной этого знания, я очень благодарназа то, что оно было дано мне.

Я вижу одни противоречия, и их никак нельзя и надо научиться неразрешать, и вообще, не думать об этом, потому что их нет (мысль…).

Как мне избавиться от этого проклятья философского размышления,которое все время сводит меня с ума?

20 январяКто же посмеет живое найти в неживом?Разве услышана весть, разве мысль стала явью?Как говорить обо всем, равно как об одном?Не умирает ли так, в обобщении, тайна?

24 январяПочему�то о самом главном не хочется писать.Поэтому самого главного в этом дневнике нет.А между тем...

в круженье...между тем...

26 январяИ НЕ БУДЕТ УЖЕ НИКАКОЙ НЕПРАВДЫ ДО САМОГО КОНЦА!Я раньше спрашивала, я хотела сделать вывод, что важнее: страх или

скука, одиночество или презрение?Я тогда выбрала второе.

— 291 —

А сейчас хочу выбрать первое?Да, черт возьми! но с некоторой оговоркой: нет страха и одиночества

там, где есть вовлеченность и открытая доверчивость миру. А на это, мнекажется, я имею право. Вообще и уже. Имеющему ведь дано будет.

Речь уже идет о чистых ощущениях, без примеси мерок на «всех». Этохорошо.

О да, да! Я хочу сказать «да!» своей судьбе. Ибо только теперь знаю я,что нельзя противиться своей судьбе, потому как она в тебе, а как проти�виться себе и собственной воле?

5 февраляЕсли пишется роман, до дневника уже нет никакого дела. Все хорошо.

Никогда не суди!Не говори:«Эти страданья легки,Я бы смог их перенести!»Что о них знаешь ты?Даже если ты самТочно так же страдалИ стерпеть сумел –Не суди!Не говори!Может быть, уже смылся предел.Может быть, может статьсяДаже самую малую больПревозмочь не удастся?И сильнейшая из всех вольИногда поддается соблазну...Всегда так велик соблазнУйти, умереть от ран...Если ж ты совсем не страдал,Если боли не знал –О нейГоворить не смей!Склонись перед нею в священном молчаньи.Что за тайна – чужая боль?Что за рана – в чужом сознаньи?О, тогда и слова утешенья –Пошлая скверна.Мера наша всегда невернаВ чужом измереньи.

— 292 —

Никогда не суди!Не говори!Твоя радость – подарок богов.Среди всех остальных страданий.Ускользающий этот покровНе нуждается в оправданьи.Нет виныВ том, что радостен ты.Но не суди!Не говори!Не посылай порученийИз радости, будто из крепости.Все науко� и вероученияПеред болью – нелепости!Ты ведь знаешь, что радости домНа сыпучем песке возведен.Стерегут его с трех сторонБездны горя.А с четвертой – глубокое море –Бездна смерти.Ах, покою довольной радостиВы не верите!Ветер, вейПисьмена на пене розовой!А сами пескиВ Никуда унеси!Никогда не суди!Не говори!Кто ж может в земной юдолиУтешенье придумать для боли?Кто же может перед страданьемНайти оправданье?О, бездумная ложь этих слов«Я бы смог!»О, великий соблазнУйти, умереть от ран!В этом мире притворства и лжиТолько страданья чисты.Ты их почтиСвященным молчаньем.А свою радость почтиГлубиной вопрошанья.И тоже молчаньем

— 293 —

Осторожно почти...Никогда не суди!И из Скорби не стоит судитьЛегкокрылую Радость.Все равно нехорошая местьВ этом есть...Трудно радоваться за других,Если сам страдаешь.Но легко пониманья светСлать вослед.И уж если не благословлять,То и не проклинать.Все понять.И потом, ведь и скорбь конечна.Оставив ее позади,Выйдя из глубины,Как потом пред страданьем вечнымЗа присяги и клятвы своиОправдаешься ты?Никогда не суди!

9 февраляБелые стихи можно сравнить с ритмическим вытягиванием невода, но

рифмованная поэзия подобна тому чуду, когда рыбки сами выпрыгиваютиз воды прямо тебе в руки, рыбки – рифмы... Разумеется, речь идет о на�стоящей поэзии: ибо вымученные стихи похожи разве что на рыбалку удоч�кой с хлебной наживкой на крючке.

10 марта(8 марта)Я заступила за черту – хотя на улице еще лежал снег, но уже текла вода

и все таяло – я говорила о грехах и геенне огненной.И Света пожалела и простила меня.

19 маяВетер с полей,звезды морей,ночь в небоскребе,любовь в темном своде,окно на востоки наш самолет.

— 294 —

29 маяМне страшно.

………………………………………………….

О, прости меня, жалкую, глупую!Дай мне знать о себе хоть на миг.Если ты… – (ты же знаешь теперь).Дай мне знать о себе. Хоть во сне.

………………………………………………….

Поезд мчался так быстро,ветер рвал в клочья серые облака,на столике дрожали желтые цветы,волны на реке становились все выше,очень хотелось плакать,иногда косыми струйками пролетали редкие капли дождя,и сухие листья этой странной осени рассыпались в пыли.

………………………………………………….

Я такой же, как был:все мое в кулаке,не хватает лишь пальцана правой руке,он наказан, и будет с нимтак до конца:он так долго касалсячужого лица.

Не дрожи, это я –я на ощупь пришел…Знаю только одно:твоя кожа, как шелк.

А учили меня летатьте, кто камнем прикован, цепями.А учили меня любитьс провалившимися носами.

Когда я, наконец,выучил все буквыи начал говорить:«Меня послушай».

— 295 —

Ты крикнула: «Так это жезаписки сумасшедшего,я их уже читала,это скучно…»А…

Не дрожи, это я,я на ощупь пришел…

Also sprech Zaratustra(Опыт недопустимой проповеди)

И когда ты самоуверенно говорила, чтосмерти нет, он показал тебе, что смерть –есть, и что Он – Господин смерти.

Кто�то сказал: «Так невозможно».Было темно.Вокруг закрыли лица руками.Было темно.Ты решила быть осторожной –Что ж, хорошо.Но есть ли что�нибудь кроме бездны?Кроме Него?Есть ли что�нибудь кроме бездныЗдесь, посмотри!Крылья атомов затрепеталиГде�то вдали.Белые крылья в ночи бездонной –Кажется, сон.Ты решила, что невозможно –Это потом.Но ты все время в страшных объятьяхЭтой любви.Слышишь шепот губ его жарких?Ныне дрожи.Этот опыт дважды и триждыДан тебе был.Но в суровую мглу спуститьсяНе было сил.Но крылья атомов затрепеталиГде�то вдали.

— 296 —

Это тело покрыли язвыИ волдыри.Прах от праха, пустое Завтра,Лживая весть.Ты гордилась собой когда�то,Где же ты есть?Что находится в нашей власти? –Ночь в слезах,Час и миг, когда к нам стучатся,Ключ в дверях.

Храм, оставленный Им, есть областьПустоты.Там за ангелов чтят цветныеЧьи�то сны.Там раскинулся стражник домаВ сладком сне.Легче будет дщерям Содома,Чем тебе.Потому что услышишь грохот,Звон копыт:«Горе, горе, большое гореТем, кто спит!»И придет к тебе тот последнийСтрашный Стук.И разрушит глухие стеныГолос труб.

………………………………………………….

… Уж лучше надеяться на загробную жизнь или что�нибудь подобное!Уж лучше убеждать себя, что моя душа нетленна! Уж лучше спокойно сми�риться перед доводами науки. Уж лучше просто забыть. Или – если я хочувыпить эту чащу до конца – сохранять ясновидение, и страх, и вражду сосмертью. Но только не это!

Самое честное, глубокое и искреннее чувство – ночной страх. В нем нетни тени притворства. Это чувство наедине с собой, оно срывает все обманы.

Солнце – это всегда слишком много и слишком мало. Думаешь:«И меньшее солнце принесло бы мне бесконечное счастье». И в то же вре�мя спрашиваешь: «Неужели это все?»

В солнечный день сухая желтая трава и крыши сараев манят к земле,ко сну.

Что движет жизнью? Стремление к счастью: голод, любовь, воля к вла�сти и воля к смерти.

— 297 —

Нечего разбрасываться таким словом как «жизнь». Тем более, я его со�вершенно не понимаю.

………………………………………………….

Как страшно выглядят ночью дома из автобусов: как будто внутри пус�то, какой�то плазматический свет. Автор статьи о Кафке болтает, что еслижить в этой отрешенности и даже от себя отказываться, то «я» исчезает ипроисходит слияние с чердаками, с темнотой, с бельем – сухой остатокмира. Ты, Света, конечно, здорово написала о благой любви, а вот отре�шенность еще и еще, и никакой любви. Это, конечно, точка какая�то ужас�ная, хочется ухватиться за что�нибудь, но не возвращаться, возвращатьсяне хочется. Может, я зря это пишу, но это правда, я ничего не придумываю,ничего. Тут еще Сашка позвонил, предупредил, что приедет в гости в пят�ницу, – а мне – так СТРАШНО с ним разговаривать. А после С.Б., когда яв себя пришла – мне так в монастырь захотелось уйти; потому что мне здесьстрашно и делать нечего. Это грех большой, я знаю: все это тоска. С.Б. пел,как же можно всех любить, а еще надо всему радоваться.

Есть чердаки, есть ангелы; ангелы – радуются на чердаках – тоска. Оникак�то связаны, хотя я не уверена, что они связаны. Отрешенность – этогрех все же, и надо от нее спасаться, а не искать ангелов на чердаках. Номузыку (Элтон Джон) и желания всякие я воспринимаю как несчастья, отних я падаю, а отрешенность – это глухо, глухо, глухо.

— 298 —

— 299 —

1995–1997 гг.Здравствуй, моя дорогая Ксюша!*

Ты себе не представляешь, как я обрадовалась, когда узнала, что у тебяесть возможность вылечиться. Обязательно используй ее. У меня прямокамень с души свалился.

Ты пишешь, что у вас отняли пятидневку. А у нас ее и не было. Каждыйдень у нас по семь уроков + четыре часа дополнительных. С «Войной имиром» я давно покончила.

Я следовала своему намерению читать по�настоящему и не пропускатьни одной строки. К тому же я прочитала три «О.» Гончарова, Тургенева«Отцы и дети», «Накануне», Паустовского «Северную повесть» и сейчасчитаю Куприна. Мама ругается, бабушка тоже. Говорят, такая хорошая доч�ка была, только и делала, что занималась домашним хозяйством, а сейчас откнижки не оторвешь. Но если бы они знали, что я делаю, когда их нет дома,у них бы волосы встали дыбом. Скажу тебе по секрету: я стала каждый деньходить в лес. Причем совершенно одна. А ты ведь знаешь, как сейчас опасно,и в Зауральной роще, куда я хожу иногда, убили двух девушек. Мне жалкомаму и бабушку, я знаю, они не вынесут, если со мной что�нибудь случится,но все равно хожу. Меня туда тянет какая�то странная сила. Если я целыйдень дома или гуляю во дворе, то настроение у меня ужасное, такое чувство,что меня посадили в клетку. А как только я ухожу в леса (а места у нас чудес�ные), то мне становится так хорошо, так легко�легко, хочется куда�то поле�теть, и я бегаю, танцую, пою, разговариваю с деревьями (все это я могу себепозволить, ведь кругом ни души), а иногда просто валяюсь на траве, смотрюв небо и дышу свежим воздухом. Иногда я ухожу за 10 км от города. Покамне везло, но добром это не кончится. И жутко и страшно, но так здорово,ведь я попадаю в сказку, а за это многие дорого бы дали. Удивляюсь, каклюди могут добровольно жить в железобетонной тюрьме, среди уродливыхкоробок и, как в газовую камеру, напускать в свое жилище всякие яды?

ПИСЬМА

___________________________* Ксения Приморская, подруга Наташи, живёт в Москве.

— 300 —

Почему многие платят миллиарды, чтобы купить квартиру в страш�но�чудовищной Москве? А там, где воздух прозрачно�чистый, напоен�ный ароматом цветов и трав, где кругом такая красота, – на сотни тысячкилометров ни одного человека? Нет, я точно решила, если Бог даст,стану лесником.

Эти дни я работаю над рефератом о Сергее Есенине. Не знаю, нравитсяон тебе или нет, а я в него просто влюбилась. У меня внутри постояннозвенят его стихи. Ну, не чудо ли? –

Курит облаком болото,Гарь в небесном коромысле,С тихой тайной для кого�тоЗатаил я в сердце мысли.Все встречаю, все приемлю.Рад и счастлив душу вынуть.Я пришел на эту Землю,Чтоб скорей ее покинуть.

А это:

Не обгорят рябиновые кисти,От желтизны не пропадет трава,Как дерево роняет тихо листья,Так я роняю грустные слова.

И последний отрывочек, прости за навязчивость:

Зерна глаз твоих осыпались, завяли,Имя тонкое растаяло, как звук:Но остался в складках смятой шалиЗапах меда от невинных рук.Пусть порой мне шепчет синий вечер,Что была ты песня и мечта,Все ж, кто выдумал твой тонкий стан и плечи –К светлой тайне приложил уста.

Ну все, точно последнее:

Шаганэ ты моя, Шаганэ!Потому, что я с севера, что ли,Я готов рассказать тебе поле,Про волнистую рожь при луне.Шаганэ ты моя, Шаганэ!

— 301 —

Ну и в заключение:

Свет луны, таинственный и длинный,Плачут вербы, шепчут тополя,Но никто под окрик журавлиныйНе разлюбит отчие поля.

Обняв трубу, сверкает по поветиЗола зеленая из розовой печи.Кого�то нет, и тонкогубый ветерО ком�то шепчет, сгинувшем в ночи.

Ну все, больше не буду. Извини, конечно, ведь ты это все знаешь. Ноэти стихи так и выплескивались из меня на бумагу, ничего не могла с собойподелать. А ты знаешь «Балладу о любви» Высоцкого?

Ну вот и все, наверное, пора кончать письмо. Привет Сашке.Пока, моя маленькая подружка.Пиши, жду ответа.Наташа.

Здравствуй, Ксюша!

Когда я приехала домой, письмо твое лежало у меня на столе, и я оченьобрадовалась, ты не представляешь как!

Мне страшно жалко твоего бедного Гаюшку, я ведь тоже к нему привя�залась, хоть никогда и не видела его. И тебя тоже жалко, ведь это так тяжелотерять друзей.

Здорово, конечно, что ты стала членом клуба. Интересно, что дает этакарточка?

Твое осеннее стихотворение еще раз доказало мне, что у тебя большойталант и ты обязательно будешь известной. Мы с мамой и бабушкой оченьлюбим твои стихи. (Привет тебе от них).

Я, конечно, давно не пишу стихи, да и знаю, что это у меня не выходит.Но все�таки посылаю тебе отрывок из своего дневника, что я вела в дороге (занеимением хорошей бумаги писала на таких вот клочках). Извини, что не�складно и рифмы нет в моем, так сказать, стихотворении. Как получилось…

Ксюша, свою творческую работу о Есенине я защищала на райономконкурсе и заняла 1�е место.

Я ждала этот конкурс, как праздник, а вышло наоборот, какая�то горечьи опустошенность в душе осталась после него. Как будто я зря убила время:лучше бы я погуляла или почитала хорошую книгу. Ну как может сочетать�ся Есенин и 1�е место? Я ведь не стихи читала, а мое восприятие Есенина

— 302 —

доказывала. А поэзию каждый понимает по�своему. Потом был городскойконкурс и там я по своей секции «Поэт и время» тоже заняла 1�е место.Слава богу, не по всей секции.

Путешествие мое не изобиловало впечатлениями, т.к. я проводила боль�шую часть времени с бабушкой. Она болела часто, и я переживала за нее.Самой мне в санатории понаставили кучу диагнозов, но я этому не верю.И все же приятно было побывать на Кавказе. Выйдя из вагона и взглянув наМашук, я ужасно обрадовалась ему как старому знакомому: «Синие горыКавказа, приветствую вас!».

Из окна у нас был виден в ясные дни величественный, белоснежныйкрасавец Эльбрус. А воздух! Какой�то сказочный в Пятигорске воздух, чи�стый, весенний, напоенный нежным чарующим ароматом. Я вдыхала его,и мне казалось, что сейчас со мной произойдет какое�то чудо: или полюб�лю кого�нибудь, или попаду в сказку. Этого чуда я ждала до последнего, ноувы и ах! И все�таки эту нежную тайну кавказских гор я увезла с собой.

Я уже не гуляю, хотя у нас мороз и солнце – идеальная погода для моихлюбимых лыж. Вместо этого читаю Паустовского «Повесть о лесах». Все этомне так понятно и до боли знакомо. Я еще прочитала «Табак» Димова. Тычитала? До свидания, милая Ксюша. Пиши.

Твоя подруга Наташа.

Отрывки из путевого дневника

Дорога.Удивительно, до чего однообразен пейзаж за окном: столбы, провода,

лесополоса, а за ней – нескончаемые поля и пастбища. Кажется, будтопоезд проходит через пустынную землю, выжженную пожаром.

Бедная наша планета! Когда мы проезжали мимо газовых факелов, тобабушка сказала, что она горит…

Люди мира!Слушайте, слушайте!Заболела наша планета.Умирает наша планета.Голубая наша планета,Быстрокрылая наша Земля.Отчего же не слышите вы?Отчего же не видите вы?Отчего же не знаете вы?Или знаете и вам плевать?Отчего себя добровольноЗапираете выВ железобетонные тюрьмы

— 303 —

Чудовищных городов?Отчего вы дышите в газовыхКамерах улицДымом и гарью?Отчего позволяете выНаш хлеб – наш воздух –Железным машинам жрать?И плевать нам в лицо бензином,И чихать на нас газовой смесью?Отчего, отчего, отчего?Люди мира, слушайте, слушайте!Что слышите вы?Лязг железных частей,Рев моторов,Шум больших городов,Но не слышите выТяжкий стон,Тихий шепот планеты: «Спасите!»Вы спешите куда�то, люди,Беспокоитесь вы о детях,Но зачем вы печетесь о детях,Если жить им на мертвой планете?Если даже не знают они,Что такое в прятки игратьСредь высоких пахучих трав?Если их детство проходитВ клети двора,В сигаретном дыме подвала,Средь гремящих потоков машин.Вы забыли, забыли, люди,Что такое пение птицРанним утром – в лесу сосновом,Что такое хрустально�чистый,Словно звонкая капля, воздух,Что за сказка зимою лес,Словно спящий под покрывалом.Нет лесов, и покрыта планетаЧерной горкой…….. – полчищИ нарывами городов.Словно гной, из заводских трубВ глубость неба уходит дым.Скоро будет планета – труп,Что же будете делать вы?

— 304 —

Люди, люди, что будете делать?Что же будете делать вы?

Но смотрю на монотонность пейзажа, не отрываясь, смотрю в окно.И еще: не испытываю то радостно�волнующее чувство дороги.Почему бы это…

Здравствуй, милая Ксюшечка!

Как же я счастлива, ты себе не представляешь, что твоя операция про�шла благополучно. Ведь я думала, что что�то не так, раз ты мне ничего неписала о ее результатах. И как же здорово, что тебе стало лучше и что сталолегче ходить. Конечно, плохо, что тебе пришлось терпеть ужасную боль, ноесли сейчас все прошло, то все хорошо, что хорошо кончается. Так что,прими мои поздравления, самые�самые дружеские, и выздоравливай окон�чательно поскорей. Твое стихотворение очень хорошее, самое лучшее нагазетной странице, остальные стихи ни в какое сравнение не идут с твоимнастоящим стихотворением. Я высылаю тебе свои стихи, они, конечно,ужасные, но ведь я не виновата, что у меня нет никаких способностей.Один стих называется «Сон», мне правда приснилось, что я еду в метро ивдруг чувствую на себе чей�то взгляд. Я поворачиваюсь и вижу мужчину,очень красивого, с мраморной кожей и громадными темными бездоннымиглазами. И в глазах этих мерцают тусклые огни, в них непостижимая тайна,они грустные, задумчивые. Я отвернулась, не в силах выдержать такого взгля�да, а он взял меня за руку, и мы вышли на какой�то станции. Мы шли долгои пришли в какой�то дом. Он сразу прошел на кухню, а я стояла околодвери и ждала, что будет дальше. «Проходи. Я поставил чайник», – раздал�ся его голос. Я понимала, что это не принц из сказки, красивый, умный,добрый, отзывчивый, веселый. У него могли быть какие угодно пороки, идаже самые страшные. Я была уверена, что ему неведомо слово «верность» идаже «увлечение», а только лишь «мгновение» и еще что�то непонятное, ичувствовала, какую неограниченную власть имеет он надо мной. И все жемне безумно хотелось остаться с ним, хоть ненадолго. Вот такой сон мнеприснился. И я потом долго думала об этом*.

Я тебя, наверно, уже замучила своими стихами, они ужасные. И я, чес�тно говоря, не знаю: повилика – это дерево, цветок, трава или кустарник?

Ну вот, кажется, и все. Вышли, пожалуйста, еще что�нибудь из своихстихов.

Пиши. Я очень жду.Твоя подруга Наташа.

___________________________* В это письмо включено стихотворение «Сон» (см. с. 13).

— 305 —

Здравствуй, милая Ксюша!

Большое спасибо тебе за твое письмо и за твои стихи. Они – замеча�тельные, но только я недостойна такого высокого мнения о себе, честноеслово. Но все равно я ужасно благодарна, и, знаешь, я тоже думаю, что ты –единственный человек, которому я могу рассказать то, что никогда не рас�сказывала другим. Так приятно знать, что ты есть.

С того времени, как я написала тебе последнее письмо, прошла, кажет�ся, целая вечность. Так много изменилось с этих пор. А все началось с того,что я, от нечего делать, открыла книгу Альбера Камю «Миф о Сизифе.Бунтующий человек». Она ведь стояла на полке у нас давно, но я всегдапроскальзывала мимо нее, искала что�то художественное. Потом я прочла,что с таким невниманием можно относиться только к пустому мусору или…к собственной судьбе. Лучше я все тебе напишу стихотворением.

Я из всего этого поняла только одно: неправда, что философия – само�обман, переливание из пустого в порожнее, бесконечная череда признанийсобственного бессилия. Что�то я знаю совершенно точно; например, чтопредметы – суть что угодно, только не то, что мы себе представляем; что мыживем среди бесчисленных символов, чудовищных или прекрасных, и на�зываем это «реальной жизнью», но это обман. И еще многое: так, напри�мер, я поняла, что значит «Все или Ничего». Но я еще не согласна с этим.

Милая Ксюша, помнишь, я тебе писала о философе, которого люблю.Знаешь, я могу назвать его имя: его имя – Фридрих Ницше. Ой, не пугайся,не пугайся, пожалуйста. Я думаю, что ты знаешь все обвинения в его адрес,но они – чисто академическое стремление вывести следствие из своих идей,довести все до конца. Ведь он был профессором классической филологииБазельского университета. Поверь, что я еще никогда больше не была несогласна с его идеями, чем теперь. Но Ницше – не в идеях. Он – в музыке,в самом стиле своих книг. Но даже и идеи я могу понять (они – основаны налюбви к людям), а значит и простить. Конечно, его вина от этого не стано�вится меньше, а также и наша – за то, что мы не так истолковали все. Норазве человека любишь за то, что он правильный, хороший, за то, что онникогда не ошибался? Я думаю, что его любишь за то, что он гордый инесчастный, счастливый и смелый. Вот мой ответ на твой вопрос, я думаю,это – первая любовь, потому что такого я еще не испытывала никогда.Я счастлива все время думать о нем, я еще так мало знаю, и мне хочется, какможно больше прочитать, чтобы понять, у меня по�глупому замирает сер�дце, если я увижу в сносках – F. Nietzsche. Ты ведь знаешь, его жизнь – такаятрагедия (окончившаяся безумием), поэтому и книги – что�то необыкно�венное: вечный вызов, вечное дрожание (кроме самых поздних книг , ониведь написаны уже почти больным Ницше). И ты ведь понимаешь, почемуон имел право отрицать наши ценности? Разве и у тебя не перехватываетдыхание от одних только словосочетаний: «Странник и его тень», «Так го�

— 306 —

ворил Заратустра», «Человеческое, слишком человеческое», «По ту сторонудобра и зла», «Рождение трагедии из духа музыки». Действительно, траге�дия, и действительно, из духа музыки. Поэтому ты, наверное, поймешь этомое стихотворение, посвященное первой любви.

К Ницше (Первая любовь)

Да! Я счастья расточитель,Счастья благостный даритель!Эти розы – ваши… рвите!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Тебя пленяет говор мой,Ты по пятам идёшь за мной?Иди�ка лучше за собой –И будешь – тише! тише! – мой.

Ф. Ницше

За то, что ты мне даришь розы,За то, что говоришь «моя!»,За то, что лучшее из лучшихВпервые, знаю, – от тебя.

За то, что если в этом миреЕще есть нежность и любовь,То петь о них и жить над нимиЛишь только ты, наверно, мог...............................................Не оболгать, не обесчестить,Не сделать – «все», не сделать – «всем».Отнять презреньем, смехом, лестью…Иметь – имеющих удел!

Так заявляют те, кто любят,Быть может, только не того…Они тебя для счастья губят,Тебя – для счастья своего*.

Ксюша, извини, что я тебя мучаю стихами, но я хочу написать другие –не мои, и поэтому хорошие – стихи Ницше. Ты ведь знаешь, что он былпоэтом? Надеюсь, что доставляю тебе удовольствие, лично я ничего лучшеи прекраснее этого никогда не встречала (учитывая, что это еще перевод снемецкого).________________* См. с. 19.

— 307 —

На Юге

Так я повис на гнутой ветке,Подняв усталость высоко.Я птичий гость, хотя и редкий,Мне рады эти однолетки,Но где же я? Ах, далеко!

Белеет море, словно спящийПурпурный парус, яркость дня.Утес и смоквы, гавань, башниИ пастбища: покой слепящий –Невинный Юг, возьми меня!

Чеканным шагом – по�немецки –Я жизнь протопать не хотел.Я вызвал ветер молодецкийИ вместе с птицами, по�детски,Над морем к Югу полетел.

О разум! Нудное занятье!Чуть что поймешь, так не дури!У птиц уроки тщился брать яИ вот теперь созрел я, братья,Для новой жизни, для игры.

Сколь мудро – мыслить в одиночку.И сколь нелепо – так же пить!Вы, птицы, сядьте�ка кружочком.Теперь я сам и неумолчноСпою вам, полно вам летать!

Про вашу юность, вашу лживость,С ума сводящую игривостьИ про мою влюбленность в вас,На Севере – шепну стыдливо –Любил каргу я, дрянь на диво,Карга та истиной звалась.

— 308 —

* * *Мир – это медь.Нагретый бык – он глух на крик,Мне прямо в кости пишет смертьНожом и вмиг:«Мир – это твердь,В нем сердца нет, мир – это бык!»

Пролей все маки,Лей, лихорадка! Яд мне в мозг!Я от тебя насквозь промозг.Ты хочешь денег? Хочешь драки?Ха! Девка, ты достойна розгИ брани всякой!

Нет! Нет! Вернись!Там дождь, там слякотно и гадко.Я окружу тебя достатком.Возьми! Тут золото! Не злись! –Мы навсегда с тобой слились,О, лихорадка!

Нет больше мочи!Дверь настежь, гаснут фонари:Ко мне гурьбой все беды ночи!Кто нынче слаб по части рифм,Держу пари,На риф наскочит!

* * *Ибо счастье – любит слезы!Ибо счастье – любит козни! –Ну так рвите эти розы!

Ну как? И понимаешь, эта нежность к живому, этот предельный такт илегкая насмешка у Ницше во всем. Я бы назвала это жалобой: это былажалоба, но такая мгновенная, такая легкая и благородная – как бы со стыд�ливой улыбкой – светлая жалоба! Это полупризнание, полунедоумение, авовсе не минуты прозрений. Скорее, то – минуты затмений, вот так. Ещесчастье, но ведь говорят, что он был самым�самым несчастным из всех. Ещебы: «Здесь снег, здесь безмолвие, последние вороны, слышимые здесь, на�зываются: «К чему?», «Напрасно!», «Nada!»». И еще: «Никто не имеет правахвалить меня. Я прихожу с высот, куда не долетала ни одна птица, я спуска�юсь в глубины, где не бывала ни одна нога; говорят, что от моих книг невоз�

— 309 —

можно оторваться: я нарушаю даже ночной покой». Знаешь, владелец домав Швейцарии, в котором жил Ницше в полном одиночестве последние 10лет, говорил, что в его постояльце не было ничего особенного, кромеврожденного благородства и ежедневных долгих фортепьянных импрови�заций по вечерам. Просто музыка, музыка и ничего больше. Поэзия в фи�лософии: до сих пор философия была скучной, а теперь она стала страш�ной – страшной по силе. Это смешно. Но что уж говорить о музыке? Музы�ка в философии – это смертоносно, наверное (хотя я не знаю музыки и мнетрудно судить это мнение критиков).

Ксюша, в следующих письмах я больше не буду рассказывать о Ницше иутомлять тебя. Зачем? – все главное я уже рассказала. И писем таких длин�ных писать не буду. Я просто хотела, чтобы ты поняла меня. Когда думаешьоб этом, то чувствуешь, как сказала Ахматова, торжественную ночь, вселен�ную изо льда и пламени, как сказал Камю. Приятного, наверное, в этоммало. Но если это пройдет, и снова окунешься в привычку, в обыкновен�ность… нет! Окончательно в обыденность после этого уже не уйдешь никог�да. Чувствовала ли ты такое? Если это пройдет, приходит успокоение, и –сегодня я пишу тебе все самое главное, что у меня есть – ты простишь мнев последний раз (мы ведь с тобой любим стихи?), если я процитирую Бло�ка? Ты знаешь, конечно, эту «Свирель», но так будет лучше вспомнить.

Свирель поет: взошла звезда,Пастух, гони стада…

И под мостом поет вода:Смотри, какие быстрины,

Оставь заботы навсегда,Такой прозрачной глубины

Не видел никогда…Такой глубокой тишины

Не слышал никогда…Смотри, какие быстрины,Когда ты видел эти сны?..

Пиши. Пока. Жду.Наташа.P.S. Ты, конечно, понимаешь, какое отношение ко всему этому имеет

вопрос о религии: самое прямое! Я думаю, что в моем письме нет ничегопротив Бога. Но только твое утверждение о рае и аде не кажется ли тебеслишком категоричным? Неужели ты бы согласилась наслаждаться в раю,зная, что кто�то мучается в огне в это время? По�моему, это противоречитсамой сущности христианского учения: все невинны и все прощены. Не�ужели тебе не хочется крикнуть: «Все или Никто!»? Ты бы согласилась на«только я» или «только мы»?

— 310 —

Здравствуй, Ксюшечка, моя лучшая подружка!

Я благодарна тебе за письмо, хотя со многим я не согласна. Но это всепустяки. У нас теперь весна. В этом году она пришла поздно, снег толькочто сошел. Светит солнце. Солнце – это всегда слишком много и слишкоммало. Думаешь: «И меньше солнца принесло бы мне бесконечное счастье».И в то же время спрашиваешь: «Неужели это все?». Река распустилась.А еще в такие светлые дни сухая желтая трава и крыши сараев манят к зем�ле, ко сну. В лучах отражаются деревья и небо. Читала ли ты Рембо?

Ксюша! Почему ты мне раньше не писала, что знаешь испанский язык?Это так замечательно. А мне все хотелось бы изучить французский и не�мецкий. Но это все только мечты. Я ведь лентяйка, и дальше желания делоу меня не пойдет. Да! – Еще я хочу тебе признаться: английский я вряд лизнаю даже на твердую школьную «4». Так что эту книгу в подлиннике я,наверное, не смогу прочитать. Но, может быть, существует перевод?

Твое письмо меня очень взволновало. Зря я заговорила о весне вначале.Думала я совсем о другом. Сразу хочу извиниться за тон предыдущих пи�сем: я и сама об этом догадывалась. Но клянусь тебе: чувства превосходства,о котором ты пишешь, у меня не было совершенно. Мне даже ужасно обэтом подумать. В этом виноваты две вещи. Во�первых, я тогда читала Ниц�ше и многие фразы повторяла даже во сне, так что подражание стилю былонепроизвольным. Но этого делать нельзя: всегда выходит что�то ужасное иискаженное. Во�вторых, оба письма я писала в состоянии пустоты.

В такие минуты и думать�то ни о чем не хочется. А если что�нибудь ипишешь, то слова получаются холодными, длинными и ужасно противны�ми. Я тогда все�таки отправила эти письма: прости меня! А наутро мнебыло стыдно даже про них вспомнить. А знаешь, отчего случается пустота?От Ницше. Иногда меня поражает глубина его неправоты и вся вина за кос�венное участие (напиши, знаешь ли в чем?). Тогда рвутся все мои связи; еслия не могу простить, то все становится мне безразличным. И все�таки прохо�дит время – и Ницше ко мне всегда возвращается. Это от меня не зависит.Знаешь, Ксюша, я на тебя слегка обиделась. За запах, цветок и «необязатель�но философа». Ты думаешь, что это несерьезно. Но это не так! Я, конечно,понимаю, что это глупо и не вполне нормально. Но, например, любила жеЦветаева Наполеона (это не подражание, это – оправдание). Мне, напри�мер, очень нравятся стихи Рембо. Но какое мне дело до Рембо? Никакого.Он мне даже неприятен. Здесь же меня мучает буквально все, и если бы тызнала как! Но только от Ницше я могу испытать настоящее счастье, хотяоно иной раз противоположно радости. Часто я его и ненавижу, а иной размне хочется плакать от тоски. Но если я хочу жить дальше и думать о чем�нибудь другом, то мне нужно забыть об этом. Но как это сделать?

Теперь о цвете. Я люблю алый цвет на косынках и шелковых платьях.И особенно при свете дня: на солнце или на ветру. Зимними вечерами я

— 311 —

люблю бордовый бархат; он также олицетворяет что�то стройное, музы�кальное и таинственное. На картинах я люблю золотисто�коричневый фони все его оттенки. Но мне нужно найти из них именно один: я его еще ненашла. Ненавижу черный, белый, зеленый, синий и фиолетовый цвета.Если же говорить о сочетаниях, то мне нравятся пестрые и золотистые наярко�голубом фоне (как ветки на фоне неба). И еще одно сочетание: всеоттенки серого и черный и коричневый цвета на сером фоне. Так бывает влужах: я не могу смотреть в эти бесконечные лужи. Нравятся ли они тебе?Я однажды увидела фильм Тарковского. Там тоже серый цвет, лужи, капли ибесконечная вода. Это было удивительно!

Теперь о еде. Мне нравятся творожники, а также вишня и вишневыййогурт, и арбуз. Конечно, мясные блюда тоже вкусные, но я люблю лучшечто�нибудь легкое: легче себя чувствую.

А какие у тебя любимые части суток? Я раньше любила вечер и ночь.А теперь боюсь их. А эта фраза: «Все или ничего» все перепутала. Я так недумаю. Это, правда, было бы глупостью или ужасным максимализмом. Ноночью, когда я засыпаю, мне становится страшно и тогда мне хочется знатьвсе или ничего. Мне почему�то кажется, что я обречена всю жизнь сидеть вчерной комнате и смотреть на застывший зимний вечер в окно, и ждатьчто�то жуткое.

Ксюшечка, не называй меня, пожалуйста, философом: я не имею наэто ни права, ни желания. Я вовсе не так склонна к философствованию ирассуждению, как тебе кажется. Если я тогда и высказала какую�то мысль,то только потому, что поняла ее. Но я уже давно ее забыла. Я вообще нелюблю философию. Жизнь ведь нельзя понять рассудком. А ведь фило�софы пытаются объяснить мир, но жизнь тут же опровергает их теории.Просто так получилось, что два события в моей жизни назвались «фило�соф» и «философия». Но это совершенно случайно. Хотя это интересно,конечно.

А теперь самое главное. Ксюша, я так же, как и ты, считаю жизнь оченьсложной. И я хочу полюбить ее, и я люблю ее. Но какие мечты убьет этотмир? И что мы должны сделать, если хотим выжить в этом мире? Я совсемне поняла тебя. Прошу, напиши, что ты имеешь в виду.

Признаться, я очень долго пыталась вызвать к жизни мечты, которыеубьет этот мир. У меня ничего не получилось; наверное, потому, что малофантазии. Может быть, ты имеешь в виду стихи? Но это же игра, котораяотражает мое представление о мире – разве она запрещена? Мечты и мир –эти две вещи, конечно, во многом соприкасаются, но разве они противоре�чат друг другу? Неужели ты хотела бы, чтобы какие�нибудь твои мечты…впрочем, о чем они? Я же не знаю, поэтому не имею права говорить. Я жепредставляю себе нечто настолько фантастическое, что не хотела бы, что�бы оно исполнилось в реальном мире. И потом, что такое реальность? Нетолько же то, что можно потрогать! Не, уж тем более, то, что придумали и

— 312 —

признали люди за свой закон. Наши мечты и мысли – это тоже реальность.И откуда бы им взяться, как не из действительного мира? И о чем бы имбыть? Я во многом люблю действительность и только ее. Но что я не люблю– то не люблю. И считаю себя правой, т.к. внутренняя жизнь любого чело�века все же преобладает надо всем остальным. Ведь мнение «всех» не так ужи много значит? Как ты считаешь?

Ничего не могу тебе сказать об актерах, певцах и музыкантах. Я чув�ствую, что это нечто пошлое (те, кто мне нравятся). Но кроме них, я никогоне знаю, поэтому промолчу. То же – и в отношении духов. Но «Яблоневыйцвет» я куплю обязательно.

Постараюсь прочитать «Саламею». Спасибо тебе за совет. Вопрос толькокак: ведь в библиотеку я не хожу (не могу почему�то) и читаю только то, чтораздобуду в книжном шкафу.

Сериалы я, правда, не смотрю, но ты меня убедила. От этого тольконичего не изменится: дядя Саша их ненавидит и не разрешит мне смотретьни за что. Жалко, конечно. Ксюша, можно о папе я напишу в следующемписьме?

Я о многом бы хотела написать! Еще столько всего! Но завтра у меняначинаются пробные экзамены, и я вряд ли смогу закончить письмо. А тыведь просила скорее. Жаль, что нам приходится так быстро расставаться.Но все у нас еще впереди. Я люблю тебя. Пиши скорее, я жду.

Ксюша! Обязательно пришли мне хоть одно свое стихотворение. И нельсти мне! Мне стыдно. Твои стихи – в тысячу раз лучше. Я обожаю их.

До встречи. Наташа.

Здравствуй, дорогая Ксюша!

Извини меня за долгое молчание, дело в том, что мы с мамой ездили вспортлагерь, и я приехала домой на побывку поздно вечером, а завтра сутра опять уезжаем, так что пишу тебе во втором часу ночи.

Ксюша, я хочу тебе и твоему брату сказать большое спасибо, вы насто�ящие друзья! Вы поняли меня, а ведь я сама себя не понимаю. Но, знаешь,я решила: буду исправляться.

Хоть ты и пишешь, что я должна быть такая, какая есть (но меня неустраивает), т.е. я сама себя не устраиваю. Мама говорит, что это болезнь, ивозможно излечение.

Вот почему после годового перерыва я первый раз взяла в руки книгу(Толстого «Войну и мир»). Пока я прочитала немного (лишь до того места,где Элен выходит замуж за Пьера), но я (ой, у меня кончился словарныйзапас, не буду писать, а то боюсь сглазить).

То место, где мы с мамой были, находится в 100 км от города на берегуУрала. В этом лагере живут студенты медицинского института – веселые

— 313 —

ребята. Они приняли меня в свою компанию и очень хорошо ко мне отно�сились, но я молчала и не вступала в разговор по причине своей отсталос�ти. Они все рвались оттуда в город, а мне там так понравилось. Я дажеподумала, что наша природа лучше южной. Та – пышная, яркая, броская, внее влюбишься на два дня страстно, да и охладеешь. А наша – тихая, скром�ная, но зато ее полюбишь на всю жизнь, и никакие заморские красоты незаглушат любви к ней.

Я вообще хочу жить в деревне. Шум большого города, машины, трам�ваи, толпы людей, дорогие магазины не для меня. Когда кругом лес, рекатак тихо течет, а на небе много звезд, только тогда, в тишине, я чувствуюсебя счастливой. Ведь, правда, здорово по утрам доить корову, пасти стадапо полям, ночевать в стогу сена? Может, ты, Ксюша, не поймешь меня,ведь еще год назад я ни за что бы не хотела жить в деревне, а сейчас…Я вспомнила, когда я готовила к экзамену по литературе вопрос «Мой лю�бимый поэт», я взяла Цветаеву, мое любимое стихотворение «Але». Так вот,у Цветаевой есть такие строки:

Я тебя отвоюю у всех земель,у всех небес.Оттого, что лес – моя колыбель,и могила – лес.Оттого, что я на земле стоюлишь одной ногой.Оттого, что я о тебе спою,как никто другой.

А на вопрос: стихотворение на тему «Человек на войне» – я отвечалатак:

По безлюдным проспектам. Оглушительно громкоГромыхала на дьявольской смеси трехтонка.Леденистый брезент прикрывал ее кузов.Драгоценные тонны замечательных грузов.

Молчаливый водитель, примерзший к баранке,Вез на фронт концентраты, хлеба вез он буханки.Вез он сало и масло, вез консервы и водку,И махорку он вез, проклиная погодку.

Рядом с ним лейтенант прятал нос в рукавицу.Был он худ, был похож на голодную птицу.И казалось ему, что водителя нету,Что забрел грузовик на другую планету.

— 314 —

Вдруг навстречу лучам – синим трепетным фарам –Дом из мрака шагнул, покорежен пожаром.А сквозь эти лучи снег летел, как сквозь сито.Снег летел, как мука, – плавно, медленно, сыто.

– Стоп! – сказал лейтенант, – Погодите, водитель!Я, – сказал лейтенант, – здешний все�таки житель.И шофер осадил перед домом машину.И пронзительный ветер ворвался в кабину.

И взбежал лейтенант по знакомым ступенямИ вошел. И сынишка прижался к коленям.Воробьиные ребрышки, бледные губки…Старичок семилетний в потрепанной шубке.

– Как живешь, мальчуган? Отвечай без обмана!И достал лейтенант свой паек из кармана.Хлеба черствый кусок дал он сыну: – Пожуй�ка!И вошел он туда, где дышала буржуйка.

Там – поверх одеяла – распухшие руки.Там жену он увидел после долгой разлуки.И, боясь разрыдаться, взял за бледные плечи.И в глаза заглянул, что мерцали, как свечи.

Но не знал лейтенант семилетнего сына.Был мальчишка в отца – настоящий мужчина.И когда замигал догоревший огарок,Маме в руку вложил он отцовский подарок.

А когда лейтенант вновь садился в трехтонку,– Приезжай! – закричал ему мальчик вдогонку.И опять сквозь лучи снег летел, как сквозь сито.Снег летел, как мука, плавно, медленно, сыто.

Грузовик отмахал уже многие версты.Освещали ракеты небо черного купол.Тот же самый кусок, не надкушенный, черствый,Лейтенант в том же самом кармане нащупал.

Потому, что жена не могла быть иною.И кусок этот снова ему положила.Потому, что была настоящей женою.Потому, что ждала, потому, что любила.

— 315 —

Грузовик по местам проносился горбатым.И внимал лейтенант орудийным раскатамИ ворчал, что глаза снегом застит слепящим.Потому, что солдатом он был настоящим.

Я плакала, когда читала это стихотворение. Но, может быть, ты знаешьего? Ксюша, я, как и тебя, не видя, полюбила твоего брата. Рисунки у неготакие же чудесные, как твои стихи.

Пиши мне, напишу ответ, как только приеду.Пока, подруга.Любящая тебя Наташа.P.S. Извини за плохой почерк, уже три часа ночи – темно, и я ничего не

вижу.Как же я люблю тебя, Ксюшка!

Здравствуй, дорогая моя подружка Ксюша!

Я по тебе очень соскучилась.Сейчас я живу у бабушки, и поэтому, может быть, с опозданием полу�

чила твое письмо. Я очень рада за тебя, что вышел твой первый сборник.Я надеюсь, вернее, точно знаю, что ты будешь известной Поэтессой с боль�шой буквы. Это поймет любой, кто прочитает твои чудесные стихи. Кстати,большое спасибо за стихотворение, оно мне очень даже понравилось. Напи�ши, пожалуйста, еще какое�нибудь. Очень здорово, что ты всерьез занима�ешься английским. У меня, к сожалению, нет такой возможности. Пишутебе письмо, а за окном дождь. Вот и окончилось лето. Грустно. Мне хочет�ся задержать его или улететь с ним. Как долго теперь ждать прихода весны.

Целый месяц я в спортлагере наслаждалась летом. Грелась на солныш�ке, читала, общалась и здорово отдохнула. Даже не думала, что так бывает.Приехала в город и почувствовала, что опять в плену у каменного чудовищаи закручена в водовороте людей и машин. Хочется плакать от досады. Но,как известно, если бы праздник длился вечно, он был бы намного скучнеебудней. Этим и утешаюсь.

Интересно бы мне было прочитать твою сказку. Я сама начала писатьсказку про девочку МК�1199n�23. Эта девочка живет в 28 веке. К этомувремени люди превратились почти в роботов, и все части человеческоготела были заменены железными. Вместо сердца – мотор, лишь небольшаяего часть была человеческая. Вместо мозга – сложный компьютер. Лишькапля человеческой коры в этом устройстве. Эти капли сердца и мозга иотличали людей 28 века от машин.

Да и Земля была неузнаваема изменена. На ней давным�давно уже небыло ни птиц, ни животных. Машины окончательно убили живую приро�

— 316 —

ду, и даже травинки нельзя было отыскать в этом сложном мире техники.А раз нет растений – нет и кислорода, но людям он уже был почти ненужен. Синтезируя кислород из сложных химических реакций, они пита�ли свою человеческую сущность. Энергию они получали из электрическо�го тока. В системе человека также находится сверхмощный двигатель, по�зволяющий ему передвигаться на любые расстояния почти мгновенно. Детирождались и тут же становились похожи на столетних стариков, ведь внеш�не их железный корпус был стандартен. Но сердце и мозг все�таки стари�лись и умирали, ведь это не ржавые детали, которые можно заменить нановые. Это и было главной проблемой человечества, а главной задачей –искоренить человеческую сущность. Люди были похожи на компьютеры,им были не нужны ни ноги, ни руки, ни рот, ведь они не ели и не двигаликонечностями. Зачем? Ребенок, достигший возраста семи лет, считалсявзрослым, его мозг достигал нужного размера, и компьютерное устройствозакладывало в него все знания, накопленные человечеством за много ве�ков. Но ребенку разрешалось пользоваться лишь «нужными» знаниями:физикой, химией, алгеброй, радиотехникой. История, биология, литера�тура закладывались в подкорке и не включались за всю жизнь. Зачем исто�рия? Зачем биология, если нет природы? (Земля была похожа на внутрен�ность большого телевизора). Зачем литература, если нет книг? Ребенок достарости проводил сложные исследования в своем мозгу, делал опыты, пы�тался искоренить из себя сердце и мозг и умирал.

Так вот, когда нашей МК исполнилось 7 лет, в нее была заложена про�грамма. И все было бы нормально, если бы она хорошо освоилась с новымустройством. Но она не освоилась, нашла запрещенную кнопку. На экраневысветилось: «История. Раньше люди были слабыми и беспомощными.Им приходилось пахать, охотиться, работать, чтобы добыть себе пищу. Онивынуждены были пить и есть, были уязвимы и подвержены разным болез�ням. Они влюблялись, страдали, мучались, ненавидели, т.е. испытывалитяжелые, чуждые нам чувства. Для более подробного изучения прошлогоможно отправиться туда, но мы никому не рекомендуем, т.к. машина вре�мени может подвести, и в прошлом очень опасно».

Человеческая сущность МК смутилась. Запросила чего�то, зашевели�лась заснувшая душа, и случилось роковое событие. Первый раз за 7 вековчеловек нажал запрещенную красную кнопку

Моя МК попадает в прошлое и не может оттуда выбраться, т.к. теряетключ от машины времени.

Машина времени устроена так, что человек попадает на место другого,как бы переселение души. Душа МК переселяется в современную девчонкуКатю, а Катина душа в МК. Сначала МК очень трудно освоиться с новымположениям, и она ищет пути назад. Но потом она понимает, как прекрас�

— 317 —

но любить и быть любимым, страдать и ненавидеть, работать, петь и радо�ваться солнечному дню. Как хорошо, что чтобы попасть куда�то, нужноидти по дороге, по прекрасной дороге жизни! Как хорошо, что не все полу�чается! Как хорошо!

МК с ужасом вспоминает свое прошлое и постепенно становится чело�веком. Катя же делает переворот в мире людей�машин.

Вот такая у меня задумка, но написала я только до волнистой черты ибросила, не знаю почему.

Пока, Ксюша. Пиши, с нетерпением жду твоих писем.Твоя подруга Наташа.P.S. Горячий привет твоему брату.

Здравствуй, милая Ксюша!

Поздравляю тебя с прошедшим днем рождения! Желаю тебе по�пре�жнему оставаться счастливой. Может быть, это не сказка, и твоя весна некончится еще очень долго. По крайней мере, если ты пишешь такие чудес�ные стихи как «Апрель», то даже когда наступит осень, весна все равно недолжна кончаться. Твои стихи хороши во всем. И многие строки из нихтакже стали «моими». Например, «на окне моем горит свеча», и все, чтоследует дальше. Кстати, сколько тебе исполнилось лет? У меня же деньрождения 3 февраля 1981 года.

Я прочитала «Портрет Дориана Грея». Меня поразили афоризмы в на�чале этой книги, но потом я поняла, что ведь и их можно рассматривать какне совсем правильные. По крайней мере, они спорные.

Почему ты не писала мне раньше, что тебе нравится Гумилев? Мне онтоже очень нравится! Настолько, что сейчас не выдержу и начну перечис�лять, что именно: «Пять коней подарил мне мой друг Люцифер», «Людямбудущего», «Покорность», «У меня не живут цветы»; конечно же, «Беат�риче» и «Капитаны». Но особенно – «Возвращение» к Анне Ахматовой,«Детство» («каждый пыльный куст придорожный») и еще – «Соедине�ние» и «Заблудившийся трамвай». А что нравится тебе? И знаешь, я по�чти уверена, что Гумилев и Ницше чувствовали одинаково, по крайнеймере, мечтали они об одном и том же! Видишь, как внезапно мы прибли�зились друг к другу! Теперь тебе не нужно ничего объяснять про Ницше, иты пишешь, что все поняла – я очень благодарна тебе за это. И я была бысовсем счастлива, если бы могла думать, как они; но это невозможно: яникогда не смотрю на мир сквозь призму философии Ницше, потому чтоона – не моя. Но вот сама судьба и книги – чудовищно, невыносимопривлекательны, с этим ничего нельзя поделать. Но, однако же, я обрече�на на сопротивление, и, видишь ли, больше всего страданий мне прино�сят мысли о войне или, например, стихи Рождественского – «Вспомним

— 318 —

гордо и прямо». Так что твое письмо было как раз «на тему». (Кстати,почему у меня нет этого стихотворения – «Не говорите мне о войне»?) А утебя не вызывает конфликта, например, необыкновенная воинственностьГумилева? Это дает мне право сравнивать его с Ницше. Так же, как и мно�гое другое – «К последней страшной свободе Склонился уже наш дух», ився экзотическая роскошь его стихов, все фантастические краски, виде�ния в пустыне… «Зрелые плоды» от солнечной осени духа – прямая пере�кличка с «Заратустрой», и что уж говорить о столь частом у него мгновен�ном счастье? О «будущем человеке»? О тоске по прошлому: «И будут, каквстарь, друиды Учить у зеленых холмов»? Значит, мы с тобой обе ответ�ственны за одно и то же! Я говорю это весело, почти злорадно. Но именнос этим связано мое чувство пустоты, и поэтому я хочу заранее извиниться,если напомнила тебе о неприятных днях. Ты счастливая, а я вот не могутак долго чувствовать радость. Мне даже необходима пустота, потому что,как сказано в одном афоризме, «чем больше в тебе разочарованности ихолодности, тем ближе ты к очередному разогреванию». Кроме Ницше уменя ведь были в этом году и Шпенглер, и Рембо, этот год был, безусловно,самым прекрасным в моей жизни. Где слишком много страха, слишкоммного разочарования, там и слишком много радости всегда. И там радостьсильнее. (Знаешь, например, как я была счастлива, когда написала стихот�ворение «К Ницше»?) Но за все хорошее приходится платить, и мне при�дется отплатить за этот год, наверное, тем, что у меня «заснет», как тыпишешь, душа, хотя я больше всего не хочу этого. Но долго ведь так про�должаться не может…

Так вот, к вопросу об ответственности. Как ты относишься к тому, чтоГумилев хотел войны? И не потому, что надо было защищать отечество (онотогда и не было в опасности), а потому, что для него это была одна из разно�видностей счастья? Что ему надоели сюсюканья изнеженных интеллиген�тов о гуманизме и проч., и что он, как и Ницше, хотел воскресить временахрабрых воинов и кровавых битв? И что он, может быть, был и прав?А, может, и нет? И еще: они стремились, конечно, и дальше, и глубже, ивыше образов своих стихов. Эти стихи были только намеками на желаннуюими глубину. Но существовала ли она? Это была их иллюзия: и в жертву ейони приносили все. Какого черта говорили они о «будущем» человеке: того,чего нет в настоящем, тем более и в будущем не будет! «Где в солнечныхрощах живут великаны, где светят в прозрачной воде жемчуга» – миф; он неможет стать целью. Конечно, Гумилева здесь не в чем упрекнуть: он толькопоэт. Но Ницше! Хотя… О ужас! Вот это – те самые противоречия. После«Заратустры» я попыталась от них избавиться вот так –

Он был тенью из прошлого… Тенью?Но что значит тень? Только слово.А он был – как живой огонь...

— 319 —

О, скажи, Заратустра! Это было вчера?– Это было давно…Так не думала я!

Еще один необыкновенный случай в моей жизни – книга ОсвальдаШпенглера «Закат Европы». Эта научно�мистическая книга – настоящеесокровище: различные тайны и откровения встречаются там на каждомшагу. В свое время она перевернула все теории, господствовавшие в исто�рии и философии. Мне кажется, я еще много буду писать тебе о ней вдругих письмах. Но теперь – еще немного о западной культуре, котораясейчас, к сожалению, умерла. Разве это не так?.. Но когда она только рож�далась, из смутных и еще туманных образов возникла дорическая архитек�тура, а потом – готический сон фаустовской души. Каждая великая культу�ра обладает своим прасимволом; прасимвол западной культуры – беско�нечное, вечно изменяющееся, динамичное пространство. Ее время – ночь,стихия – ветер. Она расцветала во времена скитаний норвежских викингови средневековых рыцарей. Сама природа была на ее стороне: северные про�сторы, блики солнца и шепот листьев рождали никому еще неведомые мифыо русалках, гномах и эльфах – множествах невидимых существ, блуждаю�щих душ. Нужно было растворить материальное и чувственно�видимое вбесконечном; это страстное стремление никогда не покидало фаустовско�го человека. Только движение и воля могла быть их спасением, но всегда –не до конца. Это чувство – в загадочном коричневом фоне великих масте�ров – Ван Дейка и Рембрандта; в норвежской живописи, доведшей дотрагического , быстро бегущие по небу облака. Но, главное, – совершен�но победившая телесность, чистая инструментальная музыка – исклю�чительно западный феномен. (В противовес греческому феномену теле�сности – античной культуре). И даже наука шла по тому же пути: начинаяот счисления бесконечно малых и кончая физической картиной мира:вращающимися и бесконечно движущимися электронами в основе всехвещей. И все это не является истиной вообще, а только истинно для за�падного человека. Потому что понятия «время», «энергия», «сила» – самисуть символы напряженности бесконечно изменяющегося пространства;ничем не проверенные, никогда недоказуемые. Сила же, вообще, длямногих физиков имела некий божественный характер (Ньютон). Но каквсякий живой организм, фаустовская душа (культура), достигнув зрелос�ти и выразив себя, начала стариться. То, что было после Бетховена – ужетолько прощание, только сожаление: сначала – по�осеннему светлое (ран�няя осень), потом – зимнее и нестерпимо�холодное. Сюда относится так�же и романтизм, и декаданс, и «мир мечты». И вот наступает смерть культу�ры – превращение в цивилизацию: всеобщий техницизм, грубые массовыеформы, смена «орлиной» перспективы на «лягушачью» (вопросы питанияи т.д.) – то, что мы имеем сейчас. Мертвая культура не способна больше

— 320 —

родить гениев, вот так! Конечно, можно было бы ничего не писать, но я(по�глупости) написала.

Я обещала тебе рассказать о папе. Он худой и очень злой, с большимиглазами. Но, главное, – ужасно умный. Ты себе не представляешь, как яхочу встретиться с ним! Так хочется с кем�нибудь поговорить! Но пока уменя нет такой возможности.

Мне очень понравилась твоя «Кошка» (Кстати! Это не мысль о пересе�лении душ?). Напиши мне еще твои стихи.

А я – так как ты твердо молчишь о Рембо – высылаю тебе одно егостихотворение, которое пытался переводить и Гумилев – «Гласные».Не обижайся, пожалуйста (за Гумилева)!

«А» черный, белый «Е», «И» красный, «У» зеленый,«О» голубой – цвета причудливой загадки:«А» – черный полог мух, который в полдень складки,Миазмы трупные и воздух воспаленный.

Заливы млечной мглы, «Е» – белые палатки,Льды, белые цари, сад, небом окропленный;«И» – пламень пурпура, вкус яростно соленый –Вкус крови на губах, как после жаркой схватки.

«У» – трепетная гладь, божественное море,Покой бескрайних нив, покой в усталом взореАлхимика, чей лоб морщины бороздят;

«О» – резкий горный горн, сигнал миров нетленных,Молчанье ангелов, безмолвие вселенных;«О» – лучезарнейшей Омели вечный взгляд!

(Перевод Микушевича)

Ну, до свидания! (Забыла, вместе или отдельно пишется это слово?)Пиши – жду с огромным нетерпением!

С любовью,Наташа.

— 321 —

1999–2002 гг.Милая Светочка! Здравствуй.*

Звоню тебе – никто не отвечает. Поэтому, не зная, встретимся ли мыещё (не пугайся), сообщаю тебе прескверную новость: я сегодня ложусь вбольницу. Я – идиотка, и только сейчас это поняла. Как представлю себеэти десять дней – становится ужасно тоскливо. Что я буду делать там безтебя? Зато есть и явные преимущества: бездна времени, чтобы вдоволь по�думать о жизни (а я ведь всегда не успеваю сделать это) и... и подумай, какхорошо будет, когда мы увидимся через десять дней, уже всё зная? Будетили очень весело, или очень грустно (я надеюсь, других вариантов не можетбыть?) Да! Я забыла тебе сказать, что собираюсь в больнице основательнозаняться философией, так что по выходе (по�моему, такого слова нет. Илиесть?) из данного заведения я буду очень похожа на то существо с картиныБосха. Помнишь?

Не обижайся на Сонет: он не имеет никакого отношения к «Служениюмуз». Это, действительно, слишком прекрасно, и никак не связано со мной.Но у меня давние счёты с другими сонетами. Мне хотелось почувствоватьэту форму, я давно мечтала... почувствовать её. А ещё, что меня восхищало:сочетание «венок сонетов». Представь? – венок – сонетов...

Вот теперь все кричат, чтобы я уходила, и я ухожу, даже не успев ничегонаписать. Ладно. Всё будет сказано после.

Люблю тебя. Наташа.

14 мая 1999 годаМилый Светик!

Спасибо тебе, искреннее спасибо за то, что ты так рассмешила меня.(Я имею в виду пассаж о родителях.) Я впервые в этой палате засмеялась (иочень долго потом смеялась), и все на меня удивлённо смотрели. Правда, я

___________________________* Света Шинкова, подруга Наташи, её однокурсница, живёт в Оренбурге.

— 322 —

потом весь вечер разговаривала с ними (повторяла непроизвольно твойэксперимент) и вышла крайне интересная беседа (о которой я надеюсьтебе рассказать при встрече) – и всё же, пополам с ужасом присутствовалосознание, что я здорово издеваюсь над ними (шучу, а не издеваюсь)).

Настроение у меня – прекрасное. (Я бы не поскупилась и понаставилавосклицательных знаков до конца строки, но помня о том, что ты их нелюбишь, не поставлю ни одного). Так вот. Настроение – прекрасное! (Из�вини. (Тебе не кажется, что подобные комментарии в скобках могут слиш�ком далеко зайти? (Могут? По�моему, уже зашли: полюбуйся! на количе�ство закрывающих скобок)))). (Их точно четыре, я сама пересчитала.) Таквот... Настроение – прекрасное... Каждые полчаса попеременно то наслаж�даюсь жизнью, то испытываю желание выпрыгнуть из окошка. Восхити�тельные ощущения, хотя я бы не пожелала себе ни одной дополнительнойминуты такого восторга. Ждала тебя сегодня весь день. Но ты не приходико мне часто, потому что ездить очень далеко и трудно. Извини за тот бредв письме (насчёт смерти – прежде всего, и за местоимение «мы» извини).Не обращай на это внимание. Если честно, Свет, я по тебе ужасно соскучи�лась. Уже. Представь? Я почему�то чувствую себя на месте того, кто, какобычно, сидит в углу и пялится на тебя. А остальные слова не имеют к тебепрямого отношения, правда же? Знаешь, если ты пройдёшь в конкурс*, а я– нет, то я поселюсь рядом с Ольгой во второй коробке из�под Panasonic’а,и будет очень даже здорово: нам будет весело вдвоём, и, может быть, дажелучше, чем тебе: я буду писать стихи (запрокинув голову в серую бесконеч�ность вокзала и не имея ни малейшего понятия о теории поэзии, есте�ственно), а Ольга – она будет играть на барабане (и ей тоже будет хорошо –мы даже будем собирать деньги в красную шапочку), а уж если ты будешьснабжать нас едой, то вообще жизнь окажется прекрасной. (И ведь в тотмомент, как ты будешь слушать лекции про кости и кровь, и... и... а пошлиони к чёрту! – мы можем сколько угодно гулять по Москве). И в это досто�похвальное (интересное слово) общежитие – ты думаешь, мы не будем при�ходить? Ещё как будем! – ты ведь сама говоришь, что там много места.

А если ещё честнее (т.е. скучнее и серьёзнее) – то можешь меня поздра�вить: я начала ждать. Я это почувствовала внезапно; отложила философию,легла и твёрдо решила ничего не писать и не читать в ближайшие пятьдней. (А ведь великолепная перспектива, согласись.) Так вот, я легла и по�грузилась в мечтания (разумеется, не о Литературном институте) – или,выражаясь словами Платона, в созерцание идей, а выражаясь современны�ми словами, – в созерцание образов, но это слишком претен...зе...ци...зи�онно. В общем, погрузившись туда, я почувствовала себя великолепно ирешила, что эти пять дней будут самыми счастливыми в моей жизни.Но не тут�то было! Какой�то голос (тот, наверное, что сказал: «Не пей

___________________________* Света и Наташа посылали свои стихи на творческий конкурс в литературный институт

— 323 —

вина, Гертруда!» (а ведь почему бы ей было не пить?) – какой�то голосвластно сказал мне: «Встань! И открой Логику!». Чувствуешь, куда кло�нится дело? Призываю тебя встать и почтить память погибшего вечераминутой молчания.

Но зато ночь!Когда небо разбавило жидким рассветом бессонную ночь, – Вещи не

спали. Они...И т.д., и т.п., и т.п.Кстати, я хочу пояснить тебе (учти, я говорю это серьёзным гробовым

тоном), смерть на столе – это гроб на столе. А не что�либо иное.Меня, конечно же, очень задели вопросы на заборе. И вот, смотри, что

я думаю.Люди, которых ты понимаешь, конечно же, тебя не понимают.(И те, и другие).Они, наверное, составляют часть от целого «все».Я – тоже, весьма смутно поняла, что ты сказала. Впрочем, у меня всегда

свой взгляд на чужие вещи, и, держу пари, я поняла совершенно не то, чтопоняла ты. Но ты же, наверное, знаешь, почему ты хочешь смочь не слу�шать песни, которые не можешь не слушать. По себе людей не судят: зна�чит, не из�за страха: это точно. (Это я пытаюсь ответить на твой вопрос).Кстати, мне кажется, я так хорошо поняла рок�поэзию: до ужаса хорошо(и в прямом смысле моего любимого слова – тоже). Всё равно твои стихилучше! (Прости, некогда было думать над фразой: я сказала то, что лежалона моей поверхности). И даже не потому, что они не требуют музыки пото�му, что содержат её в себе. Я сейчас скажу – это, конечно же, мой, ужасный,вкус: в этой антологии не могло быть таких строк.

Я стану (...)Колдуньей в заговорном мире.И напророчу томной флейтеСкитанья в праздничном эфире.

(Извини за такое оформление твоих строк, но это ничего не значит: всёравно в последние два дня во мне звучали только они). (А недостающиеслова верхней строки я подменяю своими сочетаниями).

Да что я говорю! И всех остальных стихотворений – тоже.

Облакам�стадам,Облакам�годам.По крупицам сольНебесам воздам.По крупицам больУтоплю в песке.

— 324 —

Понимаешь, они ведь тоже пишут о боли, но совсем по�другому. Нетак. Они – как дети, которые говорят: «Мне больно!», а ты – как тот, ктопонял всё до конца и... не онемел, а... Мне многое нравится у них, но чтомне не нравится – это морально�судейский тон, каким они читают нота�ции миру или орут на мир. Создаётся такое впечатление, будто они знают,где выход! Но они – вешаются и колются, даже не помолившись на проща�ние... чего же они смеют требовать от других? Это, может быть, как раз то,что я, встречая у тебя (иногда в стихах), не могу понять. Знаешь ещё что?Я всё�таки была не права, когда сказала, что «Чёрно�белые танцы» лучше«Сроков»: здесь – «Грязных слёз Мне не надо», там – «Прекращай... Я...» –и ни одно из них не лучше другого! Хотя... (я не сравниваю; это простомеждометие моих мыслей). Обрати внимание: я написала о скитаниях флей�ты «звучали», т.е. в прошедшем времени, потому что сейчас –

О, маленькая девочка с глазами волчицы,Спи сладким сном, не помня о прошлом.Дом, где ты жила, пуст и заброшен,И мхом обросли плиты гробницыМаленькой девочки с глазами волчицы.

Поэтому я большую часть времени – «плачу», повернувшись лицом кстене. Откуда это? «Повернувшись лицом к стене»? А? Ах, да? Конечно же.Вспомнила. Ну ладно... До свидания. Надеюсь, я скоро увижу тебя. Наташа.

19 мая 1999 года22.00

Здравствуй, моя миленькая Света!

Надеюсь, это письмо каким�нибудь образом дойдёт до тебя. Не знаю,правда, каким. Может быть, я сама передам его тебе, когда выйду из этогоскверного места. Не буду докучать тебе описанием всех скверностей: я про�сто устану и, к тому же, мне жалко тебя. Лучше я сразу перейду к размыш�лениям о жизни (или о её противоположности, что, конечно, вернее).Похоже, моим опасениям суждено оправдаться: как только я освободилав голове место для мыслей, они так и полезли оттуда, отталкивая другдруга и не соблюдая ни одного правила логического этикета. Так что неудивляйся. А если всё же удивишься, то отнеси это на счёт тяжёлого бес�конечного сна. Я сплю почти беспробудно. Благодаря этим снам я ужезнаю, что самоубийца после смерти сидит в пустом стеклянном двухэ�тажном доме (в стиле модерн) на дне сухого (стеклянного) фонтана. Онодет в красное (в горошек) платье, его подбородок покоится на коленях,вокруг которых обвиваются руки, а два недоразвитых иссохших крыла ви�

— 325 —

сят по бокам. Так он и сидит, честное слово. А ещё я знаю, что за синимбархатным занавесом открываются белые колонны, и поющая женщина счёрными волосами тоже одета в синее бархатное платье. Но я буду тебеписать не о снах, а о трезвых мыслях, которые возникают в редкие проме�жутки бодрствования. Хорошо?

Пришёл конец зимней спячке, зимнему солнцестоянию, весеннимкошмарам, всяческим тайнам и исходам их. Узнавание прошлого почтибезболезненно, обрубив концы всем надеждам. А также – почти неотвра�тимо, лишь в трудные минуты, смягчённое робким «а почему бы и...».И теперь мне хочется уйти, я не могу больше быть здесь.

Я сегодня в зеркале видела зелёное лицо. Ты даже не знаешь, какоеудовольствие доставляют мне все эти сказки. А если не сказки – а сны иличей�нибудь бред? Я тоже почти уверена, что смерти нет. Почему я так уве�рена? Не знаю: мне так кажется. Но не волнуйся: я молчу. И всё же, когда яумру, я буду бродить по болотам, и буду вся зелёная, и люди меня не будутвидеть, разве что иногда... Ну что, испугалась?

Я не могу больше писать, потому что меня уже нет. В какой вечностилетает эта мелодия?

11.05 (утро)Опыт ночи: во всём наше положение смешно и позорно. Держимся мы

только за наш последний обман (последнюю мысль или – правдивее –последнюю надежду). Вот и получается: мы на сантиметр прогрызли стеныи стоим, обессилевшие, обалдевшие, ни к чему не годные – и всё же обма�нутые. Но ты думаешь, я стану отрицать Истину? Вовсе нет! Ведь иныепробивают стены, пробивают совсем. Даже нам удалось заглянуть в щёлоч�ку – правда, мы тут же отшатнулись и удрали быстрее, чем самые пугливыезайцы на свете. Что же видно там, за стеной? О, пускай же в священномтрепете все закроют глаза! Ибо нам удаётся взглянуть в лицо Истине, един�ственной и достоверной истине из всех доступных человеку. А если мыпопросим слова описать её – ни «ужас», ни «отвращение», ни «страх» здесьне помогут. Ибо она прямо не терпит любых слов, она есть – абсолютноемолчание. Больше же всего не терпит она разума, ибо созерцать её могутнаши последние (самые глубокие) чувства. Если бы ты видела, с какимостервенением она топчет все попытки рассуждений, как заглушает их сла�бый голос своим ледяным, железным молчанием! Абсурд – очень недо�стойное для неё название. Ведь Абсурд – нечто ложное и, потом, противо�речивое. Нет, её зовут Истина. Но есть у неё и другое имя – Смерть. Понят�но это? Тот, на кого она взглянула, – уже помеченный. Но он уже можетспастись, если убежит: конечно же, в Жизнь и Ложь. Но знаешь, какие силь�ные дозы Лжи ему необходимы? А как же? Ведь она, как ты понимаешь, нелюбит отпускать на волю рабов: тонкая ниточка остаётся всегда. А если неубегать, если остаться? Здесь счёт идёт на мгновения. Метроном отсчиты�

— 326 —

вает смертельную дозу чрезвычайно быстро. И человек бросается в свойзамечательный провал.

А мы, убежавшие? Жизнь�Ложь любит нас особенно чутко и нежно –как мать – своих заблудших детей. Наш последний путь она отмечает са�мыми лучшими знаками внимания. Но мы всё равно смотрим на неё созлостью и исподлобья, ибо где угодно нас может подстерегать Госпожа.Она выскакивает, как пантера из�за кустов: отвратительная, безобразная, ивстаёт перед нами с оглушительным рёвом и со всей очевидностью.

И вот, когда отовсюду раздаётся шёпот «Оставь! Оставь!», мы пускаемсяв путешествия – но какие? Что значит «распалась связь времён»? Иногдамы можем и смеяться – и не над ситуациями, а над сущностями – но ведьне только весело разговариваем мы со своими божественными мертвецами!Есть такие ночи... Как ты думаешь, должен быть на земле Храм Плача обовсех умерших от Сотворения Мира до Наших Дней? Может, мы должныпостроить его? А как он должен выглядеть? А? Всё в этом мире просто,разумеется. Но вот откуда у нас такие мечты, чёрт возьми?! Оставь, оставь!Сколько видений – самых прекрасных – ещё родятся и умрут, и что можетбыть лучше их? Почему бы не отдать всё за право бесконечно любоватьсябесконечностью, т.е. представлять себе звёздное небо? Какие ещё суще�ствуют ангелы? Оставь, оставь!

(Прости за философствование).

21.15 (вечер)Знаешь, если бы мне предложили спуститься под землю, и я бы начала

спускаться, а земляные ступени обваливались бы у меня под ногами, а ходстановился бы всё уже и уже, пока не превратился бы в глухой и тёмныйручеёк и не сомкнулся бы со всех сторон, и я бы потеряла зрение и слух, апотом открылись бы провалы с предупреждениями «Ты уже не вернёшьсяназад!», а я бы всё�таки стала спускаться, и по бокам меня были бы бездны– чёрные, и одиночество – вечное, то... как ты думаешь, на каком этапе ябы сошла с ума?

Светочка, я пришла в палату, проводив вас с Ольгой*. Как хорошо, чтовы ко мне пришли! Спасибо за шоколадку. Я её сейчас ем с величайшимудовольствием. И перечитываю твоё письмо. Оно такое прекрасное. И осо�бенно твои воспоминания о наших походах. И ещё – «Если бы Бог дал мнеголос – распахнула бы глотку и прогремела...» (и вообще всё стихотворе�ние). Но оно тоже нечеловеческое, по крайней мере, по масштабу этогоразмаха («Но» здесь явно не к месту, «тоже» – тоже). А правда, ты бы протя�нула прощенье и светлое небо, а сама бы осталась? А я – уже нет! Дальше.Видишь, кончается бумага. Придётся слезать с кровати и лезть под кро�вать. Посочувствуй мне, пожалуйста.

___________________________* Ольга Бондарёва – подруга Наташи.

— 327 —

Ну вот, я достала бумагу. Извини за длину письма; впрочем, она соот�ветствует длине моих дней. Особенно мне нравится предложение «Давай, яне буду больше утомлять тебя прозой?» (но ты, конечно, понимаешь, чтоне потому, что твоя проза утомительна). Хотела бы ты учиться на отделе�нии прозы? Интересно, что они там, вообще, изучают? Книги читают, на�верно, и всё. Я бы, честно говоря, хотела учиться на двух (трёх) оставшихсяотделениях, кроме поэзии. Но это если относиться к поэзии серьёзно. А явовсе не собираюсь к ней так относиться. Поэтому мне очень хочется... да!И что ещё здорово: «коротко�шипящее слово». Я явно не могу похвастатьсятаким шипящим ожиданием. Но, может, ближе к 20�му числу ситуацияизменится. Кстати: зря ты говоришь, что я не выйду к 20�му числу. Покрайней мере, в субботу я могу вырваться оттуда. Но не рано ли это, а?

Извини за качество чистописания. Просто уже очень поздно. Но се�годня у меня пиршественная ночь (догадайся, почему?). Как глупо.

Приветы! Приветы!Наташа.

Здравствуй, Светочка!

Вот, обрати внимание на мою бумагу. Это, конечно, немножко не то,что я хотела. Эта бумага ещё не совсем серая, и линии не такие тонкие и, ктому же, синие. И всё�таки это уже близко к идеалу. Как в том стихотворе�нии Анненского:

Из заветного фиамаВ эти песни пролита.Но, увы, не Красота –Только мука идеала.

Как ты там себя чувствуешь? Расскажи об этом: мне очень интересно.Ведь наше дело близится к концу, не так ли? Начало я помню прекрасно;кстати говоря, я недавно услышала, что ничто так не сближает людей, какучастие в общем нехорошем деле. Но это, конечно же, шутка.

Ах, Света! Только что поднялась к себе (как всегда, немного грустно ихорошо от встречи с тобой. Глаза у тебя, действительно, постоянно груст�ные и такие же прекрасные, как и раньше) и прочитала письмо. .....

Ты пишешь, что перестала смотреть с надеждой в глаза, что хочешь,чтобы тебя оставили в покое. А я, наоборот, после встречи с тобой стала кним доверчивее относиться, перестала ощущать, что все люди – волки.Они мне уже не страшны, потому что есть ты. И сестёр с братьями я пере�стала искать, но не потому, что мне ничего не нужно, а потому что есть ты.

— 328 —

20.00 (после звонка). Ну что? Ох. Всё, что хотела написать, – теперь нехочу. Полюбуйся, пожалуйста, на примере моего письма, как можно «пере�строиться». И можно ли.

Я, знаешь, могу поворчать. Хочешь? Позлиться могу. А что я ещё могу?!У меня почему�то на язык не лезут серебряные точки, ни розовый, ни жёл�тый снег. А ведь до последнего времени я была уверена в его абсолютнойреальности и непосредственной важности для нас. Нет, Свет, это – нехо�рошо. Это – недоброе. Ты чувствуешь, как оно привязывает нас к внешнемумиру? Зато – хоть что�то привязывает нас к внешнему миру. Сейчас подож�ди, я вспомню своё заклятие – «О вечер! Приди и успокой меня, ты, муд�рый! Освободи меня от власти властного дня. Выше страсти, глубже скорбии радости несёшь ты меня по тихим, спокойным волнам; капли слёз –брызги твоего моря, о вечер!»

Ну вот. Это помогает.Светочка, я что�то не понимаю, о чём ты говоришь. То есть я понимаю

и всё же не понимаю. О чём ты?! Светочка! Ты кого имеешь в виду, когдаговоришь, что люди – ненасытные? Уж не нас ли? За кого ты беспокоишьсяпо поводу отсутствия мыслей? Уж не за себя ли? Это чертовщина какая�то!Чего же ты боишься? Заснуть?

Так что ли? Но это, по меньшей мере, по�детски (ибо, даже если тызахочешь «заснуть», ничего не выйдет. Ты же знаешь это).

Теперь насчёт точек. Я очень часто вижу их; как они летают. При этомглаза у меня совсем не уставшие, а они – серебряные, большие. Я сказалаоб этом врачу. Провели компьютерно�рентгеновское обследование связимежду моим зрительным нервом и мозгом и установили, что галлюцина�ций у меня не может быть. Врач объяснил это повышенной чувствительно�стью к незаметным для других вещам (?). А я никак не могу понять, молеку�лы это или души. Понимаешь, для молекул они слишком ласковые, но длядуш слишком (слишком!) маленькие. (Не обращай внимания. Всё – бред!).

Свет, ты боишься одиночества? Это ужасно. Не знаю, что может бытьхуже этого. Но почему? Это, наверно, какой�нибудь... неправильный страх.

Наташа.

Здравствуй, моя сладкая S!

Как ты, сейчас ночь (12 ч.), и я никак не могу представить тебя. Тынаходишься в своей комнате – это я, конечно, понимаю. Но – что ты дела�ешь? Неясно. Совсем. А я представлю тебе возможность пофантазироватьна тему меня. Тишина, большая палата, огромное окно в ночь. Воют соба�ки. Это хорошо, что они воют: они и отпевают всех умерших, потому чтолюди забывают делать это, а плакать неспособны. Две бабушки спят, баль�

— 329 —

заковская Девушка – читает. Я сижу на кровати и пытаюсь приглушитьшуршание бумаги. Вот и всё. Но неужели это пройдёт, и завтра будет новыйдень? Дураки всегда удивляются.

Не помню, говорила ли я тебе, что в ванной есть большое окно? Этоочень редкое (если не единичное) явление: ванна и окно. Особенно вече�ром, особенно, когда идёт дождь. Там – пасмурно, люди ёжатся и разбега�ются, чёрную крышу тоже знобит: она, как мурашками, покрылась капля�ми – а ты, значит, лежишь в тёпленькой ванне, переводишь взгляд с кафеляна кран, а с крана – туда, и, чёрт возьми, это страшно хорошо: страшнохорошо; причём при электрическом свете это абсурдно хорошо, а без него –хорошо смертельно.

.........................А я сказала ему: «О любимый, подари мне счастье любви, а не счастье

свободы! Я уже вижу свободу: все предметы обнажены, сорваны все покровы,дуют ветры, сметая всё на своём пути, наши души в этой ночи беззащитны,нищи, – там смерть притаилась у входа: закроемся от неё: будем дышатьвдвоём: только лишь страсть может жизнь сохранить в урагане ночном, – амы будем – со смертью играть: только лишь страсть. Если ж мы вместе с нейполетим – значит, мы умереть хотим; если умерли мы от любви, если мывсе границы нашли – значит, будем опять играть: только лишь страсть».

А он ответил: «Как век, стекают истины: ночь в слезах». Представля�ешь?

Мы часто спорили, плачут ли боги. Я говорила: «Да, и не меньше –больше нас». А он: «Боги – плачут? Я бы отдал всё за одну их слезинку. Но,увы...».

Мы могли бы быть счастливы? Да, мы действительно были счастливы,пока наверху (а мы были внизу, под землёй) не сгорело три красных солнца,а в наших душах не воцарился покой. И тогда –

Ещё догорают огниИ больно ранят осколки.Но тишина уж покоится в ясных лучах зари.Не выдержав правды света,

сердцепадает в бездну бездн.

Так это была – болезнь?

Я бы нисколько не удивилась, если бы узнала, что он висит на кресте, вподземной пещере (за то, что при всех проклинал богов), и мне бы хоте�лось быть прикованной за ногу, цепью, к столбу этой пещеры (ведь и я засвою жизнь извергла немало проклятий). Столб поддерживает своды пе�щеры, а за столбом – лужа, довольно, впрочем, глубокая... Рядом с крестом– вязанка хвороста: ведь каждый день Дьявол приходит сжигать его. Но я –

— 330 —

не вижу этого; я всякий раз засыпаю и просыпаюсь, когда уже всё кончено.Я умоляю его бежать. (Куда?)

Он: «И чего я хочу – даже боги не смеют хотеть».Я: «А стоит ли?» Кап... Кап... «Гордость твоя непонятна мне».Весь мир – порождение больного воздуха, но гость нашей пещеры воз�

вестил: «Вы свободны!», и я сняла его с креста и отёрла кровь с его запястий(«Друг! Об этом нельзя даже молчать»). Мы летели над горами Кавказа понаправлению к Кавказскому морю, о котором мало кто, кроме местныхжителей, знал. Мы шли по берегу. Нашу судьбу должна была решить однамаленькая девочка. Её дом стоял так близко к морю, что волны выплёски�вались на крыльцо. Она жила там одна и никогда не выходила к людям.Неизвестно, чем она питалась: должно быть, воровала по ночам персикииз ближайших садов; по крайней мере, утром люди замечали на песке еёследы. Весь пол её дома покрывали какие�то таинственные знаки, выло�женные ракушками.

Он: она скажет тебе, что Любовь и Смерть – одинаково прекрасны.Я: здесь нам пора расстаться.Мы идём, взявшись за руки. Мы уже так далеко не здесь, что не могли

бы расстаться, даже если бы захотели.Ой, всё! Эта болезнь – рак, ты понимаешь? Я ведь только вспомнила.

Закрываю глаза и скачу, куда глаза не глядят.Когда мы были с мамой в Москве на её защите, три раза ходили в Боль�

шой Театр и последний раз – на «Жизель». У нас был первый ряд на ярусе.Спектакль шёл – а я ревела, потому что знала, что больше я в БольшойТеатр уже не приду. Надо было видеть, как я ревела – неутешно и навзрыд(смешно, правда?)

Прощай, свободная стихия!В последний раз передо мнойТы катишь волны... золотыеИ блещешь гордою красой.Как друга ропот заунывный,Как зов его в последний час,Твой грустный шум, твой шум призывныйУслышал я в последний раз.

А когда мы вошли в половине двенадцатого в пустое метро, то мимо наспрошли Мастер и Маргарита: это были точно они, никто бы не смог спорить.

Спокойной ночи или хорошего дня.Наташа.P.S. Обрати внимание на этот самодостаточный конверт: это же «вещь�

в�себе», и выглядит она довольно аккуратно. (Я как та обезьяна, котораядодумалась подставить ящик, чтобы достать банан).

— 331 —

Здравствуй, Светочка!

Сначала о мелочах. Логику я сдала (логик, мама и ты оказались правы),но Ольга* не пришла (и ничего не принесла соответственно), а я принеслаей всё – и моя сумка раздулась и стала идеально круглой. Логик увидел её иговорит: «Так... Саквояжи, чемоданы, сумки – всё на первую парту». Этокасалось всех – не только меня. В итоге девчонки оказались без учебникови им пришлось класть шпоры (которые они всё�таки писали) на пол..........

Я когда пришла домой – легла спать, а потом позвонила вам и сказала,что на пять дней залезаю в свою комнату, закрываюсь – и чтобы меня никтоне трогал. И все согласились – вот что странно! Это так прекрасно было: яобрадовалась больше, чем от закончившейся сессии. И в эти семь часов(пока я была одна) мне было так хорошо: я слушала музыку и читала из трёхкниг про средневековье, и смотрела картинки – там такие прекрасные кар�тинки. А потом позвонила мама: она сказала, что приехала Лера, и что онавзяла нам две путёвки в спортлагерь, и что заезд в воскресенье (!)........

Пиши мне: твои письма мама будет передавать в спортлагерь, а мои –отправлять тебе. Я так не хочу в спортлагерь! Я собираюсь взять с собоймагнитофон и штук десять кассет – но какое отношение имеет эта музыкак этому лагерю? Точнее, наоборот. Мне никуда не надо выходить из своейкомнаты. Если бы это что�то могло изменить. Знаешь, как ужасно – воттак – и всё?

До свидания.

Здравствуй, моя Света.

Я совсем разучилась писать письма. Но я знаю, ты мне это простишь.Можешь ли ты представить, какое это для меня счастье – твоё письмо?

Это событие можно поставить в один ряд с лекцией Мишучкова или созвонком Стаса** – но нет, это куда более хорошо для меня, куда болеерадостно. Большое спасибо тебе, Свет.

Я вчера была просто потрясена, когда увидела в твоём письме стихи.Хотя ты мне и раньше об этом говорила, и вообще у меня было предчув�ствие, что ты мне напишешь стихи, – но всё равно, когда я шла за пиро�жными, мне так радостно было, так безумно радостно. А почему? Ведь твоистихи вовсе не располагают к таким чувствам. Ну, во�первых, я их ещё тогдане прочитала. А во�вторых, мне просто было хорошо оттого, что ты пи�шешь стихи. Ты, конечно, спросишь: почему? Не знаю, Свет. Не знаю.___________________________* Ольга Книжник – однокурсница.** Стас Быков – друг Наташи.

— 332 —

Я почитала, Свет, я посмотрела, что стало с твоими стихами. И вот мнекажется, что ничего с ними не стало. Это всё те же, всё те же твои стихи.И всё. И этим для меня всё сказано. Тебе, конечно, лучше знать, но я гово�рю о себе. Ты, Свет, вообще не веришь мне, ты столько раз уже говорила,что я вешаю вам лапшу на уши. Конечно, ты имеешь на это полное право.Но, пожалуйста, поверь мне – я не имею вкуса, не хочу больше обманыватьтебя. Да я бы и не могла здесь этого сделать. Теперь я уже всё помню.Я помню, что стихотворения должны быть скреплены болью, и могу отли�чить их от бесстрастных мифов, будь то мои, или чьи�нибудь ещё. Да как жеты смогла жить, после того, как написала: «Это – дождь метеоритный, Богбросает в землю камни»? Глупый, конечно, вопрос.

Я хочу тебя попросить, Свет: если можно, дай мне, пожалуйста, ещёчто�нибудь почитать. Мне действительно очень этого хочется, честное слово.

В твоём Екатеринбурге была оттепель, а все подумали, что весна. МояПрага стоит унылая и голая. Ещё бы: ведь она пережила эту зиму. А когда�тоона была цветущая, помнишь? Или это тоже было обманчивое впечатле�ние? По�моему, это были просто чумные пятна на синюшной Праге.

Как всё�таки всё запущено, ты не находишь?Приятного сна (неважно, где).Наташа.

Света, здравствуй!

Пишу тебе это письмо около трёх или четырёх часов ночи. Я только чтовернулась с озера, Лерка ушла на дискотеку, Ленка спит, поэтому я ходилаодна. Ночь безлунная, и было, конечно, немножко страшновато, темно, ктому же, несмотря на позднее время, постоянно ездили и останавливалиськакие�то машины (наверно, потому что сейчас лето, и все нормальные (иненормальные) люди живут ночью). Где�то посередине дороги я увиделанечто, очень напоминающее очистительную машину в Питере. Оно былотакое же большое, бесформенное, с длинными палками и сильно шумело.Я уж думала, не вернуться ли мне домой, т.к. оно полностью преградилодорогу. Это оказался всего лишь трактор с возом сена и рабочими с грабля�ми на нём. Да, из темноты всё время вырывались огни, вдалеке светилиськакие�то круги, прожекторы; было похоже, что летающие тарелки призем�ляются на поля. Мне даже казалось иногда, что я сплю. Но когда я вошла вводу... Свет... Чёрная вода, тебе бы понравилось, и мне понравилось тоже.А если лечь на спину... Знаешь, мне кажется, что если ночью, когда нетлуны и туч, лежать на спине на воде – это всё равно, что лететь на космичес�ком корабле, почти одно и то же. А я ещё в последнее время научиласьплавать, лёжа на спине, одними руками, не поднимая их из воды и глубоконе опуская: около самой поверхности, легко, плавно. Получается так: и

— 333 —

небо, и движение, и больше ничего. Я хотела плыть дальше (я купалась напервом озере, а оно, если идти вправо, соединяется со вторым и с третьим;там много озёр), но в темноте есть риск попасться в сети, наткнуться наводоросли: там везде торчали поплавки, и рыбы стукались губами о мойживот. А так – можно было бы плыть всю ночь, медленно, спокойно, иникто бы не помешал. Я так уже плавала однажды, только это было утром:мы с Леркой и Лериным папой ходили встречать рассвет. Знаешь, это ни�чуть не хуже: тёплая вода, красная от лучей (или розовая?), и пар над водой.Потусторонний мир какой�то...

Тане* опять приснился страшный сон. Мы с ней разговаривали о тол�ковании снов: у неё на обложке двухтомного сонника Миллера – та карти�на Босха, где человек привязан к арфе, помнишь? Таня прочитала в томсборнике, который мы купили в Москве, комментарии к этой картине (кста�ти, весь Босх ей безумно понравился), и выяснилось, что это не апокалип�сис, а ад. Из этого Таня сделала вывод, что сонники – от дьявола (общаясь сТаней, приходишь к мысли, что все хорошие вещи – от него шутка)). Внача�ле я не придала этому значения, а потом подумала: правда, почему они неизобразили на обложке рай? Это больше подходит для снов (рай Босха, чемад Босха). В последнее время я очень увлекаюсь сонниками и вот что я выяс�нила: сны сбываются как бы по двум направлениям: по своему прямому зна�чению и по значению сонника. Например, Лерке приснилось, что газеты(которых мы не получали четыре дня и из�за которых мама собиралась идтина почту) – пришли, и они действительно пришли, но и значение сонникаверно. И так было несколько раз. Но всё�таки что�то здесь не то. Может,того знания судьбы, которое даёт сонник, не должно быть у нас? Как гада�ние. Не знаю, по�моему, прямое толкование снов куда интереснее, кудаглубже, к тому же настоящие вещие сны никогда не обманывают, и теперья, скорее всего, заброшу сонник подальше. А ты что об этом думаешь?......

Ещё на днях я читала книжку «Звёзды и судьбы». Мне хотелось узнать,как сочетаются между собой стихии: Воздух, Огонь, Земля, Вода. Я думала:как же хорошо должны сочетаться Воздух и Огонь, или, например, Воздухи Вода. Воздух (мне казалось, это Небо) должен нуждаться в Воде, как взеркале, где он видит себя в настоящем виде. (Мне всегда больше нрави�лось отражение неба в луже, чем само небо в этот момент. А тебе?), а Вода –смысл жизни Воды – течь и смотреть на Небо (любить его). Но оказалось,что хорошо сочетаются только Земля с Водой (бедная Вода), более�менеесносно Воздух с Воздухом, и иногда, действительно, – Воздух и Вода. Водаи Огонь, естественно, не сочетаются. Да, вот ещё что! Ты знаешь, что подтвоим знаком Весов родились – как ты думаешь кто? – Цветаева и Ницше.Круто, правда? Не знаю, как тебе, но мне это очень нравится (хотя в пос�леднее время я что�то сильно недолюбливаю Ницше)......

___________________________* Таня Сушкова – родственница.

— 334 —

И всё же мне иногда становится страшно, что никто не будет молитьсяза нас, если мы вдруг окончательно окажемся там.

Ну вот и всё. Надо кончать. Скоро уже утро, прозвенит будильник, и ядолжна буду куда�то идти.

Жду ответа, как твоего возвращения.(Это – то же самое; а, может, даже лучше?)С любовью,Наташа.

Здравствуй, Светочка!................................................................Светочка, у меня тут всё время, пока я писала письмо, книжка Ман�

дельштама была в таком хорошем месте открыта, такое стихотворение хо�рошее. Смотрю я на него и хочется отрывочек тебе написать.

Чистых линий пучки благородные,Направляемы тихим лучом.Соберутся, сойдутся когда�нибудь,Словно гости с открытым челом, –

Только здесь, на земле, а не на небе,Как в наполненный музыкой дом, –Только их не спугнуть, не изранить бы –Хорошо, если мы доживём.

То, что я говорю, мне прости...Тихо�тихо его мне прочти.

Здравствуй, Света! Как ты? Знаешь, я уже стала забывать, как ты выгля�дишь, но ты мне вчера приснилась. Сон был такой отчётливый, и мы стобой так сильно поругались, что я вспомнила тебя даже лучше, чем еслибы встретилась с тобой наяву. Ты стала мне такой близкой потому, что мы вконце сна помирились и вместе возвращались домой – и так хорошо пони�мали друг друга в этот момент. Шёл дождь. Сначала мы сидели между ко�лонн Исаакиевского Собора, потом где�то в цирке, а уже в Оренбурге шлипешком в 23�й микрорайон, но только к последней остановке, «Радуге», вдом, где находится магазин «Чайка»; мы там должны были жить на четвёр�том этаже. Во сне ты говорила мне, что поняла, насколько интересно вжизни заниматься простыми вещами, например, нарезать свёклу тонкимиломтиками. Я соглашалась с тобой от всего сердца. Не обижайся на меня,

— 335 —

пожалуйста, Свет. Конечно, этот сон зависел от моего подсознания, но ибез твоего второго астрального тела, Ка, дело не обошлось. Что же касает�ся ссоры – трудно сказать, из�за чего она получилась. Мы с тобой встре�тились после летних каникул в Питере и должны были вместе ехать вОренбург. Это было в каком�то парке. Всё время шёл, как я уже написала,дождь. И то ли ты на меня была за что�то обижена, то ли я на тебя, но мыпосле долгого расставания не могли сказать друг другу даже слова. Нако�нец, я спросила у тебя, как прошло твоё лето. Ты неохотно ответила мне:«Очень хорошо, я нашла там своих самых лучших друзей». И мы опятьзамолчали. Ну, тут я сказала: «Знаешь, Свет, я наверно, пойду, мне пора».Хотя встретились�то мы с тобой всего минут 10 назад. И мы пошли поразным дорожкам, а между нами был всё время кустарник. А потом этоткустарник кончился и... Знаешь, Свет, мне бы так хотелось снова тебя уви�деть. Я вдруг испугалась, что... а вообще�то всё глупости. Между прочим,есть такое поверье: чтобы сон не сбылся, нужно рассказать его утром в туа�лете, вслух. Кстати, поскольку каждой женщине нашей страны хотя бы поодному разу приснился Владимир Владимирович Путин, составлен осо�бый сонник; вот, например одно из толкований: если Путин плачет у вас наплече – к дождю.

На самом деле это уже второе письмо, которое я пишу тебе. Первоевместе с тетрадкой, в которой был твой адрес, я забыла в парке около Эрми�тажа. Там я успела только написать, что мы с мамой сидели в открытомкафе, на балконе, на втором этаже, в одном из переулков Невского, доволь�но узком, что светит солнце и что напротив нас – жёлтый петербургскийдом, старый и облупленный, и мне это, конечно, нравится. Но я потерялатвой адрес, а чтобы уговорить дядю Сашу найти мою записную книжку,потребовалось время – поэтому, Свет, извини, пожалуйста, за задержкуписьма, если ты его ждала.

Мы сначала приехали в гостиницу, а теперь снимаем комнату на 15�мэтаже, станция метро «Озерки». Тут началась застройка новых районоввысотками разного уровня из красного кирпича с треугольными крыша�ми и башнями. Мы ходим в метро по этим дворам: по�моему, получилосьочень здорово. И тут в 10�ти минутах ходьбы два больших озера с песча�ными пляжами и соснами, недалеко Финский залив. Это хорошее место,и вот, что интересно: я встретила вчера здесь у метро Лену из нашего дво�ра: она переехала в Питер работать и познакомилась с директором фирмы.Теперь он снимает ей квартиру в этом престижном районе. Пока она мнеэто всё рассказывала, я вдруг слышу крик – «Наташка!» – оборачиваюсь ивижу – Ольга Книжник со своим Ромкой!! Они, оказывается, тоже здесьживут. Сегодня мы идём гулять по Невскому и его окрестностям и по набе�режной Невы.

Вчера вечером здесь был праздник Морского Флота: очень много пья�ных моряков со своими подружками, военный крейсер, поливающий ши�

— 336 —

рокими струями невской воды всех, кто стоит на набережной, и салют насветло�голубом небе – кстати, тоже красиво, как и ночной салют.

Но всё равно, Питер без тебя – это уже что�то другое, не то, что былораньше. С мамой хорошо, но ей всё�таки не нравится этот город, хоть она ине признаётся в этом, и не с кем поделиться тем, что видишь вокруг. Да язачастую ничего и не вижу: мне иногда бывает как�то грустно и скучно тут.Я скучаю без Ильи*, без тебя. Но теперь мне уже лучше. Возможно, я про�сто устала и мне необходимо отдохнуть.

Ещё я хочу рассказать тебе о Царском Селе: мы с мамой там были, тамнеобыкновенно хорошо, мне кажется, даже лучше, чем в Павловске. Мыпришли под вечер, когда уже почти никого не было, как раз в тот день,когда кончилась жара и начались грозы с короткими дождями. Собираласьгроза. Там – бледно�розовые башни, большие озёра, бронзовые статуи иочень красивые цветы между белых колонн. Там очень высокое небо. Ну, вобщем, мы сделали много фоток, и ты всё увидишь сама.

Знаешь, Свет, как только ты уехала, по «Культуре» показали фильм профилософов. В течение 15�ти минут его действие заключалось в том, что триженщины и один мужчина за столом разговаривали о Гуссерле, Хайдеггереи Гегеле, причём на полном серьёзе. Мне, конечно, надо было досмотретькартину до конца и узнать, что же там у них случилось дальше, но оченьхотелось спать и я ушла.

Спасибо тебе, Света, за кассету Инны. Знаешь, как мне было хорошо,когда я услышала «Колыбельную» в конце второй стороны? Ну, ты знаешь.

На этом, пожалуй, я и закончу своё письмо из Петербурга. Мама спитна маленьком диванчике. Напротив меня – фортепиано: дочка хозяйкикогда�то училась в музыкальной школе. Здесь идеальный порядок: хозяйкааккуратная до неприличия. Всё по полочкам, на своих местах.

Пока, Свет!До скорой встречи.Наташа.

Здравствуй, Света; извини за то, что снова пишу тебе. Всё, что я хочусказать: пожалуйста, покажи мне свои новые стихи, если они у тебя есть.Ты спрашиваешь: зачем, говоришь ещё, что не нужно никому ничего пока�зывать. Но ведь ты когда�то написала о неизвестном мне человеке: «Я люб�лю ясность мыслей твоих, твою душу, до холерного зуда в крови и до слёз».Точно такие же чувства я испытываю по отношению к тебе – и очень ску�чаю, жду, что ты мне напишешь что�нибудь. Особенно стихи. Я понимаю,конечно, что уже не оправдала твоего доверия, не сумела прочитать и по�нять то, что сказано в твоих стихах, потому что больше думала о себе, чем о

___________________________* Илья Кавешников – друг Наташи.

— 337 —

тебе, не знала жизни, не знала боли, но не хотела признаться в этом. А этостало причиной твоего разочарования – не только во мне, но и в чём�тобольшем, так что даже страшно подумать. Прости меня ещё раз за то, что ябыла так многословна, и что после прочтения твоих стихов ответным дей�ствием с моей стороны всегда могли быть – мои собственные стихи, да ещёи такие, которые затрагивали очень личное в твоей жизни, то, чего мне,ничего не знающей об этом, непозволительно касаться: то, что я так посту�пила, очень сильно мучает меня. Если ты ещё когда�нибудь осчастливишьменя своими стихами, постараюсь, чтобы ничего этого больше не повтори�лось. Понимаю, что ты, может быть, никогда не захочешь этого сделать. Ноя так хочу говорить с тобой, Свет... Ведь самого главного не скажешь обык�новенными словами. Всё равно ведь самое главное можно сказать только встихах.

P.S. Я имею в виду твои стихи, т.е. то, что через тебя на этуземлю приходит.С надеждой,Наташа.

О, Света! Это же здорово...Я ещё хочу тебя попросить: никогда не думай, что ты мне надоела.

Этого не может быть. Если тебе хочется побыть с кем�то – я всегда так рада,а если хочется уйти – я понимаю твоё желание, но, пожалуйста, не думайобо мне, тут всё в порядке и ничего не может измениться. Главное для меня– быть чем�то нужной тебе, вот и всё. Мне б очень хотелось, чтобы тыиногда воспринимала меня как неодушевлённую вещь, чтоб я не мешалатебе, но я так много говорю, что грешно мне мечтать об этом. Нет, на самомделе я думаю о себе и у меня нет совести, и вот доказательство: я бы былатак же безумно счастлива, как в этот раз, если бы смогла прочитать твоипоследние стихи, все, прости меня за эту наглую просьбу.

Света, всё, что ты говоришь о себе, о сопротивлении, о настоящей жиз�ни души, мне очень понятно, так же как и твои стихи, эти песни (о Света,как же это здорово!), то есть не так, конечно. Но пиши, о чём ты думаешь,пожалуйста. Знаешь, несмотря на твои слова о том, что нельзя научитьжить, твоя фраза «Перед смертью тело должно отстрадать всё, чтобы ро�диться в чистом духе» была одно время для меня как верёвка для утопающе�го. И так далее. Даже самые твои безнадёжные стихи... Как сказал Ман�дельштам,

Прямизна нашей речи – не только пугач для детей:Не бумажные дести, а вести спасают людей.

Наташа.

— 338 —

Дорогая Света! Я тут сижу среди марксистских книг и журнала по Шпен�глеру за 89�й, и вот как�то так решила обратиться к тебе с одним против�ным предложением. Я предлагаю обсудить проблему обучения в вузе с точ�ки зрения кармического равновесия. В этом вопросе я кое�что знаю, я нанём собаку съела, «если повар мне не врёт». Я знаю всё, что нельзя, я могусоставить целый полный список того, что нельзя! И только в редкие хоро�шие минуты передо мной смутно проскальзывает догадка о том, что жеможет быть можно.

Разреши мне начать мой монолог с цитаты. Она из книги НиколаяКонстантиновича Рериха «Шамбала сияющая», это отрывки из его разго�вора с тибетским ламой, как раз после того, как Николай Константиновичзадал ламе очень интересный вопрос: «Мы не должны говорить об этойтайне! Существует много такого, что не может быть выдано. Существуетмного такого, что не может быть кристаллизовано в звуке. В звуке мы от�крываем нашу мысль. Звуком мы отражаем нашу мысль в пространстве иможем нанести величайший вред. Поэтому всё открытое до суждённогосрока приведёт к неисчислимым бедствиям. Даже величайшие катастрофымогут возникнуть из�за таких легкомысленных действий». В лучших тра�дициях постмодернизма, подобно Жюльену Соррелю, который в данномслучае так напомнил мне Арамиса, позволь мне продолжить наш разговорследующей цитатой из Библии: «За каждое праздное слово дадите вы ответв день Суда». Ничего нового, но представь, какие следы мы оставляем вмире нашими – даже не праздными – а пустыми, уродливыми и никому ненужными словами на лекциях, семинарах, в курсовых работах и рефератах.Они могут плотным покрывалом окутать нас и при случае закрывать от насто хорошее, что есть или может быть с нами. А наше добровольное согласиеходить туда и зависеть от него связывает нас крепким жгутом с этим чудо�вищным механизмом, точнее, организмом по высасыванию, деформациии поглощению духа и разума. А преподавателей�вампиров не так уж много,часто преподаватель сам после лекции как выжатая оливка. Для кого жетогда этот мощный поток скуки, страдания и лжи? Кому это нужно? Кто заэтим стоит? Кто самое сильное звено? Не кажется ли тебе, что без демони�ческих стихий здесь дело не обошлось? Мне кажется, мы не свободны от ихвласти. Возможно, наша жизнь не может выйти за круг событий, дозволя�емых университетом. Это усугубляется тем, что нам не нравится то, чем мызанимаемся. Это очень серьёзно. Ну, да ладно, по�моему, давно пора при�кончить эти рассуждения.

Света, пользуясь случаем, хочу сказать тебе: прости меня за весь тотбред, который я заставила тебя выслушать в субботу. Возможно, у менядействительно есть предчувствие о каких�то событиях в моей судьбе и судь�бе некоторых людей, которые со мною связаны. А всё остальное очень субъек�тивно и происходит от расстроенных нервов, страха и позорного малоду�шия. Не обращай внимания, это издержки влияния звезд, издержки того,

— 339 —

что я чистый Водолей, не смягчённый Рыбами, не ожесточённый Козеро�гом. Видимо такое бывает. Ну вот, скоро мы увидимся. Я заканчиваю этописьмо уже утром. Интересно, тронулся ли на Урале лёд? Странная какая�то весна в этом году.

Н.Ш.

Привет, Света.

Пишу тебе это письмо, хотя заранее знаю, что оно вряд ли понравитсятебе. Тогда зачем? Может быть, потому, что очень захотелось рассказатьтебе обо всём, да к тому же больше и некому. Прости меня и не расстраи�вайся, было бы здорово, если бы тебя всё это просто немного развлекло.

Я хочу рассказать о том, что я видела; я сегодня очень неудачно вырази�лась – «закрыв глаза». Закрытые глаза тут не при чём, можно видеть и соткрытыми глазами, да к тому же это и не от тебя зависит. Так вот. Ехала яоднажды в автобусе и уже почти засыпала, как вдруг...

Я вдруг почувствовала, что я как бы куда�то упала, в какой�то совершен�ный мрак, и там был чёрный шёлк, вышитый серебром (то ли серебрянымирозами, то ли звёздами): его было очень много и он колыхался, и одновре�менно я услышала всего один музыкальный аккорд (если я правильно по�нимаю слово «аккорд»): он был такой красивый и такой тоскливый, что егоотдалённо можно сравнить разве только с музыкой King’а Krimson’а. Этобыла нестерпимая тоска и обида, Свет. Ещё я почувствовала, что рядом сэтим шёлковым знаменем находятся чьи�то души, скорее всего, демонов:они прикованы этой музыкой и никогда б не захотели, не смогли оттудаулететь. Это длилось всего несколько секунд, я, конечно, как всегда, испу�галась (сна у меня не было уже ни в одном глазу), мне показалось, что еслиб это видение длилось немного дольше, я бы тоже никогда не смогла осво�бодиться от него. И знаешь, потом я прочитала у Д. Андреева, что демони�цы женственной природы не имеют никакого человеческого подобия и,скорее, напоминают огромные покрывала. И еще мне интересно: откудавзялась эта музыка? Дьявол её сочинил или это «вино из божественныхпогребов»? Или это их общее творчество?

Ещё я видела странное место. Это был берег моря, пляж. Но небо быложёлтое, а песок, кажется, розовым, и ещё на горизонте виднелись какие�торозовые скалы и башни. Были там и другие цвета, но они совсем не былипохожи на наши: те же – розовый и жёлтый были совсем иные, чем у нас.Там были и люди. Мне кажется, все они были очень счастливы. На выходес пляжа было такое место, где молятся; там была постоянная, непрерываю�щаяся связь с клубящимся небом, и из облаков исходил тот самый (особен�ный) Свет. Поэтому люди, когда попадали в поле действия этого места,сразу падали на колени, потому что понимали, с кем они говорят. И я тоже

— 340 —

упала на колени, было очень хорошо, и только потом я сообразила, чтоможно просить всё, что угодно, потому что Бог меня действительно слы�шит, и всё, что я попросила тогда, исполнилось. Потом я решила, что этобыла другая планета. (Пляж был такой прекрасный, что мне ненадолгостало легко терпеть и жить).

Ну, что ещё сказать? Однажды я видела небо и даже летала в нём, точ�нее, я летела вверх, а навстречу мне попадались белые колонны и арки:они прямо висели в воздухе, вырастали одна из другой и были такие ог�ромные, что я в сравнении с ними была – как муха, и можно было дажеприсесть на перила каких�то невероятных беседок, и один раз я поняла,что в соседней беседке тоже кто�то сидит. А небо было голубое, но этибелые и голубые цвета – они опять�таки совсем другие, чем у нас, и яочень редко видела на небе оттенки того голубого. В конце концов там, внебе, всё стало очень хрупким, и даже кто�то вышел мне навстречу, но тутя случайно произнесла какое�то нехорошее слово (по�моему, «Чёрт возьми!»)от восхищения, и всё сразу померкло, и в спешке, в страхе стало удаляться.Тогда я поняла, что значит слово, и какие они хрупкие, эти светлые миры.Мне кажется, я слышала, там тоже произносились слова, но ты сама пони�маешь, какие они были.

Ещё я видела белый сияющий замок на склоне горы, он был оченьдалеко и поэтому казался маленьким, но я не смогла на него смотреть,закрыла лицо руками (какими руками? И, однако же, это были руки, ивезде путешествовала как бы моя тень), и всё исчезло, потому что такиелюди, как я, не должны на него смотреть, потому что в нем было оченьмного святости.

Ещё на Пасху я видела священника в оранжевом одеянии, которыйшёл в голубом небе и нёс какой�то сосуд. Кругом было ни облачка – однонебо необъяснимо глубокого цвета и тишина. А ведь священники на Пасхуодевают оранжевые накидки, но это я узнала только потом...

Наташа.

— 341 —

2000–2003 гг.Лена, привет!*

Я прочитала твое письмо и решила не ложиться спать и написать что�нибудь в ответ на него. Возможно, ты права, и я воспринимаю жизнь, каккакая�нибудь столетняя бабушка, которая забыла все хорошее, что бывает вжизни, и помнит только, что люди совершают тяжкие грехи и потом распла�чиваются за них страданиями при жизни и вечными муками после смерти.Знаешь, порой я действительно чувствую такую потерю жизненных сил, чтозавидую даже этим старушкам и их связям с жизнью, которые теряются уменя. Но все, что я говорила о смысле земной жизни как страдании, скореесвязано с попыткой понять судьбы тех людей, о которых я что�либо знаю,чем с чувством нашей зависимости от иной реальности и необходимостипринесения ей бесконечных жертв. Просто я на опыте своей жизни поняла,что способность испытывать боль – это дар, который есть далеко не у каждо�го, и зачастую, бывает так, что, чем лучше становится человек, тем большеон начинает страдать. Но, с другой стороны, и радость он может тогда ис�пытывать гораздо глубже и сильнее, как в сказано об этом в одном стишке:

Все даруют боги бесконечныетем, кто дорог им, сполна:и блаженства бесконечные,и страданья бесконечные, все.

Лена, я хочу попросить у тебя прощения за то письмо, которое я тебенаписала. Ведь оно было своеобразным насилием над твоим мировоззре�нием, и меня может в какой�то мере оправдать только то, что я пришла кэтим выводам под влиянием религиозной секты, с которой я тогда быласвязана. Теперь, когда я освободилась от этой зависимости, я думаю, что вмире может что�нибудь измениться, если люди будут больше влюбленыдруг в друга, чем сейчас. Хотя, наверняка, есть и какие�то другие пути пере�мен. Мне хорошо понятно твое желание делиться с людьми радостью бы�

___________________________* Елена Куравская – двоюродная сестра Наташи.

— 342 —

тия. К сожалению, я не смогла идти по этому пути, хотя когда�то мне каза�лось, что впереди у меня долгий путь. Теперь моя жизнь – остановка, мо�жет быть, так, как об этом пела Диана Арбенина: «Задержка в пути на срокбольше полвека: Кто мог – отдохнул, Кто хотел – опоздал». А может быть,и не так. Я мало что знаю точно. Но я искренне желаю, чтобы тебе повезлобольше, чем мне.

Знаешь, я до сих пор не могу поверить, что кто�то (и именно ты) назва�ла меня сестрой.

Наташа.

Тетя Женя!*

Когда ты родилась, то в маленьком городке Медлинге уже наступилдень. Солнце играло в ветвях деревьев, на стенах домов, на окнах, которыечистоплотные хозяйки, конечно, уже успели вымыть. Женщины возвра�щались из магазинов с продуктами, дети бегали по улицам, а мужчины встрогих костюмах как раз в это время были полностью погружены в своидела. Может быть, старый музыкант начал разучивать со своим внуком ма�ленькую пьесу и звуки музыки доносились из их окна. Была поздняя весна.Мне кажется, с тех пор свет солнца всегда с тобой – он в твоих глазах.

Я хочу пожелать тебе испытывать только радость, и чтобы высокое небои зеленая земля все время открывали тебе свою таинственную красоту.

Твоя Наташа.

Бабушка,*сегодня, в солнечный день 7 марта, за день до первого праздника вес�

ны, я шла по улице и думала, сколько же много мягкой красоты и вечнойнежности может быть в мире, в котором мы живем. Под ногами людей ужепоявился первый теплый асфальт и я, вспомнив стихи Мандельштама, по�няла, что то же самое удивление перед весной, голубями, легким ветромлюди испытывали всегда, и в 25�ом году, когда люди носили длинные чер�ные пальто и ездили на колясках и лошадях, и в 26�ом году, до тех пор, покаСталин и война не нарушили вечно существующую светлую любовь и тай�ну жизни. Я надеюсь, что книга жены Мандельштама понравится тебе.Сегодня я желаю тебе оставаться такой же юно�молодой, как ты частобываешь, и еще глубже узнать и почувствовать то, что интересно для тебя втой свободной бесконечности, которая открыта нам.

Твоя внучка Наташа.___________________________* Евгения Викторовна Буркова – родная тётя Наташи.** Серафима Яковлевна Махонина – бабушка Наташи.

— 343 —

Мама,в один из вечеров февраля, в то время, когда я еще жила на Чкалова, я

сидела в читальном зале. До его закрытия оставался час, и я вдруг поняла,как мне хочется увидеть тебя, поговорить о чем�нибудь интересном, и про�вести этот вечер вместе с тобой. И я решила, несмотря на то, что мне вкакой�то мере лучше и свободнее на Чкалова, остаться ночевать на Воло�дарского и переехать жить сюда. И жизнь сразу обрела для меня какой�тодругой, более глубокий смысл: и зимняя улица, и вечерний снег – все сталокаким�то немного тайным, неслучайным, ненапрасным. С тех пор прошлоуже много времени, зима закончилась и наступила весна. Мы стали старшеи больше узнали об этой жизни и мире. Я хочу пожелать тебе в этот мартов�ский праздничный день, чтобы та область знания, которой ты посвящаешьсвою жизнь, вошла в соприкосновение с как можно большим числом наук,картин и систем мира и на их границах родилось много новых образов изаконов, делающих нас и отношения между нами еще глубже и свободнееот страха и насилия, которые мы мечтаем победить.

Твоя дочь Наташа.

— 344 —

— 345 —

«РОЗА МИРА» Д. АНДРЕЕВАВ КОНТЕКСТЕ СОВРЕМЕННОГОТЕОРЕТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА

(Статья впервые опубликована в 2004 г.в сборнике «Труды Оренбургскогоинститута» МГЮА, с. 72J84)

Даниила Андреева вряд ли можно назвать философом в классическомпонимании этого определения, однако его религиозно�мистический трак�тат «Роза мира» содержит возможности философской интерпретации, ко�торые обладают очень большой энергией в контексте попыток осмыслениякультуры начала XXI века, особенно ее религиозных аспектов.

В рамках этой статьи мы попробуем сделать краткий анализ исследова�ний, с разных сторон освещающих картины мира Даниила Андреева и про�цесс создания этих картин в его главном произведении «Роза мира». Таккак эта работа связана с исследованием концепции Даниила Андреева впроцессе критики некоторых авторов, то в данной статье будет предприня�та попытка раскрыть наше видение той или иной проблемы.

По нашему мнению, в настоящее время наибольшей известностьюпользуются два исследователя «Розы Мира»: Михаил Эпштейн и его рабо�та «Роза Мира и царство Антихриста: о парадоксах русской эсхатологии» иАлексей Палей и его очерк «Идейное наследие Даниила Андреева: pro etcontra (постановка проблемы)». В обеих работах, написанных, кстати, не�зависимо друг от друга, проводятся удивительно сходные, почти парал�лельные линии мысли. Во�первых, это признание мистического опыта Да�ниила Андреева как видения различных уровней сверхъестественной ре�альности и, во�вторых, опровержение его прогнозов и построений, описы�вающих будущее мира, возможности соединения религий и государств вобщественное устройство нового типа и маловероятные, на взгляд боль�шинства людей, изменения экосистем планеты, осуществленные на науч�но�технической основе. В этих проектах авторы рассмотренных нами ра�

— 346 —

бот распознают следствие прямого сатанинского соблазна, которому, помнению А. Палея, поддался Даниил Андреев после того, как основная часть«Розы мира» была завершена, и трансфизическая защита снята с ее автора.Оба интерпретатора «Розы мира» приводят в защиту этой версии такойсерьезный аргумент, как резкое изменение языка автора в тех частях книги,которые посвящены будущим возможностям: потеря глубины и силы сим�волов и образов, сходство словесного ряда с текстами теоретиков марксиз�ма и научного коммунизма (М. Эпштейн) [3, с. 6] или даже с поэтически�ми выражениями демонического экстаза (А. Палей) [2, с. 35]. По мнениюэтих исследователей, которое совпадает с предсказанием, сделаннымВ. Соловьевым в поздней поэме «Три разговора», конец истории и переходв вечность связаны с приходом Антихриста, власть которого предопределе�на и неизбежна, и в то время, как сроки его прихода неумолимо приближа�ются, любые попытки соединения церквей и народов, изменения матери�ального и духовного положения людей средствами науки и техники явля�ются не актом веры, но безблагодатным действием, которое существеннопомогает будущему правителю планеты [3, с. 7]. Например, М. Эпштейнвысказывает предположение, что религии отделены друг от друга по за�мыслу Бога, цель которого – не допустить сосредоточение всей полнотырелигиозной истины в рамках одной религии и ее высших иерархий. Еслитакое соединение произойдет, то религии потеряют свой смысл, заклю�ченный в их особенности. Но, возможно, уместно будет заметить, что тотпроцесс соединения религий, о котором говорил Даниил Андреев, по егомысли, не должен быть человеческим творчеством, он должен быть взаи�модействием людей и духовных существ из иных миров (миров Света).В контексте всего творчества Даниила Андреева можно говорить о его по�нимании соединения религий как путей открытости религий друг другу вактах взаимного принятия и познания. Начнется создание новых ритуа�лов, теологических и богословских систем на основе знаний об инобытии,воспринятых верующими в состояниях религиозного откровения, кото�рые, по словам Андреева, должны будут испытывать многие люди в разныхместах планеты.

Теперь мы хотели бы сделать более подробные комментарии к некото�рым частям работы Михаила Эпштейна. При этом хотелось бы, чтобы гра�ницы этого раздела нашей работы состояли в противопоставлении воз�можных антитезисов тезисам Михаила Эпштейна. Однако необходимо за�метить, что мы не склонны принимать сторону своих аргументов чаще, чемсоглашаться с доводами Михаила Эпштейна: в этой статье можно толькопопытаться раздвинуть границы пространства интерпретации работ Дани�ила Андреева.

Внимание Михаила Эпштейна в его работе, в основном, сосредоточе�но на метаисторических возможностях будущего, которые показывает в«Розе Мира» Даниил Андреев. Михаил Эпштейн выделяет наиболее сим�

— 347 —

волические предположения, оцениваемые Даниилом Андреевым, как из�менения к лучшему, давая при этом свою интерпретацию истинного про�явления этих возможностей в исторической реальности. Мы попробуемрассмотреть 5 из них.

1. Этический контроль координационного представительства религи�озного движения «Розы Мира» над политической властью государств и ха�ризматическое влияние наиболее известных сторонников этого движенияна выбор возможностей изменения социальной действительности во мно�гих этнокультурных регионах планеты. Михаил Эпштейн трактует это кактеократические утопии, предполагающие теократическую власть верхов�ных (внутренних) кругов иерархии «Розы Мира» и неограниченную властьеё главного представителя, в лице которого будет открыта возможность де�монического влияния на человечество и осуществление демоническогоплана. По�моему, это не совсем корректная интерпретация как по отноше�нию к смысловому содержанию предположений Даниила Андреева, так и сточки зрения их соответствия и несоответствия реальным историческимвозможностям. Правительства большинства государств понимают необхо�димость этического контроля над своей деятельностью, например, в фор�ме существования ООН, действительного предпочтения этических крите�риев при выборе главы этой организации, а также осознания многими дея�телями мировой науки и культуры как своей частичной ответственности заисторические процессы, так и возможного влияния высказываемых имимнений на решение людей, сомневающихся в степени безопасности своихпоступков и др.

2. К этому соотношению близко примыкает изменение государств (ихисчезновение, по мере возможности) и замещение их Братством, трактуе�мые Михаилом Эпштейном как утопическая личина тиранической (тео�кратической) структуры, несущей в себе сущностно демоническую основуи полностью тоталитарную в своих проявлениях. То есть речь здесь идёт овластных структурах, которые, желательно, по возможности, деструктури�ровать, по мысли Даниила Андреева. Вообще, слово «власть» употребляет�ся Андреевым крайне редко, гораздо чаще в тексте встречаются слова «кон�троль» и «влияние». Эти понятия, однако, с точки зрения политическойнауки, являются простыми синонимами слова «власть». Простой анализ(вследствие малого числа соответствующих высказываний) мировых соци�альных реформ, предлагаемых Даниилом Андреевым, приводит к мысли,что речь идёт о демократическом социальном творчестве. Оно имеет стран�но�высокие скорости и делает ненужным существование контролирующих,направляющих и принуждающих государственных систем вследствие по�явления большой степени свободы и ответственности у элементов соци�альных сообществ и изменения их структур в процессе творческой самоор�ганизации. Поэтому, когда Андреев говорит о тех или иных опасностяхэтой ситуации, он оговаривает возможности анархизма, опасность тотали�

— 348 —

тарного видоизменения системы он не рассматривает как что�то, для само�го автора совершенно ясное, по умолчанию. В контексте интерпретацииМихаилом Эпштейном проектов Даниила Андреева как одной из конст�рукций в ряду тоталитарных утопий нам представляется достаточно инте�ресным проследить этимологию слова «Братство». Этимологически этослово имеет религиозные корни, особенно в его приложении ко всемучеловечеству (так как Он есть Отец всех живых существ). Поэтому, напри�мер, верующие, живущие в пространстве христианских традиций, так об�ращаются друг к другу, а вот члены коммунистической партии всё�такиназывали друг друга словом «товарищ» и так же обращались друг к другуграждане Советского Союза. Это слово (брат) также является глубокимсимволом, знаком особенной близости души в молодёжной неформаль�ной субкультуре (и особенно в субкультуре хиппи). Концепт «Братства» (вслучае бесконечного содержания этого понятия), можно рассматриватьне только как универсалию утопических построений, но и как скрытуюпока возможность феномена свободы, снимающего антиномии интровер�сии и экстраверсии (как в положительном, так и в негативном аспекте этихпонятий), близкого и далёкого, свободного времени и профессиональнойдеятельности.

3. Создание новой системы воспитания, ведущей к появлению людей,в облике которых происходит соединение разнообразных черт, называе�мое Андреевым «облагороженным образом» человека [1, с. 514]. Эта идеятрактуется М. Эпштейном как утопический проект, сущностно близкийнацистским и коммунистическим педагогическим системам. При этомМ. Эпштейн называет «оговорками» [3, с. 13] проведение Д. Андреевымграниц, предполагающих при условии их существования невозможностьтакого совпадения. Например, в параграфе «мистический коммунизм»М. Эпштейн пишет, что этот тип воспитания «предполагает изоляцию че�ловека от семьи и перемещение его в особые интернаты» [3, с. 6], что всту�пает в частичное противоречие с описанием самого Д. Андреева. Философрассматривает два типа будущих школ: колледжи�интернаты, расположен�ные за городом, и «колледжи, которые будут обслуживать детей, живущих вгородской обстановке дома» [1, с. 520]. Характер этого высказывания мо�жет свидетельствовать о том, что проект Даниила Андреева всё�таки нахо�дится в другом духовном пространстве, чем, скажем, идеальное государ�ство Платона, а именно: в пространстве свободы и возможности выбора.В контексте этого высказывания можно говорить о том, что дети и родите�ли сами будут выбирать, где лучше жить ребёнку. Кроме того, утопичностьэтого проекта (выраженная в невозможности добровольного отказа роди�телей от постоянной совместной жизни с ребёнком) опровергается куль�турно�историческими педагогическими традициями во многих странах и,например, институтами воспитания детей дворянского сословия в РоссииXVIII, XIX и начала XX веков. Конечно, можно провести аналогию между

— 349 —

Царскосельским лицеем начала XIX века и тоталитарной воспитательноймоделью, но вряд ли это будет уместно в свете той атмосферы свободы ивозвышенного творчества, которые складывались в лицее. Здесь к этомуаргументу примыкает другой, который выявляется в возможности желаниясамих детей жить не дома, с родителями, а именно в таких институтах (здесьможно вспомнить так часто встречающееся в наше время стремление детейпровести как можно больше времени в детских и молодежных лагерях).Вообще, на феномене того, что чем больше людей оказываются открыты�ми друг другу в пределах какой�либо ситуации, тем большей степени сво�боды они достигают, основаны психологические методы работы в группах.

4. Миссия человека, который будет одновременно обладать художе�ственной одарённостью, нравственностью и религиозной свободой и пред�ложения которого помогут ряду людей, а также общественным и полити�ческим организациям найти, возможно, лучшие пути взаимной открытос�ти этносов, культур и религий – Д. Андреев называет его «верховным на�ставником» [1, с. 27], чей образ трактуется М. Эпштейном как описаниеАнтихриста. В этом проявляется вообще характерный для Михаила Эпш�тейна страх перед соединением каких�либо свободных сущностей и отно�шений в более сложные структуры и глубины нескольких сторон духовнойодарённости в существе одного человека. Однако такой подход (сохране�ние разделения и акцент на невозможности комбинаций) не является ат�рибутом свободного и творческого отношения к миру.

5. Превращение планеты в сад интерпретируется Михаилом Эпштей�ном как атрибут эстетической ущербности всех подобных утопических кон�цепций. Любопытно, что простое выражение «превращение планеты в парк»открыло бы гораздо более глубокие возможности понимания эстетическойстороны футуристической концепции Даниила Андреева. Это может статьаргументом в пользу предположения о несоответствии мистического (ре�лигиозного) уровня и его словесного выражения в философии и поэзииДаниила Андреева, хотя в результате этого допущения возникает несколь�ко антиномий. Мы можем, например, предположить, что Даниил Андрееввидел реальность новой мировой культуры, о которой рассказывали А. Рембои О. Мандельштам (тоже называя источники этой интуиции видениями),и сущность которой – великая свобода (возможно, достижимая внутри ма�териальности этого мира), но таинственные события внутренней жизниДаниила Андреева открыли его подсознание воздействию духовных и мен�тальных потоков не только светлого, но и тёмного характера, в результатекоторых в его произведениях стали возможны такие выражения (но не мыс�леобразы!) как превращение планеты в «сад» [1, с. 538]. С этим не совсемсогласуется тот раздел заключительной части «Розы Мира» («Князь тьмы»),в котором Даниил Андреев пишет о том, как много людей внутри этойновой мировой культуры будут испытывать чувства скуки. В разделе «Князьтьмы» можно прочесть следующие слова: «Человечество устанет от духов�

— 350 —

ного света. Оно изнеможет от порываний ввысь и ввысь... Скука и жаждатёмных страстей охватят половину человечества в этом спокойном безвла�стии» [1, с. 569]. Но феномен свободы и феномен скуки трудносовместимытак же, как возможность той духовной культуры, вестниками которой былиОсип Мандельштам и Артюр Рембо и духовная несвобода большинствачеловечества. Выходом из этого лабиринта могло бы стать как допущениетакой возможности (существования такого типа культуры), так и попыткираспутать и развести духовные потоки, следствием которых стали книгиДаниила Андреева, анализ которых был осуществлен Алексеем Палеем иМихаилом Эпштейном. Кроме рассмотренных работ существует ряд не�больших по объему статей о Данииле Андрееве. Среди них наиболее инте�ресными показались мне следующие.

Статья Владимира Махнача «Культурология Даниила Андреева».В ней автор подводит к мысли, что в «Розе Мира» лучше, чем в ряду теорийдругих мыслителей, происходит соединение:

а) идеи цикличности истории (эпохи праангелов, титанов, людей, опи�сываемых Даниилом Андреевым), параллельными которым выступают ки�тайский исторический миф и арийское представление о циклах истории(восстановленные таким образом Д. Андреевым);

б) идеи регионированности культур, традиционно осознаваемой в про�цессе саморефлексии культуры (например, культур Китая и древней Гре�ции), предельно оформившейся в рамках философии О. Шпенглера и дос�тигшей наиболее полного ментальнообразного выражения философскойконцепции в «Розе Мира», являющейся, по мнению автора, постшпенгле�ровской в контексте своей возможности в структуре и номенклатуре мета�культур и затомисов (описанных Д. Андреевым в одноимённых параграфах«Розы Мира») и в идее единства мировой истории, возможной как целост�ный процесс в пространстве свободы самораскрытия и взаимопроникно�вения, участвующих в ней агентов и следов их деятельности в формах «цве�тущей сложности» (выражение К. Леонтьева, приводимое ВладимиромМахначом), но сохраняющих, однако, высокую степень независимости другот друга и готовых к метаединству только в условиях высших слоёв духов�ных миров, соотносимых с материальным телом нашей планеты (Шадана�кара в системе дефиниций Даниила Андреева). Очень интересным местомэтой работы кажется мне этимологическое исследование названий зато�мисов. Действительно, глубоко народные, мифологические корни имёнзатомисов приводят к осложнениям при сопоставлении с предельнойтрансцендентностью звукового ряда названий, нисходящих и восходящихмиров российской метакультуры. Однако эти различия могут быть соотне�сены с тем, что большинство собственных имён «Розы Мира» ( уже начав�ших самостоятельное движение в пространстве современной культуры) –это слова языка Синклита Мира, в котором заимствование из языков мета�культур вероятнее всего в именах затомисов, связь которых с языками (и

— 351 —

особенно с мифологией) народов метакультур, сложившихся в земной ре�альности, также наиболее вероятна в результате характера отношений оби�тателей затомисов с нашим миром («Они вхожи в наш Энроф и люди спо�собны их воспринять духовным зрением») [1, с. 135]. Ещё следует заме�тить, что одним из самых сильных мест этой статьи мне кажется следую�щий тезис в конце статьи Владимира Махнача: «Я понимаю, что найдётсядостаточное количество полоумных, которым «Роза» будет в соблазн, ко�торые сделают из неё псевдоевангелие – издержки возможны. Я теперьхорошо понимаю, что вся преисподняя взбесилась, и шёл срыв за срывом,когда «Розу» готовили к печати» [5, с. 3]. Неожиданное введение простых идаже бытовых слов в философский текст даёт почувствовать всю глубинутайн, связанных с «Розой Мира».

Ещё одна не менее интересная статья того же автора – «Мотивы пра�россианства Даниила Андреева в русской культуре». В ней автор высказы�вает свои мысли, согласно которым, органическое соединение дохристи�анской языческой и христианской культур уже произошло в локальной суб�культуре Русского Севера, обладавшей особенным мироощущением и эс�тетикой, с характерной для них новой формой сосуществования природыи культуры, которые оказываются предельно близкими друг к другу (при�мером может быть существование новгородского храма в пространстве ланд�шафта русского Севера) и в культуре русского модерна, отличительной чер�той которой стало быстрое и одновременное возвращение архитектуры,живописи, литературы и философии к Церкви и к древнеславянским (язы�ческим) корням, давшее в синтезе очень яркую, светлую, радостную, ещёне оформившую свои силы, по сути дела, ещё не сделавшую выбора путей ине нуждавшуюся пока в этом, культуру русского модерна. Оба эти процессабыли насильственно прерваны октябрьским переворотом 1917 года и обаони могли бы быть прототипами и разными сторонами новой культурыРоссии (времени появления в ней «Розы Мира»), способными оказать вли�яние на некоторые направления христианской культуры, и, возможно, все�го человечества.

Статья Инны Ростовцевой: «Даниил Андреев: Зеркальное письмо». Мнепредставляется, что это очень интересное филологическое исследованиепересечений произведений Даниила Андреева и поэзии его современни�ков и значимых для него поэтов прошлого, разделяемых автором статьи надва направления. Первое, классическое (как с точки зрения истории, так истилистики) направление проходит через четырёхмерные (три простран�ственные и одна временная координаты) пути стихов Пушкина – Тютчева– Ахматовой – к одновременно более структурированному и хаотичному,зияющему, гипертрофированному, непотаённому континууму андреевско�го творчества. «Залогом бессмертья и свободы» здесь выступает честность(соотносимая с классической строгостью) и сострадание к людям, проти�вопоставленные присутствующей и неуклонно возрастающей стихии Зла

— 352 —

во всех его проявлениях: как на исторических, так и на метаисторических иметафизических уровнях. Поэтому поэзию Даниила Андреева можно на�звать «Зеркальным письмом» по двум причинам: как в силу описанного еючёрного (дьявольского) зазеркалья мира (поэма «У демонов возмездия»),так и из�за правдивости, честности (зеркальности), и в то же время потус�торонности (зазеркальности) сделанных ею слепков с фрагментов реаль�ности, как если бы некто и его зеркальный двойник открывали для себятаинственную анфиладу смыслов, рождённых взглядом в зеркало (гадани�ем, рифмой?) и уводящих в мир, где спустя какое�то время всё больше сла�беет сила старых законов. Поэтому здесь становится возможным другоепересечение с поэтом другого классического течения, Иосифом Бродским,след которого можно найти в одном из его стихотворений 76�го года, начи�нающимся со следующих строк: «Я родился и вырос в балтийских болотах,подле Серых цинковых волн, всегда набегавших подле» [7, с. 131]. То естьречь здесь идёт об одном и том же пространстве (Балтика, Финский залив:место действия «Ленинградского Апокалипсиса», который находится вцентре внимания той части работы Инны Ростовцевой, где прослеживает�ся классическое направление «эстафеты времён») и о той же северной зер�кальности, несложной (бытовой) и тайной близости находящихся далекодруг от друга образов его стихов, чему можно найти ещё одно подтвержде�ние в предпоследних строках того же самого стихотворения. (В этих серыхкраях то и хранит от фальши Сердце, что скрыться негде и видно дальше)[7, с. 131]. Несмотря на аномалию такого сопоставления (Иосиф Бродскийи Даниил Андреев – это как бы два внутренне противоположенных другдругу пути в поэзии и жизни), можно отметить то, что «метафизические»(выражение Бродского), заводские, промышленные районы Петербургапривлекали Иосифа Бродского больше, чем центр города. А можно вспом�нить, какое, по мысли Даниила Андреева, особенное место занимает мета�Петербург в жизни русских поэтов и писателей, и, при желании, сделатьпредположение о влиянии, которое, возможно, оказало познание эстети�ческих закономерностей инфра�уровней Петербурга и отражавших их про�мышленных застроек города на мироощущение Иосифа Бродского, харак�теризующегося особенной обречённостью и знанием об отсутствии надеж�ды. Второе направление, рассмотренное Инной Ростовцевой, проходитчерез культурные течения, в пределах которых возникло предчувствие ос�мысления и переживания мира как феномена, взятого в его целостности исвободе, состоящего из разнообразных пространств и времён (культур, спо�собных к мистическому возвращению), обладающего тайной (душой) иоткрытого своему прошлому и будущему (Космосу). Для того, чтобы людибыли готовы к этому мироощущению, они должны были, согласно Дании�лу Андрееву, пройти долгий путь сквозь цепь рождений, через тысячеле�тия, и, соединяя истории своей любви и историю своей веры в историисвоего духа, стать способными к такому переживанию истории мира.

— 353 —

Акмеисты первыми попытались концептуализировать эту внутренююреальность, поэтому Ростовцева пишет, что Даниил Андреев, любимымпоэтом которого был Гумилёв, продолжает эпический труд растрелянногопоэта по «собиранию мира» [6, с. 3], при этом он чувствует, что это нетолько его призвание, но и его миссия, что сближает его не только с на�правлением мысли Велимира Хлебникова, но и с трагедией этическогомироощущения этого поэта.

Однако остается непонятным, почему автор статьи не рассмотрела ар�хитектонику пересечений, существующих между моделью Вселенной Да�ниила Андреева и образом мира Осипа Мандельштама (также относив�шего свои стихи к традиции русского акмеизма). В пределах этой работыпопробуем проследить некоторые из этих направлений.

1. Образом нового мира мог бы быть такой эпиграф из стихотворенияОсипа Мандельштама:

Улыбнись, ягнёнок гневный, с Рафаэлева холста,На холсте уста вселенной, но она уже не та... [8, с. 228]

Это первые две строки из стихотворения воронежского цикла, датируе�мого 9 января 1937 года. Вообще все стихи, написанные Осипом Мандельш�тамом в течение этого времени воронежской ссылки (двух лет), могут бытьназваны метапоэтическим откровением о мире и смысле мировой истории,так же, как «Роза Мира», написанная Даниилом Андреевым во владимир�ской тюрьме – свидетельство метафилософского откровения о том же.

2. Надежда Мандельштам, подруга и жена Осипа Мандельштама, в своихвоспоминаниях написала, что «Стихи о неизвестном солдате» стали след�ствием ночного видения, после которого Мандельштам разбудил её и ска�зал ей, что будет мировая война. Есть ещё одно из прямых свидетельствтого, что Мандельштам в тот период его жизни переживал мистическиеоткровения – это маленькое стихотворение «Реймс�Лаон». Вот его перваястрофа:

Я видел озеро, стоявшее отвесно, –С разрезанною розой в колесе.Играли рыбы, дом, построив пресный,Лиса и лев боролись в челноке.

То есть в первой строке поэт говорит, что он видел озеро где�то в томмире, где законы земного притяжения уже не действуют.

«Разрезанная роза в колесе» в контексте этого исследования может выз�вать мысль о «Розе мира» Даниила Андреева, где «роза» может быть каксимволом соединения в новом мире, так и – как разрезанная роза – симво�лом среза мира, сложных уровней и слоёв мироздания.

— 354 —

Последние две строки этого куплета создают образы новозаветных еван�гельских зверей, зверей Апокалипсиса на Небе (которые можно сопоста�вить с миром святых (просветлённых) животных, Хангвиллой «Розы Мира»и Уснормом, слоем, где люди, ангелы и разумные животные вместе совер�шают богослужение, но Апокалипсиса, произошедшего без катастроф, напути изменения мира в духе и Свете. Очередной куплет звучит следующимобразом:

Глазели внутрь трёх лающих порталовНедуги – недруги других невскрытых дуг.Фиалковый пролёт газель перебежала,И башнями скала вздохнула вдруг.

Последняя часть этой строфы, открывающая столь глубокие и сильныеобразы Неба, говорит о внезапном появлении архитектуры из ландшафта истоль же быстром возвращении в него, что можно рассматривать как болееталантливое описание метаестественной реальности, чем это смог сделатьДаниил Андреев, когда он, пытаясь рассказать в главе первой («До мировойСальватэрры») книги шестой («высшие миры Шаданакара») «Розы Мира»о Сакуале Синклита Человечества, писал: «Моря сияющих эфиров – беруэто слово за неимением более соответствующего – блистающих красками,непредставимыми даже для синклитов метакультур, омывают в этих мирахсооружения, которые так же отдалённо можно было бы уподобить светя�щимся громадам гор, как и сооружениям невообразимой архитектуры. Ис�конное несходство между великими творениями человеческого гения и ве�ликими созданиями Природы там уже не имеет места, ибо оба начала сли�лись, наконец, в непостижимый для нас синтез» [1, с. 134]. Третье и пос�леднее четверостишие звучит так:

И, влагой напоён, восстал песчаник честный,И средь ремесленного города�сверчкаМальчишка�океан встаёт из речки преснойИ чашками воды швыряет в облака. [8, с. 246]

Этот город также можно понимать как небесный и сравнить его как содним из тех небесных городов, что так часто описываются в мистическойлитературе, так и с одним из небесных городов – двойников земных горо�дов, находящихся в сакуале затомисов. Это сопоставление становится ещёболее правдоподобным, если дополнить его сравнением мандельштамов�ского мальчишки – океана и небесных рек, которые, согласно «Розе Мира»,пересекают небесные города, будучи душами речных стихиалей, физичес�кое тело которых находится в русле земных рек.

— 355 —

Есть ещё три стихотворения воронежского цикла, по которым можнопроследить эту возможную связь. Первое из них – «Я в львиный ров и кре�пость погружён». Когда мы впервые прочитали его, то подумали, что Ман�дельштам здесь пишет о той же тайне, чьими вестниками были ВладимирСоловьёв и Даниил Андреев, но, возможно, говорит о ней на каком�то кос�мически более глубоком, хотя и не на более высоком (если за вектор высо�ты принимать движение от зла к силе победы над ним) уровне. Всё этостихотворение полностью открыто Космосу, хотя события первых двух чет�веростиший происходят только на земле, здесь рождение, океан, простыебытовые занятия оказываются погружёнными в зовущую и торжественнуютайну Мировой Женственности, где прошлое и будущее связаны вечнос�тью и в то же время свободны в своём пути. Считаю уместным привестиздесь сразу всё стихотворение.

Я в львиный ров и в крепость погружёнИ опускаюсь ниже, ниже, нижеПод этих звуков ливень дрожжевой –Сильнее льва, мощнее Пятикнижья.

Как близко, близко твой подходит зов –До заповедей роды и первины –Океанийских низка жемчуговИ таитянок кроткие корзины...

Карающего пенья материк,Густого голоса низинами надвинься!Богатых дочерей дикарско�сладкий ликНе стоит твоего – праматери – мизинца.

Неограниченна ещё моя пора:И я сопровождал восторг вселенский,Как вполголосная органная играСопровождает голос женский. [8, с. 241]

Мотив постоянного присутствия совпадает с богословскими построе�ниями Даниила Андреева, когда он говорит, что Бог есть любовь, а СвятойДух ( Бог�Отец), Мировая Женственность и Сын (Логос Вселенной) – триего ипостаси [1, с. 226], и в то же время, что Он « воистину вездесущ – Онпребывает даже там, где нет никаких монад, например, в покинутых всемимонадами руинами брамфатур». Без Него не может существовать ничто,даже то, что мы называем мёртвой физической материей. И если бы Онпокинул её, она перестала бы быть – не в смысле перехода в другую формуматерии и энергии, но совершенно...» [1, с. 91].

— 356 —

Второе стихотворение, хорошо известное среди людей, любящих по�эзию Мандельштама, – «Не сравнивай: живущий несравним». В настоя�щем контексте меня интересует его последний куплет:

Где больше неба мне – там я бродить готов,И ясная тоска меня не отпускаетОт молодых ещё воронежских холмовК всечеловеческим, яснеющим в Тоскане. [8, с. 232]

Это уже не просто тоска по мировой культуре (определение феноменаакмеизма, сделанное Мандельштамом в статье «Утро акмеизма», которое,впрочем, возникло у Мандельштама уже тогда, когда он был молодым че�ловеком (в стихотворении «А небо будущим беременно» (1923 г.), есть та�кое предложение:

Давайте слушать грома проповедь,Как внуки Себастьяна Баха,И на востоке и на западеОрганные поставим крылья!Давайте бросим бури яблокоНа стол пирующим землянамИ на стеклянном блюде облакаПоставим яств посередине. [8, с. 306]

Но если раньше это было только чувство великой возможности, то те�перь оно становится ясной тоской, созерцанием отдельных фрагментов ипредчувствий всей полноты событий, не отпускающих Мандельштама, по�добно тому, как Даниила Андреева двадцать лет не отпускал образ голубойпирамиды (Небесного Иерусалима) [1, с. 156].

Третье стихотворение, в котором ощущение пересечений путей Ман�дельштама и Андреева становится сильнее всего, – «Стихи о неизвестномсолдате», 8�е, 9�е, 10�е, 11�е четверостишье которого Иосиф Бродский на�звал лучшими строками поэзии XX века, в них Мандельштам говорит оначинающемся движении Света, о новой вести, летящей с его скоростью внебывалом трагическом напряжении пространства разговора добра и зла вХХ веке и столетиях, окружающих его огнём.

Так же, как и Мандельштам, Д. Андреев в своем поэтическом творче�стве уделял особое внимание проблеме свободы человека. Содержащая по�стулат о постоянном присутствии понимающего Бога любви с каждым изнас концепция Даниила Андреева отражает возможную реальность огра�ничения свободы Бога свободой Его детей. Но эта мысль, как одна из са�мых глубинных и необходимых, присуща каждой монотеистической рели�гии. Однако можно высказать предположение, что в них свобода детей Бога

— 357 —

снова ограничивается возможностью сверхъестественного вмешательстваБога в естественный ход событий, несмотря на видимое расширение кругасвободы возможностей. Например, в рамках православной традиции су�ществует убеждение, что если человек не знает, как ему поступить в той илииной ситуации, то трехкратное обращение к Богу откроет ему самый луч�ший выход из этого противоречия. Напротив, у Даниила Андреева в «Же�лезной мистерии» на просьбу Демиурга России дать ему силы и знак, какойиз двух путей выбрать, Иисус Христос отвечает:

Силы – в тебе.Право – пойми.ЗнакомСвободу не связываю. [2, с. 166]

Таким образом, можно сделать предположение, что религиозно�мис�тическая концепция Даниила Андреева в каких�то аспектах и в какой�томере более гуманна, чем традиционные религиозные модели мира, так какв ее пространстве человек обладает большей степенью свободы.

Литература

1. Андреев, Д.А. Собрание сочинений в трёх томах. Т. 2. – М.: Редакция журнала«Урания», 1996.

2. Палей, А.И. Идейное наследие Даниила Андреева: pro et contra (постановкапроблемы). Интернет�ресурс: http://proroza.narod.ru/paley.htm

3. Эпштейн, М.Н. Роза Мира и царство Антихриста: о парадоксах русской эсха�тологии. Интернет�ресурс: http://www.emory.edu/INTELNET/vo_andreevl.html

4. Махнач, В. Мотивы прароссианства Даниила Андреева в русской культуре.Интернет�ресурс: http://proroza.narod.ru/Mahnach – 2.htm

5. Махнач, В. Культурология Даниила Андреева. Интернет�ресурс: http://roza�mira.boom.ru.catal.htm

6. Ростовцева, И. Даниил Андреев: Зеркальное письмо. Интернет�ресурс: http://urania.ru/fond/sbornik/rostovceva.html

7. Бродский, И. Сочинения Иосифа Бродского. Том III. – СПб.: Пушкинскийфонд, 1998.

8. Мандельштам, О. Сочинения: В 2�х томах. Т. 1. – М.: Худож. лит., 1990.

— 358 —

— 359 —

ПРАСИМВОЛ В МОРФОЛОГИИ КУЛЬТУРО. ШПЕНГЛЕРА

(Статья впервые опубликована в журнале«Этнопанорама». – 2004 г. – №2. – С.53–58)

Античная культура вырастала под знаменем телесного прасимвола впротивоположность западной культуре, развивающейся под эгидой беско�нечного пространства. Античный стиль мы чувствуем в статике, в культеолимпийских богов, в полисах, в символе фаллоса. В западном стиле вид�ны динамика Галилея, догматика католицизма, династии времен барокко,поэзии Данте. «В аполлоновской живописи видны тела с резкими линия�ми, в фаустовской – живопись при помощи света и тени творит простран�ство»1. Пространство античной культуры чуждо пространству западной куль�туры. В импрессионизме вообще тело почти исчезает в угоду пространству.«Где бы эти души не выражали себя: в искусстве, религии, политике, мыш�лении – везде в основе виден прасимвол: в одном случае тело, в другом –пространство»2.

Античная культура проявляется с XI века до н.э. в крито�микенском ираннедорическом вариантах. Это соответствует рождению фаустовской куль�туры в X веке н.э., когда склонность к бесконечному еще дремала в недрахсеверных стран задолго до проникновения туда христианства. «После про�буждения она пересоздала в духе своего прасимвола и древнегерманскоеязычество и восточное христианство. В это же время из готов, франков,лангобардов и саксов возникли такие нации, как немецкая, французская,английская и итальянская»3. Мы должны осветить также идею жертвы, ко�торая была во всех культурах (тотемное животное или даже человек), по�скольку имеется тесная связь жертвы и ранних архитектур. Западный собори есть жертвенник, кроме того, в нем таится больше, чем символический___________________________1 Шпенглер, О. Закат Европы. – Минск�Москва, 2000. С. 271.2 Там же. С. 273.3 Там же. С. 273.

— 360 —

смысл, но весь дух культуры, ищущей соединения с основами мира ... Древ�ний собор есть макрокосм фаустовской души»4.

В прафеномене любой культуры коренится феномен стиля, которымобладают только большие культуры. Надо знать, что наскальная живо�пись (даже прекрасные зарисовки) – это не есть стиль. Эти зарисовкилишены метафизического чувства формы. «Стиль – это то, что остаетсянеизменным (в своем метафизическом чувстве), начиная с ранней дори�ки до римлян или с романского периода до ампира»5. Архитектура пери�ода Карла Великого существовала до атмосферы стиля, вне культуры, вней нет прасимвола. Эпоха античного стиля заканчивается в правлениепреемников Александра Македонского, а в Западной Европе – около 1800года. После этого периода начинается подражание и придумывание но�вых «стилей», но настоящий стиль, т.е. необходимое искусство, уже умер.«Стиль есть судьба, идея существования, он дается, но его нельзя изобре�сти»6. Великие художники и великие произведения искусства – это явле�ние природы. Формы стиля подчиняются области протяженного. Черезстремление символизировать создается стиль. Фаустовская культура про�шла через «романский стиль, готику, Ренессанс, барокко, рококо – но всеони только фазы одного и того же стиля»7. «Античный стиль признаетнастоящее и не включает в картину мира рождение и смерть, прошедшееи будущее»8.

Стили не имеют никакого отношения к личности отдельных художни�ков, стиль как и природа есть новое переживание человека. «Готика и ба�рокко – это юность и старость стиля Запада»9. Ученые огульно сопоставилив качестве «стилей» все разновидности форм.

Перед историей искусства стоит задача написать сравнительные био�графии больших стилей. Связи между культурами почти нет, но Шпенглерговорит об опеке более древних культур, а значит, влияние все же имеется.Не подлежит сомнению: все культуры, кроме египетской, находились подопекой древних культур; чуждые элементы встречаются в каждом из этихмиров10.

Например, готика западной культуры восприняла элементы позднеа�рабского искусства (арабески присутствуют на соборах Бургундии и Про�ванса; даже в сказании о святом Граале – символ высокого западного искус�ства. То же самое можно сказать в отношении аполлоновского искусства,перенявшего египетские формы культуры (фронтальные статуи, колонна�ды и т.д.).___________________________4 Там же. С. 284.5 Там же. С. 294.6 Там же. С. 295.7 Там же. С. 297.8 Там же. С. 302.9 Там же. С. 304.10 Там же. С. 311.

— 361 —

Шпенглер видит прасимвол пространства египетской души как путь.По его мнению, вся жизнь египтянина – это способ подготовки к томупути, который открывается в момент смерти тела. Египтяне построилипирамиды и храмы как великие молчащие символы предчувствия этогопути. Наверное, сам божественный Нил – и земной и небесный – былтаким символом. Даниил Андреев в книге «Роза мира» пишет, что символНебесного Египта – ладья с парусами на синей реке, текущей к солнцу11.Прасимвол египетского пространства как путь согласуется с представлени�ями о плавании на Ладье Вечности бога солнца Ра в дневной и ночнойипостаси. Вместе с Ра на священной Ладье плывут главные боги Египта:богини Маат и Хатхор и боги Тот, Хор и Онурис, что не характерно длядругих древних религий, где солнечные боги путешествуют одни.

Кроме того, в отличие от бога солнца Гелиоса, который, по представле�нию древних греков, засыпал ночью, Ра ночью проплывает по миру мерт�вых Дуату, и это ночное путешествие опасное и, возможно, более важное,чем дневное. Ночной путь по подземному Нилу разделен на двенадцатьномов, соответсвующих двенадцати ночным часам, и перед Ра должны от�крыться двенадцать врат, охраняемых стражниками. Чтобы преодолеть этипреграды, нужно знать имена стражников и волшебные заклинания. Всеврата Дуата имеют свои названия. Так, первые, «Вход в Тайный Зал» охра�няет Страж Пустыни. Когда ладья Ра минует этот ном, вторые врата слязганьем закрываются, и те, кто в пустыне, плачут, слыша как закрывает�ся дверь. Ночная ладья плывет мимо захоронений, и Ра посылает мумиямживотворящий свет своих лучей. Мертвые выходят из гробниц, привет�ствуя Ра и наслаждаясь его сиянием. Ра отвечает им, что боги сильны,потому что люди их чтут, поклоняются им и приносят жертвы. Ладьяминует Великий Чертог Двух Истин – зал, где Осирис вершит суд надумершими и оказывается перед пятыми вратами, которые называются«Владыки Времени». Их охраняют стражи: Правдивый Сердцем и Сокро�венный Сердцем. В это время близится битва Ра с огромным змеем Апо�пом, главой демонических сил и воплощением зла. Благодаря помощи своихспутников, молитв, жертв и заклинаний, Ра одерживает победу над Апо�пом, и он скрывается в пучине подземного Нила. В конце своего путеше�ствия, в двенадцатом номе, ночная Ладья вылетает на небосвод. Распахива�ются «Двери Горизонта», Ра умывается в священном загробном озере и тор�жественно переходит на дневную ладью Манджет в ипостаси восходящегоСолнца – Хепри12.

Согласно египетской религии, после смерти египтянин также долженпройти таинственный и опасный путь, чтобы прийти на Суд Осириса, отприговора которого зависит его дальнейшая судьба. Умершему египтянинупомогали воскреснуть Исида и ее сестра Нефтида. Воскреснув, покойный___________________________11 Андреев, Д. Роза мира. М., 2002. С. 17.12 Рак, И.В. Мифы Древнего и раннесредневекового Ирана. М., 1998. С. 115.

— 362 —

подходил к Вратам Дома Осириса, у которых он должен был назвать поимени стража, привратника и глашатая. Миновав эти Врата, усопший вы�ходил на две извилистые тропы, разделенные Огненным озером с мысамии заливами, где его подстерегали чудовища и злые духи. Пройти по тропемимо озера могли только посвященные, которые знали заклинания и име�на всех опасностей. Непосвященные становились добычей злых духов итеряли свое вещественное тело, Сах. По пути умерший должен был пройти14 холмов. Незнание имен и заклинаний какого�либо божества на любомиз холмов приводило к утрате умершим его души – двойника Ка. Это вновьвовлекало душу – Ка в круг земных воплощений. Чтобы облегчить умерше�му странствие, боги создали в Дуате ариты – места отдыха, остановки, гдедуша могла остановиться и передохнуть. Так как у каждого пристанищабыло по три охранительных божества, то, соответственно имелось по трипилона с воротами. Только миновав все препятствия, оболочки Ка, Ба (жиз�ненная сила), Эб (душа�сердце), Ах (дух) умершего достигали зала Загроб�ного Суда – Чертога Двух Истин. Это здание представлялось неимовернодлинным прямоугольным нефом Храма с массивными каменным стенами,его своды и апсида теряются вдали, пространство стен членится регулярнонекими пилонами, приставными колоннами грандиозных размеров и вы�соты. В неф Храма ведет грандиозный портал, закрываемый вратами изнетленного, несокрушимого материала. Под затемненными сводами Хра�ма царит тишина, покой и холод. Залетевшая в Храм душа свободно паритв его неизмеримых пространствах, не опасаясь удариться о своды, стены иполы. Крылатая душа наслаждается полетом, ее свет освещает достаточнопространства вокруг. Если приговор суда был оправдательным, все оболоч�ки умершего отправлялись в Святая Святых Храма Двух Истин, к чертогуОсириса. Умерший целовал порог, благословлял части двери и нефа Свя�тыни и представал перед Осирисом, восседавшим в окружении Исиды,Нефтиды, Маат, писаря Тота и четырех сыновей Гора в цветке лотоса. Тотобъявлял о прибытии умершего, очищенного от всяких грехов и причис�ленного к лику святых. Побеседовав с прибывшим милостиво, боги от�правляли его в Обитель Вечного Блаженства, в Поля Тростника Иалу, всопровождении духа – хранителя Шаи. Путь в обитель блаженных духовпреграждали последние врата, которые следовало назвать по имени и про�изнести заклинания бога�хранителя. Характерно, что древнеегипетскийпотусторонний мир совмещает рай и ад (которые другие культуры распола�гают в разных местах) в едином пути13.

Если признать правоту мысли Шпенглера, то трудно не заметить, чтопуть как прасимвол египетского пространства лежит в основе архитектурыдревнеегипетского храма. Древнеегипетский храм начинается с аллеи сфин�ксов – величественных каменных изваяний, стоящих в ряд по обе стороны

___________________________13 Древнеегипетская книга мертвых. М., 2002. С. 95.

— 363 —

аллеи. В конце аллеи возвышались пилоны – плоские башни с наклонны�ми стенами. За пилонами находился колонный двор. Здесь можно былотворить молитвы у изваяний богов. В конце колонного двора был вход вгипостильный колонный зал. Зал освещался через окна в потолке, которыепрорубались наискось, чтобы в помещение попадали только косые нежар�кие лучи. Капители колонны имели вид связок папируса или бутонов ло�тоса. В конце храма находилась комната, где хранилось главное изваяниебога, которому посвящен храм, «святая святых». Входить туда имели правотолько жрецы и фараон и только в определенные дни. Таким образом весьдревнеегипетский храм построен на идее стремления к божеству и неспо�собности его познать14.

Шпенглер объединяет культуру Шумеров, Аккада, Вавилона и Ханаанав единую культуру. Он не говорит о том, какое чувство пространства лежитв основе этой культуры, но мне кажется, что это может быть стремление кограничению пространства в прямоугольных дворах, городах и ступенча�тых храмах – зиккуратах. Кроме того это чувство выразилось в особеннойсимволике кирпича. В.В. Емельянов в книге «Древний Шумер. Очеркикультуры» пишет, что сакральное пространство шумерской культуры имеетвертикальную и горизонтальную ориентацию. Средний мир состоит из«нашей страны» (калам), «степи» (эден) и чужих земель (также кур). Оннаходится во владении Энлиля – бога ветров и сил окружающего простран�ства. За пределами городской стены простирается «степь» – место не злое ине доброе, где могут действовать как боги, так и демоны15.

В шумерском языке дом и храм назывались одинаково. Шумеры стро�или большой храм на высокой платформе, к которой с двух сторон велилестницы. В ранней архитектуре святилище храма было сдвинуто к краюплатформы и имело открытый внутренний дворик. В глубине святилищанаходилась статуя божества. Из текстов известно, что сакральным центромхрама был престол бога – бара. До начала III тысячелетия был свободныйдоступ во все части храма, но позднее в святилище и дворик пересталивпускать непосвященных. В конце III тысячелетия в Двуречье появилсяеще один тип храма – зиккурат, возводившийся на нескольких платфор�мах, в результате чего число храмовых платформ увеличилось до семи16.

Всем известная Вавилонская башня – это башня Этеменанки, посвя�щенная Мардуку – главному богу Вавилона. Эта башня находилась в цент�ре Вавилона. Высокая глинобитная стена отделяла территорию Этеменан�ки от внешнего мира. Здание представляло собой гигантский, почти квад�ратный массив; сторона нижней ступени была 92 метра. На ней возвыша�лись пять других покоящихся друг на друге ступеней, каждая из которыхбыла меньше предыдущей, так что весь комплекс к верху все больше сужал�___________________________14 Пьер Монте. Повседневная жизнь египтян во времена великих фараонов. М., 2000. С. 151.15 Емельянов, В.В. Древний Шумер. Очерки культуры. М., 2001. С. 58.16 Кленгель�Брандт, Э. Древний Вавилон. М., 2001. С. 74.

— 364 —

ся. Седьмая – последняя ступень – представляла собой храм длиной 24метра, шириной 21 метр и высотой 15 метров. Лишь немногим привилеги�рованным лицам из числа жрецов было дозволено вступать на верхний этажзиккурата. Как и храмы Шумера, вавилонские храмы были подобны огром�ным жилым домам. Их строили по такому же принципу: высокая стенаокружала территорию храма, на которую обычно можно было проникнутьчерез главные ворота. Центром сооружения был большой открытый двор.Обычно культовое помещение, как и вход в храме, отличалось от прочихпомещений святилища более толстыми стенами. Во дворе храма часто на�ходился бассейн с водой, ибо при культовых церемониях требовалось мно�го воды для омовений или других целей17.

О том, что кирпич и его форма считались в Шумере священными, сви�детельствуют шумерские тексты. Правитель Лагаша Гудеа увидел сон, в ко�тором бог Нингирсу просил его построить свой главный храм. Рассказываяо своем сне, Гудеа говорит: «Священная форма кирпичная была готова.Кирпич судьбы для меня был в священную форму положен»18.

О том, что кирпич был символом всей городской жизни, говорят следу�ющие строки из «Плача по Ниппуру»19:

Арфисты, при кирпиче сидевшие,В печали оплакивают свое горе.... Покинувшие город, покинувшие жилища,Привязались к кирпичу доброго города!

По мнению Шпенглера, арабская, персидская, еврейская и раннехри�стианская культуры являются выражением одной магической души. Онавидит пространство как мировую пещеру, внутри которой идет борьба Све�та и Тьмы. Свет для магической души – это Бог, высщая духовная Сущ�ность, которой люди причастны своим духом, в отличие от более низшейчасти человека – души. На уровне духа Бог и люди одной веры составляютвысшее мистическое единство, братство, Церковь. Тьма мировой пещеры– это злой дух и его силы, стремящиеся навечно поглотить Свет, но в концеконцов терпящие поражение. Таким образом, герой магического мира –это одновременно и воин, и святой. Сама мировая пещера по сути своейсказочна и магична. Там спрятаны ларцы с сокровищами, которые охраня�ют чудовища, заколдованные принцессы ждут героев, которые своими под�вигами снимут с них силу заклинания. Культовые здания магического че�ловека – базилики, мечети и византийские церкви – это тоже мироваяпещера с таинственными драгоценностями и слабо теплящимся в них све�том, льющимся с неба, который также представляется как небесный дво�___________________________17 Там же, с. 83.18 Емельянов, В.В. Древний Шумер. Очерки культуры. М., 2001. С. 75.19 Там же. С. 103.

— 365 —

рец, населенный ангелами и святыми. Об этом говорит их внешняя форма,узоры и арабески.

Магическое учение иудаизма – Каббала – действительно полно сим�воликой дворцов разных уровней бытия. Известна также зороастрийскаялегенда о том, что драгоценные камни – это осколки неба, упавшие наземлю20. С этим согласуются исламские представления о небесном ДворцеАллаха и тысячи покрывалах, скрывающих Его лицо. Подлинно сказочныи магичны исламские описания главных архангелов. Согласно преданиям,архангел Микал живет на седьмом небе, у него есть крылья изумрудногоцвета и шафрановые волосы. На каждом волоске миллион лиц со ртами,говорящими на миллионе разных диалектов, и все они молят Бога о мило�сти. Верный друг человечества, Микал ни разу не рассмеялся с тех пор, какбыл создан ад. Магична также священная Ночь власти и славы пророкаМуххамеда. Архангел Джибраил явился пророку Муххамеду и продиктовалему священные слова Корана. Джибраил также отвел Муххамеда, которыйехал на волшебном крылатом муле с лицом женщины, в исламскую святуюобитель, известную как Купол Скалы, где Муххамед по золотой лестницеподнялся на небеса.

Согласно Шпенглеру, магическая пещера имеет ограничения как в про�странстве, так и во времени. Конец мира открывается как страшный Суд исопровождается апокалиптическими видениями небывалой силы и глуби�ны, которые тоже, в сущности, сказочны и магичны.

Размышляя о китайской культуре, Шпенглер пришел к выводу, что ки�тайцы чувствовали пространство как некий воздушный путь, который, вотличие от египетского пути, не обладал направлением и не имел четкихграниц. Такой путь то открывает далекие панорамы, то снова скрывается втумане.

Этот прасимвол пространства, безусловно, согласуется с общеприня�тым прасимволом китайской культуры – Дао, Пути, рожденным Пустотойи открывающим все вещи мира как бесконечную игру их переходов и взаи�моизменений, появления и исчезновения на пределе их существования.О стремлении к такому неопределенному пространству говорит то, чтоцентральной метафорой китайской живописи был образ полупрозрачнойоблачной дымки, которая вот�вот то ли рассеется, то ли явит взору новыечудесные картины. Тонкая вуаль облаков или бесплотных туманов скрыва�ет внешние образы, чтобы выявить глубину пространства, и устраняет фик�сированную перспективу. Мир, подернутый дымкой, это также мир снови пророческих видений, знаменующих творческое становление жизни.В.В. Малявин в книге «Китайская цивилизация» утверждает, что простран�ство в китайском мировосприятии обладает слоистой структурой и его орга�низующим принципом является свертывание, завихрение, складка21.___________________________20 Мифы народов мира. В 2�х томах / под редакцией С.А. Токарева. М., 2001. С. 131.21 Малявин, В.В. Китайская цивилизация. М., 2001. С. 203.

— 366 —

Отсюда и присущее китайскому искусству панорамное, как бы сферичес�кое видение мира. В свете принципа складки, или, по�китайски, «двойнойскрытости», модель пространства в искусстве и науке Китая являет собойкак бы две вложенные друг в друга сферы. Прообразом же созерцания вкитайской традиции выступало чтение, погружающее в сокровенный мирсмыслов и слушание, дающее опыт глубины восприятия.

В итоге восприятие пространства оказывается актом не наблюдения, араскрытия глубины, что достигается посредством предоставления всемусущему быть тем, что оно есть или свободы быть. Созерцание превращает�ся таким образом в открытие чудес и таинств бытия.

В.В. Малявин также приходит к мысли, что правда традиционного ис�кусства Китая – это постижение предела опыта и переход в инобытие, чтопо�китайски именовалось вхождением в духовность22. Об этом моменте сви�детельствует присутствие в классических китайских пейзажах двух плановизображения: плана миниатюры, дающего неправдоподобно увеличенныеобразы деталей, и плана макровосприятия, относящегося к невообразимоширокой перспективе видения. Обе эти формы созерцания предвосхити�ли разрешающую способность глаза, требовали участия духовной интуи�ции. Картина призрачности бытия и пространства проявляется в культурекитайских городов. В пестрой мозаике городского быта старого Китая не�различимо стремление горожан увековечить себя. Строительство зданийне было делом престижа, не существовало деления на богатые и бедныекварталы, и с улицы они все выглядели одинаково. На «легкой ряби» своегобыта китайский город писал незримыми письменами свою историю, тво�рил своего призрачного двойника, сотканного из воспоминаний и фанта�зий, легенд и анекдотов, красочных образов, сошедших с живописных свит�ков и театральной сцены23. И грань между реальностью и фантомами поройпочти исчезала. Тайна китайского города была не в стяжании воедино волии мудрости, а в расползании, рассеивании городского пространства в ми�ровом пространстве, в само�потере города в пустоте небес. Все эти момен�ты подтверждают в какой�то мере мысли Шпенглера.

___________________________22 Там же. С. 157.23 Малявин, В.В. Китайская цивилизация. М., 2001. С. 55.

— 367 —

Наташины говорилки

23 мая 1985 года. Наташе 4 года

– Мама! Я хочу быть пионеркой.– Будешь хорошей девочкой – примут!– А я уже настала хорошая....................................................................

Мама, когда у тебя папа умер, ты его жалела?– Жалела.– Плакала?– Плакала.– А сейчас жалеешь?– Да.– А почему не плачешь?...................................................................– А ты папу вспоминаешь?– Да.– А он тебя?– Нет, он же умер.– Ну что ты, мама, умертые тоже вспоминают,лежат и своих вспоминают.

15 августа 1985 года

– Мама, мы умрем?– Да.– Мамочка, ты не расстраивайся,мы как�нибудь в сказку прорвемся, а там не умирают!...................................................................

Наташа узнала, что придет тетя Валя с женихом,и что тетя Валя выходит замуж.– Мама , а они нас взамуж возьмут?– Как это?– Ну ненадолго, мы к обеду вернемся.

21 сентября 1985 года

– Мама, а когда весь народ детьми был, как они жили без взрослых?– Так не было, дети всегда со взрослыми жили.– А в самом�самом начале жизни?

— 368 —

Девочка и Философ ..........................................................................5Г.В. Шешукова. О Наташе ................................................................7C. Шинкова. Ты ............................................................................. 10

СТИХОТВОРЕНИЯ

Может быть, Ренуар?Сон ................................................................................................ 13Олеся ............................................................................................ 14Тайна утра ...................................................................................... 15Бабушка ......................................................................................... 16«Это была не пустыня безводная» .................................................... 18Приговор ........................................................................................ 18К Ницше (Первая любовь) ............................................................... 19Фаустовское мирочувствование по Освальду Шпенглеру .................... 21

I. Осенний сон .......................................................................... 21II. Замки ................................................................................... 22

Может быть, Ренуар? ...................................................................... 23Сон во время грозы ......................................................................... 24

ЗЕЛЁНОЕ КАФЕПодражание Янке (Сон) ................................................................... 27Пятигорск ...................................................................................... 28«К чему теперь твои поправки» ........................................................ 28Апокалипсис на картинах Босха Ван Акена ........................................ 29Воспоминания после «Заратустры» ................................................... 30Детство Адриана Леверкюна ............................................................. 32Зелёное кафе .................................................................................. 35Горяч или холоден звёздный свет? .................................................... 36Сон перед казнью (Воскрешение Европы) .......................................... 37Комедия дружбы (Опровержение) .................................................... 39«Он сидел над чёрною рекою» .......................................................... 39«Может быть, этот жаркий ветер сможет» ......................................... 40«Преломившийся луч солнца» .......................................................... 40«Тонким вереском вышито на небесах».............................................. 41«Не приходи мне говорить о том» ..................................................... 41Нам слёзы не даны .......................................................................... 42Октябрь и тайга .............................................................................. 42«Есть область тьмы за окаёмкой света» ............................................. 43«Я на самом тончайшем льду» .......................................................... 44«Из безмолвия не рождаются проклятия» ......................................... 44«Ночи становятся страшными, скучными – дни» ............................... 45«Я хуже всех. Другие – хуже. Ницше» ............................................. 45Сонет ............................................................................................. 45Обрыв ........................................................................................... 46

Содержание

— 369 —

To be or not to be? .......................................................................... 47Когда убивают песню ....................................................................... 48«Из пропасти к Тебе, Господи, взываю» ............................................ 51Жалобы турка ................................................................................ 51Аллея ............................................................................................ 53Март и безмолвие............................................................................ 53Без воли ......................................................................................... 54«Просто так не возникает энергия» ................................................... 54Оправдание .................................................................................... 56«Лунная дорога привела» ................................................................. 57Голубая роза .................................................................................. 58Добрые мысли днём ......................................................................... 59

ЕЩЁ ГОРЕЛИ НАШИ СВЕЧИПамять о весне ................................................................................ 61Память о зиме ................................................................................. 62Сон ................................................................................................ 63I. «Это случилось внезапно» ............................................................ 64II. «Целый район потонул во мраке» ................................................. 64III. «В Страстную Субботу глубокой ночью» ..................................... 65Грехи от любви ............................................................................... 65«В кинозале давай закроем глаза»..................................................... 67Кары ............................................................................................. 69Мистическое................................................................................... 70«Мне не стоило думать, что я хуже всех» .......................................... 71«Ноябрь» ....................................................................................... 72«Я снова вернулась» ........................................................................ 73Полёты над Токио ........................................................................... 74«Мы вскакиваем утром: темно, рассвет, будильник» ........................... 74

ИНАЯ СВОБОДА«Фиолетовый дым из трубы выходит» .............................................. 77Отрывок ........................................................................................ 78Возможность счастья ...................................................................... 78«Так опять продолжение бала!» ........................................................ 79«Как я пугаюсь ран» ........................................................................ 79«Я любила» .................................................................................... 80Встреча в лагере ............................................................................. 81Тарасу ........................................................................................... 81«В городе ктоOто есть»..................................................................... 82«Серый прозрачный день» ............................................................... 83P.S.(1) ........................................................................................... 83«Я знаю, что происходит с душевнобольными» .................................. 84Разговор с чёртом ........................................................................... 84P.S.(2) ........................................................................................... 85Почему так долго? .......................................................................... 86«Это – не счастье: жить честно» ...................................................... 86«Я хочу не слушать и не рассказывать» ............................................. 87

— 370 —

«Я боюсь зимы» .............................................................................. 87Чёрные дыры .................................................................................. 89«И в тот короткий день» .................................................................. 90«... потом тёмным осенним вечером» ................................................. 91Сон ................................................................................................ 92Где – здесь? ................................................................................... 92Колыбельная .................................................................................. 92Встреча улиц .................................................................................. 93«О, игры плоти и крови» ................................................................. 94Утро .............................................................................................. 95После выздоровления ...................................................................... 96Сновидение .................................................................................... 96Чистые опыты................................................................................. 97«Отстукивая ритм» ......................................................................... 98Приближение .................................................................................. 98Крёстный путь ................................................................................ 99Apeiron и метафора ....................................................................... 100Молитва ....................................................................................... 100Утро ............................................................................................ 100Розовые уста (Копия с картины Серова «Незнакомка») .................... 100Шелест знамени ............................................................................ 101Имя ............................................................................................. 102Иная свобода ................................................................................ 103«Видишь, взошла луна» ................................................................. 103«В этих залах нет потолка» ............................................................ 104I. Не хочу! ................................................................................... 104II. Только ты ................................................................................ 105Дно мучительного ......................................................................... 107Ночь на берегу ............................................................................. 108Прага, 35Oй год ............................................................................. 109

МОЛИТВА О ПРОЩЕНИИ

Хороводы мира1. Предчувствие песен ................................................................... 1112. Первая песенка.......................................................................... 1113. Вторая песенка.......................................................................... 1124. Третья песенка (вне круга людей) ................................................ 1155. Словеса в лихорадке .................................................................. 1176. Рвались связи ясного дня ........................................................... 119Проклятье .................................................................................... 120Не говори! .................................................................................... 121«По законам сокрытых сил»........................................................... 122«Те, одни, совместить смогли» ........................................................ 122Прощанье ..................................................................................... 122Конец пути ................................................................................... 124Мир и мы ..................................................................................... 134Перед престолом богов .................................................................. 135

— 371 —

Молитва с оранжевым цветом в синей ночи (Навсегда)...................... 136«А богов, живущих в тени» ............................................................ 137Тот красный цвет .......................................................................... 138Молитва о прощении ..................................................................... 139Сны ............................................................................................. 139«Это утро – на снегу, в темноте» .................................................... 139«Ночных небес насильственные звенья» .......................................... 140«Дома опустели» ........................................................................... 141«Я у ада и рая спросила» ............................................................... 141«Было ли это? Было» .................................................................... 143«Призрачные звуки и неяркий свет» ............................................... 143«Листья клёна слабо трепетали» ..................................................... 143Сонет ........................................................................................... 144«Юноша милой признался» ............................................................ 144«Прошептала речная гладь» ........................................................... 145«Господи, я знаю, что мы сможем» ................................................. 145Седьмое марта .............................................................................. 147Принеси мне весточку оттуда ......................................................... 14729 февраля ................................................................................... 148«Не опускается мгла» .................................................................... 148«Кровь пульсирует в тёмных жилах» .............................................. 149«Кто рождён быть счастливым на этой земле» ................................. 150«Привет, сегодня первый день весны» ............................................. 151«А просто было очень хорошо» ...................................................... 151«И ты отдашь за этот сон» ............................................................. 152Танец господа Шивы вокруг новообращенного христианина .............. 153Осенняя оратория ......................................................................... 154«Если бы мозг был цепким» ........................................................... 155«А я помню: мы упали из космоса» ................................................. 156«То зима такие жизни в лапы загребла»........................................... 156«Я выключаю телевизор» ............................................................... 157«Это настоящая большая война» .................................................... 157«Этот поцелуй для города и для улиц»............................................ 159Апрель ......................................................................................... 160«Прежняя близость была как игра» ................................................ 161

ИЗ ДНЕВНИКОВ... ..................................................................... 163

ПИСЬМА..................................................................................... 299

СТАТЬИ ...................................................................................... 345

«Роза мира» Д. Андреева в контексте современноготеоретического дискурса ................................................................ 345Прасимвол в морфологии культур О.Шпенглера .............................. 359

НАТАШИНЫ ГОВОРИЛКИ ........................................................ 367

— 372 —

Наталья Шешукова

Я СНОВА ВЕРНУЛАСЬ...

Редактор – Н.А. ИвановТех. редактор – М.Н. Рябова

Корректор – Л.В. ИвановаДизайн и верстка – А.В. Сахаров

Подписано в печать 19.10.2007.Формат 60×84/16. Усл. печ. л. 21,62. Печать оперативная.

Бумага офсетная. Гарнитура NewtonC.Заказ № 2807. Тираж 100 экз.

Издательский центр ОГАУ460795, г. Оренбург, ул. Челюскинцев, 18.

Тел.: (3532)77�61�43

Отпечатано в Издательском центре ОГАУ

На первой странице обложки:К. Моне, «Впечатление. Восход солнца»

На последней странице обложки фрагментэскиза Наташи. «Север», масло. 2002 г.