Джон АпдайкИствикские ведьмыСерия «Азбука Premium»Серия «Иствик», книга 1

Текст предоставлен издательствомhttp://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=118451

Иствикские ведьмы: «Вагриус»; Санкт-Петербург; 2016ISBN 978-5-389-11431-9

АннотацияВ небольшом американском городке Иствик в конце

шестидесятых годов проживают три ведьмы. Они умеютколдовать и посещают шабаши, а их личная жизньскладывается из рук вон плохо: неприятности наработе, разлад с детьми, разочарования в любви. Новсе меняется с появлением неотразимого загадочногомужчины, который устраивает невероятный переполохв городе. Он богат, прекрасно разбирается в искусствеи, главное, знает, что нужно женщине. Обыкновеннопроницательные ведьмы позволяют заморочить себеголову, даже не подозревая об истинной природемноголикого Даррила ван Хорна…

«Иствикские ведьмы», возможно, самыйувлекательный роман американского писателя Джона

Апдайка, завоевавший мировую известность благодаряфильму Джорджа Миллера, главную роль в которомисполнил неподражаемый Джек Николсон, а трех ведьмсыграли Шер, Сьюзен Сарандон и Мишель Пфайффер.

СодержаниеI. Ведьмовской союз 6Конец ознакомительного фрагмента. 147

Джон АпдайкИствикские ведьмы

John UpdikeTHE WITCHES OF EASTWICK

© И. Доронина, перевод, 1998© Издание на русском языке, оформление. ООО

«Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2016Издательство АЗБУКА®

I. Ведьмовской союз

И подобен был муж тот черной скале,

хладной зело.Изобел Гоуди, 1662 г.

И, изреча наставления свои, сошелДиавол с возвышения, и принудил человецевлобызать уши его, бывшие, по словам их,хладными, как льдины, а тело было твердым,как железо, когда припадали к нему.Агнес Сэмпсон, 1590 г.

– Ах да, – сказала Джейн Смарт в своей торопли-вой, однако решительной манере: каждое ее «с-с»производило эффект обугленного кончика только чтопогасшей спички, прижатого к коже. Так дети, шаля,прижигают друг друга. – С-сьюки сказала, что какой-томужчина купил имение Ленокс-сов.

– Мужчина? – переспросила Александра Споф-форд, испытав странное ощущение неустойчивости, –недвусмысленно произнесенное слово поколебалоее мирную в то утро ауру.

– Из Нью-Йорка, – поспешила добавить Джейн, по-чти пролаяв последний слог и по-массачусетски про-глотив «р». – Судя по всему, у него – ни жены, ни род-ственников.

– Ах, один из этих.Северный акцент Джейн напомнил Александре о

ходивших слухах, будто с Манхэттена к ним нагря-нул какой-то гомосексуалист, и она замерла на месте,словно рассеченная надвое, там, где стояла, – посре-ди таинственного, непостижимого штата Род-Айленд.Она родилась на западе, где белые и лиловые горывздымаются в небо в вечной погоне за нежными вы-сокими облаками, а шары перекати-поля несутся поравнине в вечной погоне за горизонтом.

– Сьюки в этом вовсе не уверена, – небрежно воз-разила Джейн, несколько приглушив свои «с». – Навид он весьма мужествен. Ее поразило, какие воло-сатые у него руки. В агентстве недвижимости Перлион заявил, что будет использовать всю площадь, по-скольку является изобретателем и нуждается в лабо-ратории. И у него несколько роялей.

Александра хмыкнула; ее голос, несколько изме-нившийся со времен колорадского детства, казалось,исходил из горла птички, привычно примостившейсяу нее на плече. Телефонная трубка до боли натерлаей ухо, а рука затекла и, казалось, вот-вот онемеет.

– Сколько же роялей может быть нужно мужчине?Вопрос, похоже, обидел Джейн. Ее голос вздыбил-

ся, как шерсть на спине у разъяренного черного кота,и стал переливчатым.

– Ну, Сьюки передает лишь то, что рассказала ейМардж Перли вчера вечером на заседании комитеталошадиной поилки, – ершисто пояснила она.

Этот комитет отвечал за сооружение и – после ак-тов вандализма – восстановление огромной лошади-ной поилки из голубого мрамора, которая историческинаходилась в центре Иствика, где перекрещивалисьдве главные улицы; план города напоминал букву «L»,прилегающую коротким концом к заливу Наррагансет.На Док-стрит сосредоточивался городской бизнес, пе-ресекающая ее под прямым углом Оук-стрит приюти-ла очаровательные старинные жилые дома. МарджПерли, чьи отвратительные канареечно-желтые таб-лички «Продается» скакали вверх-вниз по деревьями заборам, словно по приливным волнам экономики имоды, в соответствии с наплывом и откатом жителей(уже несколько десятилетий Иствик слыл отчасти упа-дочным – отчасти модным городом), – была грузнойпредприимчивой женщиной и если являлась ведьмой,то работала совсем на иной частоте – не на той, накоторую были настроены Джейн, Александра и Сью-ки. У нее был муж, крохотный суетливый Хоумер Пер-ли, вечно подстригавший их живую олеандровую из-городь чуть ли не до состояния стерни, а это уже со-всем другое дело.

– Документы посланы в Провиденс, – объяснила

Джейн, вонзив свое «нс» прямо в ухо Александре.– Волосатые руки, – задумчиво повторила Алек-

сандра. Перед глазами у нее маячила немного поца-рапанная, испещренная пятнышками и неоднократ-но крашенная чернота деревянной дверцы кухонно-го шкафа. Александра знала, какое буйство атомов,скользящих и завихряющихся, напоминающих круже-ние бликов перед усталым взором, царит под такойповерхностью. Словно в хрустальном шаре, она про-зрела будущее: ей предстоит познакомиться с этиммужчиной и влюбиться в него, но ничего хорошего изэтого не выйдет. – А имя у него есть? – спросила Алек-сандра.

– Да в том-то и глупость, – ответила Джейн Смарт, –Мардж назвала его Сьюки, а та – мне, но что-то спуг-нуло его и стерло из моей памяти. У него одна из техфамилий, которые имеют приставку то ли «ван», толи «фон», то ли «де».

– Как шикарно, – заметила Александра, уже начи-ная расти и распространяться в ожидании предстоя-щего вторжения. Высокий смуглый европеец, лишен-ный своего древнего геральдического наследия, об-реченный проклятием на скитания. – Когда он пред-полагает въехать?

– Она сказала, что скоро. Возможно, уже въехал! –В голосе Джейн послышалась тревога.

Александра представила, как слишком, пожалуй,густые для такого худого лица брови подруги выгиба-ются дугами над темными, обиженно глядящими гла-зами, коричневый цвет которых всегда оказывался наделе чуть светлее, чем помнилось. Если Александраявляла собой тип крупной меланхоличной ведьмы,всегда растягивающейся в тонкую плоскость, чтобысоздать нужное настроение и слиться с ландшаф-том, в душе довольно ленивой и по сути холодной,то Джейн была горячей, быстрой, целенаправленной,как остро заточенный карандаш; сущность же Сью-ки Ружмонт, вечно занятой, неустанно собирающейгородские новости, направо и налево расточающейулыбки и приветствия, казалась неопределенной, пе-ременчивой, непостоянной. Об этом думала Алек-сандра, кладя трубку на рычаг. Все распадается натриады. И чудеса случаются вокруг нас по мере то-го, как природа ищет и обретает неотвратимые фор-мы; кристаллические и органические объекты совме-щаются под углом в шестьдесят градусов, посколькуравнобедренный треугольник – отец любой структу-ры.

Она снова принялась расставлять банки мейсонов-ского соуса для спагетти – для такого количества со-уса спагетти понадобилось бы больше, чем она и еедети могли бы съесть, даже окажись они заколдо-

ваны на сто лет пребывания в итальянской волшеб-ной сказке: ряды дымящихся банок громоздились надрожащей и поющей проволочной решетке над голу-бым в белую крапинку паровым котлом. Это было,как Александра смутно сознавала, своего рода забав-ной данью ее нынешнему любовнику – сантехникуитальянского происхождения. Рецепт исключал лук.Два зубочка измельченного чеснока следовало под-жарить в течение трех минут (не более и не менее,в этом состояло таинство) в разогретом масле, до-бавить побольше сахара, чтобы нейтрализовать кис-лоту, одну натертую морковь, много перца, потом –соль; но что придавало соусу возбуждающую силу, такэто чайная ложка истолченного базилика и щепоткабелладонны, способствующей высвобождению энер-гии, без чего результатом концентрации мужской си-лы был бы просто убийственный прилив крови. Всеэто следовало добавить к ее собственноручно выра-щенным томатам, которые заполонили все подокон-ники в доме, несмотря на то что за минувшие несколь-ко недель Александра постоянно резала их и тушиладля соуса. С тех пор как два года назад Джо Мари-но стал навещать ее ложе, какое-то абсурдное пло-дородие обуяло привязанные к колышкам растения,высаженные на прилегающем к дому сбоку огоро-де. В течение всего долгого дня огород освещало с

юго-запада солнце, косые лучи которого проникалисквозь ровный ряд ив. Скрюченные маленькие поми-дорные веточки, мясистые и бледные, словно сделан-ные из дешевой зеленой бумаги, обламывались подтяжестью немыслимого количества плодов; в такомизобилии было некое безумие, истерика, подобнаятем, что устраивают порой дети, капризно требующиелакомства. Сорванные плоды казались живыми су-ществами: страстными, хрупкими и предрасположен-ными к гниению. Когда Александра брала в руки во-дянистые оранжево-красные шары, она представля-ла, что сжимает гигантскую мошонку своего любовни-ка. Во всем этом, пока Александра трудилась на кух-не, ей чудилось нечто печально-менструальное: кро-ваво-красный соус, предназначенный для белых спа-гетти. Толстые белые трубочки превращались в еевоображении в полоски собственного бледного жи-ра. Ах, эта извечная женская борьба с весом: в сво-ем тридцативосьмилетнем возрасте Александра на-ходила ее все более неестественной. Неужели, что-бы приманить любовь, нужно умерщвлять собствен-ную плоть, подобно древнему святому-неврастенику?Естественность есть показатель и контекст всего здо-рового, так что, если разыгрывается аппетит, его нуж-но удовлетворять, следуя законам космического по-рядка. Тем не менее иногда Александра презирала

себя за леность, выразившуюся в том, что она завелалюбовника, принадлежащего к нации, известной сво-ей терпимостью к полноте.

Любовниками Александры в последние годы, послеразвода, чаще всего были бездомные мужья, отбив-шиеся от жен, которым до того принадлежали. Ее соб-ственный бывший муж, Освальд Споффорд, покоил-ся высоко на кухонной полке, в банке с плотно завин-ченной крышкой, в виде многоцветного праха. В прахпревратила его Александра, когда ее могущество раз-вернулось в полную мощь после их переезда в Ист-вик из Нориджа, штат Коннектикут. Оззи знал все охроме и перешел с завода сантехники, находившего-ся в этом холмистом городе с избытком островерхихбелых церквей, к конкуренту своего хозяина, на за-вод шлакобетонных блоков, растянувшийся на пол-мили к югу от Провиденса посреди причудливых про-мышленных пустырей этого небольшого штата. Пере-ехали они семь лет назад. Здесь, в Род-Айленде, си-ла стала расти и заполнять Александру, словно газ –безвоздушное пространство, и, пока ее дорогой Оззиежедневно мотался своим обычным маршрутом наработу и обратно по шоссе № 4, она сократила егосначала до размеров обычного мужчины, с которо-го тут же спала, растворившись в соленом воздухеиствикской матриархальной красоты, броня патриар-

хального защитника, а потом – до размеров ребенка,чьи всегдашние нужды и такое же всегдашнее сми-рение перед лицом принимаемых Александрой реше-ний сделали его жалким и безоговорочно управляе-мым. Он совершенно утратил контакт с ширящейсявнутри ее вселенной, стал на равных с их сыновьямиучаствовать в деятельности лиги малышей и игратьв кегли за команду сантехнической компании. По ме-ре того как Александра заводила себе сначала одно-го, первого, потом других любовников, ее муж-рогоно-сец все больше скукоживался и ссыхался, превратив-шись наконец в куклу, по ночам лежавшую в ее ши-роченной гостеприимной кровати, как раскрашенноебревно, подобранное в придорожной траве, или на-битый опилками игрушечный крокодил. К моменту ихофициального развода ее бывший господин и повели-тель превратился просто в прах – «материю не на сво-ем месте», как давным-давно назвала это ее мать, –некую полихромную пудру, которую Александра сме-ла в кучку, ссыпала в банку и хранила теперь в каче-стве сувенира.

Другие ведьмы тоже прошли в своих браках черезсходную трансформацию; бывший муженек ДжейнСмарт, Сэм, висел в погребе у нее на ранчо средисушеных трав и прочих колдовских ингредиентов. Отнего иногда отщипывали самую малость – не более

щепотки – и добавляли в приворотное зелье для пи-кантности; а Сьюки Ружмонт упокоила своего в пла-стике и использовала теперь в качестве настольнойсалфетки. Это последнее событие произошло не такдавно; Александра еще живо представляла Монти накаком-нибудь званом коктейле – хлопчатобумажныйпиджак в полоску и петрушечно-зеленые обтягиваю-щие брюки – громко изрекающим глупости по пово-ду подробностей дневных партий в гольф и яростнопоносящим медлительные женские пары, которые за-держивали их весь день и не дали довести игру доконца. Он ненавидел «энергичных» женщин: губерна-торов, истеричных демонстранток против войны, тех,кого он именовал леди-доктор, а также леди БердДжонсон1 и даже Линду Берд и Люси Бейнз2. Всех ихМонти считал мужиками в юбках. Витийствуя, он об-нажал прекрасные зубы – крупные и очень ровные,не искусственные, а когда раздевался, его ноги ока-зывались трогательно тонкими, синеватыми и гораз-до менее мускулистыми, чем его загорелые руки иг-рока в гольф. И сморщенные на границе с ягодица-ми бедра, напоминающие дряхлеющую плоть женщи-ны средних лет. Он был одним из первых любовников

1 Леди Птичка – прозвище жены президента Линдона Джонсона. –Здесь и далее примеч. перев.

2 Имеются в виду дочери президента Линдона Джонсона.

Александры. Теперь, ставя чашку черного как смолькофе Сьюки на блестящую пластиковую салфетку впиджачную полоску и глядя на остающийся на ней от-четливый кружок, она ощущала странное чувство удо-влетворения.

Иствикский воздух наделял женщин особой силой.Александра нигде еще такого не испытывала, если несчитать уголка штата Вайоминг, через который проез-жала с родителями, когда ей было лет одиннадцать.Ее выпустили из машины попи́сать возле придорож-ных зарослей полыни, и, глядя, как на торжествен-но-сухой земле вмиг образовалось неровное пятнотемной влаги, она подумала: это ничего. Оно испа-рится. Природа поглотит его. То детское ощущениеосталось с ней навсегда вместе со сладким привку-сом тамошней придорожной полыни. Иствик, в своюочередь, беспрерывно осыпало поцелуями море. Док-стрит с ультрамодными магазинами, в которых ку-рились ароматические свечи, с нацеленными в лет-них туристов козырьками из тонированного стекла, состаромодным алюминиевым вагончиком-закусочной,примыкающим к булочной, с цирюльней, расположен-ной рядом с мастерской по изготовлению рамок, с ляз-гающей печатным станком редакцией газеты, с длин-нющим темным магазином скобяных товаров, принад-лежащим армянам, была причудливо пронизана со-

леной водой, которая скользила, шлепалась и хлю-пала в дренажных канавах и билась о сваи. На нихчастично опирались некоторые дома, а переменчи-вые, с прожилками водяные блики мерцали и подра-гивали на лицах местных матрон, выносящих из ма-газина «Бей-Сьюперетт» сумки с апельсиновым со-ком, обезжиренным молоком, закусочным мясом, сто-процентно пшеничным хлебом и сигаретами с филь-тром. Главный супермаркет, где закупали продуктына неделю, располагался в глубине, в той части го-рода, которую населяли фермеры. Здесь в XVIII ве-ке плантаторы-аристократы, богатые рабами и стада-ми, наносили друг другу визиты верхом, а впереди га-лопом мчался раб, который последовательно откры-вал перед хозяином ворота изгородей. Теперь витаю-щие над заасфальтированными акрами автомобиль-ной стоянки супермаркета выхлопные газы, окрашен-ные свинцовыми парами, вытеснили из памяти све-жий воздух, озонированный капустными и картофель-ными полями. Там, где на протяжении жизни многихпоколений пышно произрастал маис – выдающеесясельскохозяйственное изобретение индейцев, – ма-ленькие фабрики с глухими стенами, называвшиесякак-нибудь вроде «Дейтапроб» или «Компьютек», вы-пускали теперь свою продукцию, производившуюся изтаких микроскопических составляющих, что рабочим

приходилось носить шапочки, чтобы упавшая с голо-вы перхоть не нарушила тончайших электромехани-ческих процессов.

В Род-Айленде, известном как самый маленький изпятидесяти штатов, на удивление сохранились без-брежные американские просторы, почти неезженыедороги посреди протяженных индустриальных пейза-жей, заброшенные усадьбы и покинутые дома, пу-стынные земли, поспешно пересекаемые ровнымичерными лентами шоссе, поросшие вереском боло-та и безлюдные пляжи по обе стороны залива, кото-рый ровным клином врезался в самое сердце шта-та, вершиной указывая на столицу, столь многозначи-тельно нареченную3. «Окурок творения» и «сточнаятруба Новой Англии» – так называл эти края КоттонМэзер. Никогда не претендовавшая на суверенитет,основанная изгоями вроде недолго прожившей колду-ньи Анны Хатчинсон, эта земля испещрена морщина-ми и окутана покровом множества тайн. Самый рас-пространенный здесь дорожный знак – две стрелы,направленные в противоположные стороны. Заболо-ченные и бедные районы чередуются с курортами длясверхбогатых. Являясь убежищем квакеров и состав-ляющих сухой остаток пуританизма людей, не призна-ющих социально обусловленной морали, этот штат

3 Провиденс по-английски означает «провидение, Промысел Божий».

управляется католиками, чьи краснокирпичные викто-рианские церкви, словно грузовые суда на рейде, вы-рисовываются на фоне местной ублюдочной архитек-туры. Здесь сохранился тот глубоко въевшийся в при-брежную гальку еще со времен Великой депрессиизеленовато-металлический флер, какого нет большенигде. Стоит вам пересечь границу штата, не важ-но где – в Потакете или Уэстерли, – и вы мгновенноощущаете едва заметную перемену: какую-то бесша-башную расхристанность, презрение к внешнему ви-ду, фантастическую беззаботность. За деревяннымитрущобами нередко зияют лунные пейзажи, где развечто одинокий рекламный щит зеленщика, маячащий удороги призраком минувшего лета, выдает тоскливоеи разрушительное присутствие человека.

По одному из таких мест, прихватив своего чер-ного лабрадора Коула4, и ехала сейчас Александрав тыквенного цвета фургоне «субару», чтобы тайкомвзглянуть на старинный дом Леноксов. Оставив по-следнюю порцию простерилизованных банок с со-усом остывать на кухонной стойке, она прикрепила кхолодильнику магнитом в форме фигурки Снупи за-писку для своих четверых детей: «Молоко в хол-ке,ореос5 – в хлебнице, буду через час. Люблю».

4 Coal – уголь, уголек (англ.).5 Ореос – разновидность детского лакомства: два шоколадных пече-

Семейство Леноксов во времена, когда был ещежив Роджер Уильямс, обманув вождей наррагансет-ских племен, согнало их с участка земли, достаточнообширного, чтобы разместить на нем владения евро-пейского барона, но, хотя некий майор Ленокс геро-ически сражался в битве при Великой Топи в войнекороля Филиппа, а его прапрапраправнук Эмори сво-им красноречием во время Хартфордской ассамблеи1815 года убедил фракцию Новой Англии не вступатьв Союз, семейство постепенно склонялось к упадку.Ко времени приезда в Иствик Александры в Южномокруге не осталось ни одного Ленокса, кроме вдовойстарухи Абигайль, проживавшей в умирающей стран-ной деревушке Оулд-Вик. Она бродила по дорожкам,бормоча что-то себе под нос и ежась под градом го-лышей, которыми ее обстреливали дети. Когда мест-ный констебль пытался призвать их к порядку, шалу-ны утверждали, что таким образом защищаются отее дурного глаза. Обширные земельные владения Ле-ноксов были давно заброшены. Последний из дееспо-собных мужчин в роду построил на все еще принад-лежавшем семье участке земли, напоминавшем ост-ров в окружении заболоченных солончаковых земельв глубине от восточного побережья, кирпичный дом,представлявший уменьшенную, но по местным мас-

нья, проложенные кремом.

штабам впечатляющую имитацию великолепных «за-городных особняков», какие возводили в Ньюпортев «золотом веке». Хотя здесь была сооружена дам-ба, которую постоянно наращивали, добавляя гравия,дом страдал оттого, что во время высоких приливовоказывался отрезанным от мира. Начиная с 1920 годадом последовательно населяла череда разных вла-дельцев, никогда его не ремонтировавших, так что те-перь он пришел почти в полный упадок. Огромныепластины шифера, некоторые красноватого, другие –синевато-серого цвета, срывались с крыши во вре-мя зимних ураганов и лежали летом посреди высокихзарослей некошеной травы безымянными надгроби-ями; замысловатой формы медные водостоки и фо-нарные столбы позеленели и заржавели; декоратив-ный восьмиугольный купол с видом на все сторонысвета накренился к западу; массивные верхушки ды-моходов, напоминавшие пучки то ли органных труб,то ли напряженных глоток, нуждались в укреплении:из них вываливались кирпичи. Тем не менее издалисилуэт здания остается безупречно величественным,подумала Александра. Она припарковала машину наобочине дороги, ведущей к пляжу, чтобы посмотретьна дом издали, с расстояния около четверти мили.

Стоял сентябрь, пора высоких приливов; болото,простиравшееся отсюда вплоть до острова, в тот день

представляло лазурную гладь воды, усеянную вер-хушками просоленных пучков увядшей травы, казав-шихся золотыми. Оставалось часа два до того вре-мени, когда дамба становилась непроходимой в обаконца. Шел пятый час, все вокруг было неподвиж-но, солнце пряталось за парусиновым покровом об-лаков. Раньше дом скрывала аллея вязов, тянувша-яся вдоль дамбы и далее вплоть до главного входа,но они погибли от какой-то древесной болезни, оста-лись лишь высокие стволы, очищенные от некогдараскидистых, смыкавшихся арками ветвей. Эти дре-весные остовы выглядели как завернутые в саваныпокойники, склонившиеся друг к другу, или одинако-вые безрукие роденовские статуи Бальзака. Дом имелнеприветливый симметричный фасад со множествомренессансных окон в стиле Палладио6, казавшихсямаловатыми – особенно окна третьего этажа, сплош-ным однообразным рядом протянувшиеся под кры-шей: это был этаж, предназначенный для слуг. Алек-сандра побывала в этом доме несколько лет назад,тогда она пыталась еще быть хорошей женой, доб-росовестно исполняющей свои обязанности, и сопро-вождала Оззи на благотворительный концерт, устро-енный в здешнем бальном зале. В памяти мало чтоосталось: только анфилады комнат, скудно обстав-

6 Андреа Палладио (1508–1580) – итальянский архитектор.

ленных и пахнущих морской солью, плесенью и дав-но забытыми удовольствиями. Потемневший шиферразрушающейся крыши сливался с чернотой, сгущав-шейся на севере, но тревожность атмосфере прида-вали не только тучи. Из левого дымохода поднима-лась тонкая белая струйка дыма – внутри кто-то был.

Тот человек с волосатыми руками.Будущий любовник Александры.А еще более вероятно – рабочий или сторож, кото-

рого он нанял. От долгого и пристального вглядыва-ния в даль у Александры защипало глаза. Все внут-ри ее, так же как небо на севере, заволокло черно-той, и она почувствовала себя жалкой сторонней на-блюдательницей. Острая женская тоска заполониланынче все газеты и журналы; сексуальное равнове-сие было поколеблено, когда девочки из хороших се-мей помешались на чувственных рок-звездах, зеле-ных безусых гитаристах из ливерпульских или мем-фисских трущоб, непостижимым образом обретшихнепристойное могущество. Какие-то темные светилаобратили дочек, взращенных вдали от бед и тревог,в разнузданных молодых девиц с суицидальными на-клонностями. Александра вспомнила свои помидоры:сок насилия под самодовольно гладкой кожицей. Онаподумала о старшей дочери, часами просиживающейв своей комнате наедине со всеми этими «Манкиз»

и «Битлз»… Бродить вот так, будто во сне, напрягаязрение, для Марси – одно, для ее матери – другое.

Александра зажмурилась, чтобы прогнать видение,потом вернулась в машину, где ее ждал Коул, и про-ехала с полмили по ровной черной дороге до берега.

Когда сезон заканчивался, собаку разрешалосьспускать с поводка, если поблизости никого не было.Но тот день выдался теплым, и узкая полоска сто-янки была забита старыми машинами и фургонами«фольксваген» с занавешенными окнами и психоде-лическими наклейками. Перед раздевалками и пляж-ной пиццерией множество молодых людей в купаль-никах лениво валялись на песке, врубив радиоприем-ники, словно лето и юность не собирались кончать-ся никогда. Из уважения к пляжным правилам Алек-сандра на полу под задним сиденьем положила длин-ный веревочный поводок. Коул задрожал от отвра-щения, когда она продела его через кольцо в укра-шенном металлическими заклепками ошейнике. Вмигпревратившись в сгусток мускулов и энергии, пес по-тащил Александру через вязкий песок. Она останови-лась, чтобы скинуть свои бежевые сандалии на ве-ревочной подошве, и собака стала давиться под на-тянутым ошейником; Александра оставила сандалииу кустика в конце пляжного променада. Шестифуто-вые сегменты этого дощатого настила разъехались во

время последнего высокого прилива, который такжеоставил на песке у кромки моря кучу бутылок из-под дезинфицирующего средства «Хлорокс», трубоч-ки из-под тампонов и пивные банки, которые болта-лись в воде так долго, что вода съела их этикетки. Ли-шенные их, банки выглядели устрашающе – слепые,как бомбы, которые террористы изготавливают и под-кладывают в людных местах, чтобы подорвать суще-ствующую систему и якобы остановить войну.

Коул тащил хозяйку вперед, мимо нагроможденияобросших ракушками каменных кубов, из которыхраньше, когда этот берег был игровой площадкойдля богатых, а не загаженным общественным пля-жем, состоял пирс. Кубы были высечены из светлого счерными прожилками гранита, в одном, самом боль-шом, еще сохранилась скрепленная болтами скоба,проржавевшая за минувшие годы до джакометтиев-ской хрупкости. Несущийся из молодежных радио-приемников рок легкомысленнейшего свойства вол-нами омывал ее со всех сторон, заставляя почувство-вать собственную тяжеловесность, не давая забыть оведьминской фигуре, которую приходилось маскиро-вать босыми ногами, мешковатыми мужскими рубаш-ками и поношенными зелеными парчовыми алжир-скими жакетами из тех, что они с Оззи купили в Пари-же семнадцать лет назад во время медового месяца.

Хотя летом ее кожа становилась по-цыгански оливко-вой, по крови Александра оставалась северянкой, де-вичья фамилия была Соренсен. От матери она зна-ла о суеверии, связанном со сменой инициала в заму-жестве, но смеялась над предрассудками и страстножелала поскорее завести детей. Марси была зачата вПариже, на железной кровати.

Александра заплетала волосы в толстую косу, ле-жавшую на спине, а иногда закалывала ее кверху, итогда коса напоминала вышедший наружу на затылкепозвоночник. Александра никогда не была блондин-кой в истинном, викинговском стиле, ее волосы име-ли грязновато-пепельный оттенок, теперь еще боль-ше замусоренный сединой. Особенно интенсивно се-дина пробивалась спереди, надо лбом; на затылке жеволосы все еще оставались густыми и вьющимися,как у тех девушек, что лежали теперь на песке, на-слаждаясь теплом. Гладкие молодые ноги, мимо ко-торых она проходила, карамельно-загорелые, покры-тые легким белым пушком, выстроились в ровную ше-ренгу, словно демонстрируя свою солидарность. Ниж-няя часть бикини на одной девушке блестела в туск-лом свете, туго натянутая и гладкая, как барабан.

Коул зарычал и рванулся вперед, учуяв в океанскомвоздухе, пахнущем водяными, дух какого-то ошметкаразлагающегося животного. Чем дальше, тем меньше

становилось народу на берегу. Слившаяся в объятияхюная пара лежала в выемке, которую вырыла себе впеске; юноша мурлыкал что-то в ямочку на шее подру-ги, как в микрофон. Трое сверхмускулистых молодыхлюдей с длинными развевающимися волосами, кря-кая, прыгали, перебрасываясь тарелочкой фрисби, итолько когда Александра позволила сильному черно-му лабрадору протащить себя прямо через широкийтреугольник, образованный игроками, те прекратилисвое оскорбительное дрыганье и визжание. Ей пока-залось, что она расслышала слово – не то «карга», нето «баба», – брошенное ей в спину, но это мог бытьпросто обман слуха, всплеск волны, ложно принятыйза речь. Александра почти дошла до того места, гдеизъеденная влагой цементная стена, увенчанная спи-ралью из ржавой колючей проволоки, знаменовалаконец общественного пляжа; тем не менее и здесьеще встречались клубки юнцов и охотники за юнца-ми, и Александра не решалась отпустить бедного Ко-ула, хотя он беспрестанно дергался, натягивая пово-док. От его нетерпеливого желания побегать верев-ка горела у нее в руке. Море казалось неестественноспокойным – словно впавшим в транс, лишь вдали,там, где одинокий маленький катерок жужжал, сколь-зя по ровной поверхности неглубоко сидящим бортом,виднелись белые паруса. По другую сторону от Алек-

сандры, совсем рядом, по дюнам ползли вниз пес-чаные бобовые вьюнки и пушистые гудзонии. Здесьпляж сужался и становился укромным, как можно бы-ло понять по кучкам консервных банок, бутылок, об-горевших щепок, прибитых к берегу, разломанной пе-нопластовой упаковке и использованным презервати-вам, похожим на высохшие трупики медуз. Цементнаястена была исписана краской из баллончиков – в ос-новном парами связанных между собой имен. Сквер-на повсюду оставила свой след, но океан смягчил ее.

В одном месте дюны были невысоки, так что по-верх них дом Леноксов оказался виден под другим уг-лом и с более дальнего расстояния; его симметрич-но расположенные по отношению к куполу дымохо-ды торчали, как крылья сарыча-горбуна. Александраощутила раздражение и желание отомстить. Ей ка-залось, что у нее отбиты все внутренности; она чув-ствовала себя оскорбленной услышанным словечком«карга» и вообще поведением этой непочтительноймолодежи, не позволяющей ей спустить с поводка со-баку и дать побегать своему другу – домашнему лю-бимцу. Александра решила очистить пляж для себяи Коула, вызвав грозу. Погода снаружи всегда взаи-мосвязана с погодой внутри; задача состоит лишь втом, чтобы развернуть течение вспять, что сделатьвовсе не трудно, если сила изначально сконцентриро-

вана на нужном полюсе. Сколько замечательных, вы-дающихся возможностей открыла в себе Александраблагодаря лишь тому, что заново обрела свое искон-ное «я», пусть это и случилось только в серединежизни! Да, только к середине жизни она действитель-но поверила в то, что имеет право на существова-ние и природа создала ее не как дополнение и спут-ницу – гнутое ребро, как сказано в скандально из-вестном Malleus Maleficarum7, – но как оплот продол-жающегося Творения, как дщерь дщери и женщину,чьи дочери в свою очередь выносят дочерей. Алек-сандра закрыла глаза, чувствуя, как дрожит и поску-ливает от страха Коул, и обратила силу внушенияна безбрежную вселенную внутри себя – и эта бес-конечность стала прорастать сквозь людские поколе-ния и поколения прародителей-приматов вспять, по-том еще дальше, в глубь веков, сквозь эру земновод-ных и рыб к эре водорослей, из которых состряпа-лась первая на пустынной тогда Земле ДНК, приняв-шая форму микроскопических тепловатых внутренно-стей. Другим концом эта бесконечность, минуя множе-ство стадий, уперлась в исход жизни, пульсирующий,кровоточащий, постепенно приспосабливающийся кхолоду, к ультрафиолетовому излучению, к вспухаю-

7 «Молот ведьм» – трактат по демонологии и о борьбе с ведьмами,созданный в XV веке.

щему и слабеющему солнцу, – Александра повеле-ла своим беременным глубинам потемнеть, сжатьсяи высечь молнию на границе между двумя высоки-ми стенами воздуха. И небо вдали на севере дей-ствительно загромыхало, но так слабо, что только Ко-ул мог услышать. Он навострил уши и стал водитьими из стороны в сторону, в собачьем черепе ожи-ли их корни. Мерталия, Мусалия, Дофалия – гром-ко зазвучали внутри Александры мысленно произно-симые запретные имена. Онемалия, Зитансейя, Гол-дафария, Дедульсейра. Невидимо для постороннихАлександра начала расти и сделалась огромной, каквоплощение вселенского материнского гнева, вобрав-шего в себя весь этот умиротворенный сентябрьскиймир. Ее веки взметнулись как по команде. С севераналетел резкий порыв ветра, возвестивший прибли-жение холодного фронта, и сорвал пестрые флажки сфлагштоков, торчавших перед дальней раздевалкой.На том конце, где толпа полуголых юнцов была осо-бенно густой, раздался всеобщий вздох изумления, итут же послышалось возбужденное хихиканье – ветеркрепчал, а небо над Провиденсом оставалось ясным,словно небесную твердь в этом месте подпирал про-зрачный багровый утес. Гименейя, Гегрофейра, Седа-ни, Гилтар, Годиб. Вокруг этого атмосферного утесавскипали кучевые облака, еще несколько мгновений

назад казавшиеся невинными, как цветы, плавающиена поверхности пруда. На фоне почерневшего неба ихкрая сверкали, словно мрамор на солнце. Изменилсяокружающий пейзаж: прибрежные травы и ползучиесолеросы под толстыми босыми пальцами Алексан-дры, обросшими мозолями и скрюченными от много-летнего ношения обуви, скроенной в угоду мужскимвкусам и жестоким требованиям красоты, стали похо-жи на негатив, впечатанный в песок, чья испещреннаяследами рябая поверхность вдруг окрасилась в ла-вандовый цвет и вспучилась, как пузырь, раздувший-ся под воздействием атмосферных перепадов. Непо-чтительные молодые люди, проводив взглядами своютарелку, которую ветер вырвал у них из рук и нес те-перь по небу, словно воздушного змея, бросились со-бирать радиоприемники, непочатые упаковки пивныхбанок, кроссовки, джинсы и майки-«варёнки». Девуш-ка, нежившаяся со своим парнем в песчаной нише,никак не могла успокоиться и беспрерывно всхлипы-вала, пока ее кавалер неуклюже старался на ощупьзастегнуть крючки на ее бюстгальтере. Коул, обезу-мевший от барометрического давления, терзавшегоему уши, лаял в пространство, кидаясь из стороны всторону.

Теперь и бескрайний непроницаемый океан, толькочто невозмутимо простиравшийся вплоть до Блок-Ай-

ленда, ощутил перемену. Его поверхность там, где еекоснулась тень летящих облаков, покрылась рябью исморщилась – вода в этих местах трепетала и корчи-лась, почти как пожираемая пламенем материя. Мо-тор на катере заработал натужнее. Паруса, маячив-шие в море, исчезли, и воздух завибрировал от сов-местного рева вспомогательных двигателей – лодкиустремились в гавань. Из ветряного горла вырвалсяхриплый кашель, и дождь обрушился на землю огром-ными ледяными каплями, бившими больно, как круп-ные градины. Громко топая, мимо Александры про-мчались к своим припаркованным возле раздевалокмашинам медовокожие любовники. Загремел гром навершине темного воздушного утеса, по поверхностикоторого быстро скользили чуть более светлые се-рые облака в форме гусей, жестикулирующих орато-ров, разматывающихся мотков пряжи. Крупные, боль-но жалящие капли сменились сплошной стеной до-ждя, состоявшей из пенящихся белых струй, которыеветер перебирал невидимыми пальцами, словно ар-фист – струны своего инструмента. Александра стоя-ла неподвижно, облитая холодной водяной глазурью,и безмолвно кричала в собственные недра: Эзоилл,Мьюзил, Пури, Тамен. Коул скулил, съежившись у ееног и обмотав ее щиколотки своим поводком. Его телос зализанной, облегавшей мускулатуру шерстью дро-

жало. Александра отвязала веревку и отпустила со-баку на волю.

Но Коул продолжал бесформенной грудой лежать уее ног; когда сверкнула молния – одна, потом еще од-на, сдвоенная, – он тревожно вскинулся. Александрасчитала секунды – гром раздался через пять. Еслигромовые удары исходили из сердцевины, то по гру-бым прикидкам это означало, что вызванный ею ура-ган имеет десять миль в диаметре. Рваные раскатыгрома обрушивались на землю трескучими прокляти-ями. Крохотные крапчатые песчаные крабы дюжина-ми вылезали из своих норок и спешили к пенящей-ся воде. Цвет их панцирей был таким песочно-зыб-ким, что казался прозрачным. В приливе жестокостиАлександра раздавила одного босой ступней. Жерт-ва. Всегда необходима жертва. Таков закон природы.В подобии странной пляски она настигала и топталакрабов одного за другим. Все лицо Александры, отлба до подбородка, покрылось водяной пленкой. Про-низанная флюидами ее возбужденной ауры, эта плен-ка переливалась всеми цветами радуги. Беспрестан-ные вспышки молний кадр за кадром запечатлевалиАлександру на воображаемых фотоснимках. На под-бородке у нее была ямочка; другая, едва заметная, –на кончике носа; привлекательность ее лицу прида-вали чистота широкого лба под посеребренными се-

диной крыльями волос, наискось симметрично заче-санными назад и собранными в косу, и проницатель-ный взгляд глаз чуть-чуть навыкате; рисунок радуж-ных оболочек цвета вороненой стали, казалось, стре-мительно разбегался к ободкам, как будто каждый изее непроглядно-черных зрачков был антимагнитом.Изгиб печально-пухлых губ с глубоко прорезаннымиуголками напоминал подобие улыбки. Своего нынеш-него роста – пять футов восемь дюймов – Александрадостигла к четырнадцати годам, в двадцать лет онавесила сто двадцать фунтов; сейчас ее вес составлялоколо ста шестидесяти. Одним из преимуществ того,что она стала ведьмой, была возможность постоянносдерживать свой вес.

Как крохотные песчаные крабики казались прозрач-ными на фоне крапчатого песка, так Александра,промокшая насквозь, чувствовала себя прозрачной вдождевых струях, слитой с ними воедино, темпера-тура дождя и ее крови сравнялась. Небо над моремпокрылось расплывчатыми горизонтальными полоса-ми, гром, удаляясь, сменился глухим бормотанием,дождь – теплой моросью. Пронесшемуся урагану несуждено было быть отмеченным на погодных картах.Краб, которого Александра раздавила первым, всееще шевелил лапками, напоминая бледное птичьеперышко, потревоженное дуновением ветерка. Коул,

освободившийся наконец от страха, носился кругамивсе более и более широкими, и на песке рядом с тре-угольными следами заячьих лапок, более изящнымицарапинками от лапок куликов и пунктирными линия-ми, прочерченными крабами, оставались квадратныеотпечатки его когтей. А поверх всех этих ключиков киным мирам бытия – миру крабов с глазами на ма-кушке, ползающих боком на цыпочках, миру морскихулиток, стоящих в своих домиках на голове и ножка-ми пропихивающих в рот пищу, – повсюду виднелисьмаленькие кратеры, проделанные в песке дождевы-ми каплями. Песок так пропитался водой, что цветомстал похож на цемент. Одежда, включая белье, на-столько плотно облепила тело Александры, что оначувствовала себя сигаловской гладко-белой скульп-турой – хитросплетение сосудов и костей, окутанноепризрачным молочным туманом. Александра прошлапо опустевшему и омытому дождем общественномупляжу до увенчанной колючей проволокой стены иобратно. Потом – до автомобильной стоянки. По пу-ти остановилась у кустиков, чтобы прихватить своиоставленные там и вымокшие теперь до нитки санда-лии. Длинные стреловидные листья-лезвия растенийблестели, расправившись под дождем.

Александра открыла дверцу своего «субару»и громко позвала Коула, носившегося в дюнах.

– Песик, сюда! – пропела величавая матрона. – Бе-ги сюда, детка! Ко мне, ангелок!

Взору молодых людей, которые, укрывшись мокры-ми, забитыми песком полотенцами и бесстыдно при-жавшись друг к другу своими гусиными гузками, сби-лись в серой дощатой раздевалке и под навесом (втоматно-сырную полоску) пляжной пиццерии, Алек-сандра предстала чудом: совершенно сухая, ни одинволосок не выбился из ее толстой косы, ни пятныш-ка влаги на парчовом зеленом жакете. Поскольку впе-чатление это не поддавалось проверке, оно породилосреди иствикцев слухи о черной магии.

Александра была художницей. Пользуясь почти ис-ключительно зубочистками и ножом из нержавейкидля масла, она вырезала и лепила маленькие лежа-щие или сидящие фигурки, всегда женские, в яркиходеяниях, которыми она разрисовывала их обнажен-ные формы. Фигурки продавались по пятнадцать –двадцать долларов в двух местных бутиках, один изкоторых назывался «Тявкающая лиса», другой – «Го-лодная овца». Александра слабо представляла, ктоих покупает, почему и зачем вообще она их лепит, ктоводит ее рукой. Дар ваяния снизошел на нее вместес другими способностями как раз в тот период, когдаОззи предстояло обернуться многоцветной пылью.

Александра почувствовала позыв однажды утром, си-дя за кухонным столом, когда дети находились в шко-ле, а посуда была уже вымыта. В то первое утроона воспользовалась пластилином одного из детей,но впоследствии работала только с чистейшей гли-ной, которую сама выкапывала из неглубокой ямынеподалеку от Ковентри, на осклизлом открытом усту-пе жирной белой земли на заднем дворе некоей ста-рой вдовы, за поросшими мхом развалинами какой-тонадворной постройки и ржавым остовом довоенного«бьюика», по странной случайности точно такого же,на каком ее отец ездил в Солт-Лейк-Сити, Денвер,Альбукерк и маленькие городки, затерявшиеся междуними. Он торговал рабочей одеждой – комбинезонамии синими джинсами – еще до того, как те вошли в модуи стали популярной во всем мире одеждой, вызыва-ющей воспоминания. Просто берешь холщовые сум-ки, отправляешься в Ковентри и платишь вдове две-надцать долларов за сумку. Если сумки оказывалисьслишком тяжелыми, вдова помогала ей дотащить ихдо машины; как и Александра, вдова была сильной.Ей было не меньше шестидесяти пяти, но она краси-ла волосы в медный цвет и носила брючные костю-мы бирюзового или пурпурного цвета, такие тесные,что плоть ниже пояса собиралась валиками наподо-бие колбасок. Это выглядело мило. Александра уга-

дывала в этом послание себе: старость может бытьсимпатичной, если оставаться сильной. Вдова ржала,как лошадь, и носила огромные золотые серьги-об-ручи, зачесывая назад медные волосы, чтобы серь-ги были видны. Пара петухов-забияк гордо и нетороп-ливо вышагивала в высокой траве запущенного дво-ра; задняя стена покосившегося дощатого дома вдо-вы облупилась, обнажив серую древесину, однако фа-сад был аккуратно выкрашен белой краской. В своем«субару», проседающем под тяжестью вдовьей гли-ны, Александра всегда возвращалась из этих поез-док в приподнятом настроении, оживленной и укре-пившейся в уверенности, что мир держится на тайнойженской солидарности.

В каком-то смысле ее скульптуры были примитив-ны. Сьюки – или то была Джейн? – окрестила ихее «малышками»: лежащие коренастые женские те-ла дюймов четырех-пяти в длину, зачастую без лици ног, скрюченные в причудливых позах и гораздо бо-лее тяжелые, чем можно предположить. Люди счита-ли, что они действуют успокаивающе, и не слишкомбурный, но ровный поток покупателей, уносивших ихс собой, хоть и был более интенсивным летом, неиссякал даже и в январе. Александра ваяла обна-женные формы, зубочисткой проделывала пупки и ни-когда не забывала легким намеком обозначить ваги-

нальную щелочку в знак протеста против ханжескойгладкости, которую имели в этом месте те куклы, ко-торыми она играла в детстве. Потом она пририсовы-вала им одежду – купальные костюмы пастельных то-нов, иногда невозможно облегающие платья в горо-шек, в звездочку или в полоску, напоминавшую мор-ские волны, как их изображают в мультфильмах. Ниодна фигурка не казалась точной копией другой, хотявсе они были сестрами. Такой метод диктовало Алек-сандре ощущение, что так же как мы каждый деньнадеваем одежду поверх своей наготы, так и одеждудля этих фигурок следует скорее накладывать свер-ху красками, чем вырезать в этих примитивных скруг-ленных тельцах из мягкой глины. Потом она обжигалаих по дюжине зараз в маленькой электрической швед-ской печке, которая стояла у нее в мастерской, при-мыкавшей к кухне. Мастерская была не закончена, нов ней имелся деревянный настил в отличие от смеж-ного помещения – кладовки с земляным полом, гдехранились старые глиняные горшки, грабли, мотыги,резиновые сапоги и садовые ножницы. Будучи само-учкой, Александра занималась ваянием уже пять лет– со времени, непосредственно предшествовавшегоразводу, который способствовал расцвету ее лично-сти, проявившемуся и во многом другом. Ее дети, осо-бенно Марси, но Бен и маленький Эрик тоже, терпеть

не могли ее «малышек», считая их непристойными,и однажды в порыве ненависти расколотили целыйпротивень охлаждавшихся после обжига фигурок; новпоследствии смирились с ними, как с дефективнымиродственниками. Дети – это глина, которая до опре-деленного предела остается податливой; хотя неис-требимая гримаса отвращения по-прежнему искажа-ла лица ее отпрысков и они старались избегать взгля-дом ненавистных фигурок.

У Джейн Смарт тоже имелись артистические на-клонности – музыкальные. Чтобы сводить концы сконцами, она давала уроки музыки и время от вре-мени замещала капельмейстеров в местных церквах,но ее истинной любовью была виолончель. Вибриру-ющие меланхолические звуки, беременные печальюдревесных волокон и тенистым величием крон, в при-чудливые теплые лунные ночи вольно лились из за-бранных ставнями окон ее маленького приземистогодеревенского дома, затерявшегося между такими жедомишками на кривых улочках в районе Пятидесятых,известных под названием Пещерные дома. СоседиДжейн – муж, жена, ребенок и собака, разбуженные,бродили, бывало, по своему участку в четверть акра,обсуждая вопрос: не вызвать ли полицию? Вызывалиони ее редко, приведенные в замешательство и, ве-роятно, напуганные откровенностью и тоской, прони-

зывавшими блестящую игру Джейн. Проще, казалось,вернуться в постель и постараться снова уснуть поддвойные ноты гамм, сначала в терцию, потом в сек-сту, под этюды Поппера или повторяющиеся четыретакта слигованных шестнадцатых (когда виолончельзвучит почти соло) во втором анданте бетховенскоголя-минорного квартета № 15.

Садовником Джейн была никудышным, и запущен-ные заросли рододендронов, гортензий, туй, барбари-сов и самшита вокруг дома скрадывали поток звуков,низвергавшийся из окон. То была эпоха утвержденияво всевозможных правах и шумной музыки в обще-ственных местах, когда в каждом супермаркете гром-ко звучали «мьюзаковские»8 версии «Сатисфэкшн» и«Я поймал тебя, детка», а стоило двум-трем подрост-кам собраться вместе, как в воздухе сублимировалсядух Вудстока. Однако внимание неотвязно привлека-ла не громкость, а тембр страсти Джейн, от которой унее порой путались пальцы, тем не менее, сбившись,она неуклонно повторяла тот же самый пассаж, в тойже заданной тональности. У Александры эти звуки ас-социировались с темными бровями подруги и с горя-чей напористостью ее голоса, безоговорочно требо-

8 «Мьюзак» – американский концерн, поставляющий звукозаписи всупермаркеты, рестораны, гостиницы, залы ожидания и прочие обще-ственные места.

вавшей ответа, изложенного в виде четкой формулы,которая способна ввести жизнь в подобающее руслои ухватить ее тайну, вместо того чтобы, подобно Алек-сандре, плыть по течению в полной уверенности, чтотайна вездесуща, пронизывает жизнь насквозь, вита-ет в воздухе в качестве его составной, не имеющейзапаха, и именно ею питаются птицы и растения.

Сьюки не обладала артистическим талантом, нообожала общественную жизнь и, побуждаемая стес-ненными обстоятельствами, всегда была готова на-писать об очередном разводе в местный еженедель-ник «Иствикское слово». Когда она ходила легкой гра-циозной походкой туда-сюда по Док-стрит, прислу-шиваясь к сплетням, роскошь магазинов, безобраз-ные скульптуры Александры, выставленные в витри-не «Тявкающей лисы», или рекламный плакат в ар-мянском магазине, оповещающий о концерте камер-ной музыки, который состоится в униатской церквис участием Джейн Смарт (виолончель), возбуждалиее, словно внезапно сверкнувший в песке на бере-гу осколок стекла или четвертак, найденный в грязина обочине, – чудом спасшийся обрывок кода, сгорев-шего вместе с мусором повседневного опыта, внезап-но сверкнувшая молния, соединившая внутренний ивнешний миры. Сьюки любила своих подруг, а они ее.Сегодня, отстучав на машинке отчет о вчерашних со-

браниях в ратуше совета экспертов по оценке имуще-ства (тоска: все те же старые малоземельные вдовы,клянчащие скидок) и комиссии по планированию (неоказалось кворума: Херби Принс на Бермудах), Сью-ки стала с нетерпением ждать Александру и Джейн,которые должны были зайти к ней выпить. Обычноони собирались по очереди в одном из трех домов почетвергам.

Сьюки жила в центре города, это было удобно дляработы, хотя ее нынешний дом – миниатюрная по-стройка 1760 года, двухэтажная с фасада, одноэтаж-ная с тыла, расположенная на кривой улочке, носив-шей название Хемлок-лейн, в глубине от Оук-стрит,была шагом назад по сравнению с обширной фермер-ской усадьбой – шесть спален, тридцать акров зем-ли, микроавтобус, спортивный автомобиль, джип, че-тыре собаки, – в которой они с Монти жили раньше. Ноприсутствие подруг преображало домишко, окружаяаурой ожидания волшебства; для своих сборищ по-други обычно приберегали какую-нибудь необычную,яркую деталь костюма.

Александра появилась из боковой кухонной дверив шитой золотыми нитями парсийской9 шали; в руках,словно гимнастические гири или кровавые улики, она

9 Парсы – религиозная община зороастрийцев, потомков выходцев изИрана, в Западной Индии.

держала две банки острого, пахнущего базиликом то-матного соуса.

Ведьмы расцеловались, прижимаясь друг к другущеками.

– Вот, солнышко. Знаю, что ты больше любишь что-нибудь несладкое, пикантное, но… – сказала Алек-сандра тем волнующим гортанным контральто, какимрусская женщина произносит слово «было». Сьюкиприняла дары-близнецы в свои гораздо более тонкиеруки; на бумажных наклейках были заметны выцвет-шие крапинки. – В этом году помидоры почему-то пло-дятся как сумасшедшие, – продолжала Александра. –Я уже приготовила около сотни таких банок. А одна-жды вечером даже вышла в огород и крикнула: «Про-пади вы пропадом, пусть все остальное сгниет на кор-ню к чертовой матери!»

– Помню, был год, когда такое же творилось с цуки-ни, – подхватила Сьюки, уважительно ставя банки наполку буфета, где им предстояло остаться навечно.

Как справедливо заметила Александра, Сьюки лю-била несладкие, пикантные лакомства, сельдерей,кешью, плов, соленые палочки – то, что можно грызтьи клевать постоянно, как делали ее обезьяньи предки,карабкаясь по деревьям. Одна она никогда не сади-лась за стол, а лишь прихлебывала какой-нибудь йо-гурт с пшеничными коржиками, стоя у кухонной мойки,

или забивалась в свою телевизионную «пещеру» с се-мидесятидевятицентовым пакетом волнистых карто-фельно-луковых чипсов и стаканом крепкого бурбона.

– Чего я только из них не делала, – говорила Сьюки,с явным удовольствием преувеличивая, ее подвиж-ные руки мелькали где-то на периферии зрения. –Хлеб из цукини, суп из цукини, салат, оладьи, цукини,запеченные в гамбургерах, жаренные ломтиками, на-резанные палочками, чтобы макать их в соус… Этобыла какая-то дикость. Я даже перемолола огромноеколичество цукини в миксере и сказала детям, чтобыони намазывали эту кашицу на хлеб вместо арахисо-вого масла. Монти был в отчаянии. Он говорил, чтодаже его кал воняет цукини.

Хотя последняя фраза лишь косвенно, но не безприятности относилась к дням ее супружества и ихизобилию, упоминание о бывшем муже было в неко-тором роде нарушением декорума и погасило гото-вую расцвести на лице Александры улыбку. Сьюки,самая молодая из трех, развелась последней. Онабыла стройна и рыжеволоса, прямые, ровно подстри-женные волосы густой копной лежали на спине, адлинные руки были усеяны веснушками, цветом напо-минавшими кедровую древесину, а формой – струж-ку, остающуюся после заточки карандашей. На запя-стьях Сьюки носила медные браслеты, на шее – пен-

таграмму на дешевой тонкой цепочке. Александре сее тяжеловесными эллинистическими, симметричнорасщепленными в двух местах чертами больше все-го нравилась в облике Сьюки жизнерадостная обезья-нья выпуклость черт: нижняя часть лица под корот-ким носом из-за крупных зубов выдавалась вперед,а особенно симпатичной казалась нависающая верх-няя губа, более широкая и сложная по рисунку, чемнижняя, с припухлостями по бокам, которые прида-вали ей шаловливое выражение, даже когда Сьюкине улыбалась, – словно ее обладательницу постоянночто-то забавляло. Глаза Сьюки были зеленовато-оре-хового цвета, круглые и довольно близко посаженные.Она проворно двигалась по своей жалкой крохотнойкухоньке, где все громоздилось друг на друга и из-подминиатюрной заляпанной мойки шел запах бедности,оставшийся от многих поколений иствикцев, живших вэтом доме и привносивших в обиход свои бессистем-ные новации в те времена, когда такие вручную сра-ботанные дома, как этот, никто не находил очарова-тельными.

Одной рукой Сьюки достала банку безбожно пере-соленных орешков с буфетной полки, другой взяла ссушки, сделанной из обтянутой резиной проволоки ивисевшей над мойкой, маленькое блюдо, раскрашен-ное шотландской клеткой и окантованное медью; вы-

сыпала в него орешки. С треском разрывая пакеты,выложила крекеры по краю тарелки, в центре кото-рой красовался солидный кусок сыра гауда в крас-ной оболочке, и поставила на стол плоскую магазин-ную баночку паштета со смеющимся гусем на этикет-ке. Тарелка была сделана из грубой бурой глазуро-ванной керамики, вылепленной в форме краба. Рак.Александра боялась этого знака и повсюду в природенаходила его подобие: в кустиках черники, росшей взаброшенных местах среди скал и болот, в гроздьяхвинограда, зреющего на подгнившей и прогнувшей-ся арке-беседке напротив ее кухонного окна, в кону-сообразных гранулированных домах-холмиках, кото-рые муравьи строили в расщелинах ее асфальтиро-ванной подъездной аллеи, – в любом неосмыслен-ном, но неотразимо влекущем множестве.

– Тебе как обычно? – спросила Сьюки с оттенкомнежного сочувствия, потому что Александра, словнобыла старше, чем на самом деле, со вздохом, не сни-мая шали, тяжело уронила свое тело в единствен-ное на этой кухне гостеприимное углубление – староеудобное голубое кресло, слишком уродливое, чтобыдержать его в каком-нибудь другом месте. Из него по-степенно вылезали внутренности, и на подлокотни-ках образовались сальные серые пятна, оставленныемножеством касавшихся их запястий.

– Да, мне все еще требуется что-нибудь тонизирую-щее, – решила Александра, поскольку холод, вошед-ший в нее несколько дней назад вместе с грозой, таки не выветрился. – Нет ли у тебя водки?

Кто-то когда-то сказал ей, что водка не только ме-нее калорийна, но и меньше раздражает слизистуюжелудка, чем джин. А раздражение, как физическое,так и психологическое, провоцирует рак. Он случает-ся у того, кто не защищен от самой идеи его возник-новения; ведь для этого и нужна-то всего-навсего од-на свихнувшаяся клетка. Природа всегда начеку, на-блюдает за тобой, ждет, когда ты утратишь веру, что-бы вонзить в тебя свое смертоносное жало.

Сьюки улыбнулась шире:– Я ведь знала, что ты придешь. – Она выставила

непочатую бутылку джина «Гордонз» с традиционнойсвирепой головой борова, глядящей круглым оранже-вым глазом и высунувшей красный язык между загну-тыми клыками.

Александра улыбнулась, глядя на этого дружелюб-ного монстра.

– И п-больше тоника, п-жалста. Калории!Бутылка с тоником шипела и пенилась в руке Сью-

ки, словно хотела напугать. «А может, раковые клет-ки больше похожи на пузырьки газировки, разносимыетоком крови?» – подумала Александра. Нужно пере-

стать об этом думать.– Где Джейн? – спросила она.– Предупредила, что немного задержится. Репети-

рует перед концертом у униатов.– С этим ужасным Неффом, – добавила Алек-

сандра.– С этим ужасным Неффом, – эхом отозвалась

Сьюки, слизывая с пальцев тоник и шаря другой рукойв холодильнике в поисках лайма.

Реймонд Нефф, преподававший музыку в старшихклассах, был низеньким толстым изнеженным муж-чиной, который, однако, наградил пятерыми детьмисвою неопрятную жену-немку с землистой кожей, но-сившую очки в стальной оправе. Как и большинствохороших учителей, он был тираном, вкрадчивым и на-зойливым, и желал спать со всеми подряд. В насто-ящее время с ним спала Джейн. Александра в про-шлом несколько раз поддалась ему, но событие этопроизвело на нее столь незначительное впечатление,что Сьюки, вероятно, даже не уловила ни вибрации,ни следа зрительного образа. Сама Сьюки в присут-ствии Неффа вела себя сдержанно, но и она свобод-на стала не так давно. Быть разведенной в малень-ком городе – в некотором роде то же, что играть в«Монополию»: в конце концов последовательно осе-даешь во всех владениях. Подруги не одобряли этой

связи Джейн, которая всегда продавала себя с непри-личной поспешностью. Но больше всего они не люби-ли отвратительную жену Неффа с тусклыми соломен-ными волосами, коротко подстриженными как будтосенокосилкой, с тщательно выговариваемыми и коми-чески неправильно употребляемыми словами, с при-вычкой напряженно вслушиваться в каждое слово со-беседника, глядя на него в упор выпученными гла-зами. Когда спишь с женатым мужчиной, в опреде-ленном смысле спишь и с его женой, поэтому она недолжна быть настолько отталкивающей.

– У Джейн такие восхитительные возможности, –автоматически отозвалась Сьюки, забравшись в хо-лодильник и по-обезьяньи яростно стараясь выскре-сти еще несколько кубиков льда из формочки.

Ведьма может взглядом заморозить воду, но раз-морозка порой превращается в проблему. Из четырехсобак, которых они с Монти держали в лучшую по-ру своего супружества, две были прыгучими серебри-сто-коричневыми веймаранами – веймарскими пойн-терами. Одного, по имени Хэнк, Сьюки оставила у се-бя, и сейчас он жался к ее ноге в надежде, что онасражается с холодильником ради него.

– Но ее жертва напрасна, – завершила фразуза Сьюки Александра. – Это жертва в старомодномсмысле слова, – добавила она, поскольку шла война

во Вьетнаме, открывшая миру иной, опасный смыслэтого слова. – Если Джейн серьезно относится к за-нятиям музыкой, то ей следовало бы переехать в ка-кое-нибудь серьезное место, в большой город. Этоже чудовищное растрачивание себя для выпускницыконсерватории – пиликать на струнах для сборищастарых глухих куриц в полуразвалившейся церкви.

– Ей здесь спокойно, – объяснила Сьюки тоном,предполагавшим, что им-то – отнюдь нет.

– Она даже никогда не моется. Ты обратила вни-мание, какой дух от нее исходит? – спросила Алек-сандра, имея в виду не Джейн, а Грету Нефф, однакоСьюки не составило ни малейшего труда уловить ас-социацию – их сердца бились на одной волне.

– А эти старушечьи очки! Она в них похожа на Джо-на Леннона, – подхватила Сьюки и, поджав губы, изоб-разила печально-торжественную мину, став действи-тельно похожей на Джона Леннона. – «Я тумаю, стотиапер мы можем выаиппить сфои – sprechen Siewass?10 – напиат-тки». – Грета Нефф произносилавместо гласных какие-то немыслимые, совершенноне американские дифтонги, будто катала по нёбу каж-дую гласную.

Продолжая хихикать, подруги понесли свои стака-ны в «пещеру» – маленькую комнатушку со вспучен-

10 Что вы сказали? (нем.)

ными и выцветшими обоями, разрисованными корзи-нами фруктов и винограда, с облупившимся оштука-туренным потолком, имевшим странный угол накло-на, поскольку комната наполовину уходила под лест-ницу, ведущую на второй этаж – в нечто вроде мезони-на. Единственное окно, расположенное слишком вы-соко, чтобы женщина могла выглянуть в него, не вставна табурет, было застеклено ромбовидными панеля-ми толстого, пузырчатого и деформированного стек-ла, какое бывает в донышках бутылок.

– Капустный запах, – продолжала развивать своюмысль Александра, ставя на подлокотник высокий се-ребристый стакан и опускаясь на двухместный ди-ванчик, застеленный шерстяным покрывалом, расши-тым обтрепавшимися вычурными завитками и стили-зованными виноградными лозами, из которых во всестороны торчали нитки. – Он исходит даже от егоодежды, – продолжала Александра, отметив про се-бя, что данное замечание отдаленно перекликается срассказом о Монти и цукини и этой интимной детальюона явно намекает Сьюки на то, что спала с Неффом.

Зачем? Здесь нечем хвастать. Нет, все же есть чем.Как он потел! Кстати, Александра спала и с Монти иникогда не чувствовала запаха цукини. Один из вос-хитительных моментов адюльтера с чужими мужья-ми заключается в том, что позволяет взглянуть на

жен под иным углом зрения: мужья видят их так, какне видит никто другой. Нефф, например, представ-лял несчастную омерзительную Грету как по-своемуизящную, всю в лентах Хайди, прелестный эдельвейс,сорванный им на романтически опасной высоте (онипознакомились во Франкфурте, в пивной, когда он жилв Западной Германии, вместо того чтобы воевать вКорее), а Монти…

Александра покосилась на Сьюки, пытаясь припом-нить, что говорил о ней Монти. Вообще-то, стараясьбыть джентльменом, он говорил о ней мало. Но од-нажды, придя к Александре после какой-то дурац-кой консультации в банке и все еще находясь подее впечатлением, проговорился: «Она милая девоч-ка, но несчастливая. Я имею в виду, что она приноситнесчастье другим. Себе она явно приносит удачу». Иэто было правдой. Будучи женатым на Сьюки, Мон-ти потерял бо́льшую часть своих семейных денег, вчем все винили его собственную глупость и непово-ротливость. Он никогда не потел. Монти страдал гор-мональной недостаточностью родовитого человека инеспособностью полагаться на возможности, предо-ставляемые тяжким трудом. У него было почти безво-лосое тело и мягкие женские ягодицы.

– Грета, должно быть, хороша в койке, – говорила

между тем Сьюки. – Все эти Kinder…11 Fünf12 штук, од-нако.

Нефф поведал Александре, что Грета была горя-ча, но требовала усилий, разогревалась медленно, нонеотвратимо. Она могла бы стать безжалостной ведь-мой: ох уж эти кровожадные немцы!

– Мы должны быть к ней добры, – сказала Алек-сандра, возвращаясь к Джейн. – Вчера, беседуя с нейпо телефону, я была поражена тем, как сердито онаговорила. Эта женщина сжигает себя.

Сьюки взглянула на подругу – последняя репликапоказалась ей немного фальшивой. Для Александрыначиналась новая интрига, замаячил новый мужчи-на. Воспользовавшись тем, что Сьюки на миг отвлек-лась, Хэнк слизал свисающим серым веймаранскимязыком два пшеничных крекера с крабовой тарелки,которую она поставила на видавший виды сосновыйматросский сундучок, заново отполированный некимдревним перекупщиком, чтобы его можно было ис-пользовать в качестве кофейного столика. Сьюки обо-жала свои обшарпанные древности; в них было нечтогеральдическое, как в костюме из лохмотьев, во вто-ром акте оперы принимающем округлые формы со-прано. Хэнк уже протянул язык к сыру, но Сьюки кра-

11 Дети (нем.).12 Пять (нем.).

ем глаза уловила это движение и стукнула собаку поносу, который был резиновый, твердый, как автомо-бильная покрышка, и от удара больно стало, скорее,ее пальцам.

– Ах ты, паршивец, – сказала Сьюки псу, а потом,обращаясь к подруге, спросила: – Более сердито, чемостальные? – имея в виду их двоих, и шумно прихлеб-нула неразбавленного бурбона.

Она пила виски зимой и летом по причине, о кото-рой уже забыла. Но причина состояла в том, что ко-гда-то приятель по Корнеллу сказал ей, будто от вис-ки в ее зеленых глазах начинают плясать золотые ис-корки. По той же тщеславной причине Сьюки любилаодеваться во все оттенки коричневого и носить вещииз замши с ее звериным блеском.

– Ну конечно! Мы-то в превосходной форме, – от-ветила старшая и более крупная из подруг, мысленнодрейфуя от этого иронического замечания к предметуразговора с Джейн – новому мужчине, появившемусяв городе и поселившемуся в доме Леноксов. Но дажев процессе этого дрейфа ее мозг, подобно авиапас-сажиру, который, несмотря на ощущение смертельноопасной высоты, глядит вниз и любуется точностьюэмалевого рисунка и величием Земли (трубы дымохо-дов на крышах домов такие острые, такие изящные,озера – словно настоящие зеркала, какие под Рожде-

ство, пока мы спали, наши родители устанавливалидля нас во дворе; и все это настоящее, ведь даже гео-графические карты – настоящие!), отмечал, как хоро-ша была Сьюки – независимо от того, приносит или неприносит она несчастье, – с этими растрепавшимисяблестящими волосами, даже с веками, чуть припух-шими после тяжелого дня печатания на машинке прирезком электрическом свете и поисков нужного сло-ва, с фигурой, облаченной в бледно-зеленый свитер итемную замшевую юбку, – такой прямой и аккуратной,с плоским животом и дерзкой высокой грудью, с упру-гими ягодицами, – с украшенным крупным широкогу-бым ртом по-обезьяньи милым лицом, лукавым, живореагирующим и смелым.

– О, я столько узнала о нем! – воскликнула Сьюки,прочитав мысли Александры. – У меня тонны инфор-мации, но я хотела дождаться Джейн.

– Я могу и подождать, – неожиданно сказала Алек-сандра, словно ее вдруг обдало холодным сквозня-ком, почувствовав себя оскорбленной и этим мужчи-ной, и тем, какое место он занял в ее мыслях. – Этоновая юбка? – Ей захотелось прикоснуться к юбке, по-гладить ткань, напоминающую нежную шерсть лани,и упругое стройное бедро под ней.

– Реанимированная к приходу осени, – ответилаСьюки. – Вообще-то, она длинновата по нынешней

моде.Колокольчик над кухонной дверью издал рваный,

прыскающий звук.– Когда-нибудь из-за этой проводки дом сгорит, –

предрекла Сьюки, выбегая из «пещеры».Но Джейн уже вошла сама. Она выглядела блед-

ной, обвисший пушистый шотландский берет казалсяслишком большим для ее узкого, с горящими глаза-ми лица; яркая клетка кричаще соответствовала тако-му же клетчатому шарфу. На ногах у нее были голь-фы в рубчик. Физически Джейн не была такой луче-зарно-привлекательной, как Сьюки, ее фигура стра-дала легкой асимметрией, тем не менее от нее, буд-то свет от накаленной спирали, исходило очарование.Волосы у нее были темными, рот – маленьким, под-жатым и решительным. Родом Джейн происходила изБостона, и в ее облике ощущалось нечто, безошибоч-но на это указывавшее.

– Этот Нефф такая сука! – произнесла она, словновыплюнула из горла лягушку. – Он сто раз заставилнас повторить Гайдна. Заявил, что у меня жеманнаяманера исполнения. Жеманная. Я разревелась и ска-зала ему, что он – мерзкий мужской шовинист. – И, неудержавшись от каламбура, добавила: – А следовалобы сказать, что он педераст.

– Они без этого не могут, – небрежно заметила Сью-

ки. – Просто это их способ выклянчить чуточку любви.Лекса пьет свой диетический напиток – водку с тони-ком. Moi13, я все глубже утопаю в бурбоне. Что будешьты?

– Не надо бы этого делать, но я так чертовскиоскорблена, что хочу хоть раз побыть плохой девоч-кой и попросить мартини.

– Ох, детка, боюсь, у меня нет сухого вермута.– А сладкий я не пью, рыбка. Тогда налей мне

неразбавленного джина со льдом в винный бокал. Утебя, случайно, не найдется дольки лимона?

Холодильник Сьюки был набит льдом, йогуртами исельдереем, но больше в нем не было ничего. Обеда-ла она в городе, в закусочной «Немо», в трех шагах отредакции, которую отделяли от закусочной лишь ра-мочная мастерская, парикмахерская и читальный зал«Крисчен сайенс». Вечерами Сьюки питалась там же,потому что в «Немо» можно было узнать все послед-ние сплетни, там иствикская жизнь представала какна ладони. В закусочной собирались старожилы, по-лицейские, дорожные рабочие, рыбаки – безработныевне сезона, и только что обанкротившиеся бизнесме-ны.

– Апельсинов, кажется, тоже нет, – сказала Сьюки,выдвигая два липких зеленых металлических овощ-

13 Что касается меня (фр.).

ных лотка. – Но помнится, я покупала груши в придо-рожной лавке на шоссе номер четыре.

– «Скушаю ли грушу? – процитировала Джейн. – Яв белых брюках выйду к морю, я не трушу»14.

Сьюки поморщилась, глядя, как нервные кисти по-други – одна сухощавая и удлиненная от постоянногоперебирания струн пальцами, другая ленивая и ши-роковатая от постоянного вождения смычком – вдав-ливают в заржавевшую тупую морковную терку розо-вую часть – румяную щечку – желтой сочной груши.Джейн бросила в бокал ароматную стружку; священ-ная тишина – таинство любого рецепта – усилила ти-хий бульк.

– Я еще слишком молода, чтобы начинать пить со-всем неразбавленный джин, – объявила Джейн с пу-ританским притворством, хотя вид у нее был при этомизмученный и нетерпеливый. После этого она напра-вилась в «пещеру» своей знаменитой быстрой реши-тельной походкой.

Александра с виноватым видом протянула руку ивыключила телевизор, где президент, мужчина с се-рой щетиной на подбородке и страдальчески лживы-ми глазами, с похоронным видом произносил свое

14 Т. С. Элиот. Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока. ПереводАндрея Сергеева. В кн.: Элиот Т. С. Стихотворения и поэмы. М., 2000.С. 21.

важное обращение к нации.– Привет, великолепно выглядишь, – сказала Джейн

слишком громко для такого маленького срезанногопространства. – Не вставай, вижу, что ты удобноустроилась. А скажи-ка мне, та гроза несколько днейназад – твоих рук дело?

Шкурка груши в перевернутом конусе ее бокала бы-ла похожа на кусочек болезненно-лихорадочной за-спиртованной плоти.

– После разговора с тобой я поехала на пляж, – при-зналась Александра. – Хотела посмотреть, вселилсяли уже тот человек в дом Леноксов.

– Так и знала, что растревожу тебя, бедный птен-чик, – сказала Джейн. – Ну и что, он был там?

– Из трубы шел дым, но близко я не подъезжала.– Нужно было подъехать и сказать, что ты из комис-

сии по заболоченным землям, – вставила Сьюки. – Вгороде говорят, что он хочет построить док, а даль-нюю часть острова засыпать и устроить там теннис-ный корт.

– Ничего у него не выйдет, – лениво возразилаАлександра. – Это место, где гнездятся снежные цап-ли.

– Не будь так уверена! – воскликнула Сьюки. – Отэтого имения в городскую казну уже десять лет не по-ступали налоги. Для того, кто вернет его в списки на-

логоплательщиков, члены городской управы изведутсколько угодно снежных цапель.

– Ох, как же здесь уютно! – почти в отчаянии вос-кликнула Джейн, чувствуя, что ее игнорируют. По-скольку две пары глаз вмиг уставились на нее, при-шлось импровизировать. – Грета явилась в церковь, –сообщила она, – в тот самый момент, когда он назвалмоего Гайдна жеманным, и начала смеяться.

Сьюки изобразила немецкий смех:– Хё-хё-хё.– Интересно, они все еще совокупляются? – без-

различно спросила Александра. Чувствуя себя средиподруг непринужденно, она отпустила мысли на волюи черпала образы из самой природы. – Как он это вы-носит? Она же похожа на перебродившую квашенуюкапусту.

– Нет! – решительно возразила Джейн. – Она похо-жа на… как там у них называется это месиво? Жаркоеиз свинины.

– Они маринуют свинину, – подхватила Алек-сандра, – в уксусе, с чесноком, луком и лавровым ли-стом. И еще, кажется, с горошками перца.

– Это он тебе рассказал? – лукаво спросила уДжейн Сьюки.

– Мы об этом никогда не говорим, даже в самые ин-тимные моменты, – чопорно ответила Джейн. – Един-

ственное, чем он поделился со мной: ей необходимоесть это блюдо хотя бы раз в неделю, иначе она на-чинает бросаться предметами.

– Полтергейст! – восхищенно воскликнула Сьюки. –Полтерфрау.

– Это точно, – согласилась Джейн, не замечая иро-нии, – ты права. Она невероятно гнусная женщина.Такая педантичная, самодовольная нацистка. Рей –единственный, кто этого не видит, бедняга.

– Интересно, она догадывается? – задумчиво спро-сила Александра.

– Она не хочет догадыватьс-ся, – заявила Джейн стаким нажимом, что последний слог прозвучал с при-свистом. – Если бы она догадалась, нужно было бычто-то предпринимать.

– Например, отлучать его от постели, – предполо-жила Сьюки.

– И тогда нам всем пришлось бы принять удар насебя, – подхватила Александра, представляя этоготолстого мозгляка как торнадо или ненасытный есте-ственный резервуар вожделения. Вожделение изли-валось из него сверх всякой меры, заполняя все ем-кости.

– Ох, держи его покрепче, Грета! – вставила своеслово Джейн, до которой наконец дошел смысл шут-ки.

Все трое захохотали.Боковая дверь торжественно хлопнула, и на лест-

нице раздались медленные шаги. Это был не полтер-гейст, а кто-то из детей Сьюки, вернувшийся из школы,где его или ее задержала внеклассная деятельность.Телевизор на верхнем этаже ожил и громко забормо-тал уютным гуманоидным голосом.

Сьюки жадно закинула в рот полную пригоршню со-леных орешков и прижала ладонь к губам, но, по-скольку она продолжала хохотать, крошки летели вовсе стороны.

– Кто-нибудь хочет послушать про этого новогомужчину?

– Не то чтобы очень, – ответила Александра. – Муж-чины – не решение проблемы, разве мы об этом недоговорились?

Сьюки часто замечала, что в присутствии Джейнподруга становилась немного другой, чуть скованной.Наедине со Сьюки она не пыталась скрывать свой ин-терес к этому мужчине. Общим для обеих женщин бы-ло то, что они умели ощущать радость телами, кото-рые, кстати, многие считали красивыми. Александра,которая была значительно (на шесть лет) старше, ссамого начала взяла манеру разговаривать с ней по-матерински: Сьюки была игривой болтушкой, Лекса –вальяжной сивиллой. Когда они собирались втроем,

Александра обычно доминировала; будучи несколькомрачноватой и медлительной, она заставляла подругподстраиваться под нее.

– Конечно, они – не решение проблемы, – соглаша-лась Джейн Смарт. – Но может, они – проблема?

Ее бокал опустел уже на две трети. Кусочек груше-вой шкурки напоминал зародыш, которому предсто-яло превратиться в ребенка и быть выброшенным всухой внешний мир. За сереющими ромбами стеклачерные дрозды шумно упаковывали катящийся к за-кату день в дорожную сумку сумерек.

Сьюки встала, чтобы сделать сообщение.– Он богат, – сказала она, – и ему сорок два года.

Никогда не был женат, ньюйоркец, происходит из ста-ринного голландского рода. Очевидно, в детстве де-монстрировал большие музыкальные способности, акроме того, был склонен к изобретательству. Огром-ная комната в восточном крыле дома, где все ещестоит бильярдный стол, и прачечная под ней пред-назначены им для лаборатории с какими-то мойкамииз нержавеющей стали, дистиллировочными трубка-ми и всем таким прочим, а в западном крыле, там,где у Леноксов были – как там это называется – оран-жереи-теплицы, он хочет устроить японскую баню согромной утопленной ванной-бочкой, а в стенах сде-лать проводку для стерео. – Ее круглые глаза, в све-

те меркнущего дня казавшиеся совершенно зелены-ми, сверкали сумасшедшими искорками от безумияподобного предприятия. – Джо Марино наняли про-изводить там слесарно-водопроводные работы, и онвсе это рассказывал вчера вечером, когда им не уда-лось собрать кворум, потому что Херби Принс уехална Бермуды, не сказав никому ни слова. Джо был вполной эйфории: никакой предварительной оценки,все – только самое лучшее, цена значения не имеет.Японская бочка из тикового дерева будет восьми фу-тов в диаметре, кроме того, этот человек терпеть неможет кафель под ногами, поэтому весь пол будет вы-мощен какой-то особой мелкозернистой плиткой, ко-торую нужно заказывать в Теннесси.

– Звучит помпезно, – заметила Джейн.– А имя у этого мота есть? – спросила Александра,

думая, как удивительно, что Сьюки одновременно иромантична, и идеально подходит для своей профес-сии – ведущей колонки сплетен, – а также не будетли после второй порции водки с тоником у нее болетьголова потом, когда она останется одна в своем об-ширном фермерском доме, где будет слышно ровноедыхание спящих детей и беспокойный скрежет когтейКоула и лишь холодная луна, злобно пялящаяся в ок-но, составит компанию ее окоченевшему бессонномудуху.

На западе в лиловой дали завывал бы койот, а где-то еще дальше трансконтинентальный поезд, глотаямили, тащил бы змею своих вагонов, и эти звуки вы-вели бы ее дух за окно, где его бессонница раство-рилась бы в нежной, выбеленной звездами ночи. Аздесь, на этом сердитом, раскисшем от воды востоке,все так близко; ночные звуки обступали ее дом, какколючие заросли. Даже здесь, в уютной норке Сью-ки, эти смутно вырисовывающиеся в сумерках жен-ские фигуры подступают так близко, что каждый тем-ный волосок чуть заметных усиков Джейн и каждыйподнявшийся дыбом янтарный, чувствительный к ат-мосферным переменам волосок на длинных предпле-чьях Сьюки вызывает зуд в глазах Александры. Онаревновала к этому мужчине, сама тень которого таквозбуждала ее подруг, ведь прежде по четвергам воз-буждала их она, ее царственно-ленивая властность,заполняющая все вокруг и напоминающая кошку, ко-торая в любой момент может оборвать свое мурлыка-нье и убить.

Раньше подруги вызывали по четвергам фантомыиствикских людишек и заставляли их сновать и кру-житься в смеркающемся воздухе. Находясь в соответ-ствующем после третьего стаканчика настроении, онимогли, словно купол, воздвигнуть над собой конус мо-гущества к самому зениту и основанием живота по-

чувствовать, кто болен, кто погряз в долгах, кто лю-бим, кто на грани безумия, кого сжигают страсти, ктоотходит во сне от нанесенного жизнью удара; но сего-дня ничего такого не будет. Сегодня они неспокойны.

– Какая глупость с этим его именем, – говориламежду тем Сьюки, глядя вверх на слабеющий днев-ной свет, льющийся через окно. Она не могла ничеговидеть сквозь расположенные слишком высоко да ктому же искажающие вид оконные ромбы, но передее мысленным взором стояло единственное на зад-нем дворе дерево, тонкая молоденькая груша, обре-мененная плодами – тяжелыми желтыми подвеска-ми – и напоминающая ребенка, обвешанного маска-радными драгоценностями. Каждый день теперь бла-гоухал сеном и спелостью, поздние бледные мелкиеастры тлели вдоль дорог, как палые листья. – Вчеравсе называли его имя, и еще раньше я слышала егоот Мардж Перли, оно вертится на кончике языка…

– И у меня тоже, – подхватила Джейн. – Проклятие.Там еще есть одна из этих маленьких приставочек.

– Де, да, ду? – попыталась подсказать Александра.И вдруг все три ведьмы разом умолкли, осознав,

что языки им сковало заклятие более могуществен-ной силы, под властью которой они оказались.

В воскресенье вечером Даррил ван Хорн появил-

ся на концерте камерной музыки в униатской церкви– похожий на медведя, темный обликом мужчина ссальными вьющимися волосами, наполовину скрыва-ющими уши и собранными в хвостик на затылке так,что в профиль голова напоминала пивную кружку снепомерно толстой ручкой. На нем были серые фла-нелевые брюки, мешковато вытянувшиеся на коле-нях, пиджак из зелено-черного хэррисовского твида велочку с кожаными заплатками на локтях и розоваяоксфордская рубашка с воротничком на пуговках, ка-кие были модны в пятидесятые годы. Завершали на-ряд несообразно маленькие и остроносые черные мо-касины. Он явно приоделся с целью произвести впе-чатление.

– Значит, вы и есть наша местная скульпторша, –обратился он к Александре во время последовавше-го за концертом приема, который был устроен для ис-полнителей и их друзей в церковном притворе и кон-центрировался вокруг чаши с безалкогольным пун-шем цвета антифриза. Церковь представляла весьмасимпатичное на вид строение в стиле греческого ре-нессанса с крыльцом, козырек которого поддержива-ли дорические колонны, и приземистой восьмиуголь-ной башней. Находилась она на Кокумскассок-уэй,расположенной параллельно Оук-стрит, в глубине отЭлм-стрит. Построили ее конгрегационалисты в 1823

году, но спустя поколение церковь перешла к униа-там в результате событий 1840 года. В наш смутныйвек декадентских доктрин ее интерьер был тем не ме-нее украшен традиционными крестами, но в притво-ре на стене висел картонный плакат, состряпанныйучениками воскресной школы, на котором были изоб-ражены египетский крест в виде греческой буквы тауи иероглиф, означающий «жизнь», в окружении четы-рех треугольных алхимических знаков природных сти-хий.

Категория «исполнителей и их друзей» включалавсех, кроме ван Хорна, однако он сумел проникнутьв притвор. Все знали, кто он, и это придавало ситуа-ции дополнительную интригу. Когда ван Хорн говорил,звук голоса не вполне совпадал с движением губ, иощущение, будто где-то внутри его артикуляционно-го аппарата спрятан искусственный механизм, усили-валось странным, неопределенным, каким-то лоскут-ным впечатлением, которое производили его черты,а также усиленным слюноотделением, сопровождав-шим его речь, так что ему приходилось время от вре-мени делать паузы, чтобы провести рукавом по угол-кам губ. Тем не менее он держался уверенно, как вос-питанный и состоятельный человек, и, разговаривая сАлександрой, близко склонялся к ней, чтобы добить-ся эффекта интимности.

– Ах, это всего лишь безделицы, – ответила Алек-сандра, вдруг почувствовав себя маленькой и сму-щенной перед этой нависающей над ней темной ту-шей.

Шел как раз тот период месяца, когда она была осо-бенно чувствительна к аурам. Аура этого волнующе-го незнакомца представлялась ей сияющей, черно-ко-ричневой, похожей на вылезшего из воды бобра, кото-рый, отряхиваясь, подпрыгнул и застыл у него за спи-ной.

– Подруги называют их моими «малышками», – до-бавила Александра, изо всех сил стараясь не покрас-неть. От этих усилий и тесноты набитого людьми по-мещения она испытала некоторую слабость. Много-людье и новые мужчины – не то, к чему она была при-вычна.

– Безделицы? – повторил ван Хорн. – Но когда бе-решь их в руки, чувствуешь в них столько потенции. –Он вытер губы. – Столько, знаете ли, жизненных со-ков. Они меня ошеломили. Я скупил все, какие былив… как называется этот магазин? «Крикливая овца»?

– «Тявкающая лиса», – подсказала Александра, –или «Голодная овца», они находятся по обе стороныот парикмахерской через две двери от нее – это есливам когда-нибудь понадобится подстричься.

– Если это будет зависеть от меня, то никогда.

Стрижка истощает мою силу. Мама называла меняСамсоном. Да, я купил их в одном из этих магазинов.Купил все, что у них было, чтобы показать своему при-ятелю, вот уж действительно раскованному, потряса-ющему парню, который держит галерею в Нью-Йорке,прямо на Пятьдесят седьмой улице. Не могу вам ни-чего обещать, Александра, – вы не возражаете, мож-но мне так вас называть? – но, если вы займетесь бо-лее крупными формами, уверен, мы сможем органи-зовать вам выставку. Быть может, вы никогда не ста-нете Марисоль15, но Ники де Сен-Фалль16 станете на-верняка. Знаете, эти ее многочисленные «Нана»… вних есть масштаб. Я хочу сказать, что она действи-тельно раскованна, а не просто валяет дурака.

С некоторым облегчением Александра отметила,что этот человек ей вовсе не нравится. Развязный,грубый трепач. То, что он скупил ее всю на корню в«Тявкающей лисе», напоминало грабеж. Теперь при-дется выпекать в печи новую партию фигурок раньше,чем она планировала. Воздействие, которое оказыва-ла его личность, усилило спазмы, не дававшие Алек-сандре спать все утро и появившиеся за несколько

15 Эскобар Марисоль (р. 1930) – скульптор; француженка венесуэль-ского происхождения, живущая с 1950 г. в Нью-Йорке.

16 Ники де Сен-Фалль (1930–2002) – француженка, скульптор и гра-фик, считающая себя ученицей Анри Матисса.

дней до положенного срока; это было одним из пред-вестий рака – нарушение цикла. Кроме того, от жиз-ни на западе она унаследовала достойное сожаленияпредубеждение против индейцев и чиканос17, а, на еевзгляд, Даррил ван Хорн выглядел нечистым. На егокоже можно было разглядеть черные крапинки, слов-но он был полутоновой репродукцией.

Ван Хорн вытер губы волосатой тыльной сторонойладони; его рот кривился от нетерпения, пока Алек-сандра с трудом подыскивала честный, но вежливыйответ. Иметь дело с мужчинами было работой, тяже-лой работой, выполнять которую она ленилась.

– Я не хочу быть второй Ники де Сен-Фалль, – ска-зала она наконец. – Я хочу оставаться собой. Их по-тенция, как вы выразились, происходит именно отто-го, что они достаточно малы, чтобы поместиться в ру-ке.

От ускоренного тока крови капилляры ее лица пы-лали; Александра мысленно улыбнулась: и чего этоона так разволновалась, ведь понимала умом, чтоэтот мужчина – фальшивка, видимость. Если не при-нимать во внимание его деньги; они, судя по всему,реальны.

Глаза ван Хорна были маленькие и водянистые, ве-ки казались воспаленными.

17 Чиканос – американцы мексиканского происхождения.

– Да, Александра, но вы-то! Мысля малым, вы исебя умаляете. С этой своей магазинно-подарочнойментальностью вы не даете себе шанса. Я поверитьне мог, что они так дешевы – каких-то вшивых два-дцать долларов, в то время как вам следовало быоперировать пятизначными цифрами.

Он вульгарен, как все ньюйоркцы, мысленно заме-тила она, и ей стало жалко его, осевшего в этой утон-ченной провинции. Припомнилась струйка дыма, та-кая хрупкая и отважная.

– Как вам нравится ваш новый дом? – снисходи-тельно спросила Александра. – Хорошо устроились?

– Это ад! – бурно отреагировал ван Хорн. – Я встаюпоздно, потому что мысли посещают меня обычно поночам, но каждое утро около четверти восьмого явля-ются эти паскудные рабочие! Со своими паскуднымирадиоприемниками! Простите мне мой жаргон.

Казалось, он вполне отдает себе отчет в том, чтонуждается в снисхождении; это понимание обволаки-вало его, сквозило в каждом неуклюжем, слишком на-стойчивом жесте.

– Вы должны навестить меня и осмотреть дом, –сказал ван Хорн. – Мне нужен совет по части устрой-ства имения в целом. Всю жизнь я жил в апартамен-тах, где все заранее решено за тебя, а подрядчик, ко-торого я нанял, – олух.

– Джо?– Вы его знаете?– Его все знают, – ответила Александра. Надо бы,

чтобы кто-нибудь объяснил этому чужаку, что оскорб-лять местных – не лучший способ завести друзей вИствике.

Но его болтливый язык не знал удержу.– Тот, что постоянно ходит в смешной шляпе?Александре пришлось утвердительно кивнуть, од-

нако от улыбки она воздержалась. Иной раз ей тожеказалось, что Джо не снимает свою пресловутую шля-пу, даже когда они предаются любви.

– Он постоянно отлучается поесть, – продолжалван Хорн. – И единственное, о чем ему интересно го-ворить, так это о том, как «Красные носки» опять про-валили все подачи, а «Ирландцы» до сих пор не суме-ли наладить защиту. Нельзя сказать, что и в плиточ-ных работах парень маг и чародей. Эти плиты, прак-тически мраморные, доставленные из Теннесси, бес-ценны, а он половину из них уложил нешлифованнойстороной вверх, той, на которой видны следы карьер-ной пилы. На Манхэттене таких варваров, которых выздесь называете рабочими, профсоюз не держал бы идня. Не обижайтесь, вижу, вы думаете: «Какой сноб».Я понимаю, что этой деревенщине, которая только изнает, что курятники лепить, не хватает практики, од-

нако неудивительно, что этот штат имеет такой поту-сторонний облик. Слушайте, Александра, между на-ми: я без ума от раздраженно-ледяного вида, которыйвы принимаете, когда обижаетесь, я просто теряю дарречи. И потом, у вас такой симпатичный кончик но-са. – Неожиданно протянув руку, он притронулся к еечуть раздвоенному кончику носа, в отношении кото-рого Александра была особо чувствительна.

Прикосновение оказалось таким быстрым и непри-личным, что она не поверила бы, что оно на самом де-ле имело место, если бы не морозное покалывание,которое осталось после него.

Ван Хорн не просто не нравился ей, она его нена-видела и тем не менее стояла и улыбалась, чувствуясебя загнанной в западню, близкой к обмороку и ста-раясь уловить, что подсказывало ей ее нутро.

Подошла Джейн Смарт. По случаю выступления, вовремя которого ей приходилось широко расставлятьноги, она – единственная из присутствовавших жен-щин – была в длинном платье из блестящего мокро-го шелка с кружевной отделкой, немного напоминаю-щем свадебное.

– О, l’artiste!18 – воскликнул ван Хорн и схватил ееруку – не как для рукопожатия, а как маникюрша бе-рет кисть клиента, чтобы получше ее рассмотреть: он

18 Артистка (фр.).

распластал пальцы Джейн на своей широкой ладони,но тут же оттолкнул их – ему была нужна ее левая ру-ка с сухощавыми пальцами, подушечки которых от по-стоянного соприкосновения с виолончельными стру-нами словно покрылись глазурью. Он нежно зажал еемежду своими волосатыми кистями наподобие санд-вича. – Какая певучесть! – сказал он. – Какое вибра-то, какое скольжение! Нет, правда. Вы, наверное, ду-маете, что я несносный придурок, но я действительнознаю толк в музыке. Это единственное, перед чем яблагоговею.

Темные глаза Джейн просветлели и лучезарно за-сияли.

– А вы не находите мою музыку жеманной? – спро-сила она. – Наш руководитель утверждает, что мояманера исполнения жеманна.

– Какой тупица! – бросил ван Хорн, вытирая слю-ну, скопившуюся в уголках рта. – В вашем испол-нении есть аккуратность, но это совсем не обяза-тельно означает жеманность; аккуратность возника-ет там, где начинается страсть. А без аккуратности– beaucoup de rien19, так ведь? Ваш большой палецтвердо прижимает струну даже в той позиции, в ка-кой у большинства мужчин он начинает дрожать и со-скальзывать, потому что это больно. – Он поднес по-

19 Какой толк, кому это нужно (букв.: много из ничего) (фр.).

ближе к глазам ее левую руку и погладил край боль-шого пальца. – Видите это? – обратился он к Алек-сандре, протянув ей руку Джейн так, словно она былаотдельным от тела предметом, достойным восхище-ния. – Какая прекрасная мозоль!

Джейн отдернула руку, почувствовав, что на нихсмотрят. Униатский священник Эд Парсли заметил этусцену. Но ван Хорн, похоже, хотел привлечь вниманиепублики, потому что, отпустив безвольно упавшую ле-вую руку Джейн, тут же схватил правую, без присмот-ра висевшую вдоль тела, и затряс ею перед изумлен-ным лицом хозяйки.

– Вот эта! – почти прокричал он. – Именно эта ру-ка подкладывает ложку дегтя в бочку меда. Как вы ра-ботаете смычком! О боже! Ваши спиккато звучат какмаркато, ваши легато – как деташе20. Солнышко, на-до слитно исполнять фрагменты, вы же играете не от-дельные ноты, одну за другой, пам-пам-пам, вы сла-гаете музыкальные фразы, вы извлекаете из инстру-мента крики человеческой души!

Тонкий рот Джейн открылся в немом вопле, и Алек-сандра увидела, как слезы собираются в оптическиелинзы на ее глазах, коричневый цвет которых – цвет

20 Музыкальные термины, обозначающие манеру исполнения фраг-мента (спиккато и деташе – только для струнных инструментов, легатои маркато – для всех).

черепашьего панциря – всегда оказывался чуть свет-лее, чем помнилось.

Подошел преподобный Парсли. Это был моложа-вый мужчина, в чьем облике смутно угадывалась пе-чать рока. Его лицо выглядело как красивое, но чутьискаженное кривым зеркалом, – расстояние междукороткими бачками и ноздрями казалось слишкомдлинным, словно кто-то вытягивал лицо в этом на-правлении, на полных выразительных губах навечнозастыла улыбка человека, понимающего, что он по-пал не туда, стоит не на той автобусной остановке, встране, где говорят на никому неведомом языке. ХотяПарсли едва перевалило за тридцать, он был слиш-ком стар, чтобы стать солдатом движения погромщи-ков витрин и курильщиков ЛСД, и это усугубляло егоощущение неприкаянности и неадекватности, хотя онисправно организовывал марши мира, служил все-нощные, читал догматы веры и призывал паству, со-стоявшую из унылых, покорных душ, превратить своюстарую милую церковь в приют для уклоняющихся отслужбы в армии молодых людей – с койками, горячейпищей и биотуалетами. Однако вместо этого в церкви,где по случайности оказалась великолепная акустика– эти былые строители, видимо, знали какой-то сек-рет, – устраивались изысканные культурные меропри-ятия. Но Александра, выросшая в пустынном краю,

ставшем местом действия тысяч ковбойских филь-мов, была склонна думать, что прошлое часто излиш-не романтизируют и, когда оно было настоящим, внем ощущалась та же утонченная пустота, какую мычувствуем теперь.

Эд поднял голову – он был невысок ростом, что со-ставляло еще один источник его огорчений, – и на-смешливо посмотрел на Даррила ван Хорна. Потомобратился к Джейн Смарт с решительно отвергающейего суждения интонацией:

– Прекрасно, Джейн. Вы все четверо играли про-сто чертовски здорово. Как я только что сказал Клай-ду Гейбриелу, жаль, что мы не смогли лучше органи-зовать рекламу, собрать больше слушателей из Нью-порта; хотя я знаю, что его газета сделала все, чтомогла, он воспринял это как критику. Вообще, он в по-следнее время похож на человека, пребывающего награни срыва.

Александра знала, что Сьюки спала с Эдом, аДжейн, возможно, спала с ним раньше. У мужчин, скоторыми женщина когда-либо, пусть и давно, спа-ла, голос в их присутствии приобретает особое каче-ство: в нем, как в некрашеной деревяшке, оставлен-ной под дождем, проявляется структура. Аура Эда –Александра невольно продолжала замечать ауры, этовидение всегда сопровождало ее менструальные цик-

лы – испускала нездоровые зеленовато-желтые вол-ны беспокойства и самовлюбленности, которые шлиот его волос, зачесанных на строгий пробор и вы-глядевших бесцветными, хотя седины в них не бы-ло. Джейн продолжала бороться со слезами, так чтов сложившейся неловкой ситуации Александре при-шлось взять на себя роль поручителя этого странногочужака и представлять мужчин друг другу.

– Преподобный Парсли…– Бросьте, Александра. Мы же друзья. Зовите меня

Эдом, пожалуйста.Сьюки наверняка рассказывала подругам о недол-

гом периоде их интимной близости, поэтому Парслисчитал себя близким знакомым. Постоянно сталкива-ешься с людьми, которые знают тебя лучше, чем тыих; люди любят все разнюхивать. Александра не мог-ла заставить себя произнести «Эд», ее отталкивалааура обреченности, витавшая вокруг него.

– …А это мистер ван Хорн, который только что по-селился в доме Леноксов, вы, вероятно, слышали.

– Да, слышал и приятно удивлен вашим появлени-ем здесь, сэр. Никто не говорил, что вы – любительмузыки.

– И это еще слабо сказано, сэр. Очень рад, препо-добный. – Он протянул священнику руку, и тот вздрог-нул, отвечая на рукопожатие.

– Никаких «преподобных», прошу вас. Все, друзьяи враги, называют меня Эдом.

– Эд, у вас шикарная старинная церковь. Вам,должно быть, стоит кучу денег страховать ее от пожа-ра.

– Господь – наш страхователь, – пошутил Парсли, иего болезненная аура расширилась от удовольствияпри подобном богохульстве. – Но если говорить се-рьезно, такое строение невозможно переделать, а по-жилые прихожане жалуются на большое количествоступенек. Есть люди, которые не могут петь в церквитолько потому, что не в состоянии подняться на хо-ры. Кроме того, на мой взгляд, такая роскошь, пробуж-дающая все эти традиционные ассоциации, мешаетвосприятию послания, которое современная униат-ско-универсалистская церковь пытается донести допаствы. Чего бы я хотел, так это открыть церковь вторговом центре города, прямо на Док-стрит. Именнотам собирается молодежь, а бизнес и коммерция де-лают свое грязное дело.

– А что в нем грязного?– Простите, я не расслышал вашего имени.– Даррил.– Даррил, вижу, вы любитель подначивать. Вы че-

ловек искушенный и знаете не хуже меня, что связьмежду зверствами, которые творятся сейчас в Юго-

Восточной Азии, и этим новым отделением для авто-мобилистов, которое «Оулд-Стоун бэнк» открыл ря-дом с магазином «Бей-Сьюперетт», прямая и непо-средственная; зачем же мне зря сотрясать воздух?

– Вы правы, приятель, незачем, – ответил ван Хорн.– Когда говорит Мамона, дядя Сэм пляшет от радо-

сти.– Аминь, – заключил ван Хорн.Как приятно, подумала Александра, когда мужчины

разговаривают друг с другом. Какая агрессивность:один на другого – грудью. Она испытывала такое жевозбуждение, как однажды во время прогулки по ле-су, когда набрела на следы мечущихся когтей в пес-чаной пещере и нашла несколько вырванных перьев,свидетельствовавших о состоявшейся там смертель-ной схватке. Эд Парсли видел в ван Хорне тип банки-ра, орудие системы, и яростно сражался с замечен-ным в глазах более крупного самца пренебрежением кнему как к визгливому и никчемному либералу, беспо-мощному посреднику несуществующего Бога. Эд хо-тел быть представителем другой системы, не менеесвирепой и широко разветвленной. Словно бы для то-го, чтобы терзать себя, он носил воротничок священ-ника, в котором его шея выглядела тощей и какой-тодетской. Для его конфессии такой воротник был на-столько необычен, что по-своему знаменовал вызов.

– Я не ослышался? – продолжал Парсли высоко-парно, голосом, исполненным мрачной подозритель-ности. – Вы выступили здесь с критикой игры Джейнна виолончели?

– Только по части владения смычком, – ответил ванХорн неожиданно робко, как побежденный, а его че-люсть отвисла и по-фиглярски задергалась. – Я ска-зал, что в остальном исполнение было великолеп-ным, просто движению ее смычка не хватает плавно-сти. Господи, здесь нужно постоянно следить за со-бой, чтобы не наступить кому-нибудь на любимую мо-золь! Я в разговоре с милейшей Александрой упомя-нул, что мой подрядчик-олух недостаточно расторо-пен, так выяснилось, что он – ее лучший друг.

– Не лучший, а просто друг, – посчитала необходи-мым внести поправку Александра.

Даже во время замешательства, вызванного пере-палкой, она отметила, что этот мужчина владел даромвывести женщину из себя, заставить ее сказать боль-ше, чем она намеревалась. Вот обидел Джейн, а тасмотрит на него влажными от слез глазами с обожа-нием, как выпоротая собака.

– Бетховен прозвучал особенно восхитительно, выне согласны? – Парсли продолжал наступать на ванХорна, чтобы заставить его так или иначе уступить итем самым подготовить почву для соглашения, на ос-

нове которого они могли бы встретиться в следующийраз.

– Бетховен, – промолвил здоровяк с усталой снис-ходительностью, – продал душу за то, чтобы написатьэти последние квартеты. Он был глух как пень. Всеэти типы из девятнадцатого века продавали свои ду-ши. Лист. Паганини. То, что они делали, – это нечтонечеловеческое.

К Джейн вернулся дар речи.– Я репетировала до крови в пальцах, – сказала

она, не отводя взгляда от губ ван Хорна, которые онтолько что снова вытер рукавом. – Все эти ужасныешестнадцатые во втором анданте…

– Продолжайте тренироваться, Джейни. Как вы зна-ете, на пять шестых весь фокус в памяти мышц. Толь-ко когда память мышц вступает в права, сердце можетначинать свою песню. До того вы загнаны в угол. Про-сто повторяйте движения снова и снова. Послушай-те, почему бы вам как-нибудь не заглянуть ко мне?Мы бы позабавились немного этими вещичками ста-рины Людвига для фортепиано и виолончели. Ля-ма-жорная соната – прелесть, если вас не пугают легато.Или ми-минорная Брамса: fabuloso21. Quel schmalz!22

Думаю, он еще сохранился в этих старых пальцах. –21 Потрясающе, сказочно (ит.).22 Quel – какой, что за (фр.); Schmalz – топленое сало, смалец (нем.).

Он помахал пальцами перед их лицами. Руки у ванХорна под волосяным покровом были на удивлениебелыми, словно обтянутыми плотными хирургически-ми перчатками.

Желая справиться с неловкостью, Эд Парсли обер-нулся к Александре и с наигранно-заговорщическимвидом произнес:

– Кажется, ваш друг знает все на свете.– На меня не смотрите – я познакомилась с этим

джентльменом только что, – ответила Александра.– В детстве он был вундеркиндом, – вставила

Джейн Смарт почему-то сердито и обиженно.Ее обычно весьма унылая грязновато-розовая

аура претерпела решительную перемену, покрыв-шись светло-лиловыми полосами, предвещавшимивозбуждение, хотя было неясно, кто именно из муж-чин стал его причиной. В глазах Александры весь при-твор клубился перемешивающимися и пульсирующи-ми аурами, от которых ее тошнило, как от сигаретно-го дыма. У нее кружилась голова, она чувствовала се-бя разочарованной. Ей захотелось очутиться дома, сКоулом, возле своей тихо тикающей печки, ощутитьпривычную прохладу и влажную эластичность глиныв холщовых сумках, которые она приволокла из Ко-вентри. Александра закрыла глаза, мечтая, чтобы этаспецифическая окружающая ее атмосфера возбуж-

дения, неприязни, крайней уязвимости и злой воли,которая исходила отнюдь не только от темного незна-комца, рассосалась.

Несколько престарелых прихожан протиснулисьвперед, чтобы получить свою долю внимания препо-добного Парсли, и, дабы сделать им приятное, он по-вернулся к ним лицом. Седые перманенты женщин вглубине завитков отливали нежнейшим золотом и го-лубизной. Реймонд Нефф, обильно потея и сияя отуспеха, подошел к ним и, молча насладившись хоромвосторженных комплиментов, весело уволок в сто-ронку Джейн, свою любовницу и соратницу по музы-кальным баталиям. У нее после изматывающего кон-церта плечи и шея тоже блестели от пота. Это по-казалось Александре трогательным. И что Джейн на-шла в Реймонде Неффе? Да, кстати, и Сьюки – чтоона нашла в Эде Парсли? Когда эти двое мужчин на-ходились рядом с Александрой, ее ноздри улавлива-ли зловонный запах, в то время как кожа Джо Мари-но пахла чем-то кисловато-сладким вроде прокисше-го молока. Так пахнет детское темечко, когда прижи-маешься щекой к его покрытому пушком костистомутеплу.

Внезапно они с ван Хорном снова оказались одни,и Александра испугалась, что придется опять испы-тать жалостную смутную тяжесть в груди от разговора

с ним; но Сьюки, которая не боялась ничего, такая ро-зовато-коричневая, хрустящая и тускло мерцающая всвоей коронной роли репортера, пробившись сквозьтолпу гостей, без промедления приступила к интер-вью.

– Что привело вас на этот концерт, мистер ванХорн? – с ходу спросила она после того, как Алек-сандра, смущаясь, представила их друг другу.

Последовал угрюмый ответ:– У меня не работает телевизор.Александра сообразила: он предпочитает, чтобы

инициатива исходила от него, но Сьюки была неудер-жима, когда входила в репортерский раж и ее нахаль-ное обезьянье личико, как сейчас, сияло, словно но-венький пенни.

– А что привело вас в этот уголок земли? – прозву-чал следующий вопрос.

– Похоже, для меня наступило время покинуть Го-там23, – ответил он. – Слишком уж часто там грабят наулицах, и арендная плата скачет до небес. Здесь жецены вполне разумные. Вы собираетесь напечататьэто в какой-то газете?

Облизнув губы, Сьюки призналась:– Вероятно, упомяну в колонке, которую веду в га-

23 Готам – название вымышленного города из детского стихотворе-ния. В шутку американцы иногда так называют Нью-Йорк.

зете «Слово», ее здесь называют «Глазами и ушамиИствика».

– Господи Исусе! Не делайте этого! – воскликнулздоровяк в мешковатом твидовом пиджаке. – Я и при-ехал-то сюда для того, чтобы укрыться от публично-сти.

– Можно поинтересоваться: публичности какого ро-да?

– Если я вам скажу, это еще больше будет способ-ствовать публичности, не так ли?

– Возможно.Александра восхищалась веселой смелостью по-

други. Медно-рыжая аура Сьюки сливалась с сияни-ем ее волос. Поскольку ван Хорн, казалось, собирал-ся уже отвернуться, она спросила:

– Говорят, вы изобретатель. Что вы изобретаете?– Вещества. В основном это имеет отношение к хи-

микалиям. Даже если я потрачу целый вечер на то,чтобы объяснить вам это, вы все равно не поймете.

– А вы попробуйте, – подзадорила его Сьюки. – По-смотрим, может, и пойму.

– И напечатаете в своих «Глазах и ушах»? С такимже успехом я мог бы сочинить рекламный проспект.

– «Слово» не читают нигде за пределами Иствика,ручаюсь. Да и в Иствике его никто не читает – про-сматривают лишь рекламу и ищут упоминания о себе.

– Послушайте, мисс…– Ружмонт. Миссис – я была замужем.– И кто это был – канадец французского происхож-

дения?– Монти утверждал, что его предки – швейцарцы.

Он и вел себя как швейцарец. Кстати, у швейцарцевдействительно квадратные головы?

– Вы меня озадачили. Я всегда думал, что такие го-ловы у маньчжур. У них черепа как цементные бло-ки, вот почему Чингисхану удалось так аккуратненькосложить их в штабеля.

– Вам не кажется, что мы слишком далеко отклони-лись от темы?

– Об изобретениях? Послушайте, я не могу гово-рить. За мной наблюдают.

– Как завлекательно! – воскликнула Сьюки, очаро-вательно вытянув в улыбке верхнюю губу так, что об-нажилась полоска яркой, здоровой десны и сморщил-ся носик. – Ну а если не для всех, а только для моихглаз и ушей? И Лексы, конечно. Вы не находите, чтоона великолепна?

Ван Хорн чопорно повернул свою большую голо-ву, будто желая проверить; Александра увидела себяего налитыми кровью, моргающими глазами, словно вдругой конец телескопа: пугающе крохотная фигурка,там и сям рассеченная надвое, с седыми космами. Он

предпочел ответить на предыдущий вопрос Сьюки:– В последнее время я много занимался предохра-

нительными покрытиями – лаком для полов, на кото-ром, когда он застывает, не остается царапин даже отостро заточенного мясницкого ножа. Покрытием, кото-рое можно распылять на поверхность докрасна рас-каленной стали для ее охлаждения. Оно соединяетсяс молекулами углерода и предохраняет корпус вашегоавтомобиля от окисления: прежде наступит усталостьметалла, чем ваша машина проржавеет. Синтетиче-ские полимеры – имя вашего прекрасного нового ми-ра, душечка, и он уже катится на нас. Бакелит изоб-рели в тысяча девятьсот седьмом году, синтетическийкаучук – в десятом, нейлон – около тридцатого. Об-ратите внимание на даты, если вы пользуетесь этимиматериалами. Нынешний век – лишь младенчество;синтетические полимеры будут сопровождать нас донаступления миллионного года или, по крайней мере,до тех пор, пока мы не взорвем себя, – в зависимостиот того, что случится раньше. Их прелесть заключа-ется в том, что сырье для них можно выращивать, акогда не останется свободной земли, ею можно будетвыращивать в океане. Вот так, мать-природа, мы по-бедили тебя. Работаю я также и над великим сопря-жением.

– Что такое великое сопряжение? – не постесня-

лась спросить Сьюки.Александра лишь кивнула, будто ей это было из-

вестно. Ей еще многому предстояло научиться по ча-сти преодоления искусственно навязанных женщинекультурой условностей поведения.

– Это сопряжение солнечной и электрической энер-гий, – пояснил ван Хорн для Сьюки. – Должна суще-ствовать формула такого взаимодействия, и когда-ни-будь мы найдем ее, а это позволит управлять всемибытовыми приборами в вашем доме прямо с крыши, иостанется еще достаточно энергии для того, чтобы но-чью заряжать ваш электромобиль. Чистая, неисчер-паемая и даровая энергия. Она уже на подходе, ду-шечка, уже на подходе!

– Эти солнечные панели так уродливы, – сказалаСьюки. – Здесь есть один хиппи, который установилтакую у себя над гаражом, чтобы греть воду. Понятияне имею зачем, он никогда не моется.

– Я говорю не о солнечных коллекторах, – уточнилван Хорн, – не об этой ерунде модели «Т». – Он огля-делся вокруг, его голова вращалась, как бочонок, пе-рекатываемый на ободе. – Я говорю о краске.

– О краске? – переспросила Александра, чувствуя,что и ей пора внести свою лепту. По крайней мере,этот мужчина давал ей новую пищу для ума, не всеже о томатном соусе думать.

– О краске, – серьезно подтвердил он. – О простойкраске, которую наносят кистью и которая превраща-ет весь эпидермис вашего очаровательного дома вогромную низковольтную батарею.

– Это можно назвать лишь одним словом, – сказалаСьюки.

– Да? Каким?– Электрификация.Ван Хорн притворился оскорбленным.– Знал бы, что вы способны из кокетства говорить

лишь такие глупости, не стал бы тратить время и вы-ворачиваться наизнанку! Вы играете в теннис?

Сьюки вытянулась и стала чуть выше. Александрезахотелось погладить плоскость, начинавшуюся из-под груди и спускавшуюся ниже талии подруги, такиногда непреодолимо хочется протянуть руку и погла-дить живот лежащей на спине и потягивающейся кош-ки, у которой от мышечного экстаза подрагивают зад-ние лапки. Сьюки была так чудесно слеплена.

– Немного, – ответила Сьюки, чуть высунув в улыб-ке язычок, который на миг прилип к ее верхней губе.

– Тогда заезжайте ко мне недельки через две. Ястрою корт.

Александра словно очнулась.– Топь засыпать нельзя, – сказала она.Медведеподобный чужак вытер губы и неприязнен-

но уставился на нее.– Когда топь засыпана, она уже не топь, – невнятно

проартикулировал он.– Там, в мертвых вязах на задах имения, гнездятся

снежные цапли.– ПО ФИГУ, – отчеканил ван Хорн. – Мне это по фи-

гу.Заметив неожиданный блеск в его глазах, Алек-

сандра подумала: не носит ли он контактные линзы?Казалось, в процессе разговора его постоянно отвле-кали невольные усилия, которые приходилось прила-гать, чтобы держать себя в собранном состоянии.

– О! – воскликнула Александра, у которой и без то-го чуть кружилась голова, а то, что она заметила, до-бавило ощущение, будто она смотрит в глубокий ко-лодец.

Окружавшая ван Хорна аура исчезла. Теперь во-круг головы с сальными волосами ничего не было, каку мертвеца или деревянного идола.

Сьюки звонко рассмеялась. Ее изящный круглыйживотик вздувался под корсажем замшевой юбки син-хронно колебаниям диафрагмы.

– Какая прелесть! Можно мне вас процитировать,мистер ван Хорн? «Засыпанная топь уже не топь», –утверждает загадочный новый горожанин.

Александра с неприязнью отвернулась от этого

танца. Ауры остальных присутствующих стали раз-мытыми, как свет придорожных фонарей в залитомдождем лобовом стекле. Какая глупость: Александраощутила внутри дурацкое влажное облако назреваю-щей помимо ее воли страстной влюбленности. Этотздоровяк был средоточием желаний, воронкой, выса-сывающей сердце из ее груди.

Старая миссис Лавкрафт, окутанная кричаще-пур-пурной аурой человека, безоговорочно довольногожизнью и полностью готового отбыть на небеса, подо-шла к Александре и проблеяла:

– Сэнди, дорогая, мы в клубе садоводов соскучи-лись по вас. Вы не должны избегать общества.

– А разве я избегаю? Просто я была занята – вари-ла томатный соус. Невероятно, с какой силой нынеш-ней осенью плодятся помидоры!

– Я знаю, какая вы садовница. Мы с Хорасом восхи-щаемся вашим домом каждый раз, когда проезжаемпо Орчад-роуд: у вас такая ладненькая клумбочка пе-ред входом, вся усыпанная бутонами карликовых хри-зантем… Несколько раз я даже говорила ему: «Давайзайдем», но потом понимала – нет, нельзя, у вас мог-ли быть свои дела, и мы не хотели нарушать вашеговдохновения.

«Мол, лепит свои фигурки или занимается любо-вью с Джо Марино – вот что имеет в виду Фрэнни Лав-

крафт», – подумала Александра. В таком городке, какИствик, секретов не бывает – только островки, при-знаваемые неприкасаемыми. Когда они с Озом былиеще вместе и только что поселились здесь, то прово-дили немало вечеров в компании таких старых зануд,как Лавкрафты. Теперь Александра чувствовала себянапрочь выпавшей из мирка добропорядочных и от-чаянно скучных развлечений, которые они олицетво-ряли.

– Я непременно буду ходить на собрания зимой, ко-гда больше нечего будет делать, – милостиво промол-вила Александра. – Когда мне опостылит природа, –добавила она, отдавая себе отчет в том, что не пойдеттуда никогда, поскольку бесконечно далека от подоб-ного рода пресных удовольствий. – Мне очень нравит-ся смотреть слайды английских парков. Вы все ещеих показываете?

– О, вы должны прийти в следующий четверг! –настойчиво сказала Фрэнни Лавкрафт, преувеличен-но жестикулируя, как люди, имеющие хоть малейшийвес в обществе, – вице-президенты сберегательныхбанков, внучки капитанов океанских лайнеров. – СынДейзи Робертсон, Уорвик, только что вернулся послетрех лет пребывания в Иране, где они с его прелест-ным семейством так чудесно проводили время. Он ра-ботал там советником – что-то связанное с нефтью.

Говорит, что шах творит чудеса, в самом центре ихстолицы построены восхитительные дома современ-ной архитектуры – ах, как же она называется, их сто-лица, чуть не сказала «Нью-Дели»…

Александра не стала ей помогать, хотя знала на-звание – Тегеран, в нее будто вселился дьявол.

– Впрочем, не важно, в любом случае Вики собира-ется устроить показ слайдов, и все будут сидеть навосточных коврах. Видите ли, милая Сэнди, по араб-ским представлениям ковер – это сад, сад внутри до-ма, внутри шатров и дворцов, затерянных в пустыне,и на этих коврах вытканы узоры из настоящих цве-тов, хотя стороннему взгляду они могут показатьсяабстрактными. Ну не очаровательно ли это?

– Очаровательно, – подтвердила Александра.Миссис Лавкрафт украсила свою дряблую шею, из-

борожденную складками и канавками, как размытоедорожное покрытие, ниткой искусственного жемчу-га, в центре которой красовалась подвеска: античноеперламутровое яйцо с искусной инкрустацией в фор-ме креста. Почувствовав раздражение, Александрасконцентрировалась и усилием воли заставила по-тертую старенькую нитку лопнуть; фальшивые жем-чужины посыпались на обвисшую грудь старухи, а от-туда каскадами низверглись на пол.

Пол в церковном притворе был затянут ковровым

покрытием уныло-зеленого цвета гусиного поноса; онприглушил стук жемчужин. Не все присутствующиесразу обратили внимание на случившееся бедствие,поначалу только те, кто стоял поблизости, бросилисьсобирать драгоценности. Сама миссис Лавкрафт с ли-цом, побелевшим от ужаса под пятнами румян, быласлишком скована артритом и потрясением, чтобы на-клониться. Александра, стоя на коленях у опухших отводянки ног старой дамы, злобно повелела туго за-стегнутым перепонкам ее некогда модных туфель изкрокодиловой кожи расстегнуться. Злобные проделкибыли для нее как еда: начав, ей было трудно остано-виться, ее нутро раздавалось вширь, требуя все боль-ше и больше пищи. Распрямившись, Александра вло-жила полдюжины собранных жемчужин в дрожащие, спосиневшими костяшками, жадно протянутые ковши-ками ладони своей жертвы, после чего повернулась ипошла прочь сквозь расширившийся круг присевшихна корточки собирателей. Эти припавшие к полу фи-гуры напоминали гигантские, гротескные кочаны капу-сты, состоящие из мышц, одежды и алчности; их аурысмешались в единое серое пятно, словно растекши-еся акварельные краски. Путь к выходу Александрепреграждал преподобный Парсли со своим красивымгуттаперчевым лицом Пера Гюнта, отмеченным печа-тью обреченности. Как у многих мужчин, которые бре-

ются каждое утро, к вечеру у него на щеках проступи-ла заметная щетина.

– Александра, – начал он, намеренно придав голо-су как можно более глубокое, низкое звучание, – я такмечтал увидеть вас здесь сегодня вечером.

Он вожделел ее. Ему надоело трахать Сьюки.Нервничая от исполнения своей увертюры, Парслиподнял руку, чтобы поскрести элегантно причесаннуюголову, и намеченная им жертва, не упустив случая,мысленно рванула дешевый ремешок его шикарнойпозолоченной «омеги». Он почувствовал, что часы со-скальзывают с руки, и успел подхватить дорогой ак-сессуар, к счастью запутавшийся в шейном платке, недавшем ему упасть. Это позволило Александре вы-играть время, и она прошмыгнула мимо преподобно-го, бросив мимолетный взгляд на смазанное пятно егоудивленного лица – жалкого, как она вспоминала впо-следствии не без чувства вины: будто, согласившисьспать с ним, она могла спасти его. Потом выскользну-ла наружу, на свежий воздух, благословенный черныйвоздух.

Ночь была безлунной. Сверчки стрекотали беско-нечную монотонную бессмысленную песню. Фары ма-шин, мчащихся по Кокумскассок-уэй, скользили поострому частоколу сбросивших уже почти всю лист-ву кустов, застывших у входа в церковь, в перемежа-

ющихся вспышках света те напоминали челюсти ди-ковинных животных или увеличенные до неправдопо-добных размеров сплетенные щупальца и ноги насе-комых. В воздухе стоял легкий аромат сидра, забро-дившего под кожицей не снятых вовремя и попадав-ших с деревьев яблок, гниющих теперь в заброшен-ных садах, подступавших сзади к церковной усадьбе,на пустующей земле, ждущей своих пользователей.Горбатыми панцирями чернели на гравиевой площад-ке ожидавшие хозяев автомобили.

Собственный маленький «субару» представлялсяАлександре тоннелем тыквенного цвета, в дальнемконце которого маячили тишина ее деревенской кух-ни, приветственная дробь хвоста Коула, дыхание спя-щих или притворяющихся спящими у себя в комнатахдетей, которые выключили телевизор в тот момент,когда свет от фар ее машины скользнул по окнам. Онанаведается к ним, к каждому в своей комнате и в своейпостели, а потом достанет двадцать новоиспеченных«малышек», хитро составленных так, что никакие двеиз них не касаются друг друга и не обнаруживают ни-какой связи между собой, из шведской печки, все ещетикающей, остывая, и словно бы рассказывающей ейобо всем, что происходило в доме, пока ее не было, –потому что время течет везде, не только в том ру-каве дельты, в котором дрейфуем мы. Затем, испол-

нив свой долг по отношению к «малышкам», к свое-му мочевому пузырю и зубам, она взойдет на просторсвоего, принадлежащего ей одной постельного коро-левства, королевства без короля. Александра читаланескончаемую книгу некоей дамы с тремя именами иаэрографической фотографией автора в блестящемжакете на обложке; несколько страничек этих нескон-чаемых приключений, происходящих среди утесов изамков, каждый вечер помогали ей преодолеть порогбессознательного. Во сне она простиралась вдаль ивширь, вырастала над крышами домов, видела себяв помещениях, смутно проступавших из вороха про-шлого, но казавшихся такими же реальными, как еесобственное присутствие в них – существа, до кра-ев наполненного неясной печалью. Вот она доста-ет из маминой шкатулки для рукоделия игольник вформе сердечка или, глядя на снежные вершины гор,ждет звонка от давно покойного друга детства. В снахпредзнаменования выделывали курбеты вокруг неетак же безвкусно-витиевато, как в парках с аттракци-онами рекламные фигуры в костюмах из папье-маше,кривляясь, приманивают простаков. Но мы никогда непредвкушаем снов – а если предвкушаем, то не болеечем приключений в загробной жизни, обещанных намсочинителями небылиц.

Гравий хрустнул у Александры за спиной. Темная

мужская фигура тронула мягкую плоть ее предплечья;прикосновение было ледяным, а может, ее просто ли-хорадило. От испуга Александра подпрыгнула. Муж-чина сдавленно хихикнул.

– Там, внутри, только что случилась дьявольскаяштука. Старушенция, у которой минуту назад рассы-палось жемчужное ожерелье, разволновавшись, упа-ла, наступив на ремешок собственных туфель, и всеиспугались, что она сломала шейку бедра.

– Как печально, – ответила Александра искренне,но отвлеченно, ее дух витал далеко, а сердце колоти-лось от испуга, вызванного его внезапным прикосно-вением.

Даррил ван Хорн низко склонился к ней и впечаталслова прямо в самое ухо:

– Не забудьте, голубушка. Надо мыслить крупно.Я зайду в галерею и проверю. Будем поддерживатьсвязь. Пока-пока.

– Ты пошла? – с хмурым удовольствием спросилау Джейн взволнованная Александра. Они говорили потелефону.

– Почему бы нет? – твердо ответила Джейн. – У негодействительно оказались ноты ми-минорной сонатыБрамса, и он изумительно играет. Как Либерейс, толь-ко без всех этих ужимок. Никогда бы не подумала: ко-

гда смотришь на его руки, кажется, что они ничего неумеют делать, а вот поди ж ты.

– Вы были одни? У меня перед глазами так и сто-ит та реклама. – Она имела в виду рекламу какой-топарфюмерии, на которой молодой скрипач соблазнялсвою аккомпаниаторшу в платье с глубоким декольте.

– Не будь вульгарной, Александра. Он не испыты-вает ко мне никакого сексуального влечения. К томуже в доме было столько рабочих, включая и твое-го друга Джо Марино в своей неизменной клетчатойшляпе с пером. А с мыса позади дома непрерывно до-носился грохот, оттуда убирают валуны. Судя по все-му, там придется произвести немало взрывных работ.

– Как ему удалось все уладить, ведь это заповеднаятопь?

– Не знаю, дорогая, но у него есть разрешение. Оноприколото к стволу дерева на самом виду.

– Бедные цапли!– О, Лекса, в их распоряжении весь остальной Род-

Айленд, гнездись – не хочу. Для чего нужна природа,если она не может приспосабливаться?

– Она может приспосабливаться, но лишь до опре-деленного предела. А потом начинает страдать.

Шелестящее золото октября заглядывало в ее ку-хонное окно; крупные резные листья винограда, обви-вавшего арку, начинали ржаветь от краев к середине.

Левее, в направлении болота, небольшая березоваярощица под порывом ветра испустила пригоршню яр-ких острых стрелок, которые, кружась и мерцая, пла-нировали на лужайку.

– Как долго ты у него была?– О-о, – протянула Джейн, собираясь соврать. –

Около часа. Может, часа полтора. Он действительночувствует музыку, и, когда остаешься с ним наедине,манера его поведения перестает быть такой клоун-ской, какой она могла показаться тогда, после концер-та. Он сказал, что в церкви, даже в униатской, у негомурашки бегают по коже. Думаю, несмотря на склон-ность к блефу, он весьма робок.

– Лапочка. Ты никогда не сдаешься, правда?Александра представила, как губы Джейн Смарт в

негодовании на дюйм отстранились от телефоннойтрубки. Бакелит – первый из синтетических полиме-ров, как сказал этот человек. Между тем Джейн про-должала с шипением в голосе:

– Вопрос не в том, сдаюсь я или нет, суть в том,чтобы делать свое дело. Ты делаешь свое дело в оди-ночестве, тоскливо слоняясь по саду в мужских брю-ках или стряпая свои маленькие безделушки, но что-бы заниматься музыкой, необходимы партнеры. Дру-гие люди.

– Они не безделушки, и я не слоняюсь по саду.

Джейн продолжала:– Вы со Сьюки всегда насмехаетесь над тем, что

я общаюсь с Реем Неффом, но ведь, пока этот, дру-гой мужчина не появился здесь, единственным чело-веком в городе, с которым я могла музицировать, былименно Рей.

Александра возразила:– Это скульптуры, а ты только потому, что они не

такие крупные, как у Колдера или Мура, позволяешьсебе отзываться о них вульгарно и так же, как этот как-там-его, подразумеваешь, что мне следует делать ве-щи помасштабнее, чтобы какая-нибудь дорогая нью-йоркская галерея могла содрать с меня пятьдесятпроцентов, если они действительно будут продавать-ся, в чем я сильно сомневаюсь. Нынче все зависит отмоды и грубого напора.

– Это он тебе сказал? Значит, тебе он тоже сделалпредложение?

– Я бы не назвала это предложением – простотипично нью-йоркская предприимчивость и привычкасовать свой нос куда не просят. Им там всем прихо-дится быть заодно, во всем.

– Мы его очень заинтриговали: почему это все мыживем здесь, без толку растрачивая свои прелести испособности в здешнем бесплодном воздухе? – за-ключила Джейн Смарт.

– Скажи ему, что Наррагансетский залив всегдапривлекал чудаков, к тому же – он сам-то что здесьделает?

– Это и мне интересно. – Как свойственно жителямберегов Массачусетского залива, Джейн проглатыва-ла «р». – Создается впечатление, что там, где он рань-ше жил, стало слишком горячо для него. И ему оченьнравится простор большого дома. У него три рояля,честное слово, хотя один из них не рояль, а пиани-но, он его держит в библиотеке; и еще у него столькочудесных старинных книг в кожаных переплетах с ла-тинскими названиями.

– Он тебя чем-нибудь поил?– Только чаем. Его слуга, с которым он говорит по-

испански, принес чай на огромном подносе, уставлен-ном множеством ликеров в забавных старинных бу-тылках. Они выглядели так, словно их достали из по-греба, оплетенного паутиной, – ну, ты знаешь.

– Кажется, ты сказала, что вы пили только чай?– Ну, Лекса, брось, может, я и глотнула каплю еже-

вичного ликера или чего-то, что Фидель горячо реко-мендовал, – кажется, это называется мескаль24. Зна-ла бы, что придется давать такой подробный отчет,записала бы название. Ты хуже ЦРУ.

– Извини, Джейн. Наверное, я просто ревную. И по-24 Мескаль – мексиканская водка из сока алоэ.

том – мой цикл. Он длится уже пять дней, с того кон-церта, и у меня болит левый яичник. Как ты думаешь,может, это климакс?

– В тридцать восемь-то лет? Солнышко, ты что?!– Тогда это, должно быть, рак.– Это не может быть рак.– Почему не может?– Потому что ты – это ты. В тебе слишком много

магии, чтобы болеть раком.– Бывают дни, когда я не чувствую в себе никакой

магии. К тому же у других она тоже есть.Александра имела в виду Джину, жену Джо. Джина

должна ее ненавидеть. По-итальянски это называетсяstrega. Джо рассказывал ей, что на Сицилии все наво-дят друг на друга порчу.

– Иногда у меня бывает ощущение, будто все моивнутренности завязаны узлами.

– Сходи к доку Питу, если тебя это всерьез беспо-коит, – предложила Джейн не без сочувствия.

Доктор Генри Питерсон – пухлый розовый мужчинаих лет, с распахнутыми настежь обиженными водяни-стыми глазами. Когда он пальпирует, его сильные рукибывают так восхитительно нежны. Жена бросила егомного лет назад. Он так и не понял почему – и большене женился.

– Я странно чувствую себя у него на приеме, – при-

зналась Александра. – То, как он накрывает тебя про-стыней, и все, что он делает под ней…

– Бедный, а что же ему еще делать?– Оставить свое лукавство. У меня есть тело. Он

это знает. Я это знаю. К чему все эти уловки с просты-ней?

– Их преследуют в судебном порядке, – напомнилаДжейн, – если во время приема в кабинете нет мед-сестры. – Ее голос двоился, как телевизионный сиг-нал, когда мимо дома проезжает тяжелый грузовик.Джейн позвонила не затем, чтобы обсуждать эти про-блемы. Совсем другое было у нее на уме.

– Что еще ты узнала у ван Хорна? – спросила Алек-сандра.

– Ну-у… Пообещай, что никому не скажешь.– Даже Сьюки?– Особенно Сьюки. Потому что это касается ее.

Даррил и впрямь очень наблюдательный, он все за-мечает. На том приеме после концерта он оставалсядольше нас. Я пошла в «Бронзовую бочку» с участни-ками квартета выпить пива…

– И Грета с вами?– О господи, конечно. Она рассказала нам все о Гит-

лере, о том, как ее родители не выносили его, потомучто он плохо говорил по-немецки. Даже во время вы-ступлений по радио не всегда заканчивал фразу гла-

голом, как положено.– Как это было для них ужасно!..– А ты, как я понимаю, растворилась в ночи, сыграв

злую шутку с жемчугами бедной Фрэнни Лавкрафт.– С какими жемчугами?– Не притворяйся, Лекса. Ты была в гадком настро-

ении. Уж я-то тебя знаю. А потом еще туфли… Фрэннис тех пор не встает с постели, хотя, слава богу, ничегоне повредила. Все боялись, что она сломала шейкубедра. Ты знаешь, что у женщин к старости кости ссы-хаются почти наполовину? Вот почему у них все и ло-мается. Ей повезло: она схлопотала всего лишь ушиб.

– Не знала. Глядя на нее, я всегда задаюсь вопро-сом: неужели и я буду такой же приторной, занудли-вой и настырной в ее возрасте, если я до него дожи-ву, конечно, что сомнительно. Я чувствовала себя так,будто смотрю в зеркало на собственное ужасное бу-дущее, и это взбесило меня, мне очень жаль.

– Ладно, лапушка, меня это ни с какого боку не ка-сается. Так вот, как я уже сказала, Даррил помогалубирать после приема и заметил, что, пока БрендаПарсли в кухне собирала пластиковые стаканчики ибумажные тарелки в мешки для мусора, Эд и Сьюкиисчезли вместе! Оставив несчастную Бренду делатьхорошую мину при плохой игре. Представь, какое уни-жение!

– Им действительно следовало бы быть поскром-нее.

Джейн выдержала паузу, ожидая, что Александраскажет что-нибудь еще. Наступал момент, за которыйта должна была бы зацепиться, но ее мысли вита-ли далеко, занятые картиной рака, расползающегосявнутри ее, как вихрящиеся туманности галактик, неза-метно захватывающие черноту космоса и роняющиетам и сям смертельную звезду…

– Он такой зануда, – запинаясь, подала наконец ре-плику Джейн, имея в виду Эда. – И почему Сьюки все-гда пытается нас убедить, что она с ним покончила?

Теперь Александра мысленно преследовала лю-бовников в ночи: стройное тело Сьюки, как прутикбез коры, но с гибкими и мускулистыми выпуклостя-ми. Сьюки была из тех женщин, которые рискован-но балансируют на грани мальчишества, в них естьнечто мужское, но их женственность просачиваетсякаким-то образом сквозь не ведающую вины энергию,коей обладают мужчины, чьи жизни сфокусированы,словно стрелы, летящие во врага через слабый ура-ган, мужчины, с жестокого своего мальчишеского дет-ства на всю жизнь наученные умирать. Почему это-му не учат женщин? Ведь неправда, будто, если у васесть дочери, вы никогда не умрете…

– Может, обратиться в клинику, где меня никто не

знает? – произнесла Александра, отвергая идею по-сещения дока Пита.

– Послушай, ты бы придумала что-нибудь получ-ше, чем постоянно терзать себя, – ответила Джейн. –Должна тебе сказать, это довольно скучно.

– Я думаю, отчасти влечение Сьюки к Эду объяс-няется, – предположила Александра, стараясь вновьнастроиться на волну Джейн, – ее профессиональнойпотребностью ощущать себя в гуще местных собы-тий. В любом случае гораздо интереснее не то, чтоона все еще встречается с ним, а то, что ван Хорнуспел заметить это, едва прибыв в город. Это лестно:судя по всему, нам предлагают задуматься.

– Дорогая Александра, в некотором смысле ты всееще ужасно несвободна. Знаешь, мужчина тоже мо-жет быть просто человеком.

– Да, в теории, но я ни разу не видела мужчину, ко-торый так бы о себе думал. Все они на поверку ока-зываются самцами, даже педерасты.

– Помнишь, мы интересовались, свободен ли он?Теперь он интересуется всеми нами!

– Мне послышалось, будто тобой он не интересует-ся, а просто вы оба интересуетесь Брамсом.

– Интересовались. И интересуемся. Слушай, Алек-сандра, расслабься. Ты говоришь так, будто тебя тер-зают спазмы.

– Да, я в полном раздрызге, но завтра мне будетлучше. Ты помнишь, что в этот раз моя очередь?

– О господи, чуть не забыла! Вот почему я еще зво-ню. В этот раз я не смогу прийти.

– Не сможешь прийти на наш четверг? Что случи-лось?

– Ты будешь смеяться, но это опять связано с Дар-рилом. У него есть прелестные пьески Веберна, ко-торые он хочет на мне проверить, но, когда я пред-ложила пятницу, он сказал, что в пятницу к нему при-едут какие-то разъездные японские инвесторы, кото-рые хотят ознакомиться с его антикоррозийным по-крытием для автомобилей. Я вот что подумала, – мо-жет, нам погулять сегодня днем по Орчад-роуд, еслине возражаешь? Один из моих сыновей просил меняпосмотреть, как он будет после уроков играть в фут-бол, но я могу лишь на минутку показаться на стади-оне…

– Нет уж, спасибо, дорогая, – ответила Алек-сандра. – У меня сегодня гость.

– О-о!.. – В голосе Джейн зазвенел темный ледс вмерзшим в него пеплом, какой бывает зимой наподъездных аллеях.

– Впрочем, возможно, – попыталась смягчить отказАлександра. – Он или она не точно обещали прийти.

– Дорогая, я все прекрасно понимаю. Не нужно

больше ничего говорить.То, что пришлось самой сделать шаг навстречу, хо-

тя именно она была обиженной стороной, разозлилоАлександру, и она сказала подруге:

– Я считала, что наши четверги – это святое.– Да, как правило… – начала Джейн.– Но полагаю, в мире, где ничего святого не оста-

лось, нет причин соблюдать и наши четверги.Почему она так обиделась? Ритм ее рутинной неде-

ли зависел от нерушимого треугольника, конуса си-лы. Но она не должна выдавать себя, позволив голосужалко дрожать.

Джейн попробовала извиниться:– Только в этот единственный раз…– Все прекрасно, милая. Тем больше мне достанет-

ся яиц под пряным соусом.Джейн Смарт обожала яйца под пряным соусом с

большим количеством перца и щепоткой сухой гор-чицы, посыпанные нарезанными перышками молодо-го чеснока или украшенные анчоусами, торчащими изкаждой фаршированной белой половинки, как змеи-ный язычок.

– Ты действительно собираешься взвалить на себятакую обузу и приготовить яйца под соусом? – жалоб-но спросила Джейн.

– Разумеется, нет, дорогая, – ответила Алек-

сандра. – Будут заурядные непропеченные соленыекрекеры и черствый сыр. Прости, мне пора.

Через час, когда Александра рассеянно глядела по-верх голого волосатого плеча, доверчиво пахнущегопрокисшим молоком, как детское темечко, Джо Мари-но скорее с ленцой, чем с воодушевлением трудилсянад ней, заставляя кровать стонать и прогибаться поднепривычной для нее двойной тяжестью. Неожидан-но Александру посетило видение. Перед мысленнымвзором возник дом Леноксов, глянцевый, как стра-ничка иллюстрированного календаря, с единственнойспиралькой дыма, которую она видела тогда. Этоттрогательный парок соединялся у нее в голове с пи-кантным описанием подругой ван Хорна как челове-ка робкого и оттого паясничающего. А точнее, по на-блюдениям самой Александры, – сбитого с толку: ейон напоминал человека, глядящего сквозь прорези вмаске или слушающего, заткнув уши ватой.

– Ради бога, сосредоточься, – проворчал Джо пря-мо ей в ухо и, не встретив отклика, возбудился от соб-ственного гнева.

Его голое волосатое тело – твердые от физиче-ской работы мышцы в силу благоприятных обстоя-тельств стали чуть рыхлее – вздыбилось раз, другой,третий и наконец мелко задрожало, как содрогается

старенькая машина при включении зажигания. Алек-сандра попыталась подстроиться, но контакта не по-лучилось.

– Прости! – прорычал он. – Я думал, все идет хоро-шо, но ты вдруг отключилась. – Он великодушно про-щал партнершу за вялость, толкуя ее как последствиезавершающегося цикла, хотя никакой крови видно небыло.

– Это моя вина, – ответила Александра. – Целикоми полностью. Ты был великолепен. А я – отвратитель-на. – Он чудесно играет, вспомнила она слова Джейн.

Освободившись от наваждения, Александра вдруготчетливо и словно в первый раз увидела свой пото-лок: впечатляющее пространство мертвого квадратас маленькими трещинками на поверхности, едва от-личимыми от крапинок в стекловидном веществе еесобственного глаза, за тем исключением, что, когдаона переводила взгляд, эти последние начинали пла-вать, наподобие микроскопических организмов в пру-ду или… раковых клеток в лимфе. Круглое плечо ибоковая поверхность шеи Джо были бледны и бес-страстны, как потолок, и так же ровно испещрены оп-тическими соринками, которые не всегда составлялинеотъемлемую часть ее вселенной, но, уж если появ-лялись, их невозможно было не видеть и очень труднопрогнать. Признак старости. Как на снежный ком, ка-

тящийся с горы, на нас с годами тоже налипают пес-чинки.

Лоб, грудь и живот Александры плавали в поту Джо,и через эту плазму мозг постепенно возвращался кнаслаждению его телом с губчатым строением, тя-жестью, умиротворяющим мужским запахом и почтисверхъестественной в мире малых чудес нездешно-стью. Обычно он был не здесь. Обычно он был сДжиной. Джо скатился с Александры с обиженнымвздохом. Она оскорбила его средиземноморскую гор-дость. Макушка у Джо была лысой и дубленой, поли-рованный скальп казался покрытым рябью и напоми-нал листки книги, забытой в саду под росой. Имен-но из гордости первое, что он сделал, – это снованадел свою шляпу, заявив, что без нее у него мерз-нет голова. Когда шляпа оказалась на месте, его про-филь стал моложавым, с крючковатым носом, как напортретах Беллини, и глубокими впадинами под гла-зами, какие бывают у страдающих заболеваниями пе-чени. Изначально Александру привлек его лениво-по-рочный вид, в нем был намек не то на барона, не тона дожа, не то на мафиозо, который играет жизнью исмертью, презрительно сплевывая сквозь зубы. Но наповерку Джо, которого Александра соблазнила, когдаон пришел чинить бачок, журчавший по ночам, ока-зался в этом смысле беззубым – буржуа, честный до

последней медной шайбочки, без памяти обожающийсвоих пятерых детей, старшему из которых одинна-дцать.

Родня Джины заполонила все побережье от Нью-Бедфорда до Бриджпорта. Джо был чудовищно люб-веобилен и предан, его сердце принадлежало такомуколичеству спортивных команд – «Кельтам», «Миш-кам», «Китобойцам», «Красным носкам», «Потакет-ским носкам», «Чечеточникам», «Торговцам чаем»,«Лобстерам», «Минитменам»… – существования ко-торого Александра даже не могла представить. С тойже преданностью он приходил трудиться над Алек-сандрой раз в неделю. Адюльтер был для Джо ступе-нью к проклятию, и он свято чтил и эту свою обязан-ность, сатанинскую. Помимо того, это было своего ро-да противозачаточной мерой; его плодовитость начи-нала пугать его самого, и чем больше семени отбира-ла у него Александра, тем меньше оставалось осва-ивать Джине. Их связь длилась уже третий год, Алек-сандра давно бы уже прекратила ее, если бы ей так ненравился вкус Джо – солоновато-сладкий, как нуга, –и то, как мерцает воздух в дюйме над складками егоскальпа. В окрасе его ауры не было ничего злобногоили дурного; его мысли, как и руки слесаря, были веч-но заняты поиском, что бы еще починить. Судьба пе-редала Александру из рук изготовителя хромирован-

ной сантехники в руки ее установщика.Чтобы увидеть дом Леноксов таким, каким он пред-

стал ей в видении, – с четкой, до последнего кирпи-чика различимой кладкой стены, гранитными наруж-ными подоконниками и внешними углами, с окнами,напоминающими бойницы, – и в такой фронтальнойпроекции, нужно парить в воздухе над болотом. Ви-дение стремительно уменьшалось, как будто отступа-ло вглубь, маня ее за собой. Оно уже стало разме-ром с почтовую марку и, не закрой Александра глаза,могло вовсе исчезнуть, как горошина, смытая в водо-слив. Так вот, когда она закрыла глаза, Джо кончил.Александра была так ошеломлена и пребывала в та-кой раскоряченной позе, что отчасти как бы и сама ис-пытала оргазм.

– Может, мне расквитаться с Джиной и начать всезаново с тобой? – размышлял между тем Джо.

– Не говори глупостей. Ничего подобного ты не хо-чешь, – ответила Александра. Где-то там, над кры-шей, высоко в небе, над этим ветреным днем, гусиневидимым клином пробивали себе путь на юг и пере-кликались, ободряя друг друга: «Я здесь. Ты здесь?» –Ты добрый католик, имеющий пять бамбини и процве-тающий бизнес.

– Да, но тогда что я здесь делаю?– Ты околдован. Это очень просто. Я вырвала твой

снимок, сделанный во время заседания комиссии попланированию, из «Иствикского слова» и измазалаего своей менструальной жидкостью.

– Господи Исусе, иногда ты бываешь омерзительна!– Но тебе это нравится, не так ли? Джина никогда

не бывает омерзительна. Джина сладкая, как Богома-терь. Если бы ты был хоть немного джентльменом, топомог бы мне кончить языком. Крови уже почти нет –так, охвостье.

Джо состроил гримасу.– Как насчет того, чтобы перенести приглашение

на другой день? – ответил он, оглядываясь в поискаходежды, чтобы дополнить ею шляпу.

Его тело, хоть и начинало пухнуть, сохраняло акку-ратность форм; в школе он был спортсменом, ловким,не пропускавшим ни одного мяча, но коротышкой, чтопомешало ему выбиться в звезды. Ягодицы у него исейчас оставались упругими, даже притом что брюш-ко уже отвисло. На спине красовалась огромная ба-бочка из тонких черных волос, верхние края ее кры-льев покоились вдоль линии плеч, нижние утопали вямочках по обеим сторонам позвоночника в самом ни-зу.

– Мне нужно отметиться на работе, у этого ван Хор-на, – пояснил Джо, пряча розовое яичко, выбившеесяиз-под трусов на резинке.

Это были трусы-бикини пурпурного цвета по новойгермафродитной моде. Среди любовей Джо числи-лась и любовь следить за новыми веяниями в муж-ской одежде. Он был одним из первых мужчин в окру-ге, который стал носить джинсовый пиджак и почув-ствовал, что возвращается мода на шляпы.

– Кстати, как там идут дела? – лениво поинтересо-валась Александра, не хотевшая, чтобы он уходил. Спотолка на нее уже опускалась безысходность одино-чества.

– Мы все еще ждем это посеребренное водопро-водное оборудование, которое пришлось заказыватьв Западной Германии, и я вынужден был посылать кКрэнстону за медными листами нужного размера подванну, чтобы обойтись без швов. Когда это кончит-ся, я вздохну с облегчением. В этом доме есть что-тонеправильное. Парень обычно встает после полудня,а иногда приходишь – а там вообще никого нет, толькоэта патлатая кошка трется вокруг. Ненавижу кошек.

– Они омерзительны, – согласилась Александра. –Как я.

– Нет, Ал, что ты! Ты – mia vacca. Mia vacca bianca25.Ты – моя огромная вазочка мороженого. Что еще мо-жет сказать бедный парень вроде меня? Ведь каждыйраз, когда я пытаюсь говорить серьезно, ты меня оса-

25 Моя корова. Моя белая корова (ит.).

живаешь.– Серьезность пугает меня, – объяснила Алек-

сандра. – Во всяком случае, что касается тебя, то язнаю, что ты всего лишь дразнишь меня.

На самом деле это она дразнила его, заставляяшнурки на туфлях – темно-красных туфлях из кордов-ской кожи, какие носят мужчины с университетскимобразованием, – развязываться, как только он затя-гивал узелок. Наконец сдавшись, Джо вынужден былуходить, шаркая ногами и волоча за собой шнурки, от-чего страдали его тщеславие и привычка к аккуратно-сти. Каждый следующий его шаг по лестнице был всеменьше и меньше, а хлопок двери напомнил малень-кий твердый комок, всего лишь чурочку из раскрашен-ной древесины, самую последнюю и маленькую из ку-колок в русской матрешке.

За окнами, выходившими во двор, скворец пиликалсвою песню, дикая ежевика сотнями притягивала ихна болото. Оказавшись одна посреди ставшей вдругснова необозримой постели, покинутая и неудовле-творенная, Александра попыталась еще раз, уставив-шись в пустой потолок, поймать то странно отчетли-вое архитектурное видение усадьбы Леноксов, но пе-ред глазами маячил лишь призрачный след образа,мертвенно-бледный прямоугольник, похожий на кон-верт, так долго провалявшийся на чердаке, что марка

отвалилась.

Изобретатель, музыкант,поклонник искусств обновляетстаринную усадьбу Леноксов

Обходительный, с глубоким голосом, на свой бро-

дяжий, медвежий манер красивый, мистер Даррилван Хорн, недавно прибывший к нам с Манхэттенаи являющийся теперь добропорядочным иствикскимналогоплательщиком, приветствовал появление ва-шего корреспондента на своем острове.

Да, на острове, ибо знаменитая усадьба Леноксов,которую купил новоприбывший, основана среди бо-лот и во время высоких приливов бывает окруженасплошной водной гладью!

Дом, сооруженный из кирпича в 1895 году в англий-ском стиле, с симметричным фасадом и массивны-ми дымоходами на обоих концах, новый владелец со-бирается перестроить в соответствии со своими раз-нообразными потребностями. Здесь будут лаборато-рия для его невероятных химических экспериментови опытов с солнечной энергией, концертный зал с тре-мя как минимум роялями (на которых он прекрасно,поверьте мне, играет) и большая галерея, на стенахкоторой уже висят потрясающие работы таких совре-

менных мастеров, как Роберт Раушенберг, Клаус Ол-денберг, Боб Индиана и Джеймс ван Дайн.

Продолжается сооружение тщательно продуманно-го солярия-оранжереи, японской бани с ванной из по-лированного тикового дерева и шикарной наружнойсетью медных водопроводных труб, а также теннис-ного корта. Находящийся в частном владении островпостоянно оглашается стуком молотков и визжаниемпил, так что прекрасные снежные цапли, традицион-но гнездившиеся на защищенной домом заветреннойстороне усадьбы, вынуждены искать себе временноеубежище в других местах.

За прогресс приходится платить!Будучи радушным хозяином, ван Хорн тем не ме-

нее весьма сдержанно рассказывает о своих много-численных начинаниях и надеется в будущем насла-ждаться уединением и возможностью в одиночествепредаваться размышлениям в своей новой резиден-ции.

– Род-Айленд привлек меня, – ответил он на вопросвашего корреспондента, – тем простором и красотой,какие редко встретишь на восточном побережье в на-ши тревожные и перенаселенные времена. Я уже чув-ствую себя здесь как дома. Это чертовски много зна-чит! – добавил он неофициально, стоя с вашим кор-респондентом на развалинах бывшего леноксовского

дока и глядя на открывающийся оттуда вид: болота,горную гряду, канал, поросшую кустарником низину;со второго этажа дома на горизонте просматриваетсядаже океан.

В осенний день нашего визита в доме с полами,выстланными кленовым паркетом, и высокими потол-ками с лепными венчиками для люстровых гнезд, атакже зубчатыми орнаментами по периметру быловесьма прохладно. Бо́льшая часть оборудования но-вого «мастера» и мебель все еще не распакованы инаходятся в плотных ящиках, но вашего корреспон-дента заверили, что предстоящая зима ничуть не пу-гает изобретательного хозяина.

Ван Хорн планирует вмонтировать множество сол-нечных панелей в черепицу огромной крыши, болеетого, он близок к завершению хранящегося пока в глу-бокой тайне открытия, которое в ближайшем будущемвообще сделает ненужным употребление допотопныхвидов топлива. Время, вперед!

Земли, ныне заросшие сумахом, китайским ясенем,виргинской черемухой и прочими сорными деревья-ми, новый хозяин мыслит в будущем как полутропи-ческий рай, наполненный экзотическими растениями,которые на зиму будут переносить в солярий-оранже-рею. Статуи, некогда на версальский манер украшав-шие мол, увы, так пострадали от долгих лет непого-

ды, что у многих отвалились носы и руки. Честолюби-вый владелец намерен реставрировать их и устано-вить в доме, а величественный мол (который местныестарожилы еще помнят во всем его былом великоле-пии) украсить стеклопластиковыми копиями знамени-тых кариатид греческого Пантеона в Афинах.

– Дорога, идущая по гребню плотины, – сказал ванХорн с широким жестом, весьма характерным длянего, – будет усовершенствована и в самых низких ме-стах снабжена якорными алюминиевыми понтонами.

– Много радости доставит причал, – по собственнойволе, вероятно с юмором, сообщил он. – В катере навоздушной подушке можно будет гонять в Ньюпорт идаже в Провиденс.

Свою обширную резиденцию ван Хорн делит всеголишь с одним помощником-дворецким, мистером Фи-делем Малагуэром, и своей обожаемой пушистой ан-горской кошкой, в шутку нареченной экстравагантнымименем Тамбкин26, потому что у животного на каждойлапке есть лишний большой пальчик.

Ваш корреспондент приветствовал пришельца, че-ловека со впечатляющим воображением и запальчи-востью, в этом сказочном уголке Южного округа, уве-ренный, что выражает мнение многих земляков.

Итак, усадьба Леноксов снова приковывает к себе26 От англ. thumb – большой палец.

взгляды!Сьюзан Ружмонт

– Так ты ездила туда! – ревниво упрекнула Сьюки потелефону Александра, прочтя ее статью в «Слове».

– Голубушка, это было мое задание.– А кому принадлежала идея такого задания?– Мне, – призналась Сьюки. – Клайд не был уверен,

что это важная новость. К тому же бывали случаи, ко-гда после статьи о том, какой чудесный дом и прочееимеет некое лицо, его через неделю грабили, а газетепредъявляли иск.

Клайд Гейбриел, усталый жилистый мужчина, же-натый на противной филантропке, редактировал«Слово». Будто оправдываясь, Сьюки спросила:

– Как тебе статья?– Ну что ж, душечка, живо, но немного затянуто, и,

нужно честно сказать – только без обид, – ты должнаследить за причастиями. Ими пестрит весь текст.

– Если в статье меньше пяти абзацев, ее дают безподписи. К тому же он напоил меня. Сначала чай сромом, потом ром без чая. Этот вкрадчивый латиновсе таскал и таскал его на своем необъятном сереб-ряном подносе. В жизни не видела такого огромногоподноса; он был размером со столешницу, весь то лигравированный, то ли чеканный, не знаю.

– А он? Как вел себя он? Даррил ван Хорн.

– Должна заметить, он тараторил без умолку. По-ловину проведенного там времени я купалась в егослюне. Не знаю, насколько серьезно можно относить-ся к некоторым его высказываниям – о понтонах, на-пример. Он сказал, что подушки, если это так назы-вается, выкрасят в зеленый цвет и они будут сливать-ся с болотной травой. Теннисный корт тоже будет зе-леным, даже ограждение. Его уже почти закончили, иван Хорн хочет, чтобы мы приехали к нему поиграть,пока погода совсем не испортилась.

– Мы – это кто?– Все мы: ты, я и Джейн. Мы его, похоже, очень ин-

тересуем, и я ему кое-что рассказала, ну, только то,что известно всем, – о наших разводах, о том, какмы нашли друг друга, и так далее. И о том, какое этодля нас утешение, особенно ты. Джейн я в последнеевремя не считаю таким уж утешением, сдается мне,она у нас за спиной ищет мужа. При этом я вовсе неужасного Неффа имею в виду. Господи, тебе дети немешают? Я со своими постоянно веду тяжелые бои.Они жалуются, что меня никогда не бывает дома, а япытаюсь объяснить гаденышам, что зарабатываю нажизнь.

Но Александру не так-то просто было отвлечь отсвидания, которое она хотела представить, – свида-ния Сьюки с ван Хорном.

– Ты рассказала ему о нас что-нибудь грязное?– А разве есть что-то грязное? Честно сказать, Лек-

са, я просто не слушаю этих сплетен. Держу головувысоко и думаю: «Да пошли вы все!..» – вот так и хо-жу каждый день по Док-стрит. Нет, разумеется, ниче-го такого я ему не рассказывала. Я, как всегда, былапредельно скрытна. Да он, судя по всему, не слишкоми любопытен. Мне кажется, что по-настоящему нра-вишься ему ты.

– Зато он мне не нравится. Ненавижу такие темныелица. И терпеть не могу нью-йоркской наглости. К то-му же у него мимика не совпадает то ли с движениемгуб, то ли с голосом, то ли еще с чем-то.

– А мне это показалось весьма привлекательным, –заметила Сьюки. – Его неуклюжесть.

– И что же такого неуклюжего он сделал – пролилром тебе на колени?

– А потом слизал его языком? Нет. Мне просто сим-патична его манера перескакивать с одной темы надругую. То он показывает мне свои безумные карти-ны – там на стенах висит, должно быть, целое состо-яние, – то лабораторию, то на рояле поиграет, – ка-жется, это был «Каприз в тонах индиго», в шутку пе-ределанный в ритме вальса. Потом начал бегать во-круг дома, пока один из работавших на заднем дворебульдозеров чуть не столкнул его в яму, и все спраши-

вал, не хочу ли я взглянуть на окрестности с купола.– Надеюсь, ты не полезла с ним на купол! Во всяком

случае, при первом свидании.– Детка, ты все время заставляешь меня повторять:

это было не свидание, а задание. Нет, я сочла этолишним, к тому же была пьяна, но приличия соблю-дала.

Она помолчала. Прошлой ночью дул сильный ве-тер, и Александра видела сквозь кухонное окно: с бе-рез и увитой виноградом арки слетело столько ли-стьев, что свет снаружи стал совсем другим – голый,серый, недолговечный зимний свет, в котором чет-ко проступает рельеф местности и видно, как близкорасположены соседние дома.

– Мне показалось, – продолжала Сьюки, – не увере-на, конечно, но мне показалось, что он слишком жаж-дет публичности. Я хочу сказать, что наше «Слово»ведь всего лишь крохотная местная газетенка, а былотакое впечатление, что… – Она запнулась.

– Продолжай, – подстегнула ее Александра, при-слонившись лбом к холодному оконному стеклу, буд-то хотела дать своим иссушенным жаждой мозгам ис-пить свежего просторного света.

– Просто мне интересно, действительно эти егоопыты идут так успешно, или он только хорохорится?Если он и впрямь изобрел все эти чудеса, то не по-

явится ли здесь вскоре завод?– Хорошие вопросы. А какого рода вопросы зада-

вал он про нас? Точнее, что́ ты сочла возможным емуповедать?

– Не понимаю, почему ты говоришь об этом так раз-драженно.

– Я тоже. То есть я говорю ничуть не раздраженно.– Я ведь вовсе не обязана все это тебе рассказы-

вать.– Ты права. Я веду себя отвратительно. Пожалуй-

ста, продолжай. – Александра не хотела, чтобы из-заее дурного настроения окно во внешний мир, котороеоткрывали ей сплетни Сьюки, захлопнулось.

– Ну-у, – с мукой в голосе произнесла Сьюки, – отом, как нам уютно вместе. О том, что, как выясни-лось, мы предпочитаем женское общество мужскому,ну и так далее.

– Это его обидело?– Нет, он сказал, что тоже предпочитает женщин

мужчинам. Они гораздо более совершенные механиз-мы.

– Он так и сказал – «механизмы»?– Что-то в этом роде. Послушай, мой ангел, я долж-

на бежать, честно. Мне нужно интервьюировать ру-ководителей комитета по проведению праздника уро-жая.

– В какой церкви?В наступившей паузе Александра закрыла глаза и

увидела радужный зигзаг: будто бриллиант на чьей-то невидимой руке прорезал темноту электрическойпараллелью мечущимся мыслям Сьюки.

– Представь, в униатской. Все остальные отказа-лись туда идти, они считают ее слишком языческой.

– Можно спросить: какие чувства ты испытываешьв последнее время к Эду Парсли?

– О, такие же, как и всегда. Нежные, но отстранен-ные. Бренда такая невыносимая надоеда!

– И чем же она так невыносимо ему надоедает, онне сказал?

Между ведьмами было принято проявлять сдер-жанность в вопросах, касающихся конкретики сексу-альных отношений, но Сьюки, чтобы смягчить наме-тившееся раздражение, нарушила запрет и пустиласьв признания:

– Лекса, она ничего для него не делает. А он,прежде чем поступить в духовное училище, немалопокуролесил, поэтому точно знает, чего лишен. Онмечтает сбежать и присоединиться к движению.

– Для этого он слишком стар. Ему же за тридцать.Движение его не примет.

– Это он понимает. И презирает себя. Ну не могу явсе время его отвергать, он такой жалкий! – запальчи-

во выкрикнула Сьюки.Врачевание было заложено в их природе, и если

общество обвиняло их в том, что они становилисьмежду мужьями и женами, разрывали, казалось бы,нерушимые союзы, накидывали петельки, которые внедрах внешне благополучных семейных жизней, подсенью укромных крыш, за плотно задернутыми што-рами затягивались в извращенные узелки импотен-ции и эмоциональной холодности, если оно не простообвиняло их, но своим негодующим злоязычием жглозаживо, то это была цена, которую приходилось пла-тить. Желание полечить, приложить целебную при-мочку нехотя сдающейся плоти к ране мужского во-жделения, дать заточенному духу мужчины испытатьвосторг при виде освободившейся от одежд нагойведьмы, скользящей по безвкусно обставленной ком-нате мотеля, было основополагающим и инстинктив-ным, чисто женским свойством. И Александра отпу-стила Сьюки без дальнейших упреков в том, что мо-лодая подруга продолжает обихаживать Эда Парсли.

В тишине дома, которому еще более двух часовпредстояло отсутствие детей, Александра бороласьс депрессией, дрейфуя под его гнетом, как снулая,уродливо деформированная рыба в придонных мор-ских глубинах. Она задыхалась от собственной бес-полезности и тягостной бесполезности этого деревен-

ского дома середины девятнадцатого века с пропах-шими плесенью и линолеумом комнатушками. Чтобывзбодриться, Александра решила поесть. Все, дажегигантские морские слизняки, питаются; смысл их су-ществования и состоит в том, чтобы питаться. Зубы,копыта, крылья развились у живых тварей в результа-те маленьких кровавых битв, длящихся уже миллио-ны лет. Александра сделала себе сандвич из ломти-ка индюшачьей грудки и салата на кусочке диетиче-ского зернового хлеба, все это она приволокла нын-че утром из «Сьюперетта» вместе с «Кометом», «Кэл-гонитом» и сегодняшним номером «Слова». Ее пора-зило, сколько утомительных действий требует приго-товление ленча: достать мясо из холодильника, отле-пить скотч, которым склеена бумажная обертка, най-ти майонез на полке, где он прячется среди банок кон-фитюра и бутылок салатного масла, ногтями отодратьот кочана латука мнущуюся и слипающуюся упаковоч-ную пленку, разложить все это на кухонной стойке, по-ставить тарелку, достать из ящика нож, чтобы нама-зать майонез, найти вилку, чтобы выудить длинный итощий пикуль из широкой банки, где в зеленом рас-соле плавают семена, потом сварить кофе, чтобы за-пить вкус индейки и пикуля. Каждый раз, когда Алек-сандра клала на место в ящик маленький пластмассо-вый измеритель уровня кофейной гущи в кофеварке,

в его недоступных для очистки трещинках застревалоеще несколько крупинок молотого кофе: если она бу-дет жить вечно, этих крупинок накопится с гору разме-ром в одну из темно-коричневых альпийских вершин.

Все вокруг в этом доме неотвратимо покрывалосьгрязью: она скапливалась под кроватями, за рядамикниг на полках, между секциями батарей. Александраубрала ингредиенты своего обеда и инструменты, по-требовавшиеся для утоления голода. Кое-как навелапорядок в доме. Ну почему нужно обязательно спатьна кроватях, которые приходится застилать, есть с та-релок, которые приходится мыть? Разве инкским жен-щинами жилось хуже? Прав ван Хорн – она действи-тельно чувствовала себя механизмом, роботом, же-стоко обреченным осознавать каждое свое рутинноедвижение.

Там, в высокогорном городке на западе, с его глав-ной улицей, пыльной и широкой, как футбольноеполе, с аптекой, скобяной лавкой, «Вулвортом»27 ипарикмахерской, разбросанными по ней, как ядови-тые креозотные кусты, отравляющие землю вокругсебя, там Александра была нежно лелеемой доче-рью. В ней сосредоточивалась вся жизнь семьи. Чу-до удивительной грации в обрамлении скучных бра-

27 «Вулворт» – сеть магазинов, получившая название по фамилии ос-нователя, Фрэнка Уинфилда Вулворта (1852–1919).

тьев – впряженных в дребезжащую повозку возмужа-ния мальчишек, которым предстоит жизнь в команде,то в одной, то в другой. Отец, коммивояжер, торго-вавший джинсами «Ливайс», возвращаясь после по-ездок, смотрел на взрослеющую Александру, как нарастение, вытягивающееся короткими рывками, и прикаждой следующей встрече замечал новые лепесткии побеги.

Год за годом маленькая Сэнди высасывала из увя-дающей матери здоровье и силу, как некогда – моло-ко из ее груди. Занимаясь верховой ездой, она порва-ла девственную плеву. Научилась ездить на длинных,имеющих форму седла мотоциклетных пассажирскихсиденьях, так плотно прижимаясь к спинке мальчише-ской куртки, что на щеке оставались отпечатки закле-пок. Потом мама умерла, и отец отправил Алексан-дру в колледж на восток; ее куратор в старших клас-сах настоял на некоем заведении с безопасно звуча-щим названием «Коннектикутский женский колледж».Там, в Новом Лондоне, она в качестве капитана ко-манды по травяному хоккею и студентки, специализи-рующейся в области изящных искусств, в течение че-тырех по-восточному открыточно-красивых учебныхсезонов сменила множество красочных костюмов ина предпоследнем курсе, в июне, оказалась вся в бе-лом, а вслед за этим в ее гардеробе вяло вытяну-

лись в ряд разнообразные униформы жены. С ОзомАлександра познакомилась на кем-то организованнойпарусной прогулке на Лонг-Айленде; твердой рукойподнося к губам один за другим хрупкие пластиковыестаканчики, он не выказывал симптомов ни опьяне-ния, ни страха, в то время как она испытывала и тои другое, и это произвело на нее впечатление. Оззитоже восхитили ее полная фигура и мужская поход-ка, свойственная женщинам с запада. Ветер изменилнаправление, парус затрепетал, захлопал, яхта нача-ла рыскать, на его опаленном солнцем и выпитымджином красном лице сверкнула ободряющая улыб-ка; он улыбался одним уголком рта, застенчиво, какее отец. И Александра упала прямо ему в руки, смут-но ожидая от подобного падения последующего жиз-ненного взлета: сила к силе. Она взвалила на своиплечи тяготы материнства, членства в клубе садово-дов, совместного пользования автомобилями и зва-ных коктейлей. По утрам пила кофе с приходящейдомработницей, а вечерами – коньяк с мужем, прини-мая пьяную похоть за семейное благополучие. Мирвокруг Александры разрастался – дети один за дру-гим выскакивали у нее между ногами, пришлось над-страивать дом, Оз продвигался по службе в ногу с ин-фляцией, – и она продолжала как-то питать этот мир,но он больше не питал ее. У Александры участились

депрессии. Врач прописал тофранил и визиты к пси-хотерапевту и/или духовнику. Они с Озом жили тогдав Норидже, из их дома был слышен звон церковныхколоколов, и в рано сгущающихся зимних сумерках,до того как школа возвращала ей детей, Александра,которую малейшее движение обессиливало и валилос ног, ложилась на кровать, ощущая себя бесформен-ной и дурно пахнущей массой – не то старой калошей,не то шкуркой белки, сбитой за несколько дней до то-го на шоссе.

В детстве, в их невинном горном городке, она, бы-вало, нежилась в постели, взволнованная ощущени-ем собственного тела – пришельца, явившегося ни-откуда, чтобы заключить в себя ее дух. Она разгля-дывала себя в зеркале, видела ямочку на подбород-ке и странную расщелинку на кончике носа, отступа-ла назад, чтобы оценить широкие покатые плечи, ты-ковки грудей, живот, похожий на пустую перевернутуючашу, мерцающую над скромным треугольным кусти-ком, упругие овальные бедра, и решала дружить сосвоим телом; ведь могло достаться тело и похуже. Ле-жа на кровати, она могла в падающем из окна светедолго любоваться своей аккуратной щиколоткой, по-ворачивая ее туда-сюда, – перламутровым свечени-ем костей и сухожилий, бледно-голубых вен, по кото-рым осуществлялось магическое движение кислоро-

да, – или гладить собственные руки, покрытые пуш-ком, пухлые, сужающиеся к запястьям. Потом, в раз-гар замужней жизни, Александра испытала отвраще-ние к своему телу, и супружеские поползновения Оззиказались ей жестокой насмешкой. Ее тело пребывалогде-то вовне, за окнами, – засвеченная, как фотоплен-ка, побитая дождем, обросшая листьями плоть инойее сущности, к чьей красоте все еще жался мир; по-сле развода она почувствовала себя так, словно вы-плыла-таки наружу через окно.

Наутро после решения суда Александра встала вчетыре часа, выдергивала в огороде засохшие стеб-ли гороха и пела при лунном свете, при свете белойкаменной громады печально склоненного беспологолица, пела в присутствии луны и зари, занимающейсяна сером, как дымчатый кот, востоке. У этого, другогоее тела тоже имелась душа.

Теперь мир бесплодно проливался сквозь нее, уте-кая в водослив. «Женщина – это дыра», – однаждыпрочла Александра в воспоминаниях проститутки. Насамом деле она не столько дыра, сколько губка, тя-желый хлюпающий предмет, лежащий на кровати ииз воздуха впитывающий в себя всю тщету и муку,коими тот насыщен: войны, в которых не бывает по-бедителей, болезни, распространившиеся настолько,что все мы можем умереть от рака. Ее дети – крик-

ливая стая, неуклюжая, требовательная, нахальная,прилипчивая, вечно требующая пропитания, они ви-дят перед собой не мать, а всего лишь испуганноготолстого ребенка, уже не складного, не привлекатель-ного для их отца, чей прах два года назад был развеянс самолета-опылителя над любимым горным лугом,куда, бывало, они всей семьей ездили собирать ди-кие цветы – альпийские флоксы и парашютики с пах-нущими скунсом листьями, акониты, напоминающиемонашеские клобуки, додекатеоны, похожие на пада-ющие звезды, и ползучие лилии, растущие во влаж-ных углублениях, оставшихся после таяния снегов.

Отец всегда брал с собой ботанический справоч-ник, маленькая Сандра приносила ему только что со-рванные дары – нежные соцветия с робкими лепест-ками и стебельками, замерзшими, как ей казалось, от-того, что они провели всю ночь на горном холоде, иотец объяснял ей, как они называются.

На ситцевых занавесках, которые Александра посовету Мейвис Джессап, декораторши, уволившейсяиз «Тявкающей лисы», повесила на окнах спальни,был крупный рисунок из произвольно разбросанныхрозовых и белых пионов. В колышущихся складкахзанавесок ей отчетливо почудилось клоунское лицо,злобная бело-розовая физиономия с маленькой ще-лочкой рта; чем дольше смотрела Александра, тем

больше их там появлялось – целый сонм зловещихклоунских рож среди набивного рисунка из пионов.Это были дьяволы. Они поощряли ее депрессию.Александра вспомнила: «малышки» ждут, чтобы онасвоим колдовством высвободила их из глины и пре-вратила в рукотворные фантазии – клёклые и аморф-ные. Стаканчик спиртного или таблетка могли бы под-нять дух и взбодрить ее, но она знала, какую цену при-дется за это заплатить: через два часа ей станет ещехуже. Блуждающие мысли притягивали торжествую-щий грохот и синкопированный лязг механизмов, до-носившийся в воображении Александры со старойусадьбы Леноксов, и ее обитатель, темный принц, за-бравший двух ее сестер, словно намеренно желал на-нести ей оскорбление. Но даже в его оскорбительно-сти и подлости было нечто, от чего можно оттолкнуть-ся, чтобы обрести пищу для духовных упражнений.Она мечтала о дожде, о его утешительном шелестев черноте над крышей, но, взглянув в окно, увидела,что в жестоко ослепительной погоде снаружи ничто неизменилось. Клен, росший напротив, накрывал окон-ные стекла золотом своих последних выживших ли-стьев. Александра продолжала беспомощно лежатьна кровати, придавленная бесконечной тщетой, царя-щей там, в мире.

Почувствовав печаль хозяйки, пришел добрый Ко-

ул. Его длинное тело в свободной оболочке блестя-щей собачьей шкуры размашисто перепрыгнуло че-рез овальный половик, сплетенный из лоскутов, ибез малейшего усилия плюхнулось на покачнувшую-ся кровать. Он стал тревожно облизывать ей лицо, ру-ки, обнюхивать ее в том месте, где она для облегче-ния расстегнула свои затвердевшие от грязи «Ливай-сы». Александра поддернула блузку, чтобы поболь-ше обнажить молочно-белый живот, и пес нашел нарасстоянии ладони от ее пупка не предусмотренноеприродой уплотнение, маленький розовый бутончик,появившийся несколько лет назад, доброкачествен-ный, не канцерогенный, по заверениям дока Пета. Онпредлагал удалить его, но Александра боялась но-жа. Уплотнение было нечувствительно, однако мыш-цы вокруг него зудели, когда Коул обнюхивал и обли-зывал его, как сосок. От собачьего тела исходили теп-ло и слабый запах гнили, но Александра не виделав этом ничего оскорбительного. Принимает ведь зем-ля в себя продукты разложения и экскременты. На-против, это казалось ей по-своему прекрасным – пледразложения, ткущийся в недрах.

Коул вдруг устал облизывать хозяйку и рухнул в из-гиб, который образовало на постели ее отравленноенаркотиком тоски тело. Во сне крупный пес храпел,издавая звуки, напоминавшие шелест дождя в стоге

сена. Уставившись в потолок, Александра ждала, что-бы что-нибудь произошло. Веки внутри стали горячи-ми и сухими, как кожица кактуса. Зрачки превратилисьв два черных шипа, обращенных внутрь.

Принеся свою статью о празднике урожая («…уни-аты планируют благотворительный базар, игру в „кло-уна-ныряльщика“ и т. п.») Клайду Гейбриелу в егоузкий, как пенал, кабинет, Сьюки, к собственномусмущению, обнаружила его навалившимся грудью настол и обхватившим голову руками. Услышав шелестлистков, опускаемых в корзинку для текущих матери-алов, Клайд приподнял голову. Веки у него были вос-палены, но являлось ли это следствием слез, похме-лья или бессонной ночи, Сьюки сказать не могла. Онаслышала, что ее редактор был не только пьяницей,но еще имел телескоп и порой просиживал ночи на-пролет на заднем крыльце, разглядывая звезды. Егосветло-шатеновые волосы, поредевшие на макушке,взъерошились, под глазами набухли синие мешки, ли-цо было серым, как газетная бумага.

– Простите, – сказала Сьюки, – я думала, вы захо-тите глянуть на это.

Не поднимая головы выше, Клайд скосил взгляд наее бумаги.

– Глянуть-млянуть, – пробормотал он, сконфужен-

ный тем, что его застали в таком виде. – Этот предметне заслуживает двухстрочного заголовка. Как насчет«Трепотни миротворца Парсона»?

– Я говорила не с Эдом, это был один из членов егокомитета.

– О-опс, прошу прощения. Забыл, что вы считаетеПарсона великим человеком.

– Дело вовсе не в том, что считаю я, – сказала Сью-ки, демонстративно выпрямив спину.

Эти мужчины-неудачники, которых она имеланесчастье притягивать, не гнушались тем, чтобы уни-зить человека, если он позволял им это, а не дер-жал голову гордо поднятой. Несносную сардониче-скую манеру Клайда разговаривать с людьми, котораязаставляла кое-кого из сотрудников ежиться от страхаи портила ему репутацию в городе, Сьюки восприни-мала как завуалированную самозащиту, вывернутуюнаизнанку мольбу о прощении. В молодости Клайд,должно быть, подавал большие надежды, но его кра-сота – высокий квадратный лоб, широкий, предпола-гающий страстность рот и глаза цвета голубого льда сдлинными ресницами, расходящимися звездными лу-чами, – потускнела. Он приобрел вид беспробудногопьяницы, изнуренного голодом.

Клайду было чуть за пятьдесят. Позади стола, надоске с прикнопленными к ней образцами заголовков

и взятыми в рамочки хвалебными отзывами о «Сло-ве», выходившем при прежних руководствах, он при-крепил фотографии дочери и сына, но не жены, хотяразведен не был. Его дочь – тип хорошенькой невин-ной луноликой девушки – была не замужем и работа-ла лаборантом-рентгенологом в чикагской больницеМайкла Риза, обещая стать тем, что Монти в шуткуназывал леди-доктор. Сын Гейбриела, исключенныйиз колледжа, интересовался театром, минувшим ле-том подвизался в какой-то сезонной коннектикутскойтруппе и обладал такими же, как у отца, бледно-голу-быми глазами, пухлыми губами и классической фигу-рой древнегреческой статуи.

Фелисия Гейбриел, давно сброшенная со счетовжена, некогда, вероятно, была бойкой веселой бабен-кой, доставлявшей кучу хлопот, но с годами преврати-лась в болтающую без умолку сухонькую маленькуюженщинку с заострившимся лицом. Все вокруг вызы-вало у нее злобу: правительство и движения проте-ста, война, наркотики, похабные песни, транслируе-мые местной радиостанцией, то, что «Плейбой» сво-бодно продают в аптекарских магазинах, пребываю-щие в спячке власти города и толпы бездельников наулицах, отдыхающие обоих полов, одевающиеся и ве-дущие себя скандально, – словом, все было не так,как могло бы быть, имей она власть.

– Только что звонила Фелисия, – счел нужным со-общить Клайд, словно оправдываясь за позу, в кото-рой застала его Сьюки. – Рвет и мечет по поводу над-ругательства, которое ван Хорн учинил над правила-ми пользования заболоченными землями. Кроме то-го, она считает вашу статью о нем слишком апологе-тичной; говорит, что до нее дошли весьма нелестныеслухи о его нью-йоркском житье-бытье.

– От кого?– Так она вам и сказала! Свято хранит в тайне

свои источники информации. Не исключено, что онаполучает сведения непосредственно от самого Эдга-ра Гувера. – Такая антисупружеская ирония придаланемного живости его лицу, он часто отпускал шуточкинасчет Фелисии.

Что-то мертвенное таилось в глазах Клайда, за-тененных длинными ресницами. Сьюки всегда каза-лось, что и во взрослых детях, запечатленных наснимках у него за спиной, было нечто призрачное:круглое личико дочери напоминало совершенный, нопустой абрис, а у юноши с пухлыми губами, вью-щимися волосами и чистым удлиненным лицом бы-ло на удивление бесстрастное выражение. Бесцвет-ность самого Клайда слегка подкрашивалась корич-невыми пара́ми утреннего виски, сигаретным дымоми странным кислотным дуновением, исходившим от

его затылка. Сьюки никогда не спала с Клайдом, ноиспытывала к нему материнское чувство, полагая, чтомогла бы исцелить его. Ей казалось, что он тонет исудорожно хватается за свой обитый жестью стол, какза перевернутую гребную шлюпку.

– У вас измученный вид, – сказала она, набравшисьсмелости.

– Я действительно измучен, Сюзан. Фелисия весьвечер не отлипает от телефона – болтает о своих«важных» делах и оставляет меня один на один с бу-тылкой. Я слишком много пью. Раньше я отвлекалсятелескопом, но мне нужен магнит посильнее; в концеконцов, в телескоп можно увидеть лишь кольца Са-турна.

– Сводите ее в кино, – предложила Сьюки.– Водил. На какой-то безобидный фильм с Барброй

Стрейзанд – господи, какой голос у этой женщины,пронзает, как нож! – так вот, она настолько рассвире-пела из-за сцены насилия, показанной в рекламномролике перед сеансом, что полфильма собачилась садминистратором. Потом вернулась на свое место,посмотрела вторую половину картины и разозлилась,что там якобы слишком много сцен, где Стрейзанд вдекольтированных платьях начала века наклоняетсявперед и демонстрирует свои сиськи. Заметьте, этодаже не был фильм «только для взрослых», на него

допускались дети! Там пассажиры какого-то староготроллейбуса всего-навсего пели!

Конец ознакомительного

фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».Прочитайте эту книгу целиком, купив полную ле-

гальную версию на ЛитРес.Безопасно оплатить книгу можно банковской кар-

той Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильноготелефона, с платежного терминала, в салоне МТСили Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.День-ги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другимудобным Вам способом.